8
Кузьмич проснулся в хорошем настроении. Ему снилось, что он молодой, даже мальчик еще, и они с дедом косят сено. Синее небо, зеленая трава, он собирал землянику и ловил кузнечиков. А потом они с дедом пили квас. Кузьмич был очень рад увидеть своего деда, тем более сейчас, когда уже начал забывать, как тот выглядел.
На Парковой улице он собрал все подписи, что мог. Сегодня по плану была улица Восьмого Марта и еще Розы Люксембург, если успеет. Мария Ивановна уже не бранила мужа, ей стало нравиться, что он наконец нашел себе занятие: все лучше, чем просиживать перед телевизором или заливаться пивом. Когда дед выходил, она даже почувствовала гордость за него, за его большое дело.
– «Не за-би-рай-те на-ше счас-тье!» – вслух прочел Кузьмич. – Это еще что за хреновина?
Он огляделся, хотя понимал, что тот, кто это сделал, уже давно далеко. Какое-то время дед еще постоял и подумал, что делать дальше: закрашивать забор или пойти собирать подписи? Решил все-таки пойти за подписями и заодно поспрашивать: не видел ли кто чего?
Улица Восьмого Марта почти не отличалась от Парковой – тоже уже обзавелась разномастными высокими заборами. Но на этой улице Кузьмича встречали уже не так радостно и не так охотно звали на чай, что деду было немного обидно. Да и знал его тут не каждый. Тем не менее еще пять человек поставили под его обращением свои подписи.
Дед уже собирался домой, на обед, как в старые времена, но перед этим решил заглянуть еще в один дом. На деревянном заборе у которого он увидел похожую надпись краской из баллончика: «Не отдавай парк ворам!», только здесь внизу была еще и подпись: «Индифферентный протест». Слово «индифферентный» Кузьмич прочитал по слогам, потом добавил: «Дебилы малолетние» – и постучал по забору. Калитка была открыта, и он, не дожидаясь ответа, зашел во двор.
Двор был небольшой, но очень ухоженный. Дорожка к дому, выложенная из камней, обрамлялась белыми бордюрами, под окнами ровно высажены цветы, сбоку к дому примыкал гараж со свежевыкрашенными металлическими дверьми.
«Наверное, немцы», – подумал Кузьмич. Но отчего тогда такой контраст между наспех поставленным деревянным забором снаружи и всем обустройством и аккуратностью двора внутри?
– А ну, стоять! Ты кто такой? Чего надо? – Из дома вышел мужчина в камуфляжной майке и с двустволкой наперевес.
– Мужик, ты чего? Я сосед твой, спросить про надписи на заборе пришел.
– А чего тут спрашивать?
– Мне сегодня тоже написали, вот я и хотел узнать: не видел ли кого? Кто мог сделать?
– Ты на какой улице живешь?
– На Парковой.
– Гхм, заходи! – скомандовал хозяин.
Они вошли в дом.
– Только обувь на улицу!
Это было сказано очень строго, и Кузьмич выставил свои ботинки за порог. Они сели в кресла перед круглым журнальным столиком. Кузьмич успел мельком изучить окружающую обстановку: в мойке груда посуды, на полу сор, а по всему дому расставлено множество горшков с цветами, причем некоторые уже начали желтеть.
– Цветы любите?
– Жена.
– Что жена?
– Жена. Любит. А у меня от них в глазах. Рябит.
– А где она?
Хозяин не ответил, начал рассказывать:
– Сегодня ночью, часа в четыре, слышу – ходит кто-то у забора. Думаю – опять наркоманы. С весны я их отучил закладки тут свои искать. Значит, либо новые, либо те же, осмелевшие. Соли дуплет зарядил – и к нему. Гаденыш ушастый попался, я когда калитку открыл, он уже метров на двести ушел, а у ИЖ-39, начиная с пятидесяти метров, прицельная планка закрывает обзор. Утром вышел – весь забор, сука, расписал! Оказывается, это не наркоман, а художник хренов был. Тебя как звать?
– Толя.
– Женя. – Хозяин протянул Кузьмичу широкую ладонь. И сразу продолжил: – Толя, а вот ты в курсе, что после того, как американцы вошли в Афганистан, производство опиумного мака увеличилось там на три тысячи двести процентов? Три тыщи двести! И это официальные цифры ООН!
– Это наркотики, что ли?
– Это – героин. Вот и идет эта гадость от них сюда к нам. А потом мразь эта обколотая детей насилует!.. Ах да, ты про жену спрашивал? Жены давно уже нет, – Женя глубоко вздохнул, – цветы вот только свои оставила. Я их, бывает, даже поливать забываю, а все стоят.
– Соболезную...
– Да ты че, сосед?! На даче она, неделю уже там колупается. А толку-то, картошку все равно покупать будем! Значит, так, Толя. Говоришь, ты с Парковой улицы?
– Ну да.
– Пойдем, кое-что покажу.
Хозяин отвернул край ковра в кухне, там в полу был вырезан квадратный люк. Женя потянул за блестящее медное кольцо и поднял крышку.
Коротко распорядился:
– Спускайся!
Высота погреба позволяла даже выпрямиться в полный рост. На аккуратных полках стояли банки с соленьями и вареньем, лежали сетки с картошкой и высыпанный лук. А еще были какие-то канистры и бочки.
– Это стратегический запас, – гордо заявил хозяин, – на случай войны. А теперь пошли, еще что-то покажу.
Они вылезли из погреба, и Женя достал откуда-то пустой баллончик. На него была наклеена бумажка с надписью: «Парковая улица, дом 11. Бетонный забор».
– Смотри, что этот дебил оставил. Я поражаюсь, как за двадцать лет на этой американской херне, на мультиках их дурацких, на этих фильмах, игрушках не нормальные люди выросли, а идиоты настоящие. Ну ты себя вспомни, ну вот ты подписывал бы баллон с краской? Это уму непостижимо просто. Убили нацию!
Кузьмич засиделся на добрых пару часов. За неделю без жены Женя соскучился по разговорам, хотя в данном случае был уже не разговор, а длинный монолог. Он рассказывал об отрицательном влиянии видеоигр на формирование собственного мышления у детей, о том, что не-ограниченный доступ к информации в интернете обесценивает ее, о том, что снижение рождаемости напрямую связано с ростом благосостояния и увеличением разделения туда. Оказалось, что он отставной военный. Вышел на пенсию полгода назад, решил отдохнуть с семьей немного. И вот неделю назад – уже отдохнуть от него – жена уехала на дачу, а дочка – в общагу...
Своей военной прямотой и напористостью Женя даже располагал к себе, и Кузьмич не особо сопротивлялся его обработке. Да и торопиться ему было некуда. Перед уходом он забрал пустой баллон с адресом и теперь направился прямо к указанному дому. К дому бывшего главного инженера.
9
Первую пару Олег проспал дома, вторую – в универе и только к третьей более-менее пришел в себя. Основы черчения и проектирования – один из тех предметов первого курса, которые давались Олегу хорошо. С чертежом «земляного полотна на разных типах грунтов» он справился за полпары, препод похвалил его и отпустил домой. Олег пошел в кофейню.
Кофейня «В любое время» открылась недавно, но уже привлекала молодежи больше, чем маленькое «Антикафе» напротив. Теперь появилось четкое разделение: кому важнее было поговорить, продолжали собираться в «Антикафе» и выглядели еще страннее, чем раньше; остальные перекочевали во «В любое время».
У входа Олег столкнулся с девушкой. Она чуть не пролила кофе. Девушка сладко пахла цветами или ягодами, и Олег подбирал слова, уставившись на нее.
– А можно с вами познакомиться? – неожиданно начал он.
– Может, хоть извинишься сначала? – сказала девушка, держа подставку с двумя бумажными стаканами кофе, по которым стекали маленькие темные капли.
– Извини.
Они стояли на крыльце, заслоняя собой вход.
Вдруг кто-то, пытавшийся выйти, приоткрыл дверь:
– Ну, вы или туда, или сюда. Определяйтесь!
Девушка отшагнула в сторону.
– Ненормальный, – сказала она, резко развернулась и ушла.
Олег так и не понял, в чем дело, пожал плечами и зашел внутрь. Зал был полупустой. Почти все столики свободны, из-за этого Олегу стало как-то неуютно, неловко. Занят был только тот, что у стойки, там парень с девушкой обсуждали новое интервью Дудя. Но в дальнем углу, на любимом месте, уже сидели Митя, Лиза и Андрей. Олег видел их, однако не спешил подходить, он не хотел рассказывать о вчерашней ночи и о том, что облажался с разрисовкой заборов. Лиза сидела, опираясь спиной на окно, и, когда заметила Олега у кассы, энергично замахала руками, подзывая к себе.
– Ты вовремя, как раз Лиза рассказывает, – сказал Андрей подошедшему Олегу. – Садись быстрей, сейчас самое интересное начнется. Продолжай, Лиз.
– Спасибо, Андрей, что бы я делала без тебя? Я продолжу, да? В общем, рисовала я стрелочки эти от самой остановки и до...
– Подожди, что за стрелочки? Ты Олегу-то расскажи. Да, Олег?
Олег в это время громко всасывал облепиховый раф через трубочку и не реагировал.
– Олег! – повторил Андрей. – Ты с нами?
– Да-да. Я слушаю.
– Че ты такой серьезный? Давай-ка нарисуем тебе...
Митя не успел договорить, потому что его перебила Лиза:
– Так, вы слушать будете? Помолчите пока. Повторяю для тех, кто не слышал. Пока я вчера шла к своим заборам, все время смотрела под ноги, светила фонариком и смотрела. И поняла, что заборы, стены и так далее – это то, что мы замечаем. А почему? Потому, что это нам мешает. Мешает пройти, мешает проехать, преграждает путь, короче. А вот то, на что мы внимания не обращаем, – чаще всего это то, что нам не мешает. Я вот, пока шла, все время смотрела под ноги – потому что не видно дороги, потому что там может быть яма, лужа или что-то еще, что мне не даст пройти дальше. И мне приходилось обращать внимание на то, на что я да и все мы чаще всего внимания не обращаем. И тогда меня осенило! Я поняла, что должна оставить свое послание не на заборе, а на асфальте. Я нарисовала стрелками путь от нескольких остановок до площади этой, ну, центральной в парке, а на брусчатке написала: «Надоело, что уже 2000 лет сравнивают с овцами? Присоединяйся». И хештег: «жизньпарку».
– Лизок, слушай, ну ты нас всех переплюнула! – сказал Андрей, подсел к девушке и приобнял ее. – С такой любовью к асфальту еще никто не относился.
Все засмеялись, а Лиза только улыбнулась и заметила: «Дурак».
– Теперь вы, пацаны. Рассказывайте, че делали?
Митя рассказал, как возле одного из домов его чуть не застукали, как он успел убежать, а обернувшись, увидел силуэт с ружьем. Зная Митю, ему не особо поверили, но остроту опасности дела, которое они начали, ощутил каждый. Потом подошла очередь Олега. Он долго отшучивался, потом говорил, что ничего не сделал, и ребята думали, что он и тут шутит.
– Я правда почти ничего не написал. Рассказывать долго, да на самом деле я и сам сейчас понимаю, что это хрень какая-то. В общем, я уехал на ночной электричке от вокзала до Фрунзе-1, а оттуда бежал домой.
– «Он уехал прочь на ночной электричке», – пропел Митя.
– Ага. Добежал я до парка, а на улице уже светает, народ появился. Ну, и я только на одном заборе, и то по своей улице, написал. И все. В общем, так.
– Ну а что написал-то? – спросила Лиза.
– Я написал: «Не забирайте наше счастье».
– Круто. Так лаконично и в то же время так понятно. Очень крутой лозунг, надо его запомнить, – похвалила Лиза.
– А по-моему, можно уже начинать мерч с таким лозунгом продавать. Потенциал есть, – сказал Андрей и продолжил грызть зубочистку.
– Скажешь тоже! Мы это не ради денег делаем! – возмутилась Лиза.
– А может быть, в этом и проблема? – спросил Андрей.
– Что ты хочешь сказать?
– Ну, я не про тебя сейчас, а в целом, про людей. У нас же много кто не ради денег работает. Вот сейчас посади сюда двух человек (по-моему, даже где-то такой эксперимент проводили), не знаю, там среднестатистического учителя и, например, владельца этого «Антикафе», и кто счастливее будет? Ясно, что не учитель, если, конечно, он откровенно будет с тобой говорить. Ты наших преподов вспомни – вот кто точно не ради денег работает. Это здорово, благородно, но так тупо, если подумать. Где тогда вообще брать деньги?
Фраза явно задела Лизу. Она нахмурила брови и горячо бросилась доказывать, что не в деньгах вообще счастье и неважно, кто и сколько зарабатывает. Важно совсем другое. А счастье – в заботе о ближних, в справедливости и свободе.
С этим спорить никто не стал. На том и порешили.
В кофейне просидели до самых фонарей. Расплатились по дружбе – кому сколько не жалко (больше всех не жалко было Лизе), а потом спокойно разошлись по домам. Результаты их ночной вылазки отслеживать было еще рано, а завтра всем нужно было на пары.
На крыльце своего дома Олег увидел чьи-то чужие запачканные ботинки.
«Что еще за гости? – подумал он. – Неужели меня кто-то видел ночью?» Он в нерешительности стоял на пороге, пока мама не увидела его в окно.
– А ты чего стоишь? Заходи давай, у отца с тобой серьезный разговор, – сказала она, открыв дверь.
От слов про серьезный разговор Олег занервничал. Пройдя в зал, он увидел отца, сидящего в своем кресле, а рядом пожилого мужчину с их улицы.
– А, Олег. Садись с нами, я хочу у тебя кое-что спросить.
– Да, что такое?
– Олег, скажи мне еще раз, как ты и твои друзья, гхм, по творчеству, – слово «творчеству» отец произнес медленно, будто сомневаясь, подходящее ли оно, – как вы восприняли новость о строительстве храма?
– Ну как, не очень.
– Что значит «не очень»? Насколько это серьезно их задело?
– Ну, – Олег старался как можно внимательнее подбирать слова, – это всем не понравилось.
– А почему, не расскажешь нам?
– Вы же всё знаете, зачем повторяться? А в чем дело?
– Ах, ну да, ты же говорил. А не слышал ты, чтобы кто-то из твоих друзей собирался сделать что-нибудь по этому случаю?
– А к чему эти вопросы? Не понимаю! Меня в чем-то подозревают?
– А что ты мог натворить?
– Ничего, я же ночью дома был.
– А почему ты решил, что вообще что-то произошло ночью?
– Пап, хватит детектива строить! – Олег понял, что все-таки сболтнул лишнее. И согласно принципам ораторского мастерства, ухваченным в каком-то ролике по харизме, чтобы перевести диалог, задал вопрос: – Говори уже, что случилось?
– Вчера ночью какие-то... отморозки разукрасили несколько заборов по Парковой и дальше вглубь. Вот Анатолию Кузьмичу тоже досталось.
– А что написали? – спросил Олег.
– А написали: «Не забирайте наше счастье», – не выдержал и вступил в разговор Кузьмич. – Нет, ну какое счастье, я говорю? Пить с утра до ночи и вот эти поделки свои показывать друг другу? Они же напьются, а потом еще и к людям в дома лезут. И ко мне сколько раз заходили. Это же ужас!
– И вы думаете, что это я, что ли, сделал?
– А ты что так занервничал? – спросил Олега Кузьмич.
– Никто на тебя не думает, Олег, – вмешался отец. – Но раз ты в этой среде варишься, то наверняка что-то слышал.
– Ничего я не слышал. Это все? Я пошел.
– Нет, не пошел! – Голос инженера зазвучал повелительно. – То, что ты не выдаешь тех вандалов, говорит о том, что ты их знаешь. Это, конечно, глупо, ведь они делают подлость, но хотя бы мужественно. А вот забор закрасить все равно кому-то нужно. Не им, так тебе. Поэтому завтра ты пойдешь помогать Анатолию Кузьмичу закрашивать то, что ваша компания там понаписала. Все понятно?
– Понятно, – не стал возражать Олег.
Несправедливо будет, если из-за забора Кузьмича пострадает кто-то другой. Поэтому он молча ушел в свою комнату.
10
– А ты тоже там, что ли, бываешь? – начал разговор Кузьмич, разводя серую краску для забора.
– Да я никого там не знаю, изредка только, когда делать нечего, хожу туда, – удивительно для себя легко соврал Олег.
– А вот ты мне тогда скажи, до сих пор не пойму: какого вы там нашли? Мы в ваши годы ходили на хоккей, в театр, на концерты ходили, в кино, даже на дискотеки, в конце концов! А вы… Ну, понимаю, что полезное бы там было или хотя бы интересное, а так... Ну вот чем вы там занимаетесь, когда собираетесь?
– Ничем.
– Пьете вы! Че я вас, не знаю?
– По себе судите? – спросил Олег и сам испугался своей дерзости.
– Это потому, что ты трудом не воспитывался, так себе позволяешь говорить. А вот попал бы ты в армию – там быстро правильный язык развивается.
Молчание продолжилось. Дед развел краску, достал два валика и одну большую кювету. Потом дал Олегу деревянный черенок и сказал: «Насаживай».
Олег покрутил его в руках. Ручка у валика была уже старая, заляпанная краской, но губка новая. Он засунул заостренный конец черенка в полую ручку, но та держалась некрепко, болталась.
– Красить умеешь? – спросил Кузьмич.
– Не знаю.
– Че не знаю? Ты либо умеешь, либо нет. Как можно не знать?
– Я же не пробовал, откуда я могу знать?
– Ну так пробуй!
Олег окунул валик в кювету целиком, тот напитался краской и стал тяжелым. Кузьмич предусмотрительно сделал пару шагов назад.
Оставляя след из капель на земле, Олег смачно влепил валик в забор, потом покатил его вверх. С краев валика, не так плотно прижатых к забору, как середина, в него полетели холодные капли краски. Олег злился, но думал, что так и должно быть. А когда он повел валик вниз, тот слетел с черенка и упал на землю.
– Да кто ж так делает?! – взвился Кузьмич. – Так и говорил бы: не умею. Вам только кнопки нажимать, больше ни черта не можете. А мать твоя говорила еще, что художник. Тоже мне, художник! Еще и валик весь в земле. Давай убирай теперь, а то крошки на заборе все будут!
Олег взял валик и стал брезгливо смахивать с него черную землю.
– Все? – спросил Кузьмич. – Теперь смотри: краски берешь немного, чтоб не брызгало. Если взял много, раскатай тут, а то все на тебя полетит. Ведешь сверху вниз, а потом уже это раскатываешь. Вопросы?
Олег вяло помотал головой.
– Ну вот и хорошо. Забор должен быть однообразный по цвету. Был коричневый, теперь будет серый. Потому что коричневой краски на заводе не было… – сказал Кузьмич и рассмеялся. – Шучу, конечно. Просто коричневую не пронес! – теперь он расхохотался уже во весь голос.
Олег тоже улыбнулся, но больше от высокомерия, потому что шутка показалась ему совсем не смешной.
– А теперь возьми вот этот саморез и вкрути его в дырку на ручке.
– А чем вкрутить-то?
– А ты смекалку включи. Смекалка – главное оружие русского человека. Вот ты русский человек?
– Пока да, – сквозь зубы процедил Олег.
– Что значит «пока»? Ты раз и навсегда стал русским человеком, когда здесь родился, хочешь того или нет. На шуруповерт, вкручивай.
Олег взял шуруповерт и стал неуклюже прицеливаться. Ему повезло, что к магнитной бите шляпка самореза прилипла сразу, оставалось попасть в крестовину. Олег надавил на пуск. Шуруповерт зажужжал, саморез закрутился, но никак не входил в черенок.
– Че он не вкручивается-то?! – вдруг громко, как первоклассник, спросил Олег.
– Ты, во-первых, дави хоть немного на саморез, – посоветовал Кузьмич.
Олег надавил так, что саморез вылетел в сторону, а бита шуруповерта разодрала палец в кровь.
– Твою мать!
– Вот тебе второй урок: посмотри, в какую сторону шурупер крутит.
– Как в какую? Откуда я знаю? – огрызнулся Олег и приложил палец к языку.
Кровь на вкус была соленая и металлическая.
– Ну, он может закручивать, это по часовой, а может раскручивать, это против. Нажми. Сейчас он куда крутит?
– Он быстро крутит.
– А ты послабже на кнопку дави.
– Против.
– Ну а что ты тогда хотел? Ты же раскручивал. Ты б его никогда не закрутил.
– И что дальше?
– Видишь, на рукоятке еще одна кнопка? Нажми ее, и ты поменяешь направление.
Олег все-таки вкрутил саморез в черенок. С трудом и криво, но все же.
– Ладно, боец, пока начинай красить, а я пойду пластырь поищу. Задача ясна? – спросил Кузьмич.
– Ага.
– Не ага, а так точно! Вопросы есть?
– Не-а, – уже назло продолжил Олег.
– Ну вот и хорошо. Ты начинай, я сейчас вернусь.
Вяло и нехотя Олег водил валиком по забору и думал: «Не нарисовать ли чего теперь, когда есть целое ведро краски?»
Металлические листы, из которых был составлен забор, оказались с бороздками, и Олегу приходилось надавливать на валик или водить несколько раз по одному месту, чтобы закрасить коричневую краску. Казалось, старика нет уже целую вечность. Олег хотел хотя бы узнать время, но вымазанными в краске руками доставать телефон не стал. Зато заметил несколько кистей, лежавших рядом с ведрами, и в нем проснулся художник.
Жены не было дома, и Кузьмичу пришлось самому искать пластырь. Он пошарил на полке в шкафчике, стоявшем в прихожей, куда бросали всякое барахло, вроде садовых перчаток и батареек. Потом порылся в шкафчиках на кухне, в гостиной, так и дошел до спальни. Полки в спальне были исключительно собственностью жены, поэтому он искал поначалу очень бережно, аккуратно перекладывая и отодвигая то, что было внутри. Но полок в большом шкафу с зеркальными дверцами было много, и Кузьмич, ворча под нос, шарил в них уже как придется. Аптечка нашлась в прикроватной тумбочке, а в ней целый рулон лейкопластыря. Успокоившись, Кузьмич не торопясь пошел на улицу к Олегу.
К тому моменту, как дед вернулся с пластырем, Олег уже забыл про свою рану, с головой уйдя в работу. Он даже не заметил, как за спиной появился Кузьмич. Сейчас он был полностью увлечен красками. Тонкой кисточкой Олег проводил линию за линией. Точные и ровные, они на глазах оживали, превращаясь из хаотичных полосок в яркий и узнаваемый силуэт. Кузьмич молча стоял сзади и улыбался.
Олег, обернувшись, вздрогнул:
– Ну вы меня напугали! Вы давно тут стоите?
– Немного. Все-таки не обманула твоя мама насчет художника, да?
Олег улыбнулся:
– Я просто увидел кисточки и решил немного украсить, а то совсем не очень было.
Он отошел на пару шагов и взглянул на то, что получилось: в пустоте парил космонавт, кислородная трубка как пуповина соединяла его с Землей, а из разбрызнутых валиком точек получились сверкающие звезды.
– Я пока не закончил. Пойдет? – Олег ждал ответа, а дед задумался. – Или брать валик?
– Так тут, наверно, еще зеленая и голубая нужны…
– А даже... – Олег чуть не сказал, что удобнее будет баллончиком, но вовремя остановился. – Даже желтой немного не помешает.
Кузьмич принес все банки с краской, что у него были, даже те, где краска засохла. Потом Олег попросил у него губку для мытья посуды и газету, ими он хотел придать текстуру. Но капельки краски быстро сливались друг с другом, и получался сплошной слой. Олег ждал, пока верхний слой схватится, и добавлял мелкие детали вручную, чтобы немного оживить Землю. Кузьмич замочил валики в растворителе и предложил Олегу кювету использовать как палитру.
Незаметно наступил вечер. Люди возвращались с работы, и среди них не было ни одного, кто не обратил бы внимания на работу Олега. Интересовало в основном три вопроса. Все ли у Кузьмича в порядке? Сколько стоит? И почему космонавт? Но были и необычные. Например, Леха, проходя мимо, спросил, не собирается ли Кузьмич открывать галерею и не нужна ли ему краска – подешевле, конечно. Тот ответил, что пока нет.
К тому моменту, как они закончили, небо осветилось последним на сегодня ярко-алым светом, подогревая кремовые, с красноватым отливом облака, а с другой стороны уже загорался полумесяц луны.
– Смотри, у нас Земля потекла, – сказал дед. – Надо было баллончиком. Да ладно.
– Не, я сейчас затру. – Олег взял губку с растворителем и убрал потек.
– Слушай, ну хорошо все равно получилось.
– Да, для первого раза даже очень неплохо. У меня не всегда на холсте так легко получалось.
– Ну вот, а ты говорил, что не рисуешь на заборах. Можешь сегодня отцу сказать, что теперь рисуешь.
Они посмеялись. Олег, отказавшись от чая, тепло попрощался с дедом и, насвистывая, пошел по Парковой улице домой.
11
Следующим вечером кто-то постучал прямо в окно Кузьмичу. Стучали настойчиво и сильно, казалось, вот-вот стекло треснет. Кузьмич взял кочергу и со словами: «Иду я! Хорош тарабанить!» – пошел открывать.
За дверью никого не оказалось. Кузьмич высунул на улицу голову и осмотрелся. Тоже никого.
– Эй! Кто здесь? – крикнул он и вышел за порог.
Послышался хруст шагов, и дед вспотевшей рукой крепче сжал кочергу.
– Здорово, сосед! Ты че, кочергой меня хотел?
– Да я, это… Мало ли? – Кузьмич пожал плечами.
Только сейчас он узнал соседа с улицы Восьмого Марта, у которого был в гостях и который дал ему брошенный баллон с адресом. Кажется, Женя. Да, точно, Женя.
– Ну да, в наше время... Я еще утром хотел зайти, да думаю, спишь. На забор твой засмотрелся. Это что за Джоконда в космосе?
– Какой там... – начал Кузьмич, но его перебила жена:
– А что вы на проходе? Давайте заходите в дом. Заходите, заходите. – Она чуть не за руку повела гостя в дом.
Несмотря на протесты хозяйки, Женя разулся и оставил ботинки в узкой прихожей, заставленной банками с соленьями.
Далее следовала кочегарка, дверь в нее рассохлась, и Мария Ивановна, идущая первой, с трудом ее открыла, в оправдание пояснив:
– Я деду уже который год говорю: поменяй дверь. Да от него не дождешься же!
– Маша, не сейчас, – остановил ее Кузьмич.
Они вошли в зал. Под узорным ковром скрипели доски пола. У окна стоял стол, вдоль одной стены – недавно перетянутый диван и кресла, а напротив – польская стенка из цельного дерева, купленная по большому блату, с телевизором в центре. Пока доходил чайник, хозяйка расспрашивала гостя обо всем. Женя рассказал, что живут они здесь только первое лето, раньше дом принадлежал бабке жены. Та всю жизнь отпахала на железке и наравне с мужиками укладывала рельсы БАМа. И померла она из-за врачей нынешних, а вовсе не от старости… Тут все трое признали, что таких людей («стержневых», как выразился гость) нынче почти не осталось.
– А вы к нам по делу или так, в гости просто заскочили? – наконец поинтересовалась хозяйка.
– А я как гонорея – никогда не бываю «просто так», – сказал Женя и зычно засмеялся. – Я Кузьмичу – можно же, да, по батюшке? – я Кузьмичу у себя на заборе показал, с позволения сказать, художества, а сегодня прохожу мимо – смотрю, у Кузьмича все чинно, со вкусом и никаких надписей как не было. Только бесстрашный русский космонавт с высоты смотрит на нашу необъятную родину и блюдет ее покой!
– А мне вот сначала не понравилось, вырви глаз просто, но сегодня уже начинает нравиться. Всяко лучше, чем каракули этих дебилов малолетних! – сказала хозяйка, ставя перед гостем кружку с чаем.
Чуть-чуть при этом пролилось, и кружка оказалась в лужице.
– Ой, извините! – смутилась женщина, но гость ее успокоил.
– Да ничего, я тоже весь на нервах после этих маляров! – великодушно сказал он. – Слушайте, а чай какой гарный у вас! Травяной какой-то?
– А это наш иван-чай, краснодарский. Как он появился, мы только его теперь пьем, это вам не шелуха из пакетиков.
– Слушайте, ну очень хорош чай!
Гость всем видом показывал, как по душе ему напиток, качал головой, прихлебывал и с наслаждением мычал.
– А вы знаете, – начал он, – что до открытия морского пути в Индию англичане с удовольствием пили наш, настоящий иван-чай?
– Хм? – удивился Кузьмич.
– Да, да! Но потом, конечно, им стало выгоднее брать почти забесплатно их чай, чем покупать хорошую вещь у своего противника. Всегда выгоду ищут, засранцы!
Пока не закончился чай, гость рассказывал о «Большой игре», борьбе между Англией и Россией за господство на Среднем Востоке, о крахе мировой финансовой системы, потому что она построена на финансовых пузырях, о том, что мир ждет большая война и приближается расцвет национализма на Западе, о глобальном потеплении и изменениях климата. В общем, о тех вещах, от которых сейчас все были бесконечно далеки.
– Слушай, это тебе без жены так скучно? – с улыбкой спросил Кузьмич.
– Да боже упаси! Мне без нее хоть и скучно, но свободно. А пришел я по делу.
– Та-ак.
– Кузьмич, нарисуй мне такую же красивую хиромантию на заборе!
– Не получится...
– Все получится. На дереве тоже нормально будет, если подкрашивать раз в год. Ты мне, главное, контуры обозначь. Только не космонавта. А вот товарища Сталина сможешь?
– Я-то? Точно не смогу.
– А Гагарина сможешь?
– Тоже нет.
– А как же ты его тогда нарисовал?
– Это мальчишка соседский такую красоту нам сделал, – не выдержала хозяйка. – Не всех еще задурили эти безделушки новые, появляются еще в хороших семьях дети правильные! – И, вздохнув, добавила: – На них вся надежда.
– Ваша правда. – Гость посмотрел на хозяйку. – Как вас, извините, по батюшке?
– Мария Ивановна я, Лепницкая в девичестве. – Ее голос вдруг стал благородно сильным. – Но вот уже тридцать два года как Таранова.
– Очень приятно, Мария Ивановна. – Гость встал, по-армейски расправил плечи. И, держа руки по швам, громко объявил: – Майор запаса Виноградов Евгений Константинович! – И поклонился.
От такой церемонности Мария Ивановна засмущалась и тоже ответила глубоким поклоном.
– Ну что, Кузьмич, одолеем мы все же с тобой эту гадость на заборе?
– Надо сначала с мальцом договориться, – ответил Кузьмич.
– Ой, я с его родителями, если нужно, могу поговорить ради такого дела! – вызвалась Мария Ивановна. – Все лучше, чем шляться где попало или в компьютеры утыкаться!
– Не надо, Маша, тебе ни с кем говорить, – сказал Кузьмич. – Я сам все сделаю.
– Ну, значит, завтра приводи этого самородка, будем личность, глыбу настоящую рисовать! – поднялся гость. – А потом и клопов, гадящих под заборами, изловим!
После его ухода Кузьмич весь вечер молчал.
Кузьмич проснулся в хорошем настроении. Ему снилось, что он молодой, даже мальчик еще, и они с дедом косят сено. Синее небо, зеленая трава, он собирал землянику и ловил кузнечиков. А потом они с дедом пили квас. Кузьмич был очень рад увидеть своего деда, тем более сейчас, когда уже начал забывать, как тот выглядел.
На Парковой улице он собрал все подписи, что мог. Сегодня по плану была улица Восьмого Марта и еще Розы Люксембург, если успеет. Мария Ивановна уже не бранила мужа, ей стало нравиться, что он наконец нашел себе занятие: все лучше, чем просиживать перед телевизором или заливаться пивом. Когда дед выходил, она даже почувствовала гордость за него, за его большое дело.
– «Не за-би-рай-те на-ше счас-тье!» – вслух прочел Кузьмич. – Это еще что за хреновина?
Он огляделся, хотя понимал, что тот, кто это сделал, уже давно далеко. Какое-то время дед еще постоял и подумал, что делать дальше: закрашивать забор или пойти собирать подписи? Решил все-таки пойти за подписями и заодно поспрашивать: не видел ли кто чего?
Улица Восьмого Марта почти не отличалась от Парковой – тоже уже обзавелась разномастными высокими заборами. Но на этой улице Кузьмича встречали уже не так радостно и не так охотно звали на чай, что деду было немного обидно. Да и знал его тут не каждый. Тем не менее еще пять человек поставили под его обращением свои подписи.
Дед уже собирался домой, на обед, как в старые времена, но перед этим решил заглянуть еще в один дом. На деревянном заборе у которого он увидел похожую надпись краской из баллончика: «Не отдавай парк ворам!», только здесь внизу была еще и подпись: «Индифферентный протест». Слово «индифферентный» Кузьмич прочитал по слогам, потом добавил: «Дебилы малолетние» – и постучал по забору. Калитка была открыта, и он, не дожидаясь ответа, зашел во двор.
Двор был небольшой, но очень ухоженный. Дорожка к дому, выложенная из камней, обрамлялась белыми бордюрами, под окнами ровно высажены цветы, сбоку к дому примыкал гараж со свежевыкрашенными металлическими дверьми.
«Наверное, немцы», – подумал Кузьмич. Но отчего тогда такой контраст между наспех поставленным деревянным забором снаружи и всем обустройством и аккуратностью двора внутри?
– А ну, стоять! Ты кто такой? Чего надо? – Из дома вышел мужчина в камуфляжной майке и с двустволкой наперевес.
– Мужик, ты чего? Я сосед твой, спросить про надписи на заборе пришел.
– А чего тут спрашивать?
– Мне сегодня тоже написали, вот я и хотел узнать: не видел ли кого? Кто мог сделать?
– Ты на какой улице живешь?
– На Парковой.
– Гхм, заходи! – скомандовал хозяин.
Они вошли в дом.
– Только обувь на улицу!
Это было сказано очень строго, и Кузьмич выставил свои ботинки за порог. Они сели в кресла перед круглым журнальным столиком. Кузьмич успел мельком изучить окружающую обстановку: в мойке груда посуды, на полу сор, а по всему дому расставлено множество горшков с цветами, причем некоторые уже начали желтеть.
– Цветы любите?
– Жена.
– Что жена?
– Жена. Любит. А у меня от них в глазах. Рябит.
– А где она?
Хозяин не ответил, начал рассказывать:
– Сегодня ночью, часа в четыре, слышу – ходит кто-то у забора. Думаю – опять наркоманы. С весны я их отучил закладки тут свои искать. Значит, либо новые, либо те же, осмелевшие. Соли дуплет зарядил – и к нему. Гаденыш ушастый попался, я когда калитку открыл, он уже метров на двести ушел, а у ИЖ-39, начиная с пятидесяти метров, прицельная планка закрывает обзор. Утром вышел – весь забор, сука, расписал! Оказывается, это не наркоман, а художник хренов был. Тебя как звать?
– Толя.
– Женя. – Хозяин протянул Кузьмичу широкую ладонь. И сразу продолжил: – Толя, а вот ты в курсе, что после того, как американцы вошли в Афганистан, производство опиумного мака увеличилось там на три тысячи двести процентов? Три тыщи двести! И это официальные цифры ООН!
– Это наркотики, что ли?
– Это – героин. Вот и идет эта гадость от них сюда к нам. А потом мразь эта обколотая детей насилует!.. Ах да, ты про жену спрашивал? Жены давно уже нет, – Женя глубоко вздохнул, – цветы вот только свои оставила. Я их, бывает, даже поливать забываю, а все стоят.
– Соболезную...
– Да ты че, сосед?! На даче она, неделю уже там колупается. А толку-то, картошку все равно покупать будем! Значит, так, Толя. Говоришь, ты с Парковой улицы?
– Ну да.
– Пойдем, кое-что покажу.
Хозяин отвернул край ковра в кухне, там в полу был вырезан квадратный люк. Женя потянул за блестящее медное кольцо и поднял крышку.
Коротко распорядился:
– Спускайся!
Высота погреба позволяла даже выпрямиться в полный рост. На аккуратных полках стояли банки с соленьями и вареньем, лежали сетки с картошкой и высыпанный лук. А еще были какие-то канистры и бочки.
– Это стратегический запас, – гордо заявил хозяин, – на случай войны. А теперь пошли, еще что-то покажу.
Они вылезли из погреба, и Женя достал откуда-то пустой баллончик. На него была наклеена бумажка с надписью: «Парковая улица, дом 11. Бетонный забор».
– Смотри, что этот дебил оставил. Я поражаюсь, как за двадцать лет на этой американской херне, на мультиках их дурацких, на этих фильмах, игрушках не нормальные люди выросли, а идиоты настоящие. Ну ты себя вспомни, ну вот ты подписывал бы баллон с краской? Это уму непостижимо просто. Убили нацию!
Кузьмич засиделся на добрых пару часов. За неделю без жены Женя соскучился по разговорам, хотя в данном случае был уже не разговор, а длинный монолог. Он рассказывал об отрицательном влиянии видеоигр на формирование собственного мышления у детей, о том, что не-ограниченный доступ к информации в интернете обесценивает ее, о том, что снижение рождаемости напрямую связано с ростом благосостояния и увеличением разделения туда. Оказалось, что он отставной военный. Вышел на пенсию полгода назад, решил отдохнуть с семьей немного. И вот неделю назад – уже отдохнуть от него – жена уехала на дачу, а дочка – в общагу...
Своей военной прямотой и напористостью Женя даже располагал к себе, и Кузьмич не особо сопротивлялся его обработке. Да и торопиться ему было некуда. Перед уходом он забрал пустой баллон с адресом и теперь направился прямо к указанному дому. К дому бывшего главного инженера.
9
Первую пару Олег проспал дома, вторую – в универе и только к третьей более-менее пришел в себя. Основы черчения и проектирования – один из тех предметов первого курса, которые давались Олегу хорошо. С чертежом «земляного полотна на разных типах грунтов» он справился за полпары, препод похвалил его и отпустил домой. Олег пошел в кофейню.
Кофейня «В любое время» открылась недавно, но уже привлекала молодежи больше, чем маленькое «Антикафе» напротив. Теперь появилось четкое разделение: кому важнее было поговорить, продолжали собираться в «Антикафе» и выглядели еще страннее, чем раньше; остальные перекочевали во «В любое время».
У входа Олег столкнулся с девушкой. Она чуть не пролила кофе. Девушка сладко пахла цветами или ягодами, и Олег подбирал слова, уставившись на нее.
– А можно с вами познакомиться? – неожиданно начал он.
– Может, хоть извинишься сначала? – сказала девушка, держа подставку с двумя бумажными стаканами кофе, по которым стекали маленькие темные капли.
– Извини.
Они стояли на крыльце, заслоняя собой вход.
Вдруг кто-то, пытавшийся выйти, приоткрыл дверь:
– Ну, вы или туда, или сюда. Определяйтесь!
Девушка отшагнула в сторону.
– Ненормальный, – сказала она, резко развернулась и ушла.
Олег так и не понял, в чем дело, пожал плечами и зашел внутрь. Зал был полупустой. Почти все столики свободны, из-за этого Олегу стало как-то неуютно, неловко. Занят был только тот, что у стойки, там парень с девушкой обсуждали новое интервью Дудя. Но в дальнем углу, на любимом месте, уже сидели Митя, Лиза и Андрей. Олег видел их, однако не спешил подходить, он не хотел рассказывать о вчерашней ночи и о том, что облажался с разрисовкой заборов. Лиза сидела, опираясь спиной на окно, и, когда заметила Олега у кассы, энергично замахала руками, подзывая к себе.
– Ты вовремя, как раз Лиза рассказывает, – сказал Андрей подошедшему Олегу. – Садись быстрей, сейчас самое интересное начнется. Продолжай, Лиз.
– Спасибо, Андрей, что бы я делала без тебя? Я продолжу, да? В общем, рисовала я стрелочки эти от самой остановки и до...
– Подожди, что за стрелочки? Ты Олегу-то расскажи. Да, Олег?
Олег в это время громко всасывал облепиховый раф через трубочку и не реагировал.
– Олег! – повторил Андрей. – Ты с нами?
– Да-да. Я слушаю.
– Че ты такой серьезный? Давай-ка нарисуем тебе...
Митя не успел договорить, потому что его перебила Лиза:
– Так, вы слушать будете? Помолчите пока. Повторяю для тех, кто не слышал. Пока я вчера шла к своим заборам, все время смотрела под ноги, светила фонариком и смотрела. И поняла, что заборы, стены и так далее – это то, что мы замечаем. А почему? Потому, что это нам мешает. Мешает пройти, мешает проехать, преграждает путь, короче. А вот то, на что мы внимания не обращаем, – чаще всего это то, что нам не мешает. Я вот, пока шла, все время смотрела под ноги – потому что не видно дороги, потому что там может быть яма, лужа или что-то еще, что мне не даст пройти дальше. И мне приходилось обращать внимание на то, на что я да и все мы чаще всего внимания не обращаем. И тогда меня осенило! Я поняла, что должна оставить свое послание не на заборе, а на асфальте. Я нарисовала стрелками путь от нескольких остановок до площади этой, ну, центральной в парке, а на брусчатке написала: «Надоело, что уже 2000 лет сравнивают с овцами? Присоединяйся». И хештег: «жизньпарку».
– Лизок, слушай, ну ты нас всех переплюнула! – сказал Андрей, подсел к девушке и приобнял ее. – С такой любовью к асфальту еще никто не относился.
Все засмеялись, а Лиза только улыбнулась и заметила: «Дурак».
– Теперь вы, пацаны. Рассказывайте, че делали?
Митя рассказал, как возле одного из домов его чуть не застукали, как он успел убежать, а обернувшись, увидел силуэт с ружьем. Зная Митю, ему не особо поверили, но остроту опасности дела, которое они начали, ощутил каждый. Потом подошла очередь Олега. Он долго отшучивался, потом говорил, что ничего не сделал, и ребята думали, что он и тут шутит.
– Я правда почти ничего не написал. Рассказывать долго, да на самом деле я и сам сейчас понимаю, что это хрень какая-то. В общем, я уехал на ночной электричке от вокзала до Фрунзе-1, а оттуда бежал домой.
– «Он уехал прочь на ночной электричке», – пропел Митя.
– Ага. Добежал я до парка, а на улице уже светает, народ появился. Ну, и я только на одном заборе, и то по своей улице, написал. И все. В общем, так.
– Ну а что написал-то? – спросила Лиза.
– Я написал: «Не забирайте наше счастье».
– Круто. Так лаконично и в то же время так понятно. Очень крутой лозунг, надо его запомнить, – похвалила Лиза.
– А по-моему, можно уже начинать мерч с таким лозунгом продавать. Потенциал есть, – сказал Андрей и продолжил грызть зубочистку.
– Скажешь тоже! Мы это не ради денег делаем! – возмутилась Лиза.
– А может быть, в этом и проблема? – спросил Андрей.
– Что ты хочешь сказать?
– Ну, я не про тебя сейчас, а в целом, про людей. У нас же много кто не ради денег работает. Вот сейчас посади сюда двух человек (по-моему, даже где-то такой эксперимент проводили), не знаю, там среднестатистического учителя и, например, владельца этого «Антикафе», и кто счастливее будет? Ясно, что не учитель, если, конечно, он откровенно будет с тобой говорить. Ты наших преподов вспомни – вот кто точно не ради денег работает. Это здорово, благородно, но так тупо, если подумать. Где тогда вообще брать деньги?
Фраза явно задела Лизу. Она нахмурила брови и горячо бросилась доказывать, что не в деньгах вообще счастье и неважно, кто и сколько зарабатывает. Важно совсем другое. А счастье – в заботе о ближних, в справедливости и свободе.
С этим спорить никто не стал. На том и порешили.
В кофейне просидели до самых фонарей. Расплатились по дружбе – кому сколько не жалко (больше всех не жалко было Лизе), а потом спокойно разошлись по домам. Результаты их ночной вылазки отслеживать было еще рано, а завтра всем нужно было на пары.
На крыльце своего дома Олег увидел чьи-то чужие запачканные ботинки.
«Что еще за гости? – подумал он. – Неужели меня кто-то видел ночью?» Он в нерешительности стоял на пороге, пока мама не увидела его в окно.
– А ты чего стоишь? Заходи давай, у отца с тобой серьезный разговор, – сказала она, открыв дверь.
От слов про серьезный разговор Олег занервничал. Пройдя в зал, он увидел отца, сидящего в своем кресле, а рядом пожилого мужчину с их улицы.
– А, Олег. Садись с нами, я хочу у тебя кое-что спросить.
– Да, что такое?
– Олег, скажи мне еще раз, как ты и твои друзья, гхм, по творчеству, – слово «творчеству» отец произнес медленно, будто сомневаясь, подходящее ли оно, – как вы восприняли новость о строительстве храма?
– Ну как, не очень.
– Что значит «не очень»? Насколько это серьезно их задело?
– Ну, – Олег старался как можно внимательнее подбирать слова, – это всем не понравилось.
– А почему, не расскажешь нам?
– Вы же всё знаете, зачем повторяться? А в чем дело?
– Ах, ну да, ты же говорил. А не слышал ты, чтобы кто-то из твоих друзей собирался сделать что-нибудь по этому случаю?
– А к чему эти вопросы? Не понимаю! Меня в чем-то подозревают?
– А что ты мог натворить?
– Ничего, я же ночью дома был.
– А почему ты решил, что вообще что-то произошло ночью?
– Пап, хватит детектива строить! – Олег понял, что все-таки сболтнул лишнее. И согласно принципам ораторского мастерства, ухваченным в каком-то ролике по харизме, чтобы перевести диалог, задал вопрос: – Говори уже, что случилось?
– Вчера ночью какие-то... отморозки разукрасили несколько заборов по Парковой и дальше вглубь. Вот Анатолию Кузьмичу тоже досталось.
– А что написали? – спросил Олег.
– А написали: «Не забирайте наше счастье», – не выдержал и вступил в разговор Кузьмич. – Нет, ну какое счастье, я говорю? Пить с утра до ночи и вот эти поделки свои показывать друг другу? Они же напьются, а потом еще и к людям в дома лезут. И ко мне сколько раз заходили. Это же ужас!
– И вы думаете, что это я, что ли, сделал?
– А ты что так занервничал? – спросил Олега Кузьмич.
– Никто на тебя не думает, Олег, – вмешался отец. – Но раз ты в этой среде варишься, то наверняка что-то слышал.
– Ничего я не слышал. Это все? Я пошел.
– Нет, не пошел! – Голос инженера зазвучал повелительно. – То, что ты не выдаешь тех вандалов, говорит о том, что ты их знаешь. Это, конечно, глупо, ведь они делают подлость, но хотя бы мужественно. А вот забор закрасить все равно кому-то нужно. Не им, так тебе. Поэтому завтра ты пойдешь помогать Анатолию Кузьмичу закрашивать то, что ваша компания там понаписала. Все понятно?
– Понятно, – не стал возражать Олег.
Несправедливо будет, если из-за забора Кузьмича пострадает кто-то другой. Поэтому он молча ушел в свою комнату.
10
– А ты тоже там, что ли, бываешь? – начал разговор Кузьмич, разводя серую краску для забора.
– Да я никого там не знаю, изредка только, когда делать нечего, хожу туда, – удивительно для себя легко соврал Олег.
– А вот ты мне тогда скажи, до сих пор не пойму: какого вы там нашли? Мы в ваши годы ходили на хоккей, в театр, на концерты ходили, в кино, даже на дискотеки, в конце концов! А вы… Ну, понимаю, что полезное бы там было или хотя бы интересное, а так... Ну вот чем вы там занимаетесь, когда собираетесь?
– Ничем.
– Пьете вы! Че я вас, не знаю?
– По себе судите? – спросил Олег и сам испугался своей дерзости.
– Это потому, что ты трудом не воспитывался, так себе позволяешь говорить. А вот попал бы ты в армию – там быстро правильный язык развивается.
Молчание продолжилось. Дед развел краску, достал два валика и одну большую кювету. Потом дал Олегу деревянный черенок и сказал: «Насаживай».
Олег покрутил его в руках. Ручка у валика была уже старая, заляпанная краской, но губка новая. Он засунул заостренный конец черенка в полую ручку, но та держалась некрепко, болталась.
– Красить умеешь? – спросил Кузьмич.
– Не знаю.
– Че не знаю? Ты либо умеешь, либо нет. Как можно не знать?
– Я же не пробовал, откуда я могу знать?
– Ну так пробуй!
Олег окунул валик в кювету целиком, тот напитался краской и стал тяжелым. Кузьмич предусмотрительно сделал пару шагов назад.
Оставляя след из капель на земле, Олег смачно влепил валик в забор, потом покатил его вверх. С краев валика, не так плотно прижатых к забору, как середина, в него полетели холодные капли краски. Олег злился, но думал, что так и должно быть. А когда он повел валик вниз, тот слетел с черенка и упал на землю.
– Да кто ж так делает?! – взвился Кузьмич. – Так и говорил бы: не умею. Вам только кнопки нажимать, больше ни черта не можете. А мать твоя говорила еще, что художник. Тоже мне, художник! Еще и валик весь в земле. Давай убирай теперь, а то крошки на заборе все будут!
Олег взял валик и стал брезгливо смахивать с него черную землю.
– Все? – спросил Кузьмич. – Теперь смотри: краски берешь немного, чтоб не брызгало. Если взял много, раскатай тут, а то все на тебя полетит. Ведешь сверху вниз, а потом уже это раскатываешь. Вопросы?
Олег вяло помотал головой.
– Ну вот и хорошо. Забор должен быть однообразный по цвету. Был коричневый, теперь будет серый. Потому что коричневой краски на заводе не было… – сказал Кузьмич и рассмеялся. – Шучу, конечно. Просто коричневую не пронес! – теперь он расхохотался уже во весь голос.
Олег тоже улыбнулся, но больше от высокомерия, потому что шутка показалась ему совсем не смешной.
– А теперь возьми вот этот саморез и вкрути его в дырку на ручке.
– А чем вкрутить-то?
– А ты смекалку включи. Смекалка – главное оружие русского человека. Вот ты русский человек?
– Пока да, – сквозь зубы процедил Олег.
– Что значит «пока»? Ты раз и навсегда стал русским человеком, когда здесь родился, хочешь того или нет. На шуруповерт, вкручивай.
Олег взял шуруповерт и стал неуклюже прицеливаться. Ему повезло, что к магнитной бите шляпка самореза прилипла сразу, оставалось попасть в крестовину. Олег надавил на пуск. Шуруповерт зажужжал, саморез закрутился, но никак не входил в черенок.
– Че он не вкручивается-то?! – вдруг громко, как первоклассник, спросил Олег.
– Ты, во-первых, дави хоть немного на саморез, – посоветовал Кузьмич.
Олег надавил так, что саморез вылетел в сторону, а бита шуруповерта разодрала палец в кровь.
– Твою мать!
– Вот тебе второй урок: посмотри, в какую сторону шурупер крутит.
– Как в какую? Откуда я знаю? – огрызнулся Олег и приложил палец к языку.
Кровь на вкус была соленая и металлическая.
– Ну, он может закручивать, это по часовой, а может раскручивать, это против. Нажми. Сейчас он куда крутит?
– Он быстро крутит.
– А ты послабже на кнопку дави.
– Против.
– Ну а что ты тогда хотел? Ты же раскручивал. Ты б его никогда не закрутил.
– И что дальше?
– Видишь, на рукоятке еще одна кнопка? Нажми ее, и ты поменяешь направление.
Олег все-таки вкрутил саморез в черенок. С трудом и криво, но все же.
– Ладно, боец, пока начинай красить, а я пойду пластырь поищу. Задача ясна? – спросил Кузьмич.
– Ага.
– Не ага, а так точно! Вопросы есть?
– Не-а, – уже назло продолжил Олег.
– Ну вот и хорошо. Ты начинай, я сейчас вернусь.
Вяло и нехотя Олег водил валиком по забору и думал: «Не нарисовать ли чего теперь, когда есть целое ведро краски?»
Металлические листы, из которых был составлен забор, оказались с бороздками, и Олегу приходилось надавливать на валик или водить несколько раз по одному месту, чтобы закрасить коричневую краску. Казалось, старика нет уже целую вечность. Олег хотел хотя бы узнать время, но вымазанными в краске руками доставать телефон не стал. Зато заметил несколько кистей, лежавших рядом с ведрами, и в нем проснулся художник.
Жены не было дома, и Кузьмичу пришлось самому искать пластырь. Он пошарил на полке в шкафчике, стоявшем в прихожей, куда бросали всякое барахло, вроде садовых перчаток и батареек. Потом порылся в шкафчиках на кухне, в гостиной, так и дошел до спальни. Полки в спальне были исключительно собственностью жены, поэтому он искал поначалу очень бережно, аккуратно перекладывая и отодвигая то, что было внутри. Но полок в большом шкафу с зеркальными дверцами было много, и Кузьмич, ворча под нос, шарил в них уже как придется. Аптечка нашлась в прикроватной тумбочке, а в ней целый рулон лейкопластыря. Успокоившись, Кузьмич не торопясь пошел на улицу к Олегу.
К тому моменту, как дед вернулся с пластырем, Олег уже забыл про свою рану, с головой уйдя в работу. Он даже не заметил, как за спиной появился Кузьмич. Сейчас он был полностью увлечен красками. Тонкой кисточкой Олег проводил линию за линией. Точные и ровные, они на глазах оживали, превращаясь из хаотичных полосок в яркий и узнаваемый силуэт. Кузьмич молча стоял сзади и улыбался.
Олег, обернувшись, вздрогнул:
– Ну вы меня напугали! Вы давно тут стоите?
– Немного. Все-таки не обманула твоя мама насчет художника, да?
Олег улыбнулся:
– Я просто увидел кисточки и решил немного украсить, а то совсем не очень было.
Он отошел на пару шагов и взглянул на то, что получилось: в пустоте парил космонавт, кислородная трубка как пуповина соединяла его с Землей, а из разбрызнутых валиком точек получились сверкающие звезды.
– Я пока не закончил. Пойдет? – Олег ждал ответа, а дед задумался. – Или брать валик?
– Так тут, наверно, еще зеленая и голубая нужны…
– А даже... – Олег чуть не сказал, что удобнее будет баллончиком, но вовремя остановился. – Даже желтой немного не помешает.
Кузьмич принес все банки с краской, что у него были, даже те, где краска засохла. Потом Олег попросил у него губку для мытья посуды и газету, ими он хотел придать текстуру. Но капельки краски быстро сливались друг с другом, и получался сплошной слой. Олег ждал, пока верхний слой схватится, и добавлял мелкие детали вручную, чтобы немного оживить Землю. Кузьмич замочил валики в растворителе и предложил Олегу кювету использовать как палитру.
Незаметно наступил вечер. Люди возвращались с работы, и среди них не было ни одного, кто не обратил бы внимания на работу Олега. Интересовало в основном три вопроса. Все ли у Кузьмича в порядке? Сколько стоит? И почему космонавт? Но были и необычные. Например, Леха, проходя мимо, спросил, не собирается ли Кузьмич открывать галерею и не нужна ли ему краска – подешевле, конечно. Тот ответил, что пока нет.
К тому моменту, как они закончили, небо осветилось последним на сегодня ярко-алым светом, подогревая кремовые, с красноватым отливом облака, а с другой стороны уже загорался полумесяц луны.
– Смотри, у нас Земля потекла, – сказал дед. – Надо было баллончиком. Да ладно.
– Не, я сейчас затру. – Олег взял губку с растворителем и убрал потек.
– Слушай, ну хорошо все равно получилось.
– Да, для первого раза даже очень неплохо. У меня не всегда на холсте так легко получалось.
– Ну вот, а ты говорил, что не рисуешь на заборах. Можешь сегодня отцу сказать, что теперь рисуешь.
Они посмеялись. Олег, отказавшись от чая, тепло попрощался с дедом и, насвистывая, пошел по Парковой улице домой.
11
Следующим вечером кто-то постучал прямо в окно Кузьмичу. Стучали настойчиво и сильно, казалось, вот-вот стекло треснет. Кузьмич взял кочергу и со словами: «Иду я! Хорош тарабанить!» – пошел открывать.
За дверью никого не оказалось. Кузьмич высунул на улицу голову и осмотрелся. Тоже никого.
– Эй! Кто здесь? – крикнул он и вышел за порог.
Послышался хруст шагов, и дед вспотевшей рукой крепче сжал кочергу.
– Здорово, сосед! Ты че, кочергой меня хотел?
– Да я, это… Мало ли? – Кузьмич пожал плечами.
Только сейчас он узнал соседа с улицы Восьмого Марта, у которого был в гостях и который дал ему брошенный баллон с адресом. Кажется, Женя. Да, точно, Женя.
– Ну да, в наше время... Я еще утром хотел зайти, да думаю, спишь. На забор твой засмотрелся. Это что за Джоконда в космосе?
– Какой там... – начал Кузьмич, но его перебила жена:
– А что вы на проходе? Давайте заходите в дом. Заходите, заходите. – Она чуть не за руку повела гостя в дом.
Несмотря на протесты хозяйки, Женя разулся и оставил ботинки в узкой прихожей, заставленной банками с соленьями.
Далее следовала кочегарка, дверь в нее рассохлась, и Мария Ивановна, идущая первой, с трудом ее открыла, в оправдание пояснив:
– Я деду уже который год говорю: поменяй дверь. Да от него не дождешься же!
– Маша, не сейчас, – остановил ее Кузьмич.
Они вошли в зал. Под узорным ковром скрипели доски пола. У окна стоял стол, вдоль одной стены – недавно перетянутый диван и кресла, а напротив – польская стенка из цельного дерева, купленная по большому блату, с телевизором в центре. Пока доходил чайник, хозяйка расспрашивала гостя обо всем. Женя рассказал, что живут они здесь только первое лето, раньше дом принадлежал бабке жены. Та всю жизнь отпахала на железке и наравне с мужиками укладывала рельсы БАМа. И померла она из-за врачей нынешних, а вовсе не от старости… Тут все трое признали, что таких людей («стержневых», как выразился гость) нынче почти не осталось.
– А вы к нам по делу или так, в гости просто заскочили? – наконец поинтересовалась хозяйка.
– А я как гонорея – никогда не бываю «просто так», – сказал Женя и зычно засмеялся. – Я Кузьмичу – можно же, да, по батюшке? – я Кузьмичу у себя на заборе показал, с позволения сказать, художества, а сегодня прохожу мимо – смотрю, у Кузьмича все чинно, со вкусом и никаких надписей как не было. Только бесстрашный русский космонавт с высоты смотрит на нашу необъятную родину и блюдет ее покой!
– А мне вот сначала не понравилось, вырви глаз просто, но сегодня уже начинает нравиться. Всяко лучше, чем каракули этих дебилов малолетних! – сказала хозяйка, ставя перед гостем кружку с чаем.
Чуть-чуть при этом пролилось, и кружка оказалась в лужице.
– Ой, извините! – смутилась женщина, но гость ее успокоил.
– Да ничего, я тоже весь на нервах после этих маляров! – великодушно сказал он. – Слушайте, а чай какой гарный у вас! Травяной какой-то?
– А это наш иван-чай, краснодарский. Как он появился, мы только его теперь пьем, это вам не шелуха из пакетиков.
– Слушайте, ну очень хорош чай!
Гость всем видом показывал, как по душе ему напиток, качал головой, прихлебывал и с наслаждением мычал.
– А вы знаете, – начал он, – что до открытия морского пути в Индию англичане с удовольствием пили наш, настоящий иван-чай?
– Хм? – удивился Кузьмич.
– Да, да! Но потом, конечно, им стало выгоднее брать почти забесплатно их чай, чем покупать хорошую вещь у своего противника. Всегда выгоду ищут, засранцы!
Пока не закончился чай, гость рассказывал о «Большой игре», борьбе между Англией и Россией за господство на Среднем Востоке, о крахе мировой финансовой системы, потому что она построена на финансовых пузырях, о том, что мир ждет большая война и приближается расцвет национализма на Западе, о глобальном потеплении и изменениях климата. В общем, о тех вещах, от которых сейчас все были бесконечно далеки.
– Слушай, это тебе без жены так скучно? – с улыбкой спросил Кузьмич.
– Да боже упаси! Мне без нее хоть и скучно, но свободно. А пришел я по делу.
– Та-ак.
– Кузьмич, нарисуй мне такую же красивую хиромантию на заборе!
– Не получится...
– Все получится. На дереве тоже нормально будет, если подкрашивать раз в год. Ты мне, главное, контуры обозначь. Только не космонавта. А вот товарища Сталина сможешь?
– Я-то? Точно не смогу.
– А Гагарина сможешь?
– Тоже нет.
– А как же ты его тогда нарисовал?
– Это мальчишка соседский такую красоту нам сделал, – не выдержала хозяйка. – Не всех еще задурили эти безделушки новые, появляются еще в хороших семьях дети правильные! – И, вздохнув, добавила: – На них вся надежда.
– Ваша правда. – Гость посмотрел на хозяйку. – Как вас, извините, по батюшке?
– Мария Ивановна я, Лепницкая в девичестве. – Ее голос вдруг стал благородно сильным. – Но вот уже тридцать два года как Таранова.
– Очень приятно, Мария Ивановна. – Гость встал, по-армейски расправил плечи. И, держа руки по швам, громко объявил: – Майор запаса Виноградов Евгений Константинович! – И поклонился.
От такой церемонности Мария Ивановна засмущалась и тоже ответила глубоким поклоном.
– Ну что, Кузьмич, одолеем мы все же с тобой эту гадость на заборе?
– Надо сначала с мальцом договориться, – ответил Кузьмич.
– Ой, я с его родителями, если нужно, могу поговорить ради такого дела! – вызвалась Мария Ивановна. – Все лучше, чем шляться где попало или в компьютеры утыкаться!
– Не надо, Маша, тебе ни с кем говорить, – сказал Кузьмич. – Я сам все сделаю.
– Ну, значит, завтра приводи этого самородка, будем личность, глыбу настоящую рисовать! – поднялся гость. – А потом и клопов, гадящих под заборами, изловим!
После его ухода Кузьмич весь вечер молчал.