Елена Лобанова
ГЕШТАЛЬТ
На площадке Лиза чуть не столкнулась с Гавриловной. С последним человеком, которого хотелось бы увидеть сегодня.
– Здравствуй, Лизонька, – пропела та и, бросив возиться с ключами, развернулась всем тучным телом. Естественно, без маски.
– Здрасте, – пробормотала Лиза и шмыгнула к лифту.
Гавриловна имела привычку ощупывать людей глазами, как товар в магазине. Хорошо хоть лифт сразу распахнулся, так что вопросы «Далеко ли собралась?» и «Ну, как на личном фронте?» повисли в воздухе.
Штрафовала бы Лиза таких любопытных. В размере пенсии. Но губы привычно напряглись в вежливой улыбке.
Конечно, ещё совсем недавно она не то что с Гавриловной – с берёзой за окном готова была беседовать. Однако то была жизнь в другом мире. Под названием «карантин». И ещё – «самоизоляция». А как ты его ни назови, по сути – в одиночной камере. Только вместо тюремной робы на тебе халат с розами.
Лиза старалась как могла. Несколько дней, конечно, повалялась на диване, засыпая и просыпаясь под бубнёж телевизора, но потом, увидев в зеркале опухшую тётку в розах, ужаснулась. Взяла себя в руки и вспомнила маму. Вот уж у кого и минутки не пропадало – даже в больнице лежала с вязанием! Из инфекционки после отравления вернулась с жилетом, вязанным тунисским узором – папа с ним до конца жизни не расставался. А в последний раз, уже в кардиологии, успела-таки закончить Лизин свитер…
Нет, нет, не плакать! Особенно сегодня – в великий день, когда наконец-то отменили карантин и открыли парки!
С другой стороны, если б не воспоминания – как бы Лиза это заточение пережила? Она уже и удивляться перестала, когда в самую унылую минуту из телевизора вдруг донесётся любимая мамина: «Надежда – мой компас земной…» Или попадётся в книге забытая фотография – папа, прямой, улыбающийся, смотрит прямо в объектив, словно подбадривает: «Держись, доча!»
И нельзя отрицать: за весь срок она не только рассудок сохранила, но ещё и занятие нашла – перекрасила все двери (благо, в кладовке нашлась эмаль без запаха) да в придачу изучила основы гештальт-терапии. Терапия оказалась простая: заканчиваешь все когда-то брошенные дела – это называется закрыть гештальт – и получаешь психологический комфорт. И Лиза добросовестно заканчивала. Вынесла на помойку весь хлам с антресолей, выкинула целый кулёк таблеток и пузырьков, перестирала занавески, диванные подушки, кухонные прихватки и коврики из ванной… На душе и впрямь каждый раз становилось легче. Особенно по утрам, когда готовила обед под «Модный приговор». Пока по экрану дефилировали красавицы, а из кухни пахло маминым борщом – казалось даже, что всё идёт по-старому, что нет ни страшного вируса, ни леденящих указаний: мыть руки с мылом сорок секунд, продукты заказывать на дом…
Лиза, правда, ничего не заказывала, а сама перед обедом ходила в магазин – как положено, в маске. Неспешно шагала по улице, вглядываясь во встречных: как-то другие люди всё это переносят? Тоскуют ли о прошлом, в котором было столько счастья, – встречи, смех, магазины, губная помада, путь на работу и с работы?.. Но лица прохожих, даже и без масок, ничего не выражали – замкнутые, какие-то ожесточённые. Редко-редко мелькнёт улыбка. И даже обыкновенного, добродушно-приветливого взгляда не встретишь. Казалось ей или на самом деле все разом обиделись на белый свет?
Ближе к ночи откуда-то из углов выползали страхи. Иногда натуральные детские, когда вдруг прошуршит за шкафом или под телевизором: таракан? мышь? домовой? А бывало, одолеют дикие мысли: что прежняя жизнь никогда не вернётся, вирус вовсе не вирус, а мировой заговор, карантин не снимут никогда, а если и снимут, то она, Лиза, будет уже старухой…
Со временем, правда, выяснилось, что страхи эти боятся домашних звуков: ворчания стиральной машины, жужжания кофемолки, даже щелчка тостера. Чем Лиза и пользовалась. На случай ночной бессонницы – в компьютере поджидала пара исторических мелодрам. Ну а когда всё-таки одолевала тоскливая тревога – приходилось звонить Машке. Мама, правда, называла её пигалицей и фитюлькой, но что было делать, если Машкина трескотня Лизу успокаивала. И вовсе не собиралась она, как та, игнорировать масочный режим и разгуливать по общественным местам, не говоря уже – собирать сомнительные компании. Зато Машка ничему не удивлялась – ни звонку среди ночи, ни вопросам: «Как думаешь, а может всё человечество вымереть?» Только зевнёт, хохотнёт в ответ: «И чо?» или «Та ладно!» – и все страхи куда-то улетучиваются.
И Лиза вытерпела-таки заключение! И дождалась, пока вместо тётки в зеркале отразилась похожая на маму, но молодая, всего лишь двадцатисемилетняя девушка в светлом платье – она уже и забыла себя такую! С удивлением разглядывала отросшие волосы, наконец-то распущенные и чуть подвитые; брови и ресницы, как будто потемневшие за два месяца. Представила, как мама сейчас осмотрела её и кивнула – молча, но с одобрительной улыбкой… Хотя, конечно, с мамой никто бы не сравнился: та всегда выглядела безупречно, и причёска, и одежда – даже халаты подогнаны по фигуре. В детстве был случай: отправились в театр – мама в новом серо-голубом пальто, Лиза в своих первых «лодочках». Вечер был весенний, после дождя пахло свежестью, зеленью, с деревьев срывались капли. Они уже почти дошли до остановки, когда мимо пронеслась машина, подняв грязный фонтан брызг. Мама остановилась, оглядела чёрный веер на серо-голубом фоне… И постановила: «Возвращаемся!» Лиза-семиклассница чуть не заревела: ведь они уже почти в театре, какие-то четыре остановки проехать – и вот оно, волшебное место, в котором творится иная, прекрасная жизнь! И она в новых туфлях, ничего страшного, что тоже слегка заляпанных, можно вытереть… но в ТАКОМ пальто, твёрдо сказала мама, идти нельзя.
Сегодня, избавившись от халата с розами, Лиза понимала её как никогда. Шла на прогулку, будто на свидание. Закончились все страхи и печали, и в этот день – тёплый, солнечный, весь в майском буйстве сирени – она должна была стать счастливой!
Поскольку она этого достойна. Как в рекламе. Не каждая реклама – чепуха и бред. Просто в каждой рекламе есть доля бреда, как в шутке доля правды.
Она достойна, потому что мама с папой сейчас точно похвалили бы её: и за то, что выдержала испытание локдауном, и что не поленилась выгладить шёлковое платье, и даже улыбнулась Гавриловне.
Лиза словно смотрела на себя – глазами родителей. Маска больше не скрывала её губ и ямочек на щеках. Ноги ничуть не отвыкли от каблучков, и тротуарные плитки звонко отзывались упругому шагу. Казалось, ничего не стоило ей оттолкнуться и взлететь! Тёплый ветер играл волосами, а мужчины и даже женщины задерживали на ней взгляды – удивлённые, восхищённые, ревнивые, но при этом всё-таки восхищённые! А впереди ждал парк с аттракционами, фонтаном и киоском с мороженым – что за чудесные, забытые слова!
Внезапно что-то с рёвом кинулось из-за угла – Лиза еле увернулась. Женщина в джинсах, с застывшим лицом, шагала наперерез ей, неся в левой руке сумку, а правой ведя детский велосипед. Хозяин велосипеда, лет четырёх от роду, висел у неё на той же правой руке и ревел во всю глотку. Вопил, орал, дрыгал ногами – Лиза даже отшатнулась. Проводила их взглядом: мальчишка так и висел на руке, рыча, мамаша так и шагала. Это что же за воспитательный метод?! Вздумай она, Лиза, так орать… да ей одного взгляда мамы хватало, чтобы тут же угомониться!
Пришлось постоять пару минут, прийти в себя. Вспомнить, что нынче день освобождения от страхов и тоски. С чего ей вообще заморачиваться чужим воспитанием? Не наша печаль чужих детей качать, – это тоже, кстати, мама говорила.
Однако взлетать почему-то расхотелось. Шаги потяжелели.
Впереди замаячил рекламный щит. На нём размещалась весёлая компания: радостные, загорелые и белозубые мужчина с женщиной обнимали мальчика и девочку, таких же загорелых и белозубых – видимо, локдаун семья провела в солярии. Надпись внизу извещала: «Добрососедский квартал «Гармония» предлагает круглосуточное видеонаблюдение!»
Лиза не поняла: добрососедское – наблюдение? Эти счастливчики наблюдают за добрыми соседями?
Приостановилась, ещё раз прочла, снова не поняла.
Будь здесь мама, она наверняка объяснила бы, что к чему. А папа пошутил бы… Но Лизе было не смешно. Очевидно, заточение конкретно притупило чувство юмора.
Парк уже показался вдалеке. Нежная юная зелень опушала ветви деревьев. Их кроны чуть покачивались, словно приветствуя Лизу. Она шла вдоль нового, облицованного голубым стеклом здания, в котором, похоже, воплотились последние веяния цивилизации: от фитнес-клуба до инвестиционной компании, включая таинственное «некафе» и загадочную «шоу-рум». У высокого крыльца, между клумбами, собрались курящие.
Да, целая толпа мужчин и женщин, взрослых и совсем юных, дымила слаженно, с вдохновенными лицами, как играет хороший оркестр под управлением опытного дирижёра. И даже одеты все были в одной цветовой гамме: в чёрно-серо-белой. Может, Лиза пропустила момент, когда курение вошло в повальную моду? А то с чего бы среди бела дня из множества фирм одновременно выбежало столько современных, образованных, стильно одетых людей – исключительно с целью подпортить лёгкие?
Она украдкой покосилась на ближайшего парня: у того было лицо человека, получившего известие о выигрыше в лотерею, но вынужденного пока что скрывать его… Лиза отвернулась и ускорила шаг.
Всё вокруг смахивало на заговор. Как будто кто-то твёрдо решил испортить ей праздник. Мир упорно оборачивался неприглядной стороной. А может, других у него не осталось? Может, и весь свет подхватил какой-нибудь вирус?
Нет, нет, главное – добраться до парка. Пройти мимо скучных пятиэтажек, перейти на светофоре – и всё будет как надо. Там, в парке, ровные дорожки, липовые аллеи, скамейки с изогнутыми спинками – красота, свежесть, пение птиц… Оттуда и начнётся её новая жизнь, совсем другая, счастливая.
Напоследок ещё мелькнула в подворотне сомнительная компания подростков: два парня и девчонка с хохотом и визгом не то боролись, не то обнимались. Потом девчонка подпрыгнула и невнятно закричала:
– Дай! Дай! Папа! Папа!
Мальчишка басовито ржал. Другой, матерясь, размахивал руками, в руках мелькал красный блокнот, какой-то знакомый.
Но Лиза твёрдо запретила себе даже смотреть в ту сторону. Не наша печаль – чужих детей качать. У девчонки есть папа – вот пускай он и разбирается.
Ей же, Лизе, осталось только перейти дорогу (знакомый светофор подмигнул зелёным) – и вот они, кованые ворота нараспашку! И никаких тебе запретительных табличек и противных полосатых лент! И птицы щебечут во весь голос. И аромат молодой травы щекочет ноздри. А там, вдали, – не фонтан ли сверкает на солнце?!
Ноги вновь сами понесли её: мимо ярких голубых скамеек, мимо киосков с весёлыми рожицами и смайликами, мимо детишек с мороженым и нарядных людей – до чего же приятно видеть улыбки на лицах, слышать весёлые голоса! Что там за новые аттракционы – какие-то шары, диковинные лодки? И даже очередь в кассу выглядит весело и празднично. А что там разглядывают, сгрудились вокруг дерева? Птичью кормушку?
– Смотри, белка! Вон, вон, по стволу побежала!
– А вон ещё одна, на той стороне… вот! Видишь? Гоняются друг за другом.
– Не боятся людей. Отвыкли!
И словно напоказ две белки понеслись вокруг ствола – круг, и ещё круг, и ещё! Живые, настоящие, рыжие с серенькими мордочками и пушистыми хвостами, они с шуршанием мчались по спирали сверху вниз, потом снизу вверх – вопреки всем законам тяготения!
Лиза впитывала в себя забытые краски, линии, звуки – наконец-то вживую, а не по телевизору. Вокруг неё настоящий парк, настоящие белки, живой смех. До чего светло, легко люди смеются в парке! Не то что те подростки в подворотне…
И вдруг догадка пронзила её. Она с разгона остановилась, будто налетела на забор.
Тот мальчишка размахивал вовсе не блокнотом – паспортом! Они забрали у девочки паспорт. На Лизином была такая же обложка, красная с металлическим уголком – она с запозданием узнала её. Так значит, кричала девчонка не «папа» – «паспорт»! Мальчишки забрали её паспорт! И она кричала, почему-то невнятно – больная? плохо говорит? Есть ведь такая болезнь, Лиза забыла название, при которой люди всё понимают, но плохо говорят. И двигаются плохо. А обидеть их совсем легко, потому что очень доверчивы. Ещё улыбаются всем вокруг…
Получается – мальчишки издеваются над больной девочкой? И все идут мимо?! Не наша, мол, печаль…
Тело Лизы само собой развернулось – она даже удивилось, как ловко это вышло. Раз – и вот уже мелькают в обратном порядке: люди возле дерева с белками, очередь у кассы, диковинные лодки и шары, скамейки, киоск с мороженым, ещё скамейки, распахнутые ворота…
Наконец, светофор. Как долго горит красный! И как стучит сердце. Сколько дней она не бегала? Сколько пробыла в парке – десять минут, полчаса, вечность? И сколько вечностей вообще длится наша жизнь?
Подворотня где-то сразу за перекрёстком. Но где именно? Вот пятиэтажка, вот ещё одна, ещё… Распахнутый гараж… Могла она, Лиза, принять гараж на подворотню? Нет, гараж как гараж, в глубине человек перекладывает шины. Или подворотня была во втором ряду домов? Или в том, который стоит наискосок? Дурацкая, беспорядочная застройка! Она прислушалась: ни хохота, ни криков не слышно. Оглянулась: невдалеке автобусная остановка. Эти мальчишки уехали на автобусе? На маршрутке? И девочка с ними?
И главное, главное: почему она-то, Лиза, сразу не вмешалась? Ведь мама воспитала её… ну пускай не спортсменкой-комсомолкой и просто красавицей, но, по крайней мере, порядочным человеком!
Или это ей только казалось? Или, может, вы мне скажете, что мама была в чём-нибудь неправа?!
Лиза вдруг разом устала. Мысли путались. А вдруг с началом карантина… и даже раньше, раньше… после ухода родителей? Да, да! Вот тогда-то мир и утратил знакомые незыблемые очертания, и сбился с курса... И никому теперь не под силу в нём разобраться, рассудить всех мамаш с детскими велосипедами, и шпионящих соседей, и страстно привязанных к сигарете людей. Хаос, вокруг воцарился хаос! И каждый выбирается из него как может. Решает для себя: курить, не курить? Красить двери, следить за соседями, фотографировать белок и безучастно проходить мимо хулиганов-подростков?
Лиза огляделась. Вокруг расстилались чёткие квадраты тротуарной плитки, зеленели ровно подстриженные газоны, у детской площадки симметрично расположились четыре скамейки. Но то был обман, иллюзия, на самом деле никакой правильности, никакой симметрии в природе не существовало, всё происходило стихийно, кое-как, тяп-ляп: неизвестный вирус, паника, строгий карантин – и, наверное, это и была истинная, неподдельная жизнь, которую она до сих пор умудрялась не замечать.
А теперь, значит, в этой жизни предстояло как-то существовать. Принимать какие-то решения, совершать выбор, прокладывать собственный курс.
И нет, никто больше не подскажет, как правильно. Всё своими силами: криво, косо и наобум, уж как получится.
…Так что там советует гештальт-терапия?
Надо что-то вспомнить! Незавершённое, недоделанное, несбывшееся…
И исправить.
Но что именно? И с какого места? Когда всё пошло не так? Когда после смерти мамы неделю жила у Машки, не в силах вернуться домой? Или когда узнала, что он – Он! – женат? Или ещё раньше, на втором курсе, когда чуть не завалила сессию?
Вдруг она резко свернула в сторону моста. Там шёл ремонт, пахло гарью, трещали какие-то дробильные устройства. И чем ближе она подходила, тем больше рокот нарастал, заглушая прочие звуки, проникая вовнутрь, сотрясая всё её существо.
Зато здесь нашлось нужное: лужа, уже почти высохшая, но ещё сохранившая в середине немного тёмной воды. Лиза подошла к краю, набрала побольше воздуха в грудь, быстро оглянулась по сторонам…
(двое рабочих у ближней опоры моста разматывали кабель с гигантской бобины; подростки с рюкзаками что-то оживлённо обсуждали на ходу; ещё какие-то люди спешили мимо по своим делам)
…и топнула в самую грязную середину. Брызги будто только того и ждали, бойко взлетели в разные стороны и осели чёрными пятнами на подол платья, сумочку и туфли.
(…но никто даже не обернулся! Все были поглощены собственными заботами, и никто не удивился неловкой девушке, угодившей прямиком в лужу)
Лиза вытащила из сумки пакетик салфеток и протёрла сумочку, туфли, а подол лишь слегка встряхнула. Оттирать его было бессмысленно, да и некогда.
Она торопилась на спектакль, который пропустила в детстве. Правда, было точно не известно, какие театры после карантина уже заработали и остались ли билеты. Но она ещё раз осмотрела подол в пятнах и неопровержимо убедилась: несмотря ни на что, новая, неведомая, её собственная жизнь наконец-то начинается!
К РАДОСТИ
– Вам сейчас радоваться надо, – повторила врач. И посмотрела на Варвару как на слабоумную. – У вас была огромная опухоль! А сейчас остался вот такой кусочек, – и показала пальцами, какой.
Врач нравилась Варваре – красивая пожилая армянка с благородно мерцающими глазами. И говорила хорошо: чётко, спокойно, по-деловому. И если сказала, что надо радоваться, – значит, действительно надо.
И Варвара охотно порадовалась бы. Но, к несчастью, забыла, как это делается. В последние месяцы эта способность незаметно ускользнула от неё.
Зато память обогатилась всевозможными оттенками страха – от лёгкого беспокойства до неуправляемой трясучки. Особенно изводила тревога в мрачной коридорной очереди. Но случались и паника при вызове на капельницу, и мгновенный холодящий ужас при каком-нибудь слове врача или даже пациента.
Меньше всех пугали тихая процедурная сестра Людочка и вот эта Маринэ Ашотовна.
Отдельно угнездилась боязнь новой напасти – коронавируса. Как будто палитра опасений была неполной без масок, перчаток и неиссякаемых разговоров: кто стал очередной жертвой, кто еле выжил, а кто – счастливчик! – перенёс, даже не заметив.
Единственный плюс – из страха перед новой заразой муж велел ей ездить в такси. Но тут же нашлись и минусы: во-первых, грызла совесть, что дорого, а во-вторых, в пробках стоять тоже не сахар.
Между тем в природе существовали люди необъяснимого бесстрашия, и Варвара видела их собственными глазами. Такие могли на третьем часу капельницы ловко вытащить свободной рукой из сумки судочек со снедью, приговаривая: «Война войной, а обед по расписанию!» Или в очереди на химиотерапию рассказывать, где купила вот эти серёжки: «Конечно, серебряные, разве не видно? А камень – горный хрусталь!» Или же какой-нибудь таксист, поистине человек иного измерения, по дороге в онкодиспансер включал лёгкую музыку, и по его плечам и выражению глаз в зеркале было видно, что там у них, в параллельной вселенной, всюду мир и гармония. Варвара один раз не выдержала, спросила: «Извините, вы всегда такой спокойный?» «Ну да, – удивился таксист. – А чего дёргаться?» Теоретически она была с ним согласна: действительно, чего? Коварный вирус пока что обходил её стороной. И рентгенолог сказал ей удивлённо: «У вас отличная динамика! Опухоль может полностью рассосаться. Это редко бывает!» Тогда она даже сумела чуть-чуть порадоваться, даже помечтать о будущем. Правда, недолго. Страх постепенно одолел.
Так что невозмутимый таксист остался в одном измерении, а она – в другом.
Зато сегодня, уже на обратном пути, водитель попался совсем другой, из породы «себе на уме». Из тех, что хотя и молчат, но даже со спины заметно, как тяжко им терпеть окружающий бедлам. Маску, правда, надел сам, без напоминания.
Но пока ползли в пробке, мрачные мысли опять подступили вплотную, стискивая и мешая дышать, и Варвара вступила в какой-никакой разговор. Однако тут же и пожалела: выяснилось, что страну развалили, молодёжь развратили, дети срослись с гаджетами, а под городом идёт одна-единственная фекальная труба, и та с довоенных времён! И только представьте, если её где-нибудь прорвёт и она начнёт подтекать? Нет, вы представьте, представьте!
Варваре и без трубы было тошно. А по тону водителя уже казалось, что это лично она всё устроила и теперь должна отвечать.
Спорить, понятное дело, не стоило и пытаться. Она молча вздыхала и временами кивала – ожидала, пока человек выговорится.
Но он, видимо, был из тех, кто если уж начал, то скоро не закончит. Она перестала кивать, уткнулась в телефон (как на грех, забыла наушники), удалила сотни две ненужных картинок...
Темы не иссякали.
Когда дошло до тараканов в горбольнице, она попросила высадить её, не доезжая до дома, возле «Магнита».
– Могу даже вот здесь, на перекрёстке. Вы до «Магнита» быстрей дойдёте, чем мы в этой пробке дотащимся, – напутствовал таксист.
Надо ли говорить, что из машины она выпорхнула, как птица из клетки? Пусть даже со стороны казалось, что из дверцы в грязную клумбу вывалился сноп в пуховике.
Декабрь выдался лукавый: с утра подмораживал официальной холодностью, а к обеду, словно устыдившись, спешил обласкать теплом. Сейчас солнце палило вовсю. Варваре сразу стало жарко, пришлось расстегнуть ворот пуховика. В воздухе носились неестественные для зимы запахи: влажной свежести, разогретой земли. Навстречу попадались люди с непокрытыми головами. Даже в душе как будто потеплело. Правда, пока Варвара искала в «Магните» кисло-сладкие яблочки, снова похолодало – яблок не оказалось. Вот именно её любимых, единственных пробуждающих у неё что-то похожее на аппетит – поскольку в последнее время она не ела, а равнодушно питала организм, – не было! А знакомая кассирша как будто не узнала её, даже не кивнула. Хотя, может, и вправду не узнала – очередь была приличная, и почти каждому приходилось напоминать: «Наденьте маску, – да ещё прибавлять: – Пожалуйста!» Вторая же кассирша, полная блондинка с желтоватыми кудрями, протирала свою кассу, выставив табличку «Технический перерыв». Варвара решила, что покупать ничего не будет, и побрела домой, страдая от жары и боясь простыть под ветром.
Дома наконец-то можно было вздохнуть с облегчением, бросить сумку, размотать шарф и с наслаждением швырнуть маску в ведро. Оставалось умыться, помыть руки с мылом, протереть спиртовыми салфетками всё, от телефона до застёжек пуховика, и тогда наконец-то расслабиться. Почувствовать себя посвободнее, понормальнее, а может, даже повеселее… и поставить чайник, и включить телевизор… а кстати, где телефон?
Странно: его не было в привычном месте, в правом кармане. И в левом тоже не было.
Варвара пошарила в сумке – безуспешно – и принялась выкладывать на обувницу кошелёк, пачку бумажных платочков, воду в маленькой бутылочке, ручку, флакон с таблетками… Телефона не было. Некоторое время она стояла перед обувницей, не в состоянии усвоить произошедшее. Мысль «потеряла телефон» была так ужасна, что она тут же заслонила её другой: «Придётся покупать новый!» И хотя вторая была в некотором роде ещё ужаснее первой, при словах «покупать» и «новый» в душе шевельнулось что-то забыто-приятное. Но тут же одолели страшилки: без связи… а вдруг ей станет плохо… и ни одного номера не вспомнить, ни мужа, ни сына, ни единого человека! И Варвара трясущимися руками заперла дверь квартиры и вскоре уже колотила в соседскую с воплем: «Наташа! Наташа!!!»
Перепуганная Наташа на вопль осторожно приоткрыла и начала было показывать, где звонок, но, вглядевшись в Варварино лицо, смолкла и побежала за своим сотовым. По счастью, собственный номер Варваре удалось вспомнить, хоть и со второй попытки. Наташа тут же набрала его, отмахиваясь от Варвариных заверений всё оплатить.
Номер не отвечал. Варваре ясно представилось: вот её верный мобильный спутник, он же секретарь, справочник и энциклопедия, надрывается сейчас на заднем сиденье такси, а водитель недовольно косится на него и, конечно, не берёт – из упрямства и злости на весь белый свет.
– Ты где шла? Может, он на дороге лежит? Туда бы вернуться, поискать, – втолковывала Наташа.
До чего все умные – давать советы! Когда-то Варвара и сама была по этой части специалистом.
– В «Такси-такси» надо звонить. Я ехала – память чистила, лишнее выкидывала. Значит, он ещё был тогда? А на перекрёстке вышла. Ещё водитель такой противный… Небось себе оставил!
– Ну подожди, тогда позвоню в «Такси». Ты не уходи, вдруг найдут!
– Только намордник надену, – хмуро пообещала Варвара.
На самом деле ей захотелось отойти прочь. Вдруг её стали раздражать здоровые, благополучные, не потерявшие телефон люди.
Наташа согласно махнула рукой, прижав трубку к уху. Варвара отправилась к себе, специально не торопясь, и медлила возвращаться, смутно надеясь…
Но напрасно: лицо у Наташи оставалось по-прежнему мрачно озабоченным.
– Говорят, позвонили водителю, но…
– Ясно, – оборвала Варвара, – ладно!
И, делать нечего, побрела к перекрёстку.
Там, естественно, никакого телефона не обнаружилось. Она посмотрела под голыми зимними кустами, приподняв ветки, – пусто. Было уже понятно, что судьба продолжает испытывать её, непонятно зачем. Всё равно с потерей она уже смирилась. Ну, сходит ещё в «Магнит», из последних сил и в последней надежде…
Главное, как сказать мужу? Придёт после работы, усталый. Сделает, конечно, бодрое лицо, типа ничуть не расстроен, ещё объявит, что давно пора было сменить, а сам будет искать шабашки на выходных. Он и во время «химии», когда волосы выпали, восхищался формой её черепа. Век бы ей не видеть этой формы… Хорошо хоть, сейчас зима, люди в шапках.
Теперь ещё целая канитель с номерами, со всеми контактами… А «Сбербанк»?! И понадобилась же ей эта онлайн-система! Муж-то и уговорил: деньги, мол, можешь снять в любой момент… А ведь сколько раз слышала – очень ловко, бывает, умельцы оплачивают покупки с чужих телефонов!
Надо спешить. Если не найдётся, надо срочно отключить, обезопасить его от мошенников! Наверняка как-то это делают, при современных технологиях?!
Шаги сами собой ускорялись. Тяжело дыша, она почти вбежала на магазинное крыльцо, в раздвинувшиеся двери. И куда теперь? В молочный отдел? В хлебный? На всякий случай огляделась: серый плиточный пол был безнадёжно чист и гладок. Прошла мимо девушка с детской коляской – кажется, в прошлый раз Варвара видела, как они заезжали… Она подавила глупое желание спросить: «Извините, случайно не видели здесь сотовый?» Нет, уж не настолько она не в себе, чтобы приставать к каждому! Да и вообще, это молодое поколение – оно ведь как с другой планеты. Мышление у них, пишут, какое-то клиповое, сознание инфантильное, волосы на висках выстрижены, уши вечно в наушниках, и разговаривать с ними непонятно о чём и на каком языке.
Оглядевшись, она двинулась к кассам. Положено ведь обращаться к сотрудникам, если что-то потеряли? Знакомая кассирша по-прежнему обслуживала очередь, так что пришлось обращаться к желтоволосой, которая до сих пор возилась со своим аппаратом.
Естественно, та первым делом уставилась на Варвару таким взглядом, будто отродясь не слышала слова «телефон».
Правда, вторым делом осведомилась:
– Оператор какой у вас?
И вытащила из кармана свой.
– Диктуйте номер.
Варвара терпеливо продиктовала и тут же спросила:
– А скажите, могут у меня деньги снять через «Сбербанк-онлайн»?
Желтоволосая опять одарила её своим фирменным взглядом. Потом снизошла до объяснения:
– Сейчас звонить надо на ваш, если гудки идут! Не разрядился, значит, ещё.
После чего продолжала нажимать кнопки и прижимать к уху свой сотовый, в красном футлярчике «книжкой», и чего-то ждать, уставившись в пространство. А Варвара стояла рядом и ждала, пока ей надоест звонить. Хотя надо было куда-то бежать и кого-то просить как-то отключить! Но куда, кого и как? Она понятия не имела. Так что оставалось только покорно стоять рядом с противной желтоволосой. А потом ещё просить разрешения позвонить мужу – если, конечно, удастся вспомнить номер! И при ней же объясняться… и ему дальше работать, с этими мыслями… а тем временем какие-нибудь мошенники потратят… сколько там оставалось?
Катастрофа!
– Да! Алло! Наш!!! – вдруг закричала кассирша. – Конечно! В магазине, в «Магните» напротив Дома Быта, знаете? Да! Ждём, ждём!
И повернулась к Варваре. Варвара изумилась: как люди могут меняться! У неё сияли глаза, и вовсе не желтоватые, а золотистые волосы обрамляли светлое, приветливое лицо. Показалось даже, что она немного вскинула руки, как будто хотела обнять Варвару. Она вдруг стала красавицей – не хуже победительниц какого-нибудь «Мисс области»! Варвара слегка оробела.
– Вот! – торжествующе провозгласила красавица. – Я же говорила!
– Вы, да, – проблеяла Варвара, – правильно сказали…
Эта женщина стояла перед ней такая реальная, настоящая, уверенная в себе, так победительно улыбалась! А на сетчатой подставке рядом с ней выстроились рядами шоколадки в разноцветных обложках с рисунками шоколадных ломтиков – от молочно-белых до тёмно-коричневых, и нарисованные ломтики тоже выглядели необыкновенно реальными. Одна шоколадка, судя по обложке, была даже трёхцветная: по розовой обложке шла коричневая с бежевым дорожка с розовыми шариками, и смотреть на эту дорожку было одно удовольствие, и вдруг Варвара почувствовала слюну во рту… Ей захотелось шоколадки?!
– А вон она! Идите! – красотка показала на стеклянную дверь.
Внизу, перед ступеньками, стояла коляска с малышом, а рядом махала рукой молоденькая мама в светлом пальто. Варвара не поняла, как очутилась рядом с ней. Просто вдруг очень близко оказалось улыбающееся розовощёкое лицо, собранные в хвост тёмные волосы и наушник в одном ухе. А в руках мамочка держала её милый, привычный, с чуть-чуть отбитым в уголке стеклом…
– Ваш? – спросила она. – А я мимо проезжала, слышу – играет! Значит, кто-то потерял.
Некоторое время прошло в бессвязных вопросах и восклицаниях. Ещё какое-то – в попытках объяснить мамочке, что должна же Варвара как-то её отблагодарить, и в её отталкивании Варвариной руки с деньгами. Когда розовощёкое лицо стало отчётливо сердитым, Варвара в десятый раз пробормотала: «Спасибо, спасибо огромное!» и опять взобралась по ступенькам и скрылась за стеклянной дверью.
Она успела вернуться, пока коляска ещё не скрылась за углом. Мамочка оглянулась настороженно. Но при виде розовой шоколадки опять улыбнулась и сказала «Спасибо!» И малыш – Варвара только сейчас заметила – тоже улыбался и как будто понимающе посматривал из своего белоснежного укрытия.
Но нужно было успеть и к кассирше. Ведь та могла уйти в подсобку, или вообще уйти с работы – мало ли какие дела случаются у таких красавиц!
К счастью, её ещё не похитил ни миллионер на «мерседесе», ни знаменитый режиссёр. Она теперь работала с покупателями, приговаривая:
– Обратите внимание на товар по акции! И масочку наденьте…
Сама она была в маске, из-за которой очарование её было почти незаметно. Но когда Варвара позвала со стороны двери: «Можно вас на минутку?» – опять осветилась улыбкой и приятельски махнула рукой: подходи, мол! И, взяв свою розовую шоколадку, посмотрела на неё, как маленькая девочка. Так же, как сама Варвара, когда заметила её на полке. А Варвара сама себе показалась Дедом Морозом, который раздаёт детям подарки.
Обратный путь был лёгок. Дед Мороз по имени Варвара опустошил свой мешок и шагал налегке, поглядывая по сторонам и удивляясь. Разве это была всё та же знакомая дорога? Разве видел он когда-нибудь такие рельефные очертания домов и обнажённых ветвей деревьев? Разве плыли когда-нибудь в вышине такие нежные, такие чистые облака?
Временами дерзко и звонко перекликались синицы. Навстречу спешил знакомый мальчик и так же звонко кричал:
– Тётя Варя! Я про ваш телефон в интернете объявление поместил, в «Одноклассниках»!
А вслед за ним шла его мать и говорила:
– Ты не расстраивайся, Варь! Моей куме один раз даже кошелёк вернули, по объявлению!
– Да всё уже в порядке, Наташ, – Варвара показала им телефон. – Нашлись добрые люди.
И, вынув из кармана последнюю розовую шоколадку, сглотнула слюну и вручила её мальчишке. И вместе пошли домой.
Навстречу попадались прохожие. Они шли как будто в другую сторону, но теперь Варвара ясно видела: все люди были одним потоком, в котором частицы сталкиваются, и ударяются, и разлетаются, и сближаются вновь, увлекая друг друга всё дальше и дальше – в сторону бесконечности.
А может быть, просто в сторону радости.
– От же дундук, – проворчала Наташа в сторону сына. – А спасибо кто скажет? Давай зови тётю Варю чай с пирогом пить. Ты с капустой любишь, Варь?
…И как увлекательно было плыть в этом потоке, глядя на знакомые и незнакомые лица; разговаривать, понимать, входить в положение и находить выход из положения; дарить подарки и угощать шоколадками, а иногда и колотить в соседнюю дверь, и жаловаться, и ждать утешения, и пить чай с капустным пирогом, и улыбаться, и вдруг ощутить слёзы на глазах – от облегчения.
Вернее, от внезапной беспричинной радости.
На площадке Лиза чуть не столкнулась с Гавриловной. С последним человеком, которого хотелось бы увидеть сегодня.
– Здравствуй, Лизонька, – пропела та и, бросив возиться с ключами, развернулась всем тучным телом. Естественно, без маски.
– Здрасте, – пробормотала Лиза и шмыгнула к лифту.
Гавриловна имела привычку ощупывать людей глазами, как товар в магазине. Хорошо хоть лифт сразу распахнулся, так что вопросы «Далеко ли собралась?» и «Ну, как на личном фронте?» повисли в воздухе.
Штрафовала бы Лиза таких любопытных. В размере пенсии. Но губы привычно напряглись в вежливой улыбке.
Конечно, ещё совсем недавно она не то что с Гавриловной – с берёзой за окном готова была беседовать. Однако то была жизнь в другом мире. Под названием «карантин». И ещё – «самоизоляция». А как ты его ни назови, по сути – в одиночной камере. Только вместо тюремной робы на тебе халат с розами.
Лиза старалась как могла. Несколько дней, конечно, повалялась на диване, засыпая и просыпаясь под бубнёж телевизора, но потом, увидев в зеркале опухшую тётку в розах, ужаснулась. Взяла себя в руки и вспомнила маму. Вот уж у кого и минутки не пропадало – даже в больнице лежала с вязанием! Из инфекционки после отравления вернулась с жилетом, вязанным тунисским узором – папа с ним до конца жизни не расставался. А в последний раз, уже в кардиологии, успела-таки закончить Лизин свитер…
Нет, нет, не плакать! Особенно сегодня – в великий день, когда наконец-то отменили карантин и открыли парки!
С другой стороны, если б не воспоминания – как бы Лиза это заточение пережила? Она уже и удивляться перестала, когда в самую унылую минуту из телевизора вдруг донесётся любимая мамина: «Надежда – мой компас земной…» Или попадётся в книге забытая фотография – папа, прямой, улыбающийся, смотрит прямо в объектив, словно подбадривает: «Держись, доча!»
И нельзя отрицать: за весь срок она не только рассудок сохранила, но ещё и занятие нашла – перекрасила все двери (благо, в кладовке нашлась эмаль без запаха) да в придачу изучила основы гештальт-терапии. Терапия оказалась простая: заканчиваешь все когда-то брошенные дела – это называется закрыть гештальт – и получаешь психологический комфорт. И Лиза добросовестно заканчивала. Вынесла на помойку весь хлам с антресолей, выкинула целый кулёк таблеток и пузырьков, перестирала занавески, диванные подушки, кухонные прихватки и коврики из ванной… На душе и впрямь каждый раз становилось легче. Особенно по утрам, когда готовила обед под «Модный приговор». Пока по экрану дефилировали красавицы, а из кухни пахло маминым борщом – казалось даже, что всё идёт по-старому, что нет ни страшного вируса, ни леденящих указаний: мыть руки с мылом сорок секунд, продукты заказывать на дом…
Лиза, правда, ничего не заказывала, а сама перед обедом ходила в магазин – как положено, в маске. Неспешно шагала по улице, вглядываясь во встречных: как-то другие люди всё это переносят? Тоскуют ли о прошлом, в котором было столько счастья, – встречи, смех, магазины, губная помада, путь на работу и с работы?.. Но лица прохожих, даже и без масок, ничего не выражали – замкнутые, какие-то ожесточённые. Редко-редко мелькнёт улыбка. И даже обыкновенного, добродушно-приветливого взгляда не встретишь. Казалось ей или на самом деле все разом обиделись на белый свет?
Ближе к ночи откуда-то из углов выползали страхи. Иногда натуральные детские, когда вдруг прошуршит за шкафом или под телевизором: таракан? мышь? домовой? А бывало, одолеют дикие мысли: что прежняя жизнь никогда не вернётся, вирус вовсе не вирус, а мировой заговор, карантин не снимут никогда, а если и снимут, то она, Лиза, будет уже старухой…
Со временем, правда, выяснилось, что страхи эти боятся домашних звуков: ворчания стиральной машины, жужжания кофемолки, даже щелчка тостера. Чем Лиза и пользовалась. На случай ночной бессонницы – в компьютере поджидала пара исторических мелодрам. Ну а когда всё-таки одолевала тоскливая тревога – приходилось звонить Машке. Мама, правда, называла её пигалицей и фитюлькой, но что было делать, если Машкина трескотня Лизу успокаивала. И вовсе не собиралась она, как та, игнорировать масочный режим и разгуливать по общественным местам, не говоря уже – собирать сомнительные компании. Зато Машка ничему не удивлялась – ни звонку среди ночи, ни вопросам: «Как думаешь, а может всё человечество вымереть?» Только зевнёт, хохотнёт в ответ: «И чо?» или «Та ладно!» – и все страхи куда-то улетучиваются.
И Лиза вытерпела-таки заключение! И дождалась, пока вместо тётки в зеркале отразилась похожая на маму, но молодая, всего лишь двадцатисемилетняя девушка в светлом платье – она уже и забыла себя такую! С удивлением разглядывала отросшие волосы, наконец-то распущенные и чуть подвитые; брови и ресницы, как будто потемневшие за два месяца. Представила, как мама сейчас осмотрела её и кивнула – молча, но с одобрительной улыбкой… Хотя, конечно, с мамой никто бы не сравнился: та всегда выглядела безупречно, и причёска, и одежда – даже халаты подогнаны по фигуре. В детстве был случай: отправились в театр – мама в новом серо-голубом пальто, Лиза в своих первых «лодочках». Вечер был весенний, после дождя пахло свежестью, зеленью, с деревьев срывались капли. Они уже почти дошли до остановки, когда мимо пронеслась машина, подняв грязный фонтан брызг. Мама остановилась, оглядела чёрный веер на серо-голубом фоне… И постановила: «Возвращаемся!» Лиза-семиклассница чуть не заревела: ведь они уже почти в театре, какие-то четыре остановки проехать – и вот оно, волшебное место, в котором творится иная, прекрасная жизнь! И она в новых туфлях, ничего страшного, что тоже слегка заляпанных, можно вытереть… но в ТАКОМ пальто, твёрдо сказала мама, идти нельзя.
Сегодня, избавившись от халата с розами, Лиза понимала её как никогда. Шла на прогулку, будто на свидание. Закончились все страхи и печали, и в этот день – тёплый, солнечный, весь в майском буйстве сирени – она должна была стать счастливой!
Поскольку она этого достойна. Как в рекламе. Не каждая реклама – чепуха и бред. Просто в каждой рекламе есть доля бреда, как в шутке доля правды.
Она достойна, потому что мама с папой сейчас точно похвалили бы её: и за то, что выдержала испытание локдауном, и что не поленилась выгладить шёлковое платье, и даже улыбнулась Гавриловне.
Лиза словно смотрела на себя – глазами родителей. Маска больше не скрывала её губ и ямочек на щеках. Ноги ничуть не отвыкли от каблучков, и тротуарные плитки звонко отзывались упругому шагу. Казалось, ничего не стоило ей оттолкнуться и взлететь! Тёплый ветер играл волосами, а мужчины и даже женщины задерживали на ней взгляды – удивлённые, восхищённые, ревнивые, но при этом всё-таки восхищённые! А впереди ждал парк с аттракционами, фонтаном и киоском с мороженым – что за чудесные, забытые слова!
Внезапно что-то с рёвом кинулось из-за угла – Лиза еле увернулась. Женщина в джинсах, с застывшим лицом, шагала наперерез ей, неся в левой руке сумку, а правой ведя детский велосипед. Хозяин велосипеда, лет четырёх от роду, висел у неё на той же правой руке и ревел во всю глотку. Вопил, орал, дрыгал ногами – Лиза даже отшатнулась. Проводила их взглядом: мальчишка так и висел на руке, рыча, мамаша так и шагала. Это что же за воспитательный метод?! Вздумай она, Лиза, так орать… да ей одного взгляда мамы хватало, чтобы тут же угомониться!
Пришлось постоять пару минут, прийти в себя. Вспомнить, что нынче день освобождения от страхов и тоски. С чего ей вообще заморачиваться чужим воспитанием? Не наша печаль чужих детей качать, – это тоже, кстати, мама говорила.
Однако взлетать почему-то расхотелось. Шаги потяжелели.
Впереди замаячил рекламный щит. На нём размещалась весёлая компания: радостные, загорелые и белозубые мужчина с женщиной обнимали мальчика и девочку, таких же загорелых и белозубых – видимо, локдаун семья провела в солярии. Надпись внизу извещала: «Добрососедский квартал «Гармония» предлагает круглосуточное видеонаблюдение!»
Лиза не поняла: добрососедское – наблюдение? Эти счастливчики наблюдают за добрыми соседями?
Приостановилась, ещё раз прочла, снова не поняла.
Будь здесь мама, она наверняка объяснила бы, что к чему. А папа пошутил бы… Но Лизе было не смешно. Очевидно, заточение конкретно притупило чувство юмора.
Парк уже показался вдалеке. Нежная юная зелень опушала ветви деревьев. Их кроны чуть покачивались, словно приветствуя Лизу. Она шла вдоль нового, облицованного голубым стеклом здания, в котором, похоже, воплотились последние веяния цивилизации: от фитнес-клуба до инвестиционной компании, включая таинственное «некафе» и загадочную «шоу-рум». У высокого крыльца, между клумбами, собрались курящие.
Да, целая толпа мужчин и женщин, взрослых и совсем юных, дымила слаженно, с вдохновенными лицами, как играет хороший оркестр под управлением опытного дирижёра. И даже одеты все были в одной цветовой гамме: в чёрно-серо-белой. Может, Лиза пропустила момент, когда курение вошло в повальную моду? А то с чего бы среди бела дня из множества фирм одновременно выбежало столько современных, образованных, стильно одетых людей – исключительно с целью подпортить лёгкие?
Она украдкой покосилась на ближайшего парня: у того было лицо человека, получившего известие о выигрыше в лотерею, но вынужденного пока что скрывать его… Лиза отвернулась и ускорила шаг.
Всё вокруг смахивало на заговор. Как будто кто-то твёрдо решил испортить ей праздник. Мир упорно оборачивался неприглядной стороной. А может, других у него не осталось? Может, и весь свет подхватил какой-нибудь вирус?
Нет, нет, главное – добраться до парка. Пройти мимо скучных пятиэтажек, перейти на светофоре – и всё будет как надо. Там, в парке, ровные дорожки, липовые аллеи, скамейки с изогнутыми спинками – красота, свежесть, пение птиц… Оттуда и начнётся её новая жизнь, совсем другая, счастливая.
Напоследок ещё мелькнула в подворотне сомнительная компания подростков: два парня и девчонка с хохотом и визгом не то боролись, не то обнимались. Потом девчонка подпрыгнула и невнятно закричала:
– Дай! Дай! Папа! Папа!
Мальчишка басовито ржал. Другой, матерясь, размахивал руками, в руках мелькал красный блокнот, какой-то знакомый.
Но Лиза твёрдо запретила себе даже смотреть в ту сторону. Не наша печаль – чужих детей качать. У девчонки есть папа – вот пускай он и разбирается.
Ей же, Лизе, осталось только перейти дорогу (знакомый светофор подмигнул зелёным) – и вот они, кованые ворота нараспашку! И никаких тебе запретительных табличек и противных полосатых лент! И птицы щебечут во весь голос. И аромат молодой травы щекочет ноздри. А там, вдали, – не фонтан ли сверкает на солнце?!
Ноги вновь сами понесли её: мимо ярких голубых скамеек, мимо киосков с весёлыми рожицами и смайликами, мимо детишек с мороженым и нарядных людей – до чего же приятно видеть улыбки на лицах, слышать весёлые голоса! Что там за новые аттракционы – какие-то шары, диковинные лодки? И даже очередь в кассу выглядит весело и празднично. А что там разглядывают, сгрудились вокруг дерева? Птичью кормушку?
– Смотри, белка! Вон, вон, по стволу побежала!
– А вон ещё одна, на той стороне… вот! Видишь? Гоняются друг за другом.
– Не боятся людей. Отвыкли!
И словно напоказ две белки понеслись вокруг ствола – круг, и ещё круг, и ещё! Живые, настоящие, рыжие с серенькими мордочками и пушистыми хвостами, они с шуршанием мчались по спирали сверху вниз, потом снизу вверх – вопреки всем законам тяготения!
Лиза впитывала в себя забытые краски, линии, звуки – наконец-то вживую, а не по телевизору. Вокруг неё настоящий парк, настоящие белки, живой смех. До чего светло, легко люди смеются в парке! Не то что те подростки в подворотне…
И вдруг догадка пронзила её. Она с разгона остановилась, будто налетела на забор.
Тот мальчишка размахивал вовсе не блокнотом – паспортом! Они забрали у девочки паспорт. На Лизином была такая же обложка, красная с металлическим уголком – она с запозданием узнала её. Так значит, кричала девчонка не «папа» – «паспорт»! Мальчишки забрали её паспорт! И она кричала, почему-то невнятно – больная? плохо говорит? Есть ведь такая болезнь, Лиза забыла название, при которой люди всё понимают, но плохо говорят. И двигаются плохо. А обидеть их совсем легко, потому что очень доверчивы. Ещё улыбаются всем вокруг…
Получается – мальчишки издеваются над больной девочкой? И все идут мимо?! Не наша, мол, печаль…
Тело Лизы само собой развернулось – она даже удивилось, как ловко это вышло. Раз – и вот уже мелькают в обратном порядке: люди возле дерева с белками, очередь у кассы, диковинные лодки и шары, скамейки, киоск с мороженым, ещё скамейки, распахнутые ворота…
Наконец, светофор. Как долго горит красный! И как стучит сердце. Сколько дней она не бегала? Сколько пробыла в парке – десять минут, полчаса, вечность? И сколько вечностей вообще длится наша жизнь?
Подворотня где-то сразу за перекрёстком. Но где именно? Вот пятиэтажка, вот ещё одна, ещё… Распахнутый гараж… Могла она, Лиза, принять гараж на подворотню? Нет, гараж как гараж, в глубине человек перекладывает шины. Или подворотня была во втором ряду домов? Или в том, который стоит наискосок? Дурацкая, беспорядочная застройка! Она прислушалась: ни хохота, ни криков не слышно. Оглянулась: невдалеке автобусная остановка. Эти мальчишки уехали на автобусе? На маршрутке? И девочка с ними?
И главное, главное: почему она-то, Лиза, сразу не вмешалась? Ведь мама воспитала её… ну пускай не спортсменкой-комсомолкой и просто красавицей, но, по крайней мере, порядочным человеком!
Или это ей только казалось? Или, может, вы мне скажете, что мама была в чём-нибудь неправа?!
Лиза вдруг разом устала. Мысли путались. А вдруг с началом карантина… и даже раньше, раньше… после ухода родителей? Да, да! Вот тогда-то мир и утратил знакомые незыблемые очертания, и сбился с курса... И никому теперь не под силу в нём разобраться, рассудить всех мамаш с детскими велосипедами, и шпионящих соседей, и страстно привязанных к сигарете людей. Хаос, вокруг воцарился хаос! И каждый выбирается из него как может. Решает для себя: курить, не курить? Красить двери, следить за соседями, фотографировать белок и безучастно проходить мимо хулиганов-подростков?
Лиза огляделась. Вокруг расстилались чёткие квадраты тротуарной плитки, зеленели ровно подстриженные газоны, у детской площадки симметрично расположились четыре скамейки. Но то был обман, иллюзия, на самом деле никакой правильности, никакой симметрии в природе не существовало, всё происходило стихийно, кое-как, тяп-ляп: неизвестный вирус, паника, строгий карантин – и, наверное, это и была истинная, неподдельная жизнь, которую она до сих пор умудрялась не замечать.
А теперь, значит, в этой жизни предстояло как-то существовать. Принимать какие-то решения, совершать выбор, прокладывать собственный курс.
И нет, никто больше не подскажет, как правильно. Всё своими силами: криво, косо и наобум, уж как получится.
…Так что там советует гештальт-терапия?
Надо что-то вспомнить! Незавершённое, недоделанное, несбывшееся…
И исправить.
Но что именно? И с какого места? Когда всё пошло не так? Когда после смерти мамы неделю жила у Машки, не в силах вернуться домой? Или когда узнала, что он – Он! – женат? Или ещё раньше, на втором курсе, когда чуть не завалила сессию?
Вдруг она резко свернула в сторону моста. Там шёл ремонт, пахло гарью, трещали какие-то дробильные устройства. И чем ближе она подходила, тем больше рокот нарастал, заглушая прочие звуки, проникая вовнутрь, сотрясая всё её существо.
Зато здесь нашлось нужное: лужа, уже почти высохшая, но ещё сохранившая в середине немного тёмной воды. Лиза подошла к краю, набрала побольше воздуха в грудь, быстро оглянулась по сторонам…
(двое рабочих у ближней опоры моста разматывали кабель с гигантской бобины; подростки с рюкзаками что-то оживлённо обсуждали на ходу; ещё какие-то люди спешили мимо по своим делам)
…и топнула в самую грязную середину. Брызги будто только того и ждали, бойко взлетели в разные стороны и осели чёрными пятнами на подол платья, сумочку и туфли.
(…но никто даже не обернулся! Все были поглощены собственными заботами, и никто не удивился неловкой девушке, угодившей прямиком в лужу)
Лиза вытащила из сумки пакетик салфеток и протёрла сумочку, туфли, а подол лишь слегка встряхнула. Оттирать его было бессмысленно, да и некогда.
Она торопилась на спектакль, который пропустила в детстве. Правда, было точно не известно, какие театры после карантина уже заработали и остались ли билеты. Но она ещё раз осмотрела подол в пятнах и неопровержимо убедилась: несмотря ни на что, новая, неведомая, её собственная жизнь наконец-то начинается!
К РАДОСТИ
– Вам сейчас радоваться надо, – повторила врач. И посмотрела на Варвару как на слабоумную. – У вас была огромная опухоль! А сейчас остался вот такой кусочек, – и показала пальцами, какой.
Врач нравилась Варваре – красивая пожилая армянка с благородно мерцающими глазами. И говорила хорошо: чётко, спокойно, по-деловому. И если сказала, что надо радоваться, – значит, действительно надо.
И Варвара охотно порадовалась бы. Но, к несчастью, забыла, как это делается. В последние месяцы эта способность незаметно ускользнула от неё.
Зато память обогатилась всевозможными оттенками страха – от лёгкого беспокойства до неуправляемой трясучки. Особенно изводила тревога в мрачной коридорной очереди. Но случались и паника при вызове на капельницу, и мгновенный холодящий ужас при каком-нибудь слове врача или даже пациента.
Меньше всех пугали тихая процедурная сестра Людочка и вот эта Маринэ Ашотовна.
Отдельно угнездилась боязнь новой напасти – коронавируса. Как будто палитра опасений была неполной без масок, перчаток и неиссякаемых разговоров: кто стал очередной жертвой, кто еле выжил, а кто – счастливчик! – перенёс, даже не заметив.
Единственный плюс – из страха перед новой заразой муж велел ей ездить в такси. Но тут же нашлись и минусы: во-первых, грызла совесть, что дорого, а во-вторых, в пробках стоять тоже не сахар.
Между тем в природе существовали люди необъяснимого бесстрашия, и Варвара видела их собственными глазами. Такие могли на третьем часу капельницы ловко вытащить свободной рукой из сумки судочек со снедью, приговаривая: «Война войной, а обед по расписанию!» Или в очереди на химиотерапию рассказывать, где купила вот эти серёжки: «Конечно, серебряные, разве не видно? А камень – горный хрусталь!» Или же какой-нибудь таксист, поистине человек иного измерения, по дороге в онкодиспансер включал лёгкую музыку, и по его плечам и выражению глаз в зеркале было видно, что там у них, в параллельной вселенной, всюду мир и гармония. Варвара один раз не выдержала, спросила: «Извините, вы всегда такой спокойный?» «Ну да, – удивился таксист. – А чего дёргаться?» Теоретически она была с ним согласна: действительно, чего? Коварный вирус пока что обходил её стороной. И рентгенолог сказал ей удивлённо: «У вас отличная динамика! Опухоль может полностью рассосаться. Это редко бывает!» Тогда она даже сумела чуть-чуть порадоваться, даже помечтать о будущем. Правда, недолго. Страх постепенно одолел.
Так что невозмутимый таксист остался в одном измерении, а она – в другом.
Зато сегодня, уже на обратном пути, водитель попался совсем другой, из породы «себе на уме». Из тех, что хотя и молчат, но даже со спины заметно, как тяжко им терпеть окружающий бедлам. Маску, правда, надел сам, без напоминания.
Но пока ползли в пробке, мрачные мысли опять подступили вплотную, стискивая и мешая дышать, и Варвара вступила в какой-никакой разговор. Однако тут же и пожалела: выяснилось, что страну развалили, молодёжь развратили, дети срослись с гаджетами, а под городом идёт одна-единственная фекальная труба, и та с довоенных времён! И только представьте, если её где-нибудь прорвёт и она начнёт подтекать? Нет, вы представьте, представьте!
Варваре и без трубы было тошно. А по тону водителя уже казалось, что это лично она всё устроила и теперь должна отвечать.
Спорить, понятное дело, не стоило и пытаться. Она молча вздыхала и временами кивала – ожидала, пока человек выговорится.
Но он, видимо, был из тех, кто если уж начал, то скоро не закончит. Она перестала кивать, уткнулась в телефон (как на грех, забыла наушники), удалила сотни две ненужных картинок...
Темы не иссякали.
Когда дошло до тараканов в горбольнице, она попросила высадить её, не доезжая до дома, возле «Магнита».
– Могу даже вот здесь, на перекрёстке. Вы до «Магнита» быстрей дойдёте, чем мы в этой пробке дотащимся, – напутствовал таксист.
Надо ли говорить, что из машины она выпорхнула, как птица из клетки? Пусть даже со стороны казалось, что из дверцы в грязную клумбу вывалился сноп в пуховике.
Декабрь выдался лукавый: с утра подмораживал официальной холодностью, а к обеду, словно устыдившись, спешил обласкать теплом. Сейчас солнце палило вовсю. Варваре сразу стало жарко, пришлось расстегнуть ворот пуховика. В воздухе носились неестественные для зимы запахи: влажной свежести, разогретой земли. Навстречу попадались люди с непокрытыми головами. Даже в душе как будто потеплело. Правда, пока Варвара искала в «Магните» кисло-сладкие яблочки, снова похолодало – яблок не оказалось. Вот именно её любимых, единственных пробуждающих у неё что-то похожее на аппетит – поскольку в последнее время она не ела, а равнодушно питала организм, – не было! А знакомая кассирша как будто не узнала её, даже не кивнула. Хотя, может, и вправду не узнала – очередь была приличная, и почти каждому приходилось напоминать: «Наденьте маску, – да ещё прибавлять: – Пожалуйста!» Вторая же кассирша, полная блондинка с желтоватыми кудрями, протирала свою кассу, выставив табличку «Технический перерыв». Варвара решила, что покупать ничего не будет, и побрела домой, страдая от жары и боясь простыть под ветром.
Дома наконец-то можно было вздохнуть с облегчением, бросить сумку, размотать шарф и с наслаждением швырнуть маску в ведро. Оставалось умыться, помыть руки с мылом, протереть спиртовыми салфетками всё, от телефона до застёжек пуховика, и тогда наконец-то расслабиться. Почувствовать себя посвободнее, понормальнее, а может, даже повеселее… и поставить чайник, и включить телевизор… а кстати, где телефон?
Странно: его не было в привычном месте, в правом кармане. И в левом тоже не было.
Варвара пошарила в сумке – безуспешно – и принялась выкладывать на обувницу кошелёк, пачку бумажных платочков, воду в маленькой бутылочке, ручку, флакон с таблетками… Телефона не было. Некоторое время она стояла перед обувницей, не в состоянии усвоить произошедшее. Мысль «потеряла телефон» была так ужасна, что она тут же заслонила её другой: «Придётся покупать новый!» И хотя вторая была в некотором роде ещё ужаснее первой, при словах «покупать» и «новый» в душе шевельнулось что-то забыто-приятное. Но тут же одолели страшилки: без связи… а вдруг ей станет плохо… и ни одного номера не вспомнить, ни мужа, ни сына, ни единого человека! И Варвара трясущимися руками заперла дверь квартиры и вскоре уже колотила в соседскую с воплем: «Наташа! Наташа!!!»
Перепуганная Наташа на вопль осторожно приоткрыла и начала было показывать, где звонок, но, вглядевшись в Варварино лицо, смолкла и побежала за своим сотовым. По счастью, собственный номер Варваре удалось вспомнить, хоть и со второй попытки. Наташа тут же набрала его, отмахиваясь от Варвариных заверений всё оплатить.
Номер не отвечал. Варваре ясно представилось: вот её верный мобильный спутник, он же секретарь, справочник и энциклопедия, надрывается сейчас на заднем сиденье такси, а водитель недовольно косится на него и, конечно, не берёт – из упрямства и злости на весь белый свет.
– Ты где шла? Может, он на дороге лежит? Туда бы вернуться, поискать, – втолковывала Наташа.
До чего все умные – давать советы! Когда-то Варвара и сама была по этой части специалистом.
– В «Такси-такси» надо звонить. Я ехала – память чистила, лишнее выкидывала. Значит, он ещё был тогда? А на перекрёстке вышла. Ещё водитель такой противный… Небось себе оставил!
– Ну подожди, тогда позвоню в «Такси». Ты не уходи, вдруг найдут!
– Только намордник надену, – хмуро пообещала Варвара.
На самом деле ей захотелось отойти прочь. Вдруг её стали раздражать здоровые, благополучные, не потерявшие телефон люди.
Наташа согласно махнула рукой, прижав трубку к уху. Варвара отправилась к себе, специально не торопясь, и медлила возвращаться, смутно надеясь…
Но напрасно: лицо у Наташи оставалось по-прежнему мрачно озабоченным.
– Говорят, позвонили водителю, но…
– Ясно, – оборвала Варвара, – ладно!
И, делать нечего, побрела к перекрёстку.
Там, естественно, никакого телефона не обнаружилось. Она посмотрела под голыми зимними кустами, приподняв ветки, – пусто. Было уже понятно, что судьба продолжает испытывать её, непонятно зачем. Всё равно с потерей она уже смирилась. Ну, сходит ещё в «Магнит», из последних сил и в последней надежде…
Главное, как сказать мужу? Придёт после работы, усталый. Сделает, конечно, бодрое лицо, типа ничуть не расстроен, ещё объявит, что давно пора было сменить, а сам будет искать шабашки на выходных. Он и во время «химии», когда волосы выпали, восхищался формой её черепа. Век бы ей не видеть этой формы… Хорошо хоть, сейчас зима, люди в шапках.
Теперь ещё целая канитель с номерами, со всеми контактами… А «Сбербанк»?! И понадобилась же ей эта онлайн-система! Муж-то и уговорил: деньги, мол, можешь снять в любой момент… А ведь сколько раз слышала – очень ловко, бывает, умельцы оплачивают покупки с чужих телефонов!
Надо спешить. Если не найдётся, надо срочно отключить, обезопасить его от мошенников! Наверняка как-то это делают, при современных технологиях?!
Шаги сами собой ускорялись. Тяжело дыша, она почти вбежала на магазинное крыльцо, в раздвинувшиеся двери. И куда теперь? В молочный отдел? В хлебный? На всякий случай огляделась: серый плиточный пол был безнадёжно чист и гладок. Прошла мимо девушка с детской коляской – кажется, в прошлый раз Варвара видела, как они заезжали… Она подавила глупое желание спросить: «Извините, случайно не видели здесь сотовый?» Нет, уж не настолько она не в себе, чтобы приставать к каждому! Да и вообще, это молодое поколение – оно ведь как с другой планеты. Мышление у них, пишут, какое-то клиповое, сознание инфантильное, волосы на висках выстрижены, уши вечно в наушниках, и разговаривать с ними непонятно о чём и на каком языке.
Оглядевшись, она двинулась к кассам. Положено ведь обращаться к сотрудникам, если что-то потеряли? Знакомая кассирша по-прежнему обслуживала очередь, так что пришлось обращаться к желтоволосой, которая до сих пор возилась со своим аппаратом.
Естественно, та первым делом уставилась на Варвару таким взглядом, будто отродясь не слышала слова «телефон».
Правда, вторым делом осведомилась:
– Оператор какой у вас?
И вытащила из кармана свой.
– Диктуйте номер.
Варвара терпеливо продиктовала и тут же спросила:
– А скажите, могут у меня деньги снять через «Сбербанк-онлайн»?
Желтоволосая опять одарила её своим фирменным взглядом. Потом снизошла до объяснения:
– Сейчас звонить надо на ваш, если гудки идут! Не разрядился, значит, ещё.
После чего продолжала нажимать кнопки и прижимать к уху свой сотовый, в красном футлярчике «книжкой», и чего-то ждать, уставившись в пространство. А Варвара стояла рядом и ждала, пока ей надоест звонить. Хотя надо было куда-то бежать и кого-то просить как-то отключить! Но куда, кого и как? Она понятия не имела. Так что оставалось только покорно стоять рядом с противной желтоволосой. А потом ещё просить разрешения позвонить мужу – если, конечно, удастся вспомнить номер! И при ней же объясняться… и ему дальше работать, с этими мыслями… а тем временем какие-нибудь мошенники потратят… сколько там оставалось?
Катастрофа!
– Да! Алло! Наш!!! – вдруг закричала кассирша. – Конечно! В магазине, в «Магните» напротив Дома Быта, знаете? Да! Ждём, ждём!
И повернулась к Варваре. Варвара изумилась: как люди могут меняться! У неё сияли глаза, и вовсе не желтоватые, а золотистые волосы обрамляли светлое, приветливое лицо. Показалось даже, что она немного вскинула руки, как будто хотела обнять Варвару. Она вдруг стала красавицей – не хуже победительниц какого-нибудь «Мисс области»! Варвара слегка оробела.
– Вот! – торжествующе провозгласила красавица. – Я же говорила!
– Вы, да, – проблеяла Варвара, – правильно сказали…
Эта женщина стояла перед ней такая реальная, настоящая, уверенная в себе, так победительно улыбалась! А на сетчатой подставке рядом с ней выстроились рядами шоколадки в разноцветных обложках с рисунками шоколадных ломтиков – от молочно-белых до тёмно-коричневых, и нарисованные ломтики тоже выглядели необыкновенно реальными. Одна шоколадка, судя по обложке, была даже трёхцветная: по розовой обложке шла коричневая с бежевым дорожка с розовыми шариками, и смотреть на эту дорожку было одно удовольствие, и вдруг Варвара почувствовала слюну во рту… Ей захотелось шоколадки?!
– А вон она! Идите! – красотка показала на стеклянную дверь.
Внизу, перед ступеньками, стояла коляска с малышом, а рядом махала рукой молоденькая мама в светлом пальто. Варвара не поняла, как очутилась рядом с ней. Просто вдруг очень близко оказалось улыбающееся розовощёкое лицо, собранные в хвост тёмные волосы и наушник в одном ухе. А в руках мамочка держала её милый, привычный, с чуть-чуть отбитым в уголке стеклом…
– Ваш? – спросила она. – А я мимо проезжала, слышу – играет! Значит, кто-то потерял.
Некоторое время прошло в бессвязных вопросах и восклицаниях. Ещё какое-то – в попытках объяснить мамочке, что должна же Варвара как-то её отблагодарить, и в её отталкивании Варвариной руки с деньгами. Когда розовощёкое лицо стало отчётливо сердитым, Варвара в десятый раз пробормотала: «Спасибо, спасибо огромное!» и опять взобралась по ступенькам и скрылась за стеклянной дверью.
Она успела вернуться, пока коляска ещё не скрылась за углом. Мамочка оглянулась настороженно. Но при виде розовой шоколадки опять улыбнулась и сказала «Спасибо!» И малыш – Варвара только сейчас заметила – тоже улыбался и как будто понимающе посматривал из своего белоснежного укрытия.
Но нужно было успеть и к кассирше. Ведь та могла уйти в подсобку, или вообще уйти с работы – мало ли какие дела случаются у таких красавиц!
К счастью, её ещё не похитил ни миллионер на «мерседесе», ни знаменитый режиссёр. Она теперь работала с покупателями, приговаривая:
– Обратите внимание на товар по акции! И масочку наденьте…
Сама она была в маске, из-за которой очарование её было почти незаметно. Но когда Варвара позвала со стороны двери: «Можно вас на минутку?» – опять осветилась улыбкой и приятельски махнула рукой: подходи, мол! И, взяв свою розовую шоколадку, посмотрела на неё, как маленькая девочка. Так же, как сама Варвара, когда заметила её на полке. А Варвара сама себе показалась Дедом Морозом, который раздаёт детям подарки.
Обратный путь был лёгок. Дед Мороз по имени Варвара опустошил свой мешок и шагал налегке, поглядывая по сторонам и удивляясь. Разве это была всё та же знакомая дорога? Разве видел он когда-нибудь такие рельефные очертания домов и обнажённых ветвей деревьев? Разве плыли когда-нибудь в вышине такие нежные, такие чистые облака?
Временами дерзко и звонко перекликались синицы. Навстречу спешил знакомый мальчик и так же звонко кричал:
– Тётя Варя! Я про ваш телефон в интернете объявление поместил, в «Одноклассниках»!
А вслед за ним шла его мать и говорила:
– Ты не расстраивайся, Варь! Моей куме один раз даже кошелёк вернули, по объявлению!
– Да всё уже в порядке, Наташ, – Варвара показала им телефон. – Нашлись добрые люди.
И, вынув из кармана последнюю розовую шоколадку, сглотнула слюну и вручила её мальчишке. И вместе пошли домой.
Навстречу попадались прохожие. Они шли как будто в другую сторону, но теперь Варвара ясно видела: все люди были одним потоком, в котором частицы сталкиваются, и ударяются, и разлетаются, и сближаются вновь, увлекая друг друга всё дальше и дальше – в сторону бесконечности.
А может быть, просто в сторону радости.
– От же дундук, – проворчала Наташа в сторону сына. – А спасибо кто скажет? Давай зови тётю Варю чай с пирогом пить. Ты с капустой любишь, Варь?
…И как увлекательно было плыть в этом потоке, глядя на знакомые и незнакомые лица; разговаривать, понимать, входить в положение и находить выход из положения; дарить подарки и угощать шоколадками, а иногда и колотить в соседнюю дверь, и жаловаться, и ждать утешения, и пить чай с капустным пирогом, и улыбаться, и вдруг ощутить слёзы на глазах – от облегчения.
Вернее, от внезапной беспричинной радости.