– Стешка, внучка. Она живет в городе, на каникулы приезжает сюда и катается с горы на лыжах, – сказала тетка Агаша, концом платка промокнув глаза. Было видно, что этой пожилой женщине тяжело жить без детей в улусе. Сердце ее разрывалось от тоски. Когда-то у нее было шесть детей. Она с восхода солнца до темна хлопотала по дому. Столько ртов надо было накормить! А теперь большой дом стал пустым. Пустота высасывала ее до боли. Туман застилал глаза, особенно когда она вспоминала младшего сына Толика. Совсем парниша с ума сошел. Купил мотоцикл, кожаную куртку, на которую нацепил кольца, цепочки и отрастил волосы, как баба, до плеч. Быстро-быстро ездил, угодил в дерево, чуть жив остался, теперь лежит в больнице. Что с ним будет? Отец не хочет его лечить. Говорит: «Толик стал очень крутой, с большой придурью. Только хорошая болезнь может поправить ему мозги». А матери жалко. Вдруг сыну совсем худо станет? О своей боли, тревоге она рассказала Олесе уже в комнате, когда та осматривала бубен. Время от времени тетка Агаша проводила руками по широкому лицу, как бы снимая усталость. Сегодня она была рада гостям. Особенно ей понравилась молоденькая женщина, которая ей напомнила почему-то внучку. Она не знала, куда посадить ее, что сделать для нее. Когда та осмотрела большую комнату, пригласила на кухню:
– Давай пельмен готовить.
Олеся обрадовалась. Ей надоело пользоваться услугами охотника. Она соскучилась по женским делам, поэтому с радостью приняла предложение хозяйки. На кухне обе замесили тесто, достали мясорубку. Олеся сказала, что у Лаврика еще осталась в рюкзаке свежая медвежатина. Тетя Агаша любила мясо медведя. Когда муж был молодым и крепким, он таскал из тайги большого зверя. Тогда в семье наступал большой праздник. Угощаться мясом приходил весь улус. Люди ели, пили медовушку и хвалили великого охотника, который добыл медведя. Такие праздники оставили много радости в сердце шорки. И теперь, когда она услышала, что у гостей есть медвежье мясо, забыла о своих печалях, заулыбалась, проворнее задвигалась вокруг стола с тестом. Когда мужчины вошли в дом, Олеся сказала Лаврику:
– Милый, принеси наше мясо. Мы с теткой Агашей накрутим из него фарш для пельменей.
Она еще так не называла его. Лаврик удивленно посмотрел на свою подопечную. Ему совсем не хотелось вступать с ней в нежные отношения. Как женщина она не вызывала в нем сексуального чувства. Поэтому на «милый» он сдержанно кивнул и пошел в сенцы за мясом. Вернулся не только с мясом, но и шкурой, которую развернул перед хозяином. Тот осмотрел внимательно, одобрительно почмокал губами:
– Меткий глаз.
– Я мастер спорта по стрельбе, – похвалилась Олеся из кухни, дверь куда была открыта, и она слышала, о чем говорили мужчины.
Лаврик попросил Степана обработать шкуру и переслать в город. Старый охотник, через руки которого прошли тысячи шкур не только медведей, но и соболей, белок, сразу же согласился вспомнить свое искусство выделки кож. Потом мужчины тоже пришли на кухню и стали помогать женщинам свертывать фарш в кружочки теста.
Часа через два все сидели за столом, с наслаждением ели очень вкусные пельмени, запивали медовухой и по шорскому обычаю, не чокаясь, желали друг другу здоровья и счастья. Угомонились в первом часу ночи. Хозяева постелили гостям на раскладном диване под бубном. Лаврик хотел запротестовать, он мог спать отдельно на полу, но Олеся молча разделась, забралась под одеяло и подвинулась, предоставляя ему место рядом. Мужику ничего не оставалось, как прилечь. Олеся, слегка опьяневшая от медовушки, покарябала пальцем волосатую грудь Лаврика и спросила:
– Почему ты вдруг взялся спасать меня?
– Тебя это очень волнует? – он взглянул пристально в глаза женщины.
– Очень! - чуть не вскрикнула она, опираясь на локоть.
В полумраке радостно мерцали ее глаза, влажно блестели полураскрытые губы. Лаврику вдруг страстно захотелось их поцеловать. Но он хорошо знал, что делать этого ни в коем случае нельзя. Отношения не должны выходить за рамки. У него ум должен оставаться холодным. С потерянной головой он не довезет ее до города.
– Ты работаешь на компьютере? – спросил Лаврик и погладил ласково нос женщины.
– Как на костях врагов, – моргнула она и снова улеглась на спину.
– Тогда представь себя курсором. Некто сидит за клавишами и нажимает. Ты, как курсор, бегаешь по экрану, открываешь программы. Сидящий за компьютером меня внедрил в твою программу жизни. Для чего, сам не знаю. Искренне тебе говорю.
– Может, чтобы афера была раскрыта? – предположила Олеся. Ей было так уютно и хорошо около него, что она переложила голову ему на плечо и легла боком. Он обнял женщину, прижал крепче к себе. На мгновение ему почудилась рядом Галина, родная, теплая, желанная. Стараясь перебить опасное чувство, Лаврик решительно возразил, отправив мысль подальше от соседки по постели:
– В мире варятся тысячи, миллионы афер. Нет, тут что-то другое, более серьезное.
Они еще поговорили о современной изощренной коррупции, которая старается хорошо замаскированными легальными средствами отнять деньги у государства. Рассказал, как ему пришлось бежать от происков своего коммерческого директора. Олеся выслушала и вдруг загорелась:
– Вернемся в город, я замочу его.
Лаврик рассмеялся:
– Думаю, этого как раз и не надо будет делать. Получив богатство, при своих серьезных слабостях он самолично приставил пистолет к виску. Думаю, когда я вернусь, мне надо будет первым делом отвести цветы на его могилу.
Олеся чуть отодвинулась от Лаврика и только через очень продолжительную паузу, заикаясь, неуверенно проговорила :
– У тебя нестандартные методы!
Лаврик не ответил, он спал и видел себя в легковой машине рядом с шофером. На нем была военная форма с петлицами. На сердце было тревожно, он знал, что впереди затаились в засаде стрелки. Сны с засадами у него часто повторялись. Менялась только обстановка. То видит себя в ущелье, то на узкой улице Тбилиси, то на фронте. Теперь машина двигалась по аулу. Вдруг из крайнего каменного дома зазвучали выстрелы. Лаврик увидел, что шофер упал на руль головой, из которой хлестала кровь. Он сам схватился за руль и… проснулся. В комнате уже было светло. Тетя Агаша гремела кастрюлями на кухне. Олеся лежала у него под мышкой, как молочный ребенок, вытянув вперед губы для поцелуя. Лаврик поцеловал и осторожно выбрался из-под одеяла. Натянув штаны и унты, спросил тетку:
– Где Степан?
– Снег убирает во дворе, – ответила тихо тетка из кухни, стараясь не разбудить гостью, которая повернулась лицом к окнам и продолжала безмятежно спать. Только этой ночью тревоги покинули ее, и она могла наконец погрузиться в спокойствие, расслабиться.
Лаврик оделся и тоже вышел на крыльцо. После душной теплой комнаты оказаться на зимнем хрустальном воздухе – благодать. Дышалось с наслаждением, а глаза очаровывались окружающими горами, домиками. Тихон бросился к нему. Лаврик пригнулся, обнял собаку, они поцеловались, и пес вернулся к хозяину, который в фуфайке ловко орудовал деревянной лопатой, убирая снег.
– У тебя есть еще одна лопата? – спросил Лаврик..
Степан подал ему свою, сам пошел в сарайчик, оттуда извлек такую же. Мужчины дружно взялись за порядок во дворе. Когда закончили Лаврик попросил хозяина:
– Покамлай на Олесю.
– В твоей женщине сидит черный дух.
– Изгони!
Мимо оградки проходил высокий подвыпивший шорец. Он был в полушубке желтого цвета, валенках и в огромной, как у Лаврика, собачьей шапке. Ему было жарко, поэтому полушубок был расстегнут, из-под него выглядывал какой-то серый грязный шарф. В зубах прохожего торчала трубка, из которой двигался легкий тонкий дымок. Шорец перегнулся через оградку, крикнул, поблескивая хмельными глазками:
– Здорово, сват!
– Однако, здравствуй, – сказал сдержанно Степан, взял лопаты и понес в сарай.
Шорец с любопытством уставился на Лаврика
– Что-то твое лицо мне знакомо.
– Это сын Петра Воскобойникова, – крикнул Степан из сарая. – В гости приехал.
Шорец просто ошалел от радости. Не ожидая приглашения, проворно открыл ворота, забежал во двор, протянул дружелюбно руку:
– Знал твоего отца. Большой охотник был.
От шорца остро пахнуло перегаром. Чувствовалось, что ему очень хотелось еще выпить. Лаврик достал из кармана куртки кожаный кошелек, извлек оттуда сто рублей и щедро протянул ему.
– Нам сейчас некогда, сбегай в магазин.
– Быстро-быстро туда! Быстро-быстро сюда! – оживился необыкновенно шорец. Сорвал шапку с головы, хлопнул по колену и поспешно выскочил из ограды, зажав деньги в руке. Теперь у него была вдохновляющая цель, ничто не могло его остановить.
– Почему он назвал тебя сватом? – спросил Лаврик.
– Старая история, – уклончиво ответил Степан, подбирая лопаты и унося в сарай. Уже дома за завтраком тетя Агаша рассказала озорно, с юмором, подмигивая, она будто вернулась в свою искристую молодость:
– Анис, молоденькая дочь Прокопа, однажды пришла из леса и сказала матери: «Ича, Ича, я что-то тяжело заболела. Под грудью болит и пухнет. Мать встревожилась, посмотрела на гладкий живот дочери: «Что за жестокая болезнь, доченька, пристала к тебе в лесу? Что за хворь пришла? Болезни обычно ходят среди людей. А мы живем в трех верстах от деревни. Видимо, какой-нибудь человек с дурным глазам посмотрел на тебя». Анис согласилась: «Да, да, Ича, никто ко мне в лесу близко не смеет подойти. У меня на поясе всегда острый нож. За плечами ружье. Любому могу дать отпор. Как это могло случиться, что меня сглазили?». Дочь Прокопа изо дня в день полнела, опухоль в животе увеличивалась. От боли девушка дышала все тяжелей и резче. Все повторяла: «Как я не убереглась от дурного глаза?» Вспоминала, с кем встречалась в лесу. Потом все-таки припомнила, что встретился ей однажды молодой дюжий парень. Он старался заговорить с ней, подойти то слева, то справа. Мылился, рожи веселые строил. Ласковые слова лились из него, как мед. Нет, она все-таки близко к себе не допустила его. Она не из таких, чтобы честь свою уронить. Несколько слов сказала издали ему и пошла домой. Наверное, этот Шалай сглазил. Он все смотрел на нее, как будто в лесу встретил богиню. Мать послушала дочь и позвала повитуху из деревни. Та очень даже знала, как лечить, когда у девушки шибко живот опухает. Повитуха пришла, осмотрела больную и сказала: «Все на мази, девонька!». Бабка отправила мать в деревню. Когда та вернулась, дочь сказала, протягивая сверток: «Пока тебя не было, мне подкинули ребенка. Что делать?». «Корми. Мальчик ведь хороший», – сказала мать. С охоты вернулся Прокоп. Он узнал, с кем встречалась его дочь в тайге, и стал готовить ружье, чтобы наказать виновника. Степан узнал и пришел к нему: «Не трогай отца ребенка. Он обязательно женится на твоей дочери». Так и случилось. Сам Шалай пришел к Анис. Прокоп стал звать Степана сватом. Олеся слушала и от души смеялась над непонятливостью матери Анис. Потом вдруг спросила Степана:
– Как вы узнали, что Прокоп собирается парня убить?
Шаман посмотрел на Лаврика, который из тарелки извлекал ложкой последний мясной комочек. Съел, жмурясь от удовольствия. Тетя Агаша спросила его:
– Может, еще?
– Еще, – согласился Лаврик и подал женщине пустую тарелку. Хозяйка, переваливаясь с ноги на ногу, пошла на кухню.
Лаврик обернулся к Олесе и совершенно серьезно сказал:
– У Степана дар ясновидения. Он слышит чужие мысли. Услышал Прокопа и бросился рано утром к нему. Рассказал, что тот задумал и предупредил: большая беда будет у него, если он убьет Шалая. Шорцы верят шаманам. Прокоп повесил свою берданку на стенку.
Все задумались, Лаврик вновь прервал молчание и сказал, что сегодня Степан будет вечером камлать, отгонять злых духов от Олеси. Женщина не успела отреагировать на эту новость, как дверь распахнулась и ввалился Прокоп. Гордо прошел к столу, достал из карманов две бутылки водки, поставил и сказал:
– Давайте помянем Петра Воскобойникова!
Только через три часа удалось спровадить гостя c помощью располневшей дородной Анис. Она молча встала около отца, терпеливо подождала, когда тот с кряканьем опрокинет в себя последний стакан водки, сникнет головой. Тогда она взяла его под руку и сильно потянула из дома. Он молча и покорно потащился за ней. У порога вдруг задержался, протянул пальцы к столу и сжал. Степан взял недопитую бутылку, вложил ему в руку. Благодарный Прокоп потянулся, чтобы обнять хозяина, и вдруг его сильно повело влево. Анис удержала отца и ловко вывела в сенцы. Лаврик, провожая взглядом пару, подумал: «Доброе возвращается туда, откуда оно вышло».
Когда стемнело, Степан надел зеленый халат, расшитый перьями разных птиц. На голову нахлобучил шапку из перьев крыльев сов, а в руку взял с ковра туго натянутый бубен, круглый и большой, внутри которого были привязаны лоскутья разноцветных материй, бубенчики и блестящие железки.
Шаман сел на полу, стал зевать и что-то шептать по-шорски. Поодаль тоже на полу устроились Олеся и Лаврик. Тетя Агаша ушла в спальню. Она почему-то не захотела участвовать в ритуале. Глаза шамана округлись. Он стиснул губы, по изможденному лицу прошла судорога.
– Эй! – крикнул шаман, размахнулся и ударил со всех сил деревянной колотушкой по бубну. – Зубастый мой зверь, быстрей ко мне подходи! Черные птицы, как черные тучи, подлетайте!
Шаман все чаще и чаще ударял по бубну, который непрерывно гудел, заполняя могучими звуками комнату. Лаврик увидел, как шаман встал и заплясал, ударяя в бубен. Он смотрел на него, не отрываясь, и вдруг потерял слух. Его облепила плотная тишина, а на глаза, словно повязкой, легла беспросветная темнота. Он стал глухим, слепым, будто умер. Лаврик вспотел от ужаса. И тут перед ним открылось взбухающее сверкающее желтое поле с вдавленным черными узорами, из которых источались легкие дымки. Они причудливо изгибались, густели и превращались в экзотические тропические деревья, перевитые лианами. Лаврик напряженно всматривался сквозь листву, пока не увидел на тропе дикарку с густыми волосами до пояса, совершенно обнаженную. Она кого-то страшно боялась, потому что кралась, сгибаясь и приседая. Из кулачка девушки выглядывал острый камень. Чувствовалось, что первобытная леди так просто не расстанется с жизнью. Лаврик сверху заметил и тех, кого дикарка опасалась. За широким деревом у тропинки таились два крепких людоеда в шкурах и с палками в руках, на конце которых были привязаны камни. Ему открылись мысли и желания троглодитов – убить палками женщину, разделать тело, куски мяса поджарить на костре. У них слюнки текли от предвкушения вкусной пищи. Когда дикарка подошла к дереву, Лаврик опустился перед троглодитами сгустком света, из которого вытянулся огненный меч, острием отталкивая людоедов. Ослепленные, они упали ниц, отбросили палки с камнями. Дикарка не заметила охотников, прошла мимо, выпрямляясь. Лаврик огненной звездой взлетел над тропиками. Когда он уже был высоко в небе, один из троглодитов вдруг вскочил и бросился за девушкой. С тревогой о ней Лаврик очнулся. Он сидел на полу, привалившись спиной к дивану. Его ноги обнимала Олеся, прижимаясь головой к ним. Чуть поодаль во всей своей амуниции на спине, раскинув руки с колотушкой и бубном, лежал в глубоком обмороке Степан. Шамана нельзя выводить из транса. Тот должен сам выбраться в солнечный мир. Лаврик, боясь шевельнутся, чтобы не потревожить женщину, закрыл глаза и стал думать. Он многое знал о силе шаманов. Но ему в голову не приходило, что с их помощью можно путешествовать во времени. Степан забросил его через планетарный мозг в место, где решалась судьба Олеси, узелки которой, оказывается, завязались в далеком прошлом.
Мысли Лаврика неожиданно оборвались. Это шаман пришел в себя, снял халат, расшитый перьями, положил на стол колотушку, бубен повесил обратно на ковер. Задул свечи и включил электрический свет. Яркая электрическая вспышка заставила Лаврика открыть глаза. Олеся тоже поднялась, потирая ладонями лицо. Она была, как после хорошей пьянки. Голова тяжелая, тело слабое. Поэтому сразу же легла на спинку дивана и снова закрыла глаза.
Степан подошел к вешалке, сунул босые ноги в валенки, набросил на плечи фуфайку, нахлобучил стеганую шапку на голову и сказал, как всегда, спокойным, тихим и многозначительным голосом:
– Однако, надо ехать на станцию. Пойду Шарика запрягать.
Когда-то у Степана была охотничья собака по имени Шарик. Она спасла его от когтей медведя и погибла. В честь ее хозяин назвал своего мерина, уросливого, брыкастого и резвого. Все в улусе считали, что Шарик – самая глупая лошадь на свете и годится только на мясо. Степан думал, что душа его верной собаки переселилась в мерина и дорожил им.
Олеся удивленно открыла глаза.
– Может, завтра, – робко предложила она. Камлание вихрем влетело к ней в душу, сшибло стенки, спутало чувства. Ей нужно было время, чтобы прибраться, навести там хоть какой-то порядок.
– Сегодня, – сказал Степан и открыл дверь в сенцы.
Лаврик обнял за плечи женщину:
– В пути выспимся. А теперь ты должна снять все свое и надеть чужое. У стариков, наверное, остались вещи внучки.
Тетя Агаша в голубоватой ночной рубашке, сквозь полупрозрачную ткань которой проглядывались бугры полного старческого тела, заспанная, позевывая, вышла из спальни. Она услышала последние слова и сказала, швыркая носом:
– Курточка, юбочка есть все-таки.
Лаврик обрадовался:
– Твоей Стешке оставим все, что носит Олеся. Девочка будет рада, потому что получит самые модные брюки и кожаную куртку, которая стоит десять тысяч рублей.
– Пятнадцать, – сказала Олеся, поднимаясь с дивана.
– Что пятнадцать? – не понял Лаврик.
– Стоит.
– А-а. Я недооценил.
– Ты недооценил еще джинсы и французскую комбинацию. А теперь скажи, для чего надо переодеваться.
– В дороге объясню, – пообещал Лаврик и сказал тете Агаше:
– Доставай все, что носит твоя Стешка.
Добрая женщина полезла в шифоньер. Там оказались не только куртка, юбочка, но и коричневые трусики, черный кружевной бюстгальтер. Лаврик перебрал все это, даже пальцами прощупал.
– Бюстгальтер второго размера, а твой? – он посмотрел на Олесю.
– Третьего.
– Ладно! У тебя все равно груди, как пистолеты. Можно и без…
Олеся переоделась в комнате внучки Степана. В новой одежде стала выглядеть лет на шестнадцать. Покрутилась перед Лавриком кокетливо:
– Ну как?
– Остается только превратить тебя в шорочку, – улыбнулся тот. Посадил ее на табурет, встал перед ней на колени и косметическим карандашом умело подрисовал глаза. Когда вернулся со двора запорошеный снегом Степан и взглянул на лицо Олеси, то приложил пальцы ко рту и проговорил изумленно:
– Апу, совсем Стешка!
После этого гости и хозяин засобирались поспешно. Старик принес из кладовки два тулупа. Один подал Олесе, в другой обрядился сам. Лаврик посчитал, что он не замерзнет в своей меховой куртке. На прощание он обнял тетю Агашу. Та перекрестила его, наказала в городе обязательно увидеть Толика и вправить ему мозги, которые чуть не вылетели окончательно во время удара головой о какой-то неладно подвернувшийся на пути его мотоцикла столб. Особенно трогательным было прощание с Тихоном. Пес подпрыгивал на задних лапах и взвизгивал. Наконец все трое вышли из дома, уселись в сани. Степан взял вожжи в руки. Олеся, закутавшись в тулуп, прилегла головой к лошади. Лаврик уселся поперек саней, поджав ноги…
Было три часа ночи. На темно-синем небе сверкали яркие звезды. Над горой стояла круглая серебристая луна, свет от которой шел на примолкнувшие дома улуса. Они чернели тонкими полосками среди снегов, храня в своих утробах теплых людей – живые пульсары Вселенной. Лаврик смотрел на домики и ощущал себя колобком, который по воле судьбы катится и катится по земле, рассеивая сварочные семена. Он забылся, погрузившись в свой пестрый холодный мир. Оттуда его решительно извлекла Олеся. Она высунула руку из-под тулупа и дернула за унты.
– Лаврентий, объясни, почему мы рванули, как на пожар. Пусть бы наши сторожа помаялись на станции еще сутки, подустали и потеряли бдительность. Тогда легче прорваться.
Он обратил внимание на то, как уважительно она произнесла его полное имя. Значит, все-таки поверила в Лаврентия Берию. После ночного разговора она стала мягче. Беспрекословно подчинялась ему. А он еще острее ощутил ответственность за ее жизнь.
– Скажи, что ты видела во время камлания? – спросил Лаврик.
– Какой-то густой тропический лес. Я шла и чего-то страшно боялась. Мне казалось, что смерть вот-вот выпрыгнет из-за дерева. Но потом вдруг страх пропал. Я выпрямилась и легко пошла в свою пещеру, даже запела. Потом кто-то напал на меня сзади. Чем закончилась схватка, не знаю, потому что очнулась…
– Вот-вот! В далекой прошлой жизни смерть однажды настигла тебя на тропинк,е и поколения за поколением женщин твоего рода стали погибать в раннем возрасте. Чтобы разорвать кошмарную цепочку, Степан забросил меня в первобытный век, где я смог отодвинуть от тебя троглодитов и убрать вирус смерти. Потеряв опору в прошлом, он должен исчезнуть из нынешней твоей жизни. Ты можешь сегодня спастись. Но торопиться надо все-таки, чтобы челюсти судьбы вновь не захлопнулись.
– Извини, но я такая дура, ничего не поняла.
Олеся уползла в тулуп и оказалась закрытой со всех сторон. Лаврик похлопал ладонью по твердому выступу ее бедра.
– «Хорошая мысля дойдет опосля».
Пассажиры надолго погрузились в себя. ..
Железнодорожная станция в тайге походила на крепость. Мощное кирпичное здание с двумя башнями на пригорке, возле которой тянулись две железные нитки, по которым подкатывались и укатывались пассажирские и грузовые поезда. В двух километрах от станции стояла обогатительная фабрика и рабочий поселок. Оттуда шла дорога, по которой постоянно ездили к станции большегрузные машины с концентратом, пассажирские автобусы и ходили пешеходы. В этом потоке можно было незаметно проскочить на станцию и затеряться среди пассажиров, которых всегда было много к утреннему поезду. Лаврик решил, что Степану удобно будет подъехать со стороны обогатительной фабрики. Олеся будет изображать его внучку, которая, погостив у деда, отправляется на учебу в город. Степан должен взять ей билет в купейный вагон, посадить на поезд. Сам охотник со стороны будет обеспечивать безопасность. Он сунул руку в карман, загреб патроны и протянул Олесе на ладони:
– Ты будешь полчаса без меня. За это время всякое может случиться. Пусть твой пистолет будет заряженным.
Степан отогнул воротник, показал в глубоких морщинах лицо, густо обрамленное проседью:
– К шайтану в пасть идем.
Лаврик надел на спину рюкзак, закинул на плечо чехол с ружьем, поправил на поясе охотничий нож, бросил: «Бог не выдаст, шайтан не съест». Спрыгнул саней и сразу же затерялся среди домов, исчезая в зыбкой уже утренней темноте ночи.