11. Внеочередная планерка
Серые будни текли своим чередом, пока по отделам не объявили о внеочередной планерке в пятницу. К чему бы это? Ведь обычно у нас планерки по вторникам, прошлая состоялась три дня назад. Заходим в кабинет редактора. А там секретарь горкома партии по идеологии. И наш редактор весь взвинченный какой-то.
Беседу повел не редактор, а сам секретарь:
– Газета недостаточно освещает жизнь города. Однобоко. То у вас на страницах одни шахтеры, то одни строители. Не говоря о том, что о транспортниках, железнодорожниках, культуре и других сферах жизнедеятельности города – материалы от случая к случаю. Мало пишете о передовиках производства, мало критических материалов о недостатках. Если критикуете, допускаете ошибки...
Значит, со стороны горкома это дежурный визит. Очередные центральные указания согласно их внутреннему плану. Понятно, почему редактор не в себе.
– До горкома дошло, что в вашем коллективе нездоровая обстановка. Вы же понимаете: это ни нам не нужно, ни вам. Такая обстановка отрицательно сказывается на качестве газеты, – продолжил секретарь. – Положа руку на сердце, я не ожидал, что в вашем небольшом коллективе царит такая атмосфера.
Мы переглянулись. Вот те на! Откуда дуют ветры? Откуда секретарь прознал про нездоровую обстановку в коллективе? Неужто горком завел в редакции своего осведомителя? Это маловероятно. Но кто дергает за ниточки? Кто против кого борется? Ничего не понятно! Ясно только, что я оказался в центре этой странной заварухи. Такое ощущение, будто меня использовали втемную. Но кто? Ведь коллеги своими руками писали и сами диктовали, какие сведения заносить редактору. Не вяжется, что кто-то из участников самодоноса явился источником информации для горкома.
– Я знаю, какие работники мутят воду в коллективе, – прервал молчание редактор и непроизвольно указал рукой на металлический шкаф, стоящий справа от его стола.
Шкаф считался сейфом, в нем хранились документы. Редактор побагровел и пошел пятнами. Чувствовалось, этот шаг дался ему нелегко.
– Осведомитель постарался? – послышался едкий голос.
– У меня достоверные сведения, – гнул свое редактор, словно не замечая реплики.
– А что, если у нас есть копия этих сведений, что вы держите в сейфе? – вырвалось у Веры Востриковой из отдела культуры и быта.
Настала очередь ничего не понимать секретарю горкома. На его лице нескрываемое недоумение. Куда попал? В гадюшник, серпентарий! И это бойцы идеологического фронта, лицо и рупор горкома партии?!
Так что теперь непонимающих в кабинете стало трое. Редактор, которого, похоже, секретарь горкома не поставил в известность о поступившем к нему сигнале. Сам секретарь, который явно не ожидал такого поворота разговора. И я, невольный участник и соучастник этой заварухи.
Все словно воды в рот набрали. Немая сцена.
– Так! Можете разойтись по рабочим местам! – властно приказал секретарь горкома.
Спереди и сзади солнцем палимы, разошлись по отделам тогда пилигримы. Редактор и секретарь горкома остались в кабинете.
Секретарша Людмила, подслушивающая из приемной, позже рассказала, что в кабинете редактора шел разговор на повышенных тонах.
– Сам навонял – сам нюхай и разгребай! И чтоб подобного больше я не слышал! – отчетливо разобрала она фразу секретаря горкома.
До конца дня в редакции тишина. Никто не слонялся из отдела в отдел, как обычно. Не слышно шуток, смеха, громких разговоров по телефону. Длившееся в кабинете редактора молчание как тьма египетская накрыло редакцию...
12. Из лучших побуждений – худший результат
Вечером в своей комнате в общежитии я рухнул на кровать и стал молча смотреть в потолок, как в первый день приезда. Помимо моей воли меня вовлекли в передрягу. Моей работе в этой редакции пришел конец. Несуразная стыковка событий – нарочно не придумаешь. В кулуарах под нажимом Вера Вострикова призналась, что, когда мы утром перед занесением «письма турецкому султану» просматривали и обсуждали текст, она сделала копию. Стало понятно, откуда растут ноги. Значит, у Востриковой есть копия письма. Скорее всего, и сигнал пошел в горком на основе нашего коллективного самодоноса. Как еще созналась Вера, в этом подметном письме сообщалось, что редактор завел привычку иметь секретного сотрудника, который доносит ему, что происходит в редакции в неформальной обстановке. Тем самым сеется раздор, порождается раздрай и нервозность в коллективе.
Несомненно, еще до моего появления в редакции велись интрижки. В каждом социуме свои гласные и негласные, писаные и неписаные правила. Вероятно, отношения будут выясняться и дальше. Вострикова, видимо, сама не осознавая того, меня серьезно подставила. Стоп! Но она ли это сделала, не я ли сам себя подставил? Как так получилось? Ведь никто мне не указывал и не подсказывал, как поступать. Мог бы и промолчать о предложении редактора предоставлять доносы. Но я сам, выйдя из кабинета Мыскина, во всеуслышание объявил, что редактор предложил мне секретно с ним сотрудничать, про всех и обо всем ему докладывать.
Да-а!.. Испытания я не выдержал по всем пунктам. Строк даю меньше всех. Доносы редактору не поставляю. Стало быть, утратил его доверие. В-третьих, он же не дурак, понимает, что в заварухе с вовлечением секретаря горкома не обошлось без меня. Более того! Редактор может предположить, что письмо в горком направил именно я. А в-четвертых, зачем ему сотрудник, который из газетных рядов высовывается в писатели? Куда, может, в молодости он и сам стремился...
Не ведал я, что мой испытательный срок ожидает такой причудливый финал! Но как же так вышло, что лучшие мои побуждения привели к наихудшему для меня результату?
Раньше я тешил себя мыслью, что вся эта вечная редакционная запарка для меня временные неудобства. Нужно претерпеть это временное на пути к главной своей жизненной цели, все это не мое. Но теперь я неожиданно с удивлением осознал, что все эти суматошные будни стали частью меня. Несмотря на повседневную суету и вечную торопливость при подготовке газетных материалов, я стал вживаться в такой образ жизни. Даже привычки мои стали меняться. Например, поймал себя на том, что стал частить в разговоре по телефону да и в беседах тоже. Эта спешная манера телефонного общения в первую очередь связана с постоянным добыванием информации. Боязнь, что плохая связь вот-вот прервет соединение или же абонент, до которого с трудом дозвонился, преждевременно положит трубку, – вынуждает торопиться. Суетная манера. Колготной разговор, как говаривала бабушка.
Смотри-ка, как все оборачивается! Я стал смотреть на серые редакционные будни несколько иначе. И на Дойкова, на других своих коллег взглянул по-иному. Стало всех жалко. И себя тоже.
Как-то Дойков в дружеской беседе в ответ на замечание о частом употреблении им кривой воды откровенно признался: «Жизнь меня задавила, Денис!» Я тогда не придал этим словам особого значения. Но теперь усмотрел в них конкретный житейский смысл: газетная текучка так возьмет в оборот, так затянет, что не вырвешься! Поэтому, желая спрятаться от всех неподъемных проблем, он и нырнул в бутылку...
Но все же работа в газете – занятие нерядовое. Сколько всего нового познаешь, сколько событий, сколько встреч с интересными людьми! В какой еще профессии такое возможно? Я охватил мысленно весь свой трудовой путь в редакции. Столько событий и впечатлений за такой непродолжительный срок у меня раньше не бывало. Но теперь мне пора собирать пожитки...
В газетной суете отодвинулись извечные вопросы, которые тревожили душу с подростковых лет. Для чего человек живет? Для чего вообще жизнь? Наше пребывание на земле – тоже испытательный срок? Для чего Вселенной нужен человек? Для чего, с какой целью возник разум? Каков во всем смысл? И есть ли смысл вообще? Или жизнь и зарождение разума – это во Вселенной всего лишь нелепый несчастный случай, как при нарушении техники безопасности? На этот вопрос Иван Алексеевич ответа не подскажет...
Перед глобальными вселенскими вопросами редакционная суета вкупе с доносами и подметными письмами – такая мелочь! Такая мелкая, муравьиная возня!..
Эх, в философы, что ли, податься и завыть от тоски перед вечными вопросами?..
Но как раз редакционная спешка не оставляет времени для мучительных вопросов. Жизнь, кажется, устроена мудрее. Суета и мелкие бытовые хлопоты упасают от бездны, направляя ра-зум на выживание. И особенно важный вопрос жизни: как дотянуть до зарплаты? Земная суета отводит от края бездны вечности. И какая разница, на каком участке жизни ты впрягся в эту земную суету? В газете или в каком другом месте. Все едино. Паши и сей или подключись к какому другому земному делу – и будешь прав! Жаль только, что творчество выпадает из этого ряда. А работа в газете – как раз на стыке земных забот и творчества. Как граница между первой космической скоростью и второй. Только на второй космической можно преодолеть земное притяжение, вырваться в беспредельность, в вечность.
«Главной частью своей, каковой является душа, человек призван к большему, нежели просто человеческая жизнь». Эти слова Аристотеля врезались мне в память. Главной частью своей, главной сутью своей человек выше земных забот, выше бренной жизни. В творчестве кроется тайна. Творчество – это вам не просто вирши, не просто плетение стихотворных словес, где лишь бы задние слова стыковались. Творчество не вмещается в земную жизнь. Главной частью своей человек тянется к волшебной силе искусства, к творчеству. Это, можно сказать, базовый инстинкт. Не все, кто творит, на этом пути состоятся, реализуются. А кто состоялся, он оправдание поколения, оправдание земной жизни...