Дневник читателя (Встреча-онлайн с известным литературным критиком Вячеславом Лютым (г.Воронеж) на сайте «Российский писатель». Ответы на вопросы.) Подготовил С. Донбай
Григорию Блехману. (…)Вы тонко чувствуете многие нюансы в стихах поэтов, о которых я пишу. И угадали приметы «кухни», которая сложилась у меня в работе над поэзией. Дело в том, что критика поэзии и критика прозы являются разными жанрами не только в связи с литературным предметом, который я пытаюсь понять. Прозу важно прочесть внимательно и уловить авторские акценты и мимолетные приметы событий и героев, что поможет осознать и сюжет произведения, и авторский замысел в целом. В поэзии роль интуиции огромна не только для стихотворца, но и для его читателя, вооруженного критическим инструментарием. Поэтому в последнем случае так важно для критика реагировать на реальность подобно тому поэту, который занимает его ум сейчас, быть похожим на него психологически и нравственно. В какой-то мере это напоминает вживание в роль актера. Процесс комментирования книги или цикла стихотворений поэта выполняет такую задачу. Он весьма трудоемок, поскольку каждое стихотворение должно восприниматься как микромир, как психологическое облако, как пространство, в котором есть много степеней свободы, но автором взяты только те и те, а остальные не исчезли, но как бы «мерцают» в отдалении. В день много стихотворений подобным образом не прочтешь, потому что объем чувствования очень велик, и он душой критика должен быть усвоен. Так в сознании формируется голос автора, который звучит еще долго после того, как работа над статьей о поэте завершена. То есть остается «послесвечение», которое мешает мне приступить к следующей работе. Невозможно слышать голос одного поэта и размышлять над стихами другого. Эхо должно затихнуть. Только тогда ты в состоянии воспринять звучание и смысл какой-то иной песни. (…)
Светлане Демченко. (…)все дело в том, что реализм в последние десятилетия находится в неравных условиях сравнительно с иными литературными течениями. Вы могли это видеть, когда формировались писательские делегации для присутствия во Франции – кажется, на книжной ярмарке или на Днях России. Юркие чиновники вручили президенту пачку книг Акунина – якобы наиболее востребованного писателя российской современности. Бойкий беллетрист с отточенной способностью лукавить там, где это необходимо лично ему или его либеральному лобби, оказывается для телезрителя главным писателем страны. А остальных как будто не существует – ни Крупина, ни Галактионовой, ни Краснова, ни Сычёвой... Так формируется приоритетный литературный ряд, в который помещают Сорокина, Быкова, Минаева и еще многих других работников скрипучего пера и интеллектуального топора. И у читателя газет и телезрителя исподволь складывается впечатление: реализм сдает свои позиции, веселые «игры в дочки-матери на деньги» сегодня пользуются популярностью у большинства любителей литературы. Но ведь это не так. Просто издатели в предшествующие два десятилетия были однозначно сориентированы на творческую «плесень» и поставляли ее в промышленных масштабах. Горлопаны трубили в радиорупор, газетные обозреватели, будто собаки в сквере, отмечали каждый пошлый и русофобский кустик и поворачивались затылком ко всему значимому и серьезному. Грязноватая ирония по отношению к вещам первостепенным – детству, материнству, родине, родной истории стала правилом «хорошего» тона в этих «салонах Анны Павловны Шерер». А слова правды и любви, слезы боли и горечи, радостный смех и прозрачный утренний свет над русским простором оказались в изгнании, были удалены из зоны прямого доступа.(…)
Точно так же мы не найдем замечательных исторических и жанровых художников-реалистов в живописи, если станем просматривать сетку передач телеканала «Культура». Но очередную пошлую поделку в рамках московского или венецианского биеннале зрителю представят непременно. Именно потому мы должны поддерживать то, что нам дорого, что мы любим, без чего наша жизнь не имеет смысла. Нужно искать эти вещи и слова везде, практически интуитивно – так заболевший или раненый зверь находит целебную траву и восстанавливает свои силы.
А уязвимое положение реализма, о котором Вы говорите, есть только видимость. Хотя бы по той причине, что все иные формы изображения реальности дают только эмблему – в достаточной степени плоское отражение объемного мира, в котором мы живем и который желаем понять – в полноте его черт, в глубине и противоречивости его содержания.
Олегу Кореновскому. (…)В самом общем виде можно сказать так: для писателей-либералов главной темой являются проблемы личности человека. Я говорю об этом в достаточно корректной форме, хотя реально огромное большинство произведений таких авторов подают «личность» как нечто неприятное и часто низкое. Самозабвенное копание в бытовом и сексуальном существовании своих героев употребление термина/квалификации «личность», по существу, не допускает. Нет здесь личности – только особи. Но это – в распространенной либеральной литературе плохого художественного качества. Хотя и человек культуры сегодня очень часто опускается в темные области что называется «нижней чакры», стараясь отыскать в происходящем глубокий смысл. У лучших авторов-либералов этого может и не быть, но определенно есть отрицание связи человека с родной землей, ее историей и духовных обязательств героя перед своим родом. Тут главный либеральный принцип: все, кроме эго – избыточно.
У патриотических по мировоззрению писателей практически всегда родовые и почвенные связи, так или иначе проявляются в произведении. То есть не с тобой все началось, и с твоим уходом все не закончится(…)
Такое разделение творческого подхода к реальности совсем не совпадает с принадлежностью того или иного автора к Союзу российских писателей или Союзу писателей России. Есть очень хорошие писатели в СРП и очень плохие в СПР. И наоборот. Тут жесткого «паспортного» прикрепления нет. Однако «российские писатели», по странности, в большинстве своем разделяют зауженный личностный взгляд на человека – даже не в декларациях своих, а в собственном писательском почерке. Иной взгляд на вещи в сообществе «российских писателей» редкость. Точно так же в произведениях членов СПР личностный эгоизм героев, который является продолжением внутреннего мира автора, есть исключение из художественного правила, хотя сам писатель вполне может быть человеком малоприятным.
Раньше считалось, что либералы, уделяя повышенное внимание форме сочинения, тем самым отличаются от почвенников, у которых формальная организация стиха или прозы незатейлива, а порой и примитивна. С течением времени такой взгляд на почвенников, освоивших все богатство творческих форм, иначе как тупым снобизмом и не назовешь. Просто формальный изыск у почвенника всегда поверяется искренностью повествования и потаенного разговора с читателем, и это вносит свои ограничения. Тогда как формализм без берегов есть свидетельство отсутствия твердой писательской руки. Отчасти напоминающее какое-то беспросветное творческое пьянство, где вместо очередного стакана – формальный изыск.
Что касается общих достоинств, они очевидны: у лучших писателей того и другого художественного лагеря нам важно ценить боль за человека, способность вызвать у читателя сопереживание по отношению к униженным и оскорбленным. И здесь проза Олега Павлова стоит рядом с произведениями Петра Краснова, а стихи Наиля Ишмухаметова не противоречат поэзии Светланы Сырневой.
Анне Арсеньевне Гребневой. (…)Вы спрашиваете о ценностном ряде писательских имен. Это почти всегда список хаотичный, в который всегда можно внести новое имя или упустить кого-то, чье творчество тебе дорого.
Тем не менее, среди поэтов нынешнего дня я выделяю несколько замечательных имен: в первую очередь, это Диана Кан и Светлана Сырнева. Я очень люблю их стихи и сам голос, который слышу, когда читаю поэтические строки. У Дианы Кан – поразительная пушкинская широта охвата жизни, у Светланы Сырневой – поистине лермонтовский драматизм в изображении русского бытия. Еще упомяну Евгения Семичева, Александра Нестругина, Юрия Перминова, Геннадия Ёмкина, Валерия Михайлова, Виктора Кирюшина, Анатолия Аврутина... Из ушедших – гениальный Юрий Кузнецов.
В прозе – Василий Киляков, который обладает удивительным чувством искренности, почитайте его записки и рассказы. Во многом он писатель чрезвычайно недооцененный: его печатают журналы, но полновесной книги до сих пор нет – так трудно сложилась его издательская судьба. А ведь начинал он в одно время с Олегом Павловым, на рубеже 1980-90-х. Еще – Владимир Крупин, Любовь Ковшова, Лидия Сычёва, Анна и Константин Смородины, Дмитрий Ермаков, Петр Краснов, Вера Галактионова... Несомненно – Валентин Распутин, фигура которого воплощает образ подлинного русского писателя наших дней. Из ушедших – Василий Белов.
Объективные причины изоляции наших лучших писателей заключены в самом процессе взросления-изменения российского государства в последние десятилетия. От телевидения они были категорически отлучены. Издатели (как правило, либералы с глазами-арифмометрами) печатали Акунина, Быкова, Улицкую, Довлатова, Остера... Встречи с читателями стали довольно редкими, тиражи книг – минимальными, и т.п.
И все же изменения в лучшую сторону уже видны. Надеюсь, что в ближайшие годы произойдет переформатирование нашего государства и культуры, высокое будет долгожданным и доступным, а низкая рука, испачканная в грязи, не сможет зачислить достоинство и правду в число архаичных и скучных понятий.
Андрею Тимофееву. (…)Высшее предназначение критики – в развертывании художественного пространства произведения, чтобы читатель понял, что здесь – все взаимосвязано. Малая деталь соприкасается с важнейшими сюжетными событиями, душевные движения героев не только такие, какими их выписал автор, но еще и другие – в плотном соприкосновении их с реальностью. Критик должен сказать о том, как устроено произведение, что в нем важно, а что – второстепенно, чему оно учит читателя, а в чем – враждебно ему.
В поэзии критика расшифровывает интуиции автора, показывает его связи с Богом и землей, искушения и стоицизм, в какой-то степени воспроизводит голос поэта в самом критическом рассуждении. Кроме того, критик должен владеть образным письмом, обладать живым слогом.
Определение «критик в высшем смысле» не очень удобно в применении его к тому или иному исследователю литературы. Могу только назвать имена тех критиков, которых мне интересно читать: Юрий Павлов, Капитолина Кокшенёва, Валентин Курбатов, Владимир Бондаренко, Александр Казинцев, Сергей Куняев... Из старшего поколения – Михаил Лобанов.
Игорю Пряхину. (…)Человек, взращенный вне человеческого общества, о нравственности понятия, разумеется, не имеет. Однако у него есть интуиции, которые порой поразительно напоминают наши нравственные законы.
У Битова в давней книге «Птицы, или Новые сведения о человеке» ворона, подравшись с соперницей, удерживала свой клюв лапой, дабы не нанести той смертельный удар – потому что они были одной крови, одного рода-племени. И таких интуиций можно найти немало. Нравственность человека обретена в процессе жизни: что-то появилось как следствие умозаключения, а что-то – в качестве непременного закона сосуществования. (...)
Ольге Присекиной. (…)семинары в Липках мне знакомы опосредованно: в них в разные годы принимали участие молодые поэты из Воронежа и Новокуйбышевска. Насколько я помню, то был семинар Сергея Куняева и Андрея Воронцова. Сергей Бударин (Новокуйбышевск) и Алексей Ряскин (Воронеж) не почувствовали себя ни изгоями, ни пластилином, из которого можно вылепить все, что заблагорассудится руководителям. Напротив, потом с удовольствием вспоминали об этом событии, очень важном для них.
Прежде, когда ведущие были исключительно «либеральной окраски», все было довольно кисло.(…)
В целом к наличию патриотического семинара на подобном творческом слете я отношусь одобрительно.
Лет восемь тому назад отличный воронежский прозаик Виктор Никитин был в Липках – и уехал оттуда с мутным осадком в душе, в полном соответствии с евангельским утверждением: не ходи, муж праведный, на собрание нечестивых.
Что касается меня, то я хорошо помню, что литературные семинары в Липках – детище фонда Сергея Филатова, которого после октября 1993-го стали называть «кровавый Сережа». Если посмотреть на липкинские семинары как на некое целое, то очевидно: эта школа создавалась для отбора и промывки мозгов способной молодежи. А традиционный семинар – только уступка времени и обстоятельствам. Я не верю в серьезность таланта, который прошел либеральную «полировку» в Липках: заданы не те координаты творчества, обозначены не те авторитеты, смешаны понятия о плохом и хорошем.
И все-таки нужно выходить на все площадки, где есть возможность говорить о настоящей русской литературе, несмотря на двусмысленные сопутствующие обстоятельства. Потому что серьезных предложений из хороших рук пока еще недостаточно.
Союз российских писателей закономерно отделился от Союза писателей России, уже хотя бы потому, что для «российских писателей» в их подавляющем большинстве слово «Россия» обозначает место пребывания, а не родную землю. Что и отражено именно в определении этих писателей, хотя в их числе есть много честных художников. То есть они в большей степени «писатели», нежели люди, впитавшие соки здешней почвы, и писательство для них – только умение, освобожденное от чувства долга. Но и там уже появляются совсем иные люди с правильно поставленной душой и верным нравственным чувством.(…)
Светлане Сырневой. (…)Я согласен с Вами: формалистические искания совсем не бесполезны для литературы. Исчерпав себя, они передают драгоценный опыт и умения реалистическому направлению, обогащают его оттенками, придают стилистике необходимую гибкость и способность отразить в искусстве слова новую реальность. Так было с футуризмом, акмеизмом (в огромной степени), символизмом. Другое дело, что, только появившись на свет, эти художественные течения стремятся сбросить реализм с корабля современности, да еще и подсунуть его под работающий корабельный винт... Это спор, который всегда выигрывается реализмом, от которого он только приобретает, поскольку вступает в тесный антагонистический контакт с соперником и перенимает его «боевые умения».
В молодой поэзии и прозе сегодня определенно возникают отголоски приемов литературы 20-х годов: ранний Заболоцкий, имажинисты, элементы футуризма. Порой заметно влияние Леонида Мартынова – как зрелого, так и первого периода его творчества. Интонации Бродского прошлись по новой поэзии, будто грипп-испанка, задушив множество дарований и подарив юным поэтам ложную мысль, что можно писать обо всем и всегда, сколь угодно подробно и бойко – стихотворная форма оправдает текст и обозначит его как поэзию. К сожалению, ясных классических по форме стихов у молодежи сейчас не много – я имею в виду выдающиеся произведения и твердое следование автора этой тропой. Хотелось бы видеть продолжателей Бунина, Блока, раз уж сложилась тенденция к новому освоению опыта первой четверти прошлого века.(…)
Ольге Суминой. (…)прежде всего, я хотел сказать об отсутствии счастья бытия у многих православных людей, которые погружены в смыслы – но не замечают самого́ радостного течения жизни. Осенью и зимой дыхание ее приглушено, в этом есть строгость, что важно осознавать, вслушиваясь в собственное сердце и православные поучения. Но ведь и пир лета, светлые обещания весны – удивительны. Да, аскеза имеет огромное значение – но только в случае духовного подвига. В миру ее отражением является просто скромность. А в это понятие без труда помещаются краски лета и любовное возрождение природы в период весны. Полноты бытия не хватает в суждениях многих православных писателей и поэтов. Потому что красота мира – Божий подарок, и не следует морщить лоб, пытаясь вписать ее в схему недавно постигнутых евангельских постулатов. Ведь «Евангелие» – Живая Весть. Именно такая нарочитая строгость не близка православному мирянину: его крест не столь тяжел, как у старца или монаха.(…)
Уже в праздничном восклицании «Христос Воскрес! Воистину Воскрес!» есть торжество сердца, радость тела, которому обещана вторая, иная жизнь в духовном измерении, есть упоение веры, которой дана Высшая Поддержка. Именно потому «весенняя и летняя радость есть часть православного одухотворенного календаря». Надеюсь, мое объяснение понятно, и я не «намудрил». Но примерно такой смысл и содержится в моей образной фразе из статьи о «Поэте и монахе» Юрия Кузнецова.
В отношении так называемых «православных писателей» я могу сказать только одно: не надо с энергией, достойной лучшего применения, воцерковлять литературу – это убьет ее. Литература исследует душу человека и его путь через чащи мира. В поле ее зрения непременно должны быть небеса, она вправе задумываться о духовном устройстве вселенной.
Однако сегодня появились «творческие люди», которые самостоятельно возложили на себя функции контроля за догматической верностью литературных произведений. Таких фигур в поле обсуждения поэзии Юрия Кузнецова довольно много. Они берут лекала домашнего производства с линиями, похожими на евангельские образцы, и, размахивая ими, «драконят» стихи поэта и уличают его читателей в том, что по жизни те идут неправильной походкой, смотрят не туда, говорят не так, рассуждают не по правилам. Однако притом сами могут отличаться злословием, вероломством, бесчувствием и рядом других качеств, о которых нужно сокрушенно говорить на исповеди. Я думаю, что такого понятия – «православные писатели» – сегодня в применении к художественной литературе, скорее всего, нет. А есть православные миряне, которые пишут рассказы и стихи с оглядкой на небеса и с чувством горечи за собственные прегрешения и несовершенства.
Василию Килякову. Дорогой Василий! Я с наслаждением читаю твои записки, проникнутые сердечной болью за русский мир, за все нестроения, которые нас сегодня окружают. Твои строки обладают редким по нынешним временам достоинством: когда ты говоришь о несовершенствах и трагедиях современности, в твоих строках почти всегда виден упрек самому себе – как же я допустил этот позор, это отчаяние, эти победы неправды над русской истиной. Виновник и потерпевший – вот образ твоего Иова, который возносит свой голос в сумрачные небеса. Тут есть оттенок покаяния, но и неутоленная жажда справедливости, которая так свойственна русскому человеку.
Я говорю об интонациях твоей прозы потому, что многие ее качества носят характер необходимых свойств отечественного писателя – к сожалению, почти всегда только чаемых свойств.
Как часто мы видим участие авторитетного писателя в судьбе автора до поры неизвестного, терзаемого обстоятельствами жизни? Ведь довольно редко, не правда ли...
Всегда ли мы можем отказаться от личной удачи ради общего дела? Ой, не всегда...