* * * Летящие с низкого неба В ночи, – аккурат на Покров!.. – Мелодии ветра и снега Мою взбудоражат кровь.
– Ты, друг мой, уютом изнежен! – В тайгу собирайся со мной!.. Мелодии ветра и снега Расскажут о мире ином –
Где хрипло хохочет филин, Где буря – сорвалась с цепи, Где старый мой егерь Порфирий Заварит под утро чифирь,
Где надо быть – резким и быстрым, (В охоте – нет мелочей!..) Где меткий, удачливый выстрел Позволит взять первый трофей,
Где воздух духмян, – слаще мёда! –, На ужин – с картошечкой груздь, Где воля, простор и свобода Наполнят истомою грудь.
Станцует пурга «буги-вуги», – Мы ей про апрель пропоём. ...Ты там обо всём позабудешь, Что сердце терзало твоё.
Там песни – и ветра, и снега, – Ноктюрн кулундинских степей, – Летящие с низкого неба, Расскажут тебе – о тебе...
Таёжная история
Цветенье яблонь... Село Овраги... Твою улыбку... тепло руки... – Невольно вспомню, хлебнув спиртяги На льду холодном Угрюм-реки.
Огонь за горло беру руками. Метель болтлива. Буран – охрип. Укрыт надёжно семью снегами Таёжный домик – как чудо-гриб!..
Курю сигару я будто барин. (Сжирает пламя тоску и страх.) Зовёт на ужин меня хибара, Но мне уютно, здесь, у костра.
Осколки мыслей... И остов баржи. Мой в небо выстрел... И тихий шок. ...Уже неделя, как мой напарник Ушёл бить волка, да не пришел... Небес сиянье. Пурга играет. (...Твоя улыбка... Тепло руки...) Начало марта... Тайга без края... Пологий берег Угрюм-реки.
Зажата льдами, чернеет баржа. Мне ночь расстелет свой звёздный шелк. ...Ах, Пашка, Пашка, ну что ж ты, Пашка, Ушёл бить зверя, да не пришёл!..
Читаю атлас небес чернильных. Рогатый месяц стал цветом в медь. – Пошли в распадок!.. – зовёт Синильга, Но я-то знаю, что это – смерть.
Огня боится шатун-мишаня. Рублю осину – навалом дров!.. ...Я всю округу сто раз обшарил – Но нету Пашки... и нет следов...
Утонет домик, как утлый ялик, В девятом вале буранных волн. Зима в разгаре... Тайга... Сиянье... Шуршанье ветра да волчий вой.
Молчит угрюмо янтарный месяц. Озябло сердце от горьких дум. ...Крупы осталось – еще на месяц, Быть может, Пашку к весне найду.
Созвездий чудных сверкает платье. (Мне снится лето в снегах тайги.) Я этой ночью держу в объятьях Не стан твой нежный, а ствол «Сайги».
«Ну где ж ты, Пашка?..» – твержу я мантру. Восток – светлеет... Марс – покраснел... И пляшут мысли, как саламандры, На углях жарких в моем костре.
...Костер потухший... Скелет налима... Тайга без края... Сибирь... Сибирь...
Посвящение Киплингу
«...Я как пловец. Ненастье, тьма и ветер Мне ощущать мешают силу Зла. Я словно птица, что попала в сети И гибели своей не поняла...»
Григор Нарекаци «Книга скорбных песнопений». Х век
Запад есть Запад, Восток есть Восток, и вальсы им – не крутить, Пока мой последний и хриплый стон не вырвется из груди. А здесь... – нет Востока и Запада нет, а есть лишь тайга да снег... Костер мой зачах... Напарник – пропал... За каждой сосною – смерть.
Но надо собраться... Подняться... Идти – на зов унылой зари. Туда, где синицы поют: «Тинь-тинь!..», где дружат цари и псари, Где свет в непогасшем твоём окне сияет, словно маяк, Где Город вальяжный в море огней – считает чужим меня.
Тайга же меня называет – своим, и Город ей – не родня!.. (Не будет здесь нудно айфон звонить, тут не в чести болтовня!..) ...Буран дал морозу на царство «Добро»... причудлив снежинок полёт... Я письма твои рубил топором – как в речке таёжной лёд.
Но Запад есть Запад, Восток есть Восток, – им вместе в кафе не сидеть. ... Я там, где хаски виляют хвостом, а ты – в своем жарком Сиде. – Глянь: снег вместо нежных белых одежд январь дарит Леди Зиме. ... Я синие трупы промёрзших надежд скармливал чёрной тьме.
И – волчье солнце внимало с небес на жуткий, протяжный вой; И Смерть с косой – вечная из невест! – шагала тенью за мной; И я – вот упрямец! – всё шёл и шёл, как зомби, – и глух, и нем; И Леди Зима стелила свой шёлк заботливо под ноги мне. Пусть сердце сбивается с ритма, сбоит... копытит буранный конь... Я хворост лазурных иллюзий своих – швырял и швырял в огонь!.. Свой компас во тьме я, увы, потерял: где Запад?.. и где – Восток?..
...И в Индии, мой дорогой Редьярд, я не был – лет эдак – сто...