– Да ты погоди, не гони так.
В дверь громко застучали, это пришла Клавдия.
– А вот и я! Прохор Лукич, извини, задержалась немного, – стала с порога оправдываться она, когда заведующий открыл дверь.
Часы показывали половину девятого.
– Ничего себе немного! Ты знаешь, что за опоздание на работу по нынешним временам бывает?
– Прохор Лукич... – скривила губы сторожиха, – да там у нас...
Тот махнул рукой:
– Да иди ты! Твое счастье, что вот Евдокию тут экзаменую, на время не гляжу. Но если еще такое повторится – вмиг вылетишь с работы, а то и под статью угодишь! Понятно?
– Не повторится, Лукич, не повторится, – Клавдия примирительно заглядывала в глаза завмагу, – слово даю. А чего ты Дуську экзаменуешь? Как полы моет, что ли?
– Не твоего ума дело... – сердито отвернулся от нее завмаг. – Иди своим делом занимайся. Печку топить надо, весь магазин выстыл уже.
Клавдия торопливо засеменила в подсобку за дровами, а Прохор Лукич снова встал возле прилавка перед Евдокией:
– Вот смотри... Представь, что я покупатель. Мне надо крупы купить, цена которой двести сорок семь рублей за кило. А надо мне сто пятьдесят граммов. Посчитай, сколько будет?
Евдокия раскрыла рот:
– Это как же? Так, а...
И она, покраснев, опустила глаза. Потом сказала чуть слышно:
– Я не знаю...
Заведующий недовольно хмыкнул:
– Вот то-то и оно! Продавец ведь должен уметь не только складывать да отнимать цифры всякие, надо же еще уметь взвесить товар да посчитать его правильно. А ты: «Заместо Зинки меня берите...»
Евдокия стояла на месте и боялась пошевелиться. Как же так? Ей даже в голову не пришло, что ведь и правда надо еще и по весу цену уметь посчитать. Ведь товар разный бывает, не только фасованный, но и на вес отмерять приходится. Она повернулась и молча побрела в подсобку на ставших вдруг непослушными ногах.
«Вот дура-то, вот дура! В продавщицы собралась, ой, стыдобушка-то...» – думала она, стягивая с себя на ходу халат.
– Ты куда? – крикнул ей вслед завмаг.
Евдокия остановилась и выдавила из себя:
– Домой пойду. Вы, это, Прохор Лукич, извините меня, что я... вас...
– Иди сюда быстро! – вдруг рассердился управляющий.
Евдокия подняла глаза, в которых стояли слезы:
– Зачем?
Ее нижняя губа начала подергиваться.
– Затем... Учить тебя буду, как весовой товар считать, вот зачем. – Заведующий пододвинул к себе счеты и снова посмотрел на Евдокию: – Ну, чего встала как вкопанная? Хочешь заместо Вахрушевой работать или нет? Если хочешь, так слушай.
У Евдокии перехватило дыхание.
Она быстро вытерла мокрые глаза рукавом, проглотила вставший в горле комок и шагнула к Прохору Лукичу:
– Я хочу... Прохор Лукич, вы говорите, я, это... Я сейчас все пойму, вы говорите только...
И заведующий стал объяснять. А Евдокия, как и в предыдущий раз, снова тихо стояла рядом, слушала его и боялась пропустить хоть слово.
– Поняла? – спросил ее завмаг, закончив.
– Кажись, поняла, Прохор Лукич, – выдохнула Евдокия и боязливо глянула на своего экзаменатора. – Только мне бы попробовать на бумажках каких с недельку хотя бы, а то сразу вдруг чего не так пойдет?
Вместо ответа заведующий строго глянул на нее и сказал:
– Завтра придешь к девяти часам. Утра, конечно, а не вечера, понятно?
– Приду, Прохор Лукич. А сейчас-то чего делать?
– Чего делать... Домой иди, время уж десятый час. А то, поди, потеряли тебя дома-то. Утро вечера мудренее.
На следующий день, когда Евдокия пришла в магазин, заведующий позвал к себе ее и Зинаиду.
– Ну что? – хмуро глянул он на Вахрушеву. – Не передумала?
– Прохор Лукич, ну чего вы, в самом деле? Я же вчера еще все объяснила вам, – начала было та, но завмаг остановил ее:
– Тихо, тихо... Понесла... С памятью у меня все в порядке, а спросить, не передумала ли, я обязан. Ясно? Замену я тебе подыскал.
– Как подыскал? – У Зинки от удивления расширились глаза. – Прохор Лукич, голубчик, благодетель ты мой, вот спасибо-то... И когда отпустишь?
– Да тихо ты, закудахтала. Не я, вон она твой благодетель, – и завмаг кивнул на Евдокию, – ей спасибо говори.
– Дуська? – повернулась Зинаида к подруге. – Ты? Правда? А чего молчала-то вчера? Ты умеешь, что ли?
– Значит, так, Зинаида, слушай меня внимательно, – начал завмаг. – Две недели ты все же еще отработаешь. За это время Евдокию должна будешь выучить так, чтоб ничем от тебя не отличалась. Понятно? Она и так уже много чего знает, но кое-что надо еще подучить. Она сама тебе скажет. Но предупреждаю сразу: если будешь дурочку валять, если через две недели она срежется на чем-нибудь, я тебя никуда не отпущу. Ясно? Так что это в твоих же интересах. Ну, думаю, тут тебе объяснять не надо. А ты, – посмотрел он на Евдокию, – будешь эти две недели и продавщицей стажироваться, и полы мыть, так как, понимаешь, штата у меня нет, чтоб тебя освобождать от уборщицкой работы. Понятно?
Евдокия согласно кивнула:
– Конечно, Прохор Лукич, это вы не сомневайтесь, это-то ерунда, помою, с меня не убудет.
– Вот и ладно. А я за это время тебе замену в уборщицы кого-нибудь подыщу. Это попроще будет, чем продавщицу найти. Если все ясно и вопросов нет, то шагайте, магазин открывать пора.
И началась у Евдокии другая жизнь. Первую неделю она целыми днями тенью ходила за Зинаидой и глядела, как та обслуживает покупателей, лезла к ней с расспросами, просила показать то одно, то другое. Надо сказать, что Вахрушева объясняла ей все до мельчайших подробностей, поскольку уже окончательно настроилась на переезд в райцентр и тому, что замена в лице Евдокии нашлась так скоро, была несказанно рада. Больше того, она сама подзуживала свою стажерку: «Ты смотри, Дуська, только не срежься на чем-нибудь, когда Лукич тебе экзамен делать будет. Если чего не ясно, так заранее спрашивай».
На второй неделе они поменялись местами. Евдокия самостоятельно выполняла всю работу продавщицы, а Зинаида следила, чтобы она не допустила какой-нибудь ошибки. Но придраться было не к чему.
В обед и вечерами Евдокия мыла полы, и дома ее в эти дни вообще почти не видели. Все заботы по дому легли на плечи стариков, но куда было деваться? Да и ребятишки, хоть и малые, все понимали, старались не доставлять лишних хлопот ни матери, ни дедам. А сама она и не знала уже – то ли радоваться, что ее мечта стать продавщицей совсем близка, то ли бояться, что там дальше будет. Ведь и потом дети будут больше со стариками, чем с ней. Они и так уже давно зовут их не дед да баба, а мама старая да папа старый.
Вечерами сильно болела голова, но она понимала, что это с непривычки, что это от новой работы, когда приходится много думать и без конца считать, считать да еще и перепроверять, чтобы не ошибиться. Ложась спать, она вздыхала и молила Бога, чтоб помог пережить это время.
Так прошло две недели. И вот в конце рабочего дня Прохор Лукич вышел в торговый зал.
– Ну что, готовы экзаменоваться? – глянул он на стоявших за прилавком Евдокию и Зинаиду.
Зинаида усмехнулась:
– А мы, Лукич, как пионеры, всегда готовы!
Она и вправду была уверена в своей стажерке на все сто, если только та сама где-то не сглупит от волнения.
Евдокия не сглупила. Хоть и волновалась, конечно, но не смог заведующий подловить ее ни разу. В стороне от прилавка, за которым стояла Евдокия, словно зрители, выстроились в ряд Зинаида и Марья с кассиршей, не ушедшие, как обычно, сразу после работы домой.
Прохор Лукич гонял экзаменуемую, как говорится, вдоль и поперек. И то ему взвесь, и это посчитай, и другое отмерь, да сколько выйдет товара на столько-то рублей, и отложи сперва три кило, убери потом половину, да добавь другого...
Наконец он замолчал, поправил на носу очки и повернулся к зрителям.
– Ну, что скажете? Кузьмовна, ты с деньгами у нас больше всех общаешься. Не подведет? – обратился он к кассирше.
– Да ну, Лукич, сам не видишь, что ли? Чтоб девка без опыта да образования так считала, я ни разу не видела. И опытный бы кто сто раз ошибся, как ты ее тут гонял!
– Ладно... Конечно, тут все ясно, это уж я так... – Завмаг улыбнулся и снова глянул на Евдокию: – Ну иди, продавщица, пиши заявление о переводе на новую работу.
Губы у Евдокии мелко задрожали. Опустив голову, она молча села на табуретку, закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись.
– Дуська, да ты чего? – подскочила к ней Зинаида. – Радоваться надо, а она ревет!
Подняв подругу, она прижала ее к себе и повела в подсобку...
Поздно вечером, когда в избе все улеглись, Евдокия закрыла глаза и устало вздохнула: «Ну что, Андрей, вот твоя жена и продавщицей стала. Без единого класса образования. Можешь гордиться мной. Сейчас-то уж я наших детей подниму, ты не сомневайся... Ты там не волнуйся за нас, сейчас-то мы проживем...»
Иван Черемных повернулся на бок и глянул на часы – было начало второго ночи.
«Елки-палки, да что же это такое? Никак не уснуть...» Он поправил одеяло, улегся поудобнее и подоткнул под щеку подушку в надежде забыться. Уже пятую ночь кряду он ворочался по несколько часов, прежде чем уснуть. Ивана мучила совесть, ему было стыдно.
Месяц назад он отпраздновал свое пятидесятитрехлетие. Спокойно, в домашнем кругу, как говорится, без лишней помпы. А чего тут особо веселиться? Как ни крути, а понимаешь, что впереди-то уже много меньше, чем позади. В эти годы человек живет размеренно, все у него разложено по полочкам, все на своих местах, в том числе и совесть. Он уже не совершает необдуманных, глупых поступков, за которые потом придется стыдиться, он живет да живет себе, вот и все...
Но с Иваном случилась одна закавыка, из-за которой он и потерял покой. Вдруг ни с того ни с сего он вспомнил один случай из детства, который и разбередил душу. Столько лет не помнил –
и тут на тебе, вылезло... А вспомнил он вот что.
Случилось это, когда Ивану было лет одиннадцать-двенадцать, не больше, лет сорок уже прошло. Жил он тогда в большом городе, но каждое лето ездил на каникулы в деревню к деду и бабушке. Любил Иван эту деревню, даже считал себя больше не городским, а деревенским. И жил еще там с семьей его дядя, брат матери. Звали его дядя Толя, и был у него сын Сергей, старше Ивана года на четыре. Так вот, Сереге родители на успешное окончание восьмилетки купили мопед, «Верховину-6». Это была мечта любого деревенского пацана в то время. Свой мопед – это свобода! Это значит – взрослый ты совсем. Езжай куда хочешь, крути ручку газа хоть до упора, и только ветер в лицо! Нет, это не передать словами, это надо самому попробовать.
И как-то Иван выпросил у Сереги прокатиться на его «верховине». Чтоб самому, совсем без никого. До этого Иван уже катался на мопеде, но под присмотром: или Серега сзади сидел, подстраховывал, или один, но на лужайке перед домом. На этот раз, поддавшись на уговоры младшего брата, Серега великодушно разрешил Ивану прокатиться по деревне. Однако с условием: сделать всего один круг и чтобы не выезжать в центр села, а только по окраинным улицам, где нет машин и заезжих гаишников.
Как же Иван был счастлив! Выжать ручку сцепления, включить передачу и аккуратненько, добавляя понемногу газ, – вперед! Вот она – свобода! Дома́ мимо проносятся, куры, утки, а ты мчишься по улице, поднимая клубы пыли. Сам! Не сидишь в коляске или позади взрослого, обхватив его руками, а сам! Сам газуешь, сам рулишь куда хочешь. Эх!..
В общем, сделал счастливый Иван кружок по деревне и вернулся к дому дяди Толи. Смотрит, нет Сереги во дворе, наверное, в дом зачем-то зашел. И сразу же мысль в голову: «А не махнуть ли на второй круг? Все равно ведь никто не видит. Докажи потом, что два раза ездил... Может, просто медленно ехал или останавливался». Повертел Иван головой по сторонам – нет никого. Собрался уже было рискнуть, но тут, как назло, из-за угла выскочил на своем мотоцикле с коляской дядя Толя. Подрулил лихо к воротам, заглушил технику.
– Ванька, здорово, – кивнул племяннику.
– Привет, дядя Толя, – отозвался Иван, по-прежнему сидя на «верховине».
Дядька распахнул ворота во двор, открыл гараж и, вернувшись к своему мотоциклу, глянул на Ивана:
– Слушай, помоги мотоцикл в гараж затолкнуть, а?
И вот тут-то Иван замер.
«А вдруг Серега сейчас выйдет? – сжалось у него внутри. – Пока буду дяде Толе помогать мотоцикл заталкивать, он выйдет и заберет мопед». Иван поерзал на сидушке.
– Ну, так чего, – дядя Толя взялся одной рукой за руль, другой за ручку на сиденье, – поможешь?
Но страстное желание прокатиться еще разок уже захватило Ивана целиком. Он сделал вид, что толком не расслышал дядьку, отвернул голову, буркнул что-то себе под нос и, дав газу, поскорее уехал прочь.
Что было дальше, память не сохранила, на этом воспоминание заканчивалось. Но вот это все: как радостно гнал он на мопеде, как навалилось искушение сделать еще один круг, как просил его дядя Толя помочь, а он постыдно сбе-
жал – вспомнилось в мельчайших подробностях. Словно случилось все только вчера. И стало Ивану как-то ужасно стыдно. «Вот же я свинья какая, – говорил он себе, нахмурившись, – свинья натуральная и есть. Как же так-то? Ведь дядя Толя помочь просил, а я... Прокатиться ему захотелось».
При этом он понимал умом, что казниться за мальчишеский поступок, совершенный сорок лет назад, по меньшей мере глупо. Плюнуть да растереть – делов-то! Но поди ж разбери, как устроена человеческая совесть. Как ни гнал он от себя эти мысли, как ни убеждал себя, что дядька, скорее всего, даже и не обиделся на него тогда, а если и обиделся, то давным-давно позабыл, – ничего не выходило. Скоблит изнутри, собака, царапает. Днем еще ничего: закрутишься на работе, пятое-десятое – оно как-то и не помнится. Но как в койку вечером ложился, так сразу все опять вспоминалось, и сон, который уже вроде бы накатывал приятной волной, испарялся как утренний туман. И крутилось в голове все это – лето, каникулы, мопед, деревня... И казалось, что дядька, который по сей день был жив и в меру своего возраста здоров, помнит о том случае и держит на него, Ивана, обиду.
В общем, промучился так Иван неделю и решил: надо ставить в этом деле какую-то точку. Рассказал обо всем жене, но та только посмеялась над ним:
– Совсем, что ли, рехнулся на старости лет? Сорок лет уже прошло... Выкинь из головы, да и все.
– Легко тебе говорить! – возмутился Иван, сердито взмахнув руками. – Я и сам бы рад позабыть все это, так оно же только что вспомнилось! И сидит, зараза, как заноза в мозгу и покоя не дает.
– Ну, так и чего сейчас? – тоже начала заводиться жена. – Извиняться побежишь, что ли? Так дядька тебе первый скажет: дурак ты, Ванька, вот ты кто.
Иван сел на стул, положил руки на колени и вздохнул:
– Сам не знаю... Хоть правда езжай да извиняйся...
Дядька жил в той же самой деревне, что и тогда, сорок лет назад, только в другом доме. А вот Иван из своего города детства переехал в соседнюю область, в городок, откуда родом была его жена. И до деревни сейчас было в два раза дальше, порядка пятисот верст.
– Ну щас, ага, – закивала жена, – бензин девать некуда? Ничего, само рассосется...
Не рассасывалось. Прошла еще неделя, но по-прежнему Иван ворочался ночами, по-прежнему мучила его совесть. Даже, казалось, злее стала, и будто бы что-то мучило вдобавок, но вот что – он не понимал.
Он хотел сперва позвонить дядьке, но потом подумал: как такой разговор по телефону-то строить? «Дядь Толь, ты помнишь, сорок лет назад я не помог тебе мотоцикл в гараж затолкать? Так ты извини меня». Да ну, дурость какая-то, морщился Иван, лежа под одеялом и мучаясь от бессонницы. Он садился на кровати и подолгу смотрел в темное окно на луну, освещавшую голые еще ветки деревьев. «Полнолуние еще, как назло!» – тихонько ругался Иван и снова укладывался под теплый бок жены в надежде заснуть.
Наконец он не выдержал.
– Все, плевать мне! – заявил он как-то утром. – Вот майские через три дня начнутся, и махану в деревню. – Жена только открыла рот, чтобы возразить, но он поднял руку и остановил ее: – Все! Я сказал! Хошь смейся, хошь нет. Считай, что просто поеду родню попроведать. А то и правда уже сто лет не виделись.
– А огород копать? – все же напомнила жена.
– Подождет твой огород. Да и чего его сейчас копать? Земля еще как следует не оттаяла. Первого числа пораньше выеду, часам к одиннадцати на месте буду. Денек погощу, а второго назад, к вечеру вернусь. Ничего за два дня не случится.
Жена махнула рукой и не стала перечить. Может, и правда – пусть съездит да успокоится, а то уже испсиховался весь с этой совестью своей.
...Когда Иван в начале двенадцатого подрулил к дому, где жил дядя Толя, тот сидел на лавке возле калитки, грелся под скупым теплом первомайского солнца.
Увидев племянника, он раскрыл рот от удивления:
– Вот так явление Христа народу... Ванька, ты, что ли? Это каким же ветром тебя в наши края занесло? Однако, снег завтра выпадет.
Иван вышел из машины, улыбнулся:
– Здоро́во живем, дядь Толь! Вот решил на-конец родину попроведать. А то уж сто лет не был, все по телефону да по телефону.
Дядька поднялся:
– Милости просим... Молодец, что приехал.
Они обнялись.
– Я уж думал, помру, так и не повидаюсь с тобой.
– Да ты чего, помирать собрался, что ли? Рано тебе еще.
Дяде Толе летом должно было исполниться семьдесят восемь, но для своих лет он выглядел вполне неплохо: бритый, не сгорбленный, без палочки, одет опрятно и чисто.
– Так кто его знает, когда рано, когда нет... Ну что, в избу сразу пойдем или здесь еще посидим? – Он кивнул на лавку.
– Давай здесь посидим, погода хорошая сегодня, – сел на лавочку Иван. – И так всю зиму в избах просидели, надоело уже.
– Ты как, надолго? – поинтересовался дядя Толя. – Погостишь хоть?
– Да нет, завтра обратно надо уже... Где-нибудь в обед поеду.
– Завтра? Всего-то на ночку и приехал?
– Так и то еле вырвался! Сам же понимаешь: огород сейчас начнется, по гостям-то разъезжать особо некогда.
– Ну-у, – разочарованно протянул дядька, – я-то думал, погостишь хоть недельку...
– Какая неделька, дядь Толь? На работу через четыре дня выходить.
На улицу вышла тетя Лена, жена дяди Толи.
Увидев Ивана, всплеснула руками:
– Ой какие гости! А я вижу, машина какая-то незнакомая подъехала. Думаю, кто там такой? Так, а чего вы тут-то сидите? Старик, ты чего гостя в дом не ведешь? Пойдемте в избу.
Она взяла во дворе какие-то тряпки, висевшие на веревке, и ушла с ними обратно в дом.
Посидели еще немного, поболтали о том о сем. А у Ивана в голове все крутилась мысль, как же аккуратнее подобраться к тому, ради чего он приехал.
Наконец, усмехнувшись, он сказал:
– Слушай, дядь Толь, мне тут штука одна вспомнилась на днях, не поверишь... Всю жизнь не помнил, сорок лет назад уже было, а тут на тебе! И стыдно потом стало прям не знаю как...
– Стыдно? А чего такое? – глянул на племянника дядька.
– Да вы еще в старом доме своем жили. Помнишь, Сереге мопед покупали, «верховину»?
Дядька пожал плечами:
– Помню вроде... Только не очень. А чего там случилось?
И Иван слово за слово рассказал дяде Толе все, отчего не мог спать последние дни. Старался говорить с юморком, со смешками, как о ерунде какой-то, но потом все же глянул на дядьку виновато:
– И ты понимаешь, так совестно стало перед тобой, что аж сон потерял. Вот же ж, думаю, как я поступил-то по-свински...
Дядя Толя посмотрел на него удивленно:
– Так ты за-ради этого и приехал, что ли? Извиняться?
– Да нет, почему... – смутился племянник. – Это так, к слову сейчас пришлось. Попроведать решил, вот и приехал. Соскучился...
– Ну-ну... – протянул дядька, снова глянув на Ивана. Чуть помолчав, он крякнул и сказал: – Беги в магазин. Так просто не получится.
Иван немного растерялся:
– В смысле – не получится? Что? Встречу обмыть, что ли? Так сейчас сбегаю, не вопрос...
– Да при чем тут встреча? Ты думал, извинился так вот – и все? Думал, я забыл про тот случай? Ага, щас... Это ты через сорок лет только вспомнил, а я... – Он снова крякнул. – Только тут одними словами сейчас не отделаешься... Так что беги.
«Вот те на... – ошарашенно подумал Иван. – Неужели и вправду дядька обиду тогда затаил и все это время помнил? А я-то, дурак, еще гнал от себя эти мысли, забыть снова хотел. Хорошо, что все-таки приехал. Лучше уж, как говорится, поздно, чем никогда».
Он поднялся с лавки:
– Ну, так я, это... сбегаю, что ли?
Дядька поднял на него глаза:
– Я думал, ты уже убежал. Давай беги, да лучше думай, как извиняться будешь. Честно скажу тебе, обидел ты меня тогда крепко, Ванька. Хоть и пацан ты был, да я же видел, с какими глазами ты бросил меня там одного с мотоциклом, а сам усвистал на мопеде этом. Эх, племяш, племяш... Ладно, хоть сейчас вспомнил. А то я уж думал, так и помру с этим... – Дядя Толя нахмурился, кряхтя, встал и, отвернувшись, высморкался под забор.
– Ну ладно, пошел я тогда... – промямлил Иван.
– Так сгоняй на машине, быстрее будет, – посоветовал дядька.
– Да ну... Лучше прогуляюсь. Насиделся, пока к вам сюда ехал. – И племянник зашагал в сторону центра села, где находились все магазины.
Войдя в ближайший продуктовый, он стал разглядывать витрину с алкоголем.
«Водки взять? Да как-то слишком уж дешево получится, несерьезно. Ведь, выходит, и вправду виноват я перед дядькой, раз он до сих пор помнит. Коньяк, может, тогда?» В конце концов он остановил свой выбор на довольно дорогой, пыльной (видно, долго стояла) бутылке коньяка с пятью золотыми звездами на тисненой этикетке. Взял еще каких-то пряников, коробку мармелада и булку хлеба на всякий случай.
Когда Иван вернулся, на улице никого не было. Он зашел в дом. Дядя Толя сидел перед телевизором, смотрел какую-то передачу, тетя Лена хлопотала на кухне, готовя обед.
– Ну вот... – Иван поставил полный пакет у стола. – Взял тут маленько...
– Да зачем? – взмахнула руками тетя Лена. – У нас же есть все, я с утра уже в магазин сбегала.
– Ничего... Пусть лежит, съедим.
– Ой, ты кого тут взял-то? – Тетя Лена достала бутылку коньяка. – Дорогущий, наверное?
Иван небрежно махнул рукой:
– Ничего, не дороже денег.
Вскоре сели к столу, который тетя Лена заставила угощеньями под завязку.
Иван открыл бутылку, разлил по рюмкам, глянул на дядьку, спросил:
– Так за что выпьем-то? За встречу сперва или за праздник?
– Ну, ежели ничего более важного нет, так и за это можно, – хмуро ответил тот.
Иван смутился:
– Ну, это... Ладно, давай уж сперва тогда за то, что ли? Ты извини меня, дядь Толь, что я тогда так...
Тетя Лена ничего не понимала. Она посмотрела сперва на мужа, потом на племянника:
– Ты о чем это? Кого извинить-то?
Дядька молча глядел в пол.
– Да тут... – замялся Иван, – давно это было, теть Лен... Меня тогда дядя Толя попросил помочь ему мотоцикл в гараж затолкать...
– Ну и чего? – не понимала тетка.
– Ну а я не помог ему. На мопеде покататься охота было, вот и уехал.
– Ничего не пойму. – Она глянула на мужа. – Куда уехал? Какой мотоцикл?
– Так сорок лет уж прошло. Думал, дядя Толя позабыл уже, а оказывается – нет. Обидел я его тогда, да забыл сам. А сейчас вот вспомнил.
– Чего? – снова повернулась к мужу тетя Лена. – Старик, ты, что ли, обиделся? На Ивана? Сорок лет назад?
И дядька не выдержал, расхохотался. Хохотал так, что казалось, со стула сейчас скатится на пол. Схватился за живот, согнулся и хохотал во все горло.
– Ты чего, дед, с катушек съехал? – тоже улыбнулась тетя Лена и пихнула его рукой в плечо. – Ты чего тут устроил?
Иван сидел ничего не понимая. Он как-то глупо улыбнулся и поставил рюмку на стол.
– Ой, не могу! Ну, племяш, рассмешил ты меня, – наконец выдавил из себя дядька, утирая с глаз слезы. – Ну и балбес же ты, Ванька! Поверил, что я на него всю жизнь обиду держу за мотоцикл какой-то. – Он снова захохотал.
– Так ты чего? – Иван тоже засмеялся. – Комедию мне разыграл, что ли? А я-то уж и вправду подумал: обидел дядьку на всю жизнь.
– Ты слушай его больше! – Тетя Лена махнула рукой в сторону мужа. – Он тебе еще не то наговорит...
– Ну уморил. – Дядя Толя наконец-то успокоился. – Да как ты только поверил, что я на тебя мог обиду затаить да еще и всю жизнь держать ее? А, Ванька? Ты там сбрендил совсем, что ли?
– Да ну тебя, дядь Толь. – Иван снова взял рюмку. – А я почем знаю? Говорю ж тебе, меня совесть загрызла. А вдруг, думаю, и ты помнишь по сей день?
– Давай, – дядька поднял рюмку, – за встречу... Так ты и коньяк дорогущий купил, чтоб сподручней извиняться было? – Он снова хохотнул.
– Ну а как? – улыбнулся Иван, у него словно камень с души свалился. – Не водку же брать для этого?
Втроем выпили раз, другой.
Потом тетя Лена убрала свою рюмку:
– Мне хватит. За встречу да за праздник, и все. Да и ты бы, дед, не налегал шибко-то.
– Ничего... Когда я еще такого коньяку выпью? – Глаза у дяди Толи уже чуть-чуть заблестели. – Когда еще племянник передо мной извиняться будет? Дай маленько-то покуражиться.
В дверь громко застучали, это пришла Клавдия.
– А вот и я! Прохор Лукич, извини, задержалась немного, – стала с порога оправдываться она, когда заведующий открыл дверь.
Часы показывали половину девятого.
– Ничего себе немного! Ты знаешь, что за опоздание на работу по нынешним временам бывает?
– Прохор Лукич... – скривила губы сторожиха, – да там у нас...
Тот махнул рукой:
– Да иди ты! Твое счастье, что вот Евдокию тут экзаменую, на время не гляжу. Но если еще такое повторится – вмиг вылетишь с работы, а то и под статью угодишь! Понятно?
– Не повторится, Лукич, не повторится, – Клавдия примирительно заглядывала в глаза завмагу, – слово даю. А чего ты Дуську экзаменуешь? Как полы моет, что ли?
– Не твоего ума дело... – сердито отвернулся от нее завмаг. – Иди своим делом занимайся. Печку топить надо, весь магазин выстыл уже.
Клавдия торопливо засеменила в подсобку за дровами, а Прохор Лукич снова встал возле прилавка перед Евдокией:
– Вот смотри... Представь, что я покупатель. Мне надо крупы купить, цена которой двести сорок семь рублей за кило. А надо мне сто пятьдесят граммов. Посчитай, сколько будет?
Евдокия раскрыла рот:
– Это как же? Так, а...
И она, покраснев, опустила глаза. Потом сказала чуть слышно:
– Я не знаю...
Заведующий недовольно хмыкнул:
– Вот то-то и оно! Продавец ведь должен уметь не только складывать да отнимать цифры всякие, надо же еще уметь взвесить товар да посчитать его правильно. А ты: «Заместо Зинки меня берите...»
Евдокия стояла на месте и боялась пошевелиться. Как же так? Ей даже в голову не пришло, что ведь и правда надо еще и по весу цену уметь посчитать. Ведь товар разный бывает, не только фасованный, но и на вес отмерять приходится. Она повернулась и молча побрела в подсобку на ставших вдруг непослушными ногах.
«Вот дура-то, вот дура! В продавщицы собралась, ой, стыдобушка-то...» – думала она, стягивая с себя на ходу халат.
– Ты куда? – крикнул ей вслед завмаг.
Евдокия остановилась и выдавила из себя:
– Домой пойду. Вы, это, Прохор Лукич, извините меня, что я... вас...
– Иди сюда быстро! – вдруг рассердился управляющий.
Евдокия подняла глаза, в которых стояли слезы:
– Зачем?
Ее нижняя губа начала подергиваться.
– Затем... Учить тебя буду, как весовой товар считать, вот зачем. – Заведующий пододвинул к себе счеты и снова посмотрел на Евдокию: – Ну, чего встала как вкопанная? Хочешь заместо Вахрушевой работать или нет? Если хочешь, так слушай.
У Евдокии перехватило дыхание.
Она быстро вытерла мокрые глаза рукавом, проглотила вставший в горле комок и шагнула к Прохору Лукичу:
– Я хочу... Прохор Лукич, вы говорите, я, это... Я сейчас все пойму, вы говорите только...
И заведующий стал объяснять. А Евдокия, как и в предыдущий раз, снова тихо стояла рядом, слушала его и боялась пропустить хоть слово.
– Поняла? – спросил ее завмаг, закончив.
– Кажись, поняла, Прохор Лукич, – выдохнула Евдокия и боязливо глянула на своего экзаменатора. – Только мне бы попробовать на бумажках каких с недельку хотя бы, а то сразу вдруг чего не так пойдет?
Вместо ответа заведующий строго глянул на нее и сказал:
– Завтра придешь к девяти часам. Утра, конечно, а не вечера, понятно?
– Приду, Прохор Лукич. А сейчас-то чего делать?
– Чего делать... Домой иди, время уж десятый час. А то, поди, потеряли тебя дома-то. Утро вечера мудренее.
На следующий день, когда Евдокия пришла в магазин, заведующий позвал к себе ее и Зинаиду.
– Ну что? – хмуро глянул он на Вахрушеву. – Не передумала?
– Прохор Лукич, ну чего вы, в самом деле? Я же вчера еще все объяснила вам, – начала было та, но завмаг остановил ее:
– Тихо, тихо... Понесла... С памятью у меня все в порядке, а спросить, не передумала ли, я обязан. Ясно? Замену я тебе подыскал.
– Как подыскал? – У Зинки от удивления расширились глаза. – Прохор Лукич, голубчик, благодетель ты мой, вот спасибо-то... И когда отпустишь?
– Да тихо ты, закудахтала. Не я, вон она твой благодетель, – и завмаг кивнул на Евдокию, – ей спасибо говори.
– Дуська? – повернулась Зинаида к подруге. – Ты? Правда? А чего молчала-то вчера? Ты умеешь, что ли?
– Значит, так, Зинаида, слушай меня внимательно, – начал завмаг. – Две недели ты все же еще отработаешь. За это время Евдокию должна будешь выучить так, чтоб ничем от тебя не отличалась. Понятно? Она и так уже много чего знает, но кое-что надо еще подучить. Она сама тебе скажет. Но предупреждаю сразу: если будешь дурочку валять, если через две недели она срежется на чем-нибудь, я тебя никуда не отпущу. Ясно? Так что это в твоих же интересах. Ну, думаю, тут тебе объяснять не надо. А ты, – посмотрел он на Евдокию, – будешь эти две недели и продавщицей стажироваться, и полы мыть, так как, понимаешь, штата у меня нет, чтоб тебя освобождать от уборщицкой работы. Понятно?
Евдокия согласно кивнула:
– Конечно, Прохор Лукич, это вы не сомневайтесь, это-то ерунда, помою, с меня не убудет.
– Вот и ладно. А я за это время тебе замену в уборщицы кого-нибудь подыщу. Это попроще будет, чем продавщицу найти. Если все ясно и вопросов нет, то шагайте, магазин открывать пора.
И началась у Евдокии другая жизнь. Первую неделю она целыми днями тенью ходила за Зинаидой и глядела, как та обслуживает покупателей, лезла к ней с расспросами, просила показать то одно, то другое. Надо сказать, что Вахрушева объясняла ей все до мельчайших подробностей, поскольку уже окончательно настроилась на переезд в райцентр и тому, что замена в лице Евдокии нашлась так скоро, была несказанно рада. Больше того, она сама подзуживала свою стажерку: «Ты смотри, Дуська, только не срежься на чем-нибудь, когда Лукич тебе экзамен делать будет. Если чего не ясно, так заранее спрашивай».
На второй неделе они поменялись местами. Евдокия самостоятельно выполняла всю работу продавщицы, а Зинаида следила, чтобы она не допустила какой-нибудь ошибки. Но придраться было не к чему.
В обед и вечерами Евдокия мыла полы, и дома ее в эти дни вообще почти не видели. Все заботы по дому легли на плечи стариков, но куда было деваться? Да и ребятишки, хоть и малые, все понимали, старались не доставлять лишних хлопот ни матери, ни дедам. А сама она и не знала уже – то ли радоваться, что ее мечта стать продавщицей совсем близка, то ли бояться, что там дальше будет. Ведь и потом дети будут больше со стариками, чем с ней. Они и так уже давно зовут их не дед да баба, а мама старая да папа старый.
Вечерами сильно болела голова, но она понимала, что это с непривычки, что это от новой работы, когда приходится много думать и без конца считать, считать да еще и перепроверять, чтобы не ошибиться. Ложась спать, она вздыхала и молила Бога, чтоб помог пережить это время.
Так прошло две недели. И вот в конце рабочего дня Прохор Лукич вышел в торговый зал.
– Ну что, готовы экзаменоваться? – глянул он на стоявших за прилавком Евдокию и Зинаиду.
Зинаида усмехнулась:
– А мы, Лукич, как пионеры, всегда готовы!
Она и вправду была уверена в своей стажерке на все сто, если только та сама где-то не сглупит от волнения.
Евдокия не сглупила. Хоть и волновалась, конечно, но не смог заведующий подловить ее ни разу. В стороне от прилавка, за которым стояла Евдокия, словно зрители, выстроились в ряд Зинаида и Марья с кассиршей, не ушедшие, как обычно, сразу после работы домой.
Прохор Лукич гонял экзаменуемую, как говорится, вдоль и поперек. И то ему взвесь, и это посчитай, и другое отмерь, да сколько выйдет товара на столько-то рублей, и отложи сперва три кило, убери потом половину, да добавь другого...
Наконец он замолчал, поправил на носу очки и повернулся к зрителям.
– Ну, что скажете? Кузьмовна, ты с деньгами у нас больше всех общаешься. Не подведет? – обратился он к кассирше.
– Да ну, Лукич, сам не видишь, что ли? Чтоб девка без опыта да образования так считала, я ни разу не видела. И опытный бы кто сто раз ошибся, как ты ее тут гонял!
– Ладно... Конечно, тут все ясно, это уж я так... – Завмаг улыбнулся и снова глянул на Евдокию: – Ну иди, продавщица, пиши заявление о переводе на новую работу.
Губы у Евдокии мелко задрожали. Опустив голову, она молча села на табуретку, закрыла лицо руками, и плечи ее затряслись.
– Дуська, да ты чего? – подскочила к ней Зинаида. – Радоваться надо, а она ревет!
Подняв подругу, она прижала ее к себе и повела в подсобку...
Поздно вечером, когда в избе все улеглись, Евдокия закрыла глаза и устало вздохнула: «Ну что, Андрей, вот твоя жена и продавщицей стала. Без единого класса образования. Можешь гордиться мной. Сейчас-то уж я наших детей подниму, ты не сомневайся... Ты там не волнуйся за нас, сейчас-то мы проживем...»
Стыдно...
Иван Черемных повернулся на бок и глянул на часы – было начало второго ночи.
«Елки-палки, да что же это такое? Никак не уснуть...» Он поправил одеяло, улегся поудобнее и подоткнул под щеку подушку в надежде забыться. Уже пятую ночь кряду он ворочался по несколько часов, прежде чем уснуть. Ивана мучила совесть, ему было стыдно.
Месяц назад он отпраздновал свое пятидесятитрехлетие. Спокойно, в домашнем кругу, как говорится, без лишней помпы. А чего тут особо веселиться? Как ни крути, а понимаешь, что впереди-то уже много меньше, чем позади. В эти годы человек живет размеренно, все у него разложено по полочкам, все на своих местах, в том числе и совесть. Он уже не совершает необдуманных, глупых поступков, за которые потом придется стыдиться, он живет да живет себе, вот и все...
Но с Иваном случилась одна закавыка, из-за которой он и потерял покой. Вдруг ни с того ни с сего он вспомнил один случай из детства, который и разбередил душу. Столько лет не помнил –
и тут на тебе, вылезло... А вспомнил он вот что.
Случилось это, когда Ивану было лет одиннадцать-двенадцать, не больше, лет сорок уже прошло. Жил он тогда в большом городе, но каждое лето ездил на каникулы в деревню к деду и бабушке. Любил Иван эту деревню, даже считал себя больше не городским, а деревенским. И жил еще там с семьей его дядя, брат матери. Звали его дядя Толя, и был у него сын Сергей, старше Ивана года на четыре. Так вот, Сереге родители на успешное окончание восьмилетки купили мопед, «Верховину-6». Это была мечта любого деревенского пацана в то время. Свой мопед – это свобода! Это значит – взрослый ты совсем. Езжай куда хочешь, крути ручку газа хоть до упора, и только ветер в лицо! Нет, это не передать словами, это надо самому попробовать.
И как-то Иван выпросил у Сереги прокатиться на его «верховине». Чтоб самому, совсем без никого. До этого Иван уже катался на мопеде, но под присмотром: или Серега сзади сидел, подстраховывал, или один, но на лужайке перед домом. На этот раз, поддавшись на уговоры младшего брата, Серега великодушно разрешил Ивану прокатиться по деревне. Однако с условием: сделать всего один круг и чтобы не выезжать в центр села, а только по окраинным улицам, где нет машин и заезжих гаишников.
Как же Иван был счастлив! Выжать ручку сцепления, включить передачу и аккуратненько, добавляя понемногу газ, – вперед! Вот она – свобода! Дома́ мимо проносятся, куры, утки, а ты мчишься по улице, поднимая клубы пыли. Сам! Не сидишь в коляске или позади взрослого, обхватив его руками, а сам! Сам газуешь, сам рулишь куда хочешь. Эх!..
В общем, сделал счастливый Иван кружок по деревне и вернулся к дому дяди Толи. Смотрит, нет Сереги во дворе, наверное, в дом зачем-то зашел. И сразу же мысль в голову: «А не махнуть ли на второй круг? Все равно ведь никто не видит. Докажи потом, что два раза ездил... Может, просто медленно ехал или останавливался». Повертел Иван головой по сторонам – нет никого. Собрался уже было рискнуть, но тут, как назло, из-за угла выскочил на своем мотоцикле с коляской дядя Толя. Подрулил лихо к воротам, заглушил технику.
– Ванька, здорово, – кивнул племяннику.
– Привет, дядя Толя, – отозвался Иван, по-прежнему сидя на «верховине».
Дядька распахнул ворота во двор, открыл гараж и, вернувшись к своему мотоциклу, глянул на Ивана:
– Слушай, помоги мотоцикл в гараж затолкнуть, а?
И вот тут-то Иван замер.
«А вдруг Серега сейчас выйдет? – сжалось у него внутри. – Пока буду дяде Толе помогать мотоцикл заталкивать, он выйдет и заберет мопед». Иван поерзал на сидушке.
– Ну, так чего, – дядя Толя взялся одной рукой за руль, другой за ручку на сиденье, – поможешь?
Но страстное желание прокатиться еще разок уже захватило Ивана целиком. Он сделал вид, что толком не расслышал дядьку, отвернул голову, буркнул что-то себе под нос и, дав газу, поскорее уехал прочь.
Что было дальше, память не сохранила, на этом воспоминание заканчивалось. Но вот это все: как радостно гнал он на мопеде, как навалилось искушение сделать еще один круг, как просил его дядя Толя помочь, а он постыдно сбе-
жал – вспомнилось в мельчайших подробностях. Словно случилось все только вчера. И стало Ивану как-то ужасно стыдно. «Вот же я свинья какая, – говорил он себе, нахмурившись, – свинья натуральная и есть. Как же так-то? Ведь дядя Толя помочь просил, а я... Прокатиться ему захотелось».
При этом он понимал умом, что казниться за мальчишеский поступок, совершенный сорок лет назад, по меньшей мере глупо. Плюнуть да растереть – делов-то! Но поди ж разбери, как устроена человеческая совесть. Как ни гнал он от себя эти мысли, как ни убеждал себя, что дядька, скорее всего, даже и не обиделся на него тогда, а если и обиделся, то давным-давно позабыл, – ничего не выходило. Скоблит изнутри, собака, царапает. Днем еще ничего: закрутишься на работе, пятое-десятое – оно как-то и не помнится. Но как в койку вечером ложился, так сразу все опять вспоминалось, и сон, который уже вроде бы накатывал приятной волной, испарялся как утренний туман. И крутилось в голове все это – лето, каникулы, мопед, деревня... И казалось, что дядька, который по сей день был жив и в меру своего возраста здоров, помнит о том случае и держит на него, Ивана, обиду.
В общем, промучился так Иван неделю и решил: надо ставить в этом деле какую-то точку. Рассказал обо всем жене, но та только посмеялась над ним:
– Совсем, что ли, рехнулся на старости лет? Сорок лет уже прошло... Выкинь из головы, да и все.
– Легко тебе говорить! – возмутился Иван, сердито взмахнув руками. – Я и сам бы рад позабыть все это, так оно же только что вспомнилось! И сидит, зараза, как заноза в мозгу и покоя не дает.
– Ну, так и чего сейчас? – тоже начала заводиться жена. – Извиняться побежишь, что ли? Так дядька тебе первый скажет: дурак ты, Ванька, вот ты кто.
Иван сел на стул, положил руки на колени и вздохнул:
– Сам не знаю... Хоть правда езжай да извиняйся...
Дядька жил в той же самой деревне, что и тогда, сорок лет назад, только в другом доме. А вот Иван из своего города детства переехал в соседнюю область, в городок, откуда родом была его жена. И до деревни сейчас было в два раза дальше, порядка пятисот верст.
– Ну щас, ага, – закивала жена, – бензин девать некуда? Ничего, само рассосется...
Не рассасывалось. Прошла еще неделя, но по-прежнему Иван ворочался ночами, по-прежнему мучила его совесть. Даже, казалось, злее стала, и будто бы что-то мучило вдобавок, но вот что – он не понимал.
Он хотел сперва позвонить дядьке, но потом подумал: как такой разговор по телефону-то строить? «Дядь Толь, ты помнишь, сорок лет назад я не помог тебе мотоцикл в гараж затолкать? Так ты извини меня». Да ну, дурость какая-то, морщился Иван, лежа под одеялом и мучаясь от бессонницы. Он садился на кровати и подолгу смотрел в темное окно на луну, освещавшую голые еще ветки деревьев. «Полнолуние еще, как назло!» – тихонько ругался Иван и снова укладывался под теплый бок жены в надежде заснуть.
Наконец он не выдержал.
– Все, плевать мне! – заявил он как-то утром. – Вот майские через три дня начнутся, и махану в деревню. – Жена только открыла рот, чтобы возразить, но он поднял руку и остановил ее: – Все! Я сказал! Хошь смейся, хошь нет. Считай, что просто поеду родню попроведать. А то и правда уже сто лет не виделись.
– А огород копать? – все же напомнила жена.
– Подождет твой огород. Да и чего его сейчас копать? Земля еще как следует не оттаяла. Первого числа пораньше выеду, часам к одиннадцати на месте буду. Денек погощу, а второго назад, к вечеру вернусь. Ничего за два дня не случится.
Жена махнула рукой и не стала перечить. Может, и правда – пусть съездит да успокоится, а то уже испсиховался весь с этой совестью своей.
...Когда Иван в начале двенадцатого подрулил к дому, где жил дядя Толя, тот сидел на лавке возле калитки, грелся под скупым теплом первомайского солнца.
Увидев племянника, он раскрыл рот от удивления:
– Вот так явление Христа народу... Ванька, ты, что ли? Это каким же ветром тебя в наши края занесло? Однако, снег завтра выпадет.
Иван вышел из машины, улыбнулся:
– Здоро́во живем, дядь Толь! Вот решил на-конец родину попроведать. А то уж сто лет не был, все по телефону да по телефону.
Дядька поднялся:
– Милости просим... Молодец, что приехал.
Они обнялись.
– Я уж думал, помру, так и не повидаюсь с тобой.
– Да ты чего, помирать собрался, что ли? Рано тебе еще.
Дяде Толе летом должно было исполниться семьдесят восемь, но для своих лет он выглядел вполне неплохо: бритый, не сгорбленный, без палочки, одет опрятно и чисто.
– Так кто его знает, когда рано, когда нет... Ну что, в избу сразу пойдем или здесь еще посидим? – Он кивнул на лавку.
– Давай здесь посидим, погода хорошая сегодня, – сел на лавочку Иван. – И так всю зиму в избах просидели, надоело уже.
– Ты как, надолго? – поинтересовался дядя Толя. – Погостишь хоть?
– Да нет, завтра обратно надо уже... Где-нибудь в обед поеду.
– Завтра? Всего-то на ночку и приехал?
– Так и то еле вырвался! Сам же понимаешь: огород сейчас начнется, по гостям-то разъезжать особо некогда.
– Ну-у, – разочарованно протянул дядька, – я-то думал, погостишь хоть недельку...
– Какая неделька, дядь Толь? На работу через четыре дня выходить.
На улицу вышла тетя Лена, жена дяди Толи.
Увидев Ивана, всплеснула руками:
– Ой какие гости! А я вижу, машина какая-то незнакомая подъехала. Думаю, кто там такой? Так, а чего вы тут-то сидите? Старик, ты чего гостя в дом не ведешь? Пойдемте в избу.
Она взяла во дворе какие-то тряпки, висевшие на веревке, и ушла с ними обратно в дом.
Посидели еще немного, поболтали о том о сем. А у Ивана в голове все крутилась мысль, как же аккуратнее подобраться к тому, ради чего он приехал.
Наконец, усмехнувшись, он сказал:
– Слушай, дядь Толь, мне тут штука одна вспомнилась на днях, не поверишь... Всю жизнь не помнил, сорок лет назад уже было, а тут на тебе! И стыдно потом стало прям не знаю как...
– Стыдно? А чего такое? – глянул на племянника дядька.
– Да вы еще в старом доме своем жили. Помнишь, Сереге мопед покупали, «верховину»?
Дядька пожал плечами:
– Помню вроде... Только не очень. А чего там случилось?
И Иван слово за слово рассказал дяде Толе все, отчего не мог спать последние дни. Старался говорить с юморком, со смешками, как о ерунде какой-то, но потом все же глянул на дядьку виновато:
– И ты понимаешь, так совестно стало перед тобой, что аж сон потерял. Вот же ж, думаю, как я поступил-то по-свински...
Дядя Толя посмотрел на него удивленно:
– Так ты за-ради этого и приехал, что ли? Извиняться?
– Да нет, почему... – смутился племянник. – Это так, к слову сейчас пришлось. Попроведать решил, вот и приехал. Соскучился...
– Ну-ну... – протянул дядька, снова глянув на Ивана. Чуть помолчав, он крякнул и сказал: – Беги в магазин. Так просто не получится.
Иван немного растерялся:
– В смысле – не получится? Что? Встречу обмыть, что ли? Так сейчас сбегаю, не вопрос...
– Да при чем тут встреча? Ты думал, извинился так вот – и все? Думал, я забыл про тот случай? Ага, щас... Это ты через сорок лет только вспомнил, а я... – Он снова крякнул. – Только тут одними словами сейчас не отделаешься... Так что беги.
«Вот те на... – ошарашенно подумал Иван. – Неужели и вправду дядька обиду тогда затаил и все это время помнил? А я-то, дурак, еще гнал от себя эти мысли, забыть снова хотел. Хорошо, что все-таки приехал. Лучше уж, как говорится, поздно, чем никогда».
Он поднялся с лавки:
– Ну, так я, это... сбегаю, что ли?
Дядька поднял на него глаза:
– Я думал, ты уже убежал. Давай беги, да лучше думай, как извиняться будешь. Честно скажу тебе, обидел ты меня тогда крепко, Ванька. Хоть и пацан ты был, да я же видел, с какими глазами ты бросил меня там одного с мотоциклом, а сам усвистал на мопеде этом. Эх, племяш, племяш... Ладно, хоть сейчас вспомнил. А то я уж думал, так и помру с этим... – Дядя Толя нахмурился, кряхтя, встал и, отвернувшись, высморкался под забор.
– Ну ладно, пошел я тогда... – промямлил Иван.
– Так сгоняй на машине, быстрее будет, – посоветовал дядька.
– Да ну... Лучше прогуляюсь. Насиделся, пока к вам сюда ехал. – И племянник зашагал в сторону центра села, где находились все магазины.
Войдя в ближайший продуктовый, он стал разглядывать витрину с алкоголем.
«Водки взять? Да как-то слишком уж дешево получится, несерьезно. Ведь, выходит, и вправду виноват я перед дядькой, раз он до сих пор помнит. Коньяк, может, тогда?» В конце концов он остановил свой выбор на довольно дорогой, пыльной (видно, долго стояла) бутылке коньяка с пятью золотыми звездами на тисненой этикетке. Взял еще каких-то пряников, коробку мармелада и булку хлеба на всякий случай.
Когда Иван вернулся, на улице никого не было. Он зашел в дом. Дядя Толя сидел перед телевизором, смотрел какую-то передачу, тетя Лена хлопотала на кухне, готовя обед.
– Ну вот... – Иван поставил полный пакет у стола. – Взял тут маленько...
– Да зачем? – взмахнула руками тетя Лена. – У нас же есть все, я с утра уже в магазин сбегала.
– Ничего... Пусть лежит, съедим.
– Ой, ты кого тут взял-то? – Тетя Лена достала бутылку коньяка. – Дорогущий, наверное?
Иван небрежно махнул рукой:
– Ничего, не дороже денег.
Вскоре сели к столу, который тетя Лена заставила угощеньями под завязку.
Иван открыл бутылку, разлил по рюмкам, глянул на дядьку, спросил:
– Так за что выпьем-то? За встречу сперва или за праздник?
– Ну, ежели ничего более важного нет, так и за это можно, – хмуро ответил тот.
Иван смутился:
– Ну, это... Ладно, давай уж сперва тогда за то, что ли? Ты извини меня, дядь Толь, что я тогда так...
Тетя Лена ничего не понимала. Она посмотрела сперва на мужа, потом на племянника:
– Ты о чем это? Кого извинить-то?
Дядька молча глядел в пол.
– Да тут... – замялся Иван, – давно это было, теть Лен... Меня тогда дядя Толя попросил помочь ему мотоцикл в гараж затолкать...
– Ну и чего? – не понимала тетка.
– Ну а я не помог ему. На мопеде покататься охота было, вот и уехал.
– Ничего не пойму. – Она глянула на мужа. – Куда уехал? Какой мотоцикл?
– Так сорок лет уж прошло. Думал, дядя Толя позабыл уже, а оказывается – нет. Обидел я его тогда, да забыл сам. А сейчас вот вспомнил.
– Чего? – снова повернулась к мужу тетя Лена. – Старик, ты, что ли, обиделся? На Ивана? Сорок лет назад?
И дядька не выдержал, расхохотался. Хохотал так, что казалось, со стула сейчас скатится на пол. Схватился за живот, согнулся и хохотал во все горло.
– Ты чего, дед, с катушек съехал? – тоже улыбнулась тетя Лена и пихнула его рукой в плечо. – Ты чего тут устроил?
Иван сидел ничего не понимая. Он как-то глупо улыбнулся и поставил рюмку на стол.
– Ой, не могу! Ну, племяш, рассмешил ты меня, – наконец выдавил из себя дядька, утирая с глаз слезы. – Ну и балбес же ты, Ванька! Поверил, что я на него всю жизнь обиду держу за мотоцикл какой-то. – Он снова захохотал.
– Так ты чего? – Иван тоже засмеялся. – Комедию мне разыграл, что ли? А я-то уж и вправду подумал: обидел дядьку на всю жизнь.
– Ты слушай его больше! – Тетя Лена махнула рукой в сторону мужа. – Он тебе еще не то наговорит...
– Ну уморил. – Дядя Толя наконец-то успокоился. – Да как ты только поверил, что я на тебя мог обиду затаить да еще и всю жизнь держать ее? А, Ванька? Ты там сбрендил совсем, что ли?
– Да ну тебя, дядь Толь. – Иван снова взял рюмку. – А я почем знаю? Говорю ж тебе, меня совесть загрызла. А вдруг, думаю, и ты помнишь по сей день?
– Давай, – дядька поднял рюмку, – за встречу... Так ты и коньяк дорогущий купил, чтоб сподручней извиняться было? – Он снова хохотнул.
– Ну а как? – улыбнулся Иван, у него словно камень с души свалился. – Не водку же брать для этого?
Втроем выпили раз, другой.
Потом тетя Лена убрала свою рюмку:
– Мне хватит. За встречу да за праздник, и все. Да и ты бы, дед, не налегал шибко-то.
– Ничего... Когда я еще такого коньяку выпью? – Глаза у дяди Толи уже чуть-чуть заблестели. – Когда еще племянник передо мной извиняться будет? Дай маленько-то покуражиться.