* * *
Помнится, в 1968 году меня приятно удивил добрососедский характер отношений в Сибири между русскими и татарами; особенно впечатляли их рассказы о том, как они ездили друг к другу в гости – «чай пить». Сам же я встречей с сибирскими татарами был просто очарован: они оказались людьми на редкость приветливыми, радушными, доброжелательными, красивыми и совершенно свободными от комплексов по поводу событий, произошедших на их земле четыре столетия назад (хотя и знали о них). Правда, общался я тогда исключительно с «сельскими тружениками». А вот от моего более позднего знакомства с представителями «национальной интеллигенции» впечатления оказались совсем другими.
В июле 1991 года я участвовал в работе круглого стола, посвященного обсуждению сценария фильма «Ермак» (режиссеров В. А. Краснопольского и
В. И. Ускова). Позиция присутствовавших на этом мероприятии членов Ассоциации татар Тюменской области «Сыбыр» была крайне жесткой и непродуктивной. Воспроизведя практически тот же набор «доводов», который ныне используют противники установки памятников Ермаку, они требовали, чтобы «покоритель Сибири» был показан в фильме как однозначно отрицательный персонаж, вызывая у русских лишь чувство глубокой вины перед татарами за содеянное 400 лет назад. Иные мнения, несмотря на всю их обоснованность, татарская сторона просто не воспринимала, и разгоревшаяся на круглом столе дискуссия (в которой между делом зашла речь и о желании сибирских татар иметь в России свою республику) оставила крайне неприятный осадок...
Складывается впечатление, что среди татарской интеллигенции сложилась весьма деятельная группа, которая одержима идеей во что бы то ни стало рассорить свой народ с русскими, для чего готова использовать любой повод – будь то фильм, памятник или национальные обиды многовековой давности. Влияние этой группы, конечно, не надо преувеличивать. Как заметил один из инициаторов присвоения тобольскому аэропорту имени Ермака директор Тобольской комплексной научной станции Игорь Ломакин, «в целом местные татары к Ермаку относятся сдержанно. Они не почитают его, как русские, но относятся терпимо». Вполне адекватные, образованные представители сибирско-татарской общественности тоже не редкость. Одним из них является глава Омской татарской культурно-национальной автономии Рафаэль Забиров, который заявил: «Ермак принес сюда государство Российское, чему мы рады. Поэтому, я думаю, таким людям, как Ермак, мы сейчас обязаны тем, что у нас прекрасная страна, крепкая, сильная. Мы живем в мире. Мы не делились, мы делали общее дело, государство Российское мы поднимали все вместе. Нам нечего делить, мы должны радоваться, что у нас такая прекрасная страна!»
О том, что Р. Забиров вовсе не одинок в этом своем мнении, свидетельствует и частота татарских свадеб, проводимых на территории созданного
А. Г. Елфимовым парка «Ермаково поле». Или, например, такой комментарий к ситуации, сложившейся вокруг установки поклонного креста дружине Ермака: «Я татарка, всю жизнь живем на Тюменской земле... В свое время мои бабушка и дедушка приехали ликвидировать неграмотность, стали основателями одной из школ в Вагайском районе. Я давно уже переехала в Тюмень, мои родные в районе. Никаких радикальных течений по вопросу установления памятника Ермаку нет. Это чисто пиар-ход госпожи Шамсутдиновой. Есть некоторые личности, как Шамсутдинова, Марганова, Абукин, которые жаждут власти, но никак не удается. А тут можно разжечь пламя из ничего. Не нужно обращать на них внимания, все само исчезнет. Мы не против никаких памятников».
Однако пока в информационном пространстве превалируют противоположные такой позиции мнения, в том числе распространяемые из-за рубежа. Их транслируют не только активисты Всемирного конгресса татар, но и не связанные с ним граждане, казалось бы, дружественных (и даже союзных) нам государств, и первое место среди них занимает Казахстан. Там еще накануне развала СССР разогревались страсти по поводу наличия в русскоязычной (как и весь Северный Казахстан) Павлодарской области города с названием Ермак и нахождения в нем памятника прославленному атаману, воздвигнутого в начале 1960-х годов от имени «благодарных потомков – целинников».
Так, преподаватель Казахского педагогического института им. Абая филолог Ж. М. Куанышалин (позднее известный как активный противник любых союзов с Россией) вопрошал со страниц журнала «Вопросы истории»: «Справедливо ли, что в Казахстане город, сельский район, ГЭС и другие объекты носят имя... завоевателя этих мест Ермака, там же ему воздвигнут величественный памятник, в то время как мало кто даже из лучших представителей казахского народа удостоен подобных почестей?» «В памяти казахского народа до сих пор жива рана, нанесенная ордой Ермака – разбойника и завоевателя, – возмущался на страницах журнала «Родина» писатель Смагул Елубаев. – Даже царская Россия не осмеливалась ставить памятник разбойнику там, где оставались его кровавые следы (о памятнике Ермаку в Тобольске, поставленном в 1838 году, г-н Елубаев, видимо, не знал. – Н. Н.). Но в советский период... партократия во главе с Никитой Хрущевым не только воздвигла монумент в честь главаря шайки, но и назвала его именем город в сердце (? – Н. Н.) Казахстана. Это был открытый, беззастенчивый жест неоколониализма».
Абсурдность этих заявлений и невежество их авторов состояли в незнании не только маршрута похода Ермака (вверх по Иртышу он продвинулся чуть дальше Ишима, то есть не дошел до Казахстана сотни километров), но и того, что Ермак в то время был, по сути дела, союзником казахов в борьбе с Сибирским ханством.
Столь же далекими от истины являлись утверждения директора Института истории, археологии и этнографии АН Казахской ССР академика М. К. Козыбаева. Он был не менее суров в характеристиках Ермака и в своих работах, опубликованных в 1990–1991 годах, называл его не иначе как «разбойник с большой дороги», «убийца в ранге святого». Козыбаев утверждал, что Кучум-де по этническому происхождению был казахом, что Сибирское ханство «имело непосредственное отношение к казахам» и потому поход Ермака – это один из эпизодов экспансии России против казахского народа.
В 1992 году памятник Ермаку в одноименном городе снесли бульдозером, сам город переименовали в Аксу, но антиермаковская кампания в Казахстане не затихала и все более превращалась в антироссийскую, чему в немалой степени посодей-
ствовал не кто-нибудь, а сам президент этой «братской» нам республики. В 1992–2016 годах Н. А. Назарбаев неоднократно говорил о завоевании и «колониальном порабощении» казахского народа Россией, и как ответ на эти заявления в Казахстане появилось целое направление в историографии, в котором все действия России в Сибири и Центральной Азии рассматриваются как однозначно захватнические, агрессивные. Одним из авторов таких работ является доктор исторических наук М. Ж. Абдиров. В своей книге, вышедшей в 2000 году, он пишет, что национально-освободительная борьба казахского народа против России началась «именно с хана Кучума», который-де остановил русское продвижение в Казахстан почти на целый век, и потому нужно «отдать должное его заслугам».
Надо ли после этого удивляться тому, какое направление получило развитие межнациональных отношений в суверенном Казахстане? Стоит ли поражаться массовому оттоку русского населения из этой республики, еще недавно считавшейся живым воплощением мечты о дружбе народов? А ведь начиналось все, казалось бы, с пустяка – с выражения недовольства сооружением памятника Ермаку...
* * *
В постсоветской России тоже немало историков, негативно воспринимающих личность Ермака. Так, известный исследователь екатерининской эпохи А. Б. Каменский еще в 1992 году сравнивал «сибирское взятье» с преступлением и заявлял, что оценки действиям таких фигур, как Ермак, надо давать именно с современных морально-этических позиций. В последнее время число подобных высказываний сильно возросло, но их авторы по-прежнему демонстрируют крайне слабое знание предыстории и истории похода Ермака.
Среди них кандидат исторических наук Ф. А. Бай-рамова, защитившая в 2006 году диссертацию о репрессированном в 1936-м историке Поволжья, апологете Казанского ханства М. Г. Худякове, но известная в первую очередь как активный деятель радикального движения за полную независимость Татарстана, дважды осужденная (условно) по статьям о разжигании межнациональной розни. Обратившись («как историк») к фигуре Ермака, она прежде всего стала отрицать наличие у него полководческих талантов, потому что «он завоевал только одну из столиц Сибирского ханства – город Искер. И то он не сам завоевал, а Кучум-хан ему позволил» и «на протяжении двух лет морил его и его войско голодом. А через два года Ермак попытался сбежать оттуда». Вот и все «сибирское взятье» в представлении Ф. А. Байрамовой! Никаких, стало быть, сражений и проявлений ратной доблести. У Байрамовой получается, что, сидя два года в осажденном Искере и погибнув при попытке сбежать оттуда, Ермак успел каким-то образом совершить «много жестокостей» против татар: «обокрал, убивал, насильно крестил жителей татарских деревень». Что ж, созданный воображением г-жи Байрамовой образ казачьего атамана, занимающегося крещением жителей, пожалуй, красноречивее всего показывает степень ее понимания реалий XVI века.
Кандидат исторических наук из Тобольска
З. А. Тычинских – признанный специалист по истории служилых татар Сибири и, как и Ф. А. Байрамова, противник установки любых памятных знаков Ермаку – неприятно удивила упреками своих оппонентов за стремление «возвести фигуру Ермака на самый-самый высокий пьедестал» и «создать вокруг него такой ореол сказочности, былинности». Неужели г-жа Тычинских не знает, что такой «ореол» Ермаку уже давно создан, и не какими-то современными энтузиастами, а русским народом? Ведь «покоритель Сибири» – один из самых любимых героев русского эпоса. Достаточно сказать, что большинство дошедших до нас исторических песен о событиях XVI века посвящено именно Ермаку. Изучению этого феномена посвящено немало работ историков и филологов, он даже является предметом диссертационных исследований.
Уделил ему внимание и крупный специалист по истории Сибири М. М. Громыко. «Большой популярностью пользовалась у крестьян фигура Ермака Тимофеевича, – пишет она в своей монографии о крестьянском менталитете. – Особенно значительным было его место на Дону и в среде уральских и сибирских крестьян. Здесь он приобрел даже некоторый ореол святости. Во второй половине XVII века голландец Николай Витсен писал о Сибири: «Русские, живущие в этой стране, еще до сего времени молятся на этого Ермака, смотря на его дело как на святое...» В 1842 году П. И. Мельников-Печерский в «Дорожных записках на пути из Тамбовской губернии в Сибирь» рассказывал о Приуралье: «Ермак живет в памяти жителей Пермской губернии, много преданий и песен о нем сохранилось до сих пор. В селах и деревнях у всякого зажиточного крестьянина, у всякого священника вы встретите портрет Ермака»... Это же отметил позднее П. И. Небольсин для Тобольской губернии».
Известно множество народных песен, легенд, сказаний, где Ермак действительно выглядит сказочным, былинным богатырем. И причины того элементарны и не имеют никакого отношения к какому бы то ни было шовинизму (в чем нередко обвиняется русский народ): поход Ермака стал одним из завершающих эпизодов тяжелейшей, изнурительной борьбы Руси с наследием ордынского ига и воспринимался народом как очередной акт отмщения за причиняемое врагами «зло». После свержения этого ига в 1480 году образовавшиеся на развалинах Золотой Орды «царства» (в числе которых был и Сибирский юрт) еще долго терзали Русь опустошительными набегами, сжигая села и города, уводя в рабство или убивая самым жестоким образом множество мирных жителей. О сожжении крымскими татарами Москвы в 1571 году уже упоминалось выше. В целом же о масштабах урона, наносимого стране осколками Золотой Орды, можно судить хотя бы по таким данным: в Казанском ханстве накануне его завоевания Иваном Грозным находилось не менее ста тысяч русских полоняников, а сколько их к тому времени было продано в рабство на рынках Крыма, Средней Азии и Северной Африки, вообще не поддается исчислению. В Крым с территории Московского государства лишь за первую половину XVII века было угнано не менее 150–200 тысяч человек. Это огромные потери для страны, численность населения которой на период с середины XVI по середину XVII века составляла всего 6,5–7 миллионов человек.
Впечатляют и дошедшие до нас воспоминания современников. Вот что, например, писал автор знаменитой «Казанской истории»: «И было тогда беды за многие годы от казанцев и черемисов больше, чем при Батые. Батый единожды Русскую землю прошел, как молнии стрела. Казанцы же не так губили Русь, никогда из земли Русской не выходили: когда с царем своим, когда с воеводами воевали Русь и посекали, как сады, русских людей... Многие грады русские разрушены, и травой и быльем заросли села и деревни, многие области опустели от варваров. И продавали русский плен в дальние страны, где вера наша неизвестна, и выйти оттуда невозможно...»
А вот слова князя Андрея Курбского, не понаслышке знавшего проблемы с обороной южных и восточных рубежей Московского государства: «Безчисленными плененьми варварскими, ово от царя перекопскаго, ово от татар ногайских, сиречь заволских, а наипаче и горши всех от царя казанского... уже было все пусто и за осмьнадесять миль до Московского места...»
Об обращении татар с русским «полоном» современники тоже оставили весьма красноречивые свидетельства. Как писал в середине XVII века французский военный инженер на польской службе Гийом Боплан, «самое бесчеловечное сердце содрогнулось бы при виде того, как разлучаются муж с женой, мать с дочерью, без всякой надежды увидеться когда-нибудь, отправляясь в прискорбную неволю, к язычникам-магометанам, которые наносят им бесчисленные оскорбления. Грубость их позволяет им совершать множество самых грязных поступков: обесчещивать девушек и насиловать женщин в присутствии их отцов и мужей и даже делать обрезание детям на глазах их родителей, чтобы обратить их в магометанскую веру. Наконец, самые бесчувственные сердца дрогнули бы, слыша крики и пение среди плача и стонов этих несчастных руссов... Эти несчастные разлучены, чтобы быть отправленными в разные стороны: одни – в Константинополь, другие – в Крым, третьи – в Анатолию и т. д.».
Для защиты мирного населения от татарских набегов правительство шло на беспрецедентные по масштабам и дороговизне меры: от польской границы до предгорий Урала была построена непрерывная цепь укреплений, состоящая из крепостей, валов, частоколов, надолб, засек. Вдоль этой «черты» (представлявшей собой, по сути, древо-земляной аналог Великой Китайской стены, прикрывавшей Поднебесную от вторжений из степи) были размещены внушительные военные силы, была до совершенства отлажена разведывательно-сторожевая служба, однако полностью пресечь вражеские вторжения эти меры не смогли. Покончить с исходящей от осколков Золотой Орды опасностью удавалось только после их включения в состав России. Поэтому нетрудно представить, какой отклик должна была получить в стране весть о том, что уже не грозный царь, а какой-то казачий атаман разгромил еще одно «татарское царство»!
На большей части российской территории реальная сторона событий, связанных с именем Ермака, вскоре забылась, но память о нем как великом ратоборце, народном заступнике и герое навеки осталась, воплощаясь даже в былинные образы, вплоть до превращения знаменитого атамана в соратника самого Ильи Муромца. Как заметил один из лучших знатоков русского фольклора Л. Н. Пушкарев, «сам факт превращения казачьего атамана в русского богатыря следует рассматривать как феномен народного сознания, как оценку подвига исторического деятеля народом».
Примечательно, что никто из первопроходцев, пошедших далее в Сибирь по проложенному Ермаком пути, не был удостоен подобной чести и славы. И понятно почему: они уже воевали с народами, которые, в отличие от татар, были неизвестны в коренной России. По той же, в принципе, причине не стали героями испанского народа конкистадоры, завоеватели Америки: их противник, в отличие от мавров, был на родине тоже неизвестен. Тем не менее многие историки и публицисты любят уподоблять Ермака конкистадорам типа Кортеса и Писарро, а индейцев – сибирским аборигенам. Но это крайне некорректные сопоставления. Во-первых, ни ацтеки, ни майя, ни другие индейские племена никогда не совершали набегов на Испанию и не угоняли тысячи ее жителей в рабство. Во-вторых, военно-техническое превосходство европейцев над их противником в Новом Свете не идет ни в какое сравнение с военным превосходством русских над татарами, о чем уже шла речь выше. И в-третьих, совершенно несопоставимы судьбы большинства аборигенов Америки и Сибири: хорошо известно, что если общая численность коренного населения, проживавшего, например, на территории США, с XVI до начала XX века в несколько раз уменьшилась, то на пространстве от Урала до Тихого океана она за это же время в несколько раз увеличилась...
* * *
В обращениях татарской общественности в инстанции по поводу «восхваления Ермака» обычно красной нитью проходит мысль о необходимости уважительного отношения к национальным чувствам любого народа. Мысль, безусловно, верная. Вот только одна незадача: «подписантами» почему-то не учитывается, что их выпады против Ермака, основанные на незнании исторических фактов или их тенденциозной трактовке, тоже могут оскорблять чьи-то национальные чувства. Особенно если в своем критиканском раже иные татарские активисты доходят до абсурдных обвинений Ермака в никогда не совершаемых преступлениях и даже до сравнений его с... Гитлером (как это делает, например, кандидат филологических наук Насия Уразова).
А ведь речь в данном случае идет об очернении не просто любимого героя народных преданий, а знаковой фигуры нашей истории, запечатленной, кстати, в ряду ее выдающихся деятелей на памятнике «Тысячелетие России» в Великом Новгороде. С фигурой атамана Ермака связаны события глобальной для целого континента значимости. Они по достоинству оцениваются историками и уже давно привлекают внимание своим высоким драматизмом людей творческого склада, и в первую очередь писателей.
Да и как не привлечь? Отряд казачьей вольницы, уйдя от утеснений с Волги на Каму к позвавшим их для защиты купцам Строгановым, отправляется в неведомую Сибирь, кажется, на верную (ввиду близкой зимы) гибель. Но, очутившись в «незнаемой», суровой стране за сотни верст от родной земли, эта предоставленная самой себе горстка людей, эта «частица Руси, далеко залетевшая», три года держится в Сибири, побеждая многочисленных врагов и обретая нежданных друзей. Казачья дружина отчаянно сопротивляется превратностям судьбы, тает, претерпевает величайшие из мыслимых в то время невзгод, и все это в одной лишь надежде на помощь Руси. Кроме вражеских стрел на них обрушиваются лютые морозы, болезни и голод. Многоопытный в интригах и ратных делах противник пускает в ход всю свою военную мощь и неистощимое коварство, нанося казачьему войску как массированные, так и тонко продуманные, неожиданные удары. Ермак воочию являет самоотверженность и личное мужество, незаурядный воинский и дипломатический талант, и хотя не избегает роковых ошибок, но не теряет власти над войском и его доверия, оставаясь до конца верным «товариществу» и избранному пути. Вплоть до последнего боя Ермака его войско выходит с честью из всех передряг. И только гибель атамана, бывшего, судя по всему, инициатором и душой казачьего предприятия, заставляет его уцелевших соратников «уйти на Русь» – буквально перед самым приходом долгожданной подмоги... Разве это не драма, достойная внимания художников?
Простой перечень посвященных Ермаку литературных произведений составил бы целую книгу, однако суть всех содержащихся в них высказываний о «покорителе Сибири» сводится к признанию того, что именно благодаря ему наша страна существует в своих нынешних пределах. «Словно брешь пробил Ермак в стене, сдерживавшей напор колоссальных, пробудившихся в народе сил», – писал Игорь Забелин. Николай Коняев называл Ермака человеком, «продвинувшим Русь в сибирские просторы». Широко разошлись и слова Валентина Распутина, заметившего, что именно благодаря Ермаку и его дружине Русь обрела Сибирь и «стала Россией». Неужели очернители образа Ермака, пытающиеся воспрепятствовать установке ему памятников, не понимают, что своими действиями они оскорбляют и память этих достойнейших людей?
Ситуация вокруг поклонного креста в Тобольске не оставила равнодушным и нашего знаменитого путешественника Федора Конюхова. В своем письме главе администрации Тобольска М. В. Афанасьеву он напоминает: «Ермак со товарищи положили начало присоединению Сибири к России, что на века стало залогом ее могущества». За сооружение памятников Ермаку и присвоение его имени тобольскому аэропорту высказывались и другие медийные персоны: писатели Александр Проханов и Захар Прилепин, публицист Егор Холмогоров и журналист Сергей Мардан, публицист и телеведущий Анатолий Вассерман и многие-многие другие. На их стороне выступил и директор Института российской истории РАН Ю. А. Петров.
Порой выступления в защиту памяти о Ермаке носили крайне эмоциональный характер, как, например, у члена Союза писателей, тележурналиста и общественного деятеля В. Е. Хомякова, заявившего: «Сибирь без Ермака – это все равно что Россия без русских. Нужна ли нам такая Сибирь и такая Россия?» Не менее резки в своих суждениях были активисты казачьего возрождения, воспринявшие «наезды» на легендарного атамана как вызов казачеству и проверку его сплоченности. «Сможем ли мы, казаки, отказаться от своих героев в угоду никчемным личностям? Начнем ли мы каяться и становиться на колени, как это делают сегодня в США? Перепишем ли мы свою историю и историю России в угоду тем, кто повышает уровень межнациональной напряженности в нашей стране?» – с этими словами обратился к казачьей аудитории А. В. Бредихин – кандидат исторических наук и советник атамана одного из казачьих союзов.
Как видим, обострение межнациональных отношений в Сибири уже произошло, но вызвано оно было не намерением установить поклонный крест Ермаку или присвоить его имя тобольскому аэропорту, а протестными выступлениями, организуемыми некоторыми представителями татарской общественности. Именно их действия приводят к тому, что личность Ермака, которая при объективном ее освещении могла бы стать консолидирующей для русского и нерусского населения Сибири, превращается в фигуру раздора. А самое печальное, что и в этой, и в других подобных ситуациях местная власть обычно прогибается под давлением агрессивных невежд и тем самым умножает их ряды и стимулирует новые нападки на героев нашей истории...
Впрочем, власти этой, конечно же, нелегко выбирать наиболее оптимальную позицию в подобных спорах. Ведь острота конфликта из-за поклонного креста и наименования тобольского аэропорта усугубилась тем, что в числе противников увековечивания памяти Ермака оказались не только активисты татарских общественных организаций. На их стороне выступили и весьма авторитетные персоны, например известный казанский этнолог, доктор исторических наук Д. М. Исхаков, назвавший почитателей Ермака «шовинистами», или доктор исторических наук, профессор Тюменского университета А. П. Ярков, считающий, что, назвав аэропорт именем Ермака, мы «раскачаем лодку». А известный московский журналист и общественный деятель либерального толка Н. К. Сванидзе свою позицию обозначил так: «Если эта идея встречает неприятие у части общества, значит, нужно от нее отказаться... Неважно, какое количество «за» и какое «против». Если какое-то количество против, значит, это уже делать нельзя... Это касается всех противоречивых фигур». Такими фигурами г-н Сванидзе назвал кроме Ермака Дзержинского и Сталина, но почему-то не упомянул Солженицына и академика Сахарова, а ведь памятники им были поставлены, несмотря на неоднозначное отношение к этим личностям значительной части нашего общества. Видимо, ее мнение Н. К. Сванидзе и его единомышленники не считают нужным учитывать...
Итоги полемических баталий вокруг поклонного креста и названия тобольского аэропорта оказались таковы: крест дружине Ермака в своем парке А. Г. Елфимову в конце концов удалось поставить, а вот возможности тобольчанам проголосовать за Ермака при выборе названия аэропорта предоставлено так и не было. Кому-то это может показаться компромиссом, но большинство «дискуссантов» восприняли такое решение как поражение патриотических сил, как отсутствие у местной власти чувства гражданской ответственности перед обществом. Их настроение предельно ясно выразил упомянутый выше В. Е. Хомяков: «Толерантное поме-
шательство крепчает, как и всякая болезнь, если ее не лечить, и рано или поздно перерастает в очередное безумие, которое уже не лечится. В Прибалтике и на Украине, например, недавно тоже памятники сносить полюбили, а теперь там нацисты с факелами шествия устраивают. Это и есть то безумие, к которому под видом «борьбы с разжиганием» рано или поздно приведут люди, воюющие с памятью».
Действительно, если абсурдные национальные обиды многовековой давности будут культивироваться и «встречаться с пониманием» властью, следует ожидать лишь усиления тенденции к дегероизации российской истории, четко обозначившейся в последнее время. Из пантеона национальных героев, наверное, будет изъят Дмитрий Донской (он же воевал с «татарами»!), а из списка Дней воинской славы России придется убрать Куликовскую битву («чтобы не напоминать татарам, что их покорили»). А там и до ликвидации других символов русских побед дело дойдет. Мы же хотим жить в дружбе со всеми народами...
Недавняя кампания за океаном по сносу памятников Колумбу и отцам-основателям США должна насторожить и нас. Америка-то подобные умопомешательства переживет, а вот в России они могут привести к более тяжелым последствиям, чем изменение архитектурного облика городов.
«Можете себе представить, что в нашей стране когда-нибудь возникнет дискуссия об уместности, например, памятника Хабарову в городе, названном его именем?» – такой вопрос был задан доктору исторических наук А. С. Зуеву, крупному специалисту по проблемам присоединения Сибири к России. Вопрос этот был, что называется, с подковыркой. В отличие от Ермака землепроходец Ерофей Хабаров являлся типичным конкистадором, и многие его поступки в ходе «покорения Приамурья» крайне далеки от современных представлений о морали и этике. Но ответ А. С. Зуева расставил все точки над i: «Памятник, даже персональный – это всегда память о чем-то и символизация чего-то. Памятник Хабарову – это память об освоении Приамурья русскими людьми, и не только русскими, но и представителями других народов России. Поэтому, на мой взгляд, подобная дискуссия означала бы появление сомнений в праве России на Приамурье».
Солидаризируясь с этими словами А. С. Зуева, в свою очередь не могу удержаться от вполне естественных в данном случае аналогий и вопросов. Поскольку фигура атамана Ермака ассоциируется у нас с началом присоединения Сибири к России, не проявляется ли в попытках воспрепятствовать увековечиванию его памяти простое желание оспорить права России на всю территорию от Урала до Тихого океана?..