После смерти мужа Надя сначала вообще не спала. Проводила ночи, лёжа с закрытыми глазами. Отсчитывая тонкий писк часов на кухне, провозглашающий завершение ещё одного часа. Становилось ещё ближе к утру. Это была, вроде бы, бессонница, но какая-то странная, неоформленная. Надя часами лежала неподвижно, как в очень глубоком сне, двигать руками и ногами было тяжело, веки невозможно было разомкнуть. Но безутешное серое вещество внутри головы не переставало пульсировать ни на минуту. При этом невозможно было сказать, чем был занят Надин мозг, о чем думал. Он не думал ни о чём конкретном, вяло перематывал события последних месяцев в произвольном порядке, но упрямо не отключался. После таких ночей дни превращались в серый полупрозрачный кисель, когда каждое движение давалось с едва заметным усилием. Словно воздух был чуть плотнее, чем обычно. Этот странный воздух проникал внутрь, затормаживал, голова кружилась. И так-то жить приходилось с усилием, а тут и вовсе невыносимо стало. И весь день Надя мечтала, как упадет вечером на кровать и заснет мертвецким сном на много часов подряд. И она падала, и застывала в своей широкой кровати, под своей половиной тяжелого одеяла. Но реальность не отпускала её. Через два месяца такой жизни в полусне, после нескольких серьёзных ошибок в рабочих документах, потерянной в транспорте шапки и дважды не закрытой на ключ квартиры Надя пошла к врачу. Сначала к терапевту, потом к неврологу, потом к психотерапевту. Эти долгие, отнимающие силы, походы в поликлинику стали как будто частью сна наяву. Психотерапевт выписала таблетки – белые и голубые. И Надя начала спать. Но не высыпаться. Вечером она словно медленно погружалась во мрак, в тяжелую липкую жижу, лежала под толщей этой жижи до утра, а под звон будильника никак не могла из неё выбраться. Каждое утро она словно восставала из мёртвых, но как-то не окончательно. Днём в голове было яснее, но тело сопротивлялось таблеткам, его тошнило, трясло мелкой дрожью, и Надя впервые поняла, что такое «скованность движений». Психотерапевт заменила одни белые таблетки на другие, тоже белые. И вот с ними Наде постепенно стало хотеться снова жить. Она перестала казаться себе деревянной марионеткой, снова можно было вдохнуть полной грудью и даже улыбаться. Таблетки удивительным образом сделали воздух свежее, краски начинающейся весны ярче, а звуки, раньше отдававшиеся в голове, как в пустом колоколе, наоборот – приглушили. Засыпать Надя стала как раньше, как нормальный человек – в одни дни дольше, в другие – едва коснувшись подушки. Потом началось другое. Каждое утро Надя начала просыпаться в 5.05. Щёлк – и сон словно выключали, она открывала глаза и смотрела на большие светящиеся цифры часов у изголовья. Пять-ноль-пять. И ни минутой больше. Сначала Надя недоумевала, потом её даже заинтересовал новый виток чудачеств собственного организма, и она со смехом рассказывала о нём коллегам за утренним кофе. Но в один из дней, когда сон закончился особенно резко и Надю словно вытолкнули из какого-то мира в другой – грубо, неаккуратно, – она посмотрела на часы и тревога вдруг заполыхала в ней. На часах было написано SOS. Именно так выглядели эти две пятёрки и ноль между ними. В предрассветной серости яркими оранжевыми буквами часы кричали ей: SOS. SOS! SOS! – каждое утро. А она и не замечала. «Может, я с ума сошла?» – спросила себя Надя вслух. В этот момент часы переключились на 5.06, призыв спасать кого-то пропал, но тревога осталась. Чуть затерявшись среди размеренного течения одиноких будней, она с новой силой вылизывала Надины рёбра изнутри в 5.05 утра. Каждое утро начиналось с немого вопля кого-то невидимого. «SOS!!!» – кричала вселенная. Спасите? Спасайтесь? Куда бежать? Как понять это всё?! Коллега посоветовала гадалку – проверенную, с картами и опытом. И Надя пошла. На удивление, обычной женщине с неровно подведенными глазами и непрокрашенными седыми корнями волос зачем-то рассказала всё, как будто покаялась: один аборт, три выкидыша, муж обижал, терпела, потом вдруг умер от инфаркта – молниеносно. И вроде жили плохо, ругались-мирились, приняла его обратно после похождений «налево», а вот умер он – и пустота. И сначала депрессия, бессонница, а теперь вот это SOS каждое утро. И что всё это значит? Гадалка карты раскладывала молча, переворачивала неторопливо, смотрела в них как-то недоверчиво, словно приценивалась. Наговорила в итоге белиберды. Какие-то дураки, маги, виселицы и колесницы, башня и звезда. Из плохого Надя запомнила про потерю энергии, из хорошего – обновление и неожиданную радость. Но ничего из того, что она услышала, не объясняло, что делать с ежеутренним пробуждением в 5.05 и кого спасать. «Разберёшься, кого спасать», – устало сказала гадалка и ловким и точным движением собрала потрепанную колоду со стола. На следующее утро Надя впервые не пыталась «доспать» после своего пробуждения в 5.05, а встала и сварила себе кофе. В голове было ясно. Хотелось хорошенько подумать над тем, как разбираться с этими знаками Судьбы и с чего начать. Надя не особенно верила в метафизику, но понимала, что Знаки игнорировать нельзя, тем более, такие навязчивые. Мысли перетекали от одной к другой, ничего конкретного в голову не приходило. Надя стояла у окна и вдруг поняла, что смотрит на рассвет. Небо раскинулось перед ней розовым шелковым платком с переливами, становилось всё ярче, и даже дух захватило от такой красоты. Май, утренняя заря. Надя открыла окно, в сумрачную тихую кухню хлынули свежесть утреннего города, уютный звук проезжающих вдалеке редких машин и близкая перебранка воробьёв. Она простояла так несколько минут, втягивая в себя воздух и удивляясь любви к запаху влажного асфальта. Потом солнце дотянулось первыми лучами до Надиной кухни, брызнуло прямо в глаза. И тут же безжалостно просветило: окна были не мыты с прошлого лета и солнечный свет пропускали приглушенно. В тот день перед работой Надя вымыла кухонное окно, а вечером – остальные два. Следующие утра были похожими: проснувшаяся всё так же в 5.05 Надя пила кофе на кухне, любовалась рассветом (через помытые стёкла! – с особым удовольствием), и размышляла. С вопросов о том, кого ей нужно спасать, мысль непременно скатывалась к вопросам «как жить?» Казалось бы, после смерти мужа, такой внезапной и оттого по-прежнему невероятной, течение жизни Нади не особенно изменилось. Она всё так же вставала утром, пила кофе, шла на работу, работала, приходила домой, ужинала, смотрела телевизор, ложилась спать. Когда был жив Слава, то всё было примерно то же самое, разве что ужин она готовила на двоих – муж никогда не завтракал, а обедал на работе. Выходные он проводил «на объектах», и лишь за несколько недель до его смерти выяснилось, что это были за «объекты». Надя в эти дни обычно спала до обеда, потом лениво завтракала, смотрела телевизор, гладила бельё, драила и без того не грязные полы, перемывала посуду, чистила ковры и коврики, иногда ходила на рынок. Мужа Славы почти не было в её жизни, виделись они пару-тройку часов в день, часто ругались и даже дрались. Но когда его не стало – совсем, физически – Надя не ощущала ничего, кроме пустоты. И все её простые и до сантиметра выверенные ежедневные действия словно потеряли вес, смысл, значение. Так часто она хотела развестись со Славой, потому что ощущала свою ненужность и одиночество. Но теперь оказалось, что её жизнь держалась на муже, вращалась вокруг него, мысли, дела, стремления и мечты – всё было связано с ним. Вместе с ним умерла и та часть Нади, которая стремилась к лучшему, верила в то, что однажды все наладится. Раньше ей казалось, что она буквально умирает от того, что нелюбима своим мужем. Сейчас же она понимала, что все эти годы угасания их брака она была жива, очень даже жива. Она ждала, она надеялась, она чего-то хотела. В те дни, когда организм включался в одно и то же время каждое утро, по-настоящему она не хотела ничего. Разве что разобраться – что значит всё это. И вот теперь, разглядывая из глубины своего одиночества приход в город лета, Надя неосознанно желала опереться на мысль о будущем. Представить свою дальнейшую жизнь, понять, для чего и зачем всё это. В одно из утр – оно было особенно яркое и красивое – Надя бросила недопитый кофе, достала из шкафа старинный спортивный костюм, впрыгнула в кроссовки – и побежала на улицу. Было воскресенье, начало шестого утра, зачинался длинный никчемный день, и она порадовалась самому импульсивному желанию – выбежать из дома в эту утреннюю свежесть. И побежала. Когда-то в юности она бегала и даже участвовала в соревнованиях района, и сейчас тело тяжело, но благодарно встряхивалось от каждого шага. Долго бежать не получилось, дыхание сбилось, икры одеревенели. Но радость движения и единения с теплым ароматным утром захлестнули Надю. Она перешла на шаг и шла, шла, шла, пока были силы. Домой вернулась к 8 утра и впервые за много месяцев с аппетитом поела. Даже так – сожрала глазунью из трёх яиц! Надя начала бегать. Каждый день, в любую погоду. Похудела, посвежела, купила путевку на август в санаторий в Пятигорске, начала дышать полной грудью и улыбаться. Но каждое утро она просыпалась в 5.05 – ни позже, ни раньше. Всё тот же SOS. И – Надя признавалась себе во время пробежек – «спонсором» её активностей было именно это обстоятельство. Она мечтала проснуться хотя бы в 7 утра. Ну, хотя бы в 6.30. Да ладно, хотя бы в 5.10 – лишь бы не видеть этого пугающего слова на своих цифровых часах. Однако жизнь настойчиво что-то говорила ей, но что – невозможно было разобрать. Была середина июля. Половина седьмого утра. Надя бежала привычным маршрутом – от дома через парк, потом вдоль проспекта Ленина, потом сворачивала у цирка, и – в обратную сторону. И тут музыка в ушах (а Надя начала слушать музыку!) стихла – разрядились наушники. Она с досадой вытащила из ушей гарнитуру и дальше бежала, вынужденно прислушиваясь к звуку своего дыхания и – к просыпающемуся летнему городу. И вдруг услышала странный звук откуда-то из-за низких колючих кустов. Сипение, кряхтение и писк – всё слилось в один отчаянный вопль, тихий, но пронизывающий до самых костей. Надя пошла по мокрой от росы траве, полезла в кусты и оттуда, из-под колючих прутьев извлекла коробку – старый трухлявый картон, влажный и податливый. Внутри лежали три комка слипшейся шерсти и вопили, переходя на обезвоженный сип. Надя даже не сразу поняла, что это крошечные котята, сначала подумала, что мыши. Потом она прижимала эту грозящую развалиться в руках коробку к себе, шла в сторону дома быстро, но по возможности аккуратно. Котята то затихали, то принимались пищать и вопить с новой силой. По дороге увидела вывеску «Круглосуточная ветеринарная клиника» и свернула туда. Дверь была закрыта, пришлось тарабанить, чтоб услышали. Открыл сонный взлохмаченный мальчишка, но при виде коробки тут же проснулся, пропустил Надю внутрь, побежал надевать перчатки. – Только у меня нет денег, – крикнула ему в спину Надя. – Понятно! – с готовностью ответил тот, появившись на пороге уже совершенно настоящим врачом-ветеринаром. Котятам оказалось несколько дней от роду. Два мальчика и девочка («Но пока это не точно!» – сказал мальчишка-врач и засмеялся). Здоровые, чистые, но обезвоженные и продрогшие. – Кошка кормящая есть? – спросил ветеринар деловито. – Нету, – призналась Надя. – Выкармливать будете? – Буду! Врач вручил новоиспеченной хозяйке трёх слепых комков листок бумаги. В нём значилось: купить заменитель кошачьего молока, пипетки или специальные бутылочки («Господи, чего только ни бывает!» – не сдержала изумления та), ещё какие-то незнакомые названия – и схема кормления. – Каждые два часа? – переспросила Надя, заглянув в исписанный на удивление понятным почерком листочек. – И днём, и ночью, – безжалостно кивнул врач. В этот момент котята на пелёнке зашевелились и запищали ещё активнее, как бы подтверждая свои потребности. – Надо так надо, – сказала Надя, и молодой врач поддерживающе улыбнулся. Она шла домой, прижимая к себе всё ту же грязную коробку и думала – быстро, чётко, на перспективу. Отпуск в августе отменяется, две недели надо взять сейчас, чтобы кормить малявок по графику. Позвонить начальнице, она поймёт. Зайти в магазин за смесью для кошачьих детей. Там же посмотреть что-то, чтобы сделать гнездо им – тёплое и уютное. Уже через час она купила им маленькую уютную лежанку с высокими бортами, там они жались друг к другу и продолжали сипло пищать, пока она, боясь и чертыхаясь, не накормила каждого по очереди из обычной пипетки. Они уснули, а Надя осторожно гладила их по крошечным головкам. Черных мальчишек назвала Чуком и Геком, а серую девочку Соней, она была самая маленькая и тихая, даже пищала как-то деликатно. Потом они проснулись, и она снова их кормила и гладила, потом ещё раз, и ещё, и перед тем, как лечь спать – в два часа ночи – покормила своих тепленьких слепых подопечных ещё раз. В начале пятого проснулась от тоненького писка, Чук проснулся и разбудил брата с сестрой, они беспокойно копошились, и она снова их покормила и уснула рядом с лежанкой, прямо на ковре. Надя проснулась, когда уже было светло, котята ворочались, но не пищали. Она погладила их, пошла на кухню, поставила турку на плиту и посмотрела в окно. На улице было непривычно шумно, обычно утренний кофе выпивался в спокойном созерцании просыпающегося города. А сейчас ездили машины, уже куда-то деловито шли люди. Надя заглянула в спальню, посмотрела на часы – 7.55. Почти восемь утра! – Эй, ребята, – Надя опустилась на колени перед тремя своими найдёнышами, – похоже, кто надо спасён? Соня лежала тихонько, перебирая лапками, Чук уже пытался поднять тяжелую голову. Гек тыкался носом в бок брата и был, кажется, доволен происходящим. Надя осторожно погладила между ушами каждого, легонько пощекотала Сонино серое пузо, подивилась, какие большие лапы у Гека – видно, будущий богатырь. На кухне, еле слышно шипя, сбежал из турки кофе.