– Будешь потом нас с Афонькой вспоминать, будешь! – говорил мне не раз Ленька Симаков. Афанас в это время, сидя на скамейке и привалившись к стенке драгерки, безмятежно улыбался.
Было это еще в советское время. За десять лет в школе я так и не понял, кем хочу быть: кроме рыбалки и охоты, ничего меня не интересовало. Потому решил я никуда не ехать, как ни уговаривала меня мама, а пойти работать на драгу матросом. «Люди же работают, – говорил я. – Вот и я буду работать». К тому же такая работа позволяла заниматься по крайней мере рыбалкой: драга-то стоит на реке. Мама повела меня к Николаю Коровинскому, тогдашнему начальнику участка. Возьмут меня или нет, зависело от него. – Работа-то тяжелая – справится? – усомнился он. Но тут же согласился: – Возьму, потому что не пьет и прогуливать не будет. Работать будет в смене Симакова и Дайбова. А то эти двое того и гляди драгу угробят. Как их смена – так не сплю и переживаю! Николай велел мне собраться и прийти прямо к нему домой. Там мы сели на его черный «восход» и покатили на участок. По дороге новый начальник меня инструктировал: – Основная твоя обязанность – чтобы на драге было чисто, а в понтоне вода выше нормы не поднималась. Поднялась – включай насосы и выкачивай. Чтобы было наглядно, показал все еще раз на месте. Познакомил с командой, точнее со сменой, которая должна состоять из трех человек: драгера, машиниста и матроса. Драгером был Ленька Симаков, машинистом – Афонька Дайбов. Матросом предстояло стать мне. Ленька – длинный, худой, с косящим глазом и в наколках. Мне тогда казалось, что все, у кого есть наколки, люди очень нехорошие, а то и просто бандиты. Но когда я поближе узнал Симакова, сделал для него исключение. Афонька – Афанас, как многие его звали, – был рыжий, конопатый, чуть выше меня. Круглая, как шар, голова сидела на могучей шее, которая вливалась в широченные плечи. Сейчас оба, не скрывая, сверлили меня изучающими взглядами. Приехал бы я, как положено, без Николая – не вызвал бы у них такого подозрения. Но это я понял уже позже, как и то, что Коровинский не случайно повез меня на драгу в середине дня: так он мог лишний раз проверить Леньку с Афанасом. После отъезда начальства я еще раз прошелся по участку и осмотрелся. Потом поднялся в драгерку, сел на скамейку и достал книжку. Мужики молча наблюдали за мной. Читал я в то время в основном Шукшина. Он был для меня близким и понятным. Как-то раз, когда я еще учился в третьем классе, дядя-таиш (брат мамы) сказал: «Шукшин – наш. Он же с Алтая, значит, свой. И рассказы его из жизни, настоящие». Да и вообще, если по радио говорили о Шукшине, дома все оживлялись: «О, про Шукшина говорят!» – садились и слушали. Драга мерно раскачивалась, скрипела. Ленька стоял у пульта, время от времени передергивая рычаги. Потом он передал пост Афанасу, а сам куда-то ушел. Я устроился поудобнее, подложил под спину рюкзак и продолжил чтение. Вдруг донесся истошный крик Леньки: – Е-мое, то-о-онем! В понтонах полно воды! Где матрос?! Я вскочил как ошпаренный. Слетев с драгерки вниз, включил один насос, потом другой. Бегом вернулся к первому понтону, заглянул внутрь, но никакой воды не увидел. Раздумывать было некогда, так как из хвостовой части драги, откуда на ленту выбрасываются отработанные твердые породы, донесся новый вопль Леньки: – Камни забили ленту, сейчас лопнет! Я метнулся туда: на трапе действительно лежала пара камней. Это было некритично, но, как объяснял мне еще Николай, желательно, чтобы вообще не было. Я сбросил их и вернулся в драгерку. За управлением вновь стоял Ленька. Через некоторое время он остановил драгу, чтобы какие-то канаты куда-то перетащить, и мы сошли на берег. Там прямо на расчищенном полигоне лежало три искореженных старых ковша и такие же тросы. При подходе драги они запутаются в ковшах и тогда поломки не избежать, объяснил Ленька. Так что надо все это оттащить в сторону, а это работа матроса. Он же с Афанасом вернется на драгу: у них там своя какая-то очень важная и сложная работа. – Знаешь, как двигать? – поинтересовался драгер перед уходом. Я отрицательно мотнул головой. – Вот лом. – Ленька выдернул лом, торчавший из земли тут же. – Рычаг давно изобретен, еще египтянами. Поддеваешь им вот так, – и он воткнул острый конец лома в землю под самый канат, – и у тебя получается рычаг. Трос скользнул по лому и отодвинулся на несколько сантиметров. – Вот и весь нехитрый прием! – Ленька передал лом мне. Я взял его. Старшие товарищи стояли и внимательно смотрели на меня. – Хотим убедиться, что урок усвоен, – объяснил Ленька. У Афанаса была улыбка до ушей. Я воткнул лом под самый канат, а другой конец поднял вверх – трос чуть отодвинулся. – Во, глянь-ка, смышленый! – воскликнул Ленька. – Не зря я в школу собирался одно время, учитель из меня хороший получился бы. Ладно, работай, а нам надо срочно устранить ошибку предыдущей смены, иначе драга скоро встанет замертво. И они ушли, а я остался перед тросами и исковерканными ковшами. Сантиметр за сантиметром я отодвигал в сторону скрученные тросы. Солнце пекло, пот катился градом, лом уже волочился за мной по земле. Хотелось пить, искупаться и полежать в тени. Когда мысли об этом стали навязчивыми, меня кто-то окликнул. Я оглянулся. На палубе стоял Афанас. – Иди сюда! – махал он мне рукой. Я выпустил лом из рук и вернулся на драгу. Ленька выглядел каким-то намыленно-покрасневшим, а огненно-рыжий Афанас стал еще более огненным. Оказалось, что они уже пообедали. Видимо, обсуждали мое неожиданное появление на драге. – Садись поешь, – предложил Ленька. – Мы с Афонькой уже перекусили. Я посидел, отдохнул. Сходил вымыть руки: умывальник был приколочен внизу, под драгеркой, возле первого понтона; рядом лежал кусок хозяйственного мыла и висело полотенце. Еду на работу каждый приносил с собой, зато закопченный чайник на печке-буржуйке был общим. В то время электрические чайники были редкостью. Поев и немного передохнув, я отправился к своим тросам. – Ты сильно-то не надрывайся, – посоветовал мне Ленька. – Поработал – отдохни, поработал – отдохни. А то к концу смены тебя до машины нести придется. Я так и делал, как сказали: после нескольких рычажных рывков устраивал передышку. Но к концу смены все равно очень устал. Настолько, что даже не услышал, как ко мне подошел драгер. – Ладно, хватит с ними ковыряться, – сказал он. – Теперь пусть другие перетаскивают, а мы свое отработали. И больше я к брошенным тросам не прикасался. Да и вообще к ним, кажется, больше никто не прикасался. А тогда я просто выпустил лом из рук и поплелся назад. – Рабочий инструмент надо ставить на место, – назидательно-весело напутствовал меня сзади Ленька. Подняв лом, он воткнул его туда, где он стоял до нашего появления. В драгерке я плюхнулся на скамью и, прислонившись к стенке, закрыл глаза. Точнее, они сами просто закрылись от усталости. Ленька прошелся мимо меня туда-сюда, хмыкнул и произнес: – Я в свой первый день так уработался, что рюкзак кое-как до дому донес. А все почему? Потому что был дурак. Я тогда считал, что чем больше вкалываешь, тем выше будет зарплата. Вот и пахал, зарплаты три наверно. Потом вся дурь из головы стала уходить – жизни стал учиться. Но как волок в первый день рюкзачок свой – примерно такой же был, как у тебя, – до сих пор помню. Я не очень-то вслушивался в его слова, честно сказать. Хотелось только одного – чтобы поскорее нас сменили и можно было поехать домой. Наконец подъехала машина. – Полундра! – проревел Афанас. Я открыл глаза и встретился с его довольной улыбкой. – На, держи свою котомку, – протянул мне рюкзак Ленька. Взяв его, я чуть не свалился – до того он оказался тяжелым. – Ну что, Батькович? Как работка в первый день показалась? Удивленный тяжестью рюкзака, а точнее, тем, что не могу даже его удержать, я не нашелся, что ответить Леньке. Молча расправлял ремешки. – Во уделался! – весело произнес Ленька и помог мне. Послышались голоса на берегу – это шла ночная смена. Мы спустились с драгерки, прошли по трапу, спрыгнули на землю и направились к машине. Ленька кратко рассказал сменщикам о состоянии дел. Те, слушая его, внимательно разглядывали меня. – Это наш матрос, – объяснил им Ленька. – Первый день сегодня. Мы подошли к грузовику и забрались в кузов. Ленька постучал по крыше кабины, что означало: «Поехали!» – и машина тронулась. Ленька с Афанасом жили в начале поселка, поэтому они скоро спрыгнули и ушли. Я поехал дальше. Машина останавливалась на Конном, в центре. Дальше все расходились по домам пешком. Идти мне было недалеко, но ремни рюкзака впились в плечи, будто я нес несколько ведер ореха из тайги или ведро черники – больше мне тогда сравнить было не с чем. Дома я скинул рюкзак в летней кухне. Что-то странно брякнуло о пол, но я не обратил на это внимания. Освободившись от груза, я почувствовал такую легкость, что казалось, могу оторваться от земли и взлететь. Старшая сестра взяла рюкзак, чтобы вытащить грязную посуду и положить обед на следующую смену: еду мне готовила она. – Ого какой тяжелый! – Это не рюкзак тяжелый, – объяснил я. – Просто я очень устал, вот и кажется. – Но я-то не устала. Я не стал с ней спорить, сел к столу. Сестра тем временем доставала миски и банки. – А зачем железяки привез? – спросила она. – Тащил на себе такую тяжесть! – Я не вез, – возразил я. – Так в рюкзаке лежат, завернутые в тряпки! Я глянул. И вправду – на развернутой тряпице лежали подшипники. Как они туда попали, я не знал. – Ну что, пусть лежат или убрать? – Убери, конечно. – А что собираешься с ними делать? – Ничего. – Тогда зачем привез? Я не знал, что ответить, и поэтому промолчал. Силился вспомнить, как сунул сверток в рюкзак. От усталости, что ли, не заметил, как сделал? – И что, будут тут лежать и мешать? – Нет, – придумал я. – Отнесу их лучше куда-нибудь выброшу. – Отнеси их в мехцех, там они пригодятся, – предложила вошедшая мама. Как выяснилось позже, она сходила к Леньке и потребовала, чтобы он больше так надо мной не издевался. Ленька сказал, что это была шутка – посвящение, так сказать, в работу. Но мама таких шуток не признавала! Я ничего об этом тогда не знал...
В следующую смену – уже ночную – я поехал один. Ленька с Афанасом, по их словам, к началу работы спускались к драге по реке. Заодно и рыбачили. Правда, улова так и не показали. Про подшипники я забыл. Ленька стоял у штурвала, Афанас следил за работающими приборами. Примерно через час Симаков остановил драгу: – Чайку надо попить. За стол сели втроем. И тут Ленька как бы между прочим сказал: – Вон там под лавкой, завернутые в тряпицу, лежали подшипники. Куда-то подевались. Ты не видел? – спросил он у Афанаса. – Видел, что были. – А сейчас нет, – озабоченно проговорил Ленька. – Там у лебедки все подшипники перетерлись, менять надо. Полетят, заклинит – и все. Простоим всю смену! Опять Корова пялиться будет. А кто виноват? Я слушал их молча, не зная, что сказать. Признаться, что подшипники оказались у меня в рюкзаке, язык не поворачивался. Кто поверит, что я положил такую тяжесть в рюкзак и сам того не заметил? Я надеялся, что с лебедкой пронесет и драгу не заклинит. Ленька, насвистывая, поднялся и пошел к своим рычагам. Афанас прибрал на столе и тоже отправился в обход по драге. Я вспомнил, что надо проверить понтоны. Афанас уже стоял у левого и включал насос. Я подошел к нему. Потом мы вместе вернулись в драгерку. – Дров маловато, – сказал Ленька. И, обращаясь ко мне, добавил: – Сейчас остановлю драгу, иди помоги Афоньке. Афанас взял двуручную пилу, топор, и мы отправились за дровами. На берегу лежала сухая лесина, мы распилили ее на чурки и перетаскали их поближе к драге. Афанас быстро наколол дров, и мы сложили их в драгерке у печки. – На смену хватит, – оценил Ленька. – Пусть другие сами о себе позаботятся, а то умные слишком. Мы рубим, а они готовенькое жгут. Мы с Афанасом сели передохнуть: все-таки пилить сушину двуручной пилой – занятие не из легких. На улице стемнело. В открытую дверь тянуло холодом. Вдруг что-то заскрежетало. Ковши натянулись, остановились. Ленька быстро остановил драгу, куда-то убежал вниз. Вскоре раздался крик: – Все, подшипники полетели! Менять надо! Я так и замер. Ленька вернулся. – И куда они подевались? – задумчиво проговорил он. – Там наверху еще были. Ты видел? – спросил он у Афанаса. Тот пожал плечами. – Схожу гляну, – решил Ленька. Афанас встал из-за стола, подбросил дров в печь. – Нет их там! – объявил вернувшийся драгер. – Деваться некуда, придется топать в поселок, в мехцех. Ты как, пойдешь? Напарник пожал плечами: – А куда деваться? Хочешь не хочешь, а надо... Только куда эти-то подшипники делись? Кто-то же их взял? Наступила тишина, неприятная и нехорошая. – Ладно, мы с Афонькой в мехцех за подшипниками, – решил наконец Ленька. – А ты смотри, чтобы драга не утонула. Подсудное дело! Афанас только улыбнулся своей широкой улыбкой. – Придется теперь столько топать километров по темноте! – бодро говорил Симаков, спускаясь по трапу. – До утра, поди, обернемся. Дайбов топал сзади. – Смотри не замерзни! – крикнули мне из темноты. – Дров не жалей! Я вышел на палубу. Небо было звездное и чистое. С реки тянуло холодом. Вдруг со стороны дороги донеслось тарахтенье мотоцикла, потом этот звук затих. «Может, начальник приехал? – подумал я, прислушиваясь. – Значит, сейчас должны вернуться». Но было тихо. Становилось зябко. Я вернулся в драгерку, закрыл двери. Подбросил дров в буржуйку. Поставил чайник. Спустился, проверил воду в понтонах, походил, рассматривая драгу. Меня удивляло, что такая огромная машина (тогда я еще не знал, что есть драги куда больше нашей) специально построена для того, чтобы добывать мелкий желтый песочек – золото. Потом пошел и поднял на ручной лебедке трап – на всякий случай, чтобы какой-нибудь проходящий мимо медведь из любопытства не забрался. Попил чайку, достал Шукшина, закутался в одеяло, принесенное кем-то, и стал читать. Время от времени поглядывал на часы – переживал, что за смену мы мало наработаем и Николай будет нами недоволен. Потом заснул. Открыв глаза, глянул на часы: проспал я часа два. Быстро поднялся, проверил воду в понтонах и вернулся обратно. На востоке уже начинало светать. Печка давно прогорела и стояла холодная. Пришлось растапливать заново. Еще раз поставил чайник. Это была первая ночь, когда я оставался один. Потом таких смен было множество.
Было около пяти утра, когда снова послышалось тарахтенье мотоцикла. Через некоторое время я услышал голоса: шли Ленька с Афанасом. Они остановились у трапа. Раздался выстрел – дробь резко хлестнула по наружной деревянной обшивке. Я удивленно выглянул из драгерки. – Опускай трап! – заорал Ленька. – Замерзли уже! Я поспешно опустил трап. – Битых три часа стояли! – изобразил возмущение Ленька. – Пришлось стрелять, пока совсем не замерзли. Ну ты и горазд дрыхнуть! Так драгу утопить можно... Драгер и машинист стояли с красными лоснящимися лицами. Я не стал говорить, что уже давно не сплю и слышал, как они подходили. Афанас улыбался. Я ждал, что они пойдут менять подшипники, но Ленька, мурлыча себе под нос какую-то песню, включил драгу, передернул рычаги и как ни в чем не бывало начал работу. Афанас пошел делать обход. Потом я много раз слышал скрежет драги и видел натяжение ковшей, как в тот вечер. Оказалось, так бывает, если ковши цепляют твердую породу. Бывало, что ковши и слетали, и рвались, но никто никогда не вспоминал ни про какие подшипники. Достаточно было умело пройти это место. Но тогда я ничего этого не знал. Утром вместе со сменщиками приехал Николай Коровинский. Как он ругался! Мы втроем молча стояли и слушали. К приезду смены вид у Леньки и Афанаса был обычный, без красноты, и выглядели они как люди, просто уставшие за смену. – Собралась тройка оболтусов! – негодовал Николай. Потом мы уехали, а он остался. Именно после того случая Ленька Симаков стал относиться ко мне по-другому. – Я думал, – объяснил он, – что Корова тебя приставил за нами следить. Но полностью он мне все же не доверял. Во всяком случае, на моих глазах они с Афанасом никогда не выпивали. Хотя я ведь видел: на работу приезжали нормальные, а уезжали сильно навеселе. А кругом тайга, никаких тебе винно-водочных! И оба вроде нормально работают, но вот вдруг наливаются краснотой и «хорошеют»! Справедливости ради надо сказать, что случалось это только тогда, когда Ленька был уверен («чуял», как он сам говорил), что к концу смены не нагрянет начальник. При этом даже после их возлияний драга не простаивала. Как раз наоборот: «захорошев», они работали словно даже с большей легкостью. Вот только не знаю, стал ли Николай спать спокойно, устроив меня в их смену...
В следующую ночную смену Ленька спросил: – У кого из нас дома есть корова? И посмотрел на меня. Я уже так привык, что у него Корова – это начальник Николай, что не сразу сообразил: сейчас он спрашивает про обычную буренку. – Что молчишь? – обратился он ко мне. – Держите же корову, сметана есть? Я кивнул. – Ну вот. В следующий раз прихватишь поллитровку сметаны, понял? – Понял. – Смотри не забудь! На следующую смену я взял с собой банку сметаны. Ночью Ленька остановил драгу. – Идем с нами. Афанас зажег фонарь, мы спустились на берег и пошли куда-то в лес. Потом свернули в сторону речки. Подойдя к берегу, Ленька наклонился, что-то поискал в воде и вскоре потянул леску. Оказалось, там стояла закидушка, а попался на нее довольно крупный налим. – О, попался, усатый! – обрадовался Ленька. – Повезло тебе, – обратился он ко мне, – попробуешь налима в сметане. Сегодня ночью здесь померкнут все рестораны мира! – торжественно добавил он. Я еще не ел ни в одном «ресторане мира», но, думаю, именно так с ними все и вышло! А еще знаю точно, что именно тогда, под звездным августовским небом, для меня померкли все профессии мира. Я просто тихо улыбался своему счастью. Ленька снял налима с крючка и кинул на берег: – Держи, смотри не выпусти, скользкий очень! Я схватил добычу и положил в мешок, взятый с собой. Афанас достал из кармана полиэтиленовый мешочек, вытащил оттуда пескаря. Рыбешку нацепили на крючок и закидушку вернули на место. Так мы проверили еще несколько ловушек. Улов получился отличный – три налима! Вернувшись на драгу, Ленька взялся за рыбу. Он умел ее готовить и никому другому не мог этого передоверить. Да и некому было, если честно. Вкуснотища у него получалась неописуемая! Мы потом часто так пировали. Я уже и на работу ехал охотней – ради того, чтобы проверить закидушки. Дома как-то стыдился рассказывать об этом: выходило, что я там рыбу ем, а домашние – нет. Но потом понял, что и сам ведь могу поставить пару ловушек. Поймаю – и этот налим будет мой! – Ты пойди понтоны проверь, – сказал мне Ленька, когда ужин был съеден. – В этом левом, похоже, сильная течь. Чья-то смена пробила и молча, блин, ушла! Я спустился с драгерки, заглянул в понтон. Включил насос, подождал, пока он откачивал воду, потом включил другой насос. Когда вернулся, на столе уже все было убрано. Ленька с Афанасом, я заметил, стали уже красные, разговорчивые. – Сейчас покурю, – зачем-то сообщил Ленька, – а потом начнем работать. Он включил драгу и встал у штурвала. Афанас задремал сидя. – Подбрось дров в печь, – напомнил Ленька. Я подбросил. Сел и стал смотреть на ковши. Мне нравилось наблюдать за ними, смотреть, как они, опускаясь, один за другим уходят под воду, а затем поднимаются, зачерпнув породу. Когда попадалась более плотная, твердая порода, ковши натягивались, слегка замирая, и мне казалось, что в этот момент замирает и напрягается вся драга. Потом порода откалывалась и ковши начинали двигаться по-прежнему. «И где-то в них золотые песчинки, – думал я. – Ради них мы тут, на этой драге». – Поспи, – предложил Ленька. – Чего сидеть? Спать не хотелось. На душе было как-то легко и хорошо. В ту минуту мне хотелось работать матросом драги всю свою жизнь – вот так, как сейчас. Потом все же сон сморил меня. Я устроился поближе к печке и уснул. Когда проснулся, было уже светло. Афанаса не было. Ленька по-прежнему стоял у штурвала драги и работал. – Подбрось дров, – попросил он. Я подбросил. Вернулся Афанас, видимо, сделавший обход драги. Он поставил чайник и подменил Леньку, чтобы тот отдохнул и мог попить чайку. Смена уже заканчивалась, а Ленька все никак не останавливал драгу. Я с удивлением смотрел на него. По берегу уже шли рабочие и Коровинский с ними. – Явился, – фыркнул Ленька. – Сейчас будет нас обнюхивать. Нюхай, нюхай, сегодня мы как стеклышки чистые, – с довольной улыбкой произнес он. Сменщики подошли к краю котлована со стороны трапа. Мы собрались и спустились вниз. Николай запрыгнул на трап первым и пошел на драгу. За ним последовали остальные. Надо сказать, что все другие смены относились к нам довольно неуважительно: считалось, что работаем мы плохо, показатели хуже, чем у всех. – Ну и как у вас дела-то? – спросил Николай у Леньки. – Да нормально. – Сколько часов работали? – Всю ночь работали. Правда, здесь слева порода твердая, чуть не разулись. Пока ковши обратно нацепили, часа три потеряли. Николай промолчал. О том, что с левого борта порода плотная, он, конечно, знал и без нас. А вот того, что мы чуть не разулись (это значит, что наполовину слетели ковши), он проверить не мог. – Сколько в итоге прошли-то? – Я в журнале все записал, – ответил Ленька. – Ладно, – согласился Николай. – Потом проверю, посмотрю. Мы направились к машине. Когда отошли уже довольно далеко, Ленька передразнил начальника: – «Сколько прошли, сколько прошли»! Сколько надо, столько и прошли! Вообще-то те три часа мы потратили на налимов. И я понял, что отныне мы одна команда. У нас стала складываться своя особая жизнь. Было мне от этого немного не по себе, но ведь тратили мы то время с огромной пользой! Я, например, научился ставить закидушки на налимов. Окажись я в какой-то другой смене, работа была бы нудная, неинтересная: каждый был бы просто сам по себе и выполнял только свои обязанности. Я не раз слышал, что в других сменах случаются скандалы, какие-то выяснения отношений. У нас же, несмотря на то что к нам относились свысока, посмеиваясь, такого не было. Конечно, бывало, и мы ругались – но обычно только со сменщиками, когда те чересчур начинали нас «воспитывать».
Осень вступала в свои права. Как-то, отправляясь в дневную смену, я оказался в машине один. – А где Симаков с Дайбовым? – спросил водитель. Я почему-то был уверен, что они на драге. Так и сказал водителю. Но он, похоже, мне не поверил, подождал еще немного, прежде чем поехать. На месте ни Леньки, ни Афанаса не оказалось. Стоял чей-то мотоцикл: как выяснилось, на нем приехал дядя Вася Федоров. Он ремонтировал сломавшийся трактор. Нужно было проводить расчистку полигона. Я проверил воду в понтонах, поднялся в драгерку. И тут приехал Коровинский. Переговорил с трактористом, потом поднялся на драгу и спросил у меня: – А где эти двое? Я не знал, что сказать. Ответил, как есть: – Ехал один. Николай прошелся по драге, потом спустился, пошел к дяде Васе. Они стояли, о чем-то говорили. Я тоже сошел на берег и направился к ним. – Будешь сегодня помогать трактористу, – обернулся ко мне начальник. – Что попросит – поможешь, подержишь. – Хорошо, – согласился я. Николай завел мотоцикл и уехал. Я подумал, что он отправился искать Леньку с Афанасом. Я стоял возле трактора и ждал, когда дядя Вася попросит меня о чем-нибудь. Но он ковырялся в тракторе и молчал, не обращая на меня внимания. Мне надоело стоять без толку, я отошел и сел в сторонке. Потом мне надоело сидеть и я стал ходить вокруг трактора и смотреть, что он там ремонтирует. И тут дядя Вася спросил: – Ты видел тут такой тюк – как большая катушка? Толстые такие нитки? Я догадался, что речь идет о фильтре тонкой очистки. Но я не знал, есть ли он у нас, поэтому сказал, что не видел. И это было единственное, с чем дядя Вася за весь день обратился ко мне. Вечером машина привезла сменщиков. Они уже знали, что Леньки не было и драга стояла. – Так и не появился Симаков? – спрашивали они меня. Я молча забрался в кузов. Что мне было отвечать? В поселке возле Конного нас встретил Николай. – Если Симаков и завтра не выйдет, снова будешь помогать трактористу, – сказал он мне. – Ладно. Дома я приготовил несколько закидушек на тот случай, если Ленька снова не появится. Мужики не вышли и на следующий день. Дядя Вася возился возле трактора. Я послонялся рядом, убедился, что не нужен ему, и пошел поставить закидушки. Проверил те, что уже стояли, – попался всего один налим. Решив забрать его ближе к вечеру, я вернулся обратно. Дядя Вася снова не обратил на меня внимания. Я решил погулять, но так, чтобы оставаться на виду. Дошел до котлована. Стал наблюдать за летающими здесь большими зелеными стрекозами. Они зависали на одном месте, потом делали резкий рывок в сторону и словно растворялись в воздухе. У противоположного берега что-то булькнуло в воде: там плыла выдра. Она покопошилась у самого берега, потом нырнула – и пропала. К концу смены я забрал улов – одного налима. Приехавшие сменщики опять подшучивали надо мной. Я забрался в кузов ЗИЛа, сидел один. Когда приезжал-уезжал ремонтировать трактор дядя Вася, я так и не понял. Похоже, он работал даже ночью.|