Терешков
В штабе Гудериана паника. С передовых позиций подошедшей к Туле его прославленной 17-й танковой то и дело доносились вопли немецких начальников, смысл которых в переводе на русский означал: «Наших бьют! Что делать?»
Фрицев действительно били. Профессионально. Нещадно. Не давая перегруппироваться, пополнить топливные баки танков и бронетранспортёров, сосредоточиться.
413-я дивизия сибиряков, прибыв на защиту Тулы, разгружалась на станциях Сталиногорск-Северный, Узловая, разъезде Маклец и сходу вступала в бой с почти одновременно подошедшей армией Гудериана. «В бой – за Родину! В бой – не на жизнь, а насмерть!..».
У дивизии не было танков, как у немцев. Сибиряки могли противостоять этой закованной в броню наглой арийской нечести только пушками да гранатами и бутылками с горючей смесью. И, тем не менее, русский «бог войны», как называли бойцы артиллерию, отряды истребителей танков, жгли фашистские, неуклюжие Т-4 с нарисованной на бортах буквой «Г» – первой буквой фамилии хвастливого командующего 2-й танковой армии, опрокидывали бронетранспортёры, уничтожали самоуверенную в своей неотразимости мотопехоту.
Но и ряды сибирской, ещё недавно полнокровной, стрелковой дивизии таяли…
Алексей Дмитриевич по дороге в Венёв, на свой боевой участок, вспоминал эти первые бои дивизии, её боевое крещение. Вспомнил он и недавний разговор с начальником штаба соединения полковником Иваном Владимировичем Ковригиным.
– У врага перед фронтом дивизии большая сила, – размышлял вслух Терешков, глядя в узкое оконце блиндажа. – Один только полк «Великая Германия» насчитывает семь-восемь тысяч штыков, если не врёт разведка. Правда, тогда, под Узловой, мы ему сбили спесь. Но рядом с ним больше ста танков. Как ты считаешь – устоим? – повернулся он к Ковригину.
Два года назад вместе с Терешковым Ковригин «нюхал» военный порох на Халхин-Голе и, конечно, не забыл его запах. Там тоже поначалу не всё ладилось и вовсе не потому, что бойцы и командиры не умели воевать или были трусами и паникёрами. Все же что-то не ладилось. Войска или топтались на месте, или несли неоправданные потери в отчаянных атаках.
Ситуация изменилась с приездом комкора Жукова. Именно он разработал нестандартную – в отличие от воинских уставов – операцию по очистке от врага ключевого объекта японской армии – горы Баян-Цаган. Именно под его командованием наша группа войск вместе с монгольскими цириками попёрла япошек до китайской границы и пошла бы дальше, не будь риска международных осложнений.
– Алексей Дмитриевич, а ты не забыл, кто у нас теперь командует фронтом? – Ковригин помедлил и решительно рубанул воздух ладонью. – Устоим! Иначе зачем нас повернули от стен Москвы на юг, к Туле?
Конечно, он не забыл. Ни Халхин-Гол. Ни нынешнего комфронта Жукова, который за ту кампанию получил «Героя». К Жукову, его таланту полководца он относился с уважением. А вот его скоропалительного решения – сменить командование армией – он не понимал и не одобрял. Мог только догадываться. Наверняка здесь сыграли роль разногласия командарма с первым секретарём Тульского обкома партии Жаворонковым… Аркадия Николаевича ему было искренне жаль. Что такое – быть снятым с должности во время боевых действий – Терешков знал. Как правило, это конец карьеры, трибунал, суровый приговор, вплоть до расстрела. Но если потребуется свидетельство, он будет его защищать. Защищать потому, что Ермаков – командир не случайный. И возраст самый тот, когда на смену безоглядному юному озорству приходит мудрость отваги, умение, говоря языком шахматиста, определять свои действия «на ход вперёд». Ермаков сделал всё, что мог. Большего на его месте было сделать невозможно. Ведь красиво умереть нетрудно. Труднее победить. А задержать такую армаду почти на месяц и не пустить в Тулу – это уже победа!
Ермаков
Генерал Ермаков, согласно предписанию штаба фронта, ехал в Москву. Гнетущие мысли о несправедливости решения командующего фронтом не оставляли его ни на минуту. В ушах звучали его резкие беспощадные слова, летевшие по телефонной связи:
– Ермаков?.. Ты знаешь, что полагается командиру за невыполнение приказа – ни шагу назад? Знаешь?! Ну так вот: за прорыв немцев на Сталиногорском направлении ответишь по полной. Всё!..
Ермаков не сомневался: к его отставке причастен и первый секретарь Тульского обкома партии Жаворонков – молодой, энергичный, инициативный председатель городского комитета обороны. В решающие для судьбы Тулы дни Василий Гаврилович развил кипучую деятельность. Он успевал побывать на городских предприятиях, выступить в местных и центральных газетах, созвониться с Москвой и сообщить данные о военном положении города, порой более свежие и точные, нежели армейские сводки. Едва узнав, что Орёл занят немцами, он, не ожидая указаний ЦК партии и Генштаба (да-да, Генштаба! Секретарь обкома неоднократно дозванивался до заместителя начальника Генштаба РККА Василевского), срочно созвал секретарей райкомов партии и членов бюро обкома и даже сам написал решение бюро. В его первом пункте было записано: «Тула должна стать неприступной крепостью на подступах к Москве. Удар врага по Туле будет ударом по Москве».
Ермаков уважал Василия Гавриловича как настоящего патриота Тулы, его стремление отстоять город, не сдать врагу, как это случилось с Брянском и Орлом. Но его раздражал этот дополнительный (помимо армейского) партийный контроль своих действий, попытки вмешательства в дела командования армией. Ну вот взять хотя бы такое: где быть штабу армии. Согласно решению Ставки Верховного Главнокомандования о назначении его командующим 50-й армии, Генштаб предписал развернуть штаб объединения в Туле, и первое время он находился в помещении обкома партии.
Но постоянное соприкосновение армейского и партийного руководства обороной города рождало конфликты, непонимание. В конце концов штаб был выведен из Тулы в район Ивановских дач, что в восьми километрах от города.
Генерал Ермаков не был трусом и готов был ответить «по полной»… Впрочем… Может, Жуков по-своему и прав. Ты отвечаешь за одну армию, а он за весь фронт. Перед Генштабом. Перед Госкомитетом обороны. Перед Сталиным…
Телеграмма
По личному составу армия в начале ноября равнялась двум штатным дивизиям, а по вооружению одной, только-только подошедшей сибирской 413-й. Именно эта дивизия генерала Терешкова, тоже за первые три недели ноября понёсшая большие потери, была основным щитом, преградившим путь гудериановской бронетехнике на главном направлении: в обход Тулы – на Сталиногорск, Венёв, Каширу… Именно она стала основным соединением созданного Венёвского боевого участка. И не случайно возглавить командование участком было доверено командиру 413-й.
Буквально накануне своей отставки, словно предвидя расставание с армией, предчувствуя, какие его ожидают «оргвыводы», Ермаков направил телеграмму в дивизию Терешкова от имени Военного Совета армии:
«Командиру и комиссару 413-й стрелковой дивизии.
Бойцы, командиры и политработники дивизии! В боях за Тулу вы проявили исключительную храбрость, мужество и упорство, чем заслуженно можете гордиться. Вы крепко и жестоко били врага, нанося ему огромные потери.
Военный Совет объявляет благодарность всему личному составу дивизии и выражает твёрдую уверенность, что вы и впредь будете героически и бесстрашно сражаться до полного уничтожения немецких варваров.
Командующий 50-й армией Ермаков.
Комиссар Сорокин.
21.11.1941г. Телеграмма была отправлена в штаб дивизии ночью 21-го ноября. А 22-го её читали во всех частях и подразделениях соединения.
Мать Шуры Чекалина
Бойцам дивизии в разведке уже приходилось встречаться с партизанами. Но встречи были редкими. Больше узнавали о налётах партизан на гарнизоны врага, диверсиях на дорогах из военных сводок. Эта встреча для бойцов полка Кости Хиромена стала памятной.
В тот день он с группой разведчиков находился в тылу немцев в окрестностях посёлка Косая Гора. Бойцы уже возвращались в часть, выполнив задание и собираясь перейти линию фронта.
Костя шёл в паре с минёром сапёрного взвода Фёдором Потаповым чуть впереди остальных разведчиков и обменивался с ними условными знаками. Уже оставалось километра полтора до своих окопов, как, обходя глубокую воронку от бомбы, они заметили в ней женщину с подростком, тесно прижавшихся друг к другу, затаившихся, со страхом смотревших на невесть откуда взявшихся вооружённых людей в белых маскировочных халатах. Они даже не сразу разглядели, что автоматы у них не такие, как у немцев, которые они не раз видели.
– Вы кто? – негромко спросил Костя.
– А вы? – вместо ответа тоже спросила женщина, с мелькнувшей в душе надеждой, что встретила своих, всё ещё прижимая к себе мальчишку.
– Мы… русские… – пробормотал Костя, словно это объясняло всё: и кто они, и откуда, и зачем…
– Вы разведчики? Да? Красноармейцы? – торопливо заговорила женщина. – Я мать Шуры Чекалина, которого повесили немцы. Может, слышали? Из отряда Тетерчева… А это его брат, Витюшка… Мы идём из Лихвина к своим…
Полузамёрзшие, мать и сын едва стояли на ногах. Серые, с острыми скулами лица. На сыне – явно не его – большая лопоухая цигейковая ушанка, старое, едва до колен демисезонное пальтишко. На ногах брезентовые сапоги. Явно в чужой одежде была и мать…
Когда разведчики доставили Чекалиных в штаб полка, командир части капитан Петухов, все работники штаба с большим сочувствием слушали рассказ матери сына-партизана о том, как они воспользовались потерей бдительности охранников, внимание которых приковала казнь Шуры, и, выбежав из избы, смешались с беженцами из других мест, проходивших в тот момент по улице Лихвина.
В Туле Надежда Самойловна встретилась с первым секретарём обкома партии Жаворонковым. Расспросив о партизанском отряде Тетерчева, в рядах которого сражался с врагом её старший сын, Василий Гаврилович поинтересовался, чем бы она хотела заняться здесь, в Туле.
– Пойду санитаркой в медсанбат дивизии товарища Терешкова, – сказала Надежда Самойловна. – Я уже справилась об этом – медиков там не хватает. А к вам обращаюсь с просьбой: помогите определить в воинскую часть младшего сына. Он мечтает стать бойцом и мстить за старшего брата.
– Думаю, поможем вашему сыну осуществить мечту, – заверил Василий Гаврилович. – Если что, не стесняйтесь, обращайтесь в обком. К тому же, вы член партии…
– Про мать партизана Чекалина слышал? – спросил Саша Кудрявцев Ивана Чурилова при встрече. – Ну, того парнишку, которого казнили в Лихвине…
– Про парнишку слышал, а про мать нет. А что?
– Его мать будет служить в нашем батальоне. Вместе с младшим сыном перешла линию фронта, спасаясь от немцев. Почти три недели пробиралась сюда. Я был в полку Хиромена, ну, того, с которым ты меня познакомил, он мне и рассказал, как наткнулся на них у Косой Горы. Кстати, комбат уже определил Чекалину в мою бригаду.
– А как твой стажёр? Не смущает? – улыбнулся Саша.
– Отличная деваха! – улыбнулся в ответ Иван. – Ты только, земляк, ни о чём таком не думай. Я свою Физу не сменяю ни на какую принцессу!..
Иван и Рая ещё не знали, что скоро им придётся расстаться. Иван сменит «баранку» на «трёхлинейку», а Рая, передав краснокрестную сумку другой бригаднице, станет полноправным водителем «санитарки».
«А кто у нас «Ворошиловский стрелок»?»
Терешков приказал собрать командиров всех строевых частей дивизии, как он выразился, на «Военный совет».
– Товарищи! – обратился он к собравшимся, как обычно, негромким глуховатым голосом. – В последние дни в штаб всё чаще поступают сведения о потерях в командном составе. Не вам объяснять, что потеря командира деморализует бойцов, причём не только в бою. Сделав анализ потерь, мы пришли к выводу: гибель и ранения командиров резко возросла с получением зимнего обмундирования. Выделяясь из массы бойцов, они становятся хорошей мишенью немецких снайперов. Вот недавно лейтенант Антонов в новеньком полушубке, перехваченным кожаным ремнём с портупеей, и пистолетом на боку красовался в палатках медсанбата, обращал на себя внимание девушек-санитарок. Вчера сообщили: Антонов убит. Снайпером. Дивизия лишилась хорошего разведчика, на счету которого несколько «языков».
Я принял решение: издать приказ о форме зимней одежды начсостава. Во-первых, никакого парада! И, во-вторых, не пренебрегать маскировочными защитными средствами. И ещё. В дивизии необходимо организовать школу снайперов. Подберите способных бойцов, в первую очередь, из охотников, умеющих не только метко стрелять, но и маскироваться. Среди сибиряков такие найдутся. Они же научат, как надо это делать, и других. Надо выявить и тех, кто сдал норму на значок «Ворошиловский стрелок». В общем, действуйте. Немцы нам бросили «перчатку», и мы её поднимем!
Из Колодезной немцев выбить!
Только вышибли немцев из Грецово – опять напасть… Немцы неожиданно ворвались в большое село Колодезное и устроили там погром нашему гарнизону, состоявшему из штабных частей и подразделений второго эшелона дивизии. А неожиданно потому, что командиры этих частей и подразделений забыли о бдительности, не выставили боевые посты охранения. Несколько фашистских танков с автоматчиками на броне, не встретив должного сопротивления, стали методично расстреливать охваченный паникой гарнизон. Под губительным огнём люди метались, спасая имущество, штабные документы. Случилось так, что в момент налёта на село там размещались редакция дивизионной газеты «Вперёд за Родину» и типография. Услышав артиллерийский гром, Иннокентий Абаскалов кинулся к своей машине, гружённой рулонами типографской бумаги. Но едва успел её завести, как рядом сверкнуло и грохнуло. Его отбросило взрывной волной к стене дома, и он потерял сознание. Когда очнулся, увидел свой горящий ЗиС. С трудом поднявшись, он пошёл в уже пустую избу. На полу валялись листы резаной бумаги, обрывки старых газет. Второй редакционной машины во дворе не было. О нём то ли забыли, то ли посчитали погибшим в сгоревшей машине. Танки уже не стреляли. Изредка раздавались автоматные очереди. Дворами, закоулками он стал выбираться на окраину села. Лес был рядом…
Беспечность командиров подразделений в Колодезной разгневала Терешкова. Не только часть штабного имущества погибла. Группа уцелевших бойцов попала в плен. Такого неоправданного урона дивизия не испытывала за всё время боевых действий. Одно дело потери в жестоком неравном бою, когда тобой сделано всё возможное и невозможное. И другое – гибель и плен людей из-за чьего-то разгильдяйства, невыполнения элементарных уставных обязанностей! Решение комдива было суровым. Немцев из Колодезной выбить. Командиры и политработники второго эшелона дивизии, оставшиеся в живых и избежавших плена, пойдут в первой шеренге ударной группы.
Между тем, пожиная плоды лёгкого успеха, в Колодезной, выгодно расположенной на перекрёстке дорог, с целью снабжения своих войск, обошедших Венёв и пытавшихся замкнуть кольцо окружения Тулы с севера, немцы стали обустраивать там перевалочную базу. А для её охраны, как позже стало известно, ввели батальон мотопехоты с танками. В операции контрналёта на Колодезную были задействованы 1322-й стрелковый полк с приданным ему первым батальоном 1324-го полка и сапёрный батальон. Артиллерийская поддержка состояла из трёх 122 мм орудий, двух 76 мм горных пушек и трёх 122 мм миномётов. Успех операции должны были обеспечить внезапность, храбрость и умелые действия наших бойцов и командиров. А ещё разведка… В штабе дивизии учли неудачу разведгруппы младшего лейтенанта Вишнева, напоровшуюся на внезапный автоматный и миномётный огонь под селом Грецово, ближайшего к Колодезной. Командир группы погиб. Были ранены три бойца. Грецово всё-таки взяли. Отличился капитан Куцов, которого Терешков назначил командовать группой бойцов из двух рот с двумя орудиями ПТО и тремя станковыми пулемётами. Группа только что вышла из окружения, она была в составе 1315-го полка 173-й стрелковой двизии, а теперь её остатки присоединили к терешковцам. Костя Хиромен с приятелем, ещё почти мальчишкой Федькой Слинкиным, сами напросились в разведку Колодезной. Всего набралось добровольцев десять человек. Оделись тепло: фуфайки, стёганные тёплые брюки. Сверху – белые маскхалаты. Сначала шли по снегу гуськом – след в след. Вблизи села распределились по парам и разошлись. Приятели Хиромен и Слинкин шли, чуть отдалясь, но не теряя из вида друг друга. Сгущались сумерки, но зрение у Хиромена было острым. У одного из крайних домов он заметил часового. «Видно, штаб», – подумал Костя и сделал знак Федьке Слинкину: «Внимание!» Тот кивнул головой: «Понял!». В другом дворе стояли накрытые маскировочной сеткой два или три танка. В третьем – строй автомашин… И везде толпились немцы. Много немцев! Образовав вокруг села кольцо, разведчики высмотрели все основные огневые средства врага, не дав себя обнаружить.
Терешков обсудил с командирами рот ударной группы план атаки и дал добро начать операцию на следующий день. Рота Кости Хиромена являлась авангардом ударной группы, а они с Федькой Слинкиным и другими бойцами, ходившими в разведку Колодезной и знавшие подходы к ней, оказались на острие атаки. В 17 часов, с наступлением вечерних сумерок, группа сосредоточилась в лесном массиве, в двух километрах западнее Колодезной. Ровно в 18 часов командир 1322-го полка капитан Иван Петухов отдал приказ по цепи: – Наступать без единого выстрела. Сигнал атаки – красная ракета! Вот уже остаётся триста метров до окраины села, и на Колодезную обрушился шквал огня с позиций, занятых артиллеристами. Над Колодезной зарево. Видно, как фашисты мечутся, выбегая из горящих домов, ища спасения. И вот над лесом повисла красная ракета. Это комиссар полка Алексей Андриенко дал сигнал атаки. – Вперёд! – кричит Петухов, подняв над собой пистолет. – За Родину! Бей фашистских гадов!.. Костя Хиромен, с автоматом, обвешанный гранатами, в числе первых бойцов ворвался в село. Немцы, почти не оказывая сопротивления, продолжали выбегать из всех укрытий и тут же попадали под беспощадный пулемётный и автоматный огонь атакующих красноармейцев. Бойцы забрасывали гранатами остатки укрывшихся в домах и сараях фашистов, расстреливали бегущих по улицам. Разгром гарнизона противника был полный. Мало кому из его солдат и офицеров удалось спастись. Около трёхсот из них нашли в Колодезной свою могилу. Пятерых сдавшихся отправили в штаб дивизии. Иван Петухов был доволен боем. Его группа не только разгромила в Колодезной целый батальон, как выяснилось, элитного полка «Великая Германия», но и захватил богатые трофеи, которые не стыдно было бы показать самому командующему фронтом генералу армии Жукову! Два целеньких танка Т-4, два 75 мм орудия, семь крупнокалиберных миномёта, пять станковых пулемётов, около трёхсот винтовок и тридцать автоматов, два противотанковых ружья… Кроме того: сорок восемь автомашин, девяносто восемь мотоциклов, автокухню, три радиостанции, склад боеприпасов и другое имущество. – Ну, комиссар, сверли дырку на гимнастёрке! – радовался Петухов. – Думаю, комдив возражать не будет, – весело говорил он подошедшему Алексею Андриенко. – И то сказать, дали по зубам самой «Великой Германии»! – Была великой, стала безликой, – неожиданно для себя выдал рифмованный экспромт Петухов. – Это ещё цветочки. Ягодки впереди. Погоди, Алёша. Будет и на нашей улице праздник. Обязательно будет!
Последний бой Кости Хиромена
Атаку на село Романово, занятое немцами, вела третья рота Кости Хиромена. Наши позиции от врага отделяло широкое заснеженное поле – ни кустика, ни горки, ни ложбинки…
Поначалу всё шло почти как на учениях на Дальнем Востоке: атаковали вражеские укрепления под прикрытием своей полковой артиллерии. Но – там была имитация встречного огня, а здесь враг настоящий, безжалостный. Уже более километра одолела рота, двигаясь по-пластунски. Но, едва лейтенант Петров поднял бойцов в атаку, на них тут же обрушился шквал автоматного и пушечного огня. Село, как позже выяснилось, представляло собой опорный пункт, который обороняло пять танков, укрывшихся в засаде, и рота автоматчиков.
– Пластуны, вперёд! – передал по цепи командир роты.
И вдруг над полем, прямо над головами ползущих бойцов, повис немецкий пикировщик и стал поливать их из пулемёта. Вот уже тяжело ранен Петров, и командование ротой принял политрук Нопин. Ещё несколько бойцов уткнулись в снег, расстрелянные фашистским стервятником.
И тогда Костя Хиромен не выдержал, поднял винтовку. Ему казалось: немецкий пилот пикирует прямо на него! Сквозь стекло кабины он видел его хищный, самодовольный взгляд убийцы, уверенного в своей безнаказанности. Они оба почти одновременно открыли огонь: Костя – из винтовки, немец – из пулемёта. Косте обожгло голову, грудь, плечо, а он продолжал посылать врагу пулю за пулей…
Он не видел, как упал «юнкерс», не слышал взрыва, разметавшего в стороны комья мёрзлой земли, поднявшего облако снежной пыли…
Уже без него рота ворвётся в село, завяжет рукопашный бой. Без него раненый политрук Нопин будет докладывать: «Противник из села выбит… Захвачены трофеи… Есть потери…».
Последний бой Андрея Савченко
Батарея «сорокапяток» Андрея Савченко уже израсходовала почти все снаряды. А бой не прекращался ни на час. Немцы лезли на рожон. Вместо сожжённых и подбитых танков, рассеянных и обращённых в бегство фашистских автоматчиков, словно из-под земли выползали другие танки и бронетранспортёры с пехотой…
– Отсекай пехоту! Отсека-ай! – кричал на НП в трубку только что назначенный вместо убитого Тищенко командир полка капитан Кузнецов, кричал вовсе не потому, что стрелки и пулемётчики не знали, что делать, кричал, желая подбодрить их, не дать упасть духом. Иначе – конец! Стоит бойцу только на миг не поверить, что врага можно остановить, дрогнуть, оглянуться назад, увидеть, что соседи оставляют позицию, и случится «эффект домино»: дрогнешь сам, следом дрогнут другие, отпрянут назад, и начнётся паника, отступление… Сибиряки, согласно приказу, стояли насмерть. Подходил третий день непрерывных боёв. Населённые пункты по два, а то и три раза переходили из рук в руки. В 1324-м стрелковом полку, ещё три недели назад полнокровном, осталось не больше батальона бойцов.
Батарея «сорокапяток» Андрея Савченко за три дня последних боёв превратилась во взвод. Из шести осталось два исправных орудия и только с третью расчётов. А фашистская орда лезла и лезла, словно тараканы из щелей. Только эти «тараканы» были одеты в броневую сталь и выплёвывали смерть из пушек и пулемётов. …Андрей посылал снаряд за снарядом в прущую прямо на него стальную махину, но они отскакивали от лобовой брони танка, как резиновые детские мячики при игре «в пристенок». Немец, видимо, понял, что бронебойных у русских нет, и продолжал идти, не сворачивая и не стреляя.
– Одинцов! Тащи сюда гранаты и бутылки, - приказал Савченко подносчику снарядов. – Быстрей!..
Это была крайность. Андрей разгадал замысел фрицев и тоже перестал стрелять, не отрываясь от прицела. Он вспомнил: прямо перед ним, метрах в пятидесяти от траншеи, почти рядом две глубокие воронки от бомб. Фашист наверняка будет вынужден их обходить. И тогда…
Фриц «не подвёл». Он был опытный водитель. Гусеницы его Т-4 оставили след на полях Западной Европы. Но он плохо знал, на что способны русские. А ещё – отвергал риск оказаться беспомощным в бою из-за какой-то ямы. И подставил борт…
«Огонь!» – сам себе скомандовал Андрей, едва в перекрестии прицела орудия возник белый крест. Снаряд «сорокапятки» вонзился в корму «немца» и взорвал мотор вместе с топливным баком. А следом сдетонировал боекомплект…
«Ещё одним гадом меньше!» – Савченко вытер лоб. – Смотри-ка, морозец, а стало жарко…».
На белом, а лучше сказать, бело-сером снежном поле пылали костры десятков изуродованных снарядами немецких танков. Между ними валялись застывшие в самых неестественных позах автоматчики.
На счету Андрея Савченко было уже пять подбитых и сожжённых фашистских танков. Но сладость побед в поединке с врагом была горькой. Один за другим оставались без расчётов орудия. На два орудия взвода остался один наводчик, один заряжающий и два подносчика снарядов.
Уже наступил вечер, когда немцы прекратили атаки. Андрей прислонился к стенке окопчика, расслабился. Вспомнил о письме из дома. Жена писала, что с дровами ей помогли. Даже почувствовала себя лучше от такой радости. Значит, перезимует с ребятишками… Она, конечно, не знала, что знал Андрей. Комиссар сдержал слово, помог его беде… Эх, жить бы таким, как он, долго, нести добро людям. Будь прокляты те, кто губит таких людей! Бить их надо, бить, пока ни одного не останется на нашей земле! Вот напишу в газету, расскажу, какие у нас коммунисты…
Его мысли прервал треск телефонного аппарата в нише траншеи. Звонят, конечно, командиру батареи Колесникову. А он недавно убит… Савченко взял трубку. Звонили из штаба полка. Короткий приказ: «Приготовиться к отражению атаки противника! Ждать сигнала ракеты!».
«Какой атаки? – подумал Андрей, – кругом тихо».
Но едва он поднялся и посмотрел в сторону, откуда мог появиться враг, перед глазами замелькали парные огни, а вскоре всё слышнее и слышнее стал доноситься гул танковых моторов. Немцы шли на позиции полка. Не стреляя. С зажжёнными фарами. За танками в полумраке густо шли солдаты.
«Ещё одна «психическая атака», – подумал Андрей. Одну такую они уже отбивали седьмого ноября. – Ну, что ж, давай «психическую!» – вспомнил он эпизод кинокартины «Чапаев».
Вдруг вспыхнул прожектор, ударив пучком света в лицо атакующим. Солдаты по-прежнему густо шли за танками, держа автоматы в руках.
– Одинцов! Снаряд! Бегом!
Едва над полем повисла красная ракета, вздрогнула земля от пушечного грома. Тишину располосовали прерывистые пулемётные очереди, винтовочные залпы, свист мин. То тут, то там на заснеженном поле вздымались дымные факелы подожжённых танков атакующих, метались фигуры автоматчиков. Внезапность и демонстрация своей арийской несокрушимости врагу явно не удались, и он стал в панике отходить, оставляя на поле трупы солдат в чёрных мундирах элитного полка.
Это был предпоследний бой Андрея Савченко, в котором он снова победил.
А на рассвете немцы полезли вновь.
Упал сражённый осколком снаряда Одинцов. Ворвавшийся на огневую позицию фашистский танк раздавил второе орудие вместе с расчётом. Андрей, действуя один за все номера, израсходовал последние снаряды и подбил ещё один танк. Теперь у него остались винтовка, гранаты и бутылки с горючей смесью.
«Ну, что ж, умирать, так с музыкой!» – Андрей повернулся в сторону позиции второго орудия. Тяжёлая, окрашенная в маскировочный белый цвет стальная махина, лязгая гусеницами, развернулась и двинулась к его умолкнувшей «сорокапятке».
Он знал, что меньше риска, если подождать в окопе, когда танк раздавит пушку, и бросить связку гранат в корму. Ему было жалко пушку, с которой он сроднился ещё там, в Свободном, а потом мчался через всю страну сюда, и здесь, под Тулой, вместе с ней принял боевое крещение, одержал первые победы над врагом! И, как только фашист оказался на расстоянии броска, Андрей, не раздумывая, метнул гранаты под гусеницу. Танк с разорванной гусеницей совершил полукруг на месте и остановился.
Башенный стрелок, видимо, ждал, когда этот непредсказуемый русский вновь вынырнет из траншеи. Но он опоздал. Бутылка успела долететь и разбиться о броню башни прежде, чем Андрей с вытянутой в броске рукой рухнул на дно окопа. «Горит!» – успел подумать он. И умер.
Прощай, стажёр!
– Ну что, Раюха? Будем прощаться?.. Ну-ка, сядь на моё место, посмотрю, как ты сидишь за рулём. В последний раз… Жаль, не могу сфотографировать!..
Иван Чурилов всмотрелся в своего стажёра дольше обычного, словно оценивая, в те ли руки передаёт он сроднившуюся с ним и, как ему показалось, грустно урчащую мотором «санитарку». Потом спрыгнул с подножки, подождал, пока Рая перейдёт на водительскую сторону автобуса.
– Иван Тихонович, ты что? – растеряно взглянула на него девушка. Она уже давно перешла с ним на «ты», правда, сохранив в обращении к нему отчество. – Ты что, Иван Тихонович?.. Почему – последний? Мы – что? Никогда больше не встретимся?
– Да как тебе сказать, Раюха? Я ведь иду в полк, на «передок». А там, сама знаешь, стреляют больше, чем здесь, во второй линии…
Рая об этом знала. Знала и о том, что люди гибли не только на передовой. Артиллерийские снаряды, мины, а уж тем более, бомбы могли найти жертву и во второй, и в третьей линии обороны.
– Иван Тихонович… – она вдруг засмущалась, зарумянилась… – Иван Тихонович, можно, я тебе подарю свои стихи на память. Только ты их читай не сейчас, а потом, когда придёшь в полк. Хорошо?
Она прыгнула в кабину, затем, будто что-то вспомнив, соскочила с подножки, обвила шею Ивана руками. Тёплые девичьи губы коснулись его щеки. Сунув ему в ладонь листок бумаги, она вновь прыгнула в кабину и, пока он растерянно расправлял скомканный бумажный листок, его машина, сменив хозяина, уже мчалась с бешеной скоростью вперёд и вперёд…
Этот помятый бумажный листок, исписанный карандашом наивными девичьими строками, вытащит вместе с документами и фотографией жены Ивана из кармана его гимнастёрки боец похоронной команды. Среди его документов в штабе дивизии обнаружат ещё один лист, вырванный из общей тетради – заявление Ивана Чурилова с просьбой принять его в ВКП(б). О решении Ивана ещё не знал никто, даже ближайший приятель из медсанбата Саша Кудрявцев, обещавший в этом случае дать ему рекомендацию…
Пополнение
– Товарищ капитан! – штабной писарь Илья Толоконников радостно рванулся навстречу вошедшему в блиндаж командиру полка. – Пополнение! Целая рота! Больше всех – отслужившие срочную. Вот список…
Комполка молча взял лист бумаги из штаба двизии, бегло пробежал его взглядом почти не мигающих глаз и возвратил писарю.
– Добро! Пиши приказ о зачислении…
Илья разгладил на узком столе плотный, светло-серого цвета лист бумаги, пододвинул к себе чернильницу-непроливашку.
«Приказ №11 по 1320 стрелковому полку 413 сд от…
Параграф 13
Принять прибывших из подразделений дивизии и зачислить на все виды довольствия части следующих бойцов и младших командиров:
1.Из 326 ДАРМ-а…
2.Из 350 МСБ
Костюкова В.Т., Пахомова А.Л., Ливанцова Д.П., Джангабулова К., Борисенко Г.А., Шкурина Н.К., Чурилова И.Т., Степаненко П.Т., Манцырева П.Ф., Кутовенко М.И., Понарина И.Ф., Поливцева И.Д., Вербицкого В.С., Архипова Г.М., Морозова И.М., Киселёва Д.Г., Чернышова И.М., Мельника А.К., Ильина А.Е., Ляпустина Г.И., Чебакова Ф.Т., Горбунова Б.В., Иванцова И.Г., Нестерова М.Н., Гуселетова В.Н., Емозисова Т., Степаненко Г.Т., Мордвинцева К.И., Стрелухина А.С., Францева В.Ф., Борока И.Е., Ананьева П.Д., Кирилова Н.Д., Диброва Г.Д., Штода А.Г., Федченко Г.Н., Тяжкина С.К., Юдина Г.И., Евтягина И.И. и Лысака А.И.
В штабе Гудериана паника. С передовых позиций подошедшей к Туле его прославленной 17-й танковой то и дело доносились вопли немецких начальников, смысл которых в переводе на русский означал: «Наших бьют! Что делать?»
Фрицев действительно били. Профессионально. Нещадно. Не давая перегруппироваться, пополнить топливные баки танков и бронетранспортёров, сосредоточиться.
413-я дивизия сибиряков, прибыв на защиту Тулы, разгружалась на станциях Сталиногорск-Северный, Узловая, разъезде Маклец и сходу вступала в бой с почти одновременно подошедшей армией Гудериана. «В бой – за Родину! В бой – не на жизнь, а насмерть!..».
У дивизии не было танков, как у немцев. Сибиряки могли противостоять этой закованной в броню наглой арийской нечести только пушками да гранатами и бутылками с горючей смесью. И, тем не менее, русский «бог войны», как называли бойцы артиллерию, отряды истребителей танков, жгли фашистские, неуклюжие Т-4 с нарисованной на бортах буквой «Г» – первой буквой фамилии хвастливого командующего 2-й танковой армии, опрокидывали бронетранспортёры, уничтожали самоуверенную в своей неотразимости мотопехоту.
Но и ряды сибирской, ещё недавно полнокровной, стрелковой дивизии таяли…
Алексей Дмитриевич по дороге в Венёв, на свой боевой участок, вспоминал эти первые бои дивизии, её боевое крещение. Вспомнил он и недавний разговор с начальником штаба соединения полковником Иваном Владимировичем Ковригиным.
– У врага перед фронтом дивизии большая сила, – размышлял вслух Терешков, глядя в узкое оконце блиндажа. – Один только полк «Великая Германия» насчитывает семь-восемь тысяч штыков, если не врёт разведка. Правда, тогда, под Узловой, мы ему сбили спесь. Но рядом с ним больше ста танков. Как ты считаешь – устоим? – повернулся он к Ковригину.
Два года назад вместе с Терешковым Ковригин «нюхал» военный порох на Халхин-Голе и, конечно, не забыл его запах. Там тоже поначалу не всё ладилось и вовсе не потому, что бойцы и командиры не умели воевать или были трусами и паникёрами. Все же что-то не ладилось. Войска или топтались на месте, или несли неоправданные потери в отчаянных атаках.
Ситуация изменилась с приездом комкора Жукова. Именно он разработал нестандартную – в отличие от воинских уставов – операцию по очистке от врага ключевого объекта японской армии – горы Баян-Цаган. Именно под его командованием наша группа войск вместе с монгольскими цириками попёрла япошек до китайской границы и пошла бы дальше, не будь риска международных осложнений.
– Алексей Дмитриевич, а ты не забыл, кто у нас теперь командует фронтом? – Ковригин помедлил и решительно рубанул воздух ладонью. – Устоим! Иначе зачем нас повернули от стен Москвы на юг, к Туле?
Конечно, он не забыл. Ни Халхин-Гол. Ни нынешнего комфронта Жукова, который за ту кампанию получил «Героя». К Жукову, его таланту полководца он относился с уважением. А вот его скоропалительного решения – сменить командование армией – он не понимал и не одобрял. Мог только догадываться. Наверняка здесь сыграли роль разногласия командарма с первым секретарём Тульского обкома партии Жаворонковым… Аркадия Николаевича ему было искренне жаль. Что такое – быть снятым с должности во время боевых действий – Терешков знал. Как правило, это конец карьеры, трибунал, суровый приговор, вплоть до расстрела. Но если потребуется свидетельство, он будет его защищать. Защищать потому, что Ермаков – командир не случайный. И возраст самый тот, когда на смену безоглядному юному озорству приходит мудрость отваги, умение, говоря языком шахматиста, определять свои действия «на ход вперёд». Ермаков сделал всё, что мог. Большего на его месте было сделать невозможно. Ведь красиво умереть нетрудно. Труднее победить. А задержать такую армаду почти на месяц и не пустить в Тулу – это уже победа!
Ермаков
Генерал Ермаков, согласно предписанию штаба фронта, ехал в Москву. Гнетущие мысли о несправедливости решения командующего фронтом не оставляли его ни на минуту. В ушах звучали его резкие беспощадные слова, летевшие по телефонной связи:
– Ермаков?.. Ты знаешь, что полагается командиру за невыполнение приказа – ни шагу назад? Знаешь?! Ну так вот: за прорыв немцев на Сталиногорском направлении ответишь по полной. Всё!..
Ермаков не сомневался: к его отставке причастен и первый секретарь Тульского обкома партии Жаворонков – молодой, энергичный, инициативный председатель городского комитета обороны. В решающие для судьбы Тулы дни Василий Гаврилович развил кипучую деятельность. Он успевал побывать на городских предприятиях, выступить в местных и центральных газетах, созвониться с Москвой и сообщить данные о военном положении города, порой более свежие и точные, нежели армейские сводки. Едва узнав, что Орёл занят немцами, он, не ожидая указаний ЦК партии и Генштаба (да-да, Генштаба! Секретарь обкома неоднократно дозванивался до заместителя начальника Генштаба РККА Василевского), срочно созвал секретарей райкомов партии и членов бюро обкома и даже сам написал решение бюро. В его первом пункте было записано: «Тула должна стать неприступной крепостью на подступах к Москве. Удар врага по Туле будет ударом по Москве».
Ермаков уважал Василия Гавриловича как настоящего патриота Тулы, его стремление отстоять город, не сдать врагу, как это случилось с Брянском и Орлом. Но его раздражал этот дополнительный (помимо армейского) партийный контроль своих действий, попытки вмешательства в дела командования армией. Ну вот взять хотя бы такое: где быть штабу армии. Согласно решению Ставки Верховного Главнокомандования о назначении его командующим 50-й армии, Генштаб предписал развернуть штаб объединения в Туле, и первое время он находился в помещении обкома партии.
Но постоянное соприкосновение армейского и партийного руководства обороной города рождало конфликты, непонимание. В конце концов штаб был выведен из Тулы в район Ивановских дач, что в восьми километрах от города.
Генерал Ермаков не был трусом и готов был ответить «по полной»… Впрочем… Может, Жуков по-своему и прав. Ты отвечаешь за одну армию, а он за весь фронт. Перед Генштабом. Перед Госкомитетом обороны. Перед Сталиным…
Телеграмма
По личному составу армия в начале ноября равнялась двум штатным дивизиям, а по вооружению одной, только-только подошедшей сибирской 413-й. Именно эта дивизия генерала Терешкова, тоже за первые три недели ноября понёсшая большие потери, была основным щитом, преградившим путь гудериановской бронетехнике на главном направлении: в обход Тулы – на Сталиногорск, Венёв, Каширу… Именно она стала основным соединением созданного Венёвского боевого участка. И не случайно возглавить командование участком было доверено командиру 413-й.
Буквально накануне своей отставки, словно предвидя расставание с армией, предчувствуя, какие его ожидают «оргвыводы», Ермаков направил телеграмму в дивизию Терешкова от имени Военного Совета армии:
«Командиру и комиссару 413-й стрелковой дивизии.
Бойцы, командиры и политработники дивизии! В боях за Тулу вы проявили исключительную храбрость, мужество и упорство, чем заслуженно можете гордиться. Вы крепко и жестоко били врага, нанося ему огромные потери.
Военный Совет объявляет благодарность всему личному составу дивизии и выражает твёрдую уверенность, что вы и впредь будете героически и бесстрашно сражаться до полного уничтожения немецких варваров.
Командующий 50-й армией Ермаков.
Комиссар Сорокин.
21.11.1941г. Телеграмма была отправлена в штаб дивизии ночью 21-го ноября. А 22-го её читали во всех частях и подразделениях соединения.
Мать Шуры Чекалина
Бойцам дивизии в разведке уже приходилось встречаться с партизанами. Но встречи были редкими. Больше узнавали о налётах партизан на гарнизоны врага, диверсиях на дорогах из военных сводок. Эта встреча для бойцов полка Кости Хиромена стала памятной.
В тот день он с группой разведчиков находился в тылу немцев в окрестностях посёлка Косая Гора. Бойцы уже возвращались в часть, выполнив задание и собираясь перейти линию фронта.
Костя шёл в паре с минёром сапёрного взвода Фёдором Потаповым чуть впереди остальных разведчиков и обменивался с ними условными знаками. Уже оставалось километра полтора до своих окопов, как, обходя глубокую воронку от бомбы, они заметили в ней женщину с подростком, тесно прижавшихся друг к другу, затаившихся, со страхом смотревших на невесть откуда взявшихся вооружённых людей в белых маскировочных халатах. Они даже не сразу разглядели, что автоматы у них не такие, как у немцев, которые они не раз видели.
– Вы кто? – негромко спросил Костя.
– А вы? – вместо ответа тоже спросила женщина, с мелькнувшей в душе надеждой, что встретила своих, всё ещё прижимая к себе мальчишку.
– Мы… русские… – пробормотал Костя, словно это объясняло всё: и кто они, и откуда, и зачем…
– Вы разведчики? Да? Красноармейцы? – торопливо заговорила женщина. – Я мать Шуры Чекалина, которого повесили немцы. Может, слышали? Из отряда Тетерчева… А это его брат, Витюшка… Мы идём из Лихвина к своим…
Полузамёрзшие, мать и сын едва стояли на ногах. Серые, с острыми скулами лица. На сыне – явно не его – большая лопоухая цигейковая ушанка, старое, едва до колен демисезонное пальтишко. На ногах брезентовые сапоги. Явно в чужой одежде была и мать…
Когда разведчики доставили Чекалиных в штаб полка, командир части капитан Петухов, все работники штаба с большим сочувствием слушали рассказ матери сына-партизана о том, как они воспользовались потерей бдительности охранников, внимание которых приковала казнь Шуры, и, выбежав из избы, смешались с беженцами из других мест, проходивших в тот момент по улице Лихвина.
В Туле Надежда Самойловна встретилась с первым секретарём обкома партии Жаворонковым. Расспросив о партизанском отряде Тетерчева, в рядах которого сражался с врагом её старший сын, Василий Гаврилович поинтересовался, чем бы она хотела заняться здесь, в Туле.
– Пойду санитаркой в медсанбат дивизии товарища Терешкова, – сказала Надежда Самойловна. – Я уже справилась об этом – медиков там не хватает. А к вам обращаюсь с просьбой: помогите определить в воинскую часть младшего сына. Он мечтает стать бойцом и мстить за старшего брата.
– Думаю, поможем вашему сыну осуществить мечту, – заверил Василий Гаврилович. – Если что, не стесняйтесь, обращайтесь в обком. К тому же, вы член партии…
– Про мать партизана Чекалина слышал? – спросил Саша Кудрявцев Ивана Чурилова при встрече. – Ну, того парнишку, которого казнили в Лихвине…
– Про парнишку слышал, а про мать нет. А что?
– Его мать будет служить в нашем батальоне. Вместе с младшим сыном перешла линию фронта, спасаясь от немцев. Почти три недели пробиралась сюда. Я был в полку Хиромена, ну, того, с которым ты меня познакомил, он мне и рассказал, как наткнулся на них у Косой Горы. Кстати, комбат уже определил Чекалину в мою бригаду.
– А как твой стажёр? Не смущает? – улыбнулся Саша.
– Отличная деваха! – улыбнулся в ответ Иван. – Ты только, земляк, ни о чём таком не думай. Я свою Физу не сменяю ни на какую принцессу!..
Иван и Рая ещё не знали, что скоро им придётся расстаться. Иван сменит «баранку» на «трёхлинейку», а Рая, передав краснокрестную сумку другой бригаднице, станет полноправным водителем «санитарки».
«А кто у нас «Ворошиловский стрелок»?»
Терешков приказал собрать командиров всех строевых частей дивизии, как он выразился, на «Военный совет».
– Товарищи! – обратился он к собравшимся, как обычно, негромким глуховатым голосом. – В последние дни в штаб всё чаще поступают сведения о потерях в командном составе. Не вам объяснять, что потеря командира деморализует бойцов, причём не только в бою. Сделав анализ потерь, мы пришли к выводу: гибель и ранения командиров резко возросла с получением зимнего обмундирования. Выделяясь из массы бойцов, они становятся хорошей мишенью немецких снайперов. Вот недавно лейтенант Антонов в новеньком полушубке, перехваченным кожаным ремнём с портупеей, и пистолетом на боку красовался в палатках медсанбата, обращал на себя внимание девушек-санитарок. Вчера сообщили: Антонов убит. Снайпером. Дивизия лишилась хорошего разведчика, на счету которого несколько «языков».
Я принял решение: издать приказ о форме зимней одежды начсостава. Во-первых, никакого парада! И, во-вторых, не пренебрегать маскировочными защитными средствами. И ещё. В дивизии необходимо организовать школу снайперов. Подберите способных бойцов, в первую очередь, из охотников, умеющих не только метко стрелять, но и маскироваться. Среди сибиряков такие найдутся. Они же научат, как надо это делать, и других. Надо выявить и тех, кто сдал норму на значок «Ворошиловский стрелок». В общем, действуйте. Немцы нам бросили «перчатку», и мы её поднимем!
Из Колодезной немцев выбить!
Только вышибли немцев из Грецово – опять напасть… Немцы неожиданно ворвались в большое село Колодезное и устроили там погром нашему гарнизону, состоявшему из штабных частей и подразделений второго эшелона дивизии. А неожиданно потому, что командиры этих частей и подразделений забыли о бдительности, не выставили боевые посты охранения. Несколько фашистских танков с автоматчиками на броне, не встретив должного сопротивления, стали методично расстреливать охваченный паникой гарнизон. Под губительным огнём люди метались, спасая имущество, штабные документы. Случилось так, что в момент налёта на село там размещались редакция дивизионной газеты «Вперёд за Родину» и типография. Услышав артиллерийский гром, Иннокентий Абаскалов кинулся к своей машине, гружённой рулонами типографской бумаги. Но едва успел её завести, как рядом сверкнуло и грохнуло. Его отбросило взрывной волной к стене дома, и он потерял сознание. Когда очнулся, увидел свой горящий ЗиС. С трудом поднявшись, он пошёл в уже пустую избу. На полу валялись листы резаной бумаги, обрывки старых газет. Второй редакционной машины во дворе не было. О нём то ли забыли, то ли посчитали погибшим в сгоревшей машине. Танки уже не стреляли. Изредка раздавались автоматные очереди. Дворами, закоулками он стал выбираться на окраину села. Лес был рядом…
Беспечность командиров подразделений в Колодезной разгневала Терешкова. Не только часть штабного имущества погибла. Группа уцелевших бойцов попала в плен. Такого неоправданного урона дивизия не испытывала за всё время боевых действий. Одно дело потери в жестоком неравном бою, когда тобой сделано всё возможное и невозможное. И другое – гибель и плен людей из-за чьего-то разгильдяйства, невыполнения элементарных уставных обязанностей! Решение комдива было суровым. Немцев из Колодезной выбить. Командиры и политработники второго эшелона дивизии, оставшиеся в живых и избежавших плена, пойдут в первой шеренге ударной группы.
Между тем, пожиная плоды лёгкого успеха, в Колодезной, выгодно расположенной на перекрёстке дорог, с целью снабжения своих войск, обошедших Венёв и пытавшихся замкнуть кольцо окружения Тулы с севера, немцы стали обустраивать там перевалочную базу. А для её охраны, как позже стало известно, ввели батальон мотопехоты с танками. В операции контрналёта на Колодезную были задействованы 1322-й стрелковый полк с приданным ему первым батальоном 1324-го полка и сапёрный батальон. Артиллерийская поддержка состояла из трёх 122 мм орудий, двух 76 мм горных пушек и трёх 122 мм миномётов. Успех операции должны были обеспечить внезапность, храбрость и умелые действия наших бойцов и командиров. А ещё разведка… В штабе дивизии учли неудачу разведгруппы младшего лейтенанта Вишнева, напоровшуюся на внезапный автоматный и миномётный огонь под селом Грецово, ближайшего к Колодезной. Командир группы погиб. Были ранены три бойца. Грецово всё-таки взяли. Отличился капитан Куцов, которого Терешков назначил командовать группой бойцов из двух рот с двумя орудиями ПТО и тремя станковыми пулемётами. Группа только что вышла из окружения, она была в составе 1315-го полка 173-й стрелковой двизии, а теперь её остатки присоединили к терешковцам. Костя Хиромен с приятелем, ещё почти мальчишкой Федькой Слинкиным, сами напросились в разведку Колодезной. Всего набралось добровольцев десять человек. Оделись тепло: фуфайки, стёганные тёплые брюки. Сверху – белые маскхалаты. Сначала шли по снегу гуськом – след в след. Вблизи села распределились по парам и разошлись. Приятели Хиромен и Слинкин шли, чуть отдалясь, но не теряя из вида друг друга. Сгущались сумерки, но зрение у Хиромена было острым. У одного из крайних домов он заметил часового. «Видно, штаб», – подумал Костя и сделал знак Федьке Слинкину: «Внимание!» Тот кивнул головой: «Понял!». В другом дворе стояли накрытые маскировочной сеткой два или три танка. В третьем – строй автомашин… И везде толпились немцы. Много немцев! Образовав вокруг села кольцо, разведчики высмотрели все основные огневые средства врага, не дав себя обнаружить.
Терешков обсудил с командирами рот ударной группы план атаки и дал добро начать операцию на следующий день. Рота Кости Хиромена являлась авангардом ударной группы, а они с Федькой Слинкиным и другими бойцами, ходившими в разведку Колодезной и знавшие подходы к ней, оказались на острие атаки. В 17 часов, с наступлением вечерних сумерок, группа сосредоточилась в лесном массиве, в двух километрах западнее Колодезной. Ровно в 18 часов командир 1322-го полка капитан Иван Петухов отдал приказ по цепи: – Наступать без единого выстрела. Сигнал атаки – красная ракета! Вот уже остаётся триста метров до окраины села, и на Колодезную обрушился шквал огня с позиций, занятых артиллеристами. Над Колодезной зарево. Видно, как фашисты мечутся, выбегая из горящих домов, ища спасения. И вот над лесом повисла красная ракета. Это комиссар полка Алексей Андриенко дал сигнал атаки. – Вперёд! – кричит Петухов, подняв над собой пистолет. – За Родину! Бей фашистских гадов!.. Костя Хиромен, с автоматом, обвешанный гранатами, в числе первых бойцов ворвался в село. Немцы, почти не оказывая сопротивления, продолжали выбегать из всех укрытий и тут же попадали под беспощадный пулемётный и автоматный огонь атакующих красноармейцев. Бойцы забрасывали гранатами остатки укрывшихся в домах и сараях фашистов, расстреливали бегущих по улицам. Разгром гарнизона противника был полный. Мало кому из его солдат и офицеров удалось спастись. Около трёхсот из них нашли в Колодезной свою могилу. Пятерых сдавшихся отправили в штаб дивизии. Иван Петухов был доволен боем. Его группа не только разгромила в Колодезной целый батальон, как выяснилось, элитного полка «Великая Германия», но и захватил богатые трофеи, которые не стыдно было бы показать самому командующему фронтом генералу армии Жукову! Два целеньких танка Т-4, два 75 мм орудия, семь крупнокалиберных миномёта, пять станковых пулемётов, около трёхсот винтовок и тридцать автоматов, два противотанковых ружья… Кроме того: сорок восемь автомашин, девяносто восемь мотоциклов, автокухню, три радиостанции, склад боеприпасов и другое имущество. – Ну, комиссар, сверли дырку на гимнастёрке! – радовался Петухов. – Думаю, комдив возражать не будет, – весело говорил он подошедшему Алексею Андриенко. – И то сказать, дали по зубам самой «Великой Германии»! – Была великой, стала безликой, – неожиданно для себя выдал рифмованный экспромт Петухов. – Это ещё цветочки. Ягодки впереди. Погоди, Алёша. Будет и на нашей улице праздник. Обязательно будет!
Последний бой Кости Хиромена
Атаку на село Романово, занятое немцами, вела третья рота Кости Хиромена. Наши позиции от врага отделяло широкое заснеженное поле – ни кустика, ни горки, ни ложбинки…
Поначалу всё шло почти как на учениях на Дальнем Востоке: атаковали вражеские укрепления под прикрытием своей полковой артиллерии. Но – там была имитация встречного огня, а здесь враг настоящий, безжалостный. Уже более километра одолела рота, двигаясь по-пластунски. Но, едва лейтенант Петров поднял бойцов в атаку, на них тут же обрушился шквал автоматного и пушечного огня. Село, как позже выяснилось, представляло собой опорный пункт, который обороняло пять танков, укрывшихся в засаде, и рота автоматчиков.
– Пластуны, вперёд! – передал по цепи командир роты.
И вдруг над полем, прямо над головами ползущих бойцов, повис немецкий пикировщик и стал поливать их из пулемёта. Вот уже тяжело ранен Петров, и командование ротой принял политрук Нопин. Ещё несколько бойцов уткнулись в снег, расстрелянные фашистским стервятником.
И тогда Костя Хиромен не выдержал, поднял винтовку. Ему казалось: немецкий пилот пикирует прямо на него! Сквозь стекло кабины он видел его хищный, самодовольный взгляд убийцы, уверенного в своей безнаказанности. Они оба почти одновременно открыли огонь: Костя – из винтовки, немец – из пулемёта. Косте обожгло голову, грудь, плечо, а он продолжал посылать врагу пулю за пулей…
Он не видел, как упал «юнкерс», не слышал взрыва, разметавшего в стороны комья мёрзлой земли, поднявшего облако снежной пыли…
Уже без него рота ворвётся в село, завяжет рукопашный бой. Без него раненый политрук Нопин будет докладывать: «Противник из села выбит… Захвачены трофеи… Есть потери…».
Последний бой Андрея Савченко
Батарея «сорокапяток» Андрея Савченко уже израсходовала почти все снаряды. А бой не прекращался ни на час. Немцы лезли на рожон. Вместо сожжённых и подбитых танков, рассеянных и обращённых в бегство фашистских автоматчиков, словно из-под земли выползали другие танки и бронетранспортёры с пехотой…
– Отсекай пехоту! Отсека-ай! – кричал на НП в трубку только что назначенный вместо убитого Тищенко командир полка капитан Кузнецов, кричал вовсе не потому, что стрелки и пулемётчики не знали, что делать, кричал, желая подбодрить их, не дать упасть духом. Иначе – конец! Стоит бойцу только на миг не поверить, что врага можно остановить, дрогнуть, оглянуться назад, увидеть, что соседи оставляют позицию, и случится «эффект домино»: дрогнешь сам, следом дрогнут другие, отпрянут назад, и начнётся паника, отступление… Сибиряки, согласно приказу, стояли насмерть. Подходил третий день непрерывных боёв. Населённые пункты по два, а то и три раза переходили из рук в руки. В 1324-м стрелковом полку, ещё три недели назад полнокровном, осталось не больше батальона бойцов.
Батарея «сорокапяток» Андрея Савченко за три дня последних боёв превратилась во взвод. Из шести осталось два исправных орудия и только с третью расчётов. А фашистская орда лезла и лезла, словно тараканы из щелей. Только эти «тараканы» были одеты в броневую сталь и выплёвывали смерть из пушек и пулемётов. …Андрей посылал снаряд за снарядом в прущую прямо на него стальную махину, но они отскакивали от лобовой брони танка, как резиновые детские мячики при игре «в пристенок». Немец, видимо, понял, что бронебойных у русских нет, и продолжал идти, не сворачивая и не стреляя.
– Одинцов! Тащи сюда гранаты и бутылки, - приказал Савченко подносчику снарядов. – Быстрей!..
Это была крайность. Андрей разгадал замысел фрицев и тоже перестал стрелять, не отрываясь от прицела. Он вспомнил: прямо перед ним, метрах в пятидесяти от траншеи, почти рядом две глубокие воронки от бомб. Фашист наверняка будет вынужден их обходить. И тогда…
Фриц «не подвёл». Он был опытный водитель. Гусеницы его Т-4 оставили след на полях Западной Европы. Но он плохо знал, на что способны русские. А ещё – отвергал риск оказаться беспомощным в бою из-за какой-то ямы. И подставил борт…
«Огонь!» – сам себе скомандовал Андрей, едва в перекрестии прицела орудия возник белый крест. Снаряд «сорокапятки» вонзился в корму «немца» и взорвал мотор вместе с топливным баком. А следом сдетонировал боекомплект…
«Ещё одним гадом меньше!» – Савченко вытер лоб. – Смотри-ка, морозец, а стало жарко…».
На белом, а лучше сказать, бело-сером снежном поле пылали костры десятков изуродованных снарядами немецких танков. Между ними валялись застывшие в самых неестественных позах автоматчики.
На счету Андрея Савченко было уже пять подбитых и сожжённых фашистских танков. Но сладость побед в поединке с врагом была горькой. Один за другим оставались без расчётов орудия. На два орудия взвода остался один наводчик, один заряжающий и два подносчика снарядов.
Уже наступил вечер, когда немцы прекратили атаки. Андрей прислонился к стенке окопчика, расслабился. Вспомнил о письме из дома. Жена писала, что с дровами ей помогли. Даже почувствовала себя лучше от такой радости. Значит, перезимует с ребятишками… Она, конечно, не знала, что знал Андрей. Комиссар сдержал слово, помог его беде… Эх, жить бы таким, как он, долго, нести добро людям. Будь прокляты те, кто губит таких людей! Бить их надо, бить, пока ни одного не останется на нашей земле! Вот напишу в газету, расскажу, какие у нас коммунисты…
Его мысли прервал треск телефонного аппарата в нише траншеи. Звонят, конечно, командиру батареи Колесникову. А он недавно убит… Савченко взял трубку. Звонили из штаба полка. Короткий приказ: «Приготовиться к отражению атаки противника! Ждать сигнала ракеты!».
«Какой атаки? – подумал Андрей, – кругом тихо».
Но едва он поднялся и посмотрел в сторону, откуда мог появиться враг, перед глазами замелькали парные огни, а вскоре всё слышнее и слышнее стал доноситься гул танковых моторов. Немцы шли на позиции полка. Не стреляя. С зажжёнными фарами. За танками в полумраке густо шли солдаты.
«Ещё одна «психическая атака», – подумал Андрей. Одну такую они уже отбивали седьмого ноября. – Ну, что ж, давай «психическую!» – вспомнил он эпизод кинокартины «Чапаев».
Вдруг вспыхнул прожектор, ударив пучком света в лицо атакующим. Солдаты по-прежнему густо шли за танками, держа автоматы в руках.
– Одинцов! Снаряд! Бегом!
Едва над полем повисла красная ракета, вздрогнула земля от пушечного грома. Тишину располосовали прерывистые пулемётные очереди, винтовочные залпы, свист мин. То тут, то там на заснеженном поле вздымались дымные факелы подожжённых танков атакующих, метались фигуры автоматчиков. Внезапность и демонстрация своей арийской несокрушимости врагу явно не удались, и он стал в панике отходить, оставляя на поле трупы солдат в чёрных мундирах элитного полка.
Это был предпоследний бой Андрея Савченко, в котором он снова победил.
А на рассвете немцы полезли вновь.
Упал сражённый осколком снаряда Одинцов. Ворвавшийся на огневую позицию фашистский танк раздавил второе орудие вместе с расчётом. Андрей, действуя один за все номера, израсходовал последние снаряды и подбил ещё один танк. Теперь у него остались винтовка, гранаты и бутылки с горючей смесью.
«Ну, что ж, умирать, так с музыкой!» – Андрей повернулся в сторону позиции второго орудия. Тяжёлая, окрашенная в маскировочный белый цвет стальная махина, лязгая гусеницами, развернулась и двинулась к его умолкнувшей «сорокапятке».
Он знал, что меньше риска, если подождать в окопе, когда танк раздавит пушку, и бросить связку гранат в корму. Ему было жалко пушку, с которой он сроднился ещё там, в Свободном, а потом мчался через всю страну сюда, и здесь, под Тулой, вместе с ней принял боевое крещение, одержал первые победы над врагом! И, как только фашист оказался на расстоянии броска, Андрей, не раздумывая, метнул гранаты под гусеницу. Танк с разорванной гусеницей совершил полукруг на месте и остановился.
Башенный стрелок, видимо, ждал, когда этот непредсказуемый русский вновь вынырнет из траншеи. Но он опоздал. Бутылка успела долететь и разбиться о броню башни прежде, чем Андрей с вытянутой в броске рукой рухнул на дно окопа. «Горит!» – успел подумать он. И умер.
Прощай, стажёр!
– Ну что, Раюха? Будем прощаться?.. Ну-ка, сядь на моё место, посмотрю, как ты сидишь за рулём. В последний раз… Жаль, не могу сфотографировать!..
Иван Чурилов всмотрелся в своего стажёра дольше обычного, словно оценивая, в те ли руки передаёт он сроднившуюся с ним и, как ему показалось, грустно урчащую мотором «санитарку». Потом спрыгнул с подножки, подождал, пока Рая перейдёт на водительскую сторону автобуса.
– Иван Тихонович, ты что? – растеряно взглянула на него девушка. Она уже давно перешла с ним на «ты», правда, сохранив в обращении к нему отчество. – Ты что, Иван Тихонович?.. Почему – последний? Мы – что? Никогда больше не встретимся?
– Да как тебе сказать, Раюха? Я ведь иду в полк, на «передок». А там, сама знаешь, стреляют больше, чем здесь, во второй линии…
Рая об этом знала. Знала и о том, что люди гибли не только на передовой. Артиллерийские снаряды, мины, а уж тем более, бомбы могли найти жертву и во второй, и в третьей линии обороны.
– Иван Тихонович… – она вдруг засмущалась, зарумянилась… – Иван Тихонович, можно, я тебе подарю свои стихи на память. Только ты их читай не сейчас, а потом, когда придёшь в полк. Хорошо?
Она прыгнула в кабину, затем, будто что-то вспомнив, соскочила с подножки, обвила шею Ивана руками. Тёплые девичьи губы коснулись его щеки. Сунув ему в ладонь листок бумаги, она вновь прыгнула в кабину и, пока он растерянно расправлял скомканный бумажный листок, его машина, сменив хозяина, уже мчалась с бешеной скоростью вперёд и вперёд…
Этот помятый бумажный листок, исписанный карандашом наивными девичьими строками, вытащит вместе с документами и фотографией жены Ивана из кармана его гимнастёрки боец похоронной команды. Среди его документов в штабе дивизии обнаружат ещё один лист, вырванный из общей тетради – заявление Ивана Чурилова с просьбой принять его в ВКП(б). О решении Ивана ещё не знал никто, даже ближайший приятель из медсанбата Саша Кудрявцев, обещавший в этом случае дать ему рекомендацию…
Пополнение
– Товарищ капитан! – штабной писарь Илья Толоконников радостно рванулся навстречу вошедшему в блиндаж командиру полка. – Пополнение! Целая рота! Больше всех – отслужившие срочную. Вот список…
Комполка молча взял лист бумаги из штаба двизии, бегло пробежал его взглядом почти не мигающих глаз и возвратил писарю.
– Добро! Пиши приказ о зачислении…
Илья разгладил на узком столе плотный, светло-серого цвета лист бумаги, пододвинул к себе чернильницу-непроливашку.
«Приказ №11 по 1320 стрелковому полку 413 сд от…
Параграф 13
Принять прибывших из подразделений дивизии и зачислить на все виды довольствия части следующих бойцов и младших командиров:
1.Из 326 ДАРМ-а…
2.Из 350 МСБ
Костюкова В.Т., Пахомова А.Л., Ливанцова Д.П., Джангабулова К., Борисенко Г.А., Шкурина Н.К., Чурилова И.Т., Степаненко П.Т., Манцырева П.Ф., Кутовенко М.И., Понарина И.Ф., Поливцева И.Д., Вербицкого В.С., Архипова Г.М., Морозова И.М., Киселёва Д.Г., Чернышова И.М., Мельника А.К., Ильина А.Е., Ляпустина Г.И., Чебакова Ф.Т., Горбунова Б.В., Иванцова И.Г., Нестерова М.Н., Гуселетова В.Н., Емозисова Т., Степаненко Г.Т., Мордвинцева К.И., Стрелухина А.С., Францева В.Ф., Борока И.Е., Ананьева П.Д., Кирилова Н.Д., Диброва Г.Д., Штода А.Г., Федченко Г.Н., Тяжкина С.К., Юдина Г.И., Евтягина И.И. и Лысака А.И.