Сергей Павлов. Кузбасская сага. Книга 4. Иудин хлеб. Часть 3. «…место новое, да песни старые…» ч. 3
А Егору в помощники дали немца Марка Ратке, который прибыл на шахту всего неделю назад в составе новой команды военнопленных. В отличие от венгра он почти без акцента говорил по-русски, но также был неразговорчив, как и венгр, что на первых порах раздражало Егора. Со временем он изменил отношение к нему, когда во время небольших перекуров они поговорили накоротке о делах житейских, а для себя он сделал неожиданное открытие: оказывается, глубоко под землей, в темноте, сырости и на холодных сквозняках даже простое человеческое слово может согреть и поддержать. Импонировало Егору и то, что этот коренастый человек с колючими серыми глазами, по возрасту годившийся ему если не в отцы, так в старшие братья, без доли иронии обращался к нему на «вы». При всем при том Ратке не досаждал ему ненужными вопросами, а уловив у напарника хоть тень недовольства, тут же замолкал. Уже до конца первого месяца их совместной работы Егор знал, что отец Марка до революции жил в России, а потом эмигрировал в Германию с женой и сыном-подростком. Еще он успел сообщить Егору, что на войне никого не убивал. Как так можно было воевать и никого не убивать, Егор не знал, но расспрашивать своего напарника не стал. В ту смену они вместе с бригадой доставщиков-такелажников работали у резервного вертикального ствола. Выбирали из спущенного в шахту оборудования нужные металлоконструкции и детали для монтажа нового конвейерного штрека и волокли их к месту выработки. Оказавшись вдвоем у ствола, Егор предложил передохнуть: – Все железяки нам не унести до конца смены, а силы надо сохранить... Садись вот тут. – И он первым опустился на каменистый пол выработки. Сняв каску и запрокинув голову, Егор высоко вверху увидел небольшой квадратный проем, в котором на голубом фоне неба скользили белесые облака. Рядом опустился Ратке и, чуть успокоив дыхание, также стал рассматривать светлеющий вверху створ. – Высоко? – Да, метров сто будет... – Вот если кто сорвется в него, то, наверное, вдребезги расшибется?.. – Как пить дать! – Язык Егора, похоже, онемел, а перед глазами мелькнула страшная картинка падающего в шахтовую бездну Максима Шомонина и его нечеловеческий крик. Уже через силу он добавил: – Тут иногда такое случается... – И что? – Ратке в упор смотрел на парня, словно ожидая от него чуда: упал, мол, но жив остался. Егор долго молчал и сказал резко: – Вдрызг разбиваются... Даже глаза вылетают... Увидев, как Марк зябко передернул плечами, он спросил с усмешкой: – Страшно, Марк? А у вас что, в Германии шахт нет? – Почему, есть... Рур весь на угле стоит, но я там не был и... у нас в шахту не падают... – А у нас всяко бывает...– Он поднялся, приглашая и собеседника. – Ладно, отдохнули, пойдем... Нагруженные металлом, они тяжело шагнули в темень шахтового лабиринта, но Егор, словно прощаясь, бросил взгляд на светящийся вверху проем... В день получки настроение у всех было чуть приподнятое, потому как по заведенному правилу многие после работы вскладчину покупали водки, закуску и в кустах, что стеной тянулись вдоль проезжей дороги до самого Чертинского базара, отмечали это рядовое, но приятное событие. По традиции после мойки вся бригада хоть на минуту, но появлялась на участке, где начальник или его заместитель коротенько рассказывали обо всем, что случилось на шахте за смену, пока они были под землей, а также давали какие-то наказы на следующий день. Радостное предвкушение скорой гулянки омрачил начальник участка Киселев: – Вот так, ребята, посадили нашего мадьяра Шимана на пять лет в лагерь! Плохо дело, поэтому рот не разевайте, а то, не дай Бог, еще такие неприятности будут. Пейте, но дело разумейте! Каким ни было неприятным это известие, но гулянку решили не отменять. Если на «Пионерке» Егор не принимал участия в подобных мероприятиях по причине своего малолетства, то теперь он считал себя достаточно взрослым и был не прочь остаться в компании гуляк. Еще и потому он оставался на такие гулянки, что Петр Петрович советовал ему быть ближе к людям, недвусмысленно напоминая: «что у трезвого на уме, то у пьяного на языке». А поскольку то место, где обычно выпивали после работы, находилось совсем рядом с его домом, то вопрос, быть Егору в компании или нет, был решен однозначно – быть! А если гулянка затягивалась, Фая сама приходила на заветную полянку и уводила мужа домой под веселые шуточки товарищей. Разговоры пьяненьких мужчин, как правило, касались новостей шахтовой жизни, анекдотов, как свежих, так и «с бородой», а также – «про баб». В этот же раз речи раз за разом возвращались к аресту Шимана. Люди постарше помнили конец тридцатых, когда «брали» каждую ночь и когда ледяной страх сковывал всех поголовно. Но сейчас-то, недоумевали они, когда прошло столько лет и позади война?! Не было привычного смеха, в голосах слышалась тревога, а когда Егор собрался идти домой, за ним ни с того ни с сего увязался бригадир Терешкин. Он явно переусердствовал с выпивкой и потому городить чушь начал еще в кустах. Когда они отошли в сторонку от гуляк, он вдруг спросил Егора: – Парень ты неглупый, Гоша, работаешь ладно, а вот скажи мне, Шиман дурак? Он же твой напарник был? – Да, был напарником... Он был не дурак, но хитрый... – А почему он хитрый? – Иван стоял, покачиваясь, и крепко держал Егора за рукав, пытаясь заглянуть ему в глаза, но наступившие сумерки мешали дотошному бригадиру. – А потому он хитрый, что притворялся, будто не понимает по-русски, а сам как болтал! – Ага... Да, хитрож...й он оказался, но опять же, если он порезал шланг, то нож-то зачем снова принес с собой? Идиот! – Значит, идиот, но я-то здесь при чем? – Егор тщетно пытался освободиться, но бригадир держал его крепко и продолжал гнуть свое. – А при том, Гоша, что ты в тот день в конце смены отстал от нас, помнишь? – Ну и что, пос...ть остановился... – Егор старался сказать это спокойным голосом, но в груди у него что-то ёкнуло от страха. Впервые его заподозрили в доносительстве, и он не знал, как возразить пьяному бригадиру. Скорее инстинктивно он отмахнулся от него и заявил делано пьяно: – Дядь Вань, мы здорово наклюкались с тобой! Пойдем-ка по домам или пойдем ко мне... – А у тебя есть что выпить? – Нет... – А чо тогда зовешь? Ты тоже, как Шиман, дурачок! Ладно, иди, вон твоя жена уже бежит... И действительно через несколько минут Фая уже держала мужа под руку: – Все, дядя Ваня, все, по домам... Всю ночь Егор мучился без сна, а сна его лишал страх, за которым чудились страшные слова, услышанные однажды еще на шахте «Пионерка» – «отправить в завал»! ...На следующий день бригадир отозвал Егора в сторонку и, морщась от головной боли, спросил: – Гоша, я тебя вчера не шибко доставал? – Да нет, а что?– в голосе Егора слышалась тревога. – А-а, ну, тогда ладно. А то у меня жена заметила, что я, как хватану лишку, то шпионов начинаю ловить... – Да нет, какие шпионы, – с некоторым облегчением проговорил парень, – Я и сам вчера был хорошенький, дядь Вань, так что мы оба с тобой ловили шпионов... – И натужно рассмеялся. Гроза прошла мимо, но страх еще долго терзал его душу...
* * * А вот другая гроза, небесная, не обошла рабочий поселок стороной. В первых числах сентября, к полудню, казалось, вся природа застыла в каком-то оцепенении: ни шума ветра, ни пения птиц. Первая смена горняков возвращалась домой, и люди постарше, поглядывая на хмурившееся небо, со знанием дела предрекли: однако быть грозе! Последняя, должно быть, в этом году, а потом польют затяжные дожди. Кто-то добавил из мужиков: как бы домишки наши вместе с шахтой не задуло. Посмеялись над таким страшным прогнозом да прибавили шагу, потому как на землю уже упали первые крупные капли небесной влаги. – Бр-р! – зябко повел плечами Егор, снимая с себя промокшую куртку. – Все-таки намочил, проклятый! – Пошто ругаешься? – хмурясь, спросила Алена Ивановна. Она сидела у окошка и с опаской поглядывала на почерневшее небо. Увидела, что в ограду въезжает хлебовозка Никиты и перекрестилась. Под дождем Никита распряг лошадь, поставил ее под навес, задал сена, после чего забрал из повозки две причитающиеся ему булки хлеба и зашел в избу. – Что, сынок, сильно промочило? – вопросом встретил его Алена Ивановна. – Как в поселок въехал – тут и началось!.. Нитки сухой не осталось, но сейчас, кажись, дождь затихает. – Это не надолго, а ночью страсть что будет! Задует нас совсем! Не ошиблась с прогнозом старая женщина. Уже за полночь ветер достиг такой силы, что их засыпная избушка ходила ходуном, а целый пролет ограды повалило наземь. Как был в исподнем, Егор кинулся на улицу, крикнув домашним: – Ставни закрою, а то все стекла побьет! Когда он вернулся, доложил, что у соседей снесло крышу со стайки и скворечник. - И у нас доски с крыши сорвало, а дождя все нет. – Будет дождь, – пророчески заявила Алена Ивановна, – сейчас он покуражится, продует все силы свои, а потом и дожжичек пойдет. Ой, Господи, спаси и сохрани нас бедных!.. В это время потух свет. Решив, что в темноте нечего куковать, Кузнецовы разошлись по кроватям, а вскоре полил дождь. Среди ночи всех разбудил истошный крик Витюшки. Алена Ивановна кинулась включать свет, но его так и не было. Наощупь нашла спички и зажгла керосиновую лампу. Ребенок уже был в объятиях матери, весь мокрый. На крик из банной пристройки прибежал Никита. Взяв лампу, он осмотрел потолок: угол горницы потемнел от влаги. Именно там стояла кроватка ребенка, и потому больше всего от дождя пострадал он. Никита принес из бани бачок и поставил под струи воды. Переодев ребенка в сухое, Фаина взяла его в свою кровать, и Егор расположился в кухне, на сундуке. – Надо, баб, завтра крышу починить, а то поплывем осенью. – Уж надо вам с отцом посмотреть, что там. А гроза эта, видать, последняя летняя...
Утренняя смена Егора заканчивалась раньше, чем рабочий день Фаины, и потому он обычно не торопился, а дожидался жену, после чего они вместе возвращались домой, попутно заглядывая в магазинчик, что открылся неподалеку от шахты, на базарчик, приютившийся рядом с магазином. Иногда они что-то прикупали, но чаще все дело заканчивалось смотринами. Любила Фаина бывать в торговых точках. Сегодня же Егор не стал ждать жену, поспешил домой, помня наказ бабушки: надо чинить крышу. Издалека он увидел, что бабушка с Витюшкой гуляет в ограде, но, оказавшись поближе, обратил внимание, что лицо сына было зареванное, а Алена Ивановна вела себя как-то не спокойно. - Баба, что у вас тут случилось? Почему Витюшка в слезах? Едва услышав голос отца, тот снова заплакал, а женщина, чуть успокоив ребенка, пояснила: - Да Никитка чуть было не убился! Сказывала я ему - подожди Егора, так нет – сам полез на крышу, ну и рухнул оттуда вниз… - Елки-палки! Как же так-то? – Егор не на шутку встревожился. – Где он? Надо в больницу его везти… - Ничего не надо, упал-то он в картошку, а там, слава те Господи, ботва большая… мы же не копали ее еще, да домик-то наш не такой высокий, а все же задницу да спину зашиб, вот сейчас лежит на грелке у себя в закутке. - А ведь я говорил Никите, что не надо лезть на крышу, потому как она еще не просохла после грозы. Дня два-три дерево сохнуть будет, ежели нового дожжичка не принесет,- вставил сосед Кондратий Пивоваров, чей дом находился через улицу, а два его огромных окна, как две амбразуры, всегда были нацелены на кузнецовскую избу. - Так что ж ты, дядя Кондрат, взял бы да помог отцу вместо разговоров! - Эвон как ты рассуждаешь, Егорий! А по мне так умный совет завсегда полезнее бывает, чем простая подмога, да он и не позвал меня в помощники… И опять же, мне ведь от начала веку уже семьдесят лет, я ведь чуть только моложе твоей бабки, куды мне лезть на крышу? - Ох, смотрите на него, молодого! Не мог Никиту остановить, так что сейчас-то приперся? Хочешь, чтобы Егор с крыши упал? - А ты не пущай его, он и не упадет, пусть просохнет крыша, а тогда уже и карабкаться туда можно. Но я тут вам не помощник! Я, конечно, помоложе тебя, Алёна Ивановна, но на крышу не полезу! - Да кто тебя туда пустит, хрен ты моложавый! Подь-ка отсюда - без тебя тошно! - Дав понять, что разговор с соседом окончен, она потянула за руку Егора. – Иди лучше к отцу. - А что ко мне идти, если я сам могу прийти. - С этими словами к ним из дома вышел Никита. - Никита Гордеич, слыхал я, что тебя на грелку уложили со спиной, так зазря, лед надо на больное место положить… У меня есть в погребу, я принесу, однако… Попрепиравшись какое-то время с неугомонным соседом, Алена Ивановна и все мужчины пошли в огород, чтобы осмотреть поврежденную крышу, но на лестницу хозяйка никого не пустила: разобьетесь все к чомору! Еще не закончили осмотр, как Никита сжал обеими руками голову: - Голова зашумела, в висках ломит! Мне трудно смотреть снизу вверх. - Все, сынок, никакой тебе крыши! Искать будем работников, дрова у нас есть в сараюшке, от прежних хозяев остались… - Дрова, Алена Ивановна, хороши печку топить, а здесь тес нужен, плахи, вот какие лежат на крыше, - это снова умные речи повел сосед. Он уже сбегал домой, принес кусок льда, завернутый в холст, и теперь продолжал наставлять непутевых соседей. - Можно, конечно, на работу заманить пленных немцев, да только из тех, что здесь ходют, все больше копать огород могут да дрова рубить, нету среди них мастеровых. Я вон в прошлом годе сарайку починить хотел и все немцев высматривал - не нашел! Пришлось из Беловой знакомого плотника приглашать, но уже за деньги. - А ты что же хотел за просто так чтобы они работали, черт старый? - Ну, не просто так, конечно, но немцы-то соглашаются за похлебку и самогонку, все дешевше. Они ведь там в бараках недоедают… - М-да, может, ты и прав, Кондратий Ефимыч, - неожиданно поддержал соседа Никита. - Поспрашай-ка, сынок, на шахте мужиков, наших и поселенцев, может, кто и возьмется за харчи нам крышу изладить, да только не затягивай надолго, а то скоро дожди польют осенние… На том и закончили этот совет.
На следующий день Егор опросил с десяток рабочих, но никто не поддался на уговор: у кого-то сноровки не было в этом деле, у кого-то свой дом ждал такого же ремонта. Но вопрос решился неожиданно просто. Закончив смену, Егор с Марком Ратке собрались подниматься наверх и на пути к коренному стволу присели на роздых в конвейерном штреке. - Что-то ты беспокойный сегодня, Егор? Что-то случилось? Коротко объяснив проблему, Егор неожиданно услышал в ответ: - Я бы мог помочь в этом деле, Егор Никитович. У меня батя рукастый был, свой дом имел, все что-то строил, колотил и меня приучил к рукодельству… Давай прямо сегодня заглянем к вам, посмотрим, что там за беда, а в ближайший выходной все изладим. Уже через неделю ремонт был закончен, а всю работу сделали Марк да Егор, пошедший ему в подручные. Богатый стол накрыла Алена Ивановна (таким он показался Марку после казенной столовки), Даже стакан самогона он выпил с радостью. Раскраснелся от выпитого, расслабился. Обычно малоразговорчивый, после выпитого много говорил, шутил. И таким он простым и открытым показался Алене Ивановне, что не утерпела она и принялась задавать ему вопросы один за другим. - Извиняйте меня, Марк, но вы так хорошо говорите по-нашему, как будто в Расее жили? - А я родился в России, Алена Ивановна, мы жили под Питером… под Ленинградом… А потом была революция, началась война, и меня еще ребенком родители увезли в Германию. У нас дома и в Германии говорили по-русски… Мама-то у меня была русская… - Ах ты, Господи! – женщина даже руками всплеснула. - А сейчас-то… - Мама умерла, когда мне было тринадцать лет, через два года отца арестовали, а меня отдали в приют. Потом был гитлерюгенд… - - Это кто ж такие будут? - Женщина с испугом смотрела на мужчину. - Это… - Он замешкался, подбирая точный ответ. - У вас пионеры, а в Германии был гитлерюгенд, а уже оттуда всех призывали в армию… - К этому супостату Гитлеру? Вопрос явно смутил гостя, но после некоторого молчания он добавил: - Другой-то армии в Германии тогда не было… Это было в тридцать четвертом году. - Ты лет на десять меня младше будешь? - подал голос Никита. Он сидел за столом, угощался вместе со всеми, но обходя спиртное, и с тревогой поглядывал на разговорившуюся мать. - Я с шестнадцатого года. Про Россию-то я знаю только со слов родителей… - А то, что помнишь их слова, то хорошо, - поспешила успокоить его женщина,- это уважение им, а также той стороне, где ты родился. А как же так случилось, что ты к этому злодею пошел в услужение? - Мама!- попытался остановить ее Никита. - А что «мама»? Уж и спросить нельзя!- Словно спохватившись, она вдруг резко изменила разговор.- Ну, нельзя, так нельзя. Пригубила этого бесовского напитка и разговорилась, старая… Уж не серчай на меня, Марк. Не менее был озадачен таким окончанием разговора и гость. Лицо его еще оставалось розовым, но взгляд сумрачным, а с лица исчезла улыбка. - Спасибо вам за угощение… Мне пора уходить… - Да, да, а Егор вас проводит до самых бараков, а то еще заблудитесь в наших переулках, - произнес Никита. - Благодарю, Никита Гордеевич, но я хорошо изучил этот поселок, не заблужусь. – Уже у порога он обернулся к Алене Ивановне и сказал с легким вызовом в голосе: - Да, я служил у фюрера, но я не убивал людей. Я не убил ни одного человека! - С тем и вышел из избы. Какое-то время Кузнецовы растерянно молчали. - Ну, вот, обидели человека! - с легким укором проговорила Алена Ивановна. - Ну, что ты, мам, так напала на него? Совсем незнакомый человек, немец… - Да какой он немец, когда у него мать русская. И говорит он по-русски не хуже нас… Эх, вы, мужики, у него же в глазах тоска зеленая. Видно, давно ни с кем не говорил по-человечески, а тут выпил чуток, и открылась душа. - Это точно, баб, - вставил свое слово Егор. – Он вообще такой молчун, порой всю смену молчит, а тут смотри ты! - Ну, ладно, если обиделся - перетерпит, нам с ним детей не крестить,- подвел итог Никита. - Давайте укладываться спать, а то Витюшка уже уснул там, в углу. - Хотела я попросить его еще, чтобы он помог крышу починить Любке Селезневой, - сказала Алена Ивановна, - у нее тоже ветер бед натворил. Она добрая баба, не раз помогала мне по хозяйству… - Ну, вот еще! - недовольно проворчал Никита. - Это которая, что в конце улице живет, с толстой косой ходит? - спросил Егор. - Она самая. Вдовая она, ребеночек растет. Он-то родился, когда Степана, мужа ея, уже взяли в армию, там он и сгинул. Тяжко ей одной-от… - Вот и надо было говорить об этом, а то принялась допрашивать мужика про Гитлера! - Ну, простите меня, дуру старую! - Махнув досадливо рукой, она направилась в сени, но Егор остановил ее: - Баб, а хочешь, я поговорю завтра с ним, узнаю, обиделся или нет, и про тетю Любу скажу? Может, согласится ей помочь? - «Тетя Люба»? Она же лет на семь-восемь старше тебя – «тетя Люба»?! - со смехом проговорила Алена Ивановна. - Ну, баб, она такая красивая, да и пацан у нее уже большой… - У тебя тоже паренек растет, пять лет уже… А поговорить - поговори, мол, не серчай на бабку, старая она да глупая, а вот ежели он согласится Любке помочь, знать не в обиде на нас. - Ну, про глупую бабку я не буду говорить, конечно, но про Любу скажу. Поговорил Егор с Марком, нашел минутку, когда они вдвоем с ним остались, начал бодро, но потом смутился под пристальным взглядом напарника: « …не обижайся на бабушку, она же без зла говорила... там Люба есть, помочь бы ей…» - Ладно, Егор, как у вас говорят, замнем для ясности, а на бабушку твою я не сержусь. За много лет со мной вчера впервые говорили по-человечески, с сочувствием, как же на это обижаться?! Ты знаешь, в гитлерюгенде какая дисциплина была! Особенно мне доставалось: мать русская, отец со штурмовиками Рёма знался, вот его и арестовали гитлеровцы. Да ты, я вижу, меня не очень понимаешь: штурмовики, эсэсовцы… А к этой Любе мы с тобой сходим через день-другой, починим ей крышу, если ты мне поможешь. - Конечно, помогу!- без промедления согласился Егор. Вскоре на потемневшей от времени деревянной крыше избы Любы Селезневой издалека отливали белизной новые доски, а хозяйке уже не была страшна никакая гроза. В последующие дни Егор не раз встречал Марка около ее дома, но ни о чем не спрашивал, зато Алена Ивановна в один из осенних вечеров на ужином с улыбкой сообщила своим домочадцам: - А Любка-то Селезнева приняла к себе этого Марка! Вся светится ходит!.. - Ну и ладно, - буркнул Никита, - бабе тоже хочется семейной радости, натерпелась без мужа-то... - А что, Марк добрый мужик, рукастый, не злой, хоть и с гитлерами водился. Я его сразу поняла. - Чуть помолчав, спросила сына: - Никит, а как так может быть, чтобы воевать, а людей не убивать? Разве так бывает? - Мам, ну, ты опять! - Никита с досадой даже ложку бросил на стол. - Бывает, баб, - пришел на помощь отцу Егор, - если он воевал где-нибудь в обозе или в тылу. А вообще-то Марк здорово изменился за последнее время - разговорчивый стал, шутит и про тебя хорошие слова говорил. - Ну, и слава тебе Господи, может, еще жизнь наладится у них, они же еще молодые… * * * Осень 50-го мирно шла к своему завершению. Для семьи Кузнецовых она была спокойной, доброй. Дела на работе у мужчин шли на лад, шахта выполняла план, а значит наряду с зарплатой ее работникам, в том числе Егору и Фаине, выплачивали премии, Никиту эти премии не касались, но он был рад и той зарплате, что ему платили на хлебозаводе. А главное, что его давно не беспокоила рана. Рос веселым и здоровым Витюшка, а Алена Ивановна, оставшись с правнуком, нередко становилась перед божничкой и неистово молилась, прося у Господа здоровья всем родным, покоя и уюта в семье. Тихая радость переполняла и Егора. Все лето не давал о себе знать «дядя», подолгу не объявлялся и Юрка Рыжий, что тоже ему стало нравиться. На Покров день к ним нагрянули нежданные гости. Был еще вечер, но на улице уже было темно. Осенние, свинцовые тучи неспешно плыли над землей, угрожая в любую минуту обрушить вниз водные потоки, а порывистый ветер то и дело поднимал столбы пыли и желтой опавшей листвы. Всё семейство Кузнецовых было в сборе, каждый был занят своим делом. За стенкой, в своей комнатенке, стучал молотком Никита, решивший наконец накануне дождей подбить каблуки своих старых башмаков. Фаина, усадив рядом с собой сына на кровать бабушки, читала ему детскую книжку, а Алена Ивановна, расположившись за кухонным столом, вязала носки. Самого младшего, Витюшку, она уже обеспечила теплой обувкой на всю зиму, теперь был черед за другими членами семьи. И лишь Егор ничем был не занят, если не считать того, что он дремал на своей кровати, отвернувшись лицом к стене. Второй день не работал скиповой подъемник, не производилась отгрузка угля, и потому все слесаря с утра до позднего вечера в поте лица крутились возле замершего механизма, возвращая его к жизни. Наряду с рабочими здесь же дневали-ночевали механики, энергетики, даже сам директор шахты счел необходимым проверить, как идет ремонт скипового механизма, и как заклинание повторял вполголоса: - Мужики, поднажмем дружно, два дня отгрузка не идет, конец года. Не дай Бог план завалим – без денег останемся и премий не видать! Вчера Егор вообще пришел домой после десяти, но сегодня Терешкин отпустил его пораньше. В обеих комнатах давали неяркий свет две электрические лампочки, а от печки тянуло теплом. Где-то внизу, в начале улицы, послышался звук едущей повозки. - Кому-то не сидится в этакую погоду, - вслух подумала Алена Ивановна, не переставая ловко работать спицами. Около их дома повозка остановилась. Глянув в окно, женщина увидела, как из нее вышли двое и о чем-то переговариваются с возницей. - Никак к соседям гости, - продолжала домысливать Алена Ивановна. Но вспомнив, что у Пивоваровых нет ни детей, ни внуков, снова взглянула в окно. – Кто бы это мог быть?.. Теперь она увидела, что двое направляются в их ограду. - Ах ты, Господи, кто же это может быть в такой поздний час? Фаина, к нам кто-то приехал…Ты сени-то заперла на засов? - Конечно, мама, а что, открыть надо? - Надо, да только ты спроси, кто это, а то, не дай Бог, какого злодея впустишь! А перво Никите скажи о гостях, пусть он их встретит, мужское это дело чужаков встречать. Вскоре в сенях лязгнул дверной засов, раздались громкие голоса, и в избу вошли Никита, а за ним мужчина и женщина в плащах с поднятыми капюшонами. - Никак промокли в дороге? - спросила хозяйка, разглядывая вошедших, а когда они скинули плащи, обмерла от неожиданности и выронила из рук свое рукоделие. - Яша?! Рая!? Откуда вы? - Здравствуй, здравствуй, Алена Ивановна, - прогудел в ответ мужчина простуженным голосом. - Однако не думала, что свидимся, а мы тут как тут! И даже промокнуть не успели, потому как дождичек только начался. Они обнялись и трижды расцеловались. Вслед за мужчиной в объятия хозяйки со слезами бросилась женщина: - Ой, ты, Боженька, как хорошо, что мы вас нашли. Как хорошо!.. Когда ехали, я все думала, как вас буду благодарить за сына Ильюшку! Нашли мы его, сейчас вот едем к Яшиной сестре и решили вас навестить да в пояс поклониться за заботу о нашем сыночке. Чуть отстранившись, женщина до пола поклонилась Алене Ивановне. - Как же вы нас нашли? - спросил Никита. - В Урском были - Евдокия Павлова рассказала, где вас искать. Приехали на шахту «Пионерка», а ваш след там простыл. Уже на шахте какой-то пожилой мужик подсказал, куда вы переехали. В Белово нашли возчика, чтобы ехать в Бачаты и завернули до вас. - А кучер-то куда пропал? - За него не волнуйся, тетка Алена, у него здесь где-то кум живет… Завтра поутру заберет нас, и мы дальше поедем.
…Уже через полчаса все сидели за накрытым столом, а из угла горницы бросал пытливые взгляды в сторону громко и весело разговаривающих взрослых маленький Витюшка. Утолив жажду и голод, гости и хозяева продолжали вести оживленный разговор о своей жизни, тринадцать лет из которой они провели вдали друг от друга, только теперь они говорили вполголоса, и смех все реже звучал в горнице. - Мы ведь домой добираемся уже второй год, - рассказывал Яков,- по Томской области поездили, Красноярский край захватили… Легко ли без документов кататься по чужим краям, чуть было в каталажку не попали. С сестрой-то списались еще когда в Томске были, она-то и рассказала про сына, про вас, что знала. Намеревались сразу к сестре ехать, к сыну, но оказались в Гурьевске, не утерпели и заехали в Урское - хотелось повидать родной край. Как знать, придется ли еще быть здесь. - Ну что, повидал, Яша, родную деревню? - спросил Никита, разливая самогон по стаканам. - Да, расскажи нам, Яша, что там нового? Мы-то ведь там были в последний раз аж в сорок втором году, - поддержала сына Алена Ивановна, - за продуктами ездили. Голодный год выдался тогда, вот, Егорку брала с собой да еще одного пацана. - Да-да, тетка Дуня Павлова рассказала, как вы приезжали, как Федор Гордеич в Урское наведывался, кажись, в конце тридцать седьмого, про Ивана Кочергина, царствие ему небесное. Все сидящие за столом дружно перекрестились. - Как там Спирька-то, все торгует? - Нет, тетка Алена, сельпо закрыли давно, а Спирька перебрался в Барит. Там какой-то завод открыли, поселок расстроился, вот он туда и переехал. Говорят, растолстел безбожно, одышкой мается. - Баб, так он и тогда был толстый… - вставил слово Егор. - Кого ты понимаешь, - одернула его Алена Ивановна, - малой ты был тогда, чтобы помнить. - … Из зауринских там почти никого не осталось, Горкуновы, Дмитриевы, Золотаины то ли уже уехали куда, то ли на чемоданах сидят, не поняли мы. Все в Белово хотят ехать, здесь шахты, цинковый завод, чугунка, а там колхоза уже давно нет. К тетке Дуне сыновья вернулись из армии, повоевали оба, Евдокия-то показала их медали, а вот самих мы не видели. Говорит, уехали куда-то, работу ищут да новое место жительства. - А я видел Мишку Павлова год назад, - снова заговорил Егор, - он в отпуск приезжал и хотел после армии на нашу шахту идти работать... - Ну, ежели приедут в Белово, то свидимся и с Дуней, и с ребятами. Они ведь годки с нашим Егором, но Егора в армию не взяли - броня была на шахтеров. - Да не броня, а бронь, - поправил мать Никита. - Давайте-ка выпьем за наших земляков, за урских, чтобы где бы ни встретились они, везде были друзьями и товарищами. Когда все дружно выпили, Яков с удивлением посмотрел на стакан Никиты, содержимое которого ничуть не уменьшилось. - А ты, что же, Никита? Или выпил уже свою бочку? - Да, Яш. Похоже, выпил свое, - грустно произнес тот и, подняв прядь рыжеватых волос, показал свой шрам на голове. – Военная метка, говорят, на всю жизнь… Их разговор перекинулся на войну, и теперь вспоминали общих знакомых, кто воевал, кто погиб, а кто вернулся домой. Было уже за полночь, когда Фаина уложила спать сына, прибрала на столе, поставила новые закуски, и застолье продолжалось. - Тетка Алена, Алена Ивановна, а мы ведь привет тебе привезли от… вашей золовки, от Меланьи Гордеевны…