6.
Утром он отправился по заросшей тропе дальше в сосновый бор. Еще не прогретый солнцем, воздух вливался в легкие опьяняющей прохладной силой.
– Держись тропы и выйдешь к воде, должны же были скитники где-то ею запасаться, – посоветовал Федул.
Пройдя с километр, Виктор вышел в небольшую долинку, окруженную тремя горами. Она хорошо просматривалась с тропы, спускающейся вниз. Рядом с тропой была установлена скамья из половинки расколотой длинной чурки: видимо, здесь отдыхали монахи, поднимавшиеся в гору из долинки.
Виктор сел и осмотрелся. Вид отсюда был чудесный. Идеально круглая воронка, поросшая лесом, имела только один выход – через узкую ложбину. В ней и была протоптана тропа.
Со скамьи хорошо были видны три ручья, стекающие в небольшое озерцо, и четвертый, вытекающий из него и бегущий по ложбине, а потом теряющийся в том самом огромном моховом болоте, по которому они пришли.
Виктор сидел и слушал журчание ручейков, напоминающее разговор маленьких детей – с их неподдельным возбуждением и смехом. Этот веселый гомон не заглушали даже песни многочисленных птиц, слетевшихся в долинку.
И вдруг возле одного из ручьев Виктор вновь увидел Седого волка. Тот стоял и лакал воду, потом зашел в ручей, лег. И вода, омывая его, становилась белой, как молоко. Это молоко бежало дальше и, смешиваясь с водой других ручьев, делало озерцо мутноватым. Но вытекала вода из него уже совершенно прозрачная, видимо, как-то отстоявшись.
Волк поднялся на лапы и отряхнулся от воды. Тысячи серебряных капель разлетелись вокруг и заискрились, заиграли на солнце всеми цветами радуги. А волк повернул голову и посмотрел прямо в глаза Виктору. И тот узнал этот взгляд. Те же глаза, что и на иконе в скиту, смотрели на него. Виктор почувствовал, что они зовут его туда, где стоял волк, они говорят, чтобы он напился этой воды и искупался в ней.
Он направился к ручью. Волка там уже не было, но вода до сих пор текла беловатая, словно известковая. На вкус она была горьковатой, как настой рябины. Но, выпив несколько глотков из пригоршни, Виктор почувствовал, что ему хочется пить эту воду еще и еще.
Напившись, он прилег на берегу и стал смотреть в небо. Вдруг все поплыло перед глазами и тело стало содрогаться судорогами рвоты. Его буквально выворачивало наизнанку. Зато вместе с рвотой выходила из него вся та черная немочь, что съедала его клетки, грызла кости и давила на душу невыносимой тоской.
Виктор разделся догола и лег в ручей. Вода была прохладной и ласковой. Струи, журча, перекатывались через него, а он ловил их ртом и глотал. Наконец, выйдя из воды, он почувствовал себя необыкновенно бодрым, исчезла слабость и сосущая боль в теле. Какое-то новое ощущение своего присутствия в этом мире наполняло его. Он вдруг осознал родство с окружающими его деревьями, травой, цветами, птицами, что так радостно щебетали в кустах.
– Я живу! Я частичка этого мира, который нужен мне, а я ему. Я люблю этот мир! Люблю, люблю, люблю! – кричал Виктор в небо без единого облачка.
– Люблю, люблю, люблю... – отвечала ему эхом тайга.
Одевшись, Виктор спустился по ручью до озерца. Здесь у берега он тоже обнаружил скамью, а еще берестяной туес с ручками. Набрав в него вытекающей из озера воды, Виктор двинулся по тропе назад к скиту. Радостное настроение не покидало его, он совсем не чувствовал тяжести полного туеса, хотя раньше наверняка уже не раз остановился бы отдохнуть.
Придя в скит, Виктор увидел, что Федул по-прежнему сидит за книгами. Насвистывая, он стал готовить обед.
После обеда Федул вновь двинулся к книгам, но Виктор остановил его:
– Расскажи, что успел узнать о ските. Откуда здесь белая вода и что это за странный волк, что нас постоянно преследует?
– Я прочитал почти всю летопись скитников, но загадки твои она не раскрывает, хотя рассказывает о них. Я перескажу тебе все, что узнал из книги.
В 1906 году двенадцать старообрядцев с берегов реки Чулым отправились на поиски Беловодья. В их Назаровской волости в те времена было много староверческих деревень различных толков: беспоповцы и церковники, много было рябинового толка. И вот двенадцать человек были собраны от различных толкований и отправлены на поиски райского места на земле, где текут молочные реки и нет людских пороков, особенно самого страшного – зависти.
Путникам была дана икона, на которую молился еще Андрей Первозванный. Старики сказали молодым искателям, что сей образ Спасителя сам укажет им место для будущего переселения.
Переправившись через Енисей, будущие монахи-скитники пошли прямо на восток вдоль Ангары и пересекали множество рек, в нее впадающих. Однажды они встретили Седого волка, и тот стал сопровождать их. Много лет после они видели его, привыкли к нему, но никогда волк не подходил к людям близко.
Именно Седой волк привел их в небольшую долину с тремя ручьями, впадающими в озеро. Вода в ручьях была белой и необычайно вкусной, она лечила раны и язвы. Искатели решили поставить скит прямо в долине, но ночью многим из них было знамение, что скит нужно ставить восточнее.
Тогда они открыли лик иконы, пошли – и вот на этом самом месте, где мы сейчас находимся, образ засветился серебряным лунным светом. Здесь и поставили церковь-часовню.
Тайга в изобилии давала скитникам ягоды, орехи, в реках было полно рыбы; мясо они в пищу не употребляли, от любых болезней лечились водой из озера.
В 1908 году они стали свидетелями небесной катастрофы, названной после падением Тунгусского метеорита. Монах-иконописец запечатлел это событие: три шарика взрывают четвертый большой шар.
После этого взрыва в тайге вымерло много животных, в кочевых племенах тунгусов люди болели, покрывались язвами и умирали. У скитников тоже многие братья стали страдать от неизвестной болезни, что вошла в них с огненным светом от взрыва. Монахи лечились белой водой, купались в ней и пили – только это спасло их от смерти...
– Федул, я видел эти ручьи, видел волка, как он купался в них. После я сам долго лежал в белой воде и теперь чувствую себя заново родившимся, сильным и здоровым. Может, и меня вылечит эта вода?
– Конечно, ты непременно вылечишься. Ведь вылечила вода скитников, значит, и тебя вылечит. Мы задержимся здесь на неделю, на месяц, если нужно будет.
Прошло три дня. Виктор с утра уходил в долину, пил воду и купался в ней, Федул читал книги. На четвертый день он предложил Виктору остаться в скиту дня на четыре, пока он съездит домой.
– Тебе нужно продолжать лечение, а я не знаю, что делать с книгами и иконой. Везти с собой в деревню или оставить здесь? Съезжу и спрошу стариков, два дня туда и два обратно. Не забоишься один в тайге?
– Да вроде боятся здесь нечего, поезжай, ты правильно решил.
Через два дня после его отъезда Виктор вновь был на ручье. Он лежал в воде, когда услышал треск сучьев и сопенье пробирающегося сквозь кусты животного. Чуть выше по ручью на берег вышел огромный старый медведь. Он ковылял на трех лапах. Почуяв человека, зверь повернул голову в сторону Виктора. Его глаза слезились, и в них затаилась боль.
Подойдя к одежде человека, медведь обнюхал ее и, словно жалуясь на свое недомогание, дружелюбно заворчал. Потом двинулся ниже по ручью и улегся в него, найдя подходящую для себя яму.
Виктор все это время лежал в воде и даже не успел испугаться. Видя, что медведь тоже пришел лечиться и улегся в воде, довольно похрюкивая, он подумал: «И я, и медведь перед природой равны. Она дала нам жизнь и вот сейчас лечит нас, как мать лечит своих детей. Было бы неразумно драться и требовать от нее большего внимания к себе, доказывать ей, что я лучше другого ее ребенка. Медведь хорошо это понимает.
Жалость к другой живой душе рождает любовь. Любовь приходит через сострадание. «Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним» – кто это сказал? Да, в общем-то, и неважно кто. Каждому человеку нужно до этого дойти своим умом и своей жизнью.
Вот говорят, что любовь человеку нужно прививать с детства. Может, это и верно, но разве любовь можно пересадить в душу простой прививкой? Взял некую сыворотку любви – и вот уже человек любит все и вся. Какой-то идиот получается...
Нет, наверное, любовь существует в каждом человеке со дня его создания. Мужчина и женщина, полюбив друг друга, соединив свои клетки, создают и нового человека, вложив в него свои частички любви. Значит, в каждом человеке есть любовь. Но почему тогда люди ненавидят друг друга, убивают себя и любовь, что живет в них? Самоубийство, убийство другого человека, убийство животного – все это убийство любви.
Если поверить, что Любовь есть Бог, то получается, что человек постоянно убивает в себе Бога.
Вся жизнь на земле – борьба Зла и Любви, а люди в этой борьбе носители той или иной силы. Вот только животные не участвуют в этой борьбе, их оберегает природа, от которой люди давно ушли.
А есть ли во мне любовь? Любил ли я кого-нибудь из людей? Да, любил отца, маму, а еще Юлию. Хотя с Юлией не все еще понятно. Если я ее любил за то, что она меня любила, то какая-то странная любовь получается. «Заплати налоги и спи спокойно»... От любви двух людей получается третий, а у нас на этот счет даже мыслей не возникало. Наверное, это была просто привязанность одного человека к другому, которая со временем исчезла. Она живет в своем мире, я – в своем».
Виктор не спеша поднялся из воды, оделся и пошел к тропе. Проходя мимо медведя, увидел, что тот лежит в воде, зажмурившись от удовольствия. На какое-то время глаза его открылись, глянули на человека и снова закрылись.
Через три дня вернулся Федул. С ним был его отец Савелий и еще один незнакомый старовер. Савелий обнял Виктора и молча погладил по голове.
– Виктор, знакомься, это Ксенофонт. Он теперь здесь в скиту жить будет, – сказал Федул. – Старики так решили: икону не трогать, а моления здесь проводить. Уже на Байкал своим сообщение отправили. Теперь сюда паломники из нашей веры приходить будут, может, кто и рядом отстроится, поселится жить.
Вечером в часовне мужчины-староверы проводили молебен. Виктору там находиться запрещалось, он сидел во дворе скита и смотрел на садившееся в тайгу солнце. На душе у него было спокойно, его переполняла уверенность в том, что все будет хорошо.
7.
Прошло больше недели. Виктор жил в новой деревне староверов. Он никак не мог привыкнуть к их обычаям, хотя уже понял, что все эти правила созданы поколениями, продуманы и направлены на сохранение не только веры, но и самой общины.
Однажды в разговоре с Савелием он упомянул о тополином толке, о стариках, что измывались в общине над единоверцами. Об этом он прочитал в книге «Черный тополь».
Всегда добродушный и спокойный, Савелий вдруг изменился, взгляд его стал стальным:
– Никогда больше не вспоминай тополевцев при мне! Отойти от веры может любой христианин, но если это встречается среди наших единоверцев, то, значит, живут они по наущению нечистого!
Виктор и сам видел, что у людей в деревне нет фанатизма в вере. Они жили, работали, отдыхали и веселились, а когда обращались к Богу с молитвой, то совсем без лицемерия. Это была часть их жизни. Точно так же перед началом строительства собственной избы молодые парни обращались к отцу: «Тятя, благослови меня на работу, попроси Всевышнего помочь мне». И это было естественно и буднично. Так жили их деды, отцы, и теперь их очередь прожить в правильном согласии свою жизнь.
Здешние дети были как любые другие дети – шустрые и непоседливые. Но эти ребятишки с малых лет понимали, что такое труд, старались помочь родителям. Даже в их среде лень высмеивалась, а труд не считался тягостью, был почитаем.
Почти все старики-староверы в свои молодые и зрелые годы работали «на власть» – кто лесником, многие штатными охотниками и рыбаками; почти все служили в армии, многие были фронтовиками и имели награды, но ни один из них не получал пенсию. Они отказывались от нее, искренне не понимая, почему государство должно их кормить в старости при живых детях.
Уважение к старикам было обязательным и опять-таки искренним. «Почитай отца своего и мать свою», – учили дети по древним книгам, и эта заповедь усваивалась ими беспрекословно, но органично.
Мать у староверов вообще считается самым родным человеком, все дети, невестки называют ее «маменькой», и авторитет ее непререкаем. Женщины у староверов рожают по десять и больше детей; когда старшие женятся или выходят замуж, младшие еще бегают под столом.
У Савелия старшие дети уже имели свои семьи и жили отдельными домами. Федул должен был осенью идти в армию и ждал этого с нетерпением, хотел получше узнать мир. По натуре своей он был очень любознательным, любил читать, особенно много знал из истории раскольничества. Это от него Виктор услышал о Никоне и протопопе Аввакуме, о том, что в детстве те вместе играли на одной улице, а после раскола церкви Никон сослал Аввакума в Братский острог на Ангару.
Федул решил срубить себе дом до своего призыва, чтобы сразу после армии привести в него жену. У него была невеста Софья; она приходилась ему родственницей в третьем колене, но невест в общине не хватало, и родители давно сговорились на их женитьбу.
Виктор жил у Савелия, спали они с Федулом в одной комнате, ел он за общим столом, но из своей посуды.
– Так заведено испокон веку, – рассказывал ему Федул. – Я читал, что, когда на Россию пришла чума, многие бояре, купцы несли своих детей в семьи старообрядцев: считали, что там их спасет Бог вместе с теми, кто не предал веру. Бывало, что сами они умирали, а дети выживали и становились староверами.
Жена Савелия Секлетея, женщина строгая и вечно занятая, к Виктору относилась доброжелательно и с жалостью, заставляла его выпивать каждое утро кружку парного молока, говоря, что оно победит любую хворь.
Мария, девушка на выданье, скромная, трудолюбивая, настоящая русская красавица с толстой косой по спине, помогала матери в домашней работе, приглядывала за младшими девчонками, обучала их шитью, грамоте. К Виктору она тоже относилась хорошо. От Марии он узнал многое о быте староверов. Например, питьевую воду в доме хранят только в «чистом ведре», и она всегда должна быть накрыта крышкой или просто положенными крест-накрест лучинками.
Домашняя утварь разделялась, как и посуда, на «чистую» и «нечистую». Баня считалась местом нечистым, стояла на отшибе у ручья, впадающего в речку; считалось, что в бане среди смываемых с тела грехов живут бесы. Поэтому нельзя заходить в нее с чистым ведром, для бани были свои ведра.
Полушутя Мария рассказывала Виктору, что старообрядческие женщины особенно чистоплотны: не вымыть посуду сразу после еды – такого просто не бывает.
– Ведь в грязной посуде и среди любой грязи заводятся бесы, которые нерадивую хозяйку ночью могут утащить за волосы к себе в пекло. Потому-то многие женщины у нас спят в платках, боятся бесов.
– Так легче посуду вымыть, чем спать в платке!
– Мыть все моют, а все одно боязно. А еще бесы любят тех женщин, что ругливые и подруг своих судят. Поэтому женщины у нас ведут себя прилично, не сплетничают и не судят других.
Часто к Марии забегала ее подруга – будущая жена Федула Софья. По характеру они сильно отличались: Мария – молчаливая и рассудительная, а Софья, наоборот, веселая, смешливая девушка.
– Ничего, замуж выйдешь, дети, хозяйство появятся – некогда будет веселиться. Я тоже в девках веселилась, – говорила ей Секлетея.
Софья часто подшучивала над Виктором, постоянно находя в нем что-то забавное.
– Виктор, а зачем ты бороду бреешь? Боишься, что на тебя девки смотреть будут?
Виктор, обычно неробкий с девушками, в таких случаях терялся, и тогда Федулу приходилось вступаться за него. Сам Федул вел себя с Софьей с добродушной насмешливостью, и та отвечала ему таким же легким отношением.
– Ты почему на нее смотришь как на сестру? Пора тебе в ней будущую жену увидеть, – говорила Секлетея сыну.
– С детства вместе, по-другому непривычно даже. Вот после армии приду – может, за то время и отвыкну от нее.
Через две недели Федул поехал в Иркутск в военкомат, с ним собрался и Виктор. Он хотел пройти обследование в онкологическом диспансере. За все дни после посещения старообрядческого скита он ни разу не испытал тех проявлений болезни, что мучили его раньше.
Проверив его анализы, врачи долго совещались и спорили. У Виктора не оказалось даже признаков лейкемии. Назначили повторное обследование через месяц. Виктор из Иркутска сразу позвонил маме, чтобы порадовать ее. Договорился, что через месяц позвонит снова, и выехал обратно в деревню.
Теперь, когда пришла уверенность в чудесном исцелении, Виктор стал думать о будущем. Спросил Савелия, можно ли остаться жить в их деревне.
– Живи. Если привыкнешь, то, может, примешь нашу веру, окрестим тебя в реке, а не обливательно в кадушке. Глядишь, и жену себе найдешь среди наших девушек, дом тебе поможем срубить.
И Виктор стал вживаться в новую для него, подаренную судьбой жизнь.
Он решил отрастить бороду.
Первой обратила на это внимание Софья:
– Ты что, бритву потерял?
– Нет, просто решил перейти в мужскую половину, а то некоторые меня с женщиной сравнивают.
– Так мужчина от женщины не только бородой отличается. Некоторые и бороду имеют, а впору им юбку носить.
– И какой же, по твоему мнению, должен быть мужчина?
– Во-первых, жену любить и своих детей, дом построить и землю вспахать, от веры нашей не отступаться и Бога любить – потому как через мужчину благодать в дом от Него идет.
– Тогда мне еще долго становиться мужчиной...
Прадед Софьи был беглый белогвардеец, принявший веру старообрядцев, и община скрывала его от красных. Дети переняли от него неприязнь к любой власти. Климент Онисимович, дед Софьи, не признавал никаких документов, считая их печатью нечистого, от призыва на фронт скрывался в тайге, туда же уходил, как только в деревне появлялся кто-то из официальных органов.
Сейчас он жил у старшего сына, отца Софьи. Было Клименту Онисимовичу уже за восемьдесят, но этот сухощавый подвижный старик еще вовсю старшинствовал в доме и выполнял многие обязанности по хозяйству.
Познакомившись с Виктором, он расспрашивал его о том, что творится в миру. Сам он, когда семья жила еще на Бирюсе, в Бурном, повидал несколько «изобретений Антихриста».
– Визор – самое отвратительное изобретение! – говорил он. – Там бесы двигаются и поют в ящике за стеклом. А еще холодильник: на улице жара, а в нем мороз. Разве это не бесы его там делают?
– Телевизор, конечно, дрянь, это уже многие поняли, через него промывка мозгов идет. Но вот холодильник – нужная вещь для людей, в нем можно хранить любые продукты от порчи, – пытался спорить Виктор.
– А ледник что, лень выкопать и льдом набить? Да в нем все лето рыба не портится. Молодые, конечно, привыкают к новому, а после трудно от него отказаться. Вот и мы когда-то на лодочные моторы перешли, тракторы, мотоциклы завели, но все одно бесы их двигают. Можно и бесов заставить на себя работать, только с молитвой нужно это делать... А ты, значит, в нашу веру решил податься?
– Решил, Климент Онисимович.
– Это ты правильно решил. Я за свою жизнь столько разных людей перевидал в наших общинах. У нас ведь как: не ужился человек с властью, не захотел ее законы на себя, как хомут, напяливать – побёг в тайгу. Бывало, и разбойников-уркаганов мы принимали. Некоторые из них людьми хорошими стали, семьи завели, а другие, жизни трудной испугавшись, в тюрьму возвращались. Бог – Он всем шанс на исправление дает.
Старообрядцы – это корень русского народа, его совесть и свобода. Уйдет такой русский мужик в самое необитаемое место, ковырнет в руку землицу, посмотрит, понюхает, оглядится и начнет избу рубить. А через несколько лет уже деревня там, детишки бегают, хлеб колосится.
Ты, парень, захаживай до нас, не стесняйся. Вижу я, что ты и Софьюшке по сердцу пришелся.
Работы летом в таежной деревне много, нужно к зиме основательно подготовиться. И дров запасти, и для скотины корма наготовить. И конечно, убрать урожай. В общем, рассиживаться праздно некогда. Но все же находят молодые парни и девки часок на то, чтобы посидеть где-нибудь и поговорить о своем.
Виктор, Федул, Мария и Софья сидели возле дома Савелия и смотрели на новый сруб, что уже подвели под стропила. Сруб белел своими бревнами в лучах заходящего солнца. Место для дома Федул выбрал на пригорке, и опускающееся солнце словно садилось в него.
– Федул, солнышко в твой новый дом в гости пришло, – сказала Мария.
– Может, и не мой дом будет, строим-то его вместе с Виктором. Вот найдет он себе жену, пока я в армии буду, и пусть занимает его. Главное, чтобы любовь в доме жила. Дом – он вроде человека: вот родился, как ребенок – белый, голенький, склизкий; потом взрослеть начнет, стены потемнеют, потрескаются, трещины, словно морщины, его украсят, и жить в нем будет не одно поколение. Я люблю дома, которые уже почти иструхли, а в них все одно хозяева живут, не оставляют родные стены. Не могу смотреть на покинутые еще крепкие дома: они как старики, которых бросили дети.
– Умный ты, Федул, и красиво говорить умеешь. Ты мне милее родного брата и про любовь правильно сказал: нужно, чтобы в доме дети от большой любви рождались, тогда и Богу это приятно будет, – сказала Софья.
Вот тогда впервые и подумал Виктор, что такое дом и семья, а главное, какая должна быть жена. Она должна любить мужа, как и он ее, и только от такой жены будут любимые дети. Он смотрел на Софью и представлял ее женой в своем доме.
Рядом сидела Мария, красавица и умница, но его притягивала Софья. Он испытывал к ней новое, неведомое прежде чувство. И было оно тревожное и близкое, радостное и волнующее. И потерять его было сродни потере жизни – то, что он уже знал.
Федул с Виктором еще раз побывали в Иркутске. Повторные анализы показали, что Виктор совершенно здоров. Потом они ходили по магазинам, покупая то, что им было заказано, а также подарки родным.
– Посоветуй: что мне купить Софье? – попросил Виктор друга. – Марии я купил бусы, какие она хотела, а что нравится твоей невесте?
– Купи ей платок на свой вкус, я думаю, она обрадуется, – ответил Федул.
Приехав домой, раздали подарки. Софья, получив платок от Виктора, растерялась, взяла его и убежала. Секлетея, переглянувшись с Марией, проворчала что-то и вышла в кухню. Вновь прибежала Софья, протянула Виктору поясок ручной работы и, покраснев, убежала.
– Вот и ладно все решилось! – сказал Федул.
– Что решилось? – спросил Виктор.
– Вы теперь с Софьей жених и невеста. По старорусскому обычаю парень дарит понравившейся девушке платок, покрывает ее волосы покровом, а девушка дарит парню пояс, чтобы он не был более распоясанным. Пояс символизирует круг, законченность, его боятся бесы, а еще он символ крепкой любящей семьи. Я рад за вас, Виктор, мне вы с Софьей как брат с сестрой. Но вот родители, наверное, будут недовольны...
Недовольными оказались только мать Софьи и Секлетея.
– Какая самовольная! Не слушать родителей – разве положено так?! – говорили они на семейном совете.
– Ты-то чего молчишь, ведь от твоего сына отказалась девка! – обратилась Секлетея к Савелию.
– Они оба мне сыновья, – ответил тот. – И если Федул решил все сам, значит, так оно правильно.
Последнее слово сказал Климент Онисимович:
– Мы предполагаем, а Бог располагает. Значит, так оно и должно быть. Любовь промеж них, и становиться на ее пути – грех большой. Будем играть свадьбу.
Прошло лето. Наступила в тайге золотая осень. Желтый лист, опадая, укрывал землю и потемневшие стога с сеном, золотя их в лучах осеннего солнца. Терявшие летний наряд деревья становились прозрачными и делали весь мир просторнее.
В деревне староверов тоже произошли изменения. Переехало сюда еще несколько семей. Строили дома старообрядцы с Байкала, прослышавшие о здешнем чудесном ските и Беловодье.
Федул уехал и уже прислал письмо с Тихого океана, где служил на подводной лодке.
Виктор с помощью Софьи обустраивал новый дом. Он принял водное крещение в реке и собирался съездить с будущей женой в Красноярск. Надеялся, что вместе у них получится уговорить маму переехать к ним в тайгу.
Виктор сидел на пороге своего нового дома и смотрел на реку. Рядом, прижавшись к нему, была Софья.
От воды зарождался туман, и она казалась белой, молочной. Виктор смотрел на реку и думал о своей прошлой и будущей жизни. И вдруг понял, что все вокруг и есть сказочное Беловодье.
Это все реки Сибири, бывающие иногда белыми от всплывающих из воды клочьев тумана. Это тайга, огромная и принимающая любого человека, который готов жить своими трудами и беречь ее, как мать.
Как же трудно осознать это и как труден путь к этому осознанию!
В поднимающемся тумане на другом берегу реки показался знакомый силуэт Седого волка. Повернув голову, он смотрел в сторону Виктора. И взгляд его подтверждал, что этот человек все делает правильно, что он нашел свое Беловодье.
Утром он отправился по заросшей тропе дальше в сосновый бор. Еще не прогретый солнцем, воздух вливался в легкие опьяняющей прохладной силой.
– Держись тропы и выйдешь к воде, должны же были скитники где-то ею запасаться, – посоветовал Федул.
Пройдя с километр, Виктор вышел в небольшую долинку, окруженную тремя горами. Она хорошо просматривалась с тропы, спускающейся вниз. Рядом с тропой была установлена скамья из половинки расколотой длинной чурки: видимо, здесь отдыхали монахи, поднимавшиеся в гору из долинки.
Виктор сел и осмотрелся. Вид отсюда был чудесный. Идеально круглая воронка, поросшая лесом, имела только один выход – через узкую ложбину. В ней и была протоптана тропа.
Со скамьи хорошо были видны три ручья, стекающие в небольшое озерцо, и четвертый, вытекающий из него и бегущий по ложбине, а потом теряющийся в том самом огромном моховом болоте, по которому они пришли.
Виктор сидел и слушал журчание ручейков, напоминающее разговор маленьких детей – с их неподдельным возбуждением и смехом. Этот веселый гомон не заглушали даже песни многочисленных птиц, слетевшихся в долинку.
И вдруг возле одного из ручьев Виктор вновь увидел Седого волка. Тот стоял и лакал воду, потом зашел в ручей, лег. И вода, омывая его, становилась белой, как молоко. Это молоко бежало дальше и, смешиваясь с водой других ручьев, делало озерцо мутноватым. Но вытекала вода из него уже совершенно прозрачная, видимо, как-то отстоявшись.
Волк поднялся на лапы и отряхнулся от воды. Тысячи серебряных капель разлетелись вокруг и заискрились, заиграли на солнце всеми цветами радуги. А волк повернул голову и посмотрел прямо в глаза Виктору. И тот узнал этот взгляд. Те же глаза, что и на иконе в скиту, смотрели на него. Виктор почувствовал, что они зовут его туда, где стоял волк, они говорят, чтобы он напился этой воды и искупался в ней.
Он направился к ручью. Волка там уже не было, но вода до сих пор текла беловатая, словно известковая. На вкус она была горьковатой, как настой рябины. Но, выпив несколько глотков из пригоршни, Виктор почувствовал, что ему хочется пить эту воду еще и еще.
Напившись, он прилег на берегу и стал смотреть в небо. Вдруг все поплыло перед глазами и тело стало содрогаться судорогами рвоты. Его буквально выворачивало наизнанку. Зато вместе с рвотой выходила из него вся та черная немочь, что съедала его клетки, грызла кости и давила на душу невыносимой тоской.
Виктор разделся догола и лег в ручей. Вода была прохладной и ласковой. Струи, журча, перекатывались через него, а он ловил их ртом и глотал. Наконец, выйдя из воды, он почувствовал себя необыкновенно бодрым, исчезла слабость и сосущая боль в теле. Какое-то новое ощущение своего присутствия в этом мире наполняло его. Он вдруг осознал родство с окружающими его деревьями, травой, цветами, птицами, что так радостно щебетали в кустах.
– Я живу! Я частичка этого мира, который нужен мне, а я ему. Я люблю этот мир! Люблю, люблю, люблю! – кричал Виктор в небо без единого облачка.
– Люблю, люблю, люблю... – отвечала ему эхом тайга.
Одевшись, Виктор спустился по ручью до озерца. Здесь у берега он тоже обнаружил скамью, а еще берестяной туес с ручками. Набрав в него вытекающей из озера воды, Виктор двинулся по тропе назад к скиту. Радостное настроение не покидало его, он совсем не чувствовал тяжести полного туеса, хотя раньше наверняка уже не раз остановился бы отдохнуть.
Придя в скит, Виктор увидел, что Федул по-прежнему сидит за книгами. Насвистывая, он стал готовить обед.
После обеда Федул вновь двинулся к книгам, но Виктор остановил его:
– Расскажи, что успел узнать о ските. Откуда здесь белая вода и что это за странный волк, что нас постоянно преследует?
– Я прочитал почти всю летопись скитников, но загадки твои она не раскрывает, хотя рассказывает о них. Я перескажу тебе все, что узнал из книги.
В 1906 году двенадцать старообрядцев с берегов реки Чулым отправились на поиски Беловодья. В их Назаровской волости в те времена было много староверческих деревень различных толков: беспоповцы и церковники, много было рябинового толка. И вот двенадцать человек были собраны от различных толкований и отправлены на поиски райского места на земле, где текут молочные реки и нет людских пороков, особенно самого страшного – зависти.
Путникам была дана икона, на которую молился еще Андрей Первозванный. Старики сказали молодым искателям, что сей образ Спасителя сам укажет им место для будущего переселения.
Переправившись через Енисей, будущие монахи-скитники пошли прямо на восток вдоль Ангары и пересекали множество рек, в нее впадающих. Однажды они встретили Седого волка, и тот стал сопровождать их. Много лет после они видели его, привыкли к нему, но никогда волк не подходил к людям близко.
Именно Седой волк привел их в небольшую долину с тремя ручьями, впадающими в озеро. Вода в ручьях была белой и необычайно вкусной, она лечила раны и язвы. Искатели решили поставить скит прямо в долине, но ночью многим из них было знамение, что скит нужно ставить восточнее.
Тогда они открыли лик иконы, пошли – и вот на этом самом месте, где мы сейчас находимся, образ засветился серебряным лунным светом. Здесь и поставили церковь-часовню.
Тайга в изобилии давала скитникам ягоды, орехи, в реках было полно рыбы; мясо они в пищу не употребляли, от любых болезней лечились водой из озера.
В 1908 году они стали свидетелями небесной катастрофы, названной после падением Тунгусского метеорита. Монах-иконописец запечатлел это событие: три шарика взрывают четвертый большой шар.
После этого взрыва в тайге вымерло много животных, в кочевых племенах тунгусов люди болели, покрывались язвами и умирали. У скитников тоже многие братья стали страдать от неизвестной болезни, что вошла в них с огненным светом от взрыва. Монахи лечились белой водой, купались в ней и пили – только это спасло их от смерти...
– Федул, я видел эти ручьи, видел волка, как он купался в них. После я сам долго лежал в белой воде и теперь чувствую себя заново родившимся, сильным и здоровым. Может, и меня вылечит эта вода?
– Конечно, ты непременно вылечишься. Ведь вылечила вода скитников, значит, и тебя вылечит. Мы задержимся здесь на неделю, на месяц, если нужно будет.
Прошло три дня. Виктор с утра уходил в долину, пил воду и купался в ней, Федул читал книги. На четвертый день он предложил Виктору остаться в скиту дня на четыре, пока он съездит домой.
– Тебе нужно продолжать лечение, а я не знаю, что делать с книгами и иконой. Везти с собой в деревню или оставить здесь? Съезжу и спрошу стариков, два дня туда и два обратно. Не забоишься один в тайге?
– Да вроде боятся здесь нечего, поезжай, ты правильно решил.
Через два дня после его отъезда Виктор вновь был на ручье. Он лежал в воде, когда услышал треск сучьев и сопенье пробирающегося сквозь кусты животного. Чуть выше по ручью на берег вышел огромный старый медведь. Он ковылял на трех лапах. Почуяв человека, зверь повернул голову в сторону Виктора. Его глаза слезились, и в них затаилась боль.
Подойдя к одежде человека, медведь обнюхал ее и, словно жалуясь на свое недомогание, дружелюбно заворчал. Потом двинулся ниже по ручью и улегся в него, найдя подходящую для себя яму.
Виктор все это время лежал в воде и даже не успел испугаться. Видя, что медведь тоже пришел лечиться и улегся в воде, довольно похрюкивая, он подумал: «И я, и медведь перед природой равны. Она дала нам жизнь и вот сейчас лечит нас, как мать лечит своих детей. Было бы неразумно драться и требовать от нее большего внимания к себе, доказывать ей, что я лучше другого ее ребенка. Медведь хорошо это понимает.
Жалость к другой живой душе рождает любовь. Любовь приходит через сострадание. «Она меня за муки полюбила, а я ее за состраданье к ним» – кто это сказал? Да, в общем-то, и неважно кто. Каждому человеку нужно до этого дойти своим умом и своей жизнью.
Вот говорят, что любовь человеку нужно прививать с детства. Может, это и верно, но разве любовь можно пересадить в душу простой прививкой? Взял некую сыворотку любви – и вот уже человек любит все и вся. Какой-то идиот получается...
Нет, наверное, любовь существует в каждом человеке со дня его создания. Мужчина и женщина, полюбив друг друга, соединив свои клетки, создают и нового человека, вложив в него свои частички любви. Значит, в каждом человеке есть любовь. Но почему тогда люди ненавидят друг друга, убивают себя и любовь, что живет в них? Самоубийство, убийство другого человека, убийство животного – все это убийство любви.
Если поверить, что Любовь есть Бог, то получается, что человек постоянно убивает в себе Бога.
Вся жизнь на земле – борьба Зла и Любви, а люди в этой борьбе носители той или иной силы. Вот только животные не участвуют в этой борьбе, их оберегает природа, от которой люди давно ушли.
А есть ли во мне любовь? Любил ли я кого-нибудь из людей? Да, любил отца, маму, а еще Юлию. Хотя с Юлией не все еще понятно. Если я ее любил за то, что она меня любила, то какая-то странная любовь получается. «Заплати налоги и спи спокойно»... От любви двух людей получается третий, а у нас на этот счет даже мыслей не возникало. Наверное, это была просто привязанность одного человека к другому, которая со временем исчезла. Она живет в своем мире, я – в своем».
Виктор не спеша поднялся из воды, оделся и пошел к тропе. Проходя мимо медведя, увидел, что тот лежит в воде, зажмурившись от удовольствия. На какое-то время глаза его открылись, глянули на человека и снова закрылись.
Через три дня вернулся Федул. С ним был его отец Савелий и еще один незнакомый старовер. Савелий обнял Виктора и молча погладил по голове.
– Виктор, знакомься, это Ксенофонт. Он теперь здесь в скиту жить будет, – сказал Федул. – Старики так решили: икону не трогать, а моления здесь проводить. Уже на Байкал своим сообщение отправили. Теперь сюда паломники из нашей веры приходить будут, может, кто и рядом отстроится, поселится жить.
Вечером в часовне мужчины-староверы проводили молебен. Виктору там находиться запрещалось, он сидел во дворе скита и смотрел на садившееся в тайгу солнце. На душе у него было спокойно, его переполняла уверенность в том, что все будет хорошо.
7.
Прошло больше недели. Виктор жил в новой деревне староверов. Он никак не мог привыкнуть к их обычаям, хотя уже понял, что все эти правила созданы поколениями, продуманы и направлены на сохранение не только веры, но и самой общины.
Однажды в разговоре с Савелием он упомянул о тополином толке, о стариках, что измывались в общине над единоверцами. Об этом он прочитал в книге «Черный тополь».
Всегда добродушный и спокойный, Савелий вдруг изменился, взгляд его стал стальным:
– Никогда больше не вспоминай тополевцев при мне! Отойти от веры может любой христианин, но если это встречается среди наших единоверцев, то, значит, живут они по наущению нечистого!
Виктор и сам видел, что у людей в деревне нет фанатизма в вере. Они жили, работали, отдыхали и веселились, а когда обращались к Богу с молитвой, то совсем без лицемерия. Это была часть их жизни. Точно так же перед началом строительства собственной избы молодые парни обращались к отцу: «Тятя, благослови меня на работу, попроси Всевышнего помочь мне». И это было естественно и буднично. Так жили их деды, отцы, и теперь их очередь прожить в правильном согласии свою жизнь.
Здешние дети были как любые другие дети – шустрые и непоседливые. Но эти ребятишки с малых лет понимали, что такое труд, старались помочь родителям. Даже в их среде лень высмеивалась, а труд не считался тягостью, был почитаем.
Почти все старики-староверы в свои молодые и зрелые годы работали «на власть» – кто лесником, многие штатными охотниками и рыбаками; почти все служили в армии, многие были фронтовиками и имели награды, но ни один из них не получал пенсию. Они отказывались от нее, искренне не понимая, почему государство должно их кормить в старости при живых детях.
Уважение к старикам было обязательным и опять-таки искренним. «Почитай отца своего и мать свою», – учили дети по древним книгам, и эта заповедь усваивалась ими беспрекословно, но органично.
Мать у староверов вообще считается самым родным человеком, все дети, невестки называют ее «маменькой», и авторитет ее непререкаем. Женщины у староверов рожают по десять и больше детей; когда старшие женятся или выходят замуж, младшие еще бегают под столом.
У Савелия старшие дети уже имели свои семьи и жили отдельными домами. Федул должен был осенью идти в армию и ждал этого с нетерпением, хотел получше узнать мир. По натуре своей он был очень любознательным, любил читать, особенно много знал из истории раскольничества. Это от него Виктор услышал о Никоне и протопопе Аввакуме, о том, что в детстве те вместе играли на одной улице, а после раскола церкви Никон сослал Аввакума в Братский острог на Ангару.
Федул решил срубить себе дом до своего призыва, чтобы сразу после армии привести в него жену. У него была невеста Софья; она приходилась ему родственницей в третьем колене, но невест в общине не хватало, и родители давно сговорились на их женитьбу.
Виктор жил у Савелия, спали они с Федулом в одной комнате, ел он за общим столом, но из своей посуды.
– Так заведено испокон веку, – рассказывал ему Федул. – Я читал, что, когда на Россию пришла чума, многие бояре, купцы несли своих детей в семьи старообрядцев: считали, что там их спасет Бог вместе с теми, кто не предал веру. Бывало, что сами они умирали, а дети выживали и становились староверами.
Жена Савелия Секлетея, женщина строгая и вечно занятая, к Виктору относилась доброжелательно и с жалостью, заставляла его выпивать каждое утро кружку парного молока, говоря, что оно победит любую хворь.
Мария, девушка на выданье, скромная, трудолюбивая, настоящая русская красавица с толстой косой по спине, помогала матери в домашней работе, приглядывала за младшими девчонками, обучала их шитью, грамоте. К Виктору она тоже относилась хорошо. От Марии он узнал многое о быте староверов. Например, питьевую воду в доме хранят только в «чистом ведре», и она всегда должна быть накрыта крышкой или просто положенными крест-накрест лучинками.
Домашняя утварь разделялась, как и посуда, на «чистую» и «нечистую». Баня считалась местом нечистым, стояла на отшибе у ручья, впадающего в речку; считалось, что в бане среди смываемых с тела грехов живут бесы. Поэтому нельзя заходить в нее с чистым ведром, для бани были свои ведра.
Полушутя Мария рассказывала Виктору, что старообрядческие женщины особенно чистоплотны: не вымыть посуду сразу после еды – такого просто не бывает.
– Ведь в грязной посуде и среди любой грязи заводятся бесы, которые нерадивую хозяйку ночью могут утащить за волосы к себе в пекло. Потому-то многие женщины у нас спят в платках, боятся бесов.
– Так легче посуду вымыть, чем спать в платке!
– Мыть все моют, а все одно боязно. А еще бесы любят тех женщин, что ругливые и подруг своих судят. Поэтому женщины у нас ведут себя прилично, не сплетничают и не судят других.
Часто к Марии забегала ее подруга – будущая жена Федула Софья. По характеру они сильно отличались: Мария – молчаливая и рассудительная, а Софья, наоборот, веселая, смешливая девушка.
– Ничего, замуж выйдешь, дети, хозяйство появятся – некогда будет веселиться. Я тоже в девках веселилась, – говорила ей Секлетея.
Софья часто подшучивала над Виктором, постоянно находя в нем что-то забавное.
– Виктор, а зачем ты бороду бреешь? Боишься, что на тебя девки смотреть будут?
Виктор, обычно неробкий с девушками, в таких случаях терялся, и тогда Федулу приходилось вступаться за него. Сам Федул вел себя с Софьей с добродушной насмешливостью, и та отвечала ему таким же легким отношением.
– Ты почему на нее смотришь как на сестру? Пора тебе в ней будущую жену увидеть, – говорила Секлетея сыну.
– С детства вместе, по-другому непривычно даже. Вот после армии приду – может, за то время и отвыкну от нее.
Через две недели Федул поехал в Иркутск в военкомат, с ним собрался и Виктор. Он хотел пройти обследование в онкологическом диспансере. За все дни после посещения старообрядческого скита он ни разу не испытал тех проявлений болезни, что мучили его раньше.
Проверив его анализы, врачи долго совещались и спорили. У Виктора не оказалось даже признаков лейкемии. Назначили повторное обследование через месяц. Виктор из Иркутска сразу позвонил маме, чтобы порадовать ее. Договорился, что через месяц позвонит снова, и выехал обратно в деревню.
Теперь, когда пришла уверенность в чудесном исцелении, Виктор стал думать о будущем. Спросил Савелия, можно ли остаться жить в их деревне.
– Живи. Если привыкнешь, то, может, примешь нашу веру, окрестим тебя в реке, а не обливательно в кадушке. Глядишь, и жену себе найдешь среди наших девушек, дом тебе поможем срубить.
И Виктор стал вживаться в новую для него, подаренную судьбой жизнь.
Он решил отрастить бороду.
Первой обратила на это внимание Софья:
– Ты что, бритву потерял?
– Нет, просто решил перейти в мужскую половину, а то некоторые меня с женщиной сравнивают.
– Так мужчина от женщины не только бородой отличается. Некоторые и бороду имеют, а впору им юбку носить.
– И какой же, по твоему мнению, должен быть мужчина?
– Во-первых, жену любить и своих детей, дом построить и землю вспахать, от веры нашей не отступаться и Бога любить – потому как через мужчину благодать в дом от Него идет.
– Тогда мне еще долго становиться мужчиной...
Прадед Софьи был беглый белогвардеец, принявший веру старообрядцев, и община скрывала его от красных. Дети переняли от него неприязнь к любой власти. Климент Онисимович, дед Софьи, не признавал никаких документов, считая их печатью нечистого, от призыва на фронт скрывался в тайге, туда же уходил, как только в деревне появлялся кто-то из официальных органов.
Сейчас он жил у старшего сына, отца Софьи. Было Клименту Онисимовичу уже за восемьдесят, но этот сухощавый подвижный старик еще вовсю старшинствовал в доме и выполнял многие обязанности по хозяйству.
Познакомившись с Виктором, он расспрашивал его о том, что творится в миру. Сам он, когда семья жила еще на Бирюсе, в Бурном, повидал несколько «изобретений Антихриста».
– Визор – самое отвратительное изобретение! – говорил он. – Там бесы двигаются и поют в ящике за стеклом. А еще холодильник: на улице жара, а в нем мороз. Разве это не бесы его там делают?
– Телевизор, конечно, дрянь, это уже многие поняли, через него промывка мозгов идет. Но вот холодильник – нужная вещь для людей, в нем можно хранить любые продукты от порчи, – пытался спорить Виктор.
– А ледник что, лень выкопать и льдом набить? Да в нем все лето рыба не портится. Молодые, конечно, привыкают к новому, а после трудно от него отказаться. Вот и мы когда-то на лодочные моторы перешли, тракторы, мотоциклы завели, но все одно бесы их двигают. Можно и бесов заставить на себя работать, только с молитвой нужно это делать... А ты, значит, в нашу веру решил податься?
– Решил, Климент Онисимович.
– Это ты правильно решил. Я за свою жизнь столько разных людей перевидал в наших общинах. У нас ведь как: не ужился человек с властью, не захотел ее законы на себя, как хомут, напяливать – побёг в тайгу. Бывало, и разбойников-уркаганов мы принимали. Некоторые из них людьми хорошими стали, семьи завели, а другие, жизни трудной испугавшись, в тюрьму возвращались. Бог – Он всем шанс на исправление дает.
Старообрядцы – это корень русского народа, его совесть и свобода. Уйдет такой русский мужик в самое необитаемое место, ковырнет в руку землицу, посмотрит, понюхает, оглядится и начнет избу рубить. А через несколько лет уже деревня там, детишки бегают, хлеб колосится.
Ты, парень, захаживай до нас, не стесняйся. Вижу я, что ты и Софьюшке по сердцу пришелся.
Работы летом в таежной деревне много, нужно к зиме основательно подготовиться. И дров запасти, и для скотины корма наготовить. И конечно, убрать урожай. В общем, рассиживаться праздно некогда. Но все же находят молодые парни и девки часок на то, чтобы посидеть где-нибудь и поговорить о своем.
Виктор, Федул, Мария и Софья сидели возле дома Савелия и смотрели на новый сруб, что уже подвели под стропила. Сруб белел своими бревнами в лучах заходящего солнца. Место для дома Федул выбрал на пригорке, и опускающееся солнце словно садилось в него.
– Федул, солнышко в твой новый дом в гости пришло, – сказала Мария.
– Может, и не мой дом будет, строим-то его вместе с Виктором. Вот найдет он себе жену, пока я в армии буду, и пусть занимает его. Главное, чтобы любовь в доме жила. Дом – он вроде человека: вот родился, как ребенок – белый, голенький, склизкий; потом взрослеть начнет, стены потемнеют, потрескаются, трещины, словно морщины, его украсят, и жить в нем будет не одно поколение. Я люблю дома, которые уже почти иструхли, а в них все одно хозяева живут, не оставляют родные стены. Не могу смотреть на покинутые еще крепкие дома: они как старики, которых бросили дети.
– Умный ты, Федул, и красиво говорить умеешь. Ты мне милее родного брата и про любовь правильно сказал: нужно, чтобы в доме дети от большой любви рождались, тогда и Богу это приятно будет, – сказала Софья.
Вот тогда впервые и подумал Виктор, что такое дом и семья, а главное, какая должна быть жена. Она должна любить мужа, как и он ее, и только от такой жены будут любимые дети. Он смотрел на Софью и представлял ее женой в своем доме.
Рядом сидела Мария, красавица и умница, но его притягивала Софья. Он испытывал к ней новое, неведомое прежде чувство. И было оно тревожное и близкое, радостное и волнующее. И потерять его было сродни потере жизни – то, что он уже знал.
Федул с Виктором еще раз побывали в Иркутске. Повторные анализы показали, что Виктор совершенно здоров. Потом они ходили по магазинам, покупая то, что им было заказано, а также подарки родным.
– Посоветуй: что мне купить Софье? – попросил Виктор друга. – Марии я купил бусы, какие она хотела, а что нравится твоей невесте?
– Купи ей платок на свой вкус, я думаю, она обрадуется, – ответил Федул.
Приехав домой, раздали подарки. Софья, получив платок от Виктора, растерялась, взяла его и убежала. Секлетея, переглянувшись с Марией, проворчала что-то и вышла в кухню. Вновь прибежала Софья, протянула Виктору поясок ручной работы и, покраснев, убежала.
– Вот и ладно все решилось! – сказал Федул.
– Что решилось? – спросил Виктор.
– Вы теперь с Софьей жених и невеста. По старорусскому обычаю парень дарит понравившейся девушке платок, покрывает ее волосы покровом, а девушка дарит парню пояс, чтобы он не был более распоясанным. Пояс символизирует круг, законченность, его боятся бесы, а еще он символ крепкой любящей семьи. Я рад за вас, Виктор, мне вы с Софьей как брат с сестрой. Но вот родители, наверное, будут недовольны...
Недовольными оказались только мать Софьи и Секлетея.
– Какая самовольная! Не слушать родителей – разве положено так?! – говорили они на семейном совете.
– Ты-то чего молчишь, ведь от твоего сына отказалась девка! – обратилась Секлетея к Савелию.
– Они оба мне сыновья, – ответил тот. – И если Федул решил все сам, значит, так оно правильно.
Последнее слово сказал Климент Онисимович:
– Мы предполагаем, а Бог располагает. Значит, так оно и должно быть. Любовь промеж них, и становиться на ее пути – грех большой. Будем играть свадьбу.
Прошло лето. Наступила в тайге золотая осень. Желтый лист, опадая, укрывал землю и потемневшие стога с сеном, золотя их в лучах осеннего солнца. Терявшие летний наряд деревья становились прозрачными и делали весь мир просторнее.
В деревне староверов тоже произошли изменения. Переехало сюда еще несколько семей. Строили дома старообрядцы с Байкала, прослышавшие о здешнем чудесном ските и Беловодье.
Федул уехал и уже прислал письмо с Тихого океана, где служил на подводной лодке.
Виктор с помощью Софьи обустраивал новый дом. Он принял водное крещение в реке и собирался съездить с будущей женой в Красноярск. Надеялся, что вместе у них получится уговорить маму переехать к ним в тайгу.
Виктор сидел на пороге своего нового дома и смотрел на реку. Рядом, прижавшись к нему, была Софья.
От воды зарождался туман, и она казалась белой, молочной. Виктор смотрел на реку и думал о своей прошлой и будущей жизни. И вдруг понял, что все вокруг и есть сказочное Беловодье.
Это все реки Сибири, бывающие иногда белыми от всплывающих из воды клочьев тумана. Это тайга, огромная и принимающая любого человека, который готов жить своими трудами и беречь ее, как мать.
Как же трудно осознать это и как труден путь к этому осознанию!
В поднимающемся тумане на другом берегу реки показался знакомый силуэт Седого волка. Повернув голову, он смотрел в сторону Виктора. И взгляд его подтверждал, что этот человек все делает правильно, что он нашел свое Беловодье.
Назад |