лезнь, но и Он же исцеляет его. А судьбу любого из нас только Он знает. Вот Иона во чреве кита не усомнился в Божьей милости, возможно, и у тебя как раз такой случай. Ты только обращайся к Нему постоянно: «Господи, помилуй меня, грешного».
Так они ехали, разговаривая, верхом на лошадях уже часа три по старой, но наезженной дороге, которая вела к затопленному Богучанским морем поселку. Федул сказал, что там они заночуют, а уже утром станут пробираться по тайге, визирами и по компасу, напрямую к новому месту жительства.
Впереди затарахтел мотоцикл, выехавший им навстречу. Водитель остановился поздороваться, сказал, что едет с рыбалки. А узнав у Федула, что они хотят заночевать у поселка, замахал руками:
– Вы что, головой ударились? Да там, как вода в Ангаре поднялась и затопила кладбище, люди не ночуют и обходят стороной это место. Такие страхи по ночам, что волосы дыбом! Я вот тороплюсь до темноты до устья реки добраться!
– Ты покойников боишься? – спросил позже Виктора Федул.
– Я сам скоро им буду, – грустно ответил тот.
– А я боюсь любой чертовщины. Давай проедем это место дальше в тайгу километров за пять, там и заночуем.
– Как хочешь. Но лошади, наверное, устали?
– Потерпят, они привычные.
Остановились у небольшого ручья, где уже была когда-то ночевка: береста с трех толстых берез срезана, кора в тех местах темнела коричневыми полосами. Пока Федул расседлывал лошадей и занимался костром, Виктор подошел к ручью. Подставил ладони под струю, льющуюся из выдолбленного желоба в обрубке дерева, который кто-то вставил в русло. Вода была холодная, с таежным привкусом кустов, растущих по берегам и прямо из ручья.
Напившись, Виктор наблюдал, как Федул разжигает костер: нащипал лучины из сухой сосны, зажег этот пучок спичкой и сунул разгоревшееся пламя в приготовленные дрова.
– Почему ты сразу не зажигаешь костер спичкой?
– У нас принято любой огонь разжигать с лучины. В доме лучину зажигают от лампады и только после от нее зажигают керосиновую лампу или печь. Лучина очищает огонь от спичек или зажигалки.
– Неужели даже в тайге вы соблюдаете все эти ваши обычаи и законы?
– Иначе нельзя, несоблюдение их ведет к смерти. Вот у нас один мужик жил. Начал с малого – спичкой огонь разжигал. После вино попробовал с мирскими, потом табак. Табашником стал вонючим и сквернословить начал; вся община от него отвернулась: кому хочется его грех на себя принимать? Дошло, что напьется он и ругает всех срамными словами: бесы, значит, в нем поселились. Никто с ним разговаривать не смел, обходили стороной. Вот он собрался и с семьей к мирским переехал.
– Сурово у вас.
– В этом вся сила нашей веры. Живи по заповедям, и Бог сохранит тебя. К нам набраться нашей крепости в вере приезжают даже староверцы из Австралии, Канады. Вот сестру нашу старшую сосватали и увезли в Канаду. И то, что каждый из нас соблюдает свои законы даже находясь среди иноверцев, не должно обижать их, мы ведь не навязываем никому поступать по-нашему. Но и чужое для себя тоже не примем.
– И как мы с тобой из одного котелка есть будем?
– Просто: у тебя своя миска, ложка и кружка, у меня своя.
– А вот, к примеру, если ваша девушка влюбится в мирского парня, может она за него замуж пойти?
– Если влюбится, то да. Только наши девки очень разборчивые и сильны в вере. Расскажу тебе один случай, от отца слышал.
На Татарке это было. Один геолог влюбился в староверскую девушку. Встретились они на берегу Ангары и стали там свидания друг другу назначать. Геолог – парень-красавец и характером огонь, но и наша девка ни в чем ему не уступит. Любовь от этого только яростнее становилась: кто кого подчинит.
Так все лето прошло. Геологу уезжать в город, а любимая ни в какую. Вот он и пошел на подлость, взял ее силой. После уехал, а она родила, как срок пришел. К ней, конечно, в деревне отношение плохое, но она терпела все. Подрос немного мальчишка ее – вылитый геолог. Она с ним в город поехала, нашла того красавца и говорит ему: «Вот сын твой. Желаешь, чтобы он без отца рос и фамилии твоей не знал, – откажись. А если отцом быть хочешь, то принимай веру нашу и женись на мне по нашим законам». Тот так и поступил. До сих пор на Татарке живут, восьмерых сыновей она ему родила.
– Значит, верх все же геолог взял, завоевал сердце таежной красавицы.
– Как сказать, кто кого завоевал...
– Скажи, Федул, а почему вы решили, что затерянный скит именно в этих местах?
– Отец мой несколько раз видел в этих местах Седого волка. Говорит, что тот стоит и смотрит на него не шелохнувшись. Словно сказать что-то хочет. А потом исчезает.
После еды и чая стали устраиваться на ночлег. Виктор лежал и смотрел, как летят вверх искры костра, слушал монотонный говор ручья. Иногда в тишине слышалось бряцание колокольцев на шее пасущихся лошадей.
За день он очень устал, но с удовольствием подумал, что сегодня только пару раз вспомнил о своей болезни.
– Скажи, Федул, как думаешь, на том свете можно будет вот так лежать у костра, смотреть на звезды, слушать ручей?
– На том свете каждого ожидает новая жизнь, а какая – только Бог знает.
– А я бы хотел, чтобы все вот так же было без всякого изменения. Если радость – то радость, печаль – так печаль. Лучше жизни пока ничего на свете не придумано.
– Правильно. Но давай спать, завтра тяжелый день.
Уже засыпая, Виктор увидел, как из темноты на них смотрит волк. Пламя костра отражалось на его серебристой седой шкуре. Глаза волка смотрели на него как глаза мамы – печально и любяще.
4.
Ехать верхом по заросшей тропе – удовольствие то еще. Сучья и ветви деревьев стараются сбросить тебя с лошади, цепляют одежду, лезут в глаза. На лице Виктора появилось уже несколько царапин, когда он решил вести лошадь в поводу, как это делал Федул, который шел впереди, всматриваясь в тропу и окружающий лес.
Наступало то время летнего дня в тайге, когда солнце, поднявшись достаточно высоко, слизывало своими лучами последние капли росы с листьев, с травы. Воздух, уже хорошо прогретый, еще хранил ночную свежесть. Он напоминал чай, настоянный на листьях смородины, брусники и березовой чаге.
Птицы постепенно замолкали, чувствуя приближающийся зной, который своим жаром выжмет из травы, цветов, листьев, а после и из хвои всю лишнюю влагу, и та наполнит воздух уже совершенно новым чудесным запахом.
– Тайга потеет, – сказал об этом моменте Федул. – Чуешь, какой приятный, чистый запах пота у нее? Вот и у коней пот тоже здоровый, не отталкивает.
Спускаясь с горы, они увидели черную, вообще без растительности, круглую поляну метров сто в диаметре. Подходя к ней, лошади заволновались. Деревья вокруг поляны были чахлыми, многие засохли. Не слышалось птиц и даже насекомых.
– Стойте, туда нельзя! – раздался вдруг окрик из леса.
Повинуясь, Виктор и Федул остановились, а потом направились на голос.
– Вы что, не знаете про Чертово кладбище? Зайдете на эту поляну – и все, смерть вам. На ней столько разных костей: и человеческих, и домашней скотины, и звериных, – говорил им невысокий человек с каким-то прибором, похожим на счетчик Гейгера.
– А вы что здесь тогда делаете? – спросил Виктор.
– Мы группа уфологов, изучаем эту аномалию. Лагерь у нас за километр отсюда, пойдемте, я вас провожу.
– Геологи, гоминологи, уфологи – все искатели. Вы хотите найти инопланетян на Земле? – спросил Виктор, когда уже в лагере они пили чай, сидя у костра.
– В общем-то, верно. Вы, наверное, слышали о Тунгусском метеорите. Так вот, мы считаем, что Чертово кладбище – это воронка от осколка взорвавшегося над землей метеорита, а вернее космического корабля пришельцев. Здесь до сих пор присутствует радиоактивный фон и признаки радиации. От нее и погибают все животные и люди, забредающие на эту безжизненную поляну.
У нас есть предположение, что космический корабль был сбит, взорван с земли, как сейчас бы сказали, войсками ПВО. На реке Лене, по притоку Вилюю найдены так называемые металлические котлы, бомбоубежища, а возможно, это ракетные установки. Представьте себе, что на Земле до сих пор существуют военные полигоны двух или нескольких инопланетных цивилизаций, которые воюют между собой. Тунгусский метеорит – это один из кораблей, в 1908 году вторгшийся в земную атмосферу. Из нескольких точек, запрятанных в тайге, вылетают огненные шары и несутся к нему. Взрыв – и разброс радиоактивных обломков на многие сотни километров...
Вот откуда такие Чертовы кладбища в тайге. Недалеко от Кежмы охотники наткнулись на такую же воронку в земле, теперь она под водой Богучанского моря. И неизвестно, как это повлияет на окружающую среду. Может, появятся в Ангаре мутирующие особи рыб и животных. Говорят, что после создания Усть-Илимского водохранилища уже видели таких чудовищ.
– Страшная ваша версия. А у меня подобная сейчас в голове родилась. Представьте, что эта воронка появилась от испытания советского ядерного оружия. Ведь не зря отсюда потом выселили сразу несколько деревень и поселков. Глухая тайга, почему бы не испытать здесь новое оружие? А сотня людей или больше – просто спишется, в России их много. А вот загрязнение Ангары легче списать на инопланетян, чем на ненасытную алчность промышленников, а также красноярского и иркутского чиновничества. Уже сейчас вода в Ангаре – стоячее болото, и вскоре участок от Енисея до Байкала вообще станет мировой катастрофой. И уфологи своими версиями только помогают разобщению общественного мнения об экологической катастрофе Приангарья! – прямо высказался Виктор.
– Эк вы, батенька, круто завернули! Но я во многом с вами согласен. Например, люди у нас точно расходный материал...
– А как вы добываете отсюда образцы, ведь это опасно для жизни? – уже более мягко, стараясь сгладить неловкость после своего выпада, спросил Виктор.
– У нас есть костюмы защиты от радиации, и мы соблюдаем все правила безопасности.
– Я в армии тоже соблюдал, а вот теперь осталось мне жить месяца два. Страшное и вредное занятие вы себе выбрали!
– Наука всегда сопряжена с риском...
– Знаете, я в последнее время придерживаюсь средневековых понятий о науке. А еще лучше – как у староверов и других детей природы: «Все тебе можно, но не все пользительно». Наука только приближает конец человечества... Впрочем, это только мое личное мнение.
– Да, спорить здесь бесполезно. Как и о том, есть Бог или нет.
Виктор и Федул ехали вершими по старой заброшенной дороге.
– Не понимаю я, чего они все же ищут? – говорил Федул.
– Наверное, того же, что и все остальные люди. Смысл человеческого существования на Земле.
– А чего его искать, и так ясно: живи выполняя волю Господа. Соблюдай заповеди и благодари Бога за жизнь, что дал тебе.
– Когда поймешь цену жизни, то да. Но ведь люди не всегда думают, что жизнь – это самое великое благо, данное им Богом. Пока человек здоров, ему хочется многое взять от жизни, он не понимает, что жизнь становится от этого короче и меньше, что можно ее просто уничтожить своими желаниями, как писал Бальзак.
– Что-то ты сегодня смурной совсем стал. Давай лучше поговорим о рыбалке.
– О рыбалке мне тоже говорить неохота. Посмотри, Федул, вон туда. Видишь, на середине горы в тайге что-то сверкает, словно стекло какое-то?
– И вправду блестит. Вдруг это и есть тот самый скит?
Путники направили своих лошадей по склону вниз, затем вверх к тому месту, где что-то блестело. Продирались сквозь кусты, мелкую поросль, пока не выбрались на небольшую полянку. Среди сосен, окружавших ее, лежал на боку вертолет. Виктор в детстве коллекционировал картинки с летной техникой, потому сразу определил, что это Ми-4.
Видимо, пилот не дотянул немного до полянки, и вертолет завалился между двумя огромными соснами. По всему было видно, что лежит он здесь давно: сквозь разорванный фюзеляж проросла березка высотою уже метров шесть-семь. Сверху увидеть разбитую машину было невозможно, ее укрывали ветви сосен, и иллюминаторы почти все были без стекол, только в одном сохранился небольшой осколок – наверное, от него и отразился лучик солнца, что заметил Виктор.
Заглянув внутрь разбитой машины, друзья не обнаружили никакого груза, за исключением двух армейских ящиков. Открыв их, увидели мешочки, в которых инкассаторы возят монеты. Только здесь вместо монет было россыпное золото.
– Ну и дела! Никогда раньше не думал, что найду клад! – сказал Виктор.
– Это бесы нам подсунули для совращения. Господи, помилуй меня, грешного! – произнес Федул.
– Наверное, это еще советское золото, а значит, ничье, – размышлял вслух Виктор. – Видимо, его перевозили с приисков в город, и вертолет разбился. Кто остался жив, пошел к жилью, но не дошел, иначе бы за золотом пришли. Если мы сейчас сообщим о нем властям, хлопот не оберемся. Меня это золото совсем не интересует: здоровье и жизнь на него не купишь.
– А мне оно тоже ни к чему, – твердо сказал Федул. – Связываться с искушением не хочется. Даст Бог, проживу и без этого золота.
– Значит, богатыми нам не быть. Решено: забудем то, что видели здесь, – подытожил Виктор. – Пусть лежит это золото и ждет своего раба!
...Когда друзья были уже далеко, к вертолету вышел волк. Он имел седой окрас, который на солнце выглядел пепельным, но при лунном свете искрился серебром.
Волк подошел к открытым теперь ящикам, обнюхал мешки с золотым песком и, повернувшись, направился в ту же сторону, куда уехали Федул с Виктором.
Очередную ночевку путники устроили на таежной речушке, не имевшей названия. Расседлав и стреножив лошадей, Федул срезал ножом удилище и направился к небольшому перекату, где надеялся поймать хариусов на уху. Виктор развел костер, повесил котелки над пламенем, а потом лежал и смотрел на бегущую воду, слушая ее неторопливое журчание, похожее на мурлыканье кошки, устроившейся на чьих-то коленях. Он чувствовал, что слабость накатывает откуда-то изнутри, выходя наружу обильным потом. С отвращением проглотил он несколько таблеток и запил их водой. Вскоре вернулся довольный Федул с уловом и стал варить уху из хариусов, пахнущих свежими разрезанными огурцами.
В эту ночь у костра на таежной речушке Виктору приснился отец. Тот был молодой, сильный и веселый. Именно таким его помнил Виктор, когда отец приезжал с рыбалки, целовал маму, потом хватал его и подкидывал к самому потолку. И снова, как в детстве, у Виктора замирало все внутри и становилось радостно и спокойно.
Прямо во сне Виктор вспомнил, как впервые они с отцом ночевали в тайге. Как пугала его темнота, в которой чудились разные страшные чудовища. Как отец объяснял ему, что тайга не страшная и что она сейчас просвечивает их обоих и, когда увидит, что они хорошие люди, примет в свои объятия, укроет и приласкает.
– Тайга и природа как мать для людей. Человек не может долго жить без нее, а если живет, то меняется полностью, – говорил отец. – Только природа очищает чувства человека и возвращает ему забытое и утерянное в этом мире – его изначальную сущность.
Во сне Виктор прижимался к отцу, стараясь напитаться от него силой и уверенностью. И, чувствуя себя маленьким, как в детстве, жаловался на свою болезнь.
– Пап, я скоро умру. Мы встретимся с тобой?
– Нет, ты не умрешь, ты проживешь больше, чем я. У тебя будут дети, много детей, ты будешь носить их на своих руках, ты испытаешь счастье отцовства, но тебе нужно еще многое понять в этой жизни. А когда придет твое время, ты спокойно, как должное и заслуженное, примешь то, чего сейчас так боишься.
Сказав это, отец стал медленно отдаляться, будто отплывать назад. И вот это уже не его лицо, а морда волка, только глаза у него отцовские, они смотрят на Виктора с тревогой и надеждой.
5.
На следующий день парило с утра. На небе ни единого облачка, только страшный зной давил на воздух, раскаляя его до жара, обжигавшего легкие.
– Будет сильная гроза, – уверенно сказал Федул. – До обеда нужно найти подходящее укрытие.
– Откуда ей быть, ни одной тучки на небе, – возразил Виктор. – И ветра нет, воздух как горячий кисель – хоть бы чуток шевельнуло его ветерком.
– Вот попомнишь мои слова: когда будем мокрые насквозь и замерзшие, снова в этот кисель захочешь.
Между тем тропа углублялась в моховое болото. Мощные сосны и лиственницы сменились корявыми сосенками, мелким кедрачом, а ноги лошадей путались в зарослях карликовой березы, покрывающих зеленое вязкое поле.
– Надо успеть до грозы пройти это болото, – тревожился Федул, подгоняя лошадь.
Болото простиралось до горизонта под чашей голубого неба, на котором стали появляться небольшие кусочки облаков – пока такие безобидные, мирные. Лошади сами выбирали себе тропу через переплетение всевозможных корней, пронизывающих собой слой мха в метр высотой.
Федул направил лошадь к виднеющейся сквозь плотный воздух стене высокого соснового бора:
– Если это остров в болоте, то там можно будет переждать грозу.
Между тем на небе происходили изменения, как при быстрой съемке кино. Легкие, прозрачные облачка сменились большими облаками, которые стягивались со всех сторон и, спрессовываясь, чернели на глазах. Воздух посвежел и стал терять свой невыносимый жар. И вот пронесся первый, вкрадчиво ласкающий ветерок. Он освежил разгоряченные лица людей, а лошади, почувствовав его дыхание, бодрее зашевелили ногами.
Небо стремительно темнело, за тучами исчезло солнце. Сумрак опустился на нескончаемое вечное болото, отрезав его от всего остального мира. Темнота сгущалась, а до соснового бора было еще далеко. Скоро его стена совсем исчезнет в темноте, и тогда они рискуют пройти мимо...
– Смотри, Виктор, Седой волк! Он стоит как раз в той стороне, куда нам нужно.
– Он хочет вывести нас из этого болота. Посмотри в его глаза: я чувствую, что он зовет нас за собой, давай пойдем за ним.
В темноте хорошо был виден серебряный силуэт волка, который отбегал и останавливался, явно приглашая идти за собой.
Где-то вдалеке прогрохотал первый громовой раскат приближающейся грозы. И вот полыхнула молния. Она осветила мрачное, неживое болото. Сухие корявые деревья на нем напоминали жутких леших и кикимор с жадно раскинутыми руками. Но Седой волк уже вывел их на ровную почву соснового бора, и вскоре они оказались возле каких-то угадывающихся в темноте строений.
Снова сверкнула молния, и сразу ударил сверху, заставив вжать голову в плечи, раскат грома. Но за время вспышки друзья смогли разглядеть дом и прирубленный к нему навес, а также хлев для скота. И только успели завести лошадей под навес, как сверху обрушился ливень. Его струи хлестали по ветвям сосен, били по земле, производя невообразимый шум, который время от времени перекрывался грохотом и треском грома.
Казалось, все небесные силы сосредоточились только над этим кусочком тайги и этими путниками, спрятавшимися под прогнившим навесом из дранки. Но вот гроза, успокоившись, добродушно погромыхивая, стала отодвигаться. Тучи, вылив из себя всю накопленную воду, сделались светлее и легче, а поднявшийся ветер понес их куда-то дальше, за болото. Сквозь них вдруг прорвался первый луч солнца, а после целый пучок рассыпался над тайгой. И она заискрилась, засверкала тысячами капель, еще лежащих на ветвях деревьев. Словно красна девица, что долго украшала себя бусами-самоцветами, сережками да кольцами, вышла теперь к своему суженому в первозданной чистоте и ослепительном наряде.
Кто же жених твой? Для кого ты так себя готовила, украшала? Не для тех ли настоящих мужчин – охотников, рыбаков, геологов и других неравнодушных, что увидят тебя в такой чудной красоте и навек будут покорены столь царственной простотой? И никакие королевы, принцессы и «мисс Вселенные» не затмят тебя и не смогут сравняться с тобой в этой красоте, которой невозможно придумать названия. Да и нужно ли прибавлять что-то свое к твоему совершенству?
Тайга! Имя твое загадочно и волнующе притягательно. Влюбившись в тебя, мужчины теряют голову и своих любимых. Ты забираешь их сердца, а взамен наполняешь той силой, что делает их мужчинами. Тайна окутывает тебя, как белый утренний туман, но он не похож на саван, нет! Это скорее белое подвенечное платье невесты, в котором ты встречаешь женихов.
И они становятся твоими навечно.
Путники с интересом осматривали место, куда они попали. Конюшня с несколькими стойлами; дальше, видимо, держали коров и домашнюю птицу. Но, судя по всему, домашний скот уже много лет здесь не жил.
Потом друзья перешли в большой, рубленный из сосны пятистенок.
– Трапезная, – пояснил Федул. – Видишь: длинный стол, а кухня отгорожена перегородкой. Здесь скитники обедали и готовили еду.
– А где же тогда они спали?
– Наверное, дальше по тропе будет церковь и жилой дом. Эти монахи из поповского согласия. Говорят, что они переписывали церковные книги дониконовских времен, писали и лили иконы, хранили нашу веру.
По уже заросшей тропе друзья отправились через сосняк наверх горы. Склон был невелик, но высокая трава, еще мокрая от дождя, быстро вымочила их до пояса. Вскоре они увидели небольшую часовенку-церковь и дом неподалеку. Рядом с часовней находилось кладбище, на нем одиннадцать могил.
– Двенадцатый похоронен среди наших единоверцев. Их числом было, как апостолов, двенадцать.
– Апостолов было тринадцать, да еще Павел себя называл апостолом.
– Вместо Иуды Искариота по жребию выпало быть апостолом Матфею, так их и считалось двенадцать.
– А мне предателя Иуду жалко, ведь он выполнял волю Бога, когда предал Христа. Ведь Христос знал, что он предатель, и сказал: иди, делай свое грязное дело. Потому-то и говорят, что от судьбы не уйти.
– Наши старики говорят: не трогайте Иуду, только Бог ему судья. А вот судьбы его бойтесь, ведь каждому из нас дано право выбора, а у него такого права не было... Видишь, как монахи себя хоронили: могилы выкопаны крестом, и лежат они там раскинув руки.
– Представляю, как двенадцатый старик, похоронив последнего товарища, пошел один к людям.
– Вот такие люди и дают своим примером крепость нашей вере.
Войдя в часовню, они остановились у порога. Какая-то сила остановила их. Этой силой был взгляд, направленный на них с иконы.
Федул опустился на колени и, осеняя себя двуперстным знамением, стал молиться про себя, время от времени отдавая поклоны. Виктор продолжал стоять, он просто застыл в каком-то оцепенении. Глаза с иконы смотрели прямо ему в душу, от них невозможно было что-то утаить. Он чувствовал себя напроказившим ребенком перед строгим отцом, который знает все и перед которым испытываешь не страх из-за неизбежного наказания, а стыд за свою проделку. Что-то поднималось в нем и застывало у самого горла горьким комом, от которого хотелось избавиться. И вот этот ком нашел выход из его тела, хлынул слезами через глаза.
Виктор забыл, что с ним и где он, не видел рядом молящегося друга. Он чувствовал и понимал, что вот наконец-то пришел туда, куда лежал его путь, завещанный ему кем-то с самого рождения.
Он плакал, и эти слезы были как та освежающая гроза над тайгой, что смыла с нее все ненужное, осевшее на нее пылью.
С этими слезами его душу покинул страх. Страх перед жизнью и от жизни. Вся его прошлая жизнь показалась такой неправильной и ненужной.
А глаза с иконы смотрели на него с любовью и пониманием, и что-то новое рождалось в душе. И было оно огромным, понятным и близким.
...Ночевали в большой избе, которая была разделена перегородкой на спальню и мастерскую. В мастерской лежали на столах кипы рукописных книг; отдельно в углу стоял стол, за которым работал иконописец, здесь находились заготовки для икон, а на стене висели готовые иконы. На одной был изображен огненный шар, летящий по небу, и три маленьких шарика, стремящихся к нему; направление указывали огненные хвосты за шарами.
Федул рылся в книгах, и одна его очень заинтересовала. Это была летопись скита. Просмотрев бегло старославянские письмена, он сообщил Виктору, что здесь описана жизнь в Беловодье двенадцати скитников, пришедших сюда в девятнадцати-двадцатилетнем возрасте и проживших здесь до ста тридцати и больше лет. Особое внимание Федула привлекло описание знамения, случившегося на второе лето их жизни в Беловодье, и он прочел это место вслух: «С востока, яко огненная колесница, пронесшись по небу, с земли была ударена и разорвана тремя пылающими, как глаза смерти, шарами. Многие братья склонялись к тому, что это пришествие Исуса, описанное в Библии. Но оное признаками своими не совпадало с ним. И бед оно наделало немало».
– Как эти люди могли прожить до ста тридцати и больше лет? – спросил Виктор.
– Староверы живут долго, сто лет для них обычное дело. Ведь мы не принимаем в себя дьявольского зелья и избегаем греха. Но здесь есть еще что-то. Мельком указано, что белая вода излечивает и дает силы больному и здоровому.
– Нужно обязательно найти эту воду.
– Вот завтра и пойдешь искать, а я буду читать эти книги, меня они очень интересуют.
В спальне вместо кроватей стояли деревянные лежаки с высокими бортами.
– Странно, словно гробы! – поразился Виктор. – Как они могли спать в них?
– Обыкновенно. Зовется «домовина», у нас дети, как родятся, в таких же спят. Подвешиваем на веревки, чтобы качать можно было ребенка. Жизнь – это время от домовины до домовины, хороним мы в такой же колыбели. Ничего здесь странного нет. Спи себе спокойно.
Действительно, сон Виктора был на удивление спокойным и крепким.
Так они ехали, разговаривая, верхом на лошадях уже часа три по старой, но наезженной дороге, которая вела к затопленному Богучанским морем поселку. Федул сказал, что там они заночуют, а уже утром станут пробираться по тайге, визирами и по компасу, напрямую к новому месту жительства.
Впереди затарахтел мотоцикл, выехавший им навстречу. Водитель остановился поздороваться, сказал, что едет с рыбалки. А узнав у Федула, что они хотят заночевать у поселка, замахал руками:
– Вы что, головой ударились? Да там, как вода в Ангаре поднялась и затопила кладбище, люди не ночуют и обходят стороной это место. Такие страхи по ночам, что волосы дыбом! Я вот тороплюсь до темноты до устья реки добраться!
– Ты покойников боишься? – спросил позже Виктора Федул.
– Я сам скоро им буду, – грустно ответил тот.
– А я боюсь любой чертовщины. Давай проедем это место дальше в тайгу километров за пять, там и заночуем.
– Как хочешь. Но лошади, наверное, устали?
– Потерпят, они привычные.
Остановились у небольшого ручья, где уже была когда-то ночевка: береста с трех толстых берез срезана, кора в тех местах темнела коричневыми полосами. Пока Федул расседлывал лошадей и занимался костром, Виктор подошел к ручью. Подставил ладони под струю, льющуюся из выдолбленного желоба в обрубке дерева, который кто-то вставил в русло. Вода была холодная, с таежным привкусом кустов, растущих по берегам и прямо из ручья.
Напившись, Виктор наблюдал, как Федул разжигает костер: нащипал лучины из сухой сосны, зажег этот пучок спичкой и сунул разгоревшееся пламя в приготовленные дрова.
– Почему ты сразу не зажигаешь костер спичкой?
– У нас принято любой огонь разжигать с лучины. В доме лучину зажигают от лампады и только после от нее зажигают керосиновую лампу или печь. Лучина очищает огонь от спичек или зажигалки.
– Неужели даже в тайге вы соблюдаете все эти ваши обычаи и законы?
– Иначе нельзя, несоблюдение их ведет к смерти. Вот у нас один мужик жил. Начал с малого – спичкой огонь разжигал. После вино попробовал с мирскими, потом табак. Табашником стал вонючим и сквернословить начал; вся община от него отвернулась: кому хочется его грех на себя принимать? Дошло, что напьется он и ругает всех срамными словами: бесы, значит, в нем поселились. Никто с ним разговаривать не смел, обходили стороной. Вот он собрался и с семьей к мирским переехал.
– Сурово у вас.
– В этом вся сила нашей веры. Живи по заповедям, и Бог сохранит тебя. К нам набраться нашей крепости в вере приезжают даже староверцы из Австралии, Канады. Вот сестру нашу старшую сосватали и увезли в Канаду. И то, что каждый из нас соблюдает свои законы даже находясь среди иноверцев, не должно обижать их, мы ведь не навязываем никому поступать по-нашему. Но и чужое для себя тоже не примем.
– И как мы с тобой из одного котелка есть будем?
– Просто: у тебя своя миска, ложка и кружка, у меня своя.
– А вот, к примеру, если ваша девушка влюбится в мирского парня, может она за него замуж пойти?
– Если влюбится, то да. Только наши девки очень разборчивые и сильны в вере. Расскажу тебе один случай, от отца слышал.
На Татарке это было. Один геолог влюбился в староверскую девушку. Встретились они на берегу Ангары и стали там свидания друг другу назначать. Геолог – парень-красавец и характером огонь, но и наша девка ни в чем ему не уступит. Любовь от этого только яростнее становилась: кто кого подчинит.
Так все лето прошло. Геологу уезжать в город, а любимая ни в какую. Вот он и пошел на подлость, взял ее силой. После уехал, а она родила, как срок пришел. К ней, конечно, в деревне отношение плохое, но она терпела все. Подрос немного мальчишка ее – вылитый геолог. Она с ним в город поехала, нашла того красавца и говорит ему: «Вот сын твой. Желаешь, чтобы он без отца рос и фамилии твоей не знал, – откажись. А если отцом быть хочешь, то принимай веру нашу и женись на мне по нашим законам». Тот так и поступил. До сих пор на Татарке живут, восьмерых сыновей она ему родила.
– Значит, верх все же геолог взял, завоевал сердце таежной красавицы.
– Как сказать, кто кого завоевал...
– Скажи, Федул, а почему вы решили, что затерянный скит именно в этих местах?
– Отец мой несколько раз видел в этих местах Седого волка. Говорит, что тот стоит и смотрит на него не шелохнувшись. Словно сказать что-то хочет. А потом исчезает.
После еды и чая стали устраиваться на ночлег. Виктор лежал и смотрел, как летят вверх искры костра, слушал монотонный говор ручья. Иногда в тишине слышалось бряцание колокольцев на шее пасущихся лошадей.
За день он очень устал, но с удовольствием подумал, что сегодня только пару раз вспомнил о своей болезни.
– Скажи, Федул, как думаешь, на том свете можно будет вот так лежать у костра, смотреть на звезды, слушать ручей?
– На том свете каждого ожидает новая жизнь, а какая – только Бог знает.
– А я бы хотел, чтобы все вот так же было без всякого изменения. Если радость – то радость, печаль – так печаль. Лучше жизни пока ничего на свете не придумано.
– Правильно. Но давай спать, завтра тяжелый день.
Уже засыпая, Виктор увидел, как из темноты на них смотрит волк. Пламя костра отражалось на его серебристой седой шкуре. Глаза волка смотрели на него как глаза мамы – печально и любяще.
4.
Ехать верхом по заросшей тропе – удовольствие то еще. Сучья и ветви деревьев стараются сбросить тебя с лошади, цепляют одежду, лезут в глаза. На лице Виктора появилось уже несколько царапин, когда он решил вести лошадь в поводу, как это делал Федул, который шел впереди, всматриваясь в тропу и окружающий лес.
Наступало то время летнего дня в тайге, когда солнце, поднявшись достаточно высоко, слизывало своими лучами последние капли росы с листьев, с травы. Воздух, уже хорошо прогретый, еще хранил ночную свежесть. Он напоминал чай, настоянный на листьях смородины, брусники и березовой чаге.
Птицы постепенно замолкали, чувствуя приближающийся зной, который своим жаром выжмет из травы, цветов, листьев, а после и из хвои всю лишнюю влагу, и та наполнит воздух уже совершенно новым чудесным запахом.
– Тайга потеет, – сказал об этом моменте Федул. – Чуешь, какой приятный, чистый запах пота у нее? Вот и у коней пот тоже здоровый, не отталкивает.
Спускаясь с горы, они увидели черную, вообще без растительности, круглую поляну метров сто в диаметре. Подходя к ней, лошади заволновались. Деревья вокруг поляны были чахлыми, многие засохли. Не слышалось птиц и даже насекомых.
– Стойте, туда нельзя! – раздался вдруг окрик из леса.
Повинуясь, Виктор и Федул остановились, а потом направились на голос.
– Вы что, не знаете про Чертово кладбище? Зайдете на эту поляну – и все, смерть вам. На ней столько разных костей: и человеческих, и домашней скотины, и звериных, – говорил им невысокий человек с каким-то прибором, похожим на счетчик Гейгера.
– А вы что здесь тогда делаете? – спросил Виктор.
– Мы группа уфологов, изучаем эту аномалию. Лагерь у нас за километр отсюда, пойдемте, я вас провожу.
– Геологи, гоминологи, уфологи – все искатели. Вы хотите найти инопланетян на Земле? – спросил Виктор, когда уже в лагере они пили чай, сидя у костра.
– В общем-то, верно. Вы, наверное, слышали о Тунгусском метеорите. Так вот, мы считаем, что Чертово кладбище – это воронка от осколка взорвавшегося над землей метеорита, а вернее космического корабля пришельцев. Здесь до сих пор присутствует радиоактивный фон и признаки радиации. От нее и погибают все животные и люди, забредающие на эту безжизненную поляну.
У нас есть предположение, что космический корабль был сбит, взорван с земли, как сейчас бы сказали, войсками ПВО. На реке Лене, по притоку Вилюю найдены так называемые металлические котлы, бомбоубежища, а возможно, это ракетные установки. Представьте себе, что на Земле до сих пор существуют военные полигоны двух или нескольких инопланетных цивилизаций, которые воюют между собой. Тунгусский метеорит – это один из кораблей, в 1908 году вторгшийся в земную атмосферу. Из нескольких точек, запрятанных в тайге, вылетают огненные шары и несутся к нему. Взрыв – и разброс радиоактивных обломков на многие сотни километров...
Вот откуда такие Чертовы кладбища в тайге. Недалеко от Кежмы охотники наткнулись на такую же воронку в земле, теперь она под водой Богучанского моря. И неизвестно, как это повлияет на окружающую среду. Может, появятся в Ангаре мутирующие особи рыб и животных. Говорят, что после создания Усть-Илимского водохранилища уже видели таких чудовищ.
– Страшная ваша версия. А у меня подобная сейчас в голове родилась. Представьте, что эта воронка появилась от испытания советского ядерного оружия. Ведь не зря отсюда потом выселили сразу несколько деревень и поселков. Глухая тайга, почему бы не испытать здесь новое оружие? А сотня людей или больше – просто спишется, в России их много. А вот загрязнение Ангары легче списать на инопланетян, чем на ненасытную алчность промышленников, а также красноярского и иркутского чиновничества. Уже сейчас вода в Ангаре – стоячее болото, и вскоре участок от Енисея до Байкала вообще станет мировой катастрофой. И уфологи своими версиями только помогают разобщению общественного мнения об экологической катастрофе Приангарья! – прямо высказался Виктор.
– Эк вы, батенька, круто завернули! Но я во многом с вами согласен. Например, люди у нас точно расходный материал...
– А как вы добываете отсюда образцы, ведь это опасно для жизни? – уже более мягко, стараясь сгладить неловкость после своего выпада, спросил Виктор.
– У нас есть костюмы защиты от радиации, и мы соблюдаем все правила безопасности.
– Я в армии тоже соблюдал, а вот теперь осталось мне жить месяца два. Страшное и вредное занятие вы себе выбрали!
– Наука всегда сопряжена с риском...
– Знаете, я в последнее время придерживаюсь средневековых понятий о науке. А еще лучше – как у староверов и других детей природы: «Все тебе можно, но не все пользительно». Наука только приближает конец человечества... Впрочем, это только мое личное мнение.
– Да, спорить здесь бесполезно. Как и о том, есть Бог или нет.
Виктор и Федул ехали вершими по старой заброшенной дороге.
– Не понимаю я, чего они все же ищут? – говорил Федул.
– Наверное, того же, что и все остальные люди. Смысл человеческого существования на Земле.
– А чего его искать, и так ясно: живи выполняя волю Господа. Соблюдай заповеди и благодари Бога за жизнь, что дал тебе.
– Когда поймешь цену жизни, то да. Но ведь люди не всегда думают, что жизнь – это самое великое благо, данное им Богом. Пока человек здоров, ему хочется многое взять от жизни, он не понимает, что жизнь становится от этого короче и меньше, что можно ее просто уничтожить своими желаниями, как писал Бальзак.
– Что-то ты сегодня смурной совсем стал. Давай лучше поговорим о рыбалке.
– О рыбалке мне тоже говорить неохота. Посмотри, Федул, вон туда. Видишь, на середине горы в тайге что-то сверкает, словно стекло какое-то?
– И вправду блестит. Вдруг это и есть тот самый скит?
Путники направили своих лошадей по склону вниз, затем вверх к тому месту, где что-то блестело. Продирались сквозь кусты, мелкую поросль, пока не выбрались на небольшую полянку. Среди сосен, окружавших ее, лежал на боку вертолет. Виктор в детстве коллекционировал картинки с летной техникой, потому сразу определил, что это Ми-4.
Видимо, пилот не дотянул немного до полянки, и вертолет завалился между двумя огромными соснами. По всему было видно, что лежит он здесь давно: сквозь разорванный фюзеляж проросла березка высотою уже метров шесть-семь. Сверху увидеть разбитую машину было невозможно, ее укрывали ветви сосен, и иллюминаторы почти все были без стекол, только в одном сохранился небольшой осколок – наверное, от него и отразился лучик солнца, что заметил Виктор.
Заглянув внутрь разбитой машины, друзья не обнаружили никакого груза, за исключением двух армейских ящиков. Открыв их, увидели мешочки, в которых инкассаторы возят монеты. Только здесь вместо монет было россыпное золото.
– Ну и дела! Никогда раньше не думал, что найду клад! – сказал Виктор.
– Это бесы нам подсунули для совращения. Господи, помилуй меня, грешного! – произнес Федул.
– Наверное, это еще советское золото, а значит, ничье, – размышлял вслух Виктор. – Видимо, его перевозили с приисков в город, и вертолет разбился. Кто остался жив, пошел к жилью, но не дошел, иначе бы за золотом пришли. Если мы сейчас сообщим о нем властям, хлопот не оберемся. Меня это золото совсем не интересует: здоровье и жизнь на него не купишь.
– А мне оно тоже ни к чему, – твердо сказал Федул. – Связываться с искушением не хочется. Даст Бог, проживу и без этого золота.
– Значит, богатыми нам не быть. Решено: забудем то, что видели здесь, – подытожил Виктор. – Пусть лежит это золото и ждет своего раба!
...Когда друзья были уже далеко, к вертолету вышел волк. Он имел седой окрас, который на солнце выглядел пепельным, но при лунном свете искрился серебром.
Волк подошел к открытым теперь ящикам, обнюхал мешки с золотым песком и, повернувшись, направился в ту же сторону, куда уехали Федул с Виктором.
Очередную ночевку путники устроили на таежной речушке, не имевшей названия. Расседлав и стреножив лошадей, Федул срезал ножом удилище и направился к небольшому перекату, где надеялся поймать хариусов на уху. Виктор развел костер, повесил котелки над пламенем, а потом лежал и смотрел на бегущую воду, слушая ее неторопливое журчание, похожее на мурлыканье кошки, устроившейся на чьих-то коленях. Он чувствовал, что слабость накатывает откуда-то изнутри, выходя наружу обильным потом. С отвращением проглотил он несколько таблеток и запил их водой. Вскоре вернулся довольный Федул с уловом и стал варить уху из хариусов, пахнущих свежими разрезанными огурцами.
В эту ночь у костра на таежной речушке Виктору приснился отец. Тот был молодой, сильный и веселый. Именно таким его помнил Виктор, когда отец приезжал с рыбалки, целовал маму, потом хватал его и подкидывал к самому потолку. И снова, как в детстве, у Виктора замирало все внутри и становилось радостно и спокойно.
Прямо во сне Виктор вспомнил, как впервые они с отцом ночевали в тайге. Как пугала его темнота, в которой чудились разные страшные чудовища. Как отец объяснял ему, что тайга не страшная и что она сейчас просвечивает их обоих и, когда увидит, что они хорошие люди, примет в свои объятия, укроет и приласкает.
– Тайга и природа как мать для людей. Человек не может долго жить без нее, а если живет, то меняется полностью, – говорил отец. – Только природа очищает чувства человека и возвращает ему забытое и утерянное в этом мире – его изначальную сущность.
Во сне Виктор прижимался к отцу, стараясь напитаться от него силой и уверенностью. И, чувствуя себя маленьким, как в детстве, жаловался на свою болезнь.
– Пап, я скоро умру. Мы встретимся с тобой?
– Нет, ты не умрешь, ты проживешь больше, чем я. У тебя будут дети, много детей, ты будешь носить их на своих руках, ты испытаешь счастье отцовства, но тебе нужно еще многое понять в этой жизни. А когда придет твое время, ты спокойно, как должное и заслуженное, примешь то, чего сейчас так боишься.
Сказав это, отец стал медленно отдаляться, будто отплывать назад. И вот это уже не его лицо, а морда волка, только глаза у него отцовские, они смотрят на Виктора с тревогой и надеждой.
5.
На следующий день парило с утра. На небе ни единого облачка, только страшный зной давил на воздух, раскаляя его до жара, обжигавшего легкие.
– Будет сильная гроза, – уверенно сказал Федул. – До обеда нужно найти подходящее укрытие.
– Откуда ей быть, ни одной тучки на небе, – возразил Виктор. – И ветра нет, воздух как горячий кисель – хоть бы чуток шевельнуло его ветерком.
– Вот попомнишь мои слова: когда будем мокрые насквозь и замерзшие, снова в этот кисель захочешь.
Между тем тропа углублялась в моховое болото. Мощные сосны и лиственницы сменились корявыми сосенками, мелким кедрачом, а ноги лошадей путались в зарослях карликовой березы, покрывающих зеленое вязкое поле.
– Надо успеть до грозы пройти это болото, – тревожился Федул, подгоняя лошадь.
Болото простиралось до горизонта под чашей голубого неба, на котором стали появляться небольшие кусочки облаков – пока такие безобидные, мирные. Лошади сами выбирали себе тропу через переплетение всевозможных корней, пронизывающих собой слой мха в метр высотой.
Федул направил лошадь к виднеющейся сквозь плотный воздух стене высокого соснового бора:
– Если это остров в болоте, то там можно будет переждать грозу.
Между тем на небе происходили изменения, как при быстрой съемке кино. Легкие, прозрачные облачка сменились большими облаками, которые стягивались со всех сторон и, спрессовываясь, чернели на глазах. Воздух посвежел и стал терять свой невыносимый жар. И вот пронесся первый, вкрадчиво ласкающий ветерок. Он освежил разгоряченные лица людей, а лошади, почувствовав его дыхание, бодрее зашевелили ногами.
Небо стремительно темнело, за тучами исчезло солнце. Сумрак опустился на нескончаемое вечное болото, отрезав его от всего остального мира. Темнота сгущалась, а до соснового бора было еще далеко. Скоро его стена совсем исчезнет в темноте, и тогда они рискуют пройти мимо...
– Смотри, Виктор, Седой волк! Он стоит как раз в той стороне, куда нам нужно.
– Он хочет вывести нас из этого болота. Посмотри в его глаза: я чувствую, что он зовет нас за собой, давай пойдем за ним.
В темноте хорошо был виден серебряный силуэт волка, который отбегал и останавливался, явно приглашая идти за собой.
Где-то вдалеке прогрохотал первый громовой раскат приближающейся грозы. И вот полыхнула молния. Она осветила мрачное, неживое болото. Сухие корявые деревья на нем напоминали жутких леших и кикимор с жадно раскинутыми руками. Но Седой волк уже вывел их на ровную почву соснового бора, и вскоре они оказались возле каких-то угадывающихся в темноте строений.
Снова сверкнула молния, и сразу ударил сверху, заставив вжать голову в плечи, раскат грома. Но за время вспышки друзья смогли разглядеть дом и прирубленный к нему навес, а также хлев для скота. И только успели завести лошадей под навес, как сверху обрушился ливень. Его струи хлестали по ветвям сосен, били по земле, производя невообразимый шум, который время от времени перекрывался грохотом и треском грома.
Казалось, все небесные силы сосредоточились только над этим кусочком тайги и этими путниками, спрятавшимися под прогнившим навесом из дранки. Но вот гроза, успокоившись, добродушно погромыхивая, стала отодвигаться. Тучи, вылив из себя всю накопленную воду, сделались светлее и легче, а поднявшийся ветер понес их куда-то дальше, за болото. Сквозь них вдруг прорвался первый луч солнца, а после целый пучок рассыпался над тайгой. И она заискрилась, засверкала тысячами капель, еще лежащих на ветвях деревьев. Словно красна девица, что долго украшала себя бусами-самоцветами, сережками да кольцами, вышла теперь к своему суженому в первозданной чистоте и ослепительном наряде.
Кто же жених твой? Для кого ты так себя готовила, украшала? Не для тех ли настоящих мужчин – охотников, рыбаков, геологов и других неравнодушных, что увидят тебя в такой чудной красоте и навек будут покорены столь царственной простотой? И никакие королевы, принцессы и «мисс Вселенные» не затмят тебя и не смогут сравняться с тобой в этой красоте, которой невозможно придумать названия. Да и нужно ли прибавлять что-то свое к твоему совершенству?
Тайга! Имя твое загадочно и волнующе притягательно. Влюбившись в тебя, мужчины теряют голову и своих любимых. Ты забираешь их сердца, а взамен наполняешь той силой, что делает их мужчинами. Тайна окутывает тебя, как белый утренний туман, но он не похож на саван, нет! Это скорее белое подвенечное платье невесты, в котором ты встречаешь женихов.
И они становятся твоими навечно.
Путники с интересом осматривали место, куда они попали. Конюшня с несколькими стойлами; дальше, видимо, держали коров и домашнюю птицу. Но, судя по всему, домашний скот уже много лет здесь не жил.
Потом друзья перешли в большой, рубленный из сосны пятистенок.
– Трапезная, – пояснил Федул. – Видишь: длинный стол, а кухня отгорожена перегородкой. Здесь скитники обедали и готовили еду.
– А где же тогда они спали?
– Наверное, дальше по тропе будет церковь и жилой дом. Эти монахи из поповского согласия. Говорят, что они переписывали церковные книги дониконовских времен, писали и лили иконы, хранили нашу веру.
По уже заросшей тропе друзья отправились через сосняк наверх горы. Склон был невелик, но высокая трава, еще мокрая от дождя, быстро вымочила их до пояса. Вскоре они увидели небольшую часовенку-церковь и дом неподалеку. Рядом с часовней находилось кладбище, на нем одиннадцать могил.
– Двенадцатый похоронен среди наших единоверцев. Их числом было, как апостолов, двенадцать.
– Апостолов было тринадцать, да еще Павел себя называл апостолом.
– Вместо Иуды Искариота по жребию выпало быть апостолом Матфею, так их и считалось двенадцать.
– А мне предателя Иуду жалко, ведь он выполнял волю Бога, когда предал Христа. Ведь Христос знал, что он предатель, и сказал: иди, делай свое грязное дело. Потому-то и говорят, что от судьбы не уйти.
– Наши старики говорят: не трогайте Иуду, только Бог ему судья. А вот судьбы его бойтесь, ведь каждому из нас дано право выбора, а у него такого права не было... Видишь, как монахи себя хоронили: могилы выкопаны крестом, и лежат они там раскинув руки.
– Представляю, как двенадцатый старик, похоронив последнего товарища, пошел один к людям.
– Вот такие люди и дают своим примером крепость нашей вере.
Войдя в часовню, они остановились у порога. Какая-то сила остановила их. Этой силой был взгляд, направленный на них с иконы.
Федул опустился на колени и, осеняя себя двуперстным знамением, стал молиться про себя, время от времени отдавая поклоны. Виктор продолжал стоять, он просто застыл в каком-то оцепенении. Глаза с иконы смотрели прямо ему в душу, от них невозможно было что-то утаить. Он чувствовал себя напроказившим ребенком перед строгим отцом, который знает все и перед которым испытываешь не страх из-за неизбежного наказания, а стыд за свою проделку. Что-то поднималось в нем и застывало у самого горла горьким комом, от которого хотелось избавиться. И вот этот ком нашел выход из его тела, хлынул слезами через глаза.
Виктор забыл, что с ним и где он, не видел рядом молящегося друга. Он чувствовал и понимал, что вот наконец-то пришел туда, куда лежал его путь, завещанный ему кем-то с самого рождения.
Он плакал, и эти слезы были как та освежающая гроза над тайгой, что смыла с нее все ненужное, осевшее на нее пылью.
С этими слезами его душу покинул страх. Страх перед жизнью и от жизни. Вся его прошлая жизнь показалась такой неправильной и ненужной.
А глаза с иконы смотрели на него с любовью и пониманием, и что-то новое рождалось в душе. И было оно огромным, понятным и близким.
...Ночевали в большой избе, которая была разделена перегородкой на спальню и мастерскую. В мастерской лежали на столах кипы рукописных книг; отдельно в углу стоял стол, за которым работал иконописец, здесь находились заготовки для икон, а на стене висели готовые иконы. На одной был изображен огненный шар, летящий по небу, и три маленьких шарика, стремящихся к нему; направление указывали огненные хвосты за шарами.
Федул рылся в книгах, и одна его очень заинтересовала. Это была летопись скита. Просмотрев бегло старославянские письмена, он сообщил Виктору, что здесь описана жизнь в Беловодье двенадцати скитников, пришедших сюда в девятнадцати-двадцатилетнем возрасте и проживших здесь до ста тридцати и больше лет. Особое внимание Федула привлекло описание знамения, случившегося на второе лето их жизни в Беловодье, и он прочел это место вслух: «С востока, яко огненная колесница, пронесшись по небу, с земли была ударена и разорвана тремя пылающими, как глаза смерти, шарами. Многие братья склонялись к тому, что это пришествие Исуса, описанное в Библии. Но оное признаками своими не совпадало с ним. И бед оно наделало немало».
– Как эти люди могли прожить до ста тридцати и больше лет? – спросил Виктор.
– Староверы живут долго, сто лет для них обычное дело. Ведь мы не принимаем в себя дьявольского зелья и избегаем греха. Но здесь есть еще что-то. Мельком указано, что белая вода излечивает и дает силы больному и здоровому.
– Нужно обязательно найти эту воду.
– Вот завтра и пойдешь искать, а я буду читать эти книги, меня они очень интересуют.
В спальне вместо кроватей стояли деревянные лежаки с высокими бортами.
– Странно, словно гробы! – поразился Виктор. – Как они могли спать в них?
– Обыкновенно. Зовется «домовина», у нас дети, как родятся, в таких же спят. Подвешиваем на веревки, чтобы качать можно было ребенка. Жизнь – это время от домовины до домовины, хороним мы в такой же колыбели. Ничего здесь странного нет. Спи себе спокойно.
Действительно, сон Виктора был на удивление спокойным и крепким.