5
Олег допивал облепиховый раф. Он сидел на мягкой подушке на подоконнике в кофейне.
Митя, тот, что играл ночью на гитаре, читал статью о протестах в мире и предлагал варианты Андрею:
– Смотри, прикольно, в Еврейском музее Берлина были «живые экспонаты, сидящие в стеклянных кубах».
– Митя, дорогой мой, кто нас туда пустит, скажи? Тем более кто тут из нас еврей?
– А зачем нас куда-то пускать? Мы вон и на улице можем, да даже в парке – вариант!
– И что толку? Ну, сидим мы в прозрачном кубе – а его еще поставить надо! – и что дальше? Кто вообще на нас внимание обратит?
– Ну, тогда ты предлагай, че ты на меня-то?
– Я думаю, а ты, чем чужие идеи тырить, лучше свои предлагай.
– Давайте нарядимся в рясы и пройдем по городу под, не знаю, песни «Рамштайна».
– Рясы найдешь?
– Не, а че я? Моя идея – вы ищите.
– А ты как всегда, Митюня: моя хата с краю. Настоящий такой, типичный россиянец. Я вот удивляюсь: как ты нас еще не заложил, а?
– Да пошел ты! – Митя кинул в Андрея подушкой.
– Эй, тише! Кофе разольешь!
– Ой, ребята, слушайте! А может, возьмем костюмы животных, у меня знакомый в ТЮЗе есть, а Митя вон охотником будет, типа, нас расстрелял! – предложила Лиза.
На несколько секунд все замолчали и стали переглядываться.
– Еще идеи? – сказал Андрей, и все захохотали.
– Неандертальцы! – обиделась Лиза. – А вы знаете, что в Дании уже открыли завод по переработке мусора полностью безотходный? Я читала. Пепел идет на удобрения, энергии от сгорания мусора хватает на обогрев целого района, сам завод построен в стиле органической архитектуры, с зеленой лужайкой на крыше. Вот где настоящая жизнь, вот где настоящие люди живут, которые заботятся о своем будущем! – Она вздохнула. – Не то что здесь…
До самого вечера они сидели в кофейне и обсуждали, как выразить протест, чтобы он стал заметным. За это время Лиза еще успела предложить надеть береты, собрать весь реквизит – мольберты, палитры, потом обмазаться искусственной кровью (ну, или кетчупом, если денег не хватит) и лечь перед администрацией, символизируя смерть художников в этом городе. Потом еще добавила деталь: чтобы человек в рясе ходил над убитыми художниками с кадилом и читал молитвы. Митя сказал на это, что столько камикадзе в одном месте не собиралось со Второй мировой, а потом предложил свой вариант: выложить презервативами слово «НЕТ», или «ВОРЫ», или «ИДИОТЫ». Ребята долго смеялись, но на вопрос, где выложить, Митя только развел руками.
– Ну хорошо, а где ты столько презиков возьмешь-то?
– Ну, тут нам придется постараться, – сказал Митя и приобнял Лизу.
– Дурак! – крикнула она и отсела подальше, а пацаны смеялись, чувствуя себя при этом крепким мужским братством.
Потом слово взял Олег. Он сказал, что нельзя терять время. Пока они придумывают акцию, люди должны узнать, что что-то готовится, нужно подогреть интерес. С этим все согласились, а Андрей предложил не изобретать велосипед, когда есть годами отработанные способы привлечения внимания – наружная реклама. Митя тут же придумал растянуть баннер «с челом в рясе и с головой коня». Но в итоге сошлись на том, что начнут с надписи на заборах и стенах: «ЗАЧЕМ БОГУ ЕЩЕ ОДИН ОСОБНЯК? ОН ВРОДЕ ЖИВЕТ В СЕРДЦЕ». Митя должен был писать строго только то, о чем условились, остальные же договорились между собой, что если придумают что-то получше – можно импровизировать.
Начать решили сегодня же поздней ночью, точнее под утро, когда патрули уже спят, а народ еще не проснулся. Разойтись по домам пришлось пораньше – чтобы выспаться, акция-то намечалась серьезная. Всеми овладело чувство большой цели; тревога от предстоящего испытания сменялась гордостью за будущее дело, дело не для себя, а ради общей пользы. Каждый понимал, что ему предстоит взвалить на себя тяжелую ношу борца за справедливость, и с этим трепетным огоньком внутри не терпелось начать поскорее.
6
– Тебе что, моча в голову ударила, старый? – намывая тарелки, говорила Мария Ивановна.
Ей самой было удивительно, как изменилась она с возрастом. В свое время свысока смотрела на «старух всяких», смеялась над их забывчивостью, обижалась на их брань и придирки и потому дала себе зарок: не превратиться в старуху. Она собиралась долго оставаться такой же веселой и приятной, как в молодости, а позже превратиться в добрую бабулю, что раздает правильные советы и леденцы и обращается к молодым не иначе как «сынок» или «дочка». Но вот уже сама сварливо выговаривает мужу и остановиться не может:
– Ты откуда слова такие взял: «нижеподписавшиеся», «близлежащих»? О, или вот: «Ссылаясь на недостаток полномочий...» Дед, ты заболел, что ли?
– Маш, ну что ты лезешь, а? Дай сюда. – Кузьмич выхватил бумаги у жены из рук и быстро засунул их в свою сумку, которую уже надел на плечо.
– А-а-а, так вот ты чем всю ночь занимался! А я-то думаю...
– Ну занимался, и что? Тебе жалко, что ли?
– Дед, при чем тут жалко? Тебе заняться нечем? Ну так занялся бы чем-то полезным. Вон в дровнике крыша течет, дверь входная у нас – уже сколько я тебе говорю, что скрипит? А ты все: «Не скрипит. Некогда. Сама помажь». Вот нечего делать – займись!
– Да у тебя, кроме дверей твоих да сарая, нет нужд никаких! Маша, пора уже о ком-то кроме себя подумать. Я полезное для общества дело хочу сделать. Да мне вся улица потом благодарна будет! А ты тут со своей дверью суешься.
– А обо мне кто подумает? А? Кто мне потом – соседи крышу чинить будут?
– Да сдалась тебе эта крыша! Ты же сама недавно, когда наряд вызывала, все о соседях говорила, что помогать надо.
– А ты не путай тут одно с другим. Вызывать – это одно, а ходить по домам с этой бумажкой своей – совсем другое. А люди о нас что подумают? И вообще, – продолжила она после паузы, – о семье своей нужно думать, а не бегать какие-то подписи по домам собирать! Хоть на старости лет, думала, ума добавится, так нет же – как дите малое! Да кому они вообще нужны, подписи твои?
– Нам всем они нужны, только ты пока этого не поняла! – сказал Кузьмич и закинул сумку с бумагой за спину.
Потом щелкнул взятой с собой шариковой ручкой, проверяя ее. Стержень вылез наружу, и это убедило его, что все в порядке. После этого он решительными шагами двинулся за подпи-
сями.
Впрочем, выйдя за забор, Кузьмич остановился, достал из сумки петицию и еще раз на всякий случай прочел ее:
Уважаемый Борис Игнатьевич!
Я, Таранов Анатолий Кузьмич, 1956 года рождения, проживающий по адресу: Парковый переулок, дом 7, и все жители Паркового переулка и близлежащих улиц, подписавшиеся ниже, настаиваем на том, чтобы подготовка к строительству и постройка нового сооружения на месте заброшенной сцены в ПКиО им. Кирова были начаты как можно скорее. Это место давно превратилось в площадку для распития алкоголя, в том числе несовершеннолетними, и рассадник хулиганских, ненадежных элементов. Они шумят громкой музыкой, пристают к прохожим, а иногда даже вламываются на придомовые участки с неизвестными целями.
Об этих инцидентах неоднократно сообщалось в полицию. Ссылаясь на недостаток полномочий, сотрудники полиции ограничивались разгоном собравшихся, чего было недостаточно для исправления ситуации. Мы считаем, что только ограждение и переустройство этой территории может предотвратить будущие преступления и, возможно, даже спасти чью-то жизнь, а также сохранить покой для жителей Паркового переулка и близлежащих улиц. Со своей стороны, коллектив жителей готов оказать посильную помощь в подготовке к строительству и последующих работах.
С уважением Таранов А. К.
Первым Кузьмич зашел к Ване, электрику. Тот был дома, как всегда улыбался, предложил чаю, хотя жена его явно дала понять, что не ждала гостей. Кузьмич, видя это, вежливо отказался. Он коротко рассказал, чего хочет, и Ваня, даже не дослушав, поставил свою фамилию и подпись. А вот жена отказалась, сказала, что хватит и мужа подписи, они же одна семья. И дед с этим согласился.
Перед его уходом Ваня сказал: «Нужен будет электрик – обращайся». А когда уже закрывал дверь, добавил: «Хорошее дело ты делаешь, Анатолий Кузьмич, всем бы в твои годы такую энергию». Похвалу Кузьмич любил, но только заслуженную, и от таких слов ему стало приятно на душе. Он понял, что пошел правильным путем.
Дальше он направился к Лехе, таксисту. Негромко постучал по забору и в ответ услышал ленивый собачий лай. Но никто не вышел. Он постучал сильнее, собака залаяла активнее, но по-прежнему никто не выходил. Тогда Кузьмич подумал, что лучше будет докричаться до соседа. «Леха! Леха!» – позвал он, собака ему ответила. Если бы Леха не вышел, так бы они и перекликались, потому что настроен дед был очень серьезно и не хотел пропустить ни одного дома. Заспанный таксист извинился, сказал, что после ночной смены не слышал стука, и позвал к себе. Во дворе на натянутых веревках сушились банные веники, и запах здесь стоял даже приятнее, чем в лесу.
– А веники не нужны? Недорого отдаю, – ненавязчиво предложил Леха.
– Спасибо, но я не по веникам. Тут серьезное дело, слушай. – И Кузьмич рассказал Лехе о своей затее.
– Да разворуют же, Кузьмич! – сразу убежденно сказал Леха.
– Кто разворует? Мы не дадим! Тем более кто же с такого дела воровать будет?
– Будут, будут. У нас везде воруют. Вон недавно в парке у нас, на стоянке, шеф две фуры пригнал на время, не знаю, свои ли, чужие. Так они и два дня не простояли, как с одной соляру всю слили. Сторож спал, поди, или бухал, не знаю, но факт в том, что меня за солярой отправили, а у меня канистр же нет, вот и пришлось по всей стоянке искать.
– И как, нашел?
– Нашел, конечно, одолжил там на время. Потом вернул. Никто даже не заметил. А дело ты, конечно, хорошее предлагаешь, мне тоже эти тусовки вот уже где сидят. Только боюсь я, чтобы тут не развели они на десять лет стройку, пока не нахапаются! – Леха ненадолго задумался. – Ну ладно, давай, подпишу. Верить же в лучшее надо, правильно?
– И не только верить, Леш, делать тоже надо. Я вот дожил до годов своих и стал понимать это все.
Леха еще успел предложить деду зимнюю резину и жидкость – омыватель стекол, тоже недорого, но Кузьмич от всего отказался. Душистый запах березовых веников проводил его до забора.
До вечера он обошел всю улицу и собрал восемнадцать подписей. Почти все, у кого побывал, подписали его письмо. Все, кроме Лидии Михайловны, учителя русского языка на пенсии, хотя она была единственной, у кого Кузьмич остался на чай. Они долго разговаривали; Лидия Михайловна была очень рада рассказать про развал системы образования, про падение нравов и про то, что дети совсем перестали приезжать к ней погостить. А причина для отказа подписаться у нее была одна-единственная: ей не хотелось слушать колокольный звон «круглыми сутками». Перед тем как расстаться, она то ли в шутку, то ли всерьез пообещала, что, если начнут строить, сама пойдет с таким письмом, но уже против строительства.
Бывший главный инженер ЖилСтройИнвеста, к которому Кузьмич пришел следом, даже предложил взять в помощь своего «непутевого» сына, на что дед ответил, что пока справляется сам. Вообще, те, кто знали Кузьмича, обычно удивлялись его затее, спрашивали, зачем он решился на такую авантюру, а иногда еще осторожно полушепотом уточняли, не попросил ли кто его. В этом случае Кузьмич строго отвечал: «Я сам решил. Вдруг понял, что не могу больше сидеть сложа руки». Такой ответ всех устраивал и даже вызывал уважение к старику.
Давно Кузьмич так не уставал и одновременно не был так воодушевлен, как в этот вечер. С улыбкой и осознанием того, что начал нужное и правильное дело, он лег спать.
7
Сначала Олег честно пытался заснуть, но потом ему надоело то и дело тянуться к телефону, чтобы посмотреть время, и он переключился на ленту «Контакта».
Будильник в лежащем на груди телефоне зазвенел ровно в два тридцать. Зазвенел так громко, что Олег испугался, как бы не проснулся кто из домашних. Он быстро сунул телефон под подушку и на ощупь отключил звонок. В ночной тишине, пока он собирался и выходил из дома, вообще каждый производимый им звук казался невыносимо громким.
К месту сбора опаздывал только Митя. Раздраженный Андрей уже собирался начать без него, но наконец-то увидел темную фигуру, вальяжно шагавшую к ним. Вчетвером собравшись в кружок, они распределились по районам. Район, где жил Олег, достался Мите.
– Ты же знаешь, где я живу? – спросил у него Олег.
– Ну да.
– Адрес назови.
– Ну... Парковый переулок...
– Нет, Парковая улица, одиннадцать. Запомнил?
– Канеш, ты за кого меня держишь? Думаешь, я адрес забуду?
– Нет, Мить, я думаю, ты мне назло забор изгадишь и потом скажешь, что забыл адрес. Поэтому я подготовился. Иди сюда.
Олег достал стикеры с написанным адресом и приклеил их скотчем к баллонам с краской. Один остался, и его Олег протянул Мите:
– На, в карман положи, чтоб точно не забыть.
– Готово? – спросил Митя. – Теперь я точно твой забор не пропущу. Напишу там: «Продам девственность. Олег». Пойдет?
Все, кроме Олега, засмеялись, но быстро взяли себя в руки, особенно когда зашипел Андрей.
Перед тем как разойтись, вчетвером повторили жест мушкетеров.
– Если мы с вами больше не увидимся, – высокопарно произнес Андрей, – запомните меня гедонистом!
Олег и Лиза улыбнулись, а Митя не стал спрашивать, что это значит. Вскоре все разбежались по своим районам. Олег должен был работать в районе вокзала.
Большое здание железнодорожного вокзала стояло через пару кварталов от парка, с противоположной от Парковой улицы стороны. Чем ближе Олег подходил к вокзалу, тем громче был шум проходящих поездов, визг гудков и тем громче звучал голос диспетчера, но разборчивее от этого он не становился.
Площадь перед вокзалом и сама станция ночью освещались очень хорошо, остаться здесь незамеченным было невозможно. Но сразу после спуска с виадука начинался привокзальный район, где покосившиеся фонари уныло светили только через один. Это был район сталинских двухэтажек, навечно выкрашенных в желтый либо желто-розовый цвет, и двухэтажных бревенчатых бараков, из которых людей понемногу переселяли в новостройки.
Надвинув капюшон пониже, Олег быстрым шагом шел через освещенную площадь к виадуку.
Вдруг кто-то его окликнул:
– Молодой человек!
Олег сделал вид, что не слышит, и шел дальше. Но обращение к нему повторилось:
– Молодой человек с рюкзаком! Будьте добры, на минутку!
Он обернулся и увидел, что его подзывает человек в полицейской форме.
– Да, что такое? – с трудом сдерживая дрожь, отозвался Олег.
– Вы на электричку?
– Эм... Ну да.
– На три пятьдесят пять, да?
– Да.
– Пойдемте сюда.
Олег застыл и не мог ни ответить, ни пошевелиться.
– Пойдем сюда, говорю, не бойся.
С опаской, чуть не крадучись, Олег подошел к будке.
– Могу вас попросить передать? Вот. – Полицейский протянул ему пакет, пахнущий выпечкой. – Можете передать в третий вагон? Вас там встретят. Женщина такая, в очках, тол... Ну, полная такая будет. Зовут Лидия Федоровна. Она вот сейчас уже едет, в третьем вагоне, вы увидите. Четырехчасовая почти пустая туда едет, не пропустите.
Олег боялся, что из-за этого пакета не успеет сделать то, ради чего он не спал всю ночь. Но еще больше он боялся вызвать подозрение и вообще провалить дело.
– Ну хорошо. Я передам... А... – Он хотел спросить, во сколько прибывает электричка, но полицейский его перебил.
– А это себе возьмите, – сказал он, передавая Олегу сверток поменьше.
– Что это?
– А это тоже пирожки, вам перекусить. Спасибо.
– Да не за что. – Олег положил сверток в пакет.
– Не-не-не, это вам, это передавать не нужно. Положите в рюкзак.
– Да нет, я потом переложу, спасибо.
– А, ну хорошо, смотрите. Они правда очень вкусные. Тебя как звать?
– Меня? Меня Миша зовут.
– Очень приятно. Игорь. – Полицейский протянул Олегу руку. – Ты только, пока не передашь, не пробуй, а то не оторвешься! – Он улыбнулся. – Ну, давай, скоро уже прибывает.
С чувством облегчения, но и какой-то неловкости Олег зашел в фойе вокзала. На электронном табло он прочитал, что электричка прибывает в три пятьдесят на пятый путь. Стоянка пять минут, за это время ему нужно успеть передать пакет и не уехать в Кирпичовку.
Из светлого и теплого вокзала Олег спустился в холодный и сырой подземный переход к платформам. Стены здесь были расчерчены ржавчиной, вдоль одной стояло несколько ведер, которые ловили непонятно откуда взявшуюся воду. Диспетчер сделал скворчащее объявление о прибытии электрички. Олег выбежал на перрон и увидел, что вагоны не пронумерованы. Он заскочил в ближайший, но в нем не оказалось ни одного пассажира, только два кондуктора в серых мешковатых куртках стояли в проходе.
– Подскажите, а это какой вагон?
– Это четвертый. Ваш билет, молодой человек.
– А третий где?
– Молодой человек, ваш билет или проездной документ, – чуть громче сказала сонная, с усталыми глазами женщина.
– Да мне только передать, там в третьем вагоне женщина должна ехать, не видели?
– Кто-то ехал, давайте передавайте быстрее, мы через минуту отходим.
Олег развернулся и рванул в следующий вагон.
– Стой! Куда в пятый побежал? – крикнула кондукторша. – Третий в другой стороне!
Раздвижная дверь в третий вагон сошла с рельса и чуть не упала, когда Олег резко отодвинул ее. Ругаясь и кряхтя, он вставил дверь на место, но время было упущено. В вагоне сидело три человека, и они с любопытством наблюдали за его суетливыми действиями. Одна девушка даже сняла наушники, чтобы не пропустить еще что-то интересное, но представление уже закончилось. Олег увидел сидящую у окна полную женщину в очках, с разноцветным ярким платком на голове.
– Извините, – подошел к ней Олег и вдруг понял, что забыл, как зовут адресата посылки. Вспомнил только отчество: Федоровна. – Вы же... Меня просили вам передать. Вам же?
– Что передать? А вы кто?
– Я Ол... Миша. От Игоря. Вам передать пакет нужно, правильно?
– А-а-а, – женщина сразу разулыбалась, – да-да. Мне звонил Игорь. Да вы садитесь, не стойте, сейчас поедем уже.
– Простите, но я спешу.
– Куда же вы в четыре ночи спешите, молодой человек?
– Да я, это...
В этот момент поезд тронулся, и Олег схватился за сиденье.
– Осторожнее, держитесь. Садитесь, молодой человек, нам теперь с вами как минимум до Фрунзе-1 ехать.
Олег послушно сел.
– Так куда же вы спешите?
– Да нет, никуда.
Этого ответа хватило, чтобы женщина переключилась на полученный презент. Засунув в пакет чуть ли не всю голову, она шумно вдохнула запах и пояснила, что этот пирог испекла ее золовка. Потом Олег узнал, что золовку зовут Снежана, ей пятьдесят, живет она в Москве, а когда приезжает погостить, женщина, имя которой Олег не запомнил, просит ее приготовить фирменный пирог с баклажанами. Дальше он узнал, что у Снежаны никогда не пригорает корка, а у этой женщины пригорает. Но вообще, после переезда в Москву золовка совсем изменилась, зазналась…
И тут же, без перерыва, женщина спросила:
– А вы сами откуда? Местный?
– Да, местный, – тихо ответил Олег.
– А вы из какого района? Я двадцать восемь лет проработала в школе, у вас лицо очень знакомое.
– Из Заводского.
– Ну, нет, там я не преподавала. А в какой школе учились?
– Я-то?.. – Олег пытался вспомнить хотя бы одну школу из Заводского района. – В семнадцатой.
– Хорошая школа, я директора там знала, хороший был, золотой, знаете, человек. Год назад похоронили... Все хорошие люди потихоньку уходят. – Она глубоко вздохнула и посмотрела на черноту за окном. Потом спросила: – Михаил, а вы за новостями городскими следите?
– Ну, немного.
– Мне было бы очень интересно узнать, что молодежь сейчас думает по поводу реконструкции парка Кирова.
– А что тут думать? – вдруг устав играть, начал Олег. – Я и мои друзья совершенно не согласны с тем, что надо тратить бюджетные деньги на строительство еще одной церкви, которых уже полно. Там в пятистах метрах, на Дзержинского, стоит уже большая церковь – ну куда еще? Тем более когда это делается за счет единственного места в городе, где у творческой, активной молодежи есть открытая площадка.
– Миша, мне очень обидно, что такой приятный молодой человек, как вы, оказался на той, совсем потерявшей связь с историей стороне. Как же все-таки уже велико это влияние Запада на наших детей, раз даже такие, как вы, думающие молодые люди поддерживают эту русофобию!
– Да русофобия тут ни при чем!
– Ну, может быть, вы так считаете. А тем временем вами оттуда, как пешками, играет чужая рука. Я вам признаюсь, я одна из тех, кто выступил с этим проектом у мэра города, и он нас, кстати, очень поддержал тогда. Жаль, конечно, что вы так нехорошо думаете о церкви, а в парке Кирова, кстати, будет храм, причем восстанавливать его будут на историческом месте, то есть там, где он и должен быть. А вот площадка эта, насколько мне известно, используется для чего попало. Там и пьют по ночам, и выставки какие-то похабные проводят, там же и танцы, и наркотики, и все-все-все.
– Да откуда вы знаете? Вы хоть раз там были?
– Была, вы так не горячитесь, Миша. Была я там и видела: бутылки кругом, окурки, скамейки через одну стоят. И защищать такое место – это, уж простите меня, либо себя не уважать, либо откровенно поддерживать тех, кто желает нам зла. И вам в том числе, Миша, а вы их еще и поддерживаете.
– Я поддерживаю только тех, кого лично знаю! Никаких злодеев среди нас нет. Вот пока вы не узнали мое мнение, вы и меня считали хорошим человеком...
– Я и сейчас считаю, просто вы заблудились...
– Это вы, вы совсем заблудились! Вы забыли, что среди всех этих храмов, Крымов и космосов у нас есть разбитые дороги, закрытые больницы, школы, копеечные пенсии. А вам – таким, как вы, – на это наплевать, лишь бы новый храм золотом отделать и ходить там до посинения свечки ставить!
– Миша, постойте, вы сейчас разные вещи смешиваете. Вот если у вас отключили отопление, разве это повод разводить костер в квартире и сжигать всю мебель?
– Какое отопление? О чем вы? Мне даже говорить с вами не о чем. За столько лет это мракобесие у вас уже в крови, вот только с нами вам сложнее будет. Мы теперь открыты всем, мы видим, что происходит в мире и что у нас, и мы видим разницу.
– А вы хоть раз были за границей, Миша?
– Был!
– Где вы были?
– Неважно. Сейчас есть такая вещь – интернет и, чтобы увидеть разницу, хватает и этого, поверьте. А теперь простите, моя остановка. Мне еще много нужно сделать, чтобы не дать вам опять запудрить нам мозги! До свидания!
Олег спрыгнул на мокрый перрон, взбешенный и полный желания как можно быстрей изменить мир. Ему бы хотелось продолжить этот разговор, доказать свою правоту, но домой нужно было вернуться, пока родители спят.
Фонари уже отключили, и он шел по улицам в холодных сумерках. Проходил насквозь похожие друг на друга дворы. И что-то в этих дворах казалось ему жутким. Их пустота. От холода тряслись губы, и Олег уже не думал ни о разговоре с женщиной в электричке, ни о своем задании, а хотел только поскорее добраться домой, в тепло, к свету лампы.
Он побежал сначала трусцой, потом быстрее. Глотал холодный воздух и сплевывал загустевшую слюну. Солнце еще не взошло, но небо уже светлело, слегка голубое, больше белое, оно после ночной темноты стало излучать столько радости и надежды, что Олег ощутил что-то сродни счастью. Он чувствовал, что все заботы, горести, обиды, споры, глупые люди и затеи – позади, далеко от этой секунды, и можно просто бежать на свет и глотать свежий утренний воздух, и это самая настоящая, самая естественная свобода!
Он пробежал парк, не встретив никого. На часах было пять тридцать. Уже загорался свет в окнах многоэтажек. Добежав до Парковой, он остановился, вглядываясь вперед. До самого конца улицы по одну сторону стояли темные деревья, а по другую тянулись разноцветные, из разных материалов, разной высоты заборы. И Олег снова вспомнил про парк, про свое задание, про свою борьбу, про оголтелую женщину из электрички. И счастье ушло…
Он подошел к ближайшему забору, осмотрелся по сторонам, поставил рюкзак на землю и достал из него баллон с краской.
«НЕ ЗАБИРАЙТЕ НАШЕ СЧАСТЬЕ!!!» – зернистыми буквами осталось чернеть на серебристом заборе, когда Олег рванул по ухабистой Парковой улице домой.
Олег допивал облепиховый раф. Он сидел на мягкой подушке на подоконнике в кофейне.
Митя, тот, что играл ночью на гитаре, читал статью о протестах в мире и предлагал варианты Андрею:
– Смотри, прикольно, в Еврейском музее Берлина были «живые экспонаты, сидящие в стеклянных кубах».
– Митя, дорогой мой, кто нас туда пустит, скажи? Тем более кто тут из нас еврей?
– А зачем нас куда-то пускать? Мы вон и на улице можем, да даже в парке – вариант!
– И что толку? Ну, сидим мы в прозрачном кубе – а его еще поставить надо! – и что дальше? Кто вообще на нас внимание обратит?
– Ну, тогда ты предлагай, че ты на меня-то?
– Я думаю, а ты, чем чужие идеи тырить, лучше свои предлагай.
– Давайте нарядимся в рясы и пройдем по городу под, не знаю, песни «Рамштайна».
– Рясы найдешь?
– Не, а че я? Моя идея – вы ищите.
– А ты как всегда, Митюня: моя хата с краю. Настоящий такой, типичный россиянец. Я вот удивляюсь: как ты нас еще не заложил, а?
– Да пошел ты! – Митя кинул в Андрея подушкой.
– Эй, тише! Кофе разольешь!
– Ой, ребята, слушайте! А может, возьмем костюмы животных, у меня знакомый в ТЮЗе есть, а Митя вон охотником будет, типа, нас расстрелял! – предложила Лиза.
На несколько секунд все замолчали и стали переглядываться.
– Еще идеи? – сказал Андрей, и все захохотали.
– Неандертальцы! – обиделась Лиза. – А вы знаете, что в Дании уже открыли завод по переработке мусора полностью безотходный? Я читала. Пепел идет на удобрения, энергии от сгорания мусора хватает на обогрев целого района, сам завод построен в стиле органической архитектуры, с зеленой лужайкой на крыше. Вот где настоящая жизнь, вот где настоящие люди живут, которые заботятся о своем будущем! – Она вздохнула. – Не то что здесь…
До самого вечера они сидели в кофейне и обсуждали, как выразить протест, чтобы он стал заметным. За это время Лиза еще успела предложить надеть береты, собрать весь реквизит – мольберты, палитры, потом обмазаться искусственной кровью (ну, или кетчупом, если денег не хватит) и лечь перед администрацией, символизируя смерть художников в этом городе. Потом еще добавила деталь: чтобы человек в рясе ходил над убитыми художниками с кадилом и читал молитвы. Митя сказал на это, что столько камикадзе в одном месте не собиралось со Второй мировой, а потом предложил свой вариант: выложить презервативами слово «НЕТ», или «ВОРЫ», или «ИДИОТЫ». Ребята долго смеялись, но на вопрос, где выложить, Митя только развел руками.
– Ну хорошо, а где ты столько презиков возьмешь-то?
– Ну, тут нам придется постараться, – сказал Митя и приобнял Лизу.
– Дурак! – крикнула она и отсела подальше, а пацаны смеялись, чувствуя себя при этом крепким мужским братством.
Потом слово взял Олег. Он сказал, что нельзя терять время. Пока они придумывают акцию, люди должны узнать, что что-то готовится, нужно подогреть интерес. С этим все согласились, а Андрей предложил не изобретать велосипед, когда есть годами отработанные способы привлечения внимания – наружная реклама. Митя тут же придумал растянуть баннер «с челом в рясе и с головой коня». Но в итоге сошлись на том, что начнут с надписи на заборах и стенах: «ЗАЧЕМ БОГУ ЕЩЕ ОДИН ОСОБНЯК? ОН ВРОДЕ ЖИВЕТ В СЕРДЦЕ». Митя должен был писать строго только то, о чем условились, остальные же договорились между собой, что если придумают что-то получше – можно импровизировать.
Начать решили сегодня же поздней ночью, точнее под утро, когда патрули уже спят, а народ еще не проснулся. Разойтись по домам пришлось пораньше – чтобы выспаться, акция-то намечалась серьезная. Всеми овладело чувство большой цели; тревога от предстоящего испытания сменялась гордостью за будущее дело, дело не для себя, а ради общей пользы. Каждый понимал, что ему предстоит взвалить на себя тяжелую ношу борца за справедливость, и с этим трепетным огоньком внутри не терпелось начать поскорее.
6
– Тебе что, моча в голову ударила, старый? – намывая тарелки, говорила Мария Ивановна.
Ей самой было удивительно, как изменилась она с возрастом. В свое время свысока смотрела на «старух всяких», смеялась над их забывчивостью, обижалась на их брань и придирки и потому дала себе зарок: не превратиться в старуху. Она собиралась долго оставаться такой же веселой и приятной, как в молодости, а позже превратиться в добрую бабулю, что раздает правильные советы и леденцы и обращается к молодым не иначе как «сынок» или «дочка». Но вот уже сама сварливо выговаривает мужу и остановиться не может:
– Ты откуда слова такие взял: «нижеподписавшиеся», «близлежащих»? О, или вот: «Ссылаясь на недостаток полномочий...» Дед, ты заболел, что ли?
– Маш, ну что ты лезешь, а? Дай сюда. – Кузьмич выхватил бумаги у жены из рук и быстро засунул их в свою сумку, которую уже надел на плечо.
– А-а-а, так вот ты чем всю ночь занимался! А я-то думаю...
– Ну занимался, и что? Тебе жалко, что ли?
– Дед, при чем тут жалко? Тебе заняться нечем? Ну так занялся бы чем-то полезным. Вон в дровнике крыша течет, дверь входная у нас – уже сколько я тебе говорю, что скрипит? А ты все: «Не скрипит. Некогда. Сама помажь». Вот нечего делать – займись!
– Да у тебя, кроме дверей твоих да сарая, нет нужд никаких! Маша, пора уже о ком-то кроме себя подумать. Я полезное для общества дело хочу сделать. Да мне вся улица потом благодарна будет! А ты тут со своей дверью суешься.
– А обо мне кто подумает? А? Кто мне потом – соседи крышу чинить будут?
– Да сдалась тебе эта крыша! Ты же сама недавно, когда наряд вызывала, все о соседях говорила, что помогать надо.
– А ты не путай тут одно с другим. Вызывать – это одно, а ходить по домам с этой бумажкой своей – совсем другое. А люди о нас что подумают? И вообще, – продолжила она после паузы, – о семье своей нужно думать, а не бегать какие-то подписи по домам собирать! Хоть на старости лет, думала, ума добавится, так нет же – как дите малое! Да кому они вообще нужны, подписи твои?
– Нам всем они нужны, только ты пока этого не поняла! – сказал Кузьмич и закинул сумку с бумагой за спину.
Потом щелкнул взятой с собой шариковой ручкой, проверяя ее. Стержень вылез наружу, и это убедило его, что все в порядке. После этого он решительными шагами двинулся за подпи-
сями.
Впрочем, выйдя за забор, Кузьмич остановился, достал из сумки петицию и еще раз на всякий случай прочел ее:
Уважаемый Борис Игнатьевич!
Я, Таранов Анатолий Кузьмич, 1956 года рождения, проживающий по адресу: Парковый переулок, дом 7, и все жители Паркового переулка и близлежащих улиц, подписавшиеся ниже, настаиваем на том, чтобы подготовка к строительству и постройка нового сооружения на месте заброшенной сцены в ПКиО им. Кирова были начаты как можно скорее. Это место давно превратилось в площадку для распития алкоголя, в том числе несовершеннолетними, и рассадник хулиганских, ненадежных элементов. Они шумят громкой музыкой, пристают к прохожим, а иногда даже вламываются на придомовые участки с неизвестными целями.
Об этих инцидентах неоднократно сообщалось в полицию. Ссылаясь на недостаток полномочий, сотрудники полиции ограничивались разгоном собравшихся, чего было недостаточно для исправления ситуации. Мы считаем, что только ограждение и переустройство этой территории может предотвратить будущие преступления и, возможно, даже спасти чью-то жизнь, а также сохранить покой для жителей Паркового переулка и близлежащих улиц. Со своей стороны, коллектив жителей готов оказать посильную помощь в подготовке к строительству и последующих работах.
С уважением Таранов А. К.
Первым Кузьмич зашел к Ване, электрику. Тот был дома, как всегда улыбался, предложил чаю, хотя жена его явно дала понять, что не ждала гостей. Кузьмич, видя это, вежливо отказался. Он коротко рассказал, чего хочет, и Ваня, даже не дослушав, поставил свою фамилию и подпись. А вот жена отказалась, сказала, что хватит и мужа подписи, они же одна семья. И дед с этим согласился.
Перед его уходом Ваня сказал: «Нужен будет электрик – обращайся». А когда уже закрывал дверь, добавил: «Хорошее дело ты делаешь, Анатолий Кузьмич, всем бы в твои годы такую энергию». Похвалу Кузьмич любил, но только заслуженную, и от таких слов ему стало приятно на душе. Он понял, что пошел правильным путем.
Дальше он направился к Лехе, таксисту. Негромко постучал по забору и в ответ услышал ленивый собачий лай. Но никто не вышел. Он постучал сильнее, собака залаяла активнее, но по-прежнему никто не выходил. Тогда Кузьмич подумал, что лучше будет докричаться до соседа. «Леха! Леха!» – позвал он, собака ему ответила. Если бы Леха не вышел, так бы они и перекликались, потому что настроен дед был очень серьезно и не хотел пропустить ни одного дома. Заспанный таксист извинился, сказал, что после ночной смены не слышал стука, и позвал к себе. Во дворе на натянутых веревках сушились банные веники, и запах здесь стоял даже приятнее, чем в лесу.
– А веники не нужны? Недорого отдаю, – ненавязчиво предложил Леха.
– Спасибо, но я не по веникам. Тут серьезное дело, слушай. – И Кузьмич рассказал Лехе о своей затее.
– Да разворуют же, Кузьмич! – сразу убежденно сказал Леха.
– Кто разворует? Мы не дадим! Тем более кто же с такого дела воровать будет?
– Будут, будут. У нас везде воруют. Вон недавно в парке у нас, на стоянке, шеф две фуры пригнал на время, не знаю, свои ли, чужие. Так они и два дня не простояли, как с одной соляру всю слили. Сторож спал, поди, или бухал, не знаю, но факт в том, что меня за солярой отправили, а у меня канистр же нет, вот и пришлось по всей стоянке искать.
– И как, нашел?
– Нашел, конечно, одолжил там на время. Потом вернул. Никто даже не заметил. А дело ты, конечно, хорошее предлагаешь, мне тоже эти тусовки вот уже где сидят. Только боюсь я, чтобы тут не развели они на десять лет стройку, пока не нахапаются! – Леха ненадолго задумался. – Ну ладно, давай, подпишу. Верить же в лучшее надо, правильно?
– И не только верить, Леш, делать тоже надо. Я вот дожил до годов своих и стал понимать это все.
Леха еще успел предложить деду зимнюю резину и жидкость – омыватель стекол, тоже недорого, но Кузьмич от всего отказался. Душистый запах березовых веников проводил его до забора.
До вечера он обошел всю улицу и собрал восемнадцать подписей. Почти все, у кого побывал, подписали его письмо. Все, кроме Лидии Михайловны, учителя русского языка на пенсии, хотя она была единственной, у кого Кузьмич остался на чай. Они долго разговаривали; Лидия Михайловна была очень рада рассказать про развал системы образования, про падение нравов и про то, что дети совсем перестали приезжать к ней погостить. А причина для отказа подписаться у нее была одна-единственная: ей не хотелось слушать колокольный звон «круглыми сутками». Перед тем как расстаться, она то ли в шутку, то ли всерьез пообещала, что, если начнут строить, сама пойдет с таким письмом, но уже против строительства.
Бывший главный инженер ЖилСтройИнвеста, к которому Кузьмич пришел следом, даже предложил взять в помощь своего «непутевого» сына, на что дед ответил, что пока справляется сам. Вообще, те, кто знали Кузьмича, обычно удивлялись его затее, спрашивали, зачем он решился на такую авантюру, а иногда еще осторожно полушепотом уточняли, не попросил ли кто его. В этом случае Кузьмич строго отвечал: «Я сам решил. Вдруг понял, что не могу больше сидеть сложа руки». Такой ответ всех устраивал и даже вызывал уважение к старику.
Давно Кузьмич так не уставал и одновременно не был так воодушевлен, как в этот вечер. С улыбкой и осознанием того, что начал нужное и правильное дело, он лег спать.
7
Сначала Олег честно пытался заснуть, но потом ему надоело то и дело тянуться к телефону, чтобы посмотреть время, и он переключился на ленту «Контакта».
Будильник в лежащем на груди телефоне зазвенел ровно в два тридцать. Зазвенел так громко, что Олег испугался, как бы не проснулся кто из домашних. Он быстро сунул телефон под подушку и на ощупь отключил звонок. В ночной тишине, пока он собирался и выходил из дома, вообще каждый производимый им звук казался невыносимо громким.
К месту сбора опаздывал только Митя. Раздраженный Андрей уже собирался начать без него, но наконец-то увидел темную фигуру, вальяжно шагавшую к ним. Вчетвером собравшись в кружок, они распределились по районам. Район, где жил Олег, достался Мите.
– Ты же знаешь, где я живу? – спросил у него Олег.
– Ну да.
– Адрес назови.
– Ну... Парковый переулок...
– Нет, Парковая улица, одиннадцать. Запомнил?
– Канеш, ты за кого меня держишь? Думаешь, я адрес забуду?
– Нет, Мить, я думаю, ты мне назло забор изгадишь и потом скажешь, что забыл адрес. Поэтому я подготовился. Иди сюда.
Олег достал стикеры с написанным адресом и приклеил их скотчем к баллонам с краской. Один остался, и его Олег протянул Мите:
– На, в карман положи, чтоб точно не забыть.
– Готово? – спросил Митя. – Теперь я точно твой забор не пропущу. Напишу там: «Продам девственность. Олег». Пойдет?
Все, кроме Олега, засмеялись, но быстро взяли себя в руки, особенно когда зашипел Андрей.
Перед тем как разойтись, вчетвером повторили жест мушкетеров.
– Если мы с вами больше не увидимся, – высокопарно произнес Андрей, – запомните меня гедонистом!
Олег и Лиза улыбнулись, а Митя не стал спрашивать, что это значит. Вскоре все разбежались по своим районам. Олег должен был работать в районе вокзала.
Большое здание железнодорожного вокзала стояло через пару кварталов от парка, с противоположной от Парковой улицы стороны. Чем ближе Олег подходил к вокзалу, тем громче был шум проходящих поездов, визг гудков и тем громче звучал голос диспетчера, но разборчивее от этого он не становился.
Площадь перед вокзалом и сама станция ночью освещались очень хорошо, остаться здесь незамеченным было невозможно. Но сразу после спуска с виадука начинался привокзальный район, где покосившиеся фонари уныло светили только через один. Это был район сталинских двухэтажек, навечно выкрашенных в желтый либо желто-розовый цвет, и двухэтажных бревенчатых бараков, из которых людей понемногу переселяли в новостройки.
Надвинув капюшон пониже, Олег быстрым шагом шел через освещенную площадь к виадуку.
Вдруг кто-то его окликнул:
– Молодой человек!
Олег сделал вид, что не слышит, и шел дальше. Но обращение к нему повторилось:
– Молодой человек с рюкзаком! Будьте добры, на минутку!
Он обернулся и увидел, что его подзывает человек в полицейской форме.
– Да, что такое? – с трудом сдерживая дрожь, отозвался Олег.
– Вы на электричку?
– Эм... Ну да.
– На три пятьдесят пять, да?
– Да.
– Пойдемте сюда.
Олег застыл и не мог ни ответить, ни пошевелиться.
– Пойдем сюда, говорю, не бойся.
С опаской, чуть не крадучись, Олег подошел к будке.
– Могу вас попросить передать? Вот. – Полицейский протянул ему пакет, пахнущий выпечкой. – Можете передать в третий вагон? Вас там встретят. Женщина такая, в очках, тол... Ну, полная такая будет. Зовут Лидия Федоровна. Она вот сейчас уже едет, в третьем вагоне, вы увидите. Четырехчасовая почти пустая туда едет, не пропустите.
Олег боялся, что из-за этого пакета не успеет сделать то, ради чего он не спал всю ночь. Но еще больше он боялся вызвать подозрение и вообще провалить дело.
– Ну хорошо. Я передам... А... – Он хотел спросить, во сколько прибывает электричка, но полицейский его перебил.
– А это себе возьмите, – сказал он, передавая Олегу сверток поменьше.
– Что это?
– А это тоже пирожки, вам перекусить. Спасибо.
– Да не за что. – Олег положил сверток в пакет.
– Не-не-не, это вам, это передавать не нужно. Положите в рюкзак.
– Да нет, я потом переложу, спасибо.
– А, ну хорошо, смотрите. Они правда очень вкусные. Тебя как звать?
– Меня? Меня Миша зовут.
– Очень приятно. Игорь. – Полицейский протянул Олегу руку. – Ты только, пока не передашь, не пробуй, а то не оторвешься! – Он улыбнулся. – Ну, давай, скоро уже прибывает.
С чувством облегчения, но и какой-то неловкости Олег зашел в фойе вокзала. На электронном табло он прочитал, что электричка прибывает в три пятьдесят на пятый путь. Стоянка пять минут, за это время ему нужно успеть передать пакет и не уехать в Кирпичовку.
Из светлого и теплого вокзала Олег спустился в холодный и сырой подземный переход к платформам. Стены здесь были расчерчены ржавчиной, вдоль одной стояло несколько ведер, которые ловили непонятно откуда взявшуюся воду. Диспетчер сделал скворчащее объявление о прибытии электрички. Олег выбежал на перрон и увидел, что вагоны не пронумерованы. Он заскочил в ближайший, но в нем не оказалось ни одного пассажира, только два кондуктора в серых мешковатых куртках стояли в проходе.
– Подскажите, а это какой вагон?
– Это четвертый. Ваш билет, молодой человек.
– А третий где?
– Молодой человек, ваш билет или проездной документ, – чуть громче сказала сонная, с усталыми глазами женщина.
– Да мне только передать, там в третьем вагоне женщина должна ехать, не видели?
– Кто-то ехал, давайте передавайте быстрее, мы через минуту отходим.
Олег развернулся и рванул в следующий вагон.
– Стой! Куда в пятый побежал? – крикнула кондукторша. – Третий в другой стороне!
Раздвижная дверь в третий вагон сошла с рельса и чуть не упала, когда Олег резко отодвинул ее. Ругаясь и кряхтя, он вставил дверь на место, но время было упущено. В вагоне сидело три человека, и они с любопытством наблюдали за его суетливыми действиями. Одна девушка даже сняла наушники, чтобы не пропустить еще что-то интересное, но представление уже закончилось. Олег увидел сидящую у окна полную женщину в очках, с разноцветным ярким платком на голове.
– Извините, – подошел к ней Олег и вдруг понял, что забыл, как зовут адресата посылки. Вспомнил только отчество: Федоровна. – Вы же... Меня просили вам передать. Вам же?
– Что передать? А вы кто?
– Я Ол... Миша. От Игоря. Вам передать пакет нужно, правильно?
– А-а-а, – женщина сразу разулыбалась, – да-да. Мне звонил Игорь. Да вы садитесь, не стойте, сейчас поедем уже.
– Простите, но я спешу.
– Куда же вы в четыре ночи спешите, молодой человек?
– Да я, это...
В этот момент поезд тронулся, и Олег схватился за сиденье.
– Осторожнее, держитесь. Садитесь, молодой человек, нам теперь с вами как минимум до Фрунзе-1 ехать.
Олег послушно сел.
– Так куда же вы спешите?
– Да нет, никуда.
Этого ответа хватило, чтобы женщина переключилась на полученный презент. Засунув в пакет чуть ли не всю голову, она шумно вдохнула запах и пояснила, что этот пирог испекла ее золовка. Потом Олег узнал, что золовку зовут Снежана, ей пятьдесят, живет она в Москве, а когда приезжает погостить, женщина, имя которой Олег не запомнил, просит ее приготовить фирменный пирог с баклажанами. Дальше он узнал, что у Снежаны никогда не пригорает корка, а у этой женщины пригорает. Но вообще, после переезда в Москву золовка совсем изменилась, зазналась…
И тут же, без перерыва, женщина спросила:
– А вы сами откуда? Местный?
– Да, местный, – тихо ответил Олег.
– А вы из какого района? Я двадцать восемь лет проработала в школе, у вас лицо очень знакомое.
– Из Заводского.
– Ну, нет, там я не преподавала. А в какой школе учились?
– Я-то?.. – Олег пытался вспомнить хотя бы одну школу из Заводского района. – В семнадцатой.
– Хорошая школа, я директора там знала, хороший был, золотой, знаете, человек. Год назад похоронили... Все хорошие люди потихоньку уходят. – Она глубоко вздохнула и посмотрела на черноту за окном. Потом спросила: – Михаил, а вы за новостями городскими следите?
– Ну, немного.
– Мне было бы очень интересно узнать, что молодежь сейчас думает по поводу реконструкции парка Кирова.
– А что тут думать? – вдруг устав играть, начал Олег. – Я и мои друзья совершенно не согласны с тем, что надо тратить бюджетные деньги на строительство еще одной церкви, которых уже полно. Там в пятистах метрах, на Дзержинского, стоит уже большая церковь – ну куда еще? Тем более когда это делается за счет единственного места в городе, где у творческой, активной молодежи есть открытая площадка.
– Миша, мне очень обидно, что такой приятный молодой человек, как вы, оказался на той, совсем потерявшей связь с историей стороне. Как же все-таки уже велико это влияние Запада на наших детей, раз даже такие, как вы, думающие молодые люди поддерживают эту русофобию!
– Да русофобия тут ни при чем!
– Ну, может быть, вы так считаете. А тем временем вами оттуда, как пешками, играет чужая рука. Я вам признаюсь, я одна из тех, кто выступил с этим проектом у мэра города, и он нас, кстати, очень поддержал тогда. Жаль, конечно, что вы так нехорошо думаете о церкви, а в парке Кирова, кстати, будет храм, причем восстанавливать его будут на историческом месте, то есть там, где он и должен быть. А вот площадка эта, насколько мне известно, используется для чего попало. Там и пьют по ночам, и выставки какие-то похабные проводят, там же и танцы, и наркотики, и все-все-все.
– Да откуда вы знаете? Вы хоть раз там были?
– Была, вы так не горячитесь, Миша. Была я там и видела: бутылки кругом, окурки, скамейки через одну стоят. И защищать такое место – это, уж простите меня, либо себя не уважать, либо откровенно поддерживать тех, кто желает нам зла. И вам в том числе, Миша, а вы их еще и поддерживаете.
– Я поддерживаю только тех, кого лично знаю! Никаких злодеев среди нас нет. Вот пока вы не узнали мое мнение, вы и меня считали хорошим человеком...
– Я и сейчас считаю, просто вы заблудились...
– Это вы, вы совсем заблудились! Вы забыли, что среди всех этих храмов, Крымов и космосов у нас есть разбитые дороги, закрытые больницы, школы, копеечные пенсии. А вам – таким, как вы, – на это наплевать, лишь бы новый храм золотом отделать и ходить там до посинения свечки ставить!
– Миша, постойте, вы сейчас разные вещи смешиваете. Вот если у вас отключили отопление, разве это повод разводить костер в квартире и сжигать всю мебель?
– Какое отопление? О чем вы? Мне даже говорить с вами не о чем. За столько лет это мракобесие у вас уже в крови, вот только с нами вам сложнее будет. Мы теперь открыты всем, мы видим, что происходит в мире и что у нас, и мы видим разницу.
– А вы хоть раз были за границей, Миша?
– Был!
– Где вы были?
– Неважно. Сейчас есть такая вещь – интернет и, чтобы увидеть разницу, хватает и этого, поверьте. А теперь простите, моя остановка. Мне еще много нужно сделать, чтобы не дать вам опять запудрить нам мозги! До свидания!
Олег спрыгнул на мокрый перрон, взбешенный и полный желания как можно быстрей изменить мир. Ему бы хотелось продолжить этот разговор, доказать свою правоту, но домой нужно было вернуться, пока родители спят.
Фонари уже отключили, и он шел по улицам в холодных сумерках. Проходил насквозь похожие друг на друга дворы. И что-то в этих дворах казалось ему жутким. Их пустота. От холода тряслись губы, и Олег уже не думал ни о разговоре с женщиной в электричке, ни о своем задании, а хотел только поскорее добраться домой, в тепло, к свету лампы.
Он побежал сначала трусцой, потом быстрее. Глотал холодный воздух и сплевывал загустевшую слюну. Солнце еще не взошло, но небо уже светлело, слегка голубое, больше белое, оно после ночной темноты стало излучать столько радости и надежды, что Олег ощутил что-то сродни счастью. Он чувствовал, что все заботы, горести, обиды, споры, глупые люди и затеи – позади, далеко от этой секунды, и можно просто бежать на свет и глотать свежий утренний воздух, и это самая настоящая, самая естественная свобода!
Он пробежал парк, не встретив никого. На часах было пять тридцать. Уже загорался свет в окнах многоэтажек. Добежав до Парковой, он остановился, вглядываясь вперед. До самого конца улицы по одну сторону стояли темные деревья, а по другую тянулись разноцветные, из разных материалов, разной высоты заборы. И Олег снова вспомнил про парк, про свое задание, про свою борьбу, про оголтелую женщину из электрички. И счастье ушло…
Он подошел к ближайшему забору, осмотрелся по сторонам, поставил рюкзак на землю и достал из него баллон с краской.
«НЕ ЗАБИРАЙТЕ НАШЕ СЧАСТЬЕ!!!» – зернистыми буквами осталось чернеть на серебристом заборе, когда Олег рванул по ухабистой Парковой улице домой.