26 сентября, 07:32
Помню, что Бог не даёт переживаний и трудностей больше, чем человек способен вынести. Помню, и всё равно невыносимо тяжело. Каждый новый день приносит нестерпимую боль. Парни откалываются, ломаются, пятисотятся. А я стою, как истукан, на своём и ненавижу себя за мысли, что устал, не справляюсь, надо сломаться, чтобы выжить. Нет, я не сломаюсь. Жить сломанным не смогу.
Два дня почти не ем. Еда есть. Не ем, потому что существует реальная проблема туалета. В Отростке по-маленькому ходим в баночку и через дырочки аккуратно выливаем. Чтобы сходить по-большому, надо перебежать метров десять по обстреливаемой территории. Выбор невелик. Либо меньше ешь, либо больше рискуешь.
Спим на камнях, которые сложены в мешок. Не так чревато, как на бетоне. Спальник есть один, летний. Мыши наглые. Впрочем, мыши везде наглые. Говорят, тут бродит по ночам выдра. Пока не видел. Солнце пробивается только в одну пятикопеечную щель. Нормального солнца дней десять не увижу.
Бомбёжки не страшны, накаты тоже. По ряду причин. Озвучивать не буду даже дневнику. Но не расслабляемся. Напрягает, что немцы стали усиленно бить по тропе.
Боженька милостивый, сжалься.
26 сентября, 11:05
Давинчи мог сломаться. Был на грани. Пылил в последнее время слишком уж много. То ходит молчит, то внезапно взрывается. После того как его откомандировали на базу в город, куда отправляют в основном пятисотых, была мысль, что сломался. Я ведь не слышал его разговора с командиром, да и когда пришёл ко мне сказать, что его снимают с боевых, смотрел на меня виноватыми глазами. Но причин для виноватых глаз пруд пруди. Не только из-за того, что запятисотился. Может, он так досвиданькается – дескать, прости за всё, в чём был и не был виноват. Вполне. В общем, мне бы не хотелось когда-нибудь узнать, что Давинчи слился.
26 сентября, 16:32
Мы сегодня молодцы. Группа отлично поработала. Хорошо, что у нас есть малюсенький Костек, который в любую трубу пролезть может и сделать там всё, что нужно группе.
С утра было плохое настроение. После работы настроение поднялось по десятибалльной шкале на твёрдую восьмерочку. Минус два балла на самокритичность.
Чика с собой не брали. Он слишком крупный для выполнения задачи. Оставили на рации. Да и ночью кому-то надо будет подежурить, пока мы отдыхаем.
Вернулись на точку в целости и сохранности. Проголодались. Костек тут же слопал банку тушёнки. Я решил подождать, когда местный повар – Ра – сделает что-нибудь съедобное.
На всякий случай выпил таблетку. Спина может поплыть. Остальное в норме.
27 сентября, 08:34
Как ни странно, тело не так сильно болит после вчерашних нагрузок. Удивительно.
Вечером с Томасом (зетовец), старшим на позиции, дежурили, смотрели кино и играли в слова. Томас показывал ролики и фотки, на которых он с друзьями и сослуживцами.
Томас с самого начала в Отростке. Участвовал в весенних штурмах Сердца. Потом разведывал прилегающую территорию. Здесь окапывался, ставил огневые точки. Отсюда кошмарил и продолжает кошмарить немецкие позиции. Сейчас ему дают усиление, потому что появилась возможность выставить наблюдательный пункт недалеко от его владений. Надо только оборудовать.
У Томаса здесь, на позиции, есть повербанк. Поэтому сейчас пойду кину телефон на зарядку и ещё что-нибудь напишу.
Дополнение. Дополз до банки, она села. Зарядить телефон не удалось. Попозже придумаем что-нибудь. Надо будет сползать в Кишки Дракона. Там генератор стоит.
Настроение ровное.
27 сентября, 10:32
Томас достал запасную банку, чуть зарядился. Утро спокойное. Относительно. На войне вся жизнь относительна. Трудно что-то сказать или написать без этого слова.
Чик увидел, что я периодически включаю телефон и ковыряюсь не в игрушках и фильмах, как многие, а в вордовских файлах.
– Книгу пишешь, командир?
Чик называет меня командиром. Редко по позывному. Тут люди привыкли к такому обращению и начали ко мне обращаться так же. Хотя я, в общем-то, никакой не командир. Всего лишь старший группы.
– Нет, – ответил, – просто слова гоняю.
Книгу… Хм… Даст Бог выжить и вернуться, можно будет из всего этого сделать книгу. «Дневник добровольца». Обмозгую.
Костек задрал голову к бетонной крышке и мечтательно произнёс:
– Двадцать седьмое сентября… Вот бы побыстрее было двадцать седьмое октября…
– А что мне от этого? Я мечтаю о восьмом. О восьмом октября, – сказал Ра, – у меня в этот день заканчивается контракт.
Каждый думает о своём дне. Я тоже о своём. Вернёмся и будем скучать о времени, проведённом на войне. Здесь случаются совершенно райские минуты, когда кажется, будто на землю спустился мир и больше никто никогда ни в кого не выстрелит. Солдат – самый миролюбивый человек на свете.
– Соберёмся, – говорит Ра, – огородимся ото всех мешками и будем спокойно жить. Кто не хочет войны – милости просим; кто хочет – тот пусть идёт по другую сторону мешков и там стреляет.
27 сентября, 17:34
Сегодня молодцы в два раза больше вчерашнего. Вышел на точку один, подготовить место, чтобы парни подтянулись и сразу приступили к выполнению поставленной задачи. Спокойно, размеренно, ничуть не напрягаясь. Сделал, что планировал, минут за тридцать, смотрю, парни ползут. Далеко в трубе замерцали фонарики. Доползли, обмолвились парой фраз и приступили. Четырёх часов хватило на выполнение.
После трудов праведных вернулись в Отросток. Довольные и счастливые. Вскипятили чайничек, разлили по кружке кофе. Одно удовольствие. Есть жизнь на войне.
С молодыми приятно работать. Они не ноют. В присутствии меня, по крайней мере. Видят, что я на позитиве, улыбчив и прост, и сами делаются такими. Было бы смешно, если бы двадцатипяти-тридцатилетние парни начали скулить рядом с пятидесятилетним мужиком, который трудится наравне с ними и не жалуется.
Чика с собой не берём, он работает на рации, бегает за едой и водой. Там, где мы ползаем, он будет мешать – слишком высокий. А человек на рации всё равно нужен.
Сейчас приготовим ужин, наедимся от пуза и выйдем на ночное бдение. Ни минуты покоя, и это прекрасно.
28 сентября, 08:25
Сны разгадывать не умею. На гражданке, если снилось что-то невероятное, лез в интернет читать сонники. Разные сонники одни и те же сны трактуют по-разному. Доверия нет. Есть любопытство. Мозг человека так устроен, что хочется заглянуть в будущее.
Снилась авиакатастрофа. Мы со старшим сыном сидим дома. Интерьер напоминает дачу в деревне Челобитьево. Было у нас когда-то там полдома плюс несколько соток. В небе взрыв, и обломки самолёта падают прямо на наш участок.
Кто-то из домашних – отчётливо не помню кто, но точно женщина – хватает шланг и начинает поливать горящие обломки, похожие на диван. Я слышу плач новорождённого. Мы со старшим сыном кидаемся к дымящемуся дивану и вытаскиваем из него младенца.
Младенец с пуповиной, в слизи. Глаза большие. Он кряхтит у меня на руках, перебирает ножками, ручками. Я говорю старшему: дескать, подарок небес, будем воспитывать. Старший – Ванечка – смотрит на меня преданными глазами и кивает головой.
28 сентября, 16:25
Не буду каждый день писать дневнику, что парни молодцы. Он об этом и так хорошо знает.
Сегодня без обезбола. Организм сам тащит.
Час назад был шум у входа в Отросток. Шум слышали, но никого не видели. Дай Бог, чтобы просто заяц прошмыгнул. Парни напряглись. Инфу передали по радейке. Шуманули.
Комерс – сломана рука, порван трицепс. Прилёт. В Сердце Дракона один триста. Из молодых. Осколок от кассетной.
29 сентября, 09:03
Ночь напряжённая. Много стреляли. Но я спал спокойно. Уверенности придала кошка, вдруг откуда ни возьмись появившаяся вчера вечером в Отростке. Опять трёхцветная. Приносящая удачу.
Вышел на ночное бдение. По ногам что-то скользнуло. Подумал, мышь или крыса. Смотрю – Трёшка. Обалдел. Это нереально. От Отростка до Сердца метров четыреста-пятьсот по прямой. По моим прикидкам, Трёшка не смогла бы пройти. Да и привыкла она к Сердцу, бежать через поле не стала бы.
Ночь, ничего не видно. Осветил кошку фонариком. Нет, не Трёшка. Трёхцветная, но не моя Трёшка. К тому же с пузиком, ждёт котят. Для Трёшки ещё рано. И всё же удача, как трёхцветная кошка, преследует меня по пятам. Лишь бы не сглазить. Тьфу-тьфу-тьфу.
Движение, которое было у входа в Отросток, скорее всего, от неё.
В два ночи передали по радейке, что опять замечено движение около нас.
– Томас, шумани из граника.
– Я не Томас, а Томаш. Ночью шуметь не буду, спалим позицию.
Томаш, который был раньше Томасом, перевернулся на другой бок и размеренно засопел.
Проснулся около семи, сгонял по-маленькому. Подзарядил телефон. Втроём – я, Костек, Томаш – выпили по кружке кофе с сигаретой. Подтянулся местный Кот. Остальные пока спят.
Сижу, пью кофе, курю и вспоминаю, как я каждое утро выползал на балкон с чашечкой кофе, закуривал сигарету и смотрел на лес, и мне казалось, что это не лес вовсе, а зелёное море под ногами.
Сегодня снова попробую без обезбола обойтись. Через пару часов полезем по трубам и норам к точке, где выполняем своё боевое задание.
29 сентября, 16:51
Пробились к солнцу. Осталось немного почистить, и задачу можно считать выполненной. Из интересного и смешного ничего не происходило. Боевые будни. Устал больше, чем вчера, позавчера и позапозавчера. Вернулся в Отросток и выпил таблетку обезбола. Еле дополз. Пообедаем, отдохну часок, и начнутся ночные бдения.
30 сентября, 09:16
За неделю в Отростке молодые парни превращаются в стариков. Дохают, передвигаются не спеша, кряхтят, охают и ахают. Бетон высасывает жизненную энергию. Неунывающий Костек поднывает.
На наших позициях – не только в Отростке, везде – проходят большие ротации. Одни подразделения меняют другие. Суматоха. Новые тяжело въезжают в условия, отчётливо не понимая, куда попали и что нужно делать. Объяснить невозможно. Работаешь по обстоятельствам.
Томаш вслед за молодыми начал обращаться ко мне «командир». Так, наверное, сподручнее, чем Огогош.
Холод собачий, особенно под утро.
– Костек, даст Бог вернуться с б. з., никакого алкоголя.
– Хорошо.
– Учую запах, прострелю коленные чашечки.
– Хорошо. Правда прострелишь, сможешь?
– Не смогу, брат Костек.
– Я не подведу тебя, командир.
– Посмотрим.
– С сегодняшнего дня время начинает работать на нас, – продолжает разговор Костек, имея в виду, что до конца контракта остался месяц.
– В нашем возрасте время всегда работает против нас.
– Почему?
– Стареем.
На тропе включают РЭБ, но он быстро садится. Заряжается долго.
30 сентября, 12:21
Устроили себе выходной. Не знаю зачем. Понятно, что язык набок, пыль, грязь, еда скудная, солнца нет, холод и парни выматываются. Только в такой обстановке не отдохнёшь.
– Устал, – говорю.
– Это ты мне? – спрашивает Костек.
– Нет, себе. – Впервые за несколько месяцев произношу вслух.
Оглядываешься назад и кажется, что время летит с неимоверной скоростью. Три четверти пути пройдено. Но стоит задуматься о том, что ещё месяц впереди, кажется, что оно не двигается. Стоит перед тобой усмехающимся истуканом и дразнится. Время – оно такое. Чувство времени.
30 сентября, 17:00
Передали по радейке: «В укрытие. На вас наводят…» Перешли в крепкую трубу. Сидим тихо.
Слышу вопрос:
– Давно на войне, командир?
– Седьмой месяц, – отвечаю.
– Контракт закончится, и снова пойдёте?
– Скорее всего, нет. Надо уступить дорогу молодым.
– Не нужна нам такая дорога. Воюйте в своё удовольствие, командир, сколько душа пожелает.
Хорошая шутка. Рассмеялся. Снова затихли. Пять минут, десять, пятнадцать тишины. Элпэка не выдерживает. Со словами «Да пошли они…» идёт к месту, где у нас расположена условная кухня, и ставит на газ воду. За ним подтягиваются остальные.
Боевую готовность объявляют часто, но никогда этой команды не отменяют.
30 сентября, к полуночи
На ночном бдении с Элпэка. Элпэка из «молодых» штрафников, но сам не понимает, как попал к ним. Добровольно подписал контракт, чтобы племянника не забрали на войну. Три судимости, но опять же говорит, что чистый.
Мимо нас пробирается Костек, сходить по-маленькому. Идёт и ворчит, что страшно, по нам работает немецкий снайпер. Посоветовал ему не сильно высовывать из Отростка свою загогулину.
– Снайпер действительно работает? – спрашивает Элпэка.
– Иногда. Смерть не из приятных. Выходишь ночью в туалет, и тебя снимают. В том смысле, что убивают. Лежишь мёртвый с высунутой загогулиной, а из консервной банки вытекают отходы твоей жизнедеятельности.
– Да уж, – кивает Элпэка.
– На первом круге у нас во взводе добровольцев Пионер был. Пионер – позывной. Так вот, пошёл он как-то на дальняк, и вдруг тревогу объявили, прилёты один за другим. – За мешками с песком послышалось журчание Костека.
– После тревоги, – продолжаю, – вбегает в барак Пионер и рассказывает: дескать, сижу, мысли гоняю, и тут – ба-бах! Нормальный человек испугался бы, а я подумал: как это будет ужасно, если погибну не в бою, а вот здесь, на очке.
– Был в бегах, – подхватывает туалетную тему Элпэка, – залез в дом к одному барыге, вскрыл сейф, а там ружья и водка. Ну, выпил, вышел на улицу пострелять. Прицелился в туалетную будку и спустил курок. Патрон с грохотом пробил деревянную стенку, и тут же из туалета вывалился какой-то бич с голым задом. Оказалось, пока хозяин в отъезде, он дом сторожил. Снежок тропинку запорошил, я и не увидел следы. Долго, наверное, там сидел, тоже мысли гонял.
Да, я им про защитников Отечества, а они мне про бичей и барыг.
Костек благополучно доделал свои маленькие дела и быстро прошмыгнул мимо нас.
1 октября, 07:47
Октябрь уж наступил… Никакой романтики под землёй в нынешнем октябре. Ни багрянца, ни румянца. Только пыль и грязь.
Под землёй быстро ногти отрастают. Перед выходом подстригал, но торчат, как у вурдалака, уже.
Парни нескромно посапывают. Двое на посту. Сделал кофе. Хотелось в одиночестве с сигареткой выпить. Пью, мыши скребут по углам. Кошка один раз появилась и ушла. Долго не задержалась. Видимо, искала место окотиться. Здесь не понравилось. Пошла дальше.
Скоро парни проснутся, и выдвинемся совершать геройские поступки во славу Отечества. Работа хоть и пыльная у нас, зато благородная – очищать родную землю от поганого. Мир неизбежен. После победы.
1 октября, 16:33
Задача выполнена. Переходим в режим ожидания «ног». Тот случай, когда хочется посидеть на позициях подольше, потому что время катится к концу контракта, и чем дольше мы будем находиться на боевом, тем больше (но это не факт!) будем отдыхать, и это значит, что ещё одного выхода на Дракона не будет. К тому же сейчас относительное затишье, а у меня относительная усталость от всего. Смеюсь.
Дошли слухи, что на днях встречаются большие политики порешать проблему войны, да и выборы у всех на носу. К выборам, как правило, войны затихают. Но, по мне, добрая война лучше гнилого мира. Гнилой мир оборачивается ожесточённым кровопролитием. Затяжным, страшным, болезненным для мирняка. Солдаты рассчитывают на то, что никто не даст заднюю. Это уже будет означать предательство.
Сидим тихо, никого пока не трогаем. Чаёвничаем и бутербродничаем. Готовить никто не хочет, обленились под финал б. з. Раздражения нет. Общего. Лично у меня есть подозрительное отношение к тишине. На войне тишина подлая. Не знаешь, чего ожидать. Но об этом я уже говорил Дневнику. В остальном порядок.
1 октября, 19:39
Томаша вызвали по радейке в Кишки Дракона.
Понял, на кого похож повар (позывной Ра). На Будду. Лицо гладкое, взгляд просветлённый, сидит перед кастрюлей на ящике патронов, руки ладонями вверх на расставленных коленях, будто медитирует. Фонарик на лбу красный, горит, как родинка. Его спрашиваешь: «О чём задумался?» Отвечает, взорвавшись: «Я же вас не спрашиваю, о чём думаете вы! Мне нет дела до этого!» Потом резко успокаивается, уходит в себя и снова сидит перед кастрюлей, медитирует.
В харчо из банки добавили рис и тушёнку. Получился плов. Неплохой.
Томаш вернулся из Кишок. Встревоженный. Поручили заминировать поляну перед нашей позицией. Минёров у нас нет. Но это ещё полбеды. От нашей позиции до позиции немцев буквально метров пятьдесят. Открытое пространство. Снимет любой, даже малоопытный стрелок. Как два пальца…
Передали, что нас оставят, скорее всего, до восьмого числа. Хм…
Пришла инфа, что Снежка отправили на городскую базу старшим по территории. Старшим по территории называется тот, кто общие туалеты убирает. Оружие у него отобрали.
2 октября, 14:53
Проснулся и разрыдался, как ребёнок.
Входишь в трубу диаметром метр двадцать. Проходишь сорок гусиных шагов и поворачиваешь в трубу того же диаметра и длиной в двести пятьдесят гусиных шагов. В конце первой трубы у нас оборудована условная кухня, где стоит горелка, есть газ, кружки и пустые пачки от дошика, которые заменяют нам тарелки. По этой трубе справа и слева на расстоянии полутора метров мешки с битым бетоном, защищающие от осколков. На случай прилетов по входу в Отросток.
В начале длинной трубы мы спим. Ряд мешков с битым бетоном, поверх спальник, под головой рюкзак.
Проснулся и зарыдал. Мне приснились дед, мама и бабушка. Царство им Небесное. Приснилась вся моя некогда большая семья. Дяди, тёти, братья и сёстры. Короткий отрывок врезался в память.
У деда больные ноги, и мы идём с ним из одной клиники в другую. Дед коренастый, низкого роста седовласый белорус с густыми бровями. Он опирается на меня. Я крепко стою на ногах и веду его. Асфальтированная дорога идёт вниз. Асфальт старый, побитый. Мелькнуло в голове, что надо бы взгреть коммунальщиков за то, что дорога от одной клиники до другой плохая. Мама спустилась, стоит внизу, ждёт нас.
Нет, предки меня не звали к себе в мир иной, я просто помогал им.
Наша большая, дружная семья. До середины восьмидесятых годов мы каждые выходные собирались за огромным столом, ели, пили, пели песни, разговаривали, играли в лото. Дети разыгрывали представления, взрослые хохотали, хлопали и угощали нас вкусностями.
К концу восьмидесятых годов семья посыпалась. В гости друг к другу стали реже ездить. Почти не общались. Редкие встречи, да и те на похоронах, короткие реплики, дескать, пора бы оставшимся, пока ещё живым, возобновить традицию. Дети детей и внуков выросли, а мы всё никак. Никак не соберёмся.
Проснулся, вытер слёзы влажной салфеткой и закурил. Меня никто не видел. Иначе бы я сдержался. Слёз не показывал.
Через полчаса мы выдвинулись в конец Отростка, где оборудован наблюдательный пункт. Мы прошли гуськом двести пятьдесят шагов, снова повернули в трубу с тем же диаметром, ещё сорок гусиных шагов. Далее труба сужается до восьмидесяти сантиметров. Она не длинная. Метров десять. После неё взорванная металлическая труба, которая расположена внутри холма. Проползли сквозь отверстие в ней. Дальше идёт лаз метра четыре вверх, со ступеньками, к вершине холма. Оттуда видно многое. До неприятеля можно доплюнуть.
Мы знаем сколько немцев сидит на линии перед нами, когда ротация, какой у них боекомплект, где они спят, что едят, куда ходят в туалет. О нас они не знают ничего.
Даст Бог вернуться с войны, постараюсь склеить семью. Буду чаще собирать оставшихся. Возьму под крыло разбежавшихся по городам и весям детей. Надо, чтобы мы были вместе, чувствовали плечо друг друга.
Я знаю, за что воюю, знаю, почему ушёл на войну. Хочется вернуть некогда великую страну, некогда большую семью. Ведь моя вина в том, что прежний мир – добрый, чистый, светлый – рухнул, тоже есть.
2 октября, 20:01
Томаш и Ра завтра выходят из Отростка. Местный Кот сегодня утром вышел. Остаётся моя команда и три человека из штрафников – две Бороды плюс Элпэка. Говорят, что пришлют усиление в три человека. Тоже из штрафников. Нам пока замены нет. Ротации не предвидится. Людей не хватает. Людей много, и всё равно не хватает.
Солдатское радио передало, что в нашем подразделении семь человек двести. Снайпер при заходе в Сердце Дракона. Заходили ночью. Дурная практика. Перед этим Дик-двести – «ноги», тоже ночью шли. Второй раз можно было не рисковать. Зачем?
Позывных пока не знаю. Просто молюсь за всех наших парней. Семь человек. Больно в груди. Пусть солдатское радио соврёт или преувеличит в очередной раз.
Костек сказал, что больше на б. з. не пойдёт. Я ему ответил, что мы ещё не вернулись и когда вернёмся, если вернёмся, неизвестно.
Томаш один сползал, поставил растяжку и полтора кило взрывчатки. Через час взорвалась растяжка. Взрывчатка стоит. Заяц задел или мышь. Может, кошка. Зайцев здесь не видел. Завтра сползает посмотреть, что там не так. Минёр…
Костек – мусульманин. Отрезал кусок сала и съел его. На слова «Какой же ты мусульманин, если сало ешь?» сказал: «Главное в жизни верующего человека – никого не обидеть. За то, что я сало съел, перед Всевышним отвечать буду, а не перед вами».
3 октября, 10:34
Мыслей нет. Слов нет. Одна молитва в голове.
Боже милостивый, спаси и сохрани. Дай сил, терпения, стойкости, мужества.
Костек начал жаловаться на почки и боль при мочеиспускании. Скорее всего, камни.
Ещё бы неделю нас не трогали. Работа есть, много работы. Накидывают. Правда, начинаем лениться, медленнее дела идут. Но ведь идут!
Обстановка стабильно напряжённая, как всегда.
3 октября, 16:22
По радейке, голоса:
– Проверь там, Томаш и Ра дошли?
– Томаш и Ра дома.
– А нас когда выведут?
– Нас – это кого?
– По голосу не узнаешь, что ли?
– Тебя выведут одиннадцатого.
– Почему так поздно?
– У тебя морда страшная.
– У тебя лучше, что ли?
– Так меня и выведут двенадцатого, ах-ха!
3 октября, 21:19
Томаш вышел. Я перешёл спать на его лежанку. Она основательнее, и теперь у меня два спальника. Мой, летний, и Томаша, зимний. Летний постелил на мешки. Не так больно будет. Зимним укроюсь. Ра оставил мне свой бушлат. Можно считать, что теплом обеспечен.
Пару раз забегала трёхцветная беременная кошка. Покормили. Нашу еду – бурдистику (это когда в кастрюлю кидают всё, что имеется под рукой, и варят) – не ест, но с удовольствием слопала паштет из консервной банки. Гурманка.
Вызвали сапёра, чтобы нормально заминировали поляну. Томаш не успел. Сам я не рискнул и своих парней не пустил. Нужен профи.
День прошёл тихо. Проводили ребят, гоняли чаи, разговаривали ни о чём. Мешками для трупов закрыли трубу, в которой отдыхаем, чтобы теплее было. Мешки крепкие, непродуваемые. Теперь уютнее.
Нас на Отростке осталось немного. Мне так больше нравится. Хуже, когда задами друг о друга трёмся, не протолкнуться. На завтра наметили объём работы, обговорили, обсудили. Проснёмся – выйдем.
4 октября, 09:44
На новой лежанке спал как у Христа за пазухой. Теплее, и острые углы камней не так сильно впиваются в бока. Новый день, новая жизнь. На войне каждый новый день можно считать днём рождения.
Обезбол закончился. Надо искать таблетки. Боюсь, без них не потяну. С ними руки вместе с ногами отказывают, а уж без них…
Новостей никаких. Стабильно напряжённые. Стреляем чуть меньше.
С утра пораньше выскочили пошуметь из РПГ, но почему-то не выстрелило. Либо порох отсырел, либо мы отупели. Скорее всего, второе. Но первого тоже нельзя исключать.
Передвигаюсь с трудом. Вида не показываю. Костек говорит, что моя борода совсем белой стала. Голова тоже. Что поделаешь, даст Бог вернуться с войны, буду блондином щеголять в лакированных штиблетах. Не худший вариант.
4 октября, 15:55
Хорошо отработали, хорошо отъели пузо. Элпэка борщец сварил. Утром хуже себя чувствую, чем ближе к вечеру, после хорошо проделанной работы.
Элпэка с нами не ходил. Взяли Чика попробовать. Не тянет он. Крупненький. Больше нытья, чем пользы. Наверх поднимался с Костеком. Он при хорошем настроении. Костек в хорошем настроении и Костек в плохом настроении – два разных человека. Когда Костек в духе, одно удовольствие с ним в паре работать. Но это, наверное, у всех так. Я тоже невыносим, если встаю не с той ноги. Правда, здесь слабину себе не даю. Стараюсь держаться так, чтобы никто не заметил, как мне тяжело.
Долго ли коротко, а ведь мы в Отростке одиннадцатый день. Выходили всего на недельку.
Сигареты закончились, лекарства тоже. Не думал, что задержимся. Мало брал.
Положа руку на сердце, могу сказать, что мне на выходах нравится больше. Время быстрее идёт. Постоянно что-то происходит. В располаге на пятый день места себе не нахожу, дурные мысли в голову лезут.
4 октября, тёмная и холодная ночь
К вечеру вытащили наушники наверх и подключили радио, чтобы послушать о встрече больших политиков. Встречи не было. Понятно. Воюем дальше. Без проблем.
«Ноги» не принесли бензин. Генератор молчит второй день. Рации сели, повербанки тоже. Мы без связи. Осталось немного заряда на телефоне. Ночной фонарик включить не можем, поэтому зажгли блиндажную свечку. Заметно потеплело.
С ужином не заморачивались. Ограничились бич-пакетами. Я открыл свиную тушёнку и вывалил себе в тарелку половину банки. Вкусно неимоверно. Нашёл в кармане запылённую конфетку. Съел с чаем.
Разговор Чика и Элпэка.
Чик спрашивает:
– Элпэка, ты чай или кофе пьёшь?
– Чай.
– Оставь мне на пару глотков.
– Чай без сахара.
– Неважно.
– Без заварки.
– Неважно.
– Без воды…
– ?
Элпэка, отправляясь на ночное бдение, повторяет за мной: «Пойду Родине послужу…» Обычно с такими словами я ухожу на пост.
5 октября, 09:03
Большой блиндажной свечки хватает на пять-шесть часов. Фонарики не включаем, бережём энергию. Нам ещё ползать под землёй.
При ротации одного подразделения на другое бардак полный. Парни не распределены по участкам, за которые отвечают, а те, которые уже распределены, не понимают не только того, как вести боевые действия, но и того, как организовать быт. Организованный быт – основная опора солдата.
Генератор молчит третьи сутки. Не могут понять, кто должен принести нам бензин. Хорошо ещё, успел на последнем издыхании банки подзарядить себе телефон.
5 октября, 20:53
День прошёл плодотворно. Дали команду рыть подземный ход от пункта наблюдения до остатков бетонного забора, которым окружено Сердце Дракона. Двадцать метров. По моим прикидкам – это около двадцати тонн земли. Рыть – не проблема. Проблема – куда девать землю. Наверх не вынести. Любое изменение ландшафта будет отмечено чубатыми птичками и отрехтовано яйцами – ВОГами. Трубы внизу уже забиты мешками с землёй. Подземных туннелей много. Парни роют ходы, блиндажи, ставят огневые точки и аккуратно по бокам труб складывают в мешках землю. Не знаю, как будем решать проблему. Надеюсь, что-нибудь придумаем. Наш с Костеком дембельский аккорд. Если сказали рыть, значит будем рыть. Штурмовики, ах-ха. Больше никаких серьёзных заданий не было. Лазая по трубам, называем себя черепашками-ниндзя. Эти парни досуг проводили в таких же трубах. О том, когда мою группу выведут, пока молчат.
Под вечер объявили боевую готовность. Опять замечено скопление немцев недалеко от наших позиций. Рация плохо заряжена, банку раздобыли. Прорвёмся.
Немцы по ночам не штурмуют. У нас. Не знаю, как на других участках фронта. Обычно выползают в районе четырёх-пяти утра.
6 октября, 14:42
Ночь тихая, утро тихое. Прорыли метра полтора подземного хода. Пришёл до меня разведчик из бывших музыкантов. Позывной сложный. Не запомнил. Назову его Рубероид.
Мы с Костеком копали, а парни – Шакай и Борода – ниже в трубе собирали накопанную землю и разносили в мешках по трубам. Слышу, зовут меня: «Командир, командир, запах пошёл по трубам!» Парни подумали, что немцы пустили по трубам газ, чтобы нас отравить.
Спустился к парням, принюхался. Пахнет одеколоном. Слышим, ползёт кто-то к нам. Осветили трубу, свой. Крикнул пароль. Подполз ближе, назвался Рубероидом и сказал, что исследует трубы. Разведчик, в общем. Зачем разведчику поливать себя одеколоном перед выходом на задание? Вопрос нерешённый. На войне огромное количество странных людей. Тем не менее, все эти странные люди – герои.
«Пришёл до меня» – не по-русски, по-местному. Да и не шёл он, а полз. Ходить здесь невозможно. Так вот, сели мы с Рубероидом разглядывать карту, пытаясь понять, зачем нужен подземный ход, когда ниже есть труба-восьмидесятка, идущая до коллектора, из которого можно безопасно выскочить за бетонные перекрытия и оказаться прямо перед немецкими позициями.
Решил остановить работу и дать парням отдохнуть. Они уже тринадцать дней пашут без отдыха. С утра до ночи. А ночью на постах. Разведчик сказал, что командир в отпуске, поэтому неразбериха с ротацией. Его зам, похоже, даже не в курсе, где мы и какие задачи выполняем. Забавно. Передний край, война, а жизнь – как в Советской армии в мирное время. Копайте отсюда и до обеда. Смеюсь.
6 октября, 20:16
Костек собирается голым бежать по Тропе ярости, когда команду на ротацию дадут. В голого, говорит, стрелять никто не будет. «До трусов разденешься?» – спрашиваю. «Нет, – отвечает, – догола, полностью разденусь». – «Кроссовки не снимай, – даю совет, – чтобы ноги не поранить». Кино и немцы. Представил маленького кумыка с калашом в руках, который нагишом в кроссовках бежит под птичками мимо вражеских позиций. Будущая звезда ютуба.
Костек считает дни до конца контракта. Меня это подбешивает. Когда дни считаешь, время идёт медленнее.
Вернёмся, даст Бог, в располагу, пойду к парикмахерше и признаюсь ей в любви. Мне срочно нужно признаться кому-то в любви. Чувствую себя мертвецом, если долго никому не признаюсь в любви. Не хочу быть мертвецом. Хочу быть живым. Парикмахерша не в моём вкусе, правда, но это не такая большая проблема. У меня хорошо развито воображение, и я могу представить её какой угодно (и кем угодно, вплоть до моей реально любимой женщины). Просто мне нужно выплеснуть нерастраченную энергию любви, чтобы она не закисала и не превращалась в ненависть. С ненавистью на войне делать нечего. Убьют сразу.
Мыши съели наушники. Радио не будет. Рации нет. Бензина тоже. Генератор молчит. Дождь накрапывает. Пьём чай и разговариваем о мирной жизни. Один был фермером, другой вором, третий дальнобойщиком, четвёртый студентом. Я только слушаю. О себе ничего не говорю. Теперь мы все как один – доблестные русские воины.
7 октября, 10:54
Сегодня едет домой поток, в котором Рутул и Сава. Через двенадцать дней едет домой поток, в котором Давинчи и Малыш.
Плохо себя чувствую. Целый день буду отдыхать. Холодно.
7 октября, 17:38
Проспал до двух. Выспался. Плотно поели с парнями. Разговоры, анекдоты, истории. Спокойный день. Разок жахнули по немцам из РПГ. По нам почти не били. Укрепили Отросток.
Накрыли мешками для трупов дыры. От дождей. Засыпали мешки камнями – для маскировки. Вечером будем чаёвничать, а ночью бдеть.
Решили завтра идти копать. Только в другую сторону, к разбитым блиндажам, чтобы посмотреть, что там есть – оружие или вдруг наши павшие. Хотя по картам там не было наших блиндажей. Скорее всего, немецкие. Посмотрим. Всё равно о ротации пока не слыхать. Новых команд не поступает. А делать что-то надо.
7 октября, 23:57
Напечатал у себя в тг-канале:
«Если вы читаете эти строки, значит со мной всё в порядке. Вернулся с передовой и нашёл возможность скинуть весточку. Контракт заканчивается. На боевое больше не отправят. Надеюсь. Немного устал. В остальном – норма.
Этот контракт начинал с караульного в комендантском взводе, а заканчиваю командиром боевой группы штурмового подразделения.
Даст Бог, вернусь в Москву в первых числах ноября. Вернусь с книгой (с книгой в телефоне). Старался не забывать о том, что я всё ещё литератор, несмотря на то что приходится быть доблестным русским воином.
Пока нет уверенности в том, что книгу стоит отдавать на читательский суд. И дело не в том, что писалась она буквально на ходу, в окопах, в коротких перерывах между боями, и потому не дотягивает до какого-то небесного художественного уровня. Книга с перебором откровенная, а война ещё не закончена. Важен принцип: не навредить. Главное, что книга есть, а когда она будет напечатана – уже не имеет значения.
Проза. «Дневник добровольца». Почти десять авторских листов. Стихи, к сожалению, не шли. Были, но мало.
В «Дневнике...» записывал мысли, события, рассказывал о солдатском быте, о боевых товарищах, о хороших и плохих людях, с которыми встречался на войне. Это моя история моей войны. Иногда смешная, чаще трагическая.
Поначалу заводил дневник как некую терапию. Он помогал молчать. На войне надо быть молчаливым. Потом привык к нему, и дневник превратился в доброго собеседника, всё понимающего, умеющего слушать и прощать.
В «Дневнике...» мало войны, много любви. Только в той жизни, которой живу сейчас, войны больше. Уверяю вас. Безжалостной и беспощадной. Любви совсем нет. В жизни любви нет, но она есть в моём сердце, как раз там, где нет войны.
В «Дневнике...» нет ни одного топонима. Избегал упоминать позывные командиров. Не описывал сути боевых заданий, на которые выходил. Объектам, где приходилось бывать, придумывал смешные или романтические названия. В зависимости от настроения. Тому есть причина. В случае моей гибели телефон мог оказаться в руках неприятеля и навредить моим товарищам.
Вот вроде и всё. Зачем я вам об этом написал? Чтобы знали. Я жив. Несмотря ни на что. Я не предал ни вас, ни себя, ни нашего Отечества, ни своей любимой русской литературы. Мои дети могут гордиться мной».
Вернусь с боевого, отправлю. Мыслями я уже на большой земле. Тяжёлый месяц. Психологически. Постоянно думаю о доме.
Помню, что Бог не даёт переживаний и трудностей больше, чем человек способен вынести. Помню, и всё равно невыносимо тяжело. Каждый новый день приносит нестерпимую боль. Парни откалываются, ломаются, пятисотятся. А я стою, как истукан, на своём и ненавижу себя за мысли, что устал, не справляюсь, надо сломаться, чтобы выжить. Нет, я не сломаюсь. Жить сломанным не смогу.
Два дня почти не ем. Еда есть. Не ем, потому что существует реальная проблема туалета. В Отростке по-маленькому ходим в баночку и через дырочки аккуратно выливаем. Чтобы сходить по-большому, надо перебежать метров десять по обстреливаемой территории. Выбор невелик. Либо меньше ешь, либо больше рискуешь.
Спим на камнях, которые сложены в мешок. Не так чревато, как на бетоне. Спальник есть один, летний. Мыши наглые. Впрочем, мыши везде наглые. Говорят, тут бродит по ночам выдра. Пока не видел. Солнце пробивается только в одну пятикопеечную щель. Нормального солнца дней десять не увижу.
Бомбёжки не страшны, накаты тоже. По ряду причин. Озвучивать не буду даже дневнику. Но не расслабляемся. Напрягает, что немцы стали усиленно бить по тропе.
Боженька милостивый, сжалься.
26 сентября, 11:05
Давинчи мог сломаться. Был на грани. Пылил в последнее время слишком уж много. То ходит молчит, то внезапно взрывается. После того как его откомандировали на базу в город, куда отправляют в основном пятисотых, была мысль, что сломался. Я ведь не слышал его разговора с командиром, да и когда пришёл ко мне сказать, что его снимают с боевых, смотрел на меня виноватыми глазами. Но причин для виноватых глаз пруд пруди. Не только из-за того, что запятисотился. Может, он так досвиданькается – дескать, прости за всё, в чём был и не был виноват. Вполне. В общем, мне бы не хотелось когда-нибудь узнать, что Давинчи слился.
26 сентября, 16:32
Мы сегодня молодцы. Группа отлично поработала. Хорошо, что у нас есть малюсенький Костек, который в любую трубу пролезть может и сделать там всё, что нужно группе.
С утра было плохое настроение. После работы настроение поднялось по десятибалльной шкале на твёрдую восьмерочку. Минус два балла на самокритичность.
Чика с собой не брали. Он слишком крупный для выполнения задачи. Оставили на рации. Да и ночью кому-то надо будет подежурить, пока мы отдыхаем.
Вернулись на точку в целости и сохранности. Проголодались. Костек тут же слопал банку тушёнки. Я решил подождать, когда местный повар – Ра – сделает что-нибудь съедобное.
На всякий случай выпил таблетку. Спина может поплыть. Остальное в норме.
27 сентября, 08:34
Как ни странно, тело не так сильно болит после вчерашних нагрузок. Удивительно.
Вечером с Томасом (зетовец), старшим на позиции, дежурили, смотрели кино и играли в слова. Томас показывал ролики и фотки, на которых он с друзьями и сослуживцами.
Томас с самого начала в Отростке. Участвовал в весенних штурмах Сердца. Потом разведывал прилегающую территорию. Здесь окапывался, ставил огневые точки. Отсюда кошмарил и продолжает кошмарить немецкие позиции. Сейчас ему дают усиление, потому что появилась возможность выставить наблюдательный пункт недалеко от его владений. Надо только оборудовать.
У Томаса здесь, на позиции, есть повербанк. Поэтому сейчас пойду кину телефон на зарядку и ещё что-нибудь напишу.
Дополнение. Дополз до банки, она села. Зарядить телефон не удалось. Попозже придумаем что-нибудь. Надо будет сползать в Кишки Дракона. Там генератор стоит.
Настроение ровное.
27 сентября, 10:32
Томас достал запасную банку, чуть зарядился. Утро спокойное. Относительно. На войне вся жизнь относительна. Трудно что-то сказать или написать без этого слова.
Чик увидел, что я периодически включаю телефон и ковыряюсь не в игрушках и фильмах, как многие, а в вордовских файлах.
– Книгу пишешь, командир?
Чик называет меня командиром. Редко по позывному. Тут люди привыкли к такому обращению и начали ко мне обращаться так же. Хотя я, в общем-то, никакой не командир. Всего лишь старший группы.
– Нет, – ответил, – просто слова гоняю.
Книгу… Хм… Даст Бог выжить и вернуться, можно будет из всего этого сделать книгу. «Дневник добровольца». Обмозгую.
Костек задрал голову к бетонной крышке и мечтательно произнёс:
– Двадцать седьмое сентября… Вот бы побыстрее было двадцать седьмое октября…
– А что мне от этого? Я мечтаю о восьмом. О восьмом октября, – сказал Ра, – у меня в этот день заканчивается контракт.
Каждый думает о своём дне. Я тоже о своём. Вернёмся и будем скучать о времени, проведённом на войне. Здесь случаются совершенно райские минуты, когда кажется, будто на землю спустился мир и больше никто никогда ни в кого не выстрелит. Солдат – самый миролюбивый человек на свете.
– Соберёмся, – говорит Ра, – огородимся ото всех мешками и будем спокойно жить. Кто не хочет войны – милости просим; кто хочет – тот пусть идёт по другую сторону мешков и там стреляет.
27 сентября, 17:34
Сегодня молодцы в два раза больше вчерашнего. Вышел на точку один, подготовить место, чтобы парни подтянулись и сразу приступили к выполнению поставленной задачи. Спокойно, размеренно, ничуть не напрягаясь. Сделал, что планировал, минут за тридцать, смотрю, парни ползут. Далеко в трубе замерцали фонарики. Доползли, обмолвились парой фраз и приступили. Четырёх часов хватило на выполнение.
После трудов праведных вернулись в Отросток. Довольные и счастливые. Вскипятили чайничек, разлили по кружке кофе. Одно удовольствие. Есть жизнь на войне.
С молодыми приятно работать. Они не ноют. В присутствии меня, по крайней мере. Видят, что я на позитиве, улыбчив и прост, и сами делаются такими. Было бы смешно, если бы двадцатипяти-тридцатилетние парни начали скулить рядом с пятидесятилетним мужиком, который трудится наравне с ними и не жалуется.
Чика с собой не берём, он работает на рации, бегает за едой и водой. Там, где мы ползаем, он будет мешать – слишком высокий. А человек на рации всё равно нужен.
Сейчас приготовим ужин, наедимся от пуза и выйдем на ночное бдение. Ни минуты покоя, и это прекрасно.
28 сентября, 08:25
Сны разгадывать не умею. На гражданке, если снилось что-то невероятное, лез в интернет читать сонники. Разные сонники одни и те же сны трактуют по-разному. Доверия нет. Есть любопытство. Мозг человека так устроен, что хочется заглянуть в будущее.
Снилась авиакатастрофа. Мы со старшим сыном сидим дома. Интерьер напоминает дачу в деревне Челобитьево. Было у нас когда-то там полдома плюс несколько соток. В небе взрыв, и обломки самолёта падают прямо на наш участок.
Кто-то из домашних – отчётливо не помню кто, но точно женщина – хватает шланг и начинает поливать горящие обломки, похожие на диван. Я слышу плач новорождённого. Мы со старшим сыном кидаемся к дымящемуся дивану и вытаскиваем из него младенца.
Младенец с пуповиной, в слизи. Глаза большие. Он кряхтит у меня на руках, перебирает ножками, ручками. Я говорю старшему: дескать, подарок небес, будем воспитывать. Старший – Ванечка – смотрит на меня преданными глазами и кивает головой.
28 сентября, 16:25
Не буду каждый день писать дневнику, что парни молодцы. Он об этом и так хорошо знает.
Сегодня без обезбола. Организм сам тащит.
Час назад был шум у входа в Отросток. Шум слышали, но никого не видели. Дай Бог, чтобы просто заяц прошмыгнул. Парни напряглись. Инфу передали по радейке. Шуманули.
Комерс – сломана рука, порван трицепс. Прилёт. В Сердце Дракона один триста. Из молодых. Осколок от кассетной.
29 сентября, 09:03
Ночь напряжённая. Много стреляли. Но я спал спокойно. Уверенности придала кошка, вдруг откуда ни возьмись появившаяся вчера вечером в Отростке. Опять трёхцветная. Приносящая удачу.
Вышел на ночное бдение. По ногам что-то скользнуло. Подумал, мышь или крыса. Смотрю – Трёшка. Обалдел. Это нереально. От Отростка до Сердца метров четыреста-пятьсот по прямой. По моим прикидкам, Трёшка не смогла бы пройти. Да и привыкла она к Сердцу, бежать через поле не стала бы.
Ночь, ничего не видно. Осветил кошку фонариком. Нет, не Трёшка. Трёхцветная, но не моя Трёшка. К тому же с пузиком, ждёт котят. Для Трёшки ещё рано. И всё же удача, как трёхцветная кошка, преследует меня по пятам. Лишь бы не сглазить. Тьфу-тьфу-тьфу.
Движение, которое было у входа в Отросток, скорее всего, от неё.
В два ночи передали по радейке, что опять замечено движение около нас.
– Томас, шумани из граника.
– Я не Томас, а Томаш. Ночью шуметь не буду, спалим позицию.
Томаш, который был раньше Томасом, перевернулся на другой бок и размеренно засопел.
Проснулся около семи, сгонял по-маленькому. Подзарядил телефон. Втроём – я, Костек, Томаш – выпили по кружке кофе с сигаретой. Подтянулся местный Кот. Остальные пока спят.
Сижу, пью кофе, курю и вспоминаю, как я каждое утро выползал на балкон с чашечкой кофе, закуривал сигарету и смотрел на лес, и мне казалось, что это не лес вовсе, а зелёное море под ногами.
Сегодня снова попробую без обезбола обойтись. Через пару часов полезем по трубам и норам к точке, где выполняем своё боевое задание.
29 сентября, 16:51
Пробились к солнцу. Осталось немного почистить, и задачу можно считать выполненной. Из интересного и смешного ничего не происходило. Боевые будни. Устал больше, чем вчера, позавчера и позапозавчера. Вернулся в Отросток и выпил таблетку обезбола. Еле дополз. Пообедаем, отдохну часок, и начнутся ночные бдения.
30 сентября, 09:16
За неделю в Отростке молодые парни превращаются в стариков. Дохают, передвигаются не спеша, кряхтят, охают и ахают. Бетон высасывает жизненную энергию. Неунывающий Костек поднывает.
На наших позициях – не только в Отростке, везде – проходят большие ротации. Одни подразделения меняют другие. Суматоха. Новые тяжело въезжают в условия, отчётливо не понимая, куда попали и что нужно делать. Объяснить невозможно. Работаешь по обстоятельствам.
Томаш вслед за молодыми начал обращаться ко мне «командир». Так, наверное, сподручнее, чем Огогош.
Холод собачий, особенно под утро.
– Костек, даст Бог вернуться с б. з., никакого алкоголя.
– Хорошо.
– Учую запах, прострелю коленные чашечки.
– Хорошо. Правда прострелишь, сможешь?
– Не смогу, брат Костек.
– Я не подведу тебя, командир.
– Посмотрим.
– С сегодняшнего дня время начинает работать на нас, – продолжает разговор Костек, имея в виду, что до конца контракта остался месяц.
– В нашем возрасте время всегда работает против нас.
– Почему?
– Стареем.
На тропе включают РЭБ, но он быстро садится. Заряжается долго.
30 сентября, 12:21
Устроили себе выходной. Не знаю зачем. Понятно, что язык набок, пыль, грязь, еда скудная, солнца нет, холод и парни выматываются. Только в такой обстановке не отдохнёшь.
– Устал, – говорю.
– Это ты мне? – спрашивает Костек.
– Нет, себе. – Впервые за несколько месяцев произношу вслух.
Оглядываешься назад и кажется, что время летит с неимоверной скоростью. Три четверти пути пройдено. Но стоит задуматься о том, что ещё месяц впереди, кажется, что оно не двигается. Стоит перед тобой усмехающимся истуканом и дразнится. Время – оно такое. Чувство времени.
30 сентября, 17:00
Передали по радейке: «В укрытие. На вас наводят…» Перешли в крепкую трубу. Сидим тихо.
Слышу вопрос:
– Давно на войне, командир?
– Седьмой месяц, – отвечаю.
– Контракт закончится, и снова пойдёте?
– Скорее всего, нет. Надо уступить дорогу молодым.
– Не нужна нам такая дорога. Воюйте в своё удовольствие, командир, сколько душа пожелает.
Хорошая шутка. Рассмеялся. Снова затихли. Пять минут, десять, пятнадцать тишины. Элпэка не выдерживает. Со словами «Да пошли они…» идёт к месту, где у нас расположена условная кухня, и ставит на газ воду. За ним подтягиваются остальные.
Боевую готовность объявляют часто, но никогда этой команды не отменяют.
30 сентября, к полуночи
На ночном бдении с Элпэка. Элпэка из «молодых» штрафников, но сам не понимает, как попал к ним. Добровольно подписал контракт, чтобы племянника не забрали на войну. Три судимости, но опять же говорит, что чистый.
Мимо нас пробирается Костек, сходить по-маленькому. Идёт и ворчит, что страшно, по нам работает немецкий снайпер. Посоветовал ему не сильно высовывать из Отростка свою загогулину.
– Снайпер действительно работает? – спрашивает Элпэка.
– Иногда. Смерть не из приятных. Выходишь ночью в туалет, и тебя снимают. В том смысле, что убивают. Лежишь мёртвый с высунутой загогулиной, а из консервной банки вытекают отходы твоей жизнедеятельности.
– Да уж, – кивает Элпэка.
– На первом круге у нас во взводе добровольцев Пионер был. Пионер – позывной. Так вот, пошёл он как-то на дальняк, и вдруг тревогу объявили, прилёты один за другим. – За мешками с песком послышалось журчание Костека.
– После тревоги, – продолжаю, – вбегает в барак Пионер и рассказывает: дескать, сижу, мысли гоняю, и тут – ба-бах! Нормальный человек испугался бы, а я подумал: как это будет ужасно, если погибну не в бою, а вот здесь, на очке.
– Был в бегах, – подхватывает туалетную тему Элпэка, – залез в дом к одному барыге, вскрыл сейф, а там ружья и водка. Ну, выпил, вышел на улицу пострелять. Прицелился в туалетную будку и спустил курок. Патрон с грохотом пробил деревянную стенку, и тут же из туалета вывалился какой-то бич с голым задом. Оказалось, пока хозяин в отъезде, он дом сторожил. Снежок тропинку запорошил, я и не увидел следы. Долго, наверное, там сидел, тоже мысли гонял.
Да, я им про защитников Отечества, а они мне про бичей и барыг.
Костек благополучно доделал свои маленькие дела и быстро прошмыгнул мимо нас.
1 октября, 07:47
Октябрь уж наступил… Никакой романтики под землёй в нынешнем октябре. Ни багрянца, ни румянца. Только пыль и грязь.
Под землёй быстро ногти отрастают. Перед выходом подстригал, но торчат, как у вурдалака, уже.
Парни нескромно посапывают. Двое на посту. Сделал кофе. Хотелось в одиночестве с сигареткой выпить. Пью, мыши скребут по углам. Кошка один раз появилась и ушла. Долго не задержалась. Видимо, искала место окотиться. Здесь не понравилось. Пошла дальше.
Скоро парни проснутся, и выдвинемся совершать геройские поступки во славу Отечества. Работа хоть и пыльная у нас, зато благородная – очищать родную землю от поганого. Мир неизбежен. После победы.
1 октября, 16:33
Задача выполнена. Переходим в режим ожидания «ног». Тот случай, когда хочется посидеть на позициях подольше, потому что время катится к концу контракта, и чем дольше мы будем находиться на боевом, тем больше (но это не факт!) будем отдыхать, и это значит, что ещё одного выхода на Дракона не будет. К тому же сейчас относительное затишье, а у меня относительная усталость от всего. Смеюсь.
Дошли слухи, что на днях встречаются большие политики порешать проблему войны, да и выборы у всех на носу. К выборам, как правило, войны затихают. Но, по мне, добрая война лучше гнилого мира. Гнилой мир оборачивается ожесточённым кровопролитием. Затяжным, страшным, болезненным для мирняка. Солдаты рассчитывают на то, что никто не даст заднюю. Это уже будет означать предательство.
Сидим тихо, никого пока не трогаем. Чаёвничаем и бутербродничаем. Готовить никто не хочет, обленились под финал б. з. Раздражения нет. Общего. Лично у меня есть подозрительное отношение к тишине. На войне тишина подлая. Не знаешь, чего ожидать. Но об этом я уже говорил Дневнику. В остальном порядок.
1 октября, 19:39
Томаша вызвали по радейке в Кишки Дракона.
Понял, на кого похож повар (позывной Ра). На Будду. Лицо гладкое, взгляд просветлённый, сидит перед кастрюлей на ящике патронов, руки ладонями вверх на расставленных коленях, будто медитирует. Фонарик на лбу красный, горит, как родинка. Его спрашиваешь: «О чём задумался?» Отвечает, взорвавшись: «Я же вас не спрашиваю, о чём думаете вы! Мне нет дела до этого!» Потом резко успокаивается, уходит в себя и снова сидит перед кастрюлей, медитирует.
В харчо из банки добавили рис и тушёнку. Получился плов. Неплохой.
Томаш вернулся из Кишок. Встревоженный. Поручили заминировать поляну перед нашей позицией. Минёров у нас нет. Но это ещё полбеды. От нашей позиции до позиции немцев буквально метров пятьдесят. Открытое пространство. Снимет любой, даже малоопытный стрелок. Как два пальца…
Передали, что нас оставят, скорее всего, до восьмого числа. Хм…
Пришла инфа, что Снежка отправили на городскую базу старшим по территории. Старшим по территории называется тот, кто общие туалеты убирает. Оружие у него отобрали.
2 октября, 14:53
Проснулся и разрыдался, как ребёнок.
Входишь в трубу диаметром метр двадцать. Проходишь сорок гусиных шагов и поворачиваешь в трубу того же диаметра и длиной в двести пятьдесят гусиных шагов. В конце первой трубы у нас оборудована условная кухня, где стоит горелка, есть газ, кружки и пустые пачки от дошика, которые заменяют нам тарелки. По этой трубе справа и слева на расстоянии полутора метров мешки с битым бетоном, защищающие от осколков. На случай прилетов по входу в Отросток.
В начале длинной трубы мы спим. Ряд мешков с битым бетоном, поверх спальник, под головой рюкзак.
Проснулся и зарыдал. Мне приснились дед, мама и бабушка. Царство им Небесное. Приснилась вся моя некогда большая семья. Дяди, тёти, братья и сёстры. Короткий отрывок врезался в память.
У деда больные ноги, и мы идём с ним из одной клиники в другую. Дед коренастый, низкого роста седовласый белорус с густыми бровями. Он опирается на меня. Я крепко стою на ногах и веду его. Асфальтированная дорога идёт вниз. Асфальт старый, побитый. Мелькнуло в голове, что надо бы взгреть коммунальщиков за то, что дорога от одной клиники до другой плохая. Мама спустилась, стоит внизу, ждёт нас.
Нет, предки меня не звали к себе в мир иной, я просто помогал им.
Наша большая, дружная семья. До середины восьмидесятых годов мы каждые выходные собирались за огромным столом, ели, пили, пели песни, разговаривали, играли в лото. Дети разыгрывали представления, взрослые хохотали, хлопали и угощали нас вкусностями.
К концу восьмидесятых годов семья посыпалась. В гости друг к другу стали реже ездить. Почти не общались. Редкие встречи, да и те на похоронах, короткие реплики, дескать, пора бы оставшимся, пока ещё живым, возобновить традицию. Дети детей и внуков выросли, а мы всё никак. Никак не соберёмся.
Проснулся, вытер слёзы влажной салфеткой и закурил. Меня никто не видел. Иначе бы я сдержался. Слёз не показывал.
Через полчаса мы выдвинулись в конец Отростка, где оборудован наблюдательный пункт. Мы прошли гуськом двести пятьдесят шагов, снова повернули в трубу с тем же диаметром, ещё сорок гусиных шагов. Далее труба сужается до восьмидесяти сантиметров. Она не длинная. Метров десять. После неё взорванная металлическая труба, которая расположена внутри холма. Проползли сквозь отверстие в ней. Дальше идёт лаз метра четыре вверх, со ступеньками, к вершине холма. Оттуда видно многое. До неприятеля можно доплюнуть.
Мы знаем сколько немцев сидит на линии перед нами, когда ротация, какой у них боекомплект, где они спят, что едят, куда ходят в туалет. О нас они не знают ничего.
Даст Бог вернуться с войны, постараюсь склеить семью. Буду чаще собирать оставшихся. Возьму под крыло разбежавшихся по городам и весям детей. Надо, чтобы мы были вместе, чувствовали плечо друг друга.
Я знаю, за что воюю, знаю, почему ушёл на войну. Хочется вернуть некогда великую страну, некогда большую семью. Ведь моя вина в том, что прежний мир – добрый, чистый, светлый – рухнул, тоже есть.
2 октября, 20:01
Томаш и Ра завтра выходят из Отростка. Местный Кот сегодня утром вышел. Остаётся моя команда и три человека из штрафников – две Бороды плюс Элпэка. Говорят, что пришлют усиление в три человека. Тоже из штрафников. Нам пока замены нет. Ротации не предвидится. Людей не хватает. Людей много, и всё равно не хватает.
Солдатское радио передало, что в нашем подразделении семь человек двести. Снайпер при заходе в Сердце Дракона. Заходили ночью. Дурная практика. Перед этим Дик-двести – «ноги», тоже ночью шли. Второй раз можно было не рисковать. Зачем?
Позывных пока не знаю. Просто молюсь за всех наших парней. Семь человек. Больно в груди. Пусть солдатское радио соврёт или преувеличит в очередной раз.
Костек сказал, что больше на б. з. не пойдёт. Я ему ответил, что мы ещё не вернулись и когда вернёмся, если вернёмся, неизвестно.
Томаш один сползал, поставил растяжку и полтора кило взрывчатки. Через час взорвалась растяжка. Взрывчатка стоит. Заяц задел или мышь. Может, кошка. Зайцев здесь не видел. Завтра сползает посмотреть, что там не так. Минёр…
Костек – мусульманин. Отрезал кусок сала и съел его. На слова «Какой же ты мусульманин, если сало ешь?» сказал: «Главное в жизни верующего человека – никого не обидеть. За то, что я сало съел, перед Всевышним отвечать буду, а не перед вами».
3 октября, 10:34
Мыслей нет. Слов нет. Одна молитва в голове.
Боже милостивый, спаси и сохрани. Дай сил, терпения, стойкости, мужества.
Костек начал жаловаться на почки и боль при мочеиспускании. Скорее всего, камни.
Ещё бы неделю нас не трогали. Работа есть, много работы. Накидывают. Правда, начинаем лениться, медленнее дела идут. Но ведь идут!
Обстановка стабильно напряжённая, как всегда.
3 октября, 16:22
По радейке, голоса:
– Проверь там, Томаш и Ра дошли?
– Томаш и Ра дома.
– А нас когда выведут?
– Нас – это кого?
– По голосу не узнаешь, что ли?
– Тебя выведут одиннадцатого.
– Почему так поздно?
– У тебя морда страшная.
– У тебя лучше, что ли?
– Так меня и выведут двенадцатого, ах-ха!
3 октября, 21:19
Томаш вышел. Я перешёл спать на его лежанку. Она основательнее, и теперь у меня два спальника. Мой, летний, и Томаша, зимний. Летний постелил на мешки. Не так больно будет. Зимним укроюсь. Ра оставил мне свой бушлат. Можно считать, что теплом обеспечен.
Пару раз забегала трёхцветная беременная кошка. Покормили. Нашу еду – бурдистику (это когда в кастрюлю кидают всё, что имеется под рукой, и варят) – не ест, но с удовольствием слопала паштет из консервной банки. Гурманка.
Вызвали сапёра, чтобы нормально заминировали поляну. Томаш не успел. Сам я не рискнул и своих парней не пустил. Нужен профи.
День прошёл тихо. Проводили ребят, гоняли чаи, разговаривали ни о чём. Мешками для трупов закрыли трубу, в которой отдыхаем, чтобы теплее было. Мешки крепкие, непродуваемые. Теперь уютнее.
Нас на Отростке осталось немного. Мне так больше нравится. Хуже, когда задами друг о друга трёмся, не протолкнуться. На завтра наметили объём работы, обговорили, обсудили. Проснёмся – выйдем.
4 октября, 09:44
На новой лежанке спал как у Христа за пазухой. Теплее, и острые углы камней не так сильно впиваются в бока. Новый день, новая жизнь. На войне каждый новый день можно считать днём рождения.
Обезбол закончился. Надо искать таблетки. Боюсь, без них не потяну. С ними руки вместе с ногами отказывают, а уж без них…
Новостей никаких. Стабильно напряжённые. Стреляем чуть меньше.
С утра пораньше выскочили пошуметь из РПГ, но почему-то не выстрелило. Либо порох отсырел, либо мы отупели. Скорее всего, второе. Но первого тоже нельзя исключать.
Передвигаюсь с трудом. Вида не показываю. Костек говорит, что моя борода совсем белой стала. Голова тоже. Что поделаешь, даст Бог вернуться с войны, буду блондином щеголять в лакированных штиблетах. Не худший вариант.
4 октября, 15:55
Хорошо отработали, хорошо отъели пузо. Элпэка борщец сварил. Утром хуже себя чувствую, чем ближе к вечеру, после хорошо проделанной работы.
Элпэка с нами не ходил. Взяли Чика попробовать. Не тянет он. Крупненький. Больше нытья, чем пользы. Наверх поднимался с Костеком. Он при хорошем настроении. Костек в хорошем настроении и Костек в плохом настроении – два разных человека. Когда Костек в духе, одно удовольствие с ним в паре работать. Но это, наверное, у всех так. Я тоже невыносим, если встаю не с той ноги. Правда, здесь слабину себе не даю. Стараюсь держаться так, чтобы никто не заметил, как мне тяжело.
Долго ли коротко, а ведь мы в Отростке одиннадцатый день. Выходили всего на недельку.
Сигареты закончились, лекарства тоже. Не думал, что задержимся. Мало брал.
Положа руку на сердце, могу сказать, что мне на выходах нравится больше. Время быстрее идёт. Постоянно что-то происходит. В располаге на пятый день места себе не нахожу, дурные мысли в голову лезут.
4 октября, тёмная и холодная ночь
К вечеру вытащили наушники наверх и подключили радио, чтобы послушать о встрече больших политиков. Встречи не было. Понятно. Воюем дальше. Без проблем.
«Ноги» не принесли бензин. Генератор молчит второй день. Рации сели, повербанки тоже. Мы без связи. Осталось немного заряда на телефоне. Ночной фонарик включить не можем, поэтому зажгли блиндажную свечку. Заметно потеплело.
С ужином не заморачивались. Ограничились бич-пакетами. Я открыл свиную тушёнку и вывалил себе в тарелку половину банки. Вкусно неимоверно. Нашёл в кармане запылённую конфетку. Съел с чаем.
Разговор Чика и Элпэка.
Чик спрашивает:
– Элпэка, ты чай или кофе пьёшь?
– Чай.
– Оставь мне на пару глотков.
– Чай без сахара.
– Неважно.
– Без заварки.
– Неважно.
– Без воды…
– ?
Элпэка, отправляясь на ночное бдение, повторяет за мной: «Пойду Родине послужу…» Обычно с такими словами я ухожу на пост.
5 октября, 09:03
Большой блиндажной свечки хватает на пять-шесть часов. Фонарики не включаем, бережём энергию. Нам ещё ползать под землёй.
При ротации одного подразделения на другое бардак полный. Парни не распределены по участкам, за которые отвечают, а те, которые уже распределены, не понимают не только того, как вести боевые действия, но и того, как организовать быт. Организованный быт – основная опора солдата.
Генератор молчит третьи сутки. Не могут понять, кто должен принести нам бензин. Хорошо ещё, успел на последнем издыхании банки подзарядить себе телефон.
5 октября, 20:53
День прошёл плодотворно. Дали команду рыть подземный ход от пункта наблюдения до остатков бетонного забора, которым окружено Сердце Дракона. Двадцать метров. По моим прикидкам – это около двадцати тонн земли. Рыть – не проблема. Проблема – куда девать землю. Наверх не вынести. Любое изменение ландшафта будет отмечено чубатыми птичками и отрехтовано яйцами – ВОГами. Трубы внизу уже забиты мешками с землёй. Подземных туннелей много. Парни роют ходы, блиндажи, ставят огневые точки и аккуратно по бокам труб складывают в мешках землю. Не знаю, как будем решать проблему. Надеюсь, что-нибудь придумаем. Наш с Костеком дембельский аккорд. Если сказали рыть, значит будем рыть. Штурмовики, ах-ха. Больше никаких серьёзных заданий не было. Лазая по трубам, называем себя черепашками-ниндзя. Эти парни досуг проводили в таких же трубах. О том, когда мою группу выведут, пока молчат.
Под вечер объявили боевую готовность. Опять замечено скопление немцев недалеко от наших позиций. Рация плохо заряжена, банку раздобыли. Прорвёмся.
Немцы по ночам не штурмуют. У нас. Не знаю, как на других участках фронта. Обычно выползают в районе четырёх-пяти утра.
6 октября, 14:42
Ночь тихая, утро тихое. Прорыли метра полтора подземного хода. Пришёл до меня разведчик из бывших музыкантов. Позывной сложный. Не запомнил. Назову его Рубероид.
Мы с Костеком копали, а парни – Шакай и Борода – ниже в трубе собирали накопанную землю и разносили в мешках по трубам. Слышу, зовут меня: «Командир, командир, запах пошёл по трубам!» Парни подумали, что немцы пустили по трубам газ, чтобы нас отравить.
Спустился к парням, принюхался. Пахнет одеколоном. Слышим, ползёт кто-то к нам. Осветили трубу, свой. Крикнул пароль. Подполз ближе, назвался Рубероидом и сказал, что исследует трубы. Разведчик, в общем. Зачем разведчику поливать себя одеколоном перед выходом на задание? Вопрос нерешённый. На войне огромное количество странных людей. Тем не менее, все эти странные люди – герои.
«Пришёл до меня» – не по-русски, по-местному. Да и не шёл он, а полз. Ходить здесь невозможно. Так вот, сели мы с Рубероидом разглядывать карту, пытаясь понять, зачем нужен подземный ход, когда ниже есть труба-восьмидесятка, идущая до коллектора, из которого можно безопасно выскочить за бетонные перекрытия и оказаться прямо перед немецкими позициями.
Решил остановить работу и дать парням отдохнуть. Они уже тринадцать дней пашут без отдыха. С утра до ночи. А ночью на постах. Разведчик сказал, что командир в отпуске, поэтому неразбериха с ротацией. Его зам, похоже, даже не в курсе, где мы и какие задачи выполняем. Забавно. Передний край, война, а жизнь – как в Советской армии в мирное время. Копайте отсюда и до обеда. Смеюсь.
6 октября, 20:16
Костек собирается голым бежать по Тропе ярости, когда команду на ротацию дадут. В голого, говорит, стрелять никто не будет. «До трусов разденешься?» – спрашиваю. «Нет, – отвечает, – догола, полностью разденусь». – «Кроссовки не снимай, – даю совет, – чтобы ноги не поранить». Кино и немцы. Представил маленького кумыка с калашом в руках, который нагишом в кроссовках бежит под птичками мимо вражеских позиций. Будущая звезда ютуба.
Костек считает дни до конца контракта. Меня это подбешивает. Когда дни считаешь, время идёт медленнее.
Вернёмся, даст Бог, в располагу, пойду к парикмахерше и признаюсь ей в любви. Мне срочно нужно признаться кому-то в любви. Чувствую себя мертвецом, если долго никому не признаюсь в любви. Не хочу быть мертвецом. Хочу быть живым. Парикмахерша не в моём вкусе, правда, но это не такая большая проблема. У меня хорошо развито воображение, и я могу представить её какой угодно (и кем угодно, вплоть до моей реально любимой женщины). Просто мне нужно выплеснуть нерастраченную энергию любви, чтобы она не закисала и не превращалась в ненависть. С ненавистью на войне делать нечего. Убьют сразу.
Мыши съели наушники. Радио не будет. Рации нет. Бензина тоже. Генератор молчит. Дождь накрапывает. Пьём чай и разговариваем о мирной жизни. Один был фермером, другой вором, третий дальнобойщиком, четвёртый студентом. Я только слушаю. О себе ничего не говорю. Теперь мы все как один – доблестные русские воины.
7 октября, 10:54
Сегодня едет домой поток, в котором Рутул и Сава. Через двенадцать дней едет домой поток, в котором Давинчи и Малыш.
Плохо себя чувствую. Целый день буду отдыхать. Холодно.
7 октября, 17:38
Проспал до двух. Выспался. Плотно поели с парнями. Разговоры, анекдоты, истории. Спокойный день. Разок жахнули по немцам из РПГ. По нам почти не били. Укрепили Отросток.
Накрыли мешками для трупов дыры. От дождей. Засыпали мешки камнями – для маскировки. Вечером будем чаёвничать, а ночью бдеть.
Решили завтра идти копать. Только в другую сторону, к разбитым блиндажам, чтобы посмотреть, что там есть – оружие или вдруг наши павшие. Хотя по картам там не было наших блиндажей. Скорее всего, немецкие. Посмотрим. Всё равно о ротации пока не слыхать. Новых команд не поступает. А делать что-то надо.
7 октября, 23:57
Напечатал у себя в тг-канале:
«Если вы читаете эти строки, значит со мной всё в порядке. Вернулся с передовой и нашёл возможность скинуть весточку. Контракт заканчивается. На боевое больше не отправят. Надеюсь. Немного устал. В остальном – норма.
Этот контракт начинал с караульного в комендантском взводе, а заканчиваю командиром боевой группы штурмового подразделения.
Даст Бог, вернусь в Москву в первых числах ноября. Вернусь с книгой (с книгой в телефоне). Старался не забывать о том, что я всё ещё литератор, несмотря на то что приходится быть доблестным русским воином.
Пока нет уверенности в том, что книгу стоит отдавать на читательский суд. И дело не в том, что писалась она буквально на ходу, в окопах, в коротких перерывах между боями, и потому не дотягивает до какого-то небесного художественного уровня. Книга с перебором откровенная, а война ещё не закончена. Важен принцип: не навредить. Главное, что книга есть, а когда она будет напечатана – уже не имеет значения.
Проза. «Дневник добровольца». Почти десять авторских листов. Стихи, к сожалению, не шли. Были, но мало.
В «Дневнике...» записывал мысли, события, рассказывал о солдатском быте, о боевых товарищах, о хороших и плохих людях, с которыми встречался на войне. Это моя история моей войны. Иногда смешная, чаще трагическая.
Поначалу заводил дневник как некую терапию. Он помогал молчать. На войне надо быть молчаливым. Потом привык к нему, и дневник превратился в доброго собеседника, всё понимающего, умеющего слушать и прощать.
В «Дневнике...» мало войны, много любви. Только в той жизни, которой живу сейчас, войны больше. Уверяю вас. Безжалостной и беспощадной. Любви совсем нет. В жизни любви нет, но она есть в моём сердце, как раз там, где нет войны.
В «Дневнике...» нет ни одного топонима. Избегал упоминать позывные командиров. Не описывал сути боевых заданий, на которые выходил. Объектам, где приходилось бывать, придумывал смешные или романтические названия. В зависимости от настроения. Тому есть причина. В случае моей гибели телефон мог оказаться в руках неприятеля и навредить моим товарищам.
Вот вроде и всё. Зачем я вам об этом написал? Чтобы знали. Я жив. Несмотря ни на что. Я не предал ни вас, ни себя, ни нашего Отечества, ни своей любимой русской литературы. Мои дети могут гордиться мной».
Вернусь с боевого, отправлю. Мыслями я уже на большой земле. Тяжёлый месяц. Психологически. Постоянно думаю о доме.