«Куда же она подалась, сумасбродина? Подруг у нее нет, на работе не очень общается. Подожду, может, просто с психу выскочила. Пропсихуется и придет. Пора Глеба домой звать».
Роман вышел на балкон и замер от восторга перед открывшейся чудной картиной заката. Из той квартиры, где он жил прежде, такого увидеть было нельзя, окна смотрели в другую сторону.
«Как прекрасен Божий мир! Вот если бы все люди ценили эту божественную красоту, то не было бы никаких войн! Но люди не хотят этого видеть, земное заслоняет, оно кажется единственно важным...»
Он бы еще стоял и любовался, забыв обо всем, но, как всегда, что-то отвлекает. Сейчас отвлек шум внизу: двое водителей не могли разъехаться на придомовой дороге. Оба вышли из машин и яростно спорили, один уже подступал к другому с кулаками.
Глеба около дома Роман не увидел, вернулся в комнату, позвонил. Сын ответил не сразу, голос запыхавшийся:
– Да, пап.
– Сынок, ты где?
– Да мы в садике.
– Давай домой.
– Пап, ну еще маленько.
– Нет, все, домой. Дела есть.
Глеб ответил со вздохом:
– Иду.
Отношения с усыновленным мальчишкой Роман строил на полном доверии и уважении, и это оказался наилучший способ. Глеб, фактически с самого раннего детства пестуемый одной бабкой, истосковался по родительскому вниманию, особенно отцовскому. И сейчас, ощущая со стороны Романа отеческую заботу, становился послушным и внимательным сыном.
Роман вспомнил недавний с ним разговор. Глеб пришел с улицы чем-то недовольный.
– Что-то случилось, Глебушка?
– Пацаны смеются, что у меня мобилок лоховский! – выпалил мальчик. – Вон у Вадьки такой навороченный. Пап, купи мне нормальный телефон!
Роман нахмурился.
– Ну-ка, сядь, – показал он рукой на табуретку. – Значит, говоришь, телефон у тебя лоховский? Объясни мне, что это означает?
Глеб начал смущаться.
– Ну, плохой, некрасивый, маленький, там мало всяких наворотов.
– Понятно. А звонит он нормально?
– Нормально.
– Значит, свою основную функцию – звонить – он выполняет. А надо еще и в интернет выход иметь, видеокамеру, большой выбор мелодий, разных игр, так?
Мальчишка совсем сник:
– Пап, да ладно, обойдусь и этим.
– Обойдешься, говоришь? Нет, я, конечно, могу тебе купить, как ты говоришь, навороченный, могу. Но мне горько, сын, что ты начинаешь тянуться к дорогим вещам, а потом потянешься к богатству.
Глеб опустил голову:
– Да ну его, телефон этот, я сдуру брякнул.
– Нет, давай до конца разберем эту тему, я хочу, чтобы ты понял суть. Обычно только неумные люди бахвалятся своим богатством, выставляют его напоказ. А богатые в большинстве своем неумные, потому что лишь глупец может растрачивать свою жизнь на набивание карманов. Рабочий человек, который своими руками зарабатывает на хлеб, не будет покупать дорогие и ненужные вещи да еще и кичиться этим, то есть хвалиться. У этого Вадьки отец, вероятно, или начальник, или торгаш. Подрастет Вадя – купит ему родитель дорогую иномарку и будет он на ней гонять, смотря свысока на тех, у кого нет дорогой машины. У него уже воспитается убеждение, что он лучше других и что ему позволено все. Я не хочу, чтобы ты стал таким, поэтому покупать тебе дорогой телефон не стану. Ты меня понял?
Глеб поднял голову, смотрел открыто.
– А чего не понять? Кривой Потап богатый и плохой, я таким не буду.
...Минут через десять Глеб пришел с улицы.
– А мама где?
– Не знаю, вышла куда-то.
– А когда мы будем дарить ей подарок?
– Попозже. Иди поешь, а потом почитай.
Прошел час, другой, наступал вечер, Роман начал не на шутку беспокоиться, а телефон Полины все вещал бесцветным голосом: «В настоящее время абонент не может вам ответить».
Он уже не находил себе места, когда позвонила мама:
– Сынок, приезжай, Полина у нас.
Быстро собрался, зашел к Глебу. Мальчик читал повесть Короленко «Слепой музыкант».
– Глеб, я ненадолго отлучусь.
– А куда?
– За мамой, она у моих родителей.
– Я тоже хочу к деду Боре, возьми меня.
– Не сейчас, я быстро.
Романа встретила мама, взгляд виноватый.
– Сынок, ты уж ее не ругай, день рождения все-таки у нее.
Из кухни доносились голоса.
– А кто там еще?
– Настюха. Они вместе пришли, гуляют. – И не удержалась, дала понять сыну, что не одобряет поведения снохи: – А все же не дело брюхатой водку глыкать...
Полина сидела у окна, Настя ближе, у торца стола. Когда Роман появился в проеме, его жена как раз разливала водку.
Она подняла на него глаза, но тут же опять сосредоточила взгляд на стаканах, пробурчала:
– А-а, явился.
На кухне накурено, несмотря на открытую форточку, на столе сигареты и пепельница. Настя, на этот раз жгучая брюнетка, повернулась к Роману. Глаза пьяноватые, но голос веселый и немного извиняющийся:
– Дядь Ром, на меня бочку не кати, я тут ни при чем. Поля позвонила и попросила приехать. Мирно сидим, справляем день рождения.
Роман ожидал от нее обычной колкости, готовился к злому разговору, поэтому немного растерялся:
– А вы что, знакомы?
Настя хлопнула себя по голой коленке, хохотнула:
– Здрасте, я ваша тетя! Я ж на вашей свадьбе была. Да мы с ней и в интернете общаемся постоянно. Садись, дядька, с нами.
И она выдвинула из-под стола табуретку.
– Некогда, нас дома сын ждет. Поля, закругляйся, поедем.
Полина за это время успела выпить свою порцию водки и закусывала соленой капустой, на него даже не посмотрела.
– Поля, я к тебе обращаюсь! – сказал Роман громче.
Она дожевала капусту, откинула мешающую прядь волос, только потом вскинула глаза.
– Знаешь, меня иногда тошнит от твоей правильности. Ехал бы ты отсюда.
Тут вмешалась Настя, и очень энергично:
– Ты чего гонишь, Поля?! Дядька Рома – мужик настоящий, сейчас таких почти нету! – она даже стукнула ладонью по столу, да так, что подпрыгнула тарелка с остатками пельменей. – Он тебя замуж взял, сына твоего усыновил! Тебе на него молиться надо, а ты...
А у Поли обида пополам с хмельными слезами:
– Да?! Он меня даже не поздравил! И день рождения не хотел отмечать, так же как и свой. Тогда кого-то убили, сейчас кого-то сожгли. Я-то тут при чем? У меня день рождения один раз в году! И я хочу...
Настя не дала ей закончить, рявкнула басом:
– Заглохни, дура! Там, в натуре, людей пожгли! – Повернулась снова к Роману: – Дядька, поехали в Донбасс, там скоро война будет. Донбасс не разнеженная Одесса, там козлам этим всыпят по полной. Я б сама этих майданутых руками душила! Ты ж мужик боевой, поехали.
Роман невольно улыбнулся:
– Неужели там без женщин не управятся? Ты разве воин, поди, автомат-то в руках не держала?
Настю такие речи лишь подогрели.
– Это мелочи, научат. Не, ты как знаешь, а я, если там большая заваруха начнется, поеду фашистов мочить.
Тут она боковым зрением увидела, как Поля снова потянулась к бутылке, и быстро перехватила ее руку.
– Э-э, подруга, завязывай. Дядька, иди пока к старикам, через десять минут я приведу ее в чувство. – И, видя его нерешительность, уже скомандовала: – Иди, говорю!
Мать в зале сидела с вязаньем.
– Батя-то что делает? – спросил у нее Роман.
– В телик, поди, глазеет. Слыхал, сынок, что в Одессе-то деется? Отец переживает сильно.
Батя не «глазел в телик», он лежа читал Библию.
– А-а, сына. Иди-ка сюда, я тебе зачитаю кое-что. – И, не дождавшись, пока Роман дойдет до него, начал читать: – «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть. но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все это – начало болезни. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя мое. и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга...»
Он посмотрел поверх очков на сына, присевшего на постель, и пояснил:
– Это Евангелие от Матфея.
– Батя, я читал это много раз и очень внимательно.
– Тогда скажи мне: наступают эти самые времена, о которых говорил Иисус?
Сын ответил без тени сомнения:
– Уже наступили.
– А отчего это, как ты думаешь?
– Там же ясно сказано: «все это – начало болезни». А болезнь – гордыня человеческая, она мать всех пороков. Именно из-за нее, из-за гордыни, будут ненавидимы христиане и гонимы за имя Христово. Он проповедовал любовь, а где гордыня, там нет места для любви. Она, подлая, толкает человечество в пропасть, она породила в людях алчность, зависть, тщеславие, самолюбие, поэтому люди всю историю и воюют за земли, за собственность, за лучший кусок.
– Там сказано: «восстанет народ на народ». Получается, украинский народ будет против нас воевать?
– Здесь сложнее, батя. Мы один народ, просто Украину оторвали от нас, и много лет американцы выращивали в украинской элите ненависть к русским, готовили ее к предательству. Хохлов все эти годы манили пряником интеграции с Европой, вот, получается, и сманили. Ради миража сытой жизни в Европе они теперь готовы на все. А мы, как сторонние наблюдатели, безразлично смотрели...
– Я глядел, что в Одессе произошло, это же ужас!
– Думаю, это только начало, в Донецке и Луганске они еще не то натворят. Вон в Славянске что вытворяли? Но там народ настроен против бандеровской власти, они уже и независимость объявили.
– Думаешь, много крови будет?
– Будет, – подтвердил Роман. И тут непроизвольно у него вырвалось: – Батя, если начнется большая война в Донбассе, я поеду туда воевать против фашизма.
Отец посмотрел долгим взглядом:
– Ты это серьезно?
– Да, батя, серьезно. Я не хочу, чтобы и тебя с мамой сожгли прямо в квартире.
Отец протяжно вздохнул:
– Бог даст, до войны дело не дойдет.
– Будем надеяться.
Хорошо, что отец не до конца поверил сыну, а то бы так легко не сменил тему.
– Скажи, вы с Полинкой разругались, что ли? Чего это она к нам примчалась, да еще в день рождения?
– Да вот как раз из-за событий в Одессе. Я ей сказал, что не будем праздник устраивать, когда там такое горе случилось. Ну, а она психанула.
– Зря только она с Настькой связалась, с шельмой этой. Я на кухню зашел, а она Полине на ухо чтой-то нашептывала. Смотри, собьет твою бабенку с пути.
– Нет, бать, тут ты не прав. Настюха оказалась как раз молодцом. И Полю не поддержала, и готова ехать бить фашистов. Я сам, честно говоря, не ожидал от нее такого.
– Да это она спьяну.
– Не скажи.
В этот момент как раз и сама Настя открыла дверь:
– Дядь Ром, твоя супруга готова, забирай.
Полина, как всегда после своих срывов, тиха и смирна, волосы влажные, в машине сидела на заднем сиденье.
Рома ломал в себе злость на жену, старался понять ее и хоть в чем-то оправдать. Ну, сорвалась, с кем не бывает, значит, он сам не все сделал как надо, мало внимания ей уделял. Ничего, все образуется, она же все последние месяцы была молодцом, не пила и не курила, сможет и дальше выдержать.
Дома Поля тихонько прошла в спальню и прикрыла за собой дверь.
Роман и Глеб ужинали вдвоем. Мальчишка, конечно, догадался, что мать дома. Догадался и о другом, но не спросил, ему хватало внимания отца. Они сидели рядом на диване, смотрели телеканал «Звезда»: вечером события в Одессе показали здесь более подробно.
Роман крепко сжал руку сына, когда смотрели, как девушка повисла на руках, а потом полетела вниз с четвертого этажа, упала и не встала. Может, это было жестоко, но он не позволил сыну уйти, заставил его досмотреть, как добивали выпрыгнувших из окон, как стреляли в метавшихся по горящему зданию обреченных людей.
А потом сказал заплакавшему Глебу:
– Смотри, сын, и запоминай: так фашисты убивают безоружных людей.
...Спать Роман лег в зале на диване. Полина пришла к нему под утро.
– Подвинься. – разбудила, легла, прижалась. – Опять твоя скверная жена набедокурила...
Ушедшая было обида вдруг навалилась с новой силой, Роман отцеплял обвивавшие его руки:
– Отстань, тебя же от меня тошнит.
Но руки были настойчивы, снова обвивали.
– Ну что болтаешь-то, меня тошнит от беременности. Но ты и меня пойми: у меня день рождения, а ты мне делаешь такой облом.
Ничего она не поняла.
– Мы с тобой совершенно разные люди, как будто из разных эпох! – с горечью проговорил он. – Мы даже говорим на разных языках и не понимаем друг друга.
– Перестань, все я понимаю, стараюсь, по крайней мере, понять. Вот принять могу не все. Ты действительно иногда странный, непонятный, будто и в самом деле с другой планеты, мне бывает трудно с тобой.
– Поля, а может, нам лучше расстаться?
Она приблизила свои губы к его щеке:
– Ну что ты выдумываешь? Ты же прекрасно понимаешь, что я без тебя не проживу, мне тогда лучше утопиться. Да и ребенок у нас будет, твой.
– Так зачем же ты его еще в чреве гробишь? Зачем пила, зачем закурила?
– Да дура потому что. Обида накатила, вот и не выдержала. Но все, с этим покончено.
* * *
На место Анатолия пока никого не приняли. Роман работал один, хотя по всем инструкциям это было недопустимо. Когда начальникам было нужно, они требовали исполнять каждую букву какого-нибудь нормативного документа, а где выгоднее было закрыть глаза на нарушения – делали это без церемоний. Роман даже сварочные и газорезательные работы производил один. Гладков все прекрасно знал и видел, но работы выполнялись, доплаты никто не требовал, и это его вполне устраивало.
На большие работы Роману, конечно, давали помощников, слесарей с других участков, но потом и ему приходилось помогать им. С начальником цеха он теперь общался лишь в меру необходимости и очень коротко.
Роман ждал отпуска. По графику – в июне.
* * *
Девятого мая приехала теща, и Роман повез всех к своим родителям.
Старики рады гостям, как всегда, госте-приимны. Была, конечно, и выпивка. Мама с опаской посматривала на Полину, но сноха пила только домашний компот и вообще вела себя очень благопристойно. Теща водочкой угостилась, но в меру, с мамой они поладили быстро и вскоре уже увлеченно о чем-то беседовали.
Позже приехала Галя. Она душа всякой компании, ее широкое лицо, раскрасневшееся от спиртного и веселья, было прекрасно искрящимся добросердечием. Галя знала много русских народных песен, любила военные песни, они с Романом даже исполнили дуэтом несколько романсов. Вспоминали деда, Савелия Яковлевича, вспоминали всех родных, погибших и живых.
Вечером, когда уже вернулись домой, позвонил Анатолий, поздравил. Он нашел постоянную работу и сейчас возит уголь. В свободное время ремонтирует домишко, хочет за лето залить фундамент под новый дом.
А еще позвонил Сергей Петров, с Днем Победы не поздравил, голос с самого начала был ноющий.
– Ну, здравствуй, Рома.
– Здорово, Сергей.
– Что ж ты, Рома, забыл совсем своего старого товарища? У меня больное сердце и диабет развивается, лежу никому не нужный, а ты даже не позвонишь, не поинтересуешься.
– Прости, Серега, замотался.
– Тебе хорошо, ты здоровый, мотаешься, а тут до туалета без помощи дойти не могу.
Роману не верилось, что мужика так быстро скрутило.
– Что, так плохо? Ты же недавно еще вполне был. Когда я в больницу к тебе приходил, ты вон каким бодрячком выглядел!
– А сейчас уже почти не хожу. Думаю: то ли в окошко выброситься? Надоело все.
Роман подумал, что Сергей шутит.
– Серега, брось такие шутки!
И тут из трубки понеслось с надрывом:
– Какие шутки?! Надоел я всем, и мне все надоели. Одним разом с этой житухой поганой покончу!
Стало ясно: это серьезно. И возникло у Ромы очень сильное желание обложить Сергея Петрова многоэтажным матом, но он тут же опомнился: как бы не озлобить человека окончательно и тем самым не подтолкнуть к непоправимому. Роман хоть и повысил голос, но без ярости, и слова его звучали увещевательно.
– Серега, не дури! Не бери на душу такой страшный, неискупимый грех. Ты попробуй понять, что страдания даются нам для искупления грехов наших и для вразумления. Если тебе дано страдание, значит, Господь готов тебя помиловать. Терпи, Серега, терпи.
– Да иди ты со своими сказками, без них тошно!
– Какие сказки, дурило?
Все же не выдержал Роман и заговорил со злым напором.
– В конце концов, будь ты мужиком, а не слюнтяем! Умри достойно, по-людски, когда время подойдет, а не как трус последний. Если ты покончишь с собой, я приду на твою могилу и плюну на нее, так и знай!
Вышла из спальни Полина в халатике (видно, говорил он очень громко), смотрела недоуменно.
Зато на Сергея такие слова подействовали. Помолчав, он сказал тихо:
– Ну ладно, ты меня почти уговорил. Только ты ко мне приедь, пожалуйста, через недельку, попрощаемся.
Непонятно прозвучало последнее слово, но не стал Роман заклиниваться на этом.
– Ну а как же, обязательно приеду. Ты еще поправишься, какие твои годы. Ты ведь не старый, чуть больше полста?
– Какие полста? Мне сорок восемь всего!
– Ну, какие это годы! Держись, Серега.
– Спасибо, Рома. Значит, через недельку, после праздников.
– Я тебе предварительно позвоню.
Когда он закончил разговор, Полина присела рядом:
– С кем это ты опять так разговаривал?
– С товарищем одним, работали вместе.
– А почему так сурово?
– Собрался самоубийством жизнь закончить.
– А если человеку невмоготу?
– Не поверю. Бог не дает страданий выше сил человека. В фашистских застенках наших подпольщиков уж как пытали, а никто не кончал с собой. А если и были такие, то их очень мало.
Поля положила голову ему на плечо.
– Ох, Ромка, Ромка, ты наивный, как ребенок. Неужели веришь всей этой совковой пропаганде?
Роман так резко повернулся к ней, что голова жены, оставшаяся без опоры, мотнулась вниз и Полина едва не повалилась набок. Он успел подхватить ее за плечи, отвлекся и потому смог удержаться от грубости.
– Наслушалась подлой брехни! Ты хоть маленько думай. Неужели не понятно, что люди, погубившие Советский Союз, будут всегда шельмовать его героев? Они просто вынуждены так поступать, иначе народ очень скоро очухается и выметет их из власти. В войну психология у людей была другая, они думали о Родине, а не о себе.
Поля зевнула и махнула на него ладонью:
– Да ну тебя с твоей политикой. Пойду-ка я лучше спать, время уже позднее.
Она еще раз – длинно и со сладким стоном – зевнула, потянулась. При этом выгнула спину и стал очень заметен полнившийся жизнью живот. А напоследок бросила ему на ходу:
– Ты тоже не засиживайся.
Роман вышел на балкон и замер от восторга перед открывшейся чудной картиной заката. Из той квартиры, где он жил прежде, такого увидеть было нельзя, окна смотрели в другую сторону.
«Как прекрасен Божий мир! Вот если бы все люди ценили эту божественную красоту, то не было бы никаких войн! Но люди не хотят этого видеть, земное заслоняет, оно кажется единственно важным...»
Он бы еще стоял и любовался, забыв обо всем, но, как всегда, что-то отвлекает. Сейчас отвлек шум внизу: двое водителей не могли разъехаться на придомовой дороге. Оба вышли из машин и яростно спорили, один уже подступал к другому с кулаками.
Глеба около дома Роман не увидел, вернулся в комнату, позвонил. Сын ответил не сразу, голос запыхавшийся:
– Да, пап.
– Сынок, ты где?
– Да мы в садике.
– Давай домой.
– Пап, ну еще маленько.
– Нет, все, домой. Дела есть.
Глеб ответил со вздохом:
– Иду.
Отношения с усыновленным мальчишкой Роман строил на полном доверии и уважении, и это оказался наилучший способ. Глеб, фактически с самого раннего детства пестуемый одной бабкой, истосковался по родительскому вниманию, особенно отцовскому. И сейчас, ощущая со стороны Романа отеческую заботу, становился послушным и внимательным сыном.
Роман вспомнил недавний с ним разговор. Глеб пришел с улицы чем-то недовольный.
– Что-то случилось, Глебушка?
– Пацаны смеются, что у меня мобилок лоховский! – выпалил мальчик. – Вон у Вадьки такой навороченный. Пап, купи мне нормальный телефон!
Роман нахмурился.
– Ну-ка, сядь, – показал он рукой на табуретку. – Значит, говоришь, телефон у тебя лоховский? Объясни мне, что это означает?
Глеб начал смущаться.
– Ну, плохой, некрасивый, маленький, там мало всяких наворотов.
– Понятно. А звонит он нормально?
– Нормально.
– Значит, свою основную функцию – звонить – он выполняет. А надо еще и в интернет выход иметь, видеокамеру, большой выбор мелодий, разных игр, так?
Мальчишка совсем сник:
– Пап, да ладно, обойдусь и этим.
– Обойдешься, говоришь? Нет, я, конечно, могу тебе купить, как ты говоришь, навороченный, могу. Но мне горько, сын, что ты начинаешь тянуться к дорогим вещам, а потом потянешься к богатству.
Глеб опустил голову:
– Да ну его, телефон этот, я сдуру брякнул.
– Нет, давай до конца разберем эту тему, я хочу, чтобы ты понял суть. Обычно только неумные люди бахвалятся своим богатством, выставляют его напоказ. А богатые в большинстве своем неумные, потому что лишь глупец может растрачивать свою жизнь на набивание карманов. Рабочий человек, который своими руками зарабатывает на хлеб, не будет покупать дорогие и ненужные вещи да еще и кичиться этим, то есть хвалиться. У этого Вадьки отец, вероятно, или начальник, или торгаш. Подрастет Вадя – купит ему родитель дорогую иномарку и будет он на ней гонять, смотря свысока на тех, у кого нет дорогой машины. У него уже воспитается убеждение, что он лучше других и что ему позволено все. Я не хочу, чтобы ты стал таким, поэтому покупать тебе дорогой телефон не стану. Ты меня понял?
Глеб поднял голову, смотрел открыто.
– А чего не понять? Кривой Потап богатый и плохой, я таким не буду.
...Минут через десять Глеб пришел с улицы.
– А мама где?
– Не знаю, вышла куда-то.
– А когда мы будем дарить ей подарок?
– Попозже. Иди поешь, а потом почитай.
Прошел час, другой, наступал вечер, Роман начал не на шутку беспокоиться, а телефон Полины все вещал бесцветным голосом: «В настоящее время абонент не может вам ответить».
Он уже не находил себе места, когда позвонила мама:
– Сынок, приезжай, Полина у нас.
Быстро собрался, зашел к Глебу. Мальчик читал повесть Короленко «Слепой музыкант».
– Глеб, я ненадолго отлучусь.
– А куда?
– За мамой, она у моих родителей.
– Я тоже хочу к деду Боре, возьми меня.
– Не сейчас, я быстро.
Романа встретила мама, взгляд виноватый.
– Сынок, ты уж ее не ругай, день рождения все-таки у нее.
Из кухни доносились голоса.
– А кто там еще?
– Настюха. Они вместе пришли, гуляют. – И не удержалась, дала понять сыну, что не одобряет поведения снохи: – А все же не дело брюхатой водку глыкать...
Полина сидела у окна, Настя ближе, у торца стола. Когда Роман появился в проеме, его жена как раз разливала водку.
Она подняла на него глаза, но тут же опять сосредоточила взгляд на стаканах, пробурчала:
– А-а, явился.
На кухне накурено, несмотря на открытую форточку, на столе сигареты и пепельница. Настя, на этот раз жгучая брюнетка, повернулась к Роману. Глаза пьяноватые, но голос веселый и немного извиняющийся:
– Дядь Ром, на меня бочку не кати, я тут ни при чем. Поля позвонила и попросила приехать. Мирно сидим, справляем день рождения.
Роман ожидал от нее обычной колкости, готовился к злому разговору, поэтому немного растерялся:
– А вы что, знакомы?
Настя хлопнула себя по голой коленке, хохотнула:
– Здрасте, я ваша тетя! Я ж на вашей свадьбе была. Да мы с ней и в интернете общаемся постоянно. Садись, дядька, с нами.
И она выдвинула из-под стола табуретку.
– Некогда, нас дома сын ждет. Поля, закругляйся, поедем.
Полина за это время успела выпить свою порцию водки и закусывала соленой капустой, на него даже не посмотрела.
– Поля, я к тебе обращаюсь! – сказал Роман громче.
Она дожевала капусту, откинула мешающую прядь волос, только потом вскинула глаза.
– Знаешь, меня иногда тошнит от твоей правильности. Ехал бы ты отсюда.
Тут вмешалась Настя, и очень энергично:
– Ты чего гонишь, Поля?! Дядька Рома – мужик настоящий, сейчас таких почти нету! – она даже стукнула ладонью по столу, да так, что подпрыгнула тарелка с остатками пельменей. – Он тебя замуж взял, сына твоего усыновил! Тебе на него молиться надо, а ты...
А у Поли обида пополам с хмельными слезами:
– Да?! Он меня даже не поздравил! И день рождения не хотел отмечать, так же как и свой. Тогда кого-то убили, сейчас кого-то сожгли. Я-то тут при чем? У меня день рождения один раз в году! И я хочу...
Настя не дала ей закончить, рявкнула басом:
– Заглохни, дура! Там, в натуре, людей пожгли! – Повернулась снова к Роману: – Дядька, поехали в Донбасс, там скоро война будет. Донбасс не разнеженная Одесса, там козлам этим всыпят по полной. Я б сама этих майданутых руками душила! Ты ж мужик боевой, поехали.
Роман невольно улыбнулся:
– Неужели там без женщин не управятся? Ты разве воин, поди, автомат-то в руках не держала?
Настю такие речи лишь подогрели.
– Это мелочи, научат. Не, ты как знаешь, а я, если там большая заваруха начнется, поеду фашистов мочить.
Тут она боковым зрением увидела, как Поля снова потянулась к бутылке, и быстро перехватила ее руку.
– Э-э, подруга, завязывай. Дядька, иди пока к старикам, через десять минут я приведу ее в чувство. – И, видя его нерешительность, уже скомандовала: – Иди, говорю!
Мать в зале сидела с вязаньем.
– Батя-то что делает? – спросил у нее Роман.
– В телик, поди, глазеет. Слыхал, сынок, что в Одессе-то деется? Отец переживает сильно.
Батя не «глазел в телик», он лежа читал Библию.
– А-а, сына. Иди-ка сюда, я тебе зачитаю кое-что. – И, не дождавшись, пока Роман дойдет до него, начал читать: – «Также услышите о войнах и о военных слухах. Смотрите, не ужасайтесь, ибо надлежит всему тому быть. но это еще не конец: ибо восстанет народ на народ, и царство на царство; и будут глады, моры и землетрясения по местам; все это – начало болезни. Тогда будут предавать вас на мучения и убивать вас; и вы будете ненавидимы всеми народами за имя мое. и тогда соблазнятся многие, и друг друга будут предавать, и возненавидят друг друга...»
Он посмотрел поверх очков на сына, присевшего на постель, и пояснил:
– Это Евангелие от Матфея.
– Батя, я читал это много раз и очень внимательно.
– Тогда скажи мне: наступают эти самые времена, о которых говорил Иисус?
Сын ответил без тени сомнения:
– Уже наступили.
– А отчего это, как ты думаешь?
– Там же ясно сказано: «все это – начало болезни». А болезнь – гордыня человеческая, она мать всех пороков. Именно из-за нее, из-за гордыни, будут ненавидимы христиане и гонимы за имя Христово. Он проповедовал любовь, а где гордыня, там нет места для любви. Она, подлая, толкает человечество в пропасть, она породила в людях алчность, зависть, тщеславие, самолюбие, поэтому люди всю историю и воюют за земли, за собственность, за лучший кусок.
– Там сказано: «восстанет народ на народ». Получается, украинский народ будет против нас воевать?
– Здесь сложнее, батя. Мы один народ, просто Украину оторвали от нас, и много лет американцы выращивали в украинской элите ненависть к русским, готовили ее к предательству. Хохлов все эти годы манили пряником интеграции с Европой, вот, получается, и сманили. Ради миража сытой жизни в Европе они теперь готовы на все. А мы, как сторонние наблюдатели, безразлично смотрели...
– Я глядел, что в Одессе произошло, это же ужас!
– Думаю, это только начало, в Донецке и Луганске они еще не то натворят. Вон в Славянске что вытворяли? Но там народ настроен против бандеровской власти, они уже и независимость объявили.
– Думаешь, много крови будет?
– Будет, – подтвердил Роман. И тут непроизвольно у него вырвалось: – Батя, если начнется большая война в Донбассе, я поеду туда воевать против фашизма.
Отец посмотрел долгим взглядом:
– Ты это серьезно?
– Да, батя, серьезно. Я не хочу, чтобы и тебя с мамой сожгли прямо в квартире.
Отец протяжно вздохнул:
– Бог даст, до войны дело не дойдет.
– Будем надеяться.
Хорошо, что отец не до конца поверил сыну, а то бы так легко не сменил тему.
– Скажи, вы с Полинкой разругались, что ли? Чего это она к нам примчалась, да еще в день рождения?
– Да вот как раз из-за событий в Одессе. Я ей сказал, что не будем праздник устраивать, когда там такое горе случилось. Ну, а она психанула.
– Зря только она с Настькой связалась, с шельмой этой. Я на кухню зашел, а она Полине на ухо чтой-то нашептывала. Смотри, собьет твою бабенку с пути.
– Нет, бать, тут ты не прав. Настюха оказалась как раз молодцом. И Полю не поддержала, и готова ехать бить фашистов. Я сам, честно говоря, не ожидал от нее такого.
– Да это она спьяну.
– Не скажи.
В этот момент как раз и сама Настя открыла дверь:
– Дядь Ром, твоя супруга готова, забирай.
Полина, как всегда после своих срывов, тиха и смирна, волосы влажные, в машине сидела на заднем сиденье.
Рома ломал в себе злость на жену, старался понять ее и хоть в чем-то оправдать. Ну, сорвалась, с кем не бывает, значит, он сам не все сделал как надо, мало внимания ей уделял. Ничего, все образуется, она же все последние месяцы была молодцом, не пила и не курила, сможет и дальше выдержать.
Дома Поля тихонько прошла в спальню и прикрыла за собой дверь.
Роман и Глеб ужинали вдвоем. Мальчишка, конечно, догадался, что мать дома. Догадался и о другом, но не спросил, ему хватало внимания отца. Они сидели рядом на диване, смотрели телеканал «Звезда»: вечером события в Одессе показали здесь более подробно.
Роман крепко сжал руку сына, когда смотрели, как девушка повисла на руках, а потом полетела вниз с четвертого этажа, упала и не встала. Может, это было жестоко, но он не позволил сыну уйти, заставил его досмотреть, как добивали выпрыгнувших из окон, как стреляли в метавшихся по горящему зданию обреченных людей.
А потом сказал заплакавшему Глебу:
– Смотри, сын, и запоминай: так фашисты убивают безоружных людей.
...Спать Роман лег в зале на диване. Полина пришла к нему под утро.
– Подвинься. – разбудила, легла, прижалась. – Опять твоя скверная жена набедокурила...
Ушедшая было обида вдруг навалилась с новой силой, Роман отцеплял обвивавшие его руки:
– Отстань, тебя же от меня тошнит.
Но руки были настойчивы, снова обвивали.
– Ну что болтаешь-то, меня тошнит от беременности. Но ты и меня пойми: у меня день рождения, а ты мне делаешь такой облом.
Ничего она не поняла.
– Мы с тобой совершенно разные люди, как будто из разных эпох! – с горечью проговорил он. – Мы даже говорим на разных языках и не понимаем друг друга.
– Перестань, все я понимаю, стараюсь, по крайней мере, понять. Вот принять могу не все. Ты действительно иногда странный, непонятный, будто и в самом деле с другой планеты, мне бывает трудно с тобой.
– Поля, а может, нам лучше расстаться?
Она приблизила свои губы к его щеке:
– Ну что ты выдумываешь? Ты же прекрасно понимаешь, что я без тебя не проживу, мне тогда лучше утопиться. Да и ребенок у нас будет, твой.
– Так зачем же ты его еще в чреве гробишь? Зачем пила, зачем закурила?
– Да дура потому что. Обида накатила, вот и не выдержала. Но все, с этим покончено.
* * *
На место Анатолия пока никого не приняли. Роман работал один, хотя по всем инструкциям это было недопустимо. Когда начальникам было нужно, они требовали исполнять каждую букву какого-нибудь нормативного документа, а где выгоднее было закрыть глаза на нарушения – делали это без церемоний. Роман даже сварочные и газорезательные работы производил один. Гладков все прекрасно знал и видел, но работы выполнялись, доплаты никто не требовал, и это его вполне устраивало.
На большие работы Роману, конечно, давали помощников, слесарей с других участков, но потом и ему приходилось помогать им. С начальником цеха он теперь общался лишь в меру необходимости и очень коротко.
Роман ждал отпуска. По графику – в июне.
* * *
Девятого мая приехала теща, и Роман повез всех к своим родителям.
Старики рады гостям, как всегда, госте-приимны. Была, конечно, и выпивка. Мама с опаской посматривала на Полину, но сноха пила только домашний компот и вообще вела себя очень благопристойно. Теща водочкой угостилась, но в меру, с мамой они поладили быстро и вскоре уже увлеченно о чем-то беседовали.
Позже приехала Галя. Она душа всякой компании, ее широкое лицо, раскрасневшееся от спиртного и веселья, было прекрасно искрящимся добросердечием. Галя знала много русских народных песен, любила военные песни, они с Романом даже исполнили дуэтом несколько романсов. Вспоминали деда, Савелия Яковлевича, вспоминали всех родных, погибших и живых.
Вечером, когда уже вернулись домой, позвонил Анатолий, поздравил. Он нашел постоянную работу и сейчас возит уголь. В свободное время ремонтирует домишко, хочет за лето залить фундамент под новый дом.
А еще позвонил Сергей Петров, с Днем Победы не поздравил, голос с самого начала был ноющий.
– Ну, здравствуй, Рома.
– Здорово, Сергей.
– Что ж ты, Рома, забыл совсем своего старого товарища? У меня больное сердце и диабет развивается, лежу никому не нужный, а ты даже не позвонишь, не поинтересуешься.
– Прости, Серега, замотался.
– Тебе хорошо, ты здоровый, мотаешься, а тут до туалета без помощи дойти не могу.
Роману не верилось, что мужика так быстро скрутило.
– Что, так плохо? Ты же недавно еще вполне был. Когда я в больницу к тебе приходил, ты вон каким бодрячком выглядел!
– А сейчас уже почти не хожу. Думаю: то ли в окошко выброситься? Надоело все.
Роман подумал, что Сергей шутит.
– Серега, брось такие шутки!
И тут из трубки понеслось с надрывом:
– Какие шутки?! Надоел я всем, и мне все надоели. Одним разом с этой житухой поганой покончу!
Стало ясно: это серьезно. И возникло у Ромы очень сильное желание обложить Сергея Петрова многоэтажным матом, но он тут же опомнился: как бы не озлобить человека окончательно и тем самым не подтолкнуть к непоправимому. Роман хоть и повысил голос, но без ярости, и слова его звучали увещевательно.
– Серега, не дури! Не бери на душу такой страшный, неискупимый грех. Ты попробуй понять, что страдания даются нам для искупления грехов наших и для вразумления. Если тебе дано страдание, значит, Господь готов тебя помиловать. Терпи, Серега, терпи.
– Да иди ты со своими сказками, без них тошно!
– Какие сказки, дурило?
Все же не выдержал Роман и заговорил со злым напором.
– В конце концов, будь ты мужиком, а не слюнтяем! Умри достойно, по-людски, когда время подойдет, а не как трус последний. Если ты покончишь с собой, я приду на твою могилу и плюну на нее, так и знай!
Вышла из спальни Полина в халатике (видно, говорил он очень громко), смотрела недоуменно.
Зато на Сергея такие слова подействовали. Помолчав, он сказал тихо:
– Ну ладно, ты меня почти уговорил. Только ты ко мне приедь, пожалуйста, через недельку, попрощаемся.
Непонятно прозвучало последнее слово, но не стал Роман заклиниваться на этом.
– Ну а как же, обязательно приеду. Ты еще поправишься, какие твои годы. Ты ведь не старый, чуть больше полста?
– Какие полста? Мне сорок восемь всего!
– Ну, какие это годы! Держись, Серега.
– Спасибо, Рома. Значит, через недельку, после праздников.
– Я тебе предварительно позвоню.
Когда он закончил разговор, Полина присела рядом:
– С кем это ты опять так разговаривал?
– С товарищем одним, работали вместе.
– А почему так сурово?
– Собрался самоубийством жизнь закончить.
– А если человеку невмоготу?
– Не поверю. Бог не дает страданий выше сил человека. В фашистских застенках наших подпольщиков уж как пытали, а никто не кончал с собой. А если и были такие, то их очень мало.
Поля положила голову ему на плечо.
– Ох, Ромка, Ромка, ты наивный, как ребенок. Неужели веришь всей этой совковой пропаганде?
Роман так резко повернулся к ней, что голова жены, оставшаяся без опоры, мотнулась вниз и Полина едва не повалилась набок. Он успел подхватить ее за плечи, отвлекся и потому смог удержаться от грубости.
– Наслушалась подлой брехни! Ты хоть маленько думай. Неужели не понятно, что люди, погубившие Советский Союз, будут всегда шельмовать его героев? Они просто вынуждены так поступать, иначе народ очень скоро очухается и выметет их из власти. В войну психология у людей была другая, они думали о Родине, а не о себе.
Поля зевнула и махнула на него ладонью:
– Да ну тебя с твоей политикой. Пойду-ка я лучше спать, время уже позднее.
Она еще раз – длинно и со сладким стоном – зевнула, потянулась. При этом выгнула спину и стал очень заметен полнившийся жизнью живот. А напоследок бросила ему на ходу:
– Ты тоже не засиживайся.
