Пролог
Все началось с того, что активисты объединения «Спасение России» выступили с инициативой о восстановлении храма святой Варвары Илиопольской, разрушенного в 1925 году. Восстановить предложили именно на историческом месте: ныне там запущенный парк имени Кирова.
В приемной мэра города N инициативную группу, состоящую из настоятеля храма диакона Василия Семенова, а также трех прихожанок – одинаково неброско одетых женщин, вежливо попросили подождать, предложив всем чаю и сосательных конфет вприкуску. Когда чай уже был выпит, а брать еще конфеты стало как-то неловко, дверь в кабинет мэра открылась и он лично пригласил ожидавших к себе.
Диакон сразу обратил внимание на стоящую на полке за креслом мэра сувенирную тарелку с изображением ангела и надписью: «С днем ангела».
«Хороший знак», – подумал диакон. Он выбрал место за столом поближе к мэру, после него расселись и прихожанки. Без лишнего политеса, напрямую, диакон спросил у мэра, верит ли тот в Бога. Мэр ответил, что верит. «Тогда вам, как человеку верующему, будет понятна просьба прихожан о восстановлении уничтоженного в угаре революции храма – на месте, которое зарастает бурьян-травой и где сейчас собирается неприкаянная молодежь». Рядом в парке предлагается сделать спортивную площадку, добавил диакон, чтобы молодые направляли свою энергию в правильное русло. Особо подчеркнув, что постройку храма частично можно финансировать из пожертвований, проситель передал градоначальнику уже составленный проект. Мэр полистал бумаги, остановив взгляд на итоговых цифрах; сказал, что такое серьезное дело нужно хорошо обдумать, обсудить, но инициативу он считает полезной для города.
Так случилось, что проект этот появился в нужное время и в очень нужном месте. Ни один прежний глава города не обходил стороной вопрос о судьбе парка. Кто-то обещал восстановить аттракционы, которые уже давно растащили на металлолом, кто-то – создать современный спортивный комплекс, кто-то просто обещал «обустроить», что бы это ни значило. Но каждый раз выполнение обещания сталкивалось с какой-то непреодолимой проблемой. Сейчас же оставалось только немного скорректировать готовый проект, исторически строительство вполне обосновано, запрос поступил снизу, а это тоже плюс. И мэр уже представлял, как он разрезает ленту на открытии храма, как произносит благодарственную речь...
Но что-то пошло не так.
1
– Вы серьезно?! – напугав родителей, крикнул Олег. – Мало того что вы в этом цирке участвуете, так еще и за голосуете?!
– Сынок, ты не пугай так нас с мамой. А то придется тебе там, в этом храме, за нас свечки ставить, – улыбнулся отец.
Он рассчитывал, что сможет этим успокоить сына.
– Ваня! Ну что ты за глупости говоришь? Свечки какие-то… Это папа так шутит неудачно. – Женщина, нарочито нахмурив брови, посмотрела на мужа, ожидая уже годами отработанной реакции на это. – Да, папа?
– Да ладно, Ань, ему же не пять лет. Что он, сам шутку понять не может? Тем более у человека гражданская позиция начинает просыпаться, да, Олег?
– Да о чем вы говорите вообще?! Вы же в церкви раз в десять лет бываете, зачем вы за голосуете?
– Олег, какая разница, бываем мы там или нет? – возразила мама. – Не мы, так другие будут. Это важное, полезное дело, это наш гражданский долг. Я вот вообще мечтала, что, когда ты вырастешь, будешь иконы писать или фрески в церквях. Это же так красиво. – Она вздохнула. – А ты пока молодой, многого еще не понимаешь...
– Мам, я все хорошо понимаю, вы просто подумайте, сколько денег уйдет сначала на расчистку территории, сколько деревьев вырубят. А потом – сколько денег уйдет на строительство? Это же миллионы! Просто в никуда! Нам что, в городе храмов мало, что ли? За каждым углом уже по церкви отгрохали, лучше бы на эти деньги нормальную дорогу сделали!
– Так, сын! – вступил отец. – Во-первых, не повышай голоса. А во-вторых, по-моему, постройка наполовину будет пожертвованиями финансироваться.
– Это еще хуже! Я просто не понимаю, как можно быть такими недалекими! Сейчас двадцать первый век на дворе! Дарвин, теория эволюции, интернет – нет, не слышали? Вы сами подумайте: да у нас, если просто купола с церквей переплавить, хватит и на приюты, и на бесплатные обеды, и еще, наверно, на айфон каждому останется! А вы продолжаете лбами об пол стучать!
– Олег, это традиции. Нельзя так к традициям относиться, это же тысячелетняя история!
– Папа, вот об этом я и говорю! Мы и живем как отсталые, отставшие на тысячу лет. А моя история – вон, на заборе написана! Я просто поверить не могу, что вы в таких розовых очках живете! Нет бы настоящими проблемами заняться, а вы в их балаган играете!
– Да что с тобой, Олег? Постой…
Но Олег уже не слушал. Бубня под нос: «Офигеть!» – и мотая головой, он быстро вышел из дома. Мать хотела было задержать сына, но отец жестом остановил ее. Сказал спокойно: «Пусть погуляет, я такой же был».
Здесь, наверное, стоит рассказать о самом парке. Если бы он был человеком, то можно было бы сказать, что жил он сейчас как постаревший популярный артист: беден, забыт, брошен всеми и станет интересен, только когда умрет, и то ненадолго. Да, в молодости он был хорош, всем известен и всегда с ним происходило что-то важное: то он на переднем плане во время многотысячного митинга, то цветами встречает космонавтов. А по вечерам устраивал танцы. О, сколько красивых девушек повидал он за свои годы! Но в один момент все пропало. Он будто перестал следить за собой: сначала оставил танцы, потом зарос колючей щетиной, люди стали его бояться, обходить стороной. А те, кто помоложе, вообще не знали, кто это: подумаешь, бомж какой-то, сколько их вокруг! Тьма! Пусть загибается, сам виноват!
В общем, сейчас парк выглядел совсем неважно. Асфальт на дорожках потрескался, к середине лета вдоль них свешивались спелыми гроздьями соцветия лебеды, и стоило прохожему коснуться этих гроздей, как серая маслянистая пыльца покрывала всю одежду.
В самом центре парка расположилась сценическая площадка. Огражденная забором из металлической сетки, она объединяла большую сцену с треугольной крышей и несколько рядов скамеек для зрителей. Когда здесь перестали проводить танцы, площадка долго простаивала без толку, уложенные на землю плиты повело, углы торчали в разные стороны, как после землетрясения, между ними пробивались сорняки. И продолжалось бы это еще неизвестно сколько, если бы сцену не облюбовала активная творческая молодежь. Скамейки покрасили в разные цвета, сорняки выдрали, даже плиты как-то выровняли. Здесь начали показывать самопальные спектакли, потом стали выставлять свои работы разного рода художники. И постепенно в городе вышло так, что каждого, кому было что сказать или кому этого очень хотелось, можно было найти на этой площадке. Тем более что плату за аренду никто не требовал.
2
Парк как раз со стороны сцены примыкал к частному сектору. И местным жителям не нравилось такое соседство: молодежь шумела, гремела своей музыкой и потом шаталась по окрестностям. Вот и стали на ближайшей к парку улице вырастать высокие заборы. Скоро здесь уже все, кроме деда Кузьмича, постарались укрыться за плотным заграждением. Леха, его сосед по участку, таксист, первым поставил сплошной дощатый забор. Кузьмич тогда достал ему гвоздей с завода, и теперь Леха при каждой встрече спрашивал у деда, не надо ли ему куда. Довезет бесплатно. Славный малый.
С другой стороны Ваня, электрик на водоканале, поставил забор из профлиста. Весь отпуск он провозился с каркасом, а листы прикручивал в последний день, до самой темноты. Дальше шел забор из списанных бетонных плит, огородивший участок бывшего главного инженера ЖилСтройИнвеста. Потом появилось еще много разных заборов. У Кузьмича же по-прежнему стоял жиденький посеревший штакетник. Ставили они его с сыном много лет назад, еще когда тот учился в школе. Дед дорожил им как памятью; бывало, глянет на забор и вспомнит, как приятно жить было раньше, так светло и уютно, и столько, казалось, ждет еще впереди...
На самом деле дед Кузьмич не так уж и стар, всего год как вышел на пенсию. Сам еще не успел привыкнуть к своему счастью, хотя в последние лет десять только и думал: «Поскорей бы». Не вставать по утрам, не дожидаться, когда стрелки часов перемахнут за пять, не толпиться на проходной, не чувствовать этой безнадеги по воскресеньям, когда, как бы ты ни старался, время все равно ползет к понедельнику и все опять начнется по новой. Наверное, люди вокруг это чувствовали, потому и начали называть его дедом, или по отчеству Кузьмичом, или просто старым. Даже жена звала его дедом (или дедулькой – при внуках). Кузьмич смирился с этим и превратился в старика еще до пенсии.
Поскольку на всей улице двор было видно только у него, то и внимания к нему было больше всего. Кто-то приходил и просил вынести воды попить, другие, обычно по темноте, с фонариками искали что-то по кустам, а однажды даже пришли два архитектора и допытывались, какой тут тип постройки – волжско-камский или четырехугольный открытый двор в южнорусском стиле? Дед всех прогонял, зная при этом, что приходить будут и дальше. Поэтому он и решил все же взяться за забор. По старой памяти договорился на заводе о трубах для каркаса (их, без дела ржавеющие, он приметил, когда еще работал). Потом подсчитал, что будет дешевле – профлист или доски, а после в две ходки привез на крыше своей старенькой кашляющей «четверки» нужное количество профлиста. Во время второго рейса разыгрался ветер, и Кузьмич боялся, как бы его металл не стал парусом и не прилетел кому сзади.
Забор он ставил с умом и основательно: заливал столбы бетоном, вкапывал раму для ворот, варил уголки для жесткости – словом, вкладывал душу. Когда все было готово, тщательно проверил, как закрывается дверь и надежен ли замок, смазал петли отработкой. И потом еще долго любовался на новую защиту от угроз, глядя в окно из дома, довольный, что у него получился такой ровный, блестящий со двора красавец-забор.
3
Олег с грохотом захлопнул за собой калитку и пошел в сторону парка. Оттуда доносился шум веселья. Олег проходил мимо заборов и не мог отделаться от мысли о родителях. Почему они не понимают столь простых вещей? Почему для них, переживших пустые полки магазинов, отключения света и воды на полгода (во всяком случае, по их рассказам), такой ценностью кажется этот обман, длящийся уже две тысячи лет, и они так сильно его поддерживают? Родители, которые всегда говорили ему, что и как делать правильно, оказались не такими всезнающими, если не смогли разглядеть очевидных вещей и продолжают потворствовать этому мракобесию!
Он шел по старому асфальтированному тротуару. С одной стороны были заборы, а с другой – кривые ветки деревьев, чернеющие на фоне необычно светлого неба. Ветер шумел в листве, и, несмотря на отголоски музыки из парка, Олег чувствовал себя одиноко. Казалось, он один на всем свете, и от этого было немного страшно. Но когда он вышел на центральную аллею парка, единственную освещенную в темное время суток, все пугающие глупые мысли исчезли, и он с радостью поспешил к площадке.
Там, как всегда, было шумно. Портативные колонки звучали не хуже «Фендера», но в основном шумела не музыка, а люди. Они громко смеялись, перекрикивали друг друга или просто кричали – ради веселья или от счастья. Олег аккуратно проходил через толпу и периодически спрашивал разрешения пройти, чего никто не слышал. Так он добрался до своей компании, где его встретили громкими приветствиями и объятиями.
Они пели песни. Гитару взял с собой Андрей, но играл на ней Митя. Вместе с Лизой, девушкой, что была с ними, спели несколько хитов «Сектора Газа». Потом долго смеялись, пили пиво. Успели поговорить еще о кинематографе новой волны, потом о кризисе в кино, о кризисе в изобразительном искусстве, кризисе в литературе, кризисе в музыке. Сошлись на том, что в музыке кризис самый неявный, но все равно он там есть.
После часа ночи площадка стала постепенно пустеть, молодежь обнималась на прощание и разбредалась по сторонам. И чем меньше становилось людей вокруг, тем громче был слышен стрекот сверчков, под конец уже приходилось перекрикивать их, а не голоса и музыку. Но некоторые ребята даже не думали расходиться.
– Братья мои! – вдруг крикнул Андрей, забежав на сцену. – Я хочу сделать объявление. Внимание, внимание, пожалуйста! – И разговоры вокруг действительно стихли. – Сначала я хочу сказать вам всем спасибо – за то, что приходите сюда, за то, что мы приходим по вечерам сюда вместе с вами! Мы оживили это место! Спасибо вам!
Друзья звали Андрея спуститься, но его это не останавливало:
– Да все нормально со мной, че вы? Я хочу ска... Олег, дай сказать, отойди. Так вот, я хочу сказать, что мы сами делаем то, что нравится и нужно нам, без чьей бы то била... бы то ни... В общем, без помощи! Вот кто мне скажет, что здесь было до нас? А? Ну, смелее! – Андрей отбился от скромных приятелей и расхаживал по сцене.
– Дерьмо! – крикнул кто-то из толпы, и все засмеялись.
– Правильно. Дерьмо. Сплошное. А сейчас у нас есть место, где так хорошо собираться вместе. И это сделали мы! Вот этими вот руками.
Он задрал рукава и стал показывать свои руки, но зрители, похоже, уже теряли интерес к его речи.
– Ты че хотел сказать-то?
– Да погоди ты! Ща скажу. Сейчас у нас появилось такое место – и у музыкантов, и у художников, и у... спектаклей. Появилось место, где мы можем делиться частью себя с миром.
– Ну и что? – опять выкрикнули из толпы.
– Что-что! А завтра или послезавтра у тебя его отберут! Я что и хочу вам сказать, братья…
– Не брат ты мне! – процитировал кто-то известную реплику из фильма, и толпа засмеялась.
А Андрей улыбнулся и продолжил:
– Да без разницы… Только если мы ничего сейчас не сделаем, то через завтра, или через неделю, или через месяц…
– Или через год, да?
– Спасибо. Или через год тут будет стоять вместо нас с вами здоровенная каменная хреновина с куполами. А мы опять будем по дворам ныкаться. Вам хочется? Мне – нет. Поэтому давайте что-то делать!
Тут Андрей оборвал свою речь и быстро спрыгнул со сцены. В черноте ночи он увидел мигающие красно-синие огни.
– Че, опять вызвали? – спросил он Олега.
– Не знаю, валим, валим!
Олег схватил Андрея за руку и потянул к выходу. Там уже образовалась толпа. При виде людей в форме какая-то девушка громко взвизгнула.
– Гражданка девушка, не кричите! Старший сержант Попов. Поступила жалоба на громкую музыку, прошу... Гхм… – Полицейский заговорил громче: – Прошу всех покинуть танцплощадку!
– А как же на танц… – простите – площадке без музыки, а? – выкрикнул вдруг Андрей и вышел вперед из толпы.
– Андрей, да куда ты? Простите, товарищ полицейский, – заволновалась Лиза.
– Старший сержант Попов.
– Да, товарищ старший сержант, как в песне прям… Простите, мы сейчас уходим уже.
– Подожди, Лиз. А что мне делать, если я хочу потанцевать? – Андрей скрестил руки на груди и подошел ближе к полицейским, так что стало видно его охмелевшее лицо.
– Хотите танцевать? Идите в специально отведенные для этого места. С двадцати трех ноль-ноль действует закон тишины, который всем надлежит соблюдать.
– То есть то, что хотят люди вон там, – Андрей показал в сторону домов, – важнее, чем то, что хотим мы вот здесь? Почему?
– Послушайте, а вам сколько лет, гражданин? Вы пили спиртное?
– А какая... – начал Андрей, но Олег, обняв его, потащил подальше от полицейских.
– Извините, мы уходим, – сказала им Лиза.
– И друга своего домой отведите. Или заберем его к нам на ночь. Для профилактики.
– Не надо, не надо. Мы сами отведем его. Спасибо.
Патрульные еще несколько раз громко объявили: «Расходимся. Все по домам!» – и толпа быстро разошлась. По дороге домой Андрей жалел, что его остановили, говорил, что с «ними» надо не так, надо отстаивать свои права. Ребята соглашались и вели его под руки дальше. Возле подъезда Андрея все обнялись, а потом разошлись по домам.
4
– Теперь ты их вызвала? Че, мы сами не справимся? – спросил у жены Кузьмич.
– А то ты справлялся всегда! Эти же вообще ничего не боятся. Обматерят с ног до головы и еще на смартфоны свои снимут, чтоб потом в интернате глумиться.
– Интернете, Маш.
– Какая разница? Ну что за люди пошли?
– А это сейчас поколение такое. У них только гаджеты эти на уме, своей головой совсем не думают. Но полиция – это все равно последнее дело, Маш, такие дела всегда без них решались. Чтоб от тебя я такого больше не видел, ясно?
– Ой, да иди ты. Когда хочу – тогда и вызову! Я же как лучше делаю, у нас вся улица покоя от них не знает. А ты будто в первый раз видишь, как полиция сюда приезжает? И Петровы уже сколько раз вызывали, и Малышевы, а они всё продолжают свои гулянья по ночам.
– Какая разница, кто там вызывал? Я говорю тебе, что не надо больше!
– Значит, буду просить, чтоб Любка Петрова вызывала, раз тебе так легче будет!
– Ну вот и проси!
Кузьмич с женой, лежа в постели, попрепирались еще немного, а потом отвернулись друг от друга и уснули.
От скуки Кузьмич примерно раз в неделю ходил на работу. Приходил к концу смены и играл с мужиками в карты. После этого они иногда шли в пивную, брали по литру и продолжали игру в парке.
– Кузьмич, вот ты не обижайся, но мне правда интересно. Ты уже год на пенсии, а все к нам ходишь. Тебе что, делать больше нечего?
– А ты, Витька, чем вопросы дурацкие задавать, лучше б за картой следил. На меня же ход открываешь. Видел же, что он бубей козырями крыл, на черта ты тогда ему пику кидаешь? У тебя же дама бубновая есть.
– Старый, тебя не жена, случаем, выгоняет? – Витя улыбнулся и легко похлопал Кузьмича по плечу.
За столько лет на заводе они и не такое говорили друг другу.
– Да тебя, дурака, в карты играть научить хочу.
– Да ладно, это же поддаюсь я, специально.
– Так вот и мне интересно, на хрена ты в моей команде поддаешься?! – Кузьмич с силой бросил на стол свою последнюю карту. – Ну все, я вышел.
Они взяли всего по пол-литра пива («Потому что среда», – строго сказал Витя) и пошли по парку. Плечистый, с загорелым лицом, Витя был на голову выше Кузьмича. Работницы завода дивились: как такого хорошего, работящего мужика до сих пор никто не заграбастал? И многие до сих пор ждали от него хоть самой малой активности, даже намека, а там бы уж с ним живо управились. Пока же он в свои тридцать пять так и ходил холостяком, привык к этому и не имел желания что-то менять.
– Слушай, старый, а ты в курсе, что у вас тут в парке церковь ставить будут?
– А как же, конечно, в курсе.
– Ну и что думаешь?
– А что тут думать? У меня эти малолетки с площадки уже в печенке сидят! Вчера опять менты их выгоняли. А так собираться перестанут – хоть тише будет.
– Ну, это, конечно, хорошо. Только я вот думаю, что лучше бы они поважней делами занялись. Ты же помнишь, цех у нас столярный загибался?
– Ну.
– Так вот, загнулся он почти, заказов нет, месяц мужики на пол-оклада сидели. А как вот раньше было: здесь заказов нет, зато у соседей нехватка, так мы для них делаем. Все лучше, чем закрывать все подряд. А как понадобится, кто заново открывать будет?
– В Китае закажут, – сказал Кузьмич, и оба засмеялись.
– Ну да, ну да. Так вот, мужики за голову когда взялись... мастера помнишь там? сутулый такой? Он, значит, узнал, что в районе церковь деревянную ставят, сам поехал туда и договорился на заказ, прикинь. Только так сейчас и можно, а директору нашему как будто все равно – есть работа, нет работы. Лишь бы сидеть ровно. Ты поэтому, Кузьмич, если хочешь эту шпану разогнать перед домом, ты тогда на месте не сиди. Обратись хоть куда-нибудь, что ли.
Пиво закончилось быстро, но, как Кузьмич ни уговаривал, за второй не пошли. Витя отправился домой, а дед еще долго сидел на облезшей скамейке.
«Красивое нынче бабье лето», – думал он, наблюдая за поблескивающими паутинками и сорванными, подхваченными ветром листьями. Во всей этой картине чувствовал Кузьмич спокойствие, тихую осеннюю безмятежность, и ему так не хотелось возвращаться домой.
Вот тут-то и пришла к нему смелая, неожиданная мысль...
Все началось с того, что активисты объединения «Спасение России» выступили с инициативой о восстановлении храма святой Варвары Илиопольской, разрушенного в 1925 году. Восстановить предложили именно на историческом месте: ныне там запущенный парк имени Кирова.
В приемной мэра города N инициативную группу, состоящую из настоятеля храма диакона Василия Семенова, а также трех прихожанок – одинаково неброско одетых женщин, вежливо попросили подождать, предложив всем чаю и сосательных конфет вприкуску. Когда чай уже был выпит, а брать еще конфеты стало как-то неловко, дверь в кабинет мэра открылась и он лично пригласил ожидавших к себе.
Диакон сразу обратил внимание на стоящую на полке за креслом мэра сувенирную тарелку с изображением ангела и надписью: «С днем ангела».
«Хороший знак», – подумал диакон. Он выбрал место за столом поближе к мэру, после него расселись и прихожанки. Без лишнего политеса, напрямую, диакон спросил у мэра, верит ли тот в Бога. Мэр ответил, что верит. «Тогда вам, как человеку верующему, будет понятна просьба прихожан о восстановлении уничтоженного в угаре революции храма – на месте, которое зарастает бурьян-травой и где сейчас собирается неприкаянная молодежь». Рядом в парке предлагается сделать спортивную площадку, добавил диакон, чтобы молодые направляли свою энергию в правильное русло. Особо подчеркнув, что постройку храма частично можно финансировать из пожертвований, проситель передал градоначальнику уже составленный проект. Мэр полистал бумаги, остановив взгляд на итоговых цифрах; сказал, что такое серьезное дело нужно хорошо обдумать, обсудить, но инициативу он считает полезной для города.
Так случилось, что проект этот появился в нужное время и в очень нужном месте. Ни один прежний глава города не обходил стороной вопрос о судьбе парка. Кто-то обещал восстановить аттракционы, которые уже давно растащили на металлолом, кто-то – создать современный спортивный комплекс, кто-то просто обещал «обустроить», что бы это ни значило. Но каждый раз выполнение обещания сталкивалось с какой-то непреодолимой проблемой. Сейчас же оставалось только немного скорректировать готовый проект, исторически строительство вполне обосновано, запрос поступил снизу, а это тоже плюс. И мэр уже представлял, как он разрезает ленту на открытии храма, как произносит благодарственную речь...
Но что-то пошло не так.
1
– Вы серьезно?! – напугав родителей, крикнул Олег. – Мало того что вы в этом цирке участвуете, так еще и за голосуете?!
– Сынок, ты не пугай так нас с мамой. А то придется тебе там, в этом храме, за нас свечки ставить, – улыбнулся отец.
Он рассчитывал, что сможет этим успокоить сына.
– Ваня! Ну что ты за глупости говоришь? Свечки какие-то… Это папа так шутит неудачно. – Женщина, нарочито нахмурив брови, посмотрела на мужа, ожидая уже годами отработанной реакции на это. – Да, папа?
– Да ладно, Ань, ему же не пять лет. Что он, сам шутку понять не может? Тем более у человека гражданская позиция начинает просыпаться, да, Олег?
– Да о чем вы говорите вообще?! Вы же в церкви раз в десять лет бываете, зачем вы за голосуете?
– Олег, какая разница, бываем мы там или нет? – возразила мама. – Не мы, так другие будут. Это важное, полезное дело, это наш гражданский долг. Я вот вообще мечтала, что, когда ты вырастешь, будешь иконы писать или фрески в церквях. Это же так красиво. – Она вздохнула. – А ты пока молодой, многого еще не понимаешь...
– Мам, я все хорошо понимаю, вы просто подумайте, сколько денег уйдет сначала на расчистку территории, сколько деревьев вырубят. А потом – сколько денег уйдет на строительство? Это же миллионы! Просто в никуда! Нам что, в городе храмов мало, что ли? За каждым углом уже по церкви отгрохали, лучше бы на эти деньги нормальную дорогу сделали!
– Так, сын! – вступил отец. – Во-первых, не повышай голоса. А во-вторых, по-моему, постройка наполовину будет пожертвованиями финансироваться.
– Это еще хуже! Я просто не понимаю, как можно быть такими недалекими! Сейчас двадцать первый век на дворе! Дарвин, теория эволюции, интернет – нет, не слышали? Вы сами подумайте: да у нас, если просто купола с церквей переплавить, хватит и на приюты, и на бесплатные обеды, и еще, наверно, на айфон каждому останется! А вы продолжаете лбами об пол стучать!
– Олег, это традиции. Нельзя так к традициям относиться, это же тысячелетняя история!
– Папа, вот об этом я и говорю! Мы и живем как отсталые, отставшие на тысячу лет. А моя история – вон, на заборе написана! Я просто поверить не могу, что вы в таких розовых очках живете! Нет бы настоящими проблемами заняться, а вы в их балаган играете!
– Да что с тобой, Олег? Постой…
Но Олег уже не слушал. Бубня под нос: «Офигеть!» – и мотая головой, он быстро вышел из дома. Мать хотела было задержать сына, но отец жестом остановил ее. Сказал спокойно: «Пусть погуляет, я такой же был».
Здесь, наверное, стоит рассказать о самом парке. Если бы он был человеком, то можно было бы сказать, что жил он сейчас как постаревший популярный артист: беден, забыт, брошен всеми и станет интересен, только когда умрет, и то ненадолго. Да, в молодости он был хорош, всем известен и всегда с ним происходило что-то важное: то он на переднем плане во время многотысячного митинга, то цветами встречает космонавтов. А по вечерам устраивал танцы. О, сколько красивых девушек повидал он за свои годы! Но в один момент все пропало. Он будто перестал следить за собой: сначала оставил танцы, потом зарос колючей щетиной, люди стали его бояться, обходить стороной. А те, кто помоложе, вообще не знали, кто это: подумаешь, бомж какой-то, сколько их вокруг! Тьма! Пусть загибается, сам виноват!
В общем, сейчас парк выглядел совсем неважно. Асфальт на дорожках потрескался, к середине лета вдоль них свешивались спелыми гроздьями соцветия лебеды, и стоило прохожему коснуться этих гроздей, как серая маслянистая пыльца покрывала всю одежду.
В самом центре парка расположилась сценическая площадка. Огражденная забором из металлической сетки, она объединяла большую сцену с треугольной крышей и несколько рядов скамеек для зрителей. Когда здесь перестали проводить танцы, площадка долго простаивала без толку, уложенные на землю плиты повело, углы торчали в разные стороны, как после землетрясения, между ними пробивались сорняки. И продолжалось бы это еще неизвестно сколько, если бы сцену не облюбовала активная творческая молодежь. Скамейки покрасили в разные цвета, сорняки выдрали, даже плиты как-то выровняли. Здесь начали показывать самопальные спектакли, потом стали выставлять свои работы разного рода художники. И постепенно в городе вышло так, что каждого, кому было что сказать или кому этого очень хотелось, можно было найти на этой площадке. Тем более что плату за аренду никто не требовал.
2
Парк как раз со стороны сцены примыкал к частному сектору. И местным жителям не нравилось такое соседство: молодежь шумела, гремела своей музыкой и потом шаталась по окрестностям. Вот и стали на ближайшей к парку улице вырастать высокие заборы. Скоро здесь уже все, кроме деда Кузьмича, постарались укрыться за плотным заграждением. Леха, его сосед по участку, таксист, первым поставил сплошной дощатый забор. Кузьмич тогда достал ему гвоздей с завода, и теперь Леха при каждой встрече спрашивал у деда, не надо ли ему куда. Довезет бесплатно. Славный малый.
С другой стороны Ваня, электрик на водоканале, поставил забор из профлиста. Весь отпуск он провозился с каркасом, а листы прикручивал в последний день, до самой темноты. Дальше шел забор из списанных бетонных плит, огородивший участок бывшего главного инженера ЖилСтройИнвеста. Потом появилось еще много разных заборов. У Кузьмича же по-прежнему стоял жиденький посеревший штакетник. Ставили они его с сыном много лет назад, еще когда тот учился в школе. Дед дорожил им как памятью; бывало, глянет на забор и вспомнит, как приятно жить было раньше, так светло и уютно, и столько, казалось, ждет еще впереди...
На самом деле дед Кузьмич не так уж и стар, всего год как вышел на пенсию. Сам еще не успел привыкнуть к своему счастью, хотя в последние лет десять только и думал: «Поскорей бы». Не вставать по утрам, не дожидаться, когда стрелки часов перемахнут за пять, не толпиться на проходной, не чувствовать этой безнадеги по воскресеньям, когда, как бы ты ни старался, время все равно ползет к понедельнику и все опять начнется по новой. Наверное, люди вокруг это чувствовали, потому и начали называть его дедом, или по отчеству Кузьмичом, или просто старым. Даже жена звала его дедом (или дедулькой – при внуках). Кузьмич смирился с этим и превратился в старика еще до пенсии.
Поскольку на всей улице двор было видно только у него, то и внимания к нему было больше всего. Кто-то приходил и просил вынести воды попить, другие, обычно по темноте, с фонариками искали что-то по кустам, а однажды даже пришли два архитектора и допытывались, какой тут тип постройки – волжско-камский или четырехугольный открытый двор в южнорусском стиле? Дед всех прогонял, зная при этом, что приходить будут и дальше. Поэтому он и решил все же взяться за забор. По старой памяти договорился на заводе о трубах для каркаса (их, без дела ржавеющие, он приметил, когда еще работал). Потом подсчитал, что будет дешевле – профлист или доски, а после в две ходки привез на крыше своей старенькой кашляющей «четверки» нужное количество профлиста. Во время второго рейса разыгрался ветер, и Кузьмич боялся, как бы его металл не стал парусом и не прилетел кому сзади.
Забор он ставил с умом и основательно: заливал столбы бетоном, вкапывал раму для ворот, варил уголки для жесткости – словом, вкладывал душу. Когда все было готово, тщательно проверил, как закрывается дверь и надежен ли замок, смазал петли отработкой. И потом еще долго любовался на новую защиту от угроз, глядя в окно из дома, довольный, что у него получился такой ровный, блестящий со двора красавец-забор.
3
Олег с грохотом захлопнул за собой калитку и пошел в сторону парка. Оттуда доносился шум веселья. Олег проходил мимо заборов и не мог отделаться от мысли о родителях. Почему они не понимают столь простых вещей? Почему для них, переживших пустые полки магазинов, отключения света и воды на полгода (во всяком случае, по их рассказам), такой ценностью кажется этот обман, длящийся уже две тысячи лет, и они так сильно его поддерживают? Родители, которые всегда говорили ему, что и как делать правильно, оказались не такими всезнающими, если не смогли разглядеть очевидных вещей и продолжают потворствовать этому мракобесию!
Он шел по старому асфальтированному тротуару. С одной стороны были заборы, а с другой – кривые ветки деревьев, чернеющие на фоне необычно светлого неба. Ветер шумел в листве, и, несмотря на отголоски музыки из парка, Олег чувствовал себя одиноко. Казалось, он один на всем свете, и от этого было немного страшно. Но когда он вышел на центральную аллею парка, единственную освещенную в темное время суток, все пугающие глупые мысли исчезли, и он с радостью поспешил к площадке.
Там, как всегда, было шумно. Портативные колонки звучали не хуже «Фендера», но в основном шумела не музыка, а люди. Они громко смеялись, перекрикивали друг друга или просто кричали – ради веселья или от счастья. Олег аккуратно проходил через толпу и периодически спрашивал разрешения пройти, чего никто не слышал. Так он добрался до своей компании, где его встретили громкими приветствиями и объятиями.
Они пели песни. Гитару взял с собой Андрей, но играл на ней Митя. Вместе с Лизой, девушкой, что была с ними, спели несколько хитов «Сектора Газа». Потом долго смеялись, пили пиво. Успели поговорить еще о кинематографе новой волны, потом о кризисе в кино, о кризисе в изобразительном искусстве, кризисе в литературе, кризисе в музыке. Сошлись на том, что в музыке кризис самый неявный, но все равно он там есть.
После часа ночи площадка стала постепенно пустеть, молодежь обнималась на прощание и разбредалась по сторонам. И чем меньше становилось людей вокруг, тем громче был слышен стрекот сверчков, под конец уже приходилось перекрикивать их, а не голоса и музыку. Но некоторые ребята даже не думали расходиться.
– Братья мои! – вдруг крикнул Андрей, забежав на сцену. – Я хочу сделать объявление. Внимание, внимание, пожалуйста! – И разговоры вокруг действительно стихли. – Сначала я хочу сказать вам всем спасибо – за то, что приходите сюда, за то, что мы приходим по вечерам сюда вместе с вами! Мы оживили это место! Спасибо вам!
Друзья звали Андрея спуститься, но его это не останавливало:
– Да все нормально со мной, че вы? Я хочу ска... Олег, дай сказать, отойди. Так вот, я хочу сказать, что мы сами делаем то, что нравится и нужно нам, без чьей бы то била... бы то ни... В общем, без помощи! Вот кто мне скажет, что здесь было до нас? А? Ну, смелее! – Андрей отбился от скромных приятелей и расхаживал по сцене.
– Дерьмо! – крикнул кто-то из толпы, и все засмеялись.
– Правильно. Дерьмо. Сплошное. А сейчас у нас есть место, где так хорошо собираться вместе. И это сделали мы! Вот этими вот руками.
Он задрал рукава и стал показывать свои руки, но зрители, похоже, уже теряли интерес к его речи.
– Ты че хотел сказать-то?
– Да погоди ты! Ща скажу. Сейчас у нас появилось такое место – и у музыкантов, и у художников, и у... спектаклей. Появилось место, где мы можем делиться частью себя с миром.
– Ну и что? – опять выкрикнули из толпы.
– Что-что! А завтра или послезавтра у тебя его отберут! Я что и хочу вам сказать, братья…
– Не брат ты мне! – процитировал кто-то известную реплику из фильма, и толпа засмеялась.
А Андрей улыбнулся и продолжил:
– Да без разницы… Только если мы ничего сейчас не сделаем, то через завтра, или через неделю, или через месяц…
– Или через год, да?
– Спасибо. Или через год тут будет стоять вместо нас с вами здоровенная каменная хреновина с куполами. А мы опять будем по дворам ныкаться. Вам хочется? Мне – нет. Поэтому давайте что-то делать!
Тут Андрей оборвал свою речь и быстро спрыгнул со сцены. В черноте ночи он увидел мигающие красно-синие огни.
– Че, опять вызвали? – спросил он Олега.
– Не знаю, валим, валим!
Олег схватил Андрея за руку и потянул к выходу. Там уже образовалась толпа. При виде людей в форме какая-то девушка громко взвизгнула.
– Гражданка девушка, не кричите! Старший сержант Попов. Поступила жалоба на громкую музыку, прошу... Гхм… – Полицейский заговорил громче: – Прошу всех покинуть танцплощадку!
– А как же на танц… – простите – площадке без музыки, а? – выкрикнул вдруг Андрей и вышел вперед из толпы.
– Андрей, да куда ты? Простите, товарищ полицейский, – заволновалась Лиза.
– Старший сержант Попов.
– Да, товарищ старший сержант, как в песне прям… Простите, мы сейчас уходим уже.
– Подожди, Лиз. А что мне делать, если я хочу потанцевать? – Андрей скрестил руки на груди и подошел ближе к полицейским, так что стало видно его охмелевшее лицо.
– Хотите танцевать? Идите в специально отведенные для этого места. С двадцати трех ноль-ноль действует закон тишины, который всем надлежит соблюдать.
– То есть то, что хотят люди вон там, – Андрей показал в сторону домов, – важнее, чем то, что хотим мы вот здесь? Почему?
– Послушайте, а вам сколько лет, гражданин? Вы пили спиртное?
– А какая... – начал Андрей, но Олег, обняв его, потащил подальше от полицейских.
– Извините, мы уходим, – сказала им Лиза.
– И друга своего домой отведите. Или заберем его к нам на ночь. Для профилактики.
– Не надо, не надо. Мы сами отведем его. Спасибо.
Патрульные еще несколько раз громко объявили: «Расходимся. Все по домам!» – и толпа быстро разошлась. По дороге домой Андрей жалел, что его остановили, говорил, что с «ними» надо не так, надо отстаивать свои права. Ребята соглашались и вели его под руки дальше. Возле подъезда Андрея все обнялись, а потом разошлись по домам.
4
– Теперь ты их вызвала? Че, мы сами не справимся? – спросил у жены Кузьмич.
– А то ты справлялся всегда! Эти же вообще ничего не боятся. Обматерят с ног до головы и еще на смартфоны свои снимут, чтоб потом в интернате глумиться.
– Интернете, Маш.
– Какая разница? Ну что за люди пошли?
– А это сейчас поколение такое. У них только гаджеты эти на уме, своей головой совсем не думают. Но полиция – это все равно последнее дело, Маш, такие дела всегда без них решались. Чтоб от тебя я такого больше не видел, ясно?
– Ой, да иди ты. Когда хочу – тогда и вызову! Я же как лучше делаю, у нас вся улица покоя от них не знает. А ты будто в первый раз видишь, как полиция сюда приезжает? И Петровы уже сколько раз вызывали, и Малышевы, а они всё продолжают свои гулянья по ночам.
– Какая разница, кто там вызывал? Я говорю тебе, что не надо больше!
– Значит, буду просить, чтоб Любка Петрова вызывала, раз тебе так легче будет!
– Ну вот и проси!
Кузьмич с женой, лежа в постели, попрепирались еще немного, а потом отвернулись друг от друга и уснули.
От скуки Кузьмич примерно раз в неделю ходил на работу. Приходил к концу смены и играл с мужиками в карты. После этого они иногда шли в пивную, брали по литру и продолжали игру в парке.
– Кузьмич, вот ты не обижайся, но мне правда интересно. Ты уже год на пенсии, а все к нам ходишь. Тебе что, делать больше нечего?
– А ты, Витька, чем вопросы дурацкие задавать, лучше б за картой следил. На меня же ход открываешь. Видел же, что он бубей козырями крыл, на черта ты тогда ему пику кидаешь? У тебя же дама бубновая есть.
– Старый, тебя не жена, случаем, выгоняет? – Витя улыбнулся и легко похлопал Кузьмича по плечу.
За столько лет на заводе они и не такое говорили друг другу.
– Да тебя, дурака, в карты играть научить хочу.
– Да ладно, это же поддаюсь я, специально.
– Так вот и мне интересно, на хрена ты в моей команде поддаешься?! – Кузьмич с силой бросил на стол свою последнюю карту. – Ну все, я вышел.
Они взяли всего по пол-литра пива («Потому что среда», – строго сказал Витя) и пошли по парку. Плечистый, с загорелым лицом, Витя был на голову выше Кузьмича. Работницы завода дивились: как такого хорошего, работящего мужика до сих пор никто не заграбастал? И многие до сих пор ждали от него хоть самой малой активности, даже намека, а там бы уж с ним живо управились. Пока же он в свои тридцать пять так и ходил холостяком, привык к этому и не имел желания что-то менять.
– Слушай, старый, а ты в курсе, что у вас тут в парке церковь ставить будут?
– А как же, конечно, в курсе.
– Ну и что думаешь?
– А что тут думать? У меня эти малолетки с площадки уже в печенке сидят! Вчера опять менты их выгоняли. А так собираться перестанут – хоть тише будет.
– Ну, это, конечно, хорошо. Только я вот думаю, что лучше бы они поважней делами занялись. Ты же помнишь, цех у нас столярный загибался?
– Ну.
– Так вот, загнулся он почти, заказов нет, месяц мужики на пол-оклада сидели. А как вот раньше было: здесь заказов нет, зато у соседей нехватка, так мы для них делаем. Все лучше, чем закрывать все подряд. А как понадобится, кто заново открывать будет?
– В Китае закажут, – сказал Кузьмич, и оба засмеялись.
– Ну да, ну да. Так вот, мужики за голову когда взялись... мастера помнишь там? сутулый такой? Он, значит, узнал, что в районе церковь деревянную ставят, сам поехал туда и договорился на заказ, прикинь. Только так сейчас и можно, а директору нашему как будто все равно – есть работа, нет работы. Лишь бы сидеть ровно. Ты поэтому, Кузьмич, если хочешь эту шпану разогнать перед домом, ты тогда на месте не сиди. Обратись хоть куда-нибудь, что ли.
Пиво закончилось быстро, но, как Кузьмич ни уговаривал, за второй не пошли. Витя отправился домой, а дед еще долго сидел на облезшей скамейке.
«Красивое нынче бабье лето», – думал он, наблюдая за поблескивающими паутинками и сорванными, подхваченными ветром листьями. Во всей этой картине чувствовал Кузьмич спокойствие, тихую осеннюю безмятежность, и ему так не хотелось возвращаться домой.
Вот тут-то и пришла к нему смелая, неожиданная мысль...