* * *
- Бразильский карнавал!.. из года в год привлекает миллионы туристов!.. в последнее десятилетие количество россиян, приезжающих!.. полюбоваться зажигательной самбой, значительно выросло!..
Блондинистая журналистка продолжала что-то радостно выкрикивать с экрана, но Санька уже не слушала. Где-то там, за пределами квартиры - целый мир: люди работают, учатся, веселятся, в Бразилию ездят, наконец. А она? Только и может, что смотреть на них по телевизору, да и то украдкой.
Санька почти разрешила себе разреветься, но тут хрюкнул и пополз по журнальному столику сотовый телефон, поставленный на режим вибрации.
«Вот, даже посмотреть уже не могу!» – возмутилась Санька, отключила звук телевизора и взяла телефон в руки.
- Привет. Как ты, малыш? Как Андрейка? – голос Вадима был совсем рядом.
- Всё хорошо. Спим, - Санька постаралась, чтобы прозвучало не слишком жалобно.
- Ну, молодцы. В общем, я доехал нормально. Сейчас буду занят. Вечером позвоню. Всё. Целую.
- И я тебя.
Санька отложила телефон и некоторое время бездумно смотрела на экран телевизора, перебирая в уме каждое слово, сказанное мужем. Потом включила звук.
Карнавал бесновался.
Сверкающие стразами и блестящими телами танцовщицы, египетские воины, Человеки-Пауки, индийские девушки в сари, придворные музыканты в напудренных завитых париках, инопланетяне, арестанты в полосатых робах, амазонки, Бэтмены, гангстеры, пираты наплывали, оглушали, увлекали за собой в безумие искусственного веселья.
Заплакал Андрейка, и Санька, словно очнувшись, бросилась к кроватке.
«Господи, ну какая Бразилия? – сердилась она уже на себя, меняя сыну подгузник. – А Вадим, а Андрейка? Не стыдно, а?»
«Ну, просто Вадим уехал, а я не знаю, как без него… Я не умею без него… Он всегда рядом», - оправдывалась она перед собой.
С момента их первой ночи Вадим действительно всегда был рядом, словно боялся даже на мгновение ослабить те нити, которыми он всё крепче привязывал её к себе.
События вселенской важности так стремительно сменяли друг друга, что в какой-то момент Санька перестала думать самостоятельно и только соглашалась с Вадимом по любому вопросу.
На следующее утро они подали заявление, и Вадим договорился, что их распишут через три недели.
- За три недели мы всё успеем: кольца, платье, ресторан, - говорил он, и Санька кивала.
- Сейчас заедем в общежитие, заберёшь вещи, и завтра мы уезжаем в Новозаводск. Я хочу познакомиться с будущими родственниками, - Санька опять кивала.
- Закрой окно плотнее, а то тебя продует по дороге, - и Санька послушно нащупывала рукой кнопку, не отводя от Вадима восхищённого взгляда.
За несколько дней в Новозаводске Вадим очаровал Надежду и Лизу, подружился с Петей и Павликом и даже сходил с Олегом на зимнюю рыбалку. Надежда, конечно, переживала: жених намного старше Саньки, она ещё совсем девочка. Но видя, какими глазами младшая дочь смотрит на своего Вадима, только качала головой и переглядывалась с Лизой. Та, в конце концов, не выдержала её маетного молчания и попробовала завести с сестрой разговор о том, что семейная жизнь – очень серьёзный шаг для молодой девушки и что…
Санька даже не услышала. Все эти дни она находилась как будто в счастливом сияющем коконе, который открывался только для того, чтобы Вадим мог обнять её за плечи и одарить поцелуем.
После возвращения из Новозаводска Вадим сразу привёз её к себе.
- Никаких общежитий, - тоном, не терпящим возражений, сказал он. – Я хочу, чтобы ты была рядом. Ты нужна мне, - шептал он ей позже.
Санька и не пыталась возражать. Она вообще с трудом представляла, что сможет теперь жить вдали от него.
Наташка, согнав с насиженного места Славку Клюева, устраивалась рядом на лекциях, завистливо вздыхала и жаждала подробностей. Санька смущённо отмалчивалась. Она не понимала, как можно рассказать кому-то о том, что происходило с ней последние дни и ночи. Физическая сторона любви открылась ей неожиданно, вдруг. Как часто бывает с «книжными девочками», теоретически она знала, что любовь предполагает близкие отношения между мужчиной и женщиной, но не считала их самоценными. Вадим же обрушил на неё такую лавину ощущений, что мозг переставал справляться с информацией, получаемой и уже усваиваемой телом. Санька просыпалась среди ночи и лежала с открытыми глазами. Ей необходимо было осознать, что это она, Санька, сейчас в постели с мужчиной. И что мужчина - тот самый Вадим, в которого она влюбилась и до которого ей страшно было даже дотронуться.
Она быстро забеременела, и Вадим забрал её из института.
- Сейчас главное – твоё здоровье и наш ребёнок, - сказал он, и Санька, измученная приступами тошноты, только устало прикрыла глаза.
А когда недомогание постепенно отступило, она столкнулась с новыми для себя обязанностями жены и хозяйки дома.
С домашним хозяйством у Саньки не ладилось. Привыкшая к свободному обращению с вещами (в родительском доме самым дорогим считались картины и книги), она впадала в ступор от необходимости манипулировать предметами обстановки и гардероба, стоимость которых превышала допустимые в её представлении пределы. Санька боялась нечаянно поцарапать стены, разбить чашку или ненароком прожечь дыру на рубашке Вадима. Страх делал её зажатой и неловкой, и, как следствие, стены повреждались, посуда билась, а рубашки отправлялись в мусорное ведро. Стирка и уборка, несмотря на обилие в доме бытовой техники, каждый раз превращались в тяжёлое испытание. Саньке всё время казалось, что пол недостаточно чистый, а простыни пахнут как-то не так, и что Вадим, конечно, это заметит. И даже если он ничего не скажет, она, Санька, понимает, что не может быть ему хорошей женой. И тогда она начинала плакать, чувствуя себя неуклюжей бестолочью.
Вечерами Вадим учил её готовить. В другой обстановке она научилась бы быстрее. Но рядом стоял он, великолепный и недосягаемый, сияющее солнце её небосклона, и Санька обжигала пальцы, роняла на пол ложки и просыпала мимо кастрюли специи. Наконец она освоила несколько простых блюд, и Вадим стал приезжать домой обедать.
Теперь в каждое мгновение жизни – возилась ли она у плиты, прислушивалась ли к движению ребёнка в животе или смотрела принесённый Вадимом фильм - ей важно было знать, что муж спокоен, доволен, счастлив. Она вся жила в этом повороте головы на него и в подтверждении в его глазах: «Всё хорошо».
Рисовать она перестала.
* * *
И всё-таки странный сегодня был день. Ещё два часа назад моросил дождь и небо было серым и шершавым, как необработанный холст. А сейчас в окна смотрело солнце, небо поднялось и поголубело, о дожде напоминали только лужи и большие прозрачные капли, висящие на ветках.
«У меня всё хорошо», - сказала Санька, заглушая в себе неясное беспокойство, и принялась собирать сына на прогулку.
Обычно гуляли в сквере за соседним домом.
- Здесь и от дороги далеко, и детская площадка есть, - сказал Вадим Саньке, когда выбирал для них это место.
И Санька как всегда кивнула.
Но сегодня ей вдруг захотелось чего-то нового. И она покатила коляску по направлению к набережной. Наверное, Вадим бы не одобрил, и она даже оглянулась несколько раз, как девочка, которой папа строго-настрого запретил уходить со двора. Но воздух был свежим, солнце ярким, и Санька даже прибавила шагу.
Андрейка не капризничал, но и не спал, мирно лежал и таращился на всё, что попадалось ему на глаза из-под колясочного козырька: небо, кончики веток, ещё раз небо, фрагменты домов. Санька шла неторопливо, смотрела на весеннюю воду, пока не ставшую прозрачной, и раздумывала о том, почему вдруг так неспокойно сделалось на душе.
И дело даже не в том, что Вадим не рядом.
Что-то зацепил в ней сегодня карнавал, что-то поднял со дна такое, о чём Санька не вспоминала уже больше года. И пока она не разберётся в этом…
- Сашка!
- Сашка, это ты?
- Привет, мамочка!
Бывшие однокурсники набежали на неё шумной беспечной волной, заобнимали, закружили, забросали вопросами:
- Твой, да? Круто!
- Мальчик или девочка?
- И сколько?
- Четыре месяца? Вау!
- Ну, как ты сама, в целом?
- Когда возвращаешься?
И так же схлынули, оставив возле растормошённой Саньки Наташку и Славку Клюева.
- Са-ашка! Ты просто супер! Прям леди! – Наташка, цокая языком, рассматривала подругу со всех сторон.
- Да ладно, Наташ, скажешь тоже! - засмущалась Санька и поспешила перевести разговор. – А вы все откуда?
- Да тут контора одна наши работы в офисе выставляет, для оживления интерьера. Вот ходили, прикидывали, – встрял Славка и дёрнул Саньку за рукав, - а ты, правда, когда возвращаешься?
- Не знаю, - Санька неопределённо пожала плечами и заулыбалась, вглядываясь в лица друзей. - Как же я соскучилась! Ну, рассказывайте, как у вас?
- Ой, всё - супер! – затараторила Наташка. – Макс выиграл оформительский конкурс, летом едет в Питер. Говорит, ему повезло, что ты дома сидишь. Кстати, Сень Валерич тебя каждое занятие вспоминает.
- Да? Привет ему от меня передайте.
- Ага, передадим. А ко мне выдру одну подселили, первокурсницу, прикинь. В выходные едет в свою деревню, привозит жратвы на неделю и в крысу хомячит. Ну, выдра! А Славка, дебил , штаны покрасил.
- Про штаны я и сам рассказать могу. А чё те не нравится? Прикольные штаны, - Клюев широко расставил ноги и задрал куртку, выставив наружу бледный тощий живот. Широченные штаны не падали со Славки каким-то чудом (похоже, он влезал в них, даже не расстёгивая) и были противного грязно-зелёного цвета в подтёках и разводах. – В ванне красил, - похвастался он. – Ванна теперь тоже зелёная. Мать уже мозг выела: оттирай да оттирай. А я чё, знаю, чем оттирать? Краска бельгийская вроде, упаковку я выбросил. Фиг поймёшь, чё они туда намешали!
Когда Санька отсмеялась, Наташка предложила:
- Сашк, а пошли с нами в «Беседку». Макс за конкурс проставляется. Они, наверно, уже заказали всё. Пошли, а? Посидим, ты хоть про себя расскажешь.
Кафе «Беседка» Саньке не нравилось из-за переизбытка пластикового плюща на стенах и хамоватых официантов, но сейчас ей страшно захотелось туда вместе со всеми. И она оглянулась, по привычке ища глазами Вадима, чтобы получить его согласие. И вспомнила, что Вадим далеко. И на мгновение растерялась.
Но тут в коляске ворохнулся Андрейка. Санька наклонилась к нему, поправила шапочку, а когда выпрямилась, увидела, что друзья всё ещё смотрят на неё, ожидая ответа. Неужели они и правда думают, что она потащит сына в душное шумное помещение?
- Нет, ребят, спасибо, конечно, но я не пойду. Нам домой пора. Андрейка скоро есть запросит.
- Ну и чё? – не сдавался Славка. – Давай вон в магазин зайдём, возьмём какое-нибудь питание детское. Ну, а чё? – вскинулся он на Наташку, которая толкала его в бок локтем.
- Андрейка ещё маленький, - Санька снисходительно, как ребёнку, улыбнулась Славке, - я его грудью кормлю.
Славка как-то сразу поскучнел, и они быстро распрощались, договорившись чаще созваниваться.
- Вот так, Андрейка! Твоя мама уже взрослая и умеет принимать правильные решения! – сказала Санька, грустно глядя вслед уходящим друзьям. И добавила:
- Сама.
* * *
Андрейка задремал на подходе к дому, и Санька, чтобы не тревожить, оставила сына досыпать в коляске прямо в прихожей, осторожно расстегнув на нём уличную одежду. Потом взялась за пуговицы своего пальто, мельком взглянула на себя в зеркало и вздрогнула.
То, что она увидела в отражении, ей не понравилось. Совсем. Более того, она почти испугалась и поспешно оглянулась на сине-жёлтый Андрейкин комбинезон: ей вдруг показалось, что снова исчезли все цвета. Цвета были на месте. Санька облегчённо выдохнула и опять посмотрела в зеркало, уже пристальнее.
И встретила взгляд совершенно чужой молодой женщины.
«Это не я, - подумала Санька. – А где же я?»
Она медленно и настороженно оглядела незнакомку, выхватывая и узнавая отдельные детали: белое приталенное пальто с крупными чёрными пуговицами, сумасшедше дорогое (подарено Вадимом); чёрные классические брюки и тонкий чёрный свитер с горлом (одобрено Вадимом); волосы мягкими волнами ниже плеч (одобрено парикмахером Вадима). Всё вместе смотрелось красиво, правильно и безлико. Как карнавальный костюм, за которым не видно живого человека.
***
- Безликость – вот чего должен бояться каждый художник!
Одиннадцатилетняя Санька сидела на полу возле учительской, из-за дверей которой гремел взволнованный голос отца.
Павла в художке любили и уважали. Он был почётным гостем на всех торжественных мероприятиях и никогда не отказывал в просьбе провести мастер-класс. Обычно мягкий и доброжелательный, сегодня он был раздражён и резок. Речь шла о Санькиной выставке. И Павел был против. Категорически.
- Ваша дочь, Павел Сергеевич, лучшая ученица школы, и мы решили…
- Да поймите же, - перебил Павел завуча, - если бы вы захотели проиллюстрировать учебный план, показать разные техники и материалы, которые осваивают ваши ученики, всё было бы оправданно. Но ведь речь идёт о персональной выставке. Персональной. От слова «персона», то есть личность, индивидуальность. А вот этого в её работах нет. Пока нет. Вот когда она найдёт свою тему, обретёт своё лицо, тогда я буду обеими руками «за». А сейчас извините!
- На тебе лежит двойная ответственность за свою жизнь, - говорил он Саньке уже по дороге домой, - как на человеке и как на художнике. Ответственность за выбор. Состоять при муже, при знаменитости, даже при родном ребёнке или прожить свою, пусть не очень яркую, но свою жизнь? Заполнять цветом пространство в детской раскраске или найти одну, но свою собственную линию, свой собственный штрих? Понимаешь? Люди вокруг, обстоятельства будут подталкивать тебя к тому или иному пути. Но выбирать будешь ты сама. А мы хороши, - усмехнулся он вдруг, - разошлись не на шутку: они решили, я перерешил! Ты-то что думаешь, Санька?
- Буду искать, пап.
- Помощь нужна?
- Сама.
***
«А вот теперь, папа, я бы не отказалась от твоей помощи. Столько вопросов сразу.
Например, откуда взялась вот эта черно-белая фигура? Странно, я ведь смотрела на это раньше и не видела. А что видела, если вспомнить? Вадима помню, как он кивает мне из-за плеча - помню, а себя - нет!
Скажи, что произошло с моей жизнью, если я даже в зеркале себя не узнаю?
И почему я поняла это только сегодня?
Какой длинный день!
И что теперь со всем этим делать?»
* * *
Вадим как чувствовал: нынешняя командировка добром не кончится. Документы к его приезду, как оказалось, были ещё не готовы, и вскоре стало ясно, что быстро разобраться с делами не удастся.
По пути в гостиницу Вадим раздумывал, как бы помягче сообщить Саньке, что задержится. Сегодня днём она почти плакала по телефону. Он понял это, хотя она и попыталась скрыть. Он вообще хорошо чувствовал всё, что с ней происходит, мог предугадать каждую её реакцию. Он знал свою девочку.
Набирая номер домашнего телефона, он заранее ожидал и даже где-то рассчитывал услышать её дрожащий, жалобный голос. Услышать – и утешить, в очередной раз убедив и её, и себя в собственной незаменимости.
Но сначала пошли гудки. Очень много гудков. Да что они там делают?
- Привет, - радостно, даже как-то восторженно отозвалась Санька. - А мы тут рисуем. Ну, вернее, я рисую, а Андрейка мне позирует. Слушай, у него здорово получается. Ты знаешь, что я придумала? Давай в нашей спальне, там же стены пустые, повесим его портрет. Я за эти дни, пока тебя нет, столько эскизов сделаю. А ты приедешь и выберешь. А потом можно добавлять портреты, он же растёт. Хорошая идея, правда?.. Вадим?.. Алло!.. Алло!.. Вадим, я тебя не слышу!.. Алло!..
Вадим молчал. Впервые за полтора года он не знал, что сказать в ответ.
- Бразильский карнавал!.. из года в год привлекает миллионы туристов!.. в последнее десятилетие количество россиян, приезжающих!.. полюбоваться зажигательной самбой, значительно выросло!..
Блондинистая журналистка продолжала что-то радостно выкрикивать с экрана, но Санька уже не слушала. Где-то там, за пределами квартиры - целый мир: люди работают, учатся, веселятся, в Бразилию ездят, наконец. А она? Только и может, что смотреть на них по телевизору, да и то украдкой.
Санька почти разрешила себе разреветься, но тут хрюкнул и пополз по журнальному столику сотовый телефон, поставленный на режим вибрации.
«Вот, даже посмотреть уже не могу!» – возмутилась Санька, отключила звук телевизора и взяла телефон в руки.
- Привет. Как ты, малыш? Как Андрейка? – голос Вадима был совсем рядом.
- Всё хорошо. Спим, - Санька постаралась, чтобы прозвучало не слишком жалобно.
- Ну, молодцы. В общем, я доехал нормально. Сейчас буду занят. Вечером позвоню. Всё. Целую.
- И я тебя.
Санька отложила телефон и некоторое время бездумно смотрела на экран телевизора, перебирая в уме каждое слово, сказанное мужем. Потом включила звук.
Карнавал бесновался.
Сверкающие стразами и блестящими телами танцовщицы, египетские воины, Человеки-Пауки, индийские девушки в сари, придворные музыканты в напудренных завитых париках, инопланетяне, арестанты в полосатых робах, амазонки, Бэтмены, гангстеры, пираты наплывали, оглушали, увлекали за собой в безумие искусственного веселья.
Заплакал Андрейка, и Санька, словно очнувшись, бросилась к кроватке.
«Господи, ну какая Бразилия? – сердилась она уже на себя, меняя сыну подгузник. – А Вадим, а Андрейка? Не стыдно, а?»
«Ну, просто Вадим уехал, а я не знаю, как без него… Я не умею без него… Он всегда рядом», - оправдывалась она перед собой.
С момента их первой ночи Вадим действительно всегда был рядом, словно боялся даже на мгновение ослабить те нити, которыми он всё крепче привязывал её к себе.
События вселенской важности так стремительно сменяли друг друга, что в какой-то момент Санька перестала думать самостоятельно и только соглашалась с Вадимом по любому вопросу.
На следующее утро они подали заявление, и Вадим договорился, что их распишут через три недели.
- За три недели мы всё успеем: кольца, платье, ресторан, - говорил он, и Санька кивала.
- Сейчас заедем в общежитие, заберёшь вещи, и завтра мы уезжаем в Новозаводск. Я хочу познакомиться с будущими родственниками, - Санька опять кивала.
- Закрой окно плотнее, а то тебя продует по дороге, - и Санька послушно нащупывала рукой кнопку, не отводя от Вадима восхищённого взгляда.
За несколько дней в Новозаводске Вадим очаровал Надежду и Лизу, подружился с Петей и Павликом и даже сходил с Олегом на зимнюю рыбалку. Надежда, конечно, переживала: жених намного старше Саньки, она ещё совсем девочка. Но видя, какими глазами младшая дочь смотрит на своего Вадима, только качала головой и переглядывалась с Лизой. Та, в конце концов, не выдержала её маетного молчания и попробовала завести с сестрой разговор о том, что семейная жизнь – очень серьёзный шаг для молодой девушки и что…
Санька даже не услышала. Все эти дни она находилась как будто в счастливом сияющем коконе, который открывался только для того, чтобы Вадим мог обнять её за плечи и одарить поцелуем.
После возвращения из Новозаводска Вадим сразу привёз её к себе.
- Никаких общежитий, - тоном, не терпящим возражений, сказал он. – Я хочу, чтобы ты была рядом. Ты нужна мне, - шептал он ей позже.
Санька и не пыталась возражать. Она вообще с трудом представляла, что сможет теперь жить вдали от него.
Наташка, согнав с насиженного места Славку Клюева, устраивалась рядом на лекциях, завистливо вздыхала и жаждала подробностей. Санька смущённо отмалчивалась. Она не понимала, как можно рассказать кому-то о том, что происходило с ней последние дни и ночи. Физическая сторона любви открылась ей неожиданно, вдруг. Как часто бывает с «книжными девочками», теоретически она знала, что любовь предполагает близкие отношения между мужчиной и женщиной, но не считала их самоценными. Вадим же обрушил на неё такую лавину ощущений, что мозг переставал справляться с информацией, получаемой и уже усваиваемой телом. Санька просыпалась среди ночи и лежала с открытыми глазами. Ей необходимо было осознать, что это она, Санька, сейчас в постели с мужчиной. И что мужчина - тот самый Вадим, в которого она влюбилась и до которого ей страшно было даже дотронуться.
Она быстро забеременела, и Вадим забрал её из института.
- Сейчас главное – твоё здоровье и наш ребёнок, - сказал он, и Санька, измученная приступами тошноты, только устало прикрыла глаза.
А когда недомогание постепенно отступило, она столкнулась с новыми для себя обязанностями жены и хозяйки дома.
С домашним хозяйством у Саньки не ладилось. Привыкшая к свободному обращению с вещами (в родительском доме самым дорогим считались картины и книги), она впадала в ступор от необходимости манипулировать предметами обстановки и гардероба, стоимость которых превышала допустимые в её представлении пределы. Санька боялась нечаянно поцарапать стены, разбить чашку или ненароком прожечь дыру на рубашке Вадима. Страх делал её зажатой и неловкой, и, как следствие, стены повреждались, посуда билась, а рубашки отправлялись в мусорное ведро. Стирка и уборка, несмотря на обилие в доме бытовой техники, каждый раз превращались в тяжёлое испытание. Саньке всё время казалось, что пол недостаточно чистый, а простыни пахнут как-то не так, и что Вадим, конечно, это заметит. И даже если он ничего не скажет, она, Санька, понимает, что не может быть ему хорошей женой. И тогда она начинала плакать, чувствуя себя неуклюжей бестолочью.
Вечерами Вадим учил её готовить. В другой обстановке она научилась бы быстрее. Но рядом стоял он, великолепный и недосягаемый, сияющее солнце её небосклона, и Санька обжигала пальцы, роняла на пол ложки и просыпала мимо кастрюли специи. Наконец она освоила несколько простых блюд, и Вадим стал приезжать домой обедать.
Теперь в каждое мгновение жизни – возилась ли она у плиты, прислушивалась ли к движению ребёнка в животе или смотрела принесённый Вадимом фильм - ей важно было знать, что муж спокоен, доволен, счастлив. Она вся жила в этом повороте головы на него и в подтверждении в его глазах: «Всё хорошо».
Рисовать она перестала.
* * *
И всё-таки странный сегодня был день. Ещё два часа назад моросил дождь и небо было серым и шершавым, как необработанный холст. А сейчас в окна смотрело солнце, небо поднялось и поголубело, о дожде напоминали только лужи и большие прозрачные капли, висящие на ветках.
«У меня всё хорошо», - сказала Санька, заглушая в себе неясное беспокойство, и принялась собирать сына на прогулку.
Обычно гуляли в сквере за соседним домом.
- Здесь и от дороги далеко, и детская площадка есть, - сказал Вадим Саньке, когда выбирал для них это место.
И Санька как всегда кивнула.
Но сегодня ей вдруг захотелось чего-то нового. И она покатила коляску по направлению к набережной. Наверное, Вадим бы не одобрил, и она даже оглянулась несколько раз, как девочка, которой папа строго-настрого запретил уходить со двора. Но воздух был свежим, солнце ярким, и Санька даже прибавила шагу.
Андрейка не капризничал, но и не спал, мирно лежал и таращился на всё, что попадалось ему на глаза из-под колясочного козырька: небо, кончики веток, ещё раз небо, фрагменты домов. Санька шла неторопливо, смотрела на весеннюю воду, пока не ставшую прозрачной, и раздумывала о том, почему вдруг так неспокойно сделалось на душе.
И дело даже не в том, что Вадим не рядом.
Что-то зацепил в ней сегодня карнавал, что-то поднял со дна такое, о чём Санька не вспоминала уже больше года. И пока она не разберётся в этом…
- Сашка!
- Сашка, это ты?
- Привет, мамочка!
Бывшие однокурсники набежали на неё шумной беспечной волной, заобнимали, закружили, забросали вопросами:
- Твой, да? Круто!
- Мальчик или девочка?
- И сколько?
- Четыре месяца? Вау!
- Ну, как ты сама, в целом?
- Когда возвращаешься?
И так же схлынули, оставив возле растормошённой Саньки Наташку и Славку Клюева.
- Са-ашка! Ты просто супер! Прям леди! – Наташка, цокая языком, рассматривала подругу со всех сторон.
- Да ладно, Наташ, скажешь тоже! - засмущалась Санька и поспешила перевести разговор. – А вы все откуда?
- Да тут контора одна наши работы в офисе выставляет, для оживления интерьера. Вот ходили, прикидывали, – встрял Славка и дёрнул Саньку за рукав, - а ты, правда, когда возвращаешься?
- Не знаю, - Санька неопределённо пожала плечами и заулыбалась, вглядываясь в лица друзей. - Как же я соскучилась! Ну, рассказывайте, как у вас?
- Ой, всё - супер! – затараторила Наташка. – Макс выиграл оформительский конкурс, летом едет в Питер. Говорит, ему повезло, что ты дома сидишь. Кстати, Сень Валерич тебя каждое занятие вспоминает.
- Да? Привет ему от меня передайте.
- Ага, передадим. А ко мне выдру одну подселили, первокурсницу, прикинь. В выходные едет в свою деревню, привозит жратвы на неделю и в крысу хомячит. Ну, выдра! А Славка, дебил , штаны покрасил.
- Про штаны я и сам рассказать могу. А чё те не нравится? Прикольные штаны, - Клюев широко расставил ноги и задрал куртку, выставив наружу бледный тощий живот. Широченные штаны не падали со Славки каким-то чудом (похоже, он влезал в них, даже не расстёгивая) и были противного грязно-зелёного цвета в подтёках и разводах. – В ванне красил, - похвастался он. – Ванна теперь тоже зелёная. Мать уже мозг выела: оттирай да оттирай. А я чё, знаю, чем оттирать? Краска бельгийская вроде, упаковку я выбросил. Фиг поймёшь, чё они туда намешали!
Когда Санька отсмеялась, Наташка предложила:
- Сашк, а пошли с нами в «Беседку». Макс за конкурс проставляется. Они, наверно, уже заказали всё. Пошли, а? Посидим, ты хоть про себя расскажешь.
Кафе «Беседка» Саньке не нравилось из-за переизбытка пластикового плюща на стенах и хамоватых официантов, но сейчас ей страшно захотелось туда вместе со всеми. И она оглянулась, по привычке ища глазами Вадима, чтобы получить его согласие. И вспомнила, что Вадим далеко. И на мгновение растерялась.
Но тут в коляске ворохнулся Андрейка. Санька наклонилась к нему, поправила шапочку, а когда выпрямилась, увидела, что друзья всё ещё смотрят на неё, ожидая ответа. Неужели они и правда думают, что она потащит сына в душное шумное помещение?
- Нет, ребят, спасибо, конечно, но я не пойду. Нам домой пора. Андрейка скоро есть запросит.
- Ну и чё? – не сдавался Славка. – Давай вон в магазин зайдём, возьмём какое-нибудь питание детское. Ну, а чё? – вскинулся он на Наташку, которая толкала его в бок локтем.
- Андрейка ещё маленький, - Санька снисходительно, как ребёнку, улыбнулась Славке, - я его грудью кормлю.
Славка как-то сразу поскучнел, и они быстро распрощались, договорившись чаще созваниваться.
- Вот так, Андрейка! Твоя мама уже взрослая и умеет принимать правильные решения! – сказала Санька, грустно глядя вслед уходящим друзьям. И добавила:
- Сама.
* * *
Андрейка задремал на подходе к дому, и Санька, чтобы не тревожить, оставила сына досыпать в коляске прямо в прихожей, осторожно расстегнув на нём уличную одежду. Потом взялась за пуговицы своего пальто, мельком взглянула на себя в зеркало и вздрогнула.
То, что она увидела в отражении, ей не понравилось. Совсем. Более того, она почти испугалась и поспешно оглянулась на сине-жёлтый Андрейкин комбинезон: ей вдруг показалось, что снова исчезли все цвета. Цвета были на месте. Санька облегчённо выдохнула и опять посмотрела в зеркало, уже пристальнее.
И встретила взгляд совершенно чужой молодой женщины.
«Это не я, - подумала Санька. – А где же я?»
Она медленно и настороженно оглядела незнакомку, выхватывая и узнавая отдельные детали: белое приталенное пальто с крупными чёрными пуговицами, сумасшедше дорогое (подарено Вадимом); чёрные классические брюки и тонкий чёрный свитер с горлом (одобрено Вадимом); волосы мягкими волнами ниже плеч (одобрено парикмахером Вадима). Всё вместе смотрелось красиво, правильно и безлико. Как карнавальный костюм, за которым не видно живого человека.
***
- Безликость – вот чего должен бояться каждый художник!
Одиннадцатилетняя Санька сидела на полу возле учительской, из-за дверей которой гремел взволнованный голос отца.
Павла в художке любили и уважали. Он был почётным гостем на всех торжественных мероприятиях и никогда не отказывал в просьбе провести мастер-класс. Обычно мягкий и доброжелательный, сегодня он был раздражён и резок. Речь шла о Санькиной выставке. И Павел был против. Категорически.
- Ваша дочь, Павел Сергеевич, лучшая ученица школы, и мы решили…
- Да поймите же, - перебил Павел завуча, - если бы вы захотели проиллюстрировать учебный план, показать разные техники и материалы, которые осваивают ваши ученики, всё было бы оправданно. Но ведь речь идёт о персональной выставке. Персональной. От слова «персона», то есть личность, индивидуальность. А вот этого в её работах нет. Пока нет. Вот когда она найдёт свою тему, обретёт своё лицо, тогда я буду обеими руками «за». А сейчас извините!
- На тебе лежит двойная ответственность за свою жизнь, - говорил он Саньке уже по дороге домой, - как на человеке и как на художнике. Ответственность за выбор. Состоять при муже, при знаменитости, даже при родном ребёнке или прожить свою, пусть не очень яркую, но свою жизнь? Заполнять цветом пространство в детской раскраске или найти одну, но свою собственную линию, свой собственный штрих? Понимаешь? Люди вокруг, обстоятельства будут подталкивать тебя к тому или иному пути. Но выбирать будешь ты сама. А мы хороши, - усмехнулся он вдруг, - разошлись не на шутку: они решили, я перерешил! Ты-то что думаешь, Санька?
- Буду искать, пап.
- Помощь нужна?
- Сама.
***
«А вот теперь, папа, я бы не отказалась от твоей помощи. Столько вопросов сразу.
Например, откуда взялась вот эта черно-белая фигура? Странно, я ведь смотрела на это раньше и не видела. А что видела, если вспомнить? Вадима помню, как он кивает мне из-за плеча - помню, а себя - нет!
Скажи, что произошло с моей жизнью, если я даже в зеркале себя не узнаю?
И почему я поняла это только сегодня?
Какой длинный день!
И что теперь со всем этим делать?»
* * *
Вадим как чувствовал: нынешняя командировка добром не кончится. Документы к его приезду, как оказалось, были ещё не готовы, и вскоре стало ясно, что быстро разобраться с делами не удастся.
По пути в гостиницу Вадим раздумывал, как бы помягче сообщить Саньке, что задержится. Сегодня днём она почти плакала по телефону. Он понял это, хотя она и попыталась скрыть. Он вообще хорошо чувствовал всё, что с ней происходит, мог предугадать каждую её реакцию. Он знал свою девочку.
Набирая номер домашнего телефона, он заранее ожидал и даже где-то рассчитывал услышать её дрожащий, жалобный голос. Услышать – и утешить, в очередной раз убедив и её, и себя в собственной незаменимости.
Но сначала пошли гудки. Очень много гудков. Да что они там делают?
- Привет, - радостно, даже как-то восторженно отозвалась Санька. - А мы тут рисуем. Ну, вернее, я рисую, а Андрейка мне позирует. Слушай, у него здорово получается. Ты знаешь, что я придумала? Давай в нашей спальне, там же стены пустые, повесим его портрет. Я за эти дни, пока тебя нет, столько эскизов сделаю. А ты приедешь и выберешь. А потом можно добавлять портреты, он же растёт. Хорошая идея, правда?.. Вадим?.. Алло!.. Алло!.. Вадим, я тебя не слышу!.. Алло!..
Вадим молчал. Впервые за полтора года он не знал, что сказать в ответ.
Назад |