Старый голодный волк из последних сил, дрожа изможденным телом, одолел последний уступ. Впалые бока его ходуном ходили, из пасти тягуче сбегала голодная слюна. Еще там, внизу по тундровой долине, гнал он днем одинокого оленя. Гнал, но не догнал – не те уже силы. Ушел олень, юркнул в ущелье и как сквозь землю провалился. Волк чуял его запах, голод придавал ему силы. Весь день прошел в погоне, а на Севере он короток, как олений хвост: не успеет светило подняться над горизонтом, как тут же падает вспять, и снова в свои права вступает ее величество полярная ночь. И если над этой, богом забытой землей, не буйствует пурга – всю тундру, горные хребты, долины речек и озер заливает призрачный лунный свет. Ночами, в сильнейшие морозы, услышишь порой, глухие удары, подобные орудийной канонаде – это трещат скалы, не выдерживая лютого холода. Горе всему живому в такое глухозимье...
Всё зверьё, вся живность, что зимует тут, загодя запасают себе провиант; и только те, кому каждый день нужна парная, дразнящая свежей кровью пожива, гонят и гонят свои жертвы и днем, и ночью. И если повезет, тогда уж будет гарцевать над поверженной добычей, рвать ее клыками и когтями, набивать свою утробу впрок, урча от удовольствия и услады, озираясь по сторонам. Тут главное -не прозевать тех, кто горазд, примчаться на готовенькое. И в этом случае без схватки не обойтись. И победит тот, у кого крепкие лапы и грудь, остры и могучи клыки. Не даром говорится – волка ноги кормят.
Вот и этого волка много лет кормили ноги, а нынче – осечка получилась. Ушел олень. И теперь, страдая от неутоленного голода, мощный когда-то зверь, из последних сил задрав вверх крутолобую башку, завыл. Эхо волчьих рулад, многократно отражаясь от скал, падало в бездну каньона и гасло там. Тоска и страх голодной смерти были в этом жутком вое.
Ущелье и впрямь было мрачным: по бокам его отвесные скалы базальта в виде башен и пирамид призрачно глянцевели под лунным светом, а посредине его, разделяя ущелье пополам словно клинком, торчал горный останец – этакий идол, созданный природой. И в любое время года, будь то зима или лето, господствуют тут шквалистые ветры, словно сказочный дракон беспрестанно изрыгает из пасти своей эти вихри, и они, рассекаясь скалой, словно зубом в драконьей пасти, создают дьявольскую какофонию. Дурная слава ущелья кочевала из рода в род, из поколения в поколение. Пастухи оленей, охотники стороной обходили эти места. На вопрос: почему боятся, философски отвечали, посасывая трубку: «Злые духи живут, худой место, однако...»
Кто-то еще в незапамятные времена окрестил ущелье Зубом Дракона. Со временем название это перекочевало на карты геологов и летчиков.
Еще в школе Санька Беленький все прочитал в библиотеке о наших и зарубежных летчиках. А время -то было жёстким и трудным – послевоенные сороковые и пятидесятые годы... Долгими, зимними вечерами просиживал он с книжками при коптилке, приходилось беречь керосин. Запоем читал про Чкалова, Байдукова и Белякова, летчиках Севера Ляпидевского и Леваневского. И после окончания школы не было никакого сомнения, куда поступать, чему посвятить свою жизнь. Решил – пойду в летное училище. Ни отец, ни мать не перечили ему: раз хочет, если небо манит, пусть идет этой дорогой. Главное – чтобы дело по душе, тогда и жизнь будет в радость. Что-то в еще неокрепшей душе паренька из глухой сибирской деревушки тянуло в необжитые далекие северные широты.
Как-то еще в училище после полетов инструктор Сергей Левашов спросил Саньку: где бы он хотел летать после выписка? И тот, недолго думая, выпалил: «Только на Север, и чем дальше – тем лучше». Инструктор оценивающе скользнул взглядом по худощавой фигуре курсанта, хмыкнул: «А папу-маму не закричишь, когда морозы за пятьдесят и пурга с ног сшибает, а ? Не побоишься, парень? Это тебе, брат, не романы о Северах читать, сидя у теплой печки; на собственной шкуре придется испытать все прелести. И не один деньги не два. Ну, а коль уж решил, тогда дерзай. Вот послушай, что однажды поведал один знакомый геолог, вместе как-то отдыхали на юге. Так вот, он сказал: – Север – это капкан, попал – пропал. Ну не в полном смысле. Затягивает этот Север человека. Если он не хлюпик какой-то. Казалось бы, ну что там хорошего-то? Холодрыга, всё привозное за исключением рыбы да оленины. Ты думаешь, большая деньга держит? Ошибаешься. Это раньше так было, когда деньгу гребли лопатой. Выгребли все – остались одни лопаты. Так-то, будущий пилот ГВФ, Беленький. Одно могу сказать – романтики там непочатый край. И ещё: Север проверяет человека на прочность и порядочность. И тех, кто тащится туда за длинным рублём, из шкурных соображений, отрыгивает напрочь. Там, брат, живут и работают настоящие мужики. Для них дело и дружба – превыше всего. Попадешь туда – сам все поймёшь»,
После окончания училища Александр Беленький получил направление в Северо-Восточное Управление ГВФ. А в Управлении дали ему точку, которая и на карте-то еле приметна. Зам по кадрам, лысый в очках мужик, бывший лётчик, подписывая направление, внимателыю, поверх очков, окинул взглядом Беленького, причмокнул пухлыми губами
– Вижу, худоват ты, ну да ни хрена. Были бы кости, а мясо нарастет, как говаривала тетка моя, царство ей небесное. Пей в меру, юноша, если душа попросит. Ну, а с прекрасной половиной там напряженка. Раз-два и обчелся. Аборигенок советую обходить, неровен час, запросто на «конец» намотаешь. Ну, а коль уж приспичит, лети к нам в цивилизацию, тут и отойдёшь. Все усек? Вот тебе направление в отряд, билет на ближайший рейс. Мигом получи подъемные в бухгалтерии и дуй в порт. Смотри, не опоздай! А то тебе придется кантовать тут с недельку; там глядишь, и запуржит еще. Ну, счастливо! – Рукопожатие кадровика было сухим и теплым.
Окрыленный сбывшейся мечтой, Санька выскочил из управы. В кармане лежало направление в Авиаотряд, билет на самолет и скромная сумма подъёмных. Стояла на редкость в этих краях тихая морозная погода. Дышалось легко и радостно. И куда бы ни бросал свой взгляд молодой лётчик, всюду высились сопки, покрытые искрящимся на солнце чистейшим снегом; а далее виднелись горные хребты в сиреневой дымке... И небо было без единого облачка. Мимо, не спеша, прогуливались горожане, заходили в магазины, стояли просто так на тротуарах, наслаждаясь прекрасной погодой, чем-то делились между собой в разговорах, над чем-то похохатывали. Приметил Санька, что и здесь симпатичных девушек немало. Одним словом , город как город, каких большинство в России. И живут они каждый своей определенной жизнью, своими традициями.
Через пару часов Беленький вместе с пассажирами удобно расположился в кресле салона. Взревев турбинами, лайнер оторвался от бетонки и взял курс дальше, на север...
-2-
В отряде его никто не встретил. Вахтерша, сухонькая старушка, на вопрос: где начальство, ответила, что все ушли на обед и милостиво разрешила Саньке подождать на стареньком диване. Жарко топилась печь.
– Ты, касатик, давай поближе садись к печке, да разуйся – ноги -то, поди, задубели в ботиночках-то?
Санька быстро разулся, подвинулся ближе к печке приятная истома наполнила все его существо, даже в дрему кинуло. Благодать!
Где-то через полчаса хлопнула входная дверь, и вмести с клубами морозного пара ввалилась фигура в летной форме. Стряхнув с себя снег, а пуржило изрядно, вошедший уставился на Саньку.
– Кто таков, откуда ? – и с ходу протянул руку.
Санька, как и положено, вскочил с дивана и начал было рапортовать о прибытии. Вошедший перебил его:
– Ты, давай, вначале обуйся, а доложишься у меня в кабинете. Командир отряда я, Заботин. Петром Афанасьевичем зовут, – представился он, пока шли по коридору, – садись парень, ты теперь дома, путешествие твое закончилось. Так что, с прибытием тебя.
Санька присел у стола на скрипучий стул, протянул командиру документы. Внимательно просмотрев их, Заботин одобрительно крякнул, прочитав в характеристике: – пилотирует уверенно, летать любит. Не спеша, добыл из кармана початую пачку «Беломора», протянул Беленькому:
– Куришь?
– Нет пока.
– Ну и молодец, начинать не советую. А я вот нет-нет, да и побалуюсь при случае. Так, Александр, будем работать теперь вместе, покорять бескрайние просторы Севера, как пишут в газетах. Сам по желанию двинул сюда, или по распределению? – Узнав, что новоиспеченный пилот по собственному желанию выбрал эти богом забытые места, глубоко затянулся «беломориной», выпустил носом голубоватые струйки дыма:
– Что хочу тебе сказать, Александр. Можно летать и летают. И неплохо летают: и на благодатном юге, и в Прибалтике наши братья пилоты. Но вот на Севера не очень-то рвутся, особенно молодёжь. Скажу прямо – работа и жизнь тут мёдом не покажутся. Север, он и есть – Север: десять месяцев зима, остальное – лето...Так-то, браток. Ну, сам поймёшь со временем, что к чему. Теперь, значит, так – иди в общежитие, коменданта я предупредил, покажет тебе койку. Потом – на склад, получишь всё по довольствию. А с утра и начнём.
-3-
Утром, ни свет, ни заря, Санька был на ногах. Побрился, умылся, облачился в новую, с иголочки лётную форму, притопнул унтом и рванул в столовую. Быстренько проглотил завтрак и бегом в штаб. Пока бежал, почувствовал, как дубеет лицо от морозного ветра. Змеилась поземка. В штабе ждал его лётчик, в такой же меховой форме. " Квадрат"-с ходу окрестил пилота Санька. И было почему: с дивана поднялся кряжистый мужик с широко поставленными серыми глазами и располагающей улыбкой. Во всей его фигуре чувствовалась недюжинная сила. Про таких говорят обычно: что вдоль, что поперёк. Пилот вприщур посмотрел внимательно Саньке в глаза:
– Будем знакомы, – пожал руку, – Загородный Аркадий – твой наставник. Оценивающим взглядом скользнул по фигуре молодого пилота, усмехнулся:
– Готов? Ну, тогда вперёд, к машине. Покажешь мне, чему вас там научили.
И начались для Саньки лётные будни. Поначалу не очень-то нравилась ему придирки командира: это не так сделал, здесь поспешил, тут тянешь резину. И того, чему научили его лётчики-инструкторы в училище на практической работе, в условиях Крайнего Севера оказалось, ох как маловато! Приходилось, порой, стиснув зубы, не подавать виду командиру, что тебе всё это – поперёк души.. И только спустя годы, будучи командиром современного лайнера, тысячу раз мысленно благодарил своего северного наставника.
– Запомни раз и навсегда, Александр, простую истину, – говаривал Аркадий, – в авиации нет мелочей. Все инструкции и наставления писаны кровью наших коллег-пилотову. Сечёшь? Ну и лады тогда. И ещё: садишься за штурвал – все оставляй за бортом; в полете только ты и машина, – немного подумав, добавил, – и небо. Помнишь, как в песне? Небо наш, небо – наш родимый дом... Точно сказано, в «десятку». Согласен? То-то же.
-4-
Мерно работал двигатель на малых оборотах. АН-2, готовый к полёту, стоял недалеко от взлётной полосы. Мимо прогрохотала снегоуборочная машина, и водитель, оттопырив большой палец, промаячил второму пилоту Беленькому – полоса готова к работе. Кивнув в ответ, понял мол, Санька пнул пустую банку из-под сгущенки в сторону пса.
Тот с ходу схватил ее пастью, аж зубы клацнули, понёс хозяину. Лётчик почесал его за ухом, потрепал холку и пёс, чувствуя привязанность хозяина, благодарно лизнул его щеку, развернулся и рванул к коптёрке, ближе к теплу.
Как-то в прошлом году, зимой в пургу, возвращался Санька в общежитие от знакомой медички. Хоть и одет был тепло: в меховую лётную куртку, на ногах унты, однако, пронизывающий ветер пробирал, порой, до костей, приходилось поворачиваться к ветру то спиной, то боком. Идти задом наперед. И вот, в какой-то момент, послышался Саньке скулёж собачий. Сделав шаг к обочине, увидел, как у сугроба зашевелился темный комочек – щенок! Быстренько сбросил перчатки, сгрёб дрожащее пушистое тельце, сунул за пазуху и бегом ,к теплу.
– Ух, ты! Вот это находка! Сей момент мы тебя отогреем, напоим и накормим. Рванув на себя промерзшую входную дверь общаги, Беленький махом проскочил мимо коменданта к своей комнатенке. – Приспичило парня по всем данным, чуть с ног не сбил-подумал тот. Не раздеваясь, Санька извлек из-за пазухи тёплый пушистый комочек – на него уставилась пара любопытных глазёнок-бусинок. Щенок ткнулся прохладным носишком в щёку пилота и осторожно лизнул его.
– Ну, вот и добре. Знакомство, можно сказать, состоялось.
Так и прижился песику Саньки.
Полоса готова, можно и лететь уже. Что-то командир долго не показывается с «каланчи», все погоду уточняет по маршруту- ходил Беленький вокруг самолета, пиная комья снега.
...Всю неделю бесновалась пурга – свету белого не видать. Машины 'прочно, в этом случае, принайтовываются штормовыми тросами к якорям, для надёжности. Всяко бывало порой... Старожилы рассказывали, как однажды, во время сильнейшей пурги, сорвало с крепежа один из АНов, приподняло его, хряснуло и поволокло по тундре, А когда отбушевала стихия, нашли его в полутора верстах : винт искорёжен, от плоскостей оста¬лись одни лохмотья. С Севером не шутят, тут нет мелочей...
Ага, командир идет. И почему-то с фельдшером. Что-то тут не то, неужто изменили задание? Ладно – ждем, гадать не будем." Переминаясь с ноги на ногу, поджидал Санька командира.
– Такие дела, второй. Срочно летим по санзаданию в урочище Усть-Хор.
– А что стряслось-то, командир?
– Да уж, стряслось, хуже не придумаешь. – Аркадий озабоченно бросил взгляд на горизонт, – тот был чист, ни облачка!... Бездонная голубизна неба, видимость – «миллион на миллион», как говорят пилоты. Так уж бывает на Севере: после неистовой пурги устанавливается благодатная погода. Одним словом – летай и летай.
– Егерь тамошний – Михалыч, пострадал. Да ты его знаешь, Саня, прошлым летом мы у него куковали из-за погоды, ещё на харьгузов нас водил. Ну вот, вчера вечером возвращался егерь из обхода, и в одном из распадков напал на него медведь. Шатун оказался. Все мишки давно уже спят, а этому залечь что-то помешало. Ну и напал на Михалыча сзади, из-за валежины: знать, подкарауливал его. И от неминуемой смерти спасла егеря
его лайка Найда, верная спутница и помощница. Шатун тот ударом лапы перешиб собаке хребтину. Благо, что Михалыч успел сбросить лыжи, а вот
выстрелить из карабина не успел. Навалился на него шатун, полоснул когтями по боку. Все же Михалыч успел выхватить нож с пояса, пару раз ударил в брюхо зверю – и кишки вон. Так-то. И погиб бы егерь под тушей медведя, не окажись в ту пору поблизости геологи. Как раз шли они по его путику за провиантом на кордон, ну и натолкнулись на нега Еле, говорят, вызволили Михалыча из-под медведя, здоровущий был зверюга. Соорудили носилки и принесли раненого на кордон. Много крови потерял, бок-то разворочен. Сразу наложили плотную повязку. С ним там отхаживается сейчас жёнка его, Таисия. Всё это передал по рации начальник геологического отряда. И вылетаем немедля – надо спасать Михалыча, срочно вывезти сюда, в нашу больницу. Всё, летим!
– Всё в норме, командир, машина к вылету готова. – Санька проскочил вперед, помог фельдшеру подняться в самолет, устроил её на откидное сиденье.
– Командир, смотри-ка!
– Ты чего? – Аркадий уставился на второго пилота.
– Да не на меня, взгляни на нашу каптёрку, – и Санька кивнул в сторону капонира, – там, мелко перебирая лапами по снегу, торчал Санькин пёс по кличке Шаман. И эту кликуху в своё время дал хозяин. Как говорили лётчики – кличка заслуженная. Дело в том, что этот щенок имел удивительную способность. Мистика какая-то. Чем, какими такими датчиками определял он приближение ненастья – одному богу известно. При ясной погоде, при пол¬ном штиле, во время собачьих игр, Шаман вдруг замирал на месте, задирал морду, судорожно нюхал воздух, а уши его при этом работали словно локаторы. После такой «настройки» пес стоял не шелохнувшись. Только кончик хвоста мелко подрагивал... Не проходило и полусуток, как с той стороны, куда обращал свой нос Шаман, стремительно начинала приближаться пурга. Не раз и не два летчики были свидетелями: "метео" выдавало погоду на «ять», летай – не хочу. И ничто не предвещало ненастья. И улетали экипажи по заданиям. А спустя какое-то время, резко менялась обстановка: нехотя наползала сумоть-пелена, затягивала кисеёй ясное небо, крепчал ветер и начиналась карусель, пурга...
И вот тут-то порой, «катанут бочку» на метеослужбу: такие-рассякие, что за спецы! Вот Шаман – это спец, с ним братцы, надо контачить. Так полушутя, полусерьезно, ворчали пилоты. А диспетчерам по движению приходилось изрядно попотеть: всем бортам обеспечить посадку на запасных аэродромах, а запасных-то кот наплакал; и у каждого своя, так сказать, прелесть: то скалы мешают на глиссаде снижения, чуть зевнул – и посыпался в тартарары; то боковой такой, что приходится садиться поперек полосы, а это не всегда кончается благополучно... А что делать? И рисковали, и садились... В таких случаях и проявляется характер и мастерство командира экипажа: быстро, без дёрганья оценить обстановку и принять единственно верное решение.
-5-
Санька привычно убрал стремянку, захлопнул дверцу. Фельдшер Наталья Алексеевна, всё никак не могла устроиться на откидной скамейке, всё ерзала туда-сюда. Смекнув, что скамья-то холодная, лётчик постелил самолетный чехол.
– Вот спасибо тебе, сынок, теперь-то не окочурюсь небось, лететь-то долго?
– За час доберемся. Ну, все вроде бы. Теперь теплее вам на чехлах? Тогда поехали
Беленький прошёл в пилотскую, привычно занял правое кресло второго пилота. Получив разрешение на взлет, АН-2 легко оторвался от полосы и взял курс на Усть-Хор.
- Надо же было так угораздить Михалычу, черт возьми-то. И мужик-то могутный, да зверь оказался хитрее и коварнее. Шатун и есть шатун, с ним шутки плохи. Ладно, сейчас доберемся до кордона и в обратный путь, в районную больницу. Там и починят Михалыча, уверен. Главное, чтобы погода не подвела, – Аркадий взглянул направо, налево. Горизонт был чист и ничто не предвещало ненастья...
– Ну что, второй, когда пропивать-то тебя будем? Ей богу, душа праздника просит. Да и хватит тебе, Саня, холостяковать. Нина – деваха самостоятельная, не вертихвостка какая-нибудь, себя блюдёт и в медпункте всегда полный ажур. И тебе подстать, что лицом, что фигурой – загляденье. Эх, сбросить бы мне годики-годочки, уж я бы не зевал. Смотри, не проворонь свою судьбу. Видел, наверно, какие ухари – геологи прикатывают в поселок, умыкнут – и глазом не успеешь моргнуть. Такой вот монолог выдал командир, поглядывая на Беленького. Санька то краснел, то бледнел! «Что-то сегодня Аркадия на лирику потянуло, с чего бы?»
– А мы, командир, с Ниной решили: как только введусь командиром, -тут же и закатим свадьбу.
– Вот это по-мужски, все верно, Александр. А то с кем ни встретишься, всё пытают: когда твой второй окольцуется? В таком случае, всей лётной братией нагрянем, эх и гульнем!
Под крылом проплывала, слепящая белизной после пурги, тундра, аж глаза резало надели очки-светофильтры. Справа по курсу в голубоватой дымке виднелись горные кряжи, переходящие в тундровую низменность. Промелькнуло видением стойбище оленеводов в две яранги, недалеко пасущееся стадо, два пастуха с собаками. Завидев самолет, приветливо замахали руками. Самолёт или вертолёт, без разницы – для чукчей всегда событие, всегда праздник. Гостеприимен и доверчив этот северный народ. Если уж ты, волею случая, попадёшь к ним, то будь уверен – тебе будет оказана честь, как самому дорогому гостю.
Промелькнул кордон егеря, стожок сена у подворья. Самолёт, сделав разворот, пошёл на посадку. В зимнее время взлетно-посадочной полосой служило озеро – идеальная площадка! На берегу озера их ожидала собачья упряжка. На нартах лежал, укутанный в ватное одеяло и в волчью доху, раненый егерь. Сбочь на нартах сидела его Таисия, подтыкая одеяло под бока, чтобы не поддувало.
– Ты давай там, Михалыч, поправляйся скорее; вон, видишь, сам Аркадий прилетел за тобой. За меня не беспокойся, я тут сама справлюсь, всё путём будет,- приговаривала Таисия, украдкой смахивая слезу, вглядывалась в бледное бородатое лицо Михалыча. Тот только согласно прикрывал глаза. Быстро подрулили вплотную к нартам. Открылась самолётная дверца, Санька помог фельдшерице спуститься по стремянке.
Та проверила пульс больного, сделала укол со стимулятором и Михалыча, не мешкая, занесли на носилках в салон.
- Ты давай, Михалыч, не горюй, потерпи немножко. Ничего, брат, мы тебя мигом доставим в район, там починят и всё будет в порядке. Терпи, казак, атаманом будешь! – Командир подмигнул егерю,- а летом жди в гости. Прихвачу сынишку – и к тебе, на рыбалку. Тут места-то у вас благодатные. Санька захлопнул дверцу. Взревел двигатель, самолёт запрыгал по снежным застругам, взлетел. У нарты всё ещё стояла Таисия и махала рукой улетающим.
В наушниках стрекотало, сыпало морзянкой, слышались переговоры экипажей с землей – эфир жил своей обычной жизнью. Сразу после взлета командир экипажа Аркадий Загородный доложил на базу: взял на борт тяжелобольного. Добавил – срочно требуется хирургическая операция, больной потерял много крови, жизнь поддерживается уколами.
– Всем бортам! В связи с циклоном следовать на запасные. Повторяю...
– Тьфу ты, мать твою! Какой запасной? Они что, очумели там? Другим – да, а нам-то? Нам в больницу надо, в хирургию. А на всех запасных в лучшем случае есть амбулатория. Так что, как ни крути, а садиться надо на базе, на свой аэродром, – рассуждал командир, – Ну, гадство, ну непруха сегодня. Недаром Шаман гарцевал перед вылетом-то, чуял, стервец, непогодь.
А между тем, прямо по курсу обстановка резко менялась к худшему: с
северо-востока нехотя наползала белесая муть, горизонт медленно, но уверенно заволакивало...
– Вот такие пироги, Саня. Давай-ка быстренько в салон, узнай, как там
Михалыч? – Аркадий взглянул на бортовые часы: время связи.
Спустя минуту Санька вернулся:
– Плохи дела, командир. Фельдшер опять только что сделала укол. Состояние тяжелое, – скороговоркой доложил второй. Плюхнулся в кресло,
надел наушники
– Понял тебя, второй, – и в эфир: «Рапан» – борту 67342! Доложите обстановку.
– Я борт 67342. Повторяю, состояние больного тяжёлое. Нужна срочная операция. Принимаю решение – сажусь на свой аэродром. Прохожу траверзом сопку Пастухова.
– Борт 67342 , я – «Рапан», – это уже голос Заботина командира отряда. – Мы закрылись, уходи на запасной!
– «Рапан», Афанасьевич еще раз повторяю – на борту тяжело больной, необходима срочная операция, иначе – каюк. Аркадий до боли сжал челюсти. – Ситуёвина, мать её... Понял тебя, борт 67342. Ну и ты пойми, нет минимума, как у тебя с топливом? – Только до базы? – Понял тебя. Через пять минут на связь. Жду твоего решения. Все. Конец связи.
-7-
Земля просматривалась расплывчато, словно через матовое стекло.
–Сань, иди в салон, вдвоём с фельдшером хорошенько закрепите носилки с Михалычем. Фельдшеру скажи, чтобы не волновалась, крепче держалась. Успокой ее, все будет в порядке, иди.- Командир с беспокойством поглядывал на приборную доску: топлива оставалось только до базы. «Всё, решено. Идем на базу и только туда. Заботин говорит – нет минимума. Ну что ж, так оно и есть, раз говорит. Значит, базовая ВПП отпадает. Так... А что остается? Остается одно – садиться на марь, как тогда с Заботиным. Другого не дано. Выбора нет. Ну, в прошлый-то раз сели, сядем и нынче. Надо только второго подготовить чисто психологически. Парень крепкий и тем не менее...»
Аркадий еще и еще раз прокручивал в памяти, тот незабываемый полет десятилетней давности. Тогда он летал вторым пилотом у Заботина. И попали они тогда в ситуацию, как две капли воды схожую с сегодняшней. Разница в одном: везли они в тот раз золотодобычу с прииска в район. Драгметалл сопровождали двое охранников. Тогда они вполне могли уйти на запасной – базовый аэродром закрылся по метеоусловиям. Кто уж тогда был виновен в случившимся – понять трудно: или прошляпила метеослужба, или
ещё кто. Факт остаётся фактом: к моменту оповещения экипажа о закрытии базового аэродрома, самолёт уже прошел «точку возврата». Выбора не было. Пришлось смертельно рисковать – идти на посадку по ущелью «Зуб Дракона) на марь. Ну и натерпелся тогда страху Аркадий : казалось, вот сейчас самолет врежется в скалу – «Зуб».