Все свои «телевизионные» годы я работала в детской редакции. Передачи для детей шли в эфир постоянно, для каждого возраста – свои. Надо сказать, без снисходительного отношения к ним как к чему-то второстепенному, не вполне серьёзному. Дети тогда не на словах считались «господствующим классом», многое имели. И нам, журналистам, было о чём рассказывать: Дворцы пионеров и детского творчества, кружки на любой вкус, спортивные секции для всех возрастов, загородные лагеря и туристские клубы, детские театры и студии, смотры, конкурсы, фестивали школьной самодеятельности. Мы старались ничего не упустить, обо всём рассказать, всё показать. Всюду ездили, снимали. И в студии ребятня клубилась постоянно: то хор или драмкружок со спектаклем, то юные танцоры или гимнасты.
У нас даже свой детский телетеатр был. Его организовала и много лет вела легендарная «баба Вера» – режиссёр Вера Владимировна Снегирева. телетеатр был. Его организовала и много лет вела наша неугомонная «баба Вера» – режиссёр Вера Владимировна Снегирева.
В эфир шли не только развлекательные, познавательные, учебные передачи. Мы старались вести с ребятами доверительный разговор обо всём на свете: о добре и зле, жестокости и чуткости, смелости и трусости, трудолюбии и иждивенчестве, о творчестве, любознательности, духовности. К нам в детские передачи охотно приходили люди самые разные, порою – очень известные и авторитетные: герои войны и труда, писатели, поэты, артисты, прославленные спортсмены.
Юные зрители – аудитория благодатная и благодарная. Их письма-отклики на иную передачу порою приносили в редакцию мешками. Иногда приходили посылки, среди них немало – по-настоящему трогательных: с лекарством для заболевшего слонёнка из увиденного по телевизору мультика или самолично связанным шарфиком для бедной сироты Алёнушки из сказки.
Убеждена: оградительно-спасительная для общества и, как оказалось, очень хрупкая конструкция под названием «нравственность» начала разрушаться в тот день, когда решили упразднить детские радио – и телепередачи, фильмы, спектакли. Нас перестало интересовать, какими они вырастут, наши дети, что будет в их душах, и сохранятся ли эти души вообще. В результате получили то, что имеем. Слава Богу, это случилось, когда меня на телевидении уже не было. (С другой стороны, уберёг Бог от телевидения нынешнего. Могла ведь и вляпаться!)
А тогда я работала с упоением. Всюду выискивала и представляла в своих передачах самых-самых: умных, умелых, певучих, прыгучих. Моталась в этих поисках по всему Кузбассу – и по большим городам, и по самым дальним его уголкам.
Мало-помалу избавлялась от своего радиошного порока – восприятию мира только через звук, наконец-то по-настоящему включила и зрение. Постепенно становилась человеком телевизионным. Окончательно же поняла, что перешла в разряд «хомотеле», – когда начала…видеть телевизионные сны. То есть за ночь успевала в деталях рассмотреть свою будущую передачу целиком, от самого первого кадра и до последнего.
Так, перед очередным Днём Победы, когда мучительно искала, что бы сделать такого невсегдашнего, свежего, приснилось мне неоглядное цветущее ромашковое поле, трудно идущий по нему одноногий инвалид на протезе и маленькая девчушка в венке из ромашек, которая протягивает ему свою ручонку, чтобы помочь перешагнуть через ручей на пути. Так родился сценарий фильма «Ромашки», который потом не раз представлял нашу студию на различных смотрах и фестивалях.
И с, так сказать, «вещего сна» берёт начало моя главная работа на телевидении. Придя как-то от начальства, Минухина обречённо объявила: «Придётся делать передачу к Дню пограничника. При этом почему-то посмотрела на меня. Я фыркнула: «С чего вдруг? До границы отсюда – как до Луны. И – никаких тебе пограничников в обозримом пространстве». – «Надо! – твёрдо повторила Валя и уже конкретно только мне: – Сценарий принесёшь завтра, не позже обеда».
Я была, что называется, в полном шоке. Про пограничников знала, пожалуй, только строчку из доисторической песни: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки». Правда, к тому времени мне уже самой не раз доводилось пересекать границу. Но не станешь же ребятне живописать, как там дяди в форме придирчиво, чуть не на вкус, проверяют твои документы и брезгливо перетряхивают вещи в чемодане. Нет, эта сценка –исключительно для взрослых. А вот как ребятишкам-то, как им объяснить про эту самую границу? Чтоб и ясно-понятно было, и не скучно. Будто не взрослые дяди-тёти рассказывают, а один из них, как он вот её понимает-представляет. А, интересно, как он может границу эту самую представлять? Знать бы, да как угадаешь?..
Предвидя бессонную ночь над пустым листом бумаги, решаю предварительно пару часиков подремать. Однако сразу безудержно проваливаюсь в сон и даже вроде в какое-то другое измерение. И там, в поглотившем меня сне, всё вижу отчётливо, в деталях. Глухой высоченный забор с размашистой надписью крупно: «Граница» и огромным висячим замком. В проломе – злобная хитрая физиономия в чёрных очках, на шее – табличка: «Шпион». Он злорадно потирает руки, увидев неподалёку безмятежно играющих ребятишек. Однако один из них – мальчишка в старенькой дедовской фуражке пограничника – вовремя замечает и задерживает подлого коварного вражину!.. Я соскочила с кровати и уверенно вывела на пустом листе бумаги: «Граница на замке».
Через неделю этот телеспектакль прошёл в эфир. Роли в нём исполняли питомцы Веры Владимировны – юные артисты её детского театра. Только вот шпиона играть никто не согласился, и коварным злодеем был назначен наш режиссёр Коля Ставцев. У меня сохранилась фотография, на которой злыдень-супостат через пролом пытается нарушить границу.
Передача прошла в эфир. Однако «пограничные» страсти на том не закончились. Наш режиссёр Илья Ляхов загорелся перенести их на плёнку – сделать фильм. Прямо заболел этой идеей. Мобилизовал все свои таланты. Написал несколько песен, они очень украсили мой сценарий. Всё действие из студии перенёс на природу – были там и настоящие скалы, и лес, и река. Внёс он в фильм даже то, чего в передаче близко не было. Как раз в дни съёмок прилетел погостить на родину космонавт-кузбассовец Борис Волынов. И Илья воспользовался моментом. Прямо в аэропорту, у только что приземлившегося самолёта, на красной дорожке знаменитый герой поздравляет юного пограничника, задержавшего нарушителя государственной границы.
Как удалось пробиться со съёмкой в аэропорт, где и фотоаппарат-то под запретом, добраться до космонавта – в те времена лица недоступного, да ещё и уговорить того сыграть в детском фильме, – об этом знает только режиссёр. Кстати, «Граница на замке» – -первый художественный фильм Кемеровской телестудии.
Лет 20-25 спустя, к какой-то годовщине его выхода была специальная передача. Ляхов собрал в студии ставших взрослыми тогдашних юных артистов – героев фильма. Демонстрировали кинофрагменты, вспоминали моменты съёмок, восстанавливали в памяти историю рождения фильма. И только обо мне-авторе не упомянули ни словечком. Будто это не мне однажды приснилась вся та история и не я придумала-породила их, её героев. «Бедный, – пожалела я Илью, – это как же с памятью-то у него стало худо! Что же ему не подсказали хоть в титры-то глянуть?»
О времени, когда мне посчастливилось работать на телестудии, все в голос говорят как о поре её расцвета. Это бесспорно так. Доказательства того – и высокие оценки многих её передач на различных (вплоть до международных) смотрах и фестивалях, и прямо-таки фантастическая их популярность у земляков. К примеру, каждый сюжет «Горчичника» (наш местный «Фитиль») на следующий день страстно обсуждался в цехах и конторах, в любом трамвае и очереди. Нередко среди них были настоящие жемчужины остроумия.
Некоторые тогдашние здешние телеидеи перешли на центральный экран и живы до сих пор. Так, нынешний популярнейший КВН – это повзрослевший наш кемеровский ТВС (турнир весёлых и смекалистых). Можно смело говорить, что от кемеровской телепередачи «Молодецкие игры» (творческий конкурс районов Кузбасса) пошли волны по всей стране и всколыхнули народные таланты. Один из множества примеров – зазвучавшая тогда и на долгие годы полюбившаяся зрителям «Играй, гармонь!»
Ни одной сегодняшней телезвезде и не снилось такое всеобщее обожание, каким были окружены «Галочка» и «Танечка» – первые наши дикторы Скударнова и Болотникова. А когда телевизионная группа из Кемерово приезжала в какой-то город или посёлок Кузбасса, их жители были готовы стоять у гостиницы часами в надежде, что им посчастливится «увидеть живьём самого Руденского».
Сегодняшние признанные асы телеэкрана могут только руками развести в недоумении: как те, первые, умудрялись делать столько и такого?! Ведь ни техники же настоящей у них не было, ни подготовки подобающей, ни средств маломальских, да и самих-то их было – всего-ничего. А ведь, скажи, и фильмы снимали, и телеспектакли ставили, и огромные творческие коллективы показывали, и массовые конкурсы, смотры, соревнования. Причём, зачастую не просто демонстрировали, а были их организаторами. Ну и, конечно же, – каждодневные новости, репортажи, очерки. Как? Чем? Благодаря чему? Ей-богу, загадка!
А, в самом деле, чем тот невероятный творческий взлёт объяснить? Я думаю, здесь удачно сошлись несколько причин, и не сразу определишь, какая из них – главная. Наверное, прежде всего, – пора Оттепели. Дохнуло свежим вольным ветром, и у пишущей братии пробудился азарт проявить свои способности в полной мере, без сдерживающих пут. Не вдруг удавалось сбросить их окончательно. Но всё звонче становился голос каждого, всё шире размах крыльев. Затем – очень высоким был тогда на студии накал творческого горения. Вот настолько интересно было работать, что по вечерам дежурный буквально разгонял нас по домам. Уходить не хотелось: не терпелось ухватить мелькнувшую идею, конечно же, гениальную.
И, наконец, – счастливое совпадение: в то время на Кемеровской телестудии собралось немало просто по-настоящему интересных, неординарных людей, каждый из которых – личность. У многих были дипломы престижных вузов и любопытный опыт работы в журналистике, театре, филармонии, на других студиях. Собрался вместе богатый жизненный и профессиональный багаж.
Случались непростые биографии, с крутыми изгибами и даже изломами. Пережил страшную трагедию и даже загремел за решётку Юрий Аникин – следователь, чей пистолет на следственном эксперименте выстрелил по-настоящему и – попал. Он стал у нас одним из лучших телеоператоров и проработал здесь три десятка лет.
Опальный юрист, отстранённый от своей профессии, Юлиан Вишневский. Настоящий интеллигент, страстный библиофил, собравший уникальную библиотеку, отлично знавший литературу. Он быстро стал настоящим тележурналистом и отменным руководителем-организатором.
Легенда кемеровского телевидения, человек-энциклопедия, блестящий оратор, режиссёр от бога Виктор Яковлевич Руденский.
Прекрасный стилист, проницательный аналитик с явными задатками учёного, которые он впоследствии и реализовал, – -Владимир Цукров.
Знающий о музыке и музыкантах, кажется, всё – Владимир Аренский.
Умеющий сделать «конфетку» из любого пустяка – Геннадий Митякин. Будь моя воля – я бы запретила талантливым творческим людям уходить в начальники.
Не без блёсток была и женская половина телестудии. Зинаида Чигарёва – драматург, была принята в Союз писателей. Её пьесы шли и на телевидении, и на сцене драмтеатра. Думаю, не всякая студия могла бы похвалиться собственным доморощенным писателем.
Тамара Маслова, окончив Томский университет (мы с ней учились там одновременно), подхваченная вихрем романтики, умчала на Дальний Восток и, став матросом, на корабле утюжила Тихий океан. Вдоволь нахлебавшись романтики, мастерски заряжала ею сначала слушателей популярнейшей тогда новосибирской радиостанции «Юность», а после – зрителей наших молодёжных телепередач.
Вера Владимировна Снегирева, наша «баба Вера» стала уже настоящей легендой. Над её доходившей порой до фанатизма преданностью родной телестудии мы иногда не зло подсмеивались. А между тем, биография этого человека могла бы послужить сюжетом не одного увлекательного романа. Она трижды исколесила нашу (ещё ту, огромную) державу, каждый раз – в новом качестве.
Сначала моталась по всяческим соревнованиям, ведь была она среди лучших пловчих страны. Кстати, здесь, уже в свои 70 лет, демонстрировала она неугасшее былое мастерство: переплывала Томь туда и обратно. Потом носило её по «просторам родины чудесной» в составе филармонической бригады. Отменный аккордеонист, она аккомпанировала самым именитым и взыскательным певцам. Третий её тур по СССР был и вовсе экзотическим. Сопровождала она одного американского писателя в его продолжительном путешествии в качестве переводчицы. Наша «баба Вера» знала английский в совершенстве. Это – в те-то времена! Вот так!
Другой режиссёр нашей детской редакции – Илья Ляхов – великий оригинал и тоже – легенда, уже даже не студийная, а общекузбасская. Поочерёдно прошёл цирк, театр, телевидение, газету. А ещё он – поэт, автор сценариев и блистательный ведущий различных торжеств (и грандиозных, вплоть до всесоюзных, и камерных, семейных). Организатор и вдохновитель популярнейших соревнований юных спортсменов «Золотая шайба» и «Кожаный мяч». Написал потом об этом повесть для детей (которую, кстати,
умудрился потерять).
Однако, увы, был у Ильи ещё один колоссальный талант – попадать в различные переплёты и ЧП, сродни шукшинским «бесконвойным». Правила, законы и запреты существовали не для него. Он так и норовил попасть во всяческие кошмарные истории, будто специально выискивал различные передряги на свою голову. И чего только с ним не случалось! Странно, что он до сих пор не описал своих злоключений. Увлекательнейший вышел бы авантюрный роман…
Да, поистине я тогда оказалась «в нужное время в нужном месте». Попасть в компанию неповторимых оригиналов, отчаянных первопроходцев, неугомонных созидателей нового, неведомого – разве это не подарок судьбы? Ах, как тогда было головокружительно интересно! Как там работалось взахлёб!
А ведь я ушла оттуда, в один день завершила свою телекарьеру. Почему? Да именно потому, что «взахлёб». А уходила очень трудно. Что называется, с кровью вырывала себя оттуда. Но сделать это было просто необходимо. Во мне, сколько себя помню, всегда гнездился неистребимый вирус сочинительства. Изводил, грыз изнутри, требовал полной отдачи и души, и времени. И в какой-то момент я поняла, надо срочно решать: или-или. Именно потому, что там было слишком хорошо и интересно. Работа на телевидении (именно на нашем тогдашнем!) категорически не могла совмещаться ни с чем другим. Она захватывала целиком, не оставляла места чему-то ещё. Ни времени на другое, ни мыслей, ни души. Какие уж там параллели, коль даже сны – и те телевизионные!
Пришлось безжалостно оборвать свою «телепесню». Вырвала себя из захватывающе интересного дела. Я даже не увольнялась из нашего Комитета – просто перешла на радио. Снова нацепила на плечо магнитофон и взяла в руку свой дружище микрофон.
Писала в основном очерки о людях. Моя особенность – я, как правило, влюбляюсь в своих героев и потом долго с ними дружу. К примеру, после цикла репортажей из 2-ого кемеровского детдома несколько лет была там своим человеком. Возила послание детдомовцев, их поделки в подарок детям Хиросимы, когда ездила в Японию. Как могла, участвовала в судьбах воспитанников. Один из них – Коля Кириллов – даже работал у нас на студии. Потом окончил юридический, стал прокурором.
Когда делала очерк о космонавте Леонове, вместе с ним ездила по Кузбассу, побывала в родной его Листвянке, подружилась не только с самим Алексеем Архиповичем, но и очень близко с его сестрой-кемеровчанкой Раисой Архиповной. Как-то гостила у их родственников в Калининграде, бывала в Звёздном городке. Дружу с этой славной семьёй вот уже почти 40 лет.
На радио мне поручили вести редакцию художественного вещания. А это значит: в своих передачах я должна была освещать всю культурную жизнь Кузбасса. Чем живут наши театры и Дворцы культуры? Что нового у кузбасских писателей, поэтов, музыкантов, художников? С чем пожаловали к нам на гастроли заезжие театры, певцы, скрипачи, пианисты? Надо сказать, наш край в те годы был настоящей Меккой для знаменитостей всяческих мастей. Чем их притягивал далёкий холодный Кузбасс? Неизбалованностью публики, её провинциальной наивной восторженностью? Гостеприимством и щедростью местных властей? Не знаю, но так или иначе, кузбасской гастрольной афише тех времён мог бы и сегодня позавидовать самый избалованный из культурных центров.
Каких только именитых гастролёров не принимал наш край! И практически с каждым из них я встречалась. Это в какой-то степени восполняло утрату любимого телевидения. Однако эти же встречи каждый раз наглядно демонстрировали и некое преимущество моей нынешней работы над утраченной. Я снова, как и в самом начале своей журналистской тропы, была абсолютно независима. Только от меня самой зависело, насколько удастся мой очерк или нет. Слава богу, не было вокруг обычной для телевидения толпы: оператора, осветителя режиссёра. Не слепили моего собеседника безжалостные адские софиты. Не наезжала к самому его лицу камера и не таращилась дьявольским красным глазом.
Свою нынешнюю записывающую технику я практически не обнаруживала. Мой магнитофон в кожаном чёрном чехле вполне мог сойти за дамскую сумочку. И никто не догадывался, что этот милый «аксессуар» на модном длинном ремне по весу равен ведру воды. У меня до сих пор одно плечо (на котором обычно висел «Репортёр») выше другого.
Мне не надо было теперь уговаривать своего собеседника не обращать ни на кого внимания, быть естественным, говорить «от души». Теперь имело значение только то, о чём и как я веду беседу, могу ли эту самую «душевность» между нами наладить. Должно быть, мне это, как правило, удавалось и не только из-за профессиональных уловок. Просто с самого детства почему-то ко мне приходили заплаканные подружки, чтобы пожаловаться на обидчика. Именно мне во студенчестве поверяли свои сердечные тайны сокурсники, даже парни.
Наверное, я умела слушать. И, кажется, с годами этого своего умения не растеряла. К тому же (а это очень немаловажно) никогда не бралась писать о тех, кто мне не интересен. То, о чём я спрашивала, меня всегда искренне волновало. Наверное, чувствовалось, что все мои вопросы – вовсе не по казённому долгу, а от личной большой заинтересованности. А это, как правило, рождает в беседе доверительную, искреннюю, совсем не официальную атмосферу. И нередко высокий гость вдруг сходил со своего пьедестала, становился просто человеком, раскрывался с неожиданной стороны.
К примеру, чего, спрашивается, так разоткровенничалась со мной божественная Тамара Синявская? После торопливого перечня своих недавних выступлений в Италии она с упоением стала говорить о том, что готовят они совместную программу с Муслимом Магомаевым, с которым незадолго до того поженились. Рассказала, как долго и трудно они искали в жизни друг друга, сколько на этом пути оказалось различных преград. Доверительно говорила о том, как они счастливы вместе, уверяла, что никогда не расстанутся, потому что «созданы друг для друга». Тамара показала мне свадебный подарок Муслима, который всегда с ней, – узенький чёрный поясок, искрящийся брызгами бриллиантов.
Кстати – ещё об одном пояске. Его снял с себя и подал мне великий танцовщик Махмуд Эсамбаев, предложив измерить (обычную портняжную измерительную ленту для этого он вынул из кармана). Думаю, эта процедура была у него обязательной всюду. Прежде, чем представить свои неисчислимые иностранные награды, Махмуд похвалился другим. С гордостью показал только что привезённую из очередных гастролей французскую газету с его портретом и подписью под ним: «Парижанки! Махмуд бросает вам вызов. Его талия – 47 сантиметров. Кто из вас потягается с ним?» Прямо-таки с восторгом рассказывал мне: «Во всём Париже такой талии не нашлось. Некоторые пытались застегнуть на себе мой пояс, но все они оказывались затянутыми в корсет». А ведь ему в то время было уже больше 50 лет.
Я поняла разгадку этого рекорда, когда стала свидетелем его репетиции. Таких немыслимых физических нагрузок, поистине изощрённых пыток над собственным телом мне больше видеть не довелось. Это была гимнастика высочайшего уровня, совмещённая с балетом, йогой, восточными единоборствами и ещё многим другим, чему я названия не знаю. Передо мною был какой-то неведомый мне процесс перевоплощения. Махмуд переставал быть человеком. На сцене появлялись то воспарявшая птица, то тигр в прыжке, то изворотливая юркая змея.
А вечером, на концерте я увидела всю эту запредельную фантасмагорию уже в окончательном варианте. На все танцы (на каждый – отдельно) Махмуд выходил в неповторимых особенных костюмах. Не в сшитых театральными мастерами, а в подлинных, чистопробных, привезённых им из дальних экзотических уголков планеты. Изготовленных из диковинных звериных шкур, невиданных птичьих перьев, неведомых нам растений. Украшенных гирляндами причудливых раковин, сказочных заморских плодов, орехов, деревянных, костяных, стеклянных, металлических амулетов со всего света.
Эти драгоценные костюмы, как и национальные ритуальные танцы, Эсамбаев привозил отовсюду, где гастролировал. Тратил на них весь свой немалый гонорар. Признался мне: оттого его и выпускают охотно из страны, что возвращается он назад с этим «реквизитом», таким образом освобождая многих чиновников от сложных и дорогостоящих хлопот по его добыче.
Сам Махмуд о каждом из своих танцев и костюмов мог с упоением говорить бесконечно. Настоящий знаток всемирной истории, этнографии, национальной хореографии, он был поистине счастлив, если находил заинтересованного собеседника. Мы с ним проговорили несколько часов – тех самых, что были отпущены ему для отдыха между двумя его концертами.
В те годы, слава Богу, ещё не захлестнуло нашу эстраду разливанное море смехачей. Юмористы тогда были товаром штучным и уважаемым. Среди них блистал дуэт Ильченко-Карцев. Их увидел где-то на гастролях Аркадий Райкин и благословил на большую сцену. Очень скоро дуэт этот получил завидную популярность. Их миниатюры «Авас», «По три, но очень маленькие» знал, кажется, каждый. Мне очень нравились эти артисты, хотя видела я их лишь по телевизору.
Потом дуэт исчез. Одна его половинка – Роман Карцев – приехал в Кузбасс спустя год после того, как осиротел. Это были по сути первые его выступления в одиночестве. Впрочем, «в одиночестве» – это сказано неправильно. Ильченко, казалось, присутствовал на сцене, участвовал в миниатюрах и даже отвечал своему напарнику. Только вот видел и слышал его лишь он, Карцев. Ему очень хотелось, чтобы все в зале тоже ощущали присутствие его партнёра и друга. Перед каждым номером Роман подробно, в лицах рассказывал зрителям, как эта миниатюра рождалась, и обязательно подчёркивал, что это именно Витя придумал в ней всё самое остроумное и смешное.
Остро проступали и незатухающая боль потери, и выработанное годами творческое их единство, и просто – настоящая глубокая человеческая привязанность, нежная дружба. Потом, после концерта, уже в разговоре только со мной, Роман, вспоминая об ушедшем друге, даже слёз своих не скрывал. Должно быть, где-то, перед кем-то ему необходимо было облегчить душу. Он признался, что после смерти Виктора категорически решил порвать с эстрадой и долго не выступал. Пока однажды во сне не пришёл к нему друг и не стал с жаром объяснять, что и как следует сделать с миниатюрой, которую они не успели закончить вместе. Выходит, неправильно похоронить вместе с человеком и всё то, что им сделано. Мне кажется, что в мире искусства, где, как правило, процветают соперничество и зависть, это – редчайший случай настоящей, искренней, большой дружбы между собратьями по творчеству.
Помню, какой поднялся у нас ажиотаж, когда стало известно о предстоящих гастролях в Кузбассе Людмилы Зыкиной. Во-первых, певицу эту действительно любили: наступил как раз пик её популярности. Во-вторых, оказалось, что ярым её поклонником был Сам – первый секретарь обкома партии Афанасий Фёдорович Ештокин. Из нашего Белого дома поступило указание: всюду его любимицу принимать по высшему разряду. В порыве энтузиазма
Ештокин решил самолично встречать дорогую гостью у трапа самолёта. Как призналась позже Зинаида Васильевна Кузьмина – тогдашний секретарь по идеологии – ей никак не удавалось удержать его, втолковать, что это не вполне правомерно и даже не очень прилично. Сработало лишь напоминание, что незадолго до того Афанасий Фёдорович не встречал в аэропорту даже высокую партийную делегацию из братской Венгрии. Только после вопроса в упор: «Как это будет расценено в ЦК?» – секретарь-фанат сдался.
Однако и встречали, и принимали везде Зыкину пышно. Разместили её в люксовом номере совсем ещё новенькой тогда гостиницы «Кузбасс», а главной площадкой выступлений стала сцена Кемеровского драмтеатра, что практически рядом. Людмилу Георгиевну это очень устраивало, и она решила не обременять себя поездками «в массы». Они сами приезжали к ней. К драмтеатру вереницей спешили полные автобусы от заводов, шахт, окрестных колхозов. Людей везли прямо с рабочих мест. Зал был постоянно полон.
Концерты шли целыми днями с короткими перерывами. Шли «на ура». Восторженная публика неистовствовала, одаривала певицу царскими подношениями, вызывала на «бис», желала слушать ещё, хотела задавать своей любимице вопросы, жаждала общения. Однако той было не до общений. Перерывы между концертами длились недолго. Надо было успеть сменить мокрое от пота бельё, подновить размокший грим, подправить причёску, хоть чуток помолчать и обязательно поесть, чтобы восстановить силы. Ела она, как и все певцы, много.
Кстати, именно с едой вышла маленькая неувязочка. Потрясённая театральная администраторша поведала мне следующее. Подстёгнутые указаниями из обкома, работники ресторана «Кузбасс» предложили Зыкиной доставлять ей в любое время горячую пищу по её выбору. Она осведомилась, сколько это будет стоить, и, услыша ответ, категорически отказалась. Ела же в антрактах взятые в театральном буфете варёные яйца с чёрствыми булочками, кабачковую икру и вчерашние холодные, обветренные котлеты.
А популярность Зыкиной была поистине удивительной. После каждого её телевизионного концерта мы на студии получали массу писем, адресованных ей. Одно особо запало в сердце: «Дорогая Людмила Георгиевна! Я очень люблю ваше пение. Всегда думал, что вы – самая счастливая на свете. Но недавно узнал, что вы, как и я, одиноки. Я живу в деревне. Имею полдома, стельную корову, двух поросят и 12 кур. Людмила Георгиевна, приезжайте ко мне, и неизвестно, как после этого сложится наша с вами жизнь». Эта последняя фраза стала у нас на студии крылатой. Провожая кого-нибудь «на ковёр» к начальству, мы обнадёживали своего товарища: «Ничего, ещё неизвестно, как после этого сложится ваша с ним жизнь».
Казалось бы, логично в этих заметках сделать главный акцент на визитах к нам собратьев по перу, писательской братии. Литературные звёзды в те времена не обходили Кузбасс стороной. Бывали здесь Валентин Распутин, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Людмила Щипахина, Лев Ошанин, Михаил Луконин… Рассказ о встрече с каждым из них – драгоценная страница в хронике культурной жизни нашего края. Но страницы эти давно уже и многократно написаны. Не мной, хотя и не без моей помощи. Боготворя этих блистательных мастеров слова, я, тогда юная журналистка, в их присутствии разом теряла все свои жалкие словечки, не смела и вопроса задать. Свою роль свела к миссии чисто технической. На встречах с ними в любой аудитории просто включала микрофон и добросовестно всё записывала. А после передавала запись на радио, в газету или журнал.
Как-то пожаловал к нам главный литературный генерал – руководитель всей писательской гвардии страны Георгий Марков. «Самый советский из писателей», он на любой встрече, как и положено мэтру и вождю, являл собравшимся непререкаемый кладезь идеально правильных, тщательно выверенных и согласованных с кем положено идей, слов, фраз. Ими и делился щедро, уверенно, целенаправленно.
У нас даже свой детский телетеатр был. Его организовала и много лет вела легендарная «баба Вера» – режиссёр Вера Владимировна Снегирева. телетеатр был. Его организовала и много лет вела наша неугомонная «баба Вера» – режиссёр Вера Владимировна Снегирева.
В эфир шли не только развлекательные, познавательные, учебные передачи. Мы старались вести с ребятами доверительный разговор обо всём на свете: о добре и зле, жестокости и чуткости, смелости и трусости, трудолюбии и иждивенчестве, о творчестве, любознательности, духовности. К нам в детские передачи охотно приходили люди самые разные, порою – очень известные и авторитетные: герои войны и труда, писатели, поэты, артисты, прославленные спортсмены.
Юные зрители – аудитория благодатная и благодарная. Их письма-отклики на иную передачу порою приносили в редакцию мешками. Иногда приходили посылки, среди них немало – по-настоящему трогательных: с лекарством для заболевшего слонёнка из увиденного по телевизору мультика или самолично связанным шарфиком для бедной сироты Алёнушки из сказки.
Убеждена: оградительно-спасительная для общества и, как оказалось, очень хрупкая конструкция под названием «нравственность» начала разрушаться в тот день, когда решили упразднить детские радио – и телепередачи, фильмы, спектакли. Нас перестало интересовать, какими они вырастут, наши дети, что будет в их душах, и сохранятся ли эти души вообще. В результате получили то, что имеем. Слава Богу, это случилось, когда меня на телевидении уже не было. (С другой стороны, уберёг Бог от телевидения нынешнего. Могла ведь и вляпаться!)
А тогда я работала с упоением. Всюду выискивала и представляла в своих передачах самых-самых: умных, умелых, певучих, прыгучих. Моталась в этих поисках по всему Кузбассу – и по большим городам, и по самым дальним его уголкам.
Мало-помалу избавлялась от своего радиошного порока – восприятию мира только через звук, наконец-то по-настоящему включила и зрение. Постепенно становилась человеком телевизионным. Окончательно же поняла, что перешла в разряд «хомотеле», – когда начала…видеть телевизионные сны. То есть за ночь успевала в деталях рассмотреть свою будущую передачу целиком, от самого первого кадра и до последнего.
Так, перед очередным Днём Победы, когда мучительно искала, что бы сделать такого невсегдашнего, свежего, приснилось мне неоглядное цветущее ромашковое поле, трудно идущий по нему одноногий инвалид на протезе и маленькая девчушка в венке из ромашек, которая протягивает ему свою ручонку, чтобы помочь перешагнуть через ручей на пути. Так родился сценарий фильма «Ромашки», который потом не раз представлял нашу студию на различных смотрах и фестивалях.
И с, так сказать, «вещего сна» берёт начало моя главная работа на телевидении. Придя как-то от начальства, Минухина обречённо объявила: «Придётся делать передачу к Дню пограничника. При этом почему-то посмотрела на меня. Я фыркнула: «С чего вдруг? До границы отсюда – как до Луны. И – никаких тебе пограничников в обозримом пространстве». – «Надо! – твёрдо повторила Валя и уже конкретно только мне: – Сценарий принесёшь завтра, не позже обеда».
Я была, что называется, в полном шоке. Про пограничников знала, пожалуй, только строчку из доисторической песни: «В эту ночь решили самураи перейти границу у реки». Правда, к тому времени мне уже самой не раз доводилось пересекать границу. Но не станешь же ребятне живописать, как там дяди в форме придирчиво, чуть не на вкус, проверяют твои документы и брезгливо перетряхивают вещи в чемодане. Нет, эта сценка –исключительно для взрослых. А вот как ребятишкам-то, как им объяснить про эту самую границу? Чтоб и ясно-понятно было, и не скучно. Будто не взрослые дяди-тёти рассказывают, а один из них, как он вот её понимает-представляет. А, интересно, как он может границу эту самую представлять? Знать бы, да как угадаешь?..
Предвидя бессонную ночь над пустым листом бумаги, решаю предварительно пару часиков подремать. Однако сразу безудержно проваливаюсь в сон и даже вроде в какое-то другое измерение. И там, в поглотившем меня сне, всё вижу отчётливо, в деталях. Глухой высоченный забор с размашистой надписью крупно: «Граница» и огромным висячим замком. В проломе – злобная хитрая физиономия в чёрных очках, на шее – табличка: «Шпион». Он злорадно потирает руки, увидев неподалёку безмятежно играющих ребятишек. Однако один из них – мальчишка в старенькой дедовской фуражке пограничника – вовремя замечает и задерживает подлого коварного вражину!.. Я соскочила с кровати и уверенно вывела на пустом листе бумаги: «Граница на замке».
Через неделю этот телеспектакль прошёл в эфир. Роли в нём исполняли питомцы Веры Владимировны – юные артисты её детского театра. Только вот шпиона играть никто не согласился, и коварным злодеем был назначен наш режиссёр Коля Ставцев. У меня сохранилась фотография, на которой злыдень-супостат через пролом пытается нарушить границу.
Передача прошла в эфир. Однако «пограничные» страсти на том не закончились. Наш режиссёр Илья Ляхов загорелся перенести их на плёнку – сделать фильм. Прямо заболел этой идеей. Мобилизовал все свои таланты. Написал несколько песен, они очень украсили мой сценарий. Всё действие из студии перенёс на природу – были там и настоящие скалы, и лес, и река. Внёс он в фильм даже то, чего в передаче близко не было. Как раз в дни съёмок прилетел погостить на родину космонавт-кузбассовец Борис Волынов. И Илья воспользовался моментом. Прямо в аэропорту, у только что приземлившегося самолёта, на красной дорожке знаменитый герой поздравляет юного пограничника, задержавшего нарушителя государственной границы.
Как удалось пробиться со съёмкой в аэропорт, где и фотоаппарат-то под запретом, добраться до космонавта – в те времена лица недоступного, да ещё и уговорить того сыграть в детском фильме, – об этом знает только режиссёр. Кстати, «Граница на замке» – -первый художественный фильм Кемеровской телестудии.
Лет 20-25 спустя, к какой-то годовщине его выхода была специальная передача. Ляхов собрал в студии ставших взрослыми тогдашних юных артистов – героев фильма. Демонстрировали кинофрагменты, вспоминали моменты съёмок, восстанавливали в памяти историю рождения фильма. И только обо мне-авторе не упомянули ни словечком. Будто это не мне однажды приснилась вся та история и не я придумала-породила их, её героев. «Бедный, – пожалела я Илью, – это как же с памятью-то у него стало худо! Что же ему не подсказали хоть в титры-то глянуть?»
О времени, когда мне посчастливилось работать на телестудии, все в голос говорят как о поре её расцвета. Это бесспорно так. Доказательства того – и высокие оценки многих её передач на различных (вплоть до международных) смотрах и фестивалях, и прямо-таки фантастическая их популярность у земляков. К примеру, каждый сюжет «Горчичника» (наш местный «Фитиль») на следующий день страстно обсуждался в цехах и конторах, в любом трамвае и очереди. Нередко среди них были настоящие жемчужины остроумия.
Некоторые тогдашние здешние телеидеи перешли на центральный экран и живы до сих пор. Так, нынешний популярнейший КВН – это повзрослевший наш кемеровский ТВС (турнир весёлых и смекалистых). Можно смело говорить, что от кемеровской телепередачи «Молодецкие игры» (творческий конкурс районов Кузбасса) пошли волны по всей стране и всколыхнули народные таланты. Один из множества примеров – зазвучавшая тогда и на долгие годы полюбившаяся зрителям «Играй, гармонь!»
Ни одной сегодняшней телезвезде и не снилось такое всеобщее обожание, каким были окружены «Галочка» и «Танечка» – первые наши дикторы Скударнова и Болотникова. А когда телевизионная группа из Кемерово приезжала в какой-то город или посёлок Кузбасса, их жители были готовы стоять у гостиницы часами в надежде, что им посчастливится «увидеть живьём самого Руденского».
Сегодняшние признанные асы телеэкрана могут только руками развести в недоумении: как те, первые, умудрялись делать столько и такого?! Ведь ни техники же настоящей у них не было, ни подготовки подобающей, ни средств маломальских, да и самих-то их было – всего-ничего. А ведь, скажи, и фильмы снимали, и телеспектакли ставили, и огромные творческие коллективы показывали, и массовые конкурсы, смотры, соревнования. Причём, зачастую не просто демонстрировали, а были их организаторами. Ну и, конечно же, – каждодневные новости, репортажи, очерки. Как? Чем? Благодаря чему? Ей-богу, загадка!
А, в самом деле, чем тот невероятный творческий взлёт объяснить? Я думаю, здесь удачно сошлись несколько причин, и не сразу определишь, какая из них – главная. Наверное, прежде всего, – пора Оттепели. Дохнуло свежим вольным ветром, и у пишущей братии пробудился азарт проявить свои способности в полной мере, без сдерживающих пут. Не вдруг удавалось сбросить их окончательно. Но всё звонче становился голос каждого, всё шире размах крыльев. Затем – очень высоким был тогда на студии накал творческого горения. Вот настолько интересно было работать, что по вечерам дежурный буквально разгонял нас по домам. Уходить не хотелось: не терпелось ухватить мелькнувшую идею, конечно же, гениальную.
И, наконец, – счастливое совпадение: в то время на Кемеровской телестудии собралось немало просто по-настоящему интересных, неординарных людей, каждый из которых – личность. У многих были дипломы престижных вузов и любопытный опыт работы в журналистике, театре, филармонии, на других студиях. Собрался вместе богатый жизненный и профессиональный багаж.
Случались непростые биографии, с крутыми изгибами и даже изломами. Пережил страшную трагедию и даже загремел за решётку Юрий Аникин – следователь, чей пистолет на следственном эксперименте выстрелил по-настоящему и – попал. Он стал у нас одним из лучших телеоператоров и проработал здесь три десятка лет.
Опальный юрист, отстранённый от своей профессии, Юлиан Вишневский. Настоящий интеллигент, страстный библиофил, собравший уникальную библиотеку, отлично знавший литературу. Он быстро стал настоящим тележурналистом и отменным руководителем-организатором.
Легенда кемеровского телевидения, человек-энциклопедия, блестящий оратор, режиссёр от бога Виктор Яковлевич Руденский.
Прекрасный стилист, проницательный аналитик с явными задатками учёного, которые он впоследствии и реализовал, – -Владимир Цукров.
Знающий о музыке и музыкантах, кажется, всё – Владимир Аренский.
Умеющий сделать «конфетку» из любого пустяка – Геннадий Митякин. Будь моя воля – я бы запретила талантливым творческим людям уходить в начальники.
Не без блёсток была и женская половина телестудии. Зинаида Чигарёва – драматург, была принята в Союз писателей. Её пьесы шли и на телевидении, и на сцене драмтеатра. Думаю, не всякая студия могла бы похвалиться собственным доморощенным писателем.
Тамара Маслова, окончив Томский университет (мы с ней учились там одновременно), подхваченная вихрем романтики, умчала на Дальний Восток и, став матросом, на корабле утюжила Тихий океан. Вдоволь нахлебавшись романтики, мастерски заряжала ею сначала слушателей популярнейшей тогда новосибирской радиостанции «Юность», а после – зрителей наших молодёжных телепередач.
Вера Владимировна Снегирева, наша «баба Вера» стала уже настоящей легендой. Над её доходившей порой до фанатизма преданностью родной телестудии мы иногда не зло подсмеивались. А между тем, биография этого человека могла бы послужить сюжетом не одного увлекательного романа. Она трижды исколесила нашу (ещё ту, огромную) державу, каждый раз – в новом качестве.
Сначала моталась по всяческим соревнованиям, ведь была она среди лучших пловчих страны. Кстати, здесь, уже в свои 70 лет, демонстрировала она неугасшее былое мастерство: переплывала Томь туда и обратно. Потом носило её по «просторам родины чудесной» в составе филармонической бригады. Отменный аккордеонист, она аккомпанировала самым именитым и взыскательным певцам. Третий её тур по СССР был и вовсе экзотическим. Сопровождала она одного американского писателя в его продолжительном путешествии в качестве переводчицы. Наша «баба Вера» знала английский в совершенстве. Это – в те-то времена! Вот так!
Другой режиссёр нашей детской редакции – Илья Ляхов – великий оригинал и тоже – легенда, уже даже не студийная, а общекузбасская. Поочерёдно прошёл цирк, театр, телевидение, газету. А ещё он – поэт, автор сценариев и блистательный ведущий различных торжеств (и грандиозных, вплоть до всесоюзных, и камерных, семейных). Организатор и вдохновитель популярнейших соревнований юных спортсменов «Золотая шайба» и «Кожаный мяч». Написал потом об этом повесть для детей (которую, кстати,
умудрился потерять).
Однако, увы, был у Ильи ещё один колоссальный талант – попадать в различные переплёты и ЧП, сродни шукшинским «бесконвойным». Правила, законы и запреты существовали не для него. Он так и норовил попасть во всяческие кошмарные истории, будто специально выискивал различные передряги на свою голову. И чего только с ним не случалось! Странно, что он до сих пор не описал своих злоключений. Увлекательнейший вышел бы авантюрный роман…
Да, поистине я тогда оказалась «в нужное время в нужном месте». Попасть в компанию неповторимых оригиналов, отчаянных первопроходцев, неугомонных созидателей нового, неведомого – разве это не подарок судьбы? Ах, как тогда было головокружительно интересно! Как там работалось взахлёб!
А ведь я ушла оттуда, в один день завершила свою телекарьеру. Почему? Да именно потому, что «взахлёб». А уходила очень трудно. Что называется, с кровью вырывала себя оттуда. Но сделать это было просто необходимо. Во мне, сколько себя помню, всегда гнездился неистребимый вирус сочинительства. Изводил, грыз изнутри, требовал полной отдачи и души, и времени. И в какой-то момент я поняла, надо срочно решать: или-или. Именно потому, что там было слишком хорошо и интересно. Работа на телевидении (именно на нашем тогдашнем!) категорически не могла совмещаться ни с чем другим. Она захватывала целиком, не оставляла места чему-то ещё. Ни времени на другое, ни мыслей, ни души. Какие уж там параллели, коль даже сны – и те телевизионные!
Пришлось безжалостно оборвать свою «телепесню». Вырвала себя из захватывающе интересного дела. Я даже не увольнялась из нашего Комитета – просто перешла на радио. Снова нацепила на плечо магнитофон и взяла в руку свой дружище микрофон.
Писала в основном очерки о людях. Моя особенность – я, как правило, влюбляюсь в своих героев и потом долго с ними дружу. К примеру, после цикла репортажей из 2-ого кемеровского детдома несколько лет была там своим человеком. Возила послание детдомовцев, их поделки в подарок детям Хиросимы, когда ездила в Японию. Как могла, участвовала в судьбах воспитанников. Один из них – Коля Кириллов – даже работал у нас на студии. Потом окончил юридический, стал прокурором.
Когда делала очерк о космонавте Леонове, вместе с ним ездила по Кузбассу, побывала в родной его Листвянке, подружилась не только с самим Алексеем Архиповичем, но и очень близко с его сестрой-кемеровчанкой Раисой Архиповной. Как-то гостила у их родственников в Калининграде, бывала в Звёздном городке. Дружу с этой славной семьёй вот уже почти 40 лет.
На радио мне поручили вести редакцию художественного вещания. А это значит: в своих передачах я должна была освещать всю культурную жизнь Кузбасса. Чем живут наши театры и Дворцы культуры? Что нового у кузбасских писателей, поэтов, музыкантов, художников? С чем пожаловали к нам на гастроли заезжие театры, певцы, скрипачи, пианисты? Надо сказать, наш край в те годы был настоящей Меккой для знаменитостей всяческих мастей. Чем их притягивал далёкий холодный Кузбасс? Неизбалованностью публики, её провинциальной наивной восторженностью? Гостеприимством и щедростью местных властей? Не знаю, но так или иначе, кузбасской гастрольной афише тех времён мог бы и сегодня позавидовать самый избалованный из культурных центров.
Каких только именитых гастролёров не принимал наш край! И практически с каждым из них я встречалась. Это в какой-то степени восполняло утрату любимого телевидения. Однако эти же встречи каждый раз наглядно демонстрировали и некое преимущество моей нынешней работы над утраченной. Я снова, как и в самом начале своей журналистской тропы, была абсолютно независима. Только от меня самой зависело, насколько удастся мой очерк или нет. Слава богу, не было вокруг обычной для телевидения толпы: оператора, осветителя режиссёра. Не слепили моего собеседника безжалостные адские софиты. Не наезжала к самому его лицу камера и не таращилась дьявольским красным глазом.
Свою нынешнюю записывающую технику я практически не обнаруживала. Мой магнитофон в кожаном чёрном чехле вполне мог сойти за дамскую сумочку. И никто не догадывался, что этот милый «аксессуар» на модном длинном ремне по весу равен ведру воды. У меня до сих пор одно плечо (на котором обычно висел «Репортёр») выше другого.
Мне не надо было теперь уговаривать своего собеседника не обращать ни на кого внимания, быть естественным, говорить «от души». Теперь имело значение только то, о чём и как я веду беседу, могу ли эту самую «душевность» между нами наладить. Должно быть, мне это, как правило, удавалось и не только из-за профессиональных уловок. Просто с самого детства почему-то ко мне приходили заплаканные подружки, чтобы пожаловаться на обидчика. Именно мне во студенчестве поверяли свои сердечные тайны сокурсники, даже парни.
Наверное, я умела слушать. И, кажется, с годами этого своего умения не растеряла. К тому же (а это очень немаловажно) никогда не бралась писать о тех, кто мне не интересен. То, о чём я спрашивала, меня всегда искренне волновало. Наверное, чувствовалось, что все мои вопросы – вовсе не по казённому долгу, а от личной большой заинтересованности. А это, как правило, рождает в беседе доверительную, искреннюю, совсем не официальную атмосферу. И нередко высокий гость вдруг сходил со своего пьедестала, становился просто человеком, раскрывался с неожиданной стороны.
К примеру, чего, спрашивается, так разоткровенничалась со мной божественная Тамара Синявская? После торопливого перечня своих недавних выступлений в Италии она с упоением стала говорить о том, что готовят они совместную программу с Муслимом Магомаевым, с которым незадолго до того поженились. Рассказала, как долго и трудно они искали в жизни друг друга, сколько на этом пути оказалось различных преград. Доверительно говорила о том, как они счастливы вместе, уверяла, что никогда не расстанутся, потому что «созданы друг для друга». Тамара показала мне свадебный подарок Муслима, который всегда с ней, – узенький чёрный поясок, искрящийся брызгами бриллиантов.
Кстати – ещё об одном пояске. Его снял с себя и подал мне великий танцовщик Махмуд Эсамбаев, предложив измерить (обычную портняжную измерительную ленту для этого он вынул из кармана). Думаю, эта процедура была у него обязательной всюду. Прежде, чем представить свои неисчислимые иностранные награды, Махмуд похвалился другим. С гордостью показал только что привезённую из очередных гастролей французскую газету с его портретом и подписью под ним: «Парижанки! Махмуд бросает вам вызов. Его талия – 47 сантиметров. Кто из вас потягается с ним?» Прямо-таки с восторгом рассказывал мне: «Во всём Париже такой талии не нашлось. Некоторые пытались застегнуть на себе мой пояс, но все они оказывались затянутыми в корсет». А ведь ему в то время было уже больше 50 лет.
Я поняла разгадку этого рекорда, когда стала свидетелем его репетиции. Таких немыслимых физических нагрузок, поистине изощрённых пыток над собственным телом мне больше видеть не довелось. Это была гимнастика высочайшего уровня, совмещённая с балетом, йогой, восточными единоборствами и ещё многим другим, чему я названия не знаю. Передо мною был какой-то неведомый мне процесс перевоплощения. Махмуд переставал быть человеком. На сцене появлялись то воспарявшая птица, то тигр в прыжке, то изворотливая юркая змея.
А вечером, на концерте я увидела всю эту запредельную фантасмагорию уже в окончательном варианте. На все танцы (на каждый – отдельно) Махмуд выходил в неповторимых особенных костюмах. Не в сшитых театральными мастерами, а в подлинных, чистопробных, привезённых им из дальних экзотических уголков планеты. Изготовленных из диковинных звериных шкур, невиданных птичьих перьев, неведомых нам растений. Украшенных гирляндами причудливых раковин, сказочных заморских плодов, орехов, деревянных, костяных, стеклянных, металлических амулетов со всего света.
Эти драгоценные костюмы, как и национальные ритуальные танцы, Эсамбаев привозил отовсюду, где гастролировал. Тратил на них весь свой немалый гонорар. Признался мне: оттого его и выпускают охотно из страны, что возвращается он назад с этим «реквизитом», таким образом освобождая многих чиновников от сложных и дорогостоящих хлопот по его добыче.
Сам Махмуд о каждом из своих танцев и костюмов мог с упоением говорить бесконечно. Настоящий знаток всемирной истории, этнографии, национальной хореографии, он был поистине счастлив, если находил заинтересованного собеседника. Мы с ним проговорили несколько часов – тех самых, что были отпущены ему для отдыха между двумя его концертами.
В те годы, слава Богу, ещё не захлестнуло нашу эстраду разливанное море смехачей. Юмористы тогда были товаром штучным и уважаемым. Среди них блистал дуэт Ильченко-Карцев. Их увидел где-то на гастролях Аркадий Райкин и благословил на большую сцену. Очень скоро дуэт этот получил завидную популярность. Их миниатюры «Авас», «По три, но очень маленькие» знал, кажется, каждый. Мне очень нравились эти артисты, хотя видела я их лишь по телевизору.
Потом дуэт исчез. Одна его половинка – Роман Карцев – приехал в Кузбасс спустя год после того, как осиротел. Это были по сути первые его выступления в одиночестве. Впрочем, «в одиночестве» – это сказано неправильно. Ильченко, казалось, присутствовал на сцене, участвовал в миниатюрах и даже отвечал своему напарнику. Только вот видел и слышал его лишь он, Карцев. Ему очень хотелось, чтобы все в зале тоже ощущали присутствие его партнёра и друга. Перед каждым номером Роман подробно, в лицах рассказывал зрителям, как эта миниатюра рождалась, и обязательно подчёркивал, что это именно Витя придумал в ней всё самое остроумное и смешное.
Остро проступали и незатухающая боль потери, и выработанное годами творческое их единство, и просто – настоящая глубокая человеческая привязанность, нежная дружба. Потом, после концерта, уже в разговоре только со мной, Роман, вспоминая об ушедшем друге, даже слёз своих не скрывал. Должно быть, где-то, перед кем-то ему необходимо было облегчить душу. Он признался, что после смерти Виктора категорически решил порвать с эстрадой и долго не выступал. Пока однажды во сне не пришёл к нему друг и не стал с жаром объяснять, что и как следует сделать с миниатюрой, которую они не успели закончить вместе. Выходит, неправильно похоронить вместе с человеком и всё то, что им сделано. Мне кажется, что в мире искусства, где, как правило, процветают соперничество и зависть, это – редчайший случай настоящей, искренней, большой дружбы между собратьями по творчеству.
Помню, какой поднялся у нас ажиотаж, когда стало известно о предстоящих гастролях в Кузбассе Людмилы Зыкиной. Во-первых, певицу эту действительно любили: наступил как раз пик её популярности. Во-вторых, оказалось, что ярым её поклонником был Сам – первый секретарь обкома партии Афанасий Фёдорович Ештокин. Из нашего Белого дома поступило указание: всюду его любимицу принимать по высшему разряду. В порыве энтузиазма
Ештокин решил самолично встречать дорогую гостью у трапа самолёта. Как призналась позже Зинаида Васильевна Кузьмина – тогдашний секретарь по идеологии – ей никак не удавалось удержать его, втолковать, что это не вполне правомерно и даже не очень прилично. Сработало лишь напоминание, что незадолго до того Афанасий Фёдорович не встречал в аэропорту даже высокую партийную делегацию из братской Венгрии. Только после вопроса в упор: «Как это будет расценено в ЦК?» – секретарь-фанат сдался.
Однако и встречали, и принимали везде Зыкину пышно. Разместили её в люксовом номере совсем ещё новенькой тогда гостиницы «Кузбасс», а главной площадкой выступлений стала сцена Кемеровского драмтеатра, что практически рядом. Людмилу Георгиевну это очень устраивало, и она решила не обременять себя поездками «в массы». Они сами приезжали к ней. К драмтеатру вереницей спешили полные автобусы от заводов, шахт, окрестных колхозов. Людей везли прямо с рабочих мест. Зал был постоянно полон.
Концерты шли целыми днями с короткими перерывами. Шли «на ура». Восторженная публика неистовствовала, одаривала певицу царскими подношениями, вызывала на «бис», желала слушать ещё, хотела задавать своей любимице вопросы, жаждала общения. Однако той было не до общений. Перерывы между концертами длились недолго. Надо было успеть сменить мокрое от пота бельё, подновить размокший грим, подправить причёску, хоть чуток помолчать и обязательно поесть, чтобы восстановить силы. Ела она, как и все певцы, много.
Кстати, именно с едой вышла маленькая неувязочка. Потрясённая театральная администраторша поведала мне следующее. Подстёгнутые указаниями из обкома, работники ресторана «Кузбасс» предложили Зыкиной доставлять ей в любое время горячую пищу по её выбору. Она осведомилась, сколько это будет стоить, и, услыша ответ, категорически отказалась. Ела же в антрактах взятые в театральном буфете варёные яйца с чёрствыми булочками, кабачковую икру и вчерашние холодные, обветренные котлеты.
А популярность Зыкиной была поистине удивительной. После каждого её телевизионного концерта мы на студии получали массу писем, адресованных ей. Одно особо запало в сердце: «Дорогая Людмила Георгиевна! Я очень люблю ваше пение. Всегда думал, что вы – самая счастливая на свете. Но недавно узнал, что вы, как и я, одиноки. Я живу в деревне. Имею полдома, стельную корову, двух поросят и 12 кур. Людмила Георгиевна, приезжайте ко мне, и неизвестно, как после этого сложится наша с вами жизнь». Эта последняя фраза стала у нас на студии крылатой. Провожая кого-нибудь «на ковёр» к начальству, мы обнадёживали своего товарища: «Ничего, ещё неизвестно, как после этого сложится ваша с ним жизнь».
Казалось бы, логично в этих заметках сделать главный акцент на визитах к нам собратьев по перу, писательской братии. Литературные звёзды в те времена не обходили Кузбасс стороной. Бывали здесь Валентин Распутин, Евгений Евтушенко, Роберт Рождественский, Людмила Щипахина, Лев Ошанин, Михаил Луконин… Рассказ о встрече с каждым из них – драгоценная страница в хронике культурной жизни нашего края. Но страницы эти давно уже и многократно написаны. Не мной, хотя и не без моей помощи. Боготворя этих блистательных мастеров слова, я, тогда юная журналистка, в их присутствии разом теряла все свои жалкие словечки, не смела и вопроса задать. Свою роль свела к миссии чисто технической. На встречах с ними в любой аудитории просто включала микрофон и добросовестно всё записывала. А после передавала запись на радио, в газету или журнал.
Как-то пожаловал к нам главный литературный генерал – руководитель всей писательской гвардии страны Георгий Марков. «Самый советский из писателей», он на любой встрече, как и положено мэтру и вождю, являл собравшимся непререкаемый кладезь идеально правильных, тщательно выверенных и согласованных с кем положено идей, слов, фраз. Ими и делился щедро, уверенно, целенаправленно.