– Будешь потом нас с Афонькой вспоминать, будешь! – говорил мне не раз Ленька Симаков.
Афанас в это время, сидя на скамейке и привалившись к стенке драгерки, безмятежно улыбался.
Было это еще в советское время.
За десять лет в школе я так и не понял, кем хочу быть: кроме рыбалки и охоты, ничего меня не интересовало. Потому решил я никуда не ехать, как ни уговаривала меня мама, а пойти работать на драгу матросом. «Люди же работают, – говорил я. – Вот и я буду работать». К тому же такая работа позволяла заниматься по крайней мере рыбалкой: драга-то стоит на реке.
Мама повела меня к Николаю Коровинскому, тогдашнему начальнику участка. Возьмут меня или нет, зависело от него.
– Работа-то тяжелая – справится? – усомнился он. Но тут же согласился: – Возьму, потому что не пьет и прогуливать не будет. Работать будет в смене Симакова и Дайбова. А то эти двое того и гляди драгу угробят. Как их смена – так не сплю и переживаю!
Николай велел мне собраться и прийти прямо к нему домой. Там мы сели на его черный «восход» и покатили на участок.
По дороге новый начальник меня инструктировал:
– Основная твоя обязанность – чтобы на драге было чисто, а в понтоне вода выше нормы не поднималась. Поднялась – включай насосы и выкачивай.
Чтобы было наглядно, показал все еще раз на месте. Познакомил с командой, точнее со сменой, которая должна состоять из трех человек: драгера, машиниста и матроса. Драгером был Ленька Симаков, машинистом – Афонька Дайбов. Матросом предстояло стать мне.
Ленька – длинный, худой, с косящим глазом и в наколках. Мне тогда казалось, что все, у кого есть наколки, люди очень нехорошие, а то и просто бандиты. Но когда я поближе узнал Симакова, сделал для него исключение.
Афонька – Афанас, как многие его звали, – был рыжий, конопатый, чуть выше меня. Круглая, как шар, голова сидела на могучей шее, которая вливалась в широченные плечи.
Сейчас оба, не скрывая, сверлили меня изучающими взглядами. Приехал бы я, как положено, без Николая – не вызвал бы у них такого подозрения. Но это я понял уже позже, как и то, что Коровинский не случайно повез меня на драгу в середине дня: так он мог лишний раз проверить Леньку с Афанасом.
После отъезда начальства я еще раз прошелся по участку и осмотрелся. Потом поднялся в драгерку, сел на скамейку и достал книжку. Мужики молча наблюдали за мной.
Читал я в то время в основном Шукшина. Он был для меня близким и понятным. Как-то раз, когда я еще учился в третьем классе, дядя-таиш (брат мамы) сказал: «Шукшин – наш. Он же с Алтая, значит, свой. И рассказы его из жизни, настоящие». Да и вообще, если по радио говорили о Шукшине, дома все оживлялись: «О, про Шукшина говорят!» – садились и слушали.
Драга мерно раскачивалась, скрипела. Ленька стоял у пульта, время от времени передергивая рычаги. Потом он передал пост Афанасу, а сам куда-то ушел. Я устроился поудобнее, подложил под спину рюкзак и продолжил чтение.
Вдруг донесся истошный крик Леньки:
– Е-мое, то-о-онем! В понтонах полно воды! Где матрос?!
Я вскочил как ошпаренный. Слетев с драгерки вниз, включил один насос, потом другой. Бегом вернулся к первому понтону, заглянул внутрь, но никакой воды не увидел.
Раздумывать было некогда, так как из хвостовой части драги, откуда на ленту выбрасываются отработанные твердые породы, донесся новый вопль Леньки:
– Камни забили ленту, сейчас лопнет!
Я метнулся туда: на трапе действительно лежала пара камней. Это было некритично, но, как объяснял мне еще Николай, желательно, чтобы вообще не было. Я сбросил их и вернулся в драгерку.
За управлением вновь стоял Ленька. Через некоторое время он остановил драгу, чтобы какие-то канаты куда-то перетащить, и мы сошли на берег. Там прямо на расчищенном полигоне лежало три искореженных старых ковша и такие же тросы. При подходе драги они запутаются в ковшах и тогда поломки не избежать, объяснил Ленька. Так что надо все это оттащить в сторону, а это работа матроса. Он же с Афанасом вернется на драгу: у них там своя какая-то очень важная и сложная работа.
– Знаешь, как двигать? – поинтересовался драгер перед уходом.
Я отрицательно мотнул головой.
– Вот лом. – Ленька выдернул лом, торчавший из земли тут же. – Рычаг давно изобретен, еще египтянами. Поддеваешь им вот так, – и он воткнул острый конец лома в землю под самый канат, – и у тебя получается рычаг.
Трос скользнул по лому и отодвинулся на несколько сантиметров.
– Вот и весь нехитрый прием! – Ленька передал лом мне.
Я взял его. Старшие товарищи стояли и внимательно смотрели на меня.
– Хотим убедиться, что урок усвоен, – объяснил Ленька.
У Афанаса была улыбка до ушей.
Я воткнул лом под самый канат, а другой конец поднял вверх – трос чуть отодвинулся.
– Во, глянь-ка, смышленый! – воскликнул Ленька. – Не зря я в школу собирался одно время, учитель из меня хороший получился бы. Ладно, работай, а нам надо срочно устранить ошибку предыдущей смены, иначе драга скоро встанет замертво.
И они ушли, а я остался перед тросами и исковерканными ковшами. Сантиметр за сантиметром я отодвигал в сторону скрученные тросы. Солнце пекло, пот катился градом, лом уже волочился за мной по земле. Хотелось пить, искупаться и полежать в тени. Когда мысли об этом стали навязчивыми, меня кто-то окликнул. Я оглянулся. На палубе стоял Афанас.
– Иди сюда! – махал он мне рукой.
Я выпустил лом из рук и вернулся на драгу. Ленька выглядел каким-то намыленно-покрасневшим, а огненно-рыжий Афанас стал еще более огненным. Оказалось, что они уже пообедали. Видимо, обсуждали мое неожиданное появление на драге.
– Садись поешь, – предложил Ленька. – Мы с Афонькой уже перекусили.
Я посидел, отдохнул. Сходил вымыть руки: умывальник был приколочен внизу, под драгеркой, возле первого понтона; рядом лежал кусок хозяйственного мыла и висело полотенце.
Еду на работу каждый приносил с собой, зато закопченный чайник на печке-буржуйке был общим. В то время электрические чайники были редкостью.
Поев и немного передохнув, я отправился к своим тросам.
– Ты сильно-то не надрывайся, – посоветовал мне Ленька. – Поработал – отдохни, поработал – отдохни. А то к концу смены тебя до машины нести придется.
Я так и делал, как сказали: после нескольких рычажных рывков устраивал передышку. Но к концу смены все равно очень устал. Настолько, что даже не услышал, как ко мне подошел драгер.
– Ладно, хватит с ними ковыряться, – сказал он. – Теперь пусть другие перетаскивают, а мы свое отработали.
И больше я к брошенным тросам не прикасался. Да и вообще к ним, кажется, больше никто не прикасался. А тогда я просто выпустил лом из рук и поплелся назад.
– Рабочий инструмент надо ставить на место, – назидательно-весело напутствовал меня сзади Ленька.
Подняв лом, он воткнул его туда, где он стоял до нашего появления.
В драгерке я плюхнулся на скамью и, прислонившись к стенке, закрыл глаза. Точнее, они сами просто закрылись от усталости.
Ленька прошелся мимо меня туда-сюда, хмыкнул и произнес:
– Я в свой первый день так уработался, что рюкзак кое-как до дому донес. А все почему? Потому что был дурак. Я тогда считал, что чем больше вкалываешь, тем выше будет зарплата. Вот и пахал, зарплаты три наверно. Потом вся дурь из головы стала уходить – жизни стал учиться. Но как волок в первый день рюкзачок свой – примерно такой же был, как у тебя, – до сих пор помню.
Я не очень-то вслушивался в его слова, честно сказать. Хотелось только одного – чтобы поскорее нас сменили и можно было поехать домой.
Наконец подъехала машина.
– Полундра! – проревел Афанас.
Я открыл глаза и встретился с его довольной улыбкой.
– На, держи свою котомку, – протянул мне рюкзак Ленька.
Взяв его, я чуть не свалился – до того он оказался тяжелым.
– Ну что, Батькович? Как работка в первый день показалась?
Удивленный тяжестью рюкзака, а точнее, тем, что не могу даже его удержать, я не нашелся, что ответить Леньке. Молча расправлял ремешки.
– Во уделался! – весело произнес Ленька и помог мне.
Послышались голоса на берегу – это шла ночная смена. Мы спустились с драгерки, прошли по трапу, спрыгнули на землю и направились к машине. Ленька кратко рассказал сменщикам о состоянии дел. Те, слушая его, внимательно разглядывали меня.
– Это наш матрос, – объяснил им Ленька. – Первый день сегодня.
Мы подошли к грузовику и забрались в кузов. Ленька постучал по крыше кабины, что означало: «Поехали!» – и машина тронулась.
Ленька с Афанасом жили в начале поселка, поэтому они скоро спрыгнули и ушли. Я поехал дальше.
Машина останавливалась на Конном, в центре. Дальше все расходились по домам пешком. Идти мне было недалеко, но ремни рюкзака впились в плечи, будто я нес несколько ведер ореха из тайги или ведро черники – больше мне тогда сравнить было не с чем.
Дома я скинул рюкзак в летней кухне. Что-то странно брякнуло о пол, но я не обратил на это внимания. Освободившись от груза, я почувствовал такую легкость, что казалось, могу оторваться от земли и взлететь.
Старшая сестра взяла рюкзак, чтобы вытащить грязную посуду и положить обед на следующую смену: еду мне готовила она.
– Ого какой тяжелый!
– Это не рюкзак тяжелый, – объяснил я. – Просто я очень устал, вот и кажется.
– Но я-то не устала.
Я не стал с ней спорить, сел к столу. Сестра тем временем доставала миски и банки.
– А зачем железяки привез? – спросила она. – Тащил на себе такую тяжесть!
– Я не вез, – возразил я.
– Так в рюкзаке лежат, завернутые в тряпки!
Я глянул. И вправду – на развернутой тряпице лежали подшипники. Как они туда попали, я не знал.
– Ну что, пусть лежат или убрать?
– Убери, конечно.
– А что собираешься с ними делать?
– Ничего.
– Тогда зачем привез?
Я не знал, что ответить, и поэтому промолчал. Силился вспомнить, как сунул сверток в рюкзак. От усталости, что ли, не заметил, как сделал?
– И что, будут тут лежать и мешать?
– Нет, – придумал я. – Отнесу их лучше куда-нибудь выброшу.
– Отнеси их в мехцех, там они пригодятся, – предложила вошедшая мама.
Как выяснилось позже, она сходила к Леньке и потребовала, чтобы он больше так надо мной не издевался. Ленька сказал, что это была шутка – посвящение, так сказать, в работу. Но мама таких шуток не признавала! Я ничего об этом тогда не знал...
В следующую смену – уже ночную – я поехал один. Ленька с Афанасом, по их словам, к началу работы спускались к драге по реке. Заодно и рыбачили. Правда, улова так и не показали.
Про подшипники я забыл.
Ленька стоял у штурвала, Афанас следил за работающими приборами.
Примерно через час Симаков остановил драгу:
– Чайку надо попить.
За стол сели втроем. И тут Ленька как бы между прочим сказал:
– Вон там под лавкой, завернутые в тряпицу, лежали подшипники. Куда-то подевались. Ты не видел? – спросил он у Афанаса.
– Видел, что были.
– А сейчас нет, – озабоченно проговорил Ленька. – Там у лебедки все подшипники перетерлись, менять надо. Полетят, заклинит – и все. Простоим всю смену! Опять Корова пялиться будет. А кто виноват?
Я слушал их молча, не зная, что сказать. Признаться, что подшипники оказались у меня в рюкзаке, язык не поворачивался. Кто поверит, что я положил такую тяжесть в рюкзак и сам того не заметил? Я надеялся, что с лебедкой пронесет и драгу не заклинит.
Ленька, насвистывая, поднялся и пошел к своим рычагам. Афанас прибрал на столе и тоже отправился в обход по драге.
Я вспомнил, что надо проверить понтоны. Афанас уже стоял у левого и включал насос. Я подошел к нему. Потом мы вместе вернулись в драгерку.
– Дров маловато, – сказал Ленька. И, обращаясь ко мне, добавил: – Сейчас остановлю драгу, иди помоги Афоньке.
Афанас взял двуручную пилу, топор, и мы отправились за дровами. На берегу лежала сухая лесина, мы распилили ее на чурки и перетаскали их поближе к драге. Афанас быстро наколол дров, и мы сложили их в драгерке у печки.
– На смену хватит, – оценил Ленька. – Пусть другие сами о себе позаботятся, а то умные слишком. Мы рубим, а они готовенькое жгут.
Мы с Афанасом сели передохнуть: все-таки пилить сушину двуручной пилой – занятие не из легких. На улице стемнело. В открытую дверь тянуло холодом.
Вдруг что-то заскрежетало. Ковши натянулись, остановились. Ленька быстро остановил драгу, куда-то убежал вниз.
Вскоре раздался крик:
– Все, подшипники полетели! Менять надо!
Я так и замер. Ленька вернулся.
– И куда они подевались? – задумчиво проговорил он. – Там наверху еще были. Ты видел? – спросил он у Афанаса.
Тот пожал плечами.
– Схожу гляну, – решил Ленька.
Афанас встал из-за стола, подбросил дров в печь.
– Нет их там! – объявил вернувшийся драгер. – Деваться некуда, придется топать в поселок, в мехцех. Ты как, пойдешь?
Напарник пожал плечами:
– А куда деваться? Хочешь не хочешь, а надо... Только куда эти-то подшипники делись? Кто-то же их взял?
Наступила тишина, неприятная и нехорошая.
– Ладно, мы с Афонькой в мехцех за подшипниками, – решил наконец Ленька. – А ты смотри, чтобы драга не утонула. Подсудное дело!
Афанас только улыбнулся своей широкой улыбкой.
– Придется теперь столько топать километров по темноте! – бодро говорил Симаков, спускаясь по трапу. – До утра, поди, обернемся.
Дайбов топал сзади.
– Смотри не замерзни! – крикнули мне из темноты. – Дров не жалей!
Я вышел на палубу. Небо было звездное и чистое. С реки тянуло холодом. Вдруг со стороны дороги донеслось тарахтенье мотоцикла, потом этот звук затих.
«Может, начальник приехал? – подумал я, прислушиваясь. – Значит, сейчас должны вернуться». Но было тихо. Становилось зябко.
Я вернулся в драгерку, закрыл двери. Подбросил дров в буржуйку. Поставил чайник. Спустился, проверил воду в понтонах, походил, рассматривая драгу. Меня удивляло, что такая огромная машина (тогда я еще не знал, что есть драги куда больше нашей) специально построена для того, чтобы добывать мелкий желтый песочек – золото. Потом пошел и поднял на ручной лебедке трап – на всякий случай, чтобы какой-нибудь проходящий мимо медведь из любопытства не забрался.
Попил чайку, достал Шукшина, закутался в одеяло, принесенное кем-то, и стал читать. Время от времени поглядывал на часы – переживал, что за смену мы мало наработаем и Николай будет нами недоволен. Потом заснул. Открыв глаза, глянул на часы: проспал я часа два. Быстро поднялся, проверил воду в понтонах и вернулся обратно.
На востоке уже начинало светать. Печка давно прогорела и стояла холодная. Пришлось растапливать заново. Еще раз поставил чайник. Это была первая ночь, когда я оставался один. Потом таких смен было множество.
Было около пяти утра, когда снова послышалось тарахтенье мотоцикла. Через некоторое время я услышал голоса: шли Ленька с Афанасом. Они остановились у трапа. Раздался выстрел – дробь резко хлестнула по наружной деревянной обшивке. Я удивленно выглянул из драгерки.
– Опускай трап! – заорал Ленька. – Замерзли уже!
Я поспешно опустил трап.
– Битых три часа стояли! – изобразил возмущение Ленька. – Пришлось стрелять, пока совсем не замерзли. Ну ты и горазд дрыхнуть! Так драгу утопить можно...
Драгер и машинист стояли с красными лоснящимися лицами. Я не стал говорить, что уже давно не сплю и слышал, как они подходили.
Афанас улыбался. Я ждал, что они пойдут менять подшипники, но Ленька, мурлыча себе под нос какую-то песню, включил драгу, передернул рычаги и как ни в чем не бывало начал работу. Афанас пошел делать обход.
Потом я много раз слышал скрежет драги и видел натяжение ковшей, как в тот вечер. Оказалось, так бывает, если ковши цепляют твердую породу. Бывало, что ковши и слетали, и рвались, но никто никогда не вспоминал ни про какие подшипники. Достаточно было умело пройти это место. Но тогда я ничего этого не знал.
Утром вместе со сменщиками приехал Николай Коровинский. Как он ругался! Мы втроем молча стояли и слушали. К приезду смены вид у Леньки и Афанаса был обычный, без красноты, и выглядели они как люди, просто уставшие за смену.
– Собралась тройка оболтусов! – негодовал Николай.
Потом мы уехали, а он остался.
Именно после того случая Ленька Симаков стал относиться ко мне по-другому.
– Я думал, – объяснил он, – что Корова тебя приставил за нами следить.
Но полностью он мне все же не доверял. Во всяком случае, на моих глазах они с Афанасом никогда не выпивали. Хотя я ведь видел: на работу приезжали нормальные, а уезжали сильно навеселе. А кругом тайга, никаких тебе винно-водочных! И оба вроде нормально работают, но вот вдруг наливаются краснотой и «хорошеют»!
Справедливости ради надо сказать, что случалось это только тогда, когда Ленька был уверен («чуял», как он сам говорил), что к концу смены не нагрянет начальник. При этом даже после их возлияний драга не простаивала. Как раз наоборот: «захорошев», они работали словно даже с большей легкостью. Вот только не знаю, стал ли Николай спать спокойно, устроив меня в их смену...
В следующую ночную смену Ленька спросил:
– У кого из нас дома есть корова?
И посмотрел на меня. Я уже так привык, что у него Корова – это начальник Николай, что не сразу сообразил: сейчас он спрашивает про обычную буренку.
– Что молчишь? – обратился он ко мне. – Держите же корову, сметана есть?
Я кивнул.
– Ну вот. В следующий раз прихватишь поллитровку сметаны, понял?
– Понял.
– Смотри не забудь!
На следующую смену я взял с собой банку сметаны. Ночью Ленька остановил драгу.
– Идем с нами.
Афанас зажег фонарь, мы спустились на берег и пошли куда-то в лес. Потом свернули в сторону речки. Подойдя к берегу, Ленька наклонился, что-то поискал в воде и вскоре потянул леску. Оказалось, там стояла закидушка, а попался на нее довольно крупный налим.
– О, попался, усатый! – обрадовался Ленька. – Повезло тебе, – обратился он ко мне, – попробуешь налима в сметане. Сегодня ночью здесь померкнут все рестораны мира! – торжественно добавил он.
Я еще не ел ни в одном «ресторане мира», но, думаю, именно так с ними все и вышло! А еще знаю точно, что именно тогда, под звездным августовским небом, для меня померкли все профессии мира. Я просто тихо улыбался своему счастью.
Ленька снял налима с крючка и кинул на берег:
– Держи, смотри не выпусти, скользкий очень!
Я схватил добычу и положил в мешок, взятый с собой.
Афанас достал из кармана полиэтиленовый мешочек, вытащил оттуда пескаря. Рыбешку нацепили на крючок и закидушку вернули на место.
Так мы проверили еще несколько ловушек. Улов получился отличный – три налима!
Вернувшись на драгу, Ленька взялся за рыбу. Он умел ее готовить и никому другому не мог этого передоверить. Да и некому было, если честно. Вкуснотища у него получалась неописуемая!
Мы потом часто так пировали. Я уже и на работу ехал охотней – ради того, чтобы проверить закидушки. Дома как-то стыдился рассказывать об этом: выходило, что я там рыбу ем, а домашние – нет. Но потом понял, что и сам ведь могу поставить пару ловушек. Поймаю – и этот налим будет мой!
– Ты пойди понтоны проверь, – сказал мне Ленька, когда ужин был съеден. – В этом левом, похоже, сильная течь. Чья-то смена пробила и молча, блин, ушла!
Я спустился с драгерки, заглянул в понтон. Включил насос, подождал, пока он откачивал воду, потом включил другой насос. Когда вернулся, на столе уже все было убрано. Ленька с Афанасом, я заметил, стали уже красные, разговорчивые.
– Сейчас покурю, – зачем-то сообщил Ленька, – а потом начнем работать.
Он включил драгу и встал у штурвала. Афанас задремал сидя.
– Подбрось дров в печь, – напомнил Ленька.
Я подбросил. Сел и стал смотреть на ковши. Мне нравилось наблюдать за ними, смотреть, как они, опускаясь, один за другим уходят под воду, а затем поднимаются, зачерпнув породу. Когда попадалась более плотная, твердая порода, ковши натягивались, слегка замирая, и мне казалось, что в этот момент замирает и напрягается вся драга. Потом порода откалывалась и ковши начинали двигаться по-прежнему.
«И где-то в них золотые песчинки, – думал я. – Ради них мы тут, на этой драге».
– Поспи, – предложил Ленька. – Чего сидеть?
Спать не хотелось. На душе было как-то легко и хорошо. В ту минуту мне хотелось работать матросом драги всю свою жизнь – вот так, как сейчас.
Потом все же сон сморил меня. Я устроился поближе к печке и уснул. Когда проснулся, было уже светло. Афанаса не было. Ленька по-прежнему стоял у штурвала драги и работал.
– Подбрось дров, – попросил он.
Я подбросил. Вернулся Афанас, видимо, сделавший обход драги. Он поставил чайник и подменил Леньку, чтобы тот отдохнул и мог попить чайку.
Смена уже заканчивалась, а Ленька все никак не останавливал драгу. Я с удивлением смотрел на него. По берегу уже шли рабочие и Коровинский с ними.
– Явился, – фыркнул Ленька. – Сейчас будет нас обнюхивать. Нюхай, нюхай, сегодня мы как стеклышки чистые, – с довольной улыбкой произнес он.
Сменщики подошли к краю котлована со стороны трапа. Мы собрались и спустились вниз. Николай запрыгнул на трап первым и пошел на драгу. За ним последовали остальные.
Надо сказать, что все другие смены относились к нам довольно неуважительно: считалось, что работаем мы плохо, показатели хуже, чем у всех.
– Ну и как у вас дела-то? – спросил Николай у Леньки.
– Да нормально.
– Сколько часов работали?
– Всю ночь работали. Правда, здесь слева порода твердая, чуть не разулись. Пока ковши обратно нацепили, часа три потеряли.
Николай промолчал. О том, что с левого борта порода плотная, он, конечно, знал и без нас. А вот того, что мы чуть не разулись (это значит, что наполовину слетели ковши), он проверить не мог.
– Сколько в итоге прошли-то?
– Я в журнале все записал, – ответил Ленька.
– Ладно, – согласился Николай. – Потом проверю, посмотрю.
Мы направились к машине.
Когда отошли уже довольно далеко, Ленька передразнил начальника:
– «Сколько прошли, сколько прошли»! Сколько надо, столько и прошли!
Вообще-то те три часа мы потратили на налимов. И я понял, что отныне мы одна команда. У нас стала складываться своя особая жизнь. Было мне от этого немного не по себе, но ведь тратили мы то время с огромной пользой! Я, например, научился ставить закидушки на налимов. Окажись я в какой-то другой смене, работа была бы нудная, неинтересная: каждый был бы просто сам по себе и выполнял только свои обязанности.
Я не раз слышал, что в других сменах случаются скандалы, какие-то выяснения отношений. У нас же, несмотря на то что к нам относились свысока, посмеиваясь, такого не было. Конечно, бывало, и мы ругались – но обычно только со сменщиками, когда те чересчур начинали нас «воспитывать».
Осень вступала в свои права. Как-то, отправляясь в дневную смену, я оказался в машине один.
– А где Симаков с Дайбовым? – спросил водитель.
Я почему-то был уверен, что они на драге. Так и сказал водителю. Но он, похоже, мне не поверил, подождал еще немного, прежде чем поехать.
На месте ни Леньки, ни Афанаса не оказалось. Стоял чей-то мотоцикл: как выяснилось, на нем приехал дядя Вася Федоров. Он ремонтировал сломавшийся трактор. Нужно было проводить расчистку полигона.
Я проверил воду в понтонах, поднялся в драгерку. И тут приехал Коровинский.
Переговорил с трактористом, потом поднялся на драгу и спросил у меня:
– А где эти двое?
Я не знал, что сказать. Ответил, как есть:
– Ехал один.
Николай прошелся по драге, потом спустился, пошел к дяде Васе. Они стояли, о чем-то говорили. Я тоже сошел на берег и направился к ним.
– Будешь сегодня помогать трактористу, – обернулся ко мне начальник. – Что попросит – поможешь, подержишь.
– Хорошо, – согласился я.
Николай завел мотоцикл и уехал. Я подумал, что он отправился искать Леньку с Афанасом.
Я стоял возле трактора и ждал, когда дядя Вася попросит меня о чем-нибудь. Но он ковырялся в тракторе и молчал, не обращая на меня внимания. Мне надоело стоять без толку, я отошел и сел в сторонке. Потом мне надоело сидеть и я стал ходить вокруг трактора и смотреть, что он там ремонтирует.
И тут дядя Вася спросил:
– Ты видел тут такой тюк – как большая катушка? Толстые такие нитки?
Я догадался, что речь идет о фильтре тонкой очистки. Но я не знал, есть ли он у нас, поэтому сказал, что не видел. И это было единственное, с чем дядя Вася за весь день обратился ко мне.
Вечером машина привезла сменщиков. Они уже знали, что Леньки не было и драга стояла.
– Так и не появился Симаков? – спрашивали они меня.
Я молча забрался в кузов. Что мне было отвечать?
В поселке возле Конного нас встретил Николай.
– Если Симаков и завтра не выйдет, снова будешь помогать трактористу, – сказал он мне.
– Ладно.
Дома я приготовил несколько закидушек на тот случай, если Ленька снова не появится.
Мужики не вышли и на следующий день. Дядя Вася возился возле трактора. Я послонялся рядом, убедился, что не нужен ему, и пошел поставить закидушки. Проверил те, что уже стояли, – попался всего один налим. Решив забрать его ближе к вечеру, я вернулся обратно. Дядя Вася снова не обратил на меня внимания.
Я решил погулять, но так, чтобы оставаться на виду. Дошел до котлована. Стал наблюдать за летающими здесь большими зелеными стрекозами. Они зависали на одном месте, потом делали резкий рывок в сторону и словно растворялись в воздухе. У противоположного берега что-то булькнуло в воде: там плыла выдра. Она покопошилась у самого берега, потом нырнула – и пропала.
К концу смены я забрал улов – одного налима.
Приехавшие сменщики опять подшучивали надо мной. Я забрался в кузов ЗИЛа, сидел один. Когда приезжал-уезжал ремонтировать трактор дядя Вася, я так и не понял. Похоже, он работал даже ночью.|
Афанас в это время, сидя на скамейке и привалившись к стенке драгерки, безмятежно улыбался.
Было это еще в советское время.
За десять лет в школе я так и не понял, кем хочу быть: кроме рыбалки и охоты, ничего меня не интересовало. Потому решил я никуда не ехать, как ни уговаривала меня мама, а пойти работать на драгу матросом. «Люди же работают, – говорил я. – Вот и я буду работать». К тому же такая работа позволяла заниматься по крайней мере рыбалкой: драга-то стоит на реке.
Мама повела меня к Николаю Коровинскому, тогдашнему начальнику участка. Возьмут меня или нет, зависело от него.
– Работа-то тяжелая – справится? – усомнился он. Но тут же согласился: – Возьму, потому что не пьет и прогуливать не будет. Работать будет в смене Симакова и Дайбова. А то эти двое того и гляди драгу угробят. Как их смена – так не сплю и переживаю!
Николай велел мне собраться и прийти прямо к нему домой. Там мы сели на его черный «восход» и покатили на участок.
По дороге новый начальник меня инструктировал:
– Основная твоя обязанность – чтобы на драге было чисто, а в понтоне вода выше нормы не поднималась. Поднялась – включай насосы и выкачивай.
Чтобы было наглядно, показал все еще раз на месте. Познакомил с командой, точнее со сменой, которая должна состоять из трех человек: драгера, машиниста и матроса. Драгером был Ленька Симаков, машинистом – Афонька Дайбов. Матросом предстояло стать мне.
Ленька – длинный, худой, с косящим глазом и в наколках. Мне тогда казалось, что все, у кого есть наколки, люди очень нехорошие, а то и просто бандиты. Но когда я поближе узнал Симакова, сделал для него исключение.
Афонька – Афанас, как многие его звали, – был рыжий, конопатый, чуть выше меня. Круглая, как шар, голова сидела на могучей шее, которая вливалась в широченные плечи.
Сейчас оба, не скрывая, сверлили меня изучающими взглядами. Приехал бы я, как положено, без Николая – не вызвал бы у них такого подозрения. Но это я понял уже позже, как и то, что Коровинский не случайно повез меня на драгу в середине дня: так он мог лишний раз проверить Леньку с Афанасом.
После отъезда начальства я еще раз прошелся по участку и осмотрелся. Потом поднялся в драгерку, сел на скамейку и достал книжку. Мужики молча наблюдали за мной.
Читал я в то время в основном Шукшина. Он был для меня близким и понятным. Как-то раз, когда я еще учился в третьем классе, дядя-таиш (брат мамы) сказал: «Шукшин – наш. Он же с Алтая, значит, свой. И рассказы его из жизни, настоящие». Да и вообще, если по радио говорили о Шукшине, дома все оживлялись: «О, про Шукшина говорят!» – садились и слушали.
Драга мерно раскачивалась, скрипела. Ленька стоял у пульта, время от времени передергивая рычаги. Потом он передал пост Афанасу, а сам куда-то ушел. Я устроился поудобнее, подложил под спину рюкзак и продолжил чтение.
Вдруг донесся истошный крик Леньки:
– Е-мое, то-о-онем! В понтонах полно воды! Где матрос?!
Я вскочил как ошпаренный. Слетев с драгерки вниз, включил один насос, потом другой. Бегом вернулся к первому понтону, заглянул внутрь, но никакой воды не увидел.
Раздумывать было некогда, так как из хвостовой части драги, откуда на ленту выбрасываются отработанные твердые породы, донесся новый вопль Леньки:
– Камни забили ленту, сейчас лопнет!
Я метнулся туда: на трапе действительно лежала пара камней. Это было некритично, но, как объяснял мне еще Николай, желательно, чтобы вообще не было. Я сбросил их и вернулся в драгерку.
За управлением вновь стоял Ленька. Через некоторое время он остановил драгу, чтобы какие-то канаты куда-то перетащить, и мы сошли на берег. Там прямо на расчищенном полигоне лежало три искореженных старых ковша и такие же тросы. При подходе драги они запутаются в ковшах и тогда поломки не избежать, объяснил Ленька. Так что надо все это оттащить в сторону, а это работа матроса. Он же с Афанасом вернется на драгу: у них там своя какая-то очень важная и сложная работа.
– Знаешь, как двигать? – поинтересовался драгер перед уходом.
Я отрицательно мотнул головой.
– Вот лом. – Ленька выдернул лом, торчавший из земли тут же. – Рычаг давно изобретен, еще египтянами. Поддеваешь им вот так, – и он воткнул острый конец лома в землю под самый канат, – и у тебя получается рычаг.
Трос скользнул по лому и отодвинулся на несколько сантиметров.
– Вот и весь нехитрый прием! – Ленька передал лом мне.
Я взял его. Старшие товарищи стояли и внимательно смотрели на меня.
– Хотим убедиться, что урок усвоен, – объяснил Ленька.
У Афанаса была улыбка до ушей.
Я воткнул лом под самый канат, а другой конец поднял вверх – трос чуть отодвинулся.
– Во, глянь-ка, смышленый! – воскликнул Ленька. – Не зря я в школу собирался одно время, учитель из меня хороший получился бы. Ладно, работай, а нам надо срочно устранить ошибку предыдущей смены, иначе драга скоро встанет замертво.
И они ушли, а я остался перед тросами и исковерканными ковшами. Сантиметр за сантиметром я отодвигал в сторону скрученные тросы. Солнце пекло, пот катился градом, лом уже волочился за мной по земле. Хотелось пить, искупаться и полежать в тени. Когда мысли об этом стали навязчивыми, меня кто-то окликнул. Я оглянулся. На палубе стоял Афанас.
– Иди сюда! – махал он мне рукой.
Я выпустил лом из рук и вернулся на драгу. Ленька выглядел каким-то намыленно-покрасневшим, а огненно-рыжий Афанас стал еще более огненным. Оказалось, что они уже пообедали. Видимо, обсуждали мое неожиданное появление на драге.
– Садись поешь, – предложил Ленька. – Мы с Афонькой уже перекусили.
Я посидел, отдохнул. Сходил вымыть руки: умывальник был приколочен внизу, под драгеркой, возле первого понтона; рядом лежал кусок хозяйственного мыла и висело полотенце.
Еду на работу каждый приносил с собой, зато закопченный чайник на печке-буржуйке был общим. В то время электрические чайники были редкостью.
Поев и немного передохнув, я отправился к своим тросам.
– Ты сильно-то не надрывайся, – посоветовал мне Ленька. – Поработал – отдохни, поработал – отдохни. А то к концу смены тебя до машины нести придется.
Я так и делал, как сказали: после нескольких рычажных рывков устраивал передышку. Но к концу смены все равно очень устал. Настолько, что даже не услышал, как ко мне подошел драгер.
– Ладно, хватит с ними ковыряться, – сказал он. – Теперь пусть другие перетаскивают, а мы свое отработали.
И больше я к брошенным тросам не прикасался. Да и вообще к ним, кажется, больше никто не прикасался. А тогда я просто выпустил лом из рук и поплелся назад.
– Рабочий инструмент надо ставить на место, – назидательно-весело напутствовал меня сзади Ленька.
Подняв лом, он воткнул его туда, где он стоял до нашего появления.
В драгерке я плюхнулся на скамью и, прислонившись к стенке, закрыл глаза. Точнее, они сами просто закрылись от усталости.
Ленька прошелся мимо меня туда-сюда, хмыкнул и произнес:
– Я в свой первый день так уработался, что рюкзак кое-как до дому донес. А все почему? Потому что был дурак. Я тогда считал, что чем больше вкалываешь, тем выше будет зарплата. Вот и пахал, зарплаты три наверно. Потом вся дурь из головы стала уходить – жизни стал учиться. Но как волок в первый день рюкзачок свой – примерно такой же был, как у тебя, – до сих пор помню.
Я не очень-то вслушивался в его слова, честно сказать. Хотелось только одного – чтобы поскорее нас сменили и можно было поехать домой.
Наконец подъехала машина.
– Полундра! – проревел Афанас.
Я открыл глаза и встретился с его довольной улыбкой.
– На, держи свою котомку, – протянул мне рюкзак Ленька.
Взяв его, я чуть не свалился – до того он оказался тяжелым.
– Ну что, Батькович? Как работка в первый день показалась?
Удивленный тяжестью рюкзака, а точнее, тем, что не могу даже его удержать, я не нашелся, что ответить Леньке. Молча расправлял ремешки.
– Во уделался! – весело произнес Ленька и помог мне.
Послышались голоса на берегу – это шла ночная смена. Мы спустились с драгерки, прошли по трапу, спрыгнули на землю и направились к машине. Ленька кратко рассказал сменщикам о состоянии дел. Те, слушая его, внимательно разглядывали меня.
– Это наш матрос, – объяснил им Ленька. – Первый день сегодня.
Мы подошли к грузовику и забрались в кузов. Ленька постучал по крыше кабины, что означало: «Поехали!» – и машина тронулась.
Ленька с Афанасом жили в начале поселка, поэтому они скоро спрыгнули и ушли. Я поехал дальше.
Машина останавливалась на Конном, в центре. Дальше все расходились по домам пешком. Идти мне было недалеко, но ремни рюкзака впились в плечи, будто я нес несколько ведер ореха из тайги или ведро черники – больше мне тогда сравнить было не с чем.
Дома я скинул рюкзак в летней кухне. Что-то странно брякнуло о пол, но я не обратил на это внимания. Освободившись от груза, я почувствовал такую легкость, что казалось, могу оторваться от земли и взлететь.
Старшая сестра взяла рюкзак, чтобы вытащить грязную посуду и положить обед на следующую смену: еду мне готовила она.
– Ого какой тяжелый!
– Это не рюкзак тяжелый, – объяснил я. – Просто я очень устал, вот и кажется.
– Но я-то не устала.
Я не стал с ней спорить, сел к столу. Сестра тем временем доставала миски и банки.
– А зачем железяки привез? – спросила она. – Тащил на себе такую тяжесть!
– Я не вез, – возразил я.
– Так в рюкзаке лежат, завернутые в тряпки!
Я глянул. И вправду – на развернутой тряпице лежали подшипники. Как они туда попали, я не знал.
– Ну что, пусть лежат или убрать?
– Убери, конечно.
– А что собираешься с ними делать?
– Ничего.
– Тогда зачем привез?
Я не знал, что ответить, и поэтому промолчал. Силился вспомнить, как сунул сверток в рюкзак. От усталости, что ли, не заметил, как сделал?
– И что, будут тут лежать и мешать?
– Нет, – придумал я. – Отнесу их лучше куда-нибудь выброшу.
– Отнеси их в мехцех, там они пригодятся, – предложила вошедшая мама.
Как выяснилось позже, она сходила к Леньке и потребовала, чтобы он больше так надо мной не издевался. Ленька сказал, что это была шутка – посвящение, так сказать, в работу. Но мама таких шуток не признавала! Я ничего об этом тогда не знал...
В следующую смену – уже ночную – я поехал один. Ленька с Афанасом, по их словам, к началу работы спускались к драге по реке. Заодно и рыбачили. Правда, улова так и не показали.
Про подшипники я забыл.
Ленька стоял у штурвала, Афанас следил за работающими приборами.
Примерно через час Симаков остановил драгу:
– Чайку надо попить.
За стол сели втроем. И тут Ленька как бы между прочим сказал:
– Вон там под лавкой, завернутые в тряпицу, лежали подшипники. Куда-то подевались. Ты не видел? – спросил он у Афанаса.
– Видел, что были.
– А сейчас нет, – озабоченно проговорил Ленька. – Там у лебедки все подшипники перетерлись, менять надо. Полетят, заклинит – и все. Простоим всю смену! Опять Корова пялиться будет. А кто виноват?
Я слушал их молча, не зная, что сказать. Признаться, что подшипники оказались у меня в рюкзаке, язык не поворачивался. Кто поверит, что я положил такую тяжесть в рюкзак и сам того не заметил? Я надеялся, что с лебедкой пронесет и драгу не заклинит.
Ленька, насвистывая, поднялся и пошел к своим рычагам. Афанас прибрал на столе и тоже отправился в обход по драге.
Я вспомнил, что надо проверить понтоны. Афанас уже стоял у левого и включал насос. Я подошел к нему. Потом мы вместе вернулись в драгерку.
– Дров маловато, – сказал Ленька. И, обращаясь ко мне, добавил: – Сейчас остановлю драгу, иди помоги Афоньке.
Афанас взял двуручную пилу, топор, и мы отправились за дровами. На берегу лежала сухая лесина, мы распилили ее на чурки и перетаскали их поближе к драге. Афанас быстро наколол дров, и мы сложили их в драгерке у печки.
– На смену хватит, – оценил Ленька. – Пусть другие сами о себе позаботятся, а то умные слишком. Мы рубим, а они готовенькое жгут.
Мы с Афанасом сели передохнуть: все-таки пилить сушину двуручной пилой – занятие не из легких. На улице стемнело. В открытую дверь тянуло холодом.
Вдруг что-то заскрежетало. Ковши натянулись, остановились. Ленька быстро остановил драгу, куда-то убежал вниз.
Вскоре раздался крик:
– Все, подшипники полетели! Менять надо!
Я так и замер. Ленька вернулся.
– И куда они подевались? – задумчиво проговорил он. – Там наверху еще были. Ты видел? – спросил он у Афанаса.
Тот пожал плечами.
– Схожу гляну, – решил Ленька.
Афанас встал из-за стола, подбросил дров в печь.
– Нет их там! – объявил вернувшийся драгер. – Деваться некуда, придется топать в поселок, в мехцех. Ты как, пойдешь?
Напарник пожал плечами:
– А куда деваться? Хочешь не хочешь, а надо... Только куда эти-то подшипники делись? Кто-то же их взял?
Наступила тишина, неприятная и нехорошая.
– Ладно, мы с Афонькой в мехцех за подшипниками, – решил наконец Ленька. – А ты смотри, чтобы драга не утонула. Подсудное дело!
Афанас только улыбнулся своей широкой улыбкой.
– Придется теперь столько топать километров по темноте! – бодро говорил Симаков, спускаясь по трапу. – До утра, поди, обернемся.
Дайбов топал сзади.
– Смотри не замерзни! – крикнули мне из темноты. – Дров не жалей!
Я вышел на палубу. Небо было звездное и чистое. С реки тянуло холодом. Вдруг со стороны дороги донеслось тарахтенье мотоцикла, потом этот звук затих.
«Может, начальник приехал? – подумал я, прислушиваясь. – Значит, сейчас должны вернуться». Но было тихо. Становилось зябко.
Я вернулся в драгерку, закрыл двери. Подбросил дров в буржуйку. Поставил чайник. Спустился, проверил воду в понтонах, походил, рассматривая драгу. Меня удивляло, что такая огромная машина (тогда я еще не знал, что есть драги куда больше нашей) специально построена для того, чтобы добывать мелкий желтый песочек – золото. Потом пошел и поднял на ручной лебедке трап – на всякий случай, чтобы какой-нибудь проходящий мимо медведь из любопытства не забрался.
Попил чайку, достал Шукшина, закутался в одеяло, принесенное кем-то, и стал читать. Время от времени поглядывал на часы – переживал, что за смену мы мало наработаем и Николай будет нами недоволен. Потом заснул. Открыв глаза, глянул на часы: проспал я часа два. Быстро поднялся, проверил воду в понтонах и вернулся обратно.
На востоке уже начинало светать. Печка давно прогорела и стояла холодная. Пришлось растапливать заново. Еще раз поставил чайник. Это была первая ночь, когда я оставался один. Потом таких смен было множество.
Было около пяти утра, когда снова послышалось тарахтенье мотоцикла. Через некоторое время я услышал голоса: шли Ленька с Афанасом. Они остановились у трапа. Раздался выстрел – дробь резко хлестнула по наружной деревянной обшивке. Я удивленно выглянул из драгерки.
– Опускай трап! – заорал Ленька. – Замерзли уже!
Я поспешно опустил трап.
– Битых три часа стояли! – изобразил возмущение Ленька. – Пришлось стрелять, пока совсем не замерзли. Ну ты и горазд дрыхнуть! Так драгу утопить можно...
Драгер и машинист стояли с красными лоснящимися лицами. Я не стал говорить, что уже давно не сплю и слышал, как они подходили.
Афанас улыбался. Я ждал, что они пойдут менять подшипники, но Ленька, мурлыча себе под нос какую-то песню, включил драгу, передернул рычаги и как ни в чем не бывало начал работу. Афанас пошел делать обход.
Потом я много раз слышал скрежет драги и видел натяжение ковшей, как в тот вечер. Оказалось, так бывает, если ковши цепляют твердую породу. Бывало, что ковши и слетали, и рвались, но никто никогда не вспоминал ни про какие подшипники. Достаточно было умело пройти это место. Но тогда я ничего этого не знал.
Утром вместе со сменщиками приехал Николай Коровинский. Как он ругался! Мы втроем молча стояли и слушали. К приезду смены вид у Леньки и Афанаса был обычный, без красноты, и выглядели они как люди, просто уставшие за смену.
– Собралась тройка оболтусов! – негодовал Николай.
Потом мы уехали, а он остался.
Именно после того случая Ленька Симаков стал относиться ко мне по-другому.
– Я думал, – объяснил он, – что Корова тебя приставил за нами следить.
Но полностью он мне все же не доверял. Во всяком случае, на моих глазах они с Афанасом никогда не выпивали. Хотя я ведь видел: на работу приезжали нормальные, а уезжали сильно навеселе. А кругом тайга, никаких тебе винно-водочных! И оба вроде нормально работают, но вот вдруг наливаются краснотой и «хорошеют»!
Справедливости ради надо сказать, что случалось это только тогда, когда Ленька был уверен («чуял», как он сам говорил), что к концу смены не нагрянет начальник. При этом даже после их возлияний драга не простаивала. Как раз наоборот: «захорошев», они работали словно даже с большей легкостью. Вот только не знаю, стал ли Николай спать спокойно, устроив меня в их смену...
В следующую ночную смену Ленька спросил:
– У кого из нас дома есть корова?
И посмотрел на меня. Я уже так привык, что у него Корова – это начальник Николай, что не сразу сообразил: сейчас он спрашивает про обычную буренку.
– Что молчишь? – обратился он ко мне. – Держите же корову, сметана есть?
Я кивнул.
– Ну вот. В следующий раз прихватишь поллитровку сметаны, понял?
– Понял.
– Смотри не забудь!
На следующую смену я взял с собой банку сметаны. Ночью Ленька остановил драгу.
– Идем с нами.
Афанас зажег фонарь, мы спустились на берег и пошли куда-то в лес. Потом свернули в сторону речки. Подойдя к берегу, Ленька наклонился, что-то поискал в воде и вскоре потянул леску. Оказалось, там стояла закидушка, а попался на нее довольно крупный налим.
– О, попался, усатый! – обрадовался Ленька. – Повезло тебе, – обратился он ко мне, – попробуешь налима в сметане. Сегодня ночью здесь померкнут все рестораны мира! – торжественно добавил он.
Я еще не ел ни в одном «ресторане мира», но, думаю, именно так с ними все и вышло! А еще знаю точно, что именно тогда, под звездным августовским небом, для меня померкли все профессии мира. Я просто тихо улыбался своему счастью.
Ленька снял налима с крючка и кинул на берег:
– Держи, смотри не выпусти, скользкий очень!
Я схватил добычу и положил в мешок, взятый с собой.
Афанас достал из кармана полиэтиленовый мешочек, вытащил оттуда пескаря. Рыбешку нацепили на крючок и закидушку вернули на место.
Так мы проверили еще несколько ловушек. Улов получился отличный – три налима!
Вернувшись на драгу, Ленька взялся за рыбу. Он умел ее готовить и никому другому не мог этого передоверить. Да и некому было, если честно. Вкуснотища у него получалась неописуемая!
Мы потом часто так пировали. Я уже и на работу ехал охотней – ради того, чтобы проверить закидушки. Дома как-то стыдился рассказывать об этом: выходило, что я там рыбу ем, а домашние – нет. Но потом понял, что и сам ведь могу поставить пару ловушек. Поймаю – и этот налим будет мой!
– Ты пойди понтоны проверь, – сказал мне Ленька, когда ужин был съеден. – В этом левом, похоже, сильная течь. Чья-то смена пробила и молча, блин, ушла!
Я спустился с драгерки, заглянул в понтон. Включил насос, подождал, пока он откачивал воду, потом включил другой насос. Когда вернулся, на столе уже все было убрано. Ленька с Афанасом, я заметил, стали уже красные, разговорчивые.
– Сейчас покурю, – зачем-то сообщил Ленька, – а потом начнем работать.
Он включил драгу и встал у штурвала. Афанас задремал сидя.
– Подбрось дров в печь, – напомнил Ленька.
Я подбросил. Сел и стал смотреть на ковши. Мне нравилось наблюдать за ними, смотреть, как они, опускаясь, один за другим уходят под воду, а затем поднимаются, зачерпнув породу. Когда попадалась более плотная, твердая порода, ковши натягивались, слегка замирая, и мне казалось, что в этот момент замирает и напрягается вся драга. Потом порода откалывалась и ковши начинали двигаться по-прежнему.
«И где-то в них золотые песчинки, – думал я. – Ради них мы тут, на этой драге».
– Поспи, – предложил Ленька. – Чего сидеть?
Спать не хотелось. На душе было как-то легко и хорошо. В ту минуту мне хотелось работать матросом драги всю свою жизнь – вот так, как сейчас.
Потом все же сон сморил меня. Я устроился поближе к печке и уснул. Когда проснулся, было уже светло. Афанаса не было. Ленька по-прежнему стоял у штурвала драги и работал.
– Подбрось дров, – попросил он.
Я подбросил. Вернулся Афанас, видимо, сделавший обход драги. Он поставил чайник и подменил Леньку, чтобы тот отдохнул и мог попить чайку.
Смена уже заканчивалась, а Ленька все никак не останавливал драгу. Я с удивлением смотрел на него. По берегу уже шли рабочие и Коровинский с ними.
– Явился, – фыркнул Ленька. – Сейчас будет нас обнюхивать. Нюхай, нюхай, сегодня мы как стеклышки чистые, – с довольной улыбкой произнес он.
Сменщики подошли к краю котлована со стороны трапа. Мы собрались и спустились вниз. Николай запрыгнул на трап первым и пошел на драгу. За ним последовали остальные.
Надо сказать, что все другие смены относились к нам довольно неуважительно: считалось, что работаем мы плохо, показатели хуже, чем у всех.
– Ну и как у вас дела-то? – спросил Николай у Леньки.
– Да нормально.
– Сколько часов работали?
– Всю ночь работали. Правда, здесь слева порода твердая, чуть не разулись. Пока ковши обратно нацепили, часа три потеряли.
Николай промолчал. О том, что с левого борта порода плотная, он, конечно, знал и без нас. А вот того, что мы чуть не разулись (это значит, что наполовину слетели ковши), он проверить не мог.
– Сколько в итоге прошли-то?
– Я в журнале все записал, – ответил Ленька.
– Ладно, – согласился Николай. – Потом проверю, посмотрю.
Мы направились к машине.
Когда отошли уже довольно далеко, Ленька передразнил начальника:
– «Сколько прошли, сколько прошли»! Сколько надо, столько и прошли!
Вообще-то те три часа мы потратили на налимов. И я понял, что отныне мы одна команда. У нас стала складываться своя особая жизнь. Было мне от этого немного не по себе, но ведь тратили мы то время с огромной пользой! Я, например, научился ставить закидушки на налимов. Окажись я в какой-то другой смене, работа была бы нудная, неинтересная: каждый был бы просто сам по себе и выполнял только свои обязанности.
Я не раз слышал, что в других сменах случаются скандалы, какие-то выяснения отношений. У нас же, несмотря на то что к нам относились свысока, посмеиваясь, такого не было. Конечно, бывало, и мы ругались – но обычно только со сменщиками, когда те чересчур начинали нас «воспитывать».
Осень вступала в свои права. Как-то, отправляясь в дневную смену, я оказался в машине один.
– А где Симаков с Дайбовым? – спросил водитель.
Я почему-то был уверен, что они на драге. Так и сказал водителю. Но он, похоже, мне не поверил, подождал еще немного, прежде чем поехать.
На месте ни Леньки, ни Афанаса не оказалось. Стоял чей-то мотоцикл: как выяснилось, на нем приехал дядя Вася Федоров. Он ремонтировал сломавшийся трактор. Нужно было проводить расчистку полигона.
Я проверил воду в понтонах, поднялся в драгерку. И тут приехал Коровинский.
Переговорил с трактористом, потом поднялся на драгу и спросил у меня:
– А где эти двое?
Я не знал, что сказать. Ответил, как есть:
– Ехал один.
Николай прошелся по драге, потом спустился, пошел к дяде Васе. Они стояли, о чем-то говорили. Я тоже сошел на берег и направился к ним.
– Будешь сегодня помогать трактористу, – обернулся ко мне начальник. – Что попросит – поможешь, подержишь.
– Хорошо, – согласился я.
Николай завел мотоцикл и уехал. Я подумал, что он отправился искать Леньку с Афанасом.
Я стоял возле трактора и ждал, когда дядя Вася попросит меня о чем-нибудь. Но он ковырялся в тракторе и молчал, не обращая на меня внимания. Мне надоело стоять без толку, я отошел и сел в сторонке. Потом мне надоело сидеть и я стал ходить вокруг трактора и смотреть, что он там ремонтирует.
И тут дядя Вася спросил:
– Ты видел тут такой тюк – как большая катушка? Толстые такие нитки?
Я догадался, что речь идет о фильтре тонкой очистки. Но я не знал, есть ли он у нас, поэтому сказал, что не видел. И это было единственное, с чем дядя Вася за весь день обратился ко мне.
Вечером машина привезла сменщиков. Они уже знали, что Леньки не было и драга стояла.
– Так и не появился Симаков? – спрашивали они меня.
Я молча забрался в кузов. Что мне было отвечать?
В поселке возле Конного нас встретил Николай.
– Если Симаков и завтра не выйдет, снова будешь помогать трактористу, – сказал он мне.
– Ладно.
Дома я приготовил несколько закидушек на тот случай, если Ленька снова не появится.
Мужики не вышли и на следующий день. Дядя Вася возился возле трактора. Я послонялся рядом, убедился, что не нужен ему, и пошел поставить закидушки. Проверил те, что уже стояли, – попался всего один налим. Решив забрать его ближе к вечеру, я вернулся обратно. Дядя Вася снова не обратил на меня внимания.
Я решил погулять, но так, чтобы оставаться на виду. Дошел до котлована. Стал наблюдать за летающими здесь большими зелеными стрекозами. Они зависали на одном месте, потом делали резкий рывок в сторону и словно растворялись в воздухе. У противоположного берега что-то булькнуло в воде: там плыла выдра. Она покопошилась у самого берега, потом нырнула – и пропала.
К концу смены я забрал улов – одного налима.
Приехавшие сменщики опять подшучивали надо мной. Я забрался в кузов ЗИЛа, сидел один. Когда приезжал-уезжал ремонтировать трактор дядя Вася, я так и не понял. Похоже, он работал даже ночью.|
| Далее