8. Чуть бык не подвел
От дальнейших редакционных хлопот меня на время избавила зимняя студенческая сессия. Но на сессию в институт я не поехал. Хотя вызов мне, как успешно обучающемуся, действительно пришел. Я оформил в редакции все документы, а сам не в Москву на сессию, а к родителям в деревню подался. Из разговоров в институте со студентами-заочниками я знал, что иногда такое практикуется. Мало ли какие жизненные ситуации не позволяют студенту выехать. К этому в институте относятся терпимо, с пониманием. А у меня ситуация уважительная. Стареющим родителям надо помогать. Уголь купить, стаскать, дров напилить-наколоть. Да и мне самому, честно признаться, после редакционной суматохи никакая учеба в голову не лезет.
Отец с матерью сетовали, что я не остался в деревне, ведь как-никак имел корочки механизатора (их нам выдали еще в школе после производственного обучения). Так что запросто мог работать в деревне и учиться заочно. Хотя бы в Новосибирском сельхозинституте. Так нет же! Выбрал столичный институт, да еще и литературный... Родители поинтересовались, сколько я сейчас зарабатываю. По лицам заметно, что зарплата их не обрадовала. Хотя сам факт, что я выбился в люди, для них много значил.
Все же мать не удержалась:
– Сынок, может, передумаешь? Уж больно непривычное это дело. Как семью думаешь кормить, когда женишься?
Но отец неожиданно поддержал мой выбор:
– Пускай попробует, на землю всегда успеет вернуться. А помнишь, брат твой Николай тоже баловался стихами? Может, у Дениса что и получится.
Бродит, бродит в родове этот странный и беспокойный ген. Значит, не случайно пошел я по этой стезе, есть в этом какой-то неведомый промысел...
От витания в высоких сферах вернул меня на грешную землю отец:
– Раз ты дома, давай-ка напилим дров. Заготовленного с осени с гулькин нос осталось.
Во двор я вышел раньше отца. Осмотрел пилу, приметил неровности зубьев и узковатость развода. Легкими постукиваниями молотком расширил и выровнял развод.
Потом мы пилили хлысты березы, которые подбросили родителям деревенские трактористы. После постоянного строчкогонства в редакции как все-таки хорошо на родине! Можно расслабиться, понежиться, почувствовать себя снова в надежных теплых стенах родного дома.
Я соскучился по давней привычной работе и с удовольствием раскалывал березовые чурки. Этим был занят почти всю вторую половину дня. А вечером пошел в клуб, заглянув по дороге в школу. Узнав, что я учусь в столичном вузе, учителя погордились и пожелали мне успехов.
Ближе к концу недели отец сказал:
– Пока ты здесь, сынок, давай-ка заколем быка и отвезем на базар.
Закололи, наняли грузовик и в воскресенье повезли. Приехали в город. Отец направился к ветеринару рынка, а я заскочил в забегаловку напротив, чтобы малость отогреться, чайку горячего попить. Вышел из забегаловки, иду к нашему грузовику, случайно бросил взгляд на центральный вход рынка – и обомлел! Подъехала наша редакционная машина, из нее выходят редактор, его жена, шофер, бухгалтер. Надо же такому случиться! Коллеги приехали из нашего городка в областной центр через неделю после моего мнимого отбытия на сессию и почти одновременно со мной оказались на рынке. Скажешь кому о таком совпадении – не поверят. Я нырнул назад в забегаловку и стал наблюдать за улицей из окна. Отец стоит в кузове и озирается по сторонам, меня глазами ищет. Куда же это я делся в самый ответственный момент? Ведь надо тушу быка затаскивать внутрь рынка в ветеринарный пункт, чтобы там проверили мясо, посмотрели справку от нашего ветеринара и выдали разрешение на торговлю. Вот так помощничек! Мне неловко, что подвел отца. Но выбраться из укрытия сейчас никак нельзя. Редактор отпускал меня на сессию с явным неудовольствием. Кому охота терять, пусть даже на время, работника, когда постоянная запарка в коллективе и вечно не хватает материалов в газету? Если сейчас увидимся, редактор скажет: а кому это я неделю назад на сессионном бланке печать свою ставил? Да еще, не дай бог, потребует, чтобы я вернулся на работу. Не могу же я это все объяснить отцу! В общем, только после того, как редакционники покинули рынок, я вышел наружу и подключился к торговле.
Продажа пошла бойко. Своим бывшим односельчанам, которые нет-нет да попадались среди покупателей, я отвешивал самые малокостные куски, да еще и с перевесом. Как говорится, хорошим клиентам – хороший товар, а очень хорошим клиентам, то есть односельчанам, – очень хороший товар.
Успешно продав быка, мы с отцом, довольные, вернулись в деревню.
9. К редактору
– Силин, тебя к редактору!
Лишь на днях я появился в редакции после мнимого пребывания на зимней экзаменационной сессии. Вызов к боссу встревожил. Неужели разоблачен? Или какая другая причина? Захожу в кабинет.
– Денис, тут к тебе товарищ. Побеседовать, – говорит редактор и выходит из своего кабинета.
Передо мной подстриженный под бокс, спортивного облика, темноволосый мужчина.
– Садитесь. Член бюро горкома Анкудинов, – представился он. – Мой участок работы – работа с молодежью. Вот зашел, так сказать, узнать, чем дышит молодежь в творческой среде. Да ты садись, садись. Редактор сказал, что ты только из столицы, был на сессии.
Вот те на! Значит, речь пойдет о столичных встречах и творческих веяниях. Но ничего крамольного в тамошних кругах я и раньше не слышал. Так зачем я сотруднику КГБ? А то, что он именно оттуда, я не сомневался.
Член бюро горкома стал засыпать вопросами:
– Как у вас проходят заседания литературной группы?
– Раз в две недели.
– Много народу бывает?
– Когда как. Когда пятнадцать – двадцать, когда и менее десятка, а то и меньше. Дело ведь добровольное.
– Да, добровольное. Тут уж по позыву души. И кто же посещает литгруппу?
– Шахтеры, строители, школьники посещают. Да и пенсионеры тоже.
– Школьников можно отбросить. А остальные – о чем пишут?
– Вы бы сами пришли послушать ребят. Тут ведь никаких секретов нет.
– А разговоры? Неужели не бывает никаких споров, так сказать, на злобу дня? Не говоря уже о политике.
Выходит, столица ни при чем. Собеседника интересует именно литгруппа при редакции.
– Группа-то литературная. Нас на занятиях больше интересует, что нового напечатано в «Литературной газете» и в литературных журналах. Ну, и свое читаем, обсуждаем.
– Хорошо. Будем откровенны. Вот ты лично ездишь в областной центр, посещаешь там литературное объединение. А о таком альманахе там не слышал – «Фейерверк»?
– Нет...
Я был поражен. Именно про этот альманах я как раз слышал, когда ездил на занятие литературной группы в областной центр. Ребята о нем говорили. Слышал, что этот альманах дошел аж до Магадана.
– Но это же чисто литературный альманах! Какая там может быть антисоветчина? – вырвалось у меня.
Зря я сказал последние слова! Выдал Анкудинову, что знаком с альманахом «Фейерверк», что знаю, кто он и с какой целью меня расспрашивает.
– Денис, в бюро горкома я курирую молодежь, – повторяет мой собеседник. – И мне хотелось бы знать, чем дышат творческие люди. Давай договоримся. Периодически будем встречаться с тобой на собеседовании, чтобы быть в курсе жизни творческой молодежи. Может, кто неправильное мнение будет высказывать. Хорошо?
И этот туда же! Еще не хватало доносить на кого-то!
– Это что – предавать кого-то? – прикинулся я наивной овечкой.
– Нет-нет, что ты! – быстро перебил член бюро горкома и тут же свернул разговор.
Опекуны вы наши, спасибо за заботу, спасибо, что о нас печетесь! Мы, любители литературы и начинающие литераторы, собираемся на заседания литературного объединения. Это отдушина в серых буднях. Читаем стихи по кругу, обсуждаем творчество наших местных поэтов и прозаиков, делимся впечатлениями о прочитанных литературных новинках. Среди шахтеров, строителей и другого рабочего люда немало любителей поэзии и пишущих стихи. Это, кстати, меня приятно поразило.
Иногда разнообразят наши собрания люди с чудинкой. На последнем заседании вошел к нам человек лет тридцати, с окладистой бородой, в одеянии вроде зипуна, в широкополой шляпе, с посохом и холщовой сумкой через плечо. Попросил разрешения почитать стихи. Только, говорит, стихи мои наполнены положительной биоэнергетикой и могут показаться непонятными. Начал читать – полнейшая абракадабра! Но было в нем нечто от юродивого, блаженного. Казалось, вот-вот изречет слово возвышенно-пророческое, изречет неизреченное, скажет несказанное. Но не дождались. А так хочется новизны!
Или вот отмечали юбилей давнего участника литературной группы. Дошел черед сказать тост одному нашему завсегдатаю, оригинальному краснобаю.
– Сегодня замечательный юбилей нашего друга – поэта и медика! – начал он. – В сравнении с девятнадцатым веком наш период не ознаменовался заметными шедеврами в литературе. В девятнадцатом творили Толстой, Достоевский, а также другие замечательные писатели. В наше время сошли бы за звезд первой величины Тургенев, Гончаров, Лесков, Чехов, например. Но они в тени этих гигантов оказались во втором ряду. Разве что Шолохов один вошел бы в эту плеяду. Все прописаны в столице, один Шолохов в станице. Но сколько времени витает тень сомнения в авторстве «Тихого Дона»! Шолохову сочувствую: невольно закручинишься и пуще перепьешь. В последнее время доказано, что истинный автор – сам Шолохов. Стоит задуматься: почему двадцатый век не дал великих писателей? Нет ли тут взаимосвязи с уровнем медицины? Известно, что биографию великих в существенной мере должны бы написать их врачи. Не логично ли предположить, что при высоком уровне медицины – а советская медицина и есть таковая – так вот, при высоком уровне медицины совместно с устранением болезней в корне подрубается и зародыш гениальности? Как говорится, с водой выплескивается и младенец. Потому мы и имеем что имеем. Вернемся к нашему юбиляру. Он держит в одной руке поэтическое стило, в другой, так сказать, инструмент от Эскулапа. Поэтому в смысле творчества будем к нему снисходительны. Да он и сам осознает свое скромное место в литературе. (Юбиляр оторопело: «Не осознаю!») И правильно не осознает! Иначе в силу неразрешимости конфликта между медициной и творчеством выпадает дорога в желтый дом. С одной стороны, он врач, он должен лечить. Но именно в процессе лечения с подавлением болезни угнетаются зачатки гениальности. С другой стороны, юбиляр, как творческий человек, как поэт, думаю, не сторонник стерилизации той почвы, той основы, на которой совокупно с отклонениями замешана гениальность. Убирая одно, лишаемся другого. Лишаемся гениальности – идеала, вершины творчества. Я поднимаю бокал за то, чтобы эти противоречия, эти подводные камни в житейском море не пробили днище, не посадили на мель корабль нашего юбиляра. Большого ему плавания и семь футов под килем! За тебя, дорогой наш юбиляр!
Все слушали оратора с нескрываемым интересом. Вот если бы он так же увлекательно писал! А то ведь в его стихах почти ни одной поэтической находки. Можно с ним не соглашаться, но ума и оригинальности ему не занимать.
Или взять другого персонажа. Этот возник тихо, посещал наши занятия аккуратно и регулярно, обычно скромно сидел в дальнем углу. На вопрос, пишет ли он сам, лишь кивнул. Почитать что-то свое не стремился, как другие. Когда просили его высказать мнение об услышанном, отвечал односложно и как-то невыразительно. Я счел его за обычного поклонника и любителя литературы, книголюба. Ну, ходит человек на наши занятия и ходит. Пусть ходит. Себе я взял за правило таких в жизни привечать, не записывать с ходу в графоманы, всегда стремился найти в их рассказах и стихах что-то хорошее, а на слабости творений указывать как можно корректнее. Он же не с бандитским ножом на большую дорогу выходит, чтобы грабить, а тянется к искусству, к прекрасному. Стало быть, воспитывает и укрепляет в себе прекрасные помыслы и пос-
тупки.
Поскольку я учился в Литинституте и работал в редакции, как-то естественно выдвинулся в негласные лидеры и стал неформальным руководителем литгруппы. А тут как-то наш молчун напросился почитать свою пьесу. Я удивился. Быть драматургом – значит обладать редким талантом, это штучный дар. Поинтересовались, о чем пьеса. Говорит, пьеса идейная. В надежде, что вещь скорее на отвлеченную тему и разбирать ее не придется, говорю автору: будем обсуждать при условии, что пьеса на местном материале. Он заверяет: на местном, на местном!
И вот на следующем занятии литературной группы автор начинает читать свою пьесу на местную тему. В его частном доме, в закутке за русской печью, Сталин, Ворошилов и Буденный обсуждают военное положение на Мариинском тракте. Красная армия наступает, а колчаковцы отступают в сторону Иркутска. Приехали! Вот и вся местная тема! И к слову, вот и вся политика, если моего собеседника в кабинете редактора интересовала наша литературная группа на предмет политической крамолы.
10. Новость из преисподней
Как ни накручиваю обороты, но в сравнении с другими у меня по-прежнему маловато строк. С трудом укладываюсь в недельную норму. Много времени пожирает добывание информации. Да и отвлекающих моментов слишком много. Такое ощущение, что каждый в редакции сделает свое дело – и прется в наш отдел. Кто в шахматы квадратно-клеточную мысль изощряет, кто байки травит. Ну и само собой – дым коромыслом. А когда, изо всех сил помешав тебе сосредоточиться, с чувством исполненного долга разойдутся, уж и вечер накатил. Дорабатываешь статьи, корреспонденции в общежитии, в своей комнате...
Поручили поехать на шахту «Таежная» и подготовить материал от имени бригадира передовой проходческой бригады Тонковида. Сколько пришлось помаяться, прежде чем с ним встретился! В диспетчерской сказали, что сегодня он выйдет во вторую смену. В обед перед второй сменой я приехал на шахту. Только начал расспрашивать его, как пора уже было спускаться в шахту. Я остался ни с чем.
Второй раз моего героя я пытался разговорить на шахте ранним утром, когда он работал в первую смену. Для этого проснулся в шестом часу утра. А у шахтеров перед спуском в забой наряд-задание надо получить, узнать на планерке ситуацию в горной выработке, успеть переодеться в робу, получить самоспасатель, отметиться в нарядной – не до корреспондента. Шахтная клеть, спускающая вниз всю смену, ждать не будет. А за считаные минуты беседы много не узнаешь.
В третью же мою поездку на шахту перед первой сменой Тонковид просто не зашел в кабинет участка и мы разминулись.
А пойду-ка я к нему домой! Выцелю, когда он придет с первой смены, после этого у него выходной – вот прямо дома и побеседуем. В отделе кадров узнал адрес, у начальника участка уточнил график работы и в половине пятого уже был в его частном доме. Пристройки, куры, поросенок, приусадебный участок. Хозяин сразу угощение на стол.
– Пока не уважишь, – говорит, – и беседовать не буду!
Уважил – и пошла беседа. Долгая, обстоятельная. В другой обстановке таких подробностей не услышишь. Подобные разговоры о работе и о жизни полезны и для будущих материалов. Правда, утром трещит голова, как лед на реке, а хоть что-нибудь в газету – умри, но выдай. Пишешь превозмогая себя. Но это – издержки производства. Да поможет мне мой здоровый организм в неравной борьбе со Змием Горынычем!
Иногда скрашивали газетные будни и забавные случаи.
Фанаты своего дела на любые явления и предметы смотрят сквозь призму собственной профессии. Взять медика. Спросите его: в чем смысл жизни? Истинный доктор вам ответит: смысл жизни в том, чтобы лечиться. И будет прав! Это его правда жизни. Совокупно и смысл жизни. Одному моему приятелю доводилось выступать перед аудиторией медицинских работников. В зале сидели врачи разных специальностей. «И я, – вспоминал приятель, – всеми фибрами души чувствовал: они меня просвечивают как рентгеном. Каждый по своему профилю. Стою перед ними будто обнаженный, в чем мать родила. И от этого чувствую себя неуверенным, беспомощным, виноватым, будто студент, не выучивший предмет». Про медиков это я к примеру. Такие же истинные приверженцы своего дела есть и в других сферах жизни, на них и держится мир.
Именно к этой когорте я бы отнес инженера по технике безопасности и охране труда из горкома профсоюза угольщиков Ивана Алексеевича Мефодина. По стройкам и шахтам мы с ним провели не один рейд, выявляя недостатки. И всегда он мне, начинающему газетчику, объяснял положение вещей конкретно и доходчиво. При подготовке материалов я мог в любое время обратиться к нему за консультацией. И разве мог я отказать, когда уже ему самому понадобилась моя помощь?
Как-то заходит ко мне Иван Алексеевич и говорит:
– Денис, помоги составить опровержение.
Это что-то новое! В газету, конечно, пишут опровержения, когда усмотрят неточности в публикации. Особенно когда материал критический. Тут уж будь начеку, повода критикуемому не давай! А то в опровержении от сути критики уведут разговор в сторону, заболтают предмет публикации.
Не ошибается тот, кто ничего не делает. Я тоже получал опровержения на свои критические материалы. Был, например, такой досадный случай. Я вызвался вместе с председателем народного контроля поучаствовать в рейде по магазинам отдела рабочего снабжения. Практически ОРС – это все магазины и товарные склады города. И там мы выявили немало недостатков. А председатель народного контроля сказал мне тогда, что руководитель ОРСа плевать хотел на критику, ведет себя как хочет. Вот я возьми да и напиши, что этот начальник ведет себя так, как захочет его левая нога. Откуда мне было знать, что человек потерял левую ногу, у него протез? В газетном материале все было правдой, кроме данной расхожей фразы. Опираясь на это, начальник ОРСа написал опровержение. Пришлось редакции перед ним извиняться официально через газету, да еще и с указанием, что корреспондент, допустивший ошибку, то есть я, получил взыскание.
Или другой случай. Редакция поручила мне подготовить материал, почему строительство жилья ведется с сильным отставанием от графика. Совместно с Иваном Алексеевичем вникаем в тему. Выдаем идею, что самый эффективный путь поправить положение – работа в две смены. Но прежде надо учесть все проблемы, которые в связи с этим возникнут. Скажем, на стройке трудится много женщин, в том числе и крановщицами. Так что надо продумать все удобства для женщин. Например, решить вопрос с длительностью работы детсадов. И вот после публикации в газете редакция получает опровержение от главного инженера строительного треста: марку башенного крана корреспондент указал неверно. Так оно и было. К сожалению, окончательный вариант корреспонденции я не показал Ивану Алексеевичу. Уж он-то заметил бы мой промах. Но главное, что по существу опубликованного материала от треста ни слова!
Вот такие отписки-опровержения нет-нет да и мелькали в редакционной почте. Но чтобы из редакции писали опровержение – это что-то новое!
– Помоги, – говорит Иван Алексеевич, – составить опровержение. Вчера по телевизору показывали фильм про Дина Рида...
Да, я тоже его посмотрел, все еще свежо в памяти. Известный американский певец, режиссер, общественный деятель и просто красавец Дин Рид гостил у нас в стране по приглашению Советского комитета защиты мира и Центрального комитета комсомола. В связи с этим и был показан фильм по телевизору. Певец делился планами, сказал, что намеревается поехать на строящуюся Байкало-Амурскую железнодорожную магистраль. Потому в фильме лейтмотивом звучала песня про поезд, мол, в этом поезде мы стремимся к счастью. Дин Рид пел песни, играя на гитаре, и, разумеется, сопутствующие кадры были в основном на железнодорожную тематику. Хотя не был обойден вниманием и воздушный, и наземный, и водный транспорт.
Вначале я подумал, что Иван Алексеевич шутит, затеял розыгрыш какой.
– А чем это вам Дин Рид не глянулся? – спрашиваю. – Тем, что американец?
– Да нет! – говорит. – Пока он пел, я тридцать два нарушения правил техники безопасности насчитал! Вот Дин Рид поет на крыше вагона движущегося поезда. Наигрывая на гитаре, расхаживает безо всякой страховки. По его стопам любой пацан ведь полезет на крышу, рискуя жизнью. Но пацан опасности не понимает. У таких безбашенных чувство самосохранения на нуле. И какой американец пример показывает! А что? Певцу можно, а пацану нельзя? И будет потом горе и слезы!
– Я помню. Вы мне говорили: правила техники безопасности написаны кровью. Кровью погибших из-за нарушений правил.
– Вот именно! Неужели там у киношников инженера по технике безопасности нет? Он обязательно должен быть! Пойдем дальше... – Иван Алексеевич достал блокнот и, заглядывая в него, продолжил: – Вот певец залез со своей гитарой на крышу кабины движущегося камаза и опять поет...
– Так вроде там самосвал стоит неподвижно.
– Нет, эта здоровенная махина проезжает по мосту, а он, видите ли, поет как беспечный птах. То он в вертолете, то на катере свесился за борт, то за перила тепловоза. И везде без страховки. Ну как так можно?!
Развеселил меня Иван Алексеевич, развеселил! Через призму своей профессии он увидел то, чего другие люди не заметили.
Конечно, я помог ему составить развернутое опровержение. Причем делал это не без удовольствия. Потом в круговороте редакционных будней этот случай забылся. Напомнил сам Иван Алексеевич. Пришел-таки ответ на его опровержение. В телевизионной редакции тоже сидели люди не без юмора. В ответе выразили признательность автору письма за активную жизненную позицию и проявленную бдительность. Его замечания непременно учтут в дальнейшей работе и включат в штат инженера по технике безопасности и охране труда. Полученное письмо также доведено до сведения большого друга нашей страны товарища Дина Рида. И он, конечно, будет руководствоваться сделанными замечаниями, предложениями, советами и пожеланиями в дальнейшей своей многогранной творческой работе.
Мне было бы достаточно освещения деятельности тех предприятий, по которым я и так мотался в поисках материалов для газеты. Но редактор твердил на планерках: проявляйте инициативу, давайте свои предложения по улучшению газеты! Вот я и раскинул мозгами. Городок у нас небольшой. Предприятий не так уж много. И редакции вполне по силам освещать жизнь каждого. А то об одних пишем и пишем, а о других нет и упоминания. Я взял подшивку газеты и сделал подсчет материалов за полгода адресно по предприятиям. В итоге получилось, что ни разу мы не писали про щебеночный завод, железнодорожную станцию, про стекольный завод. Предложил завести график освещения деятельности предприятий и повесить в кабинете. На нем наглядно все будет видно. Такие же графики по темам, по географии можно завести и в других редакционных отделах. На планерке предложение поддержали.
Но инициатива наказуема.
– Денис, по тем предприятиям, которых ни разу не касалось наше перо, срочно организуй публикации, – сказал мой шеф Дойков, когда мы вернулись в свой кабинет. – Начни со стекольного завода. А то ведь и в самом деле – будто и нет у нас такого предприятия. Я слышал, там вроде запустили новую линию.
Я охотно согласился. Приезжаю на завод. Да, говорят, недавно запустили новую линию, сейчас выпускаем стеклоблоки для автобусных остановок и перегородок в медицинских кабинетах.
Это что-то новое, интересное. Мастеру цеха, моему сопровождающему, объясняю: я ни разу не был на подобном производстве. Прошу, если можно, показать весь технологический процесс от начала до конца. И меня повели по всей технологической цепочке. Если кратко, вначале готовится шихта: смешиваются очищенный песок, вода, сода и прочие компоненты. Все это по транспортеру поступает в печь. Там готовится стекломасса. Потом идет формирование и отжиг изделия.
– А вот и конечный пункт нашего краткого путешествия, – с гордостью говорит мой гид, когда мы завернули за угол. – Цех готовой продукции.
И что мы видим? В конце всей этой современной автоматизированной линии здоровенный мужик кувалдой бьет по готовой продукции – от стеклянных блоков только брызги летят! Оказалось, контролеры выявили в составе стекла отклонения от заданных параметров: стекло может взрываться, не выдержав внешнего напора. Поэтому стеклобой, полученный посредством кувалды, вместе с шихтой повторно отправится в стеклоплавильную печь.
Как жалко! Я в мечтах уже составил живописный репортаж о новом производстве. И все теперь псу под хвост! Не в моих правилах привирать. Вот когда новую линию отладят до кондиции, приеду и обязательно напишу репортаж. Жалко, что время затрачено, а материала в газету нет. Опять ограничусь зарисовкой о хорошем человеке да мелкими информациями. Но все-таки интересную увидел картину. Производство развивается, на смену старому приходит новое. Прогресс неостановим. А что в итоге? Осколки продукции. Если что-то пошло не так, где-то кособочина – так ведь и от жизни человека могут остаться не славные дела, а лишь одни осколки...
А если взять все человечество? Допустим, кто-то запустил линию нашего развития, но затем обнаружил: цивилизация движется не по задуманному замыслу, человечество – не оправдавшая себя форма развития, и в какой-то момент – бац нас вдребезги! Может, даже нашими же руками...
Что-то меня понесло не туда. А может, как раз туда и это я сам занимаюсь не тем? А чем надо? Поди разберись. Но хватит витать в облаках. Лучше думать, как выдать нужные строки из того, что накидал в блокнот на стеклозаводе. Помимо новой поточной линии, конечно. Эта тема на потом.
На шахте «Южная» провел рейд по использованию и хранению горношахтного оборудования. Хотел привлечь Ивана Алексеевича, но тот не смог из-за занятости. Зато заверил, что поможет при написании материала.
Под землю я спускался с инженером по технике безопасности этой шахты. Когда на огромной глубине переходили из одной горной выработки в другую, было не по себе: стойки, держащие кровлю, посогнулись, дерево даже кое-где расщепилось.
– Полезем? – обернулся ко мне инженер.
Мой пастырь, мой бесстрашный Вергилий! Знал бы ты, как у меня захолонуло в груди! Я думал, он шутит. Не дождавшись ответа, инженер стал спускаться. Ничего другого не оставалось, как последовать за ним.
По горным выработкам под землей мы прошагали не один километр. Сколько горного оборудования и механизмов валяется бесхозно в шахте! Горняки-проходчики пройдут выработку, горнорабочие очистного забоя отработают угольный пласт – ненужное надо поднимать на поверхность. Но часть оборудования так и остается в шахте, ржавеет.
Фактов много, материал в газету получится. Спустился в шахту не зря.
В одной из выработок меня потихонечку отозвал в закуток какой-то горняк. Лицо черное от угольной пыли, только глаза видны да зубы белеют в темноте.
– Поменяемся сапогами? – предложил он. – Свои, вишь, порвал. Когда еще выдадут? А тебе –
поднялся на-гора, и больше не нужны.
Поблизости Вергилия не было, и я быстренько поменялся сапогами.
Когда возвращались к шахтному стволу на подъем, к нам присоединился начальник четвертого участка, где мы завершили свой рейд.
– Вы там, ребята, своего Гроздова приструните, – обратился он ко мне. – Мой шахтер, фамилию говорить не буду, в шахту, а Гроздов ваш – шасть к его жене! Жена-то рядом с вашей редакцией работает, в горкоме комсомола. Вы там вольные казаки, а горняк мой по графику вкалывает, да еще в три смены – не уследишь же! Рисковый у вас парень Гроздов. Ведь до горкома партии может дойти!
Никогда бы не подумал, что глубоко под землей я узнаю такую новость, о которой на поверхности, возможно, мало кто слышал. Тесен мир не только на земле, но и под ней. Интересно, знают ли об этом в редакции? А зачем мне это? Ну Гроздов! Если на том свете суждено ему спускаться в ад Дантовыми кругами, не ведает он, что о нем там уже осведомлены...