Футбол с большой буквы
Да, были люди в наше время...
М. Лермонтов
Этот день был похож на 23 Февраля. Точно такое же приподнятое настроение с самого утра. После рабочей смены мы всей бригадой ехали на футбол.
Слово-то какое – футбол! Когда его произносишь, с тобой будто что-то происходит: начинаешь волноваться и... вдруг успокаиваешься. Сплошная гармония всех твоих клеток. Короче, целебное слово.
И уже с самого утра в шумных промасленных мастерских начинает пахнуть изумрудным газоном и рождается предполагаемый счет. Естественно, в нашу пользу. Но мы все поголовно суеверны, а потому то и дело стучим костяшками пальцев по редким в нашей слесарке деревяшкам.
Сегодня у нас праздник!
И даже автобус Львовского автозавода, кажется, заражается нашим предвкушением и несется к стадиону быстрее обычного.
Рублевый билет в кассе, парочка беляшей, запотевшая бутылочка «Жигулевского» и, наконец, долгожданная скамейка на восточной трибуне. Ни одного безучастного лица.
Пока рассаживаются соседи, любуюсь из-под ладошки на ладную игру пацанов из детской спортивной школы. С легкой завистью посматриваю на западную трибуну, которую не ослепляет вечернее солнце. Но, поежившись, понимаю, что у нас теплее, да еще и с пахучим горячим беляшом.
Трибуны уже забиты до отказа. А еще – на крышах соседних домов, словно стаи воронья, чернеют люди. На поле выходят футболисты. У наших знакомы не только лица, но и походка, движения, манера бить по мячу. Над стадионом реет любимый бравурный футбольный марш. Наши ворота справа, а стало быть, пока за нас и заходящее солнце.
Свисток. Мяч разыгран. Двадцать тысяч человек одновременно забывают обо всем, кроме того, что происходит на поле. Превратившись в единый организм, стадион напоминает огромного хищного зверя.
Стоит тишина, это значит, что борьба ведется у наших ворот. И вдруг стадион-зверь оживает. Голос его все громче и громче. И вот уже окрестности тонут в восторженном, оглушительном рыке! Счет открыт!
А открыл его Виталий Раздаев! Бригадир – как любовно называют его все болельщики «Кузбасса». Иногда своим хладнокровием он доводит нас до белого каления. Но вот он молниеносным рывком оставляет опекунов за спиной и бьет мимо паникующего вратаря!
Так начинает коваться победа.
– «Кузбасс» показывает шахтерский характер, – звучит из комментаторской кабины голос Валерия Францева.
Во втором тайме болельщикам повезет еще больше, потому что сегодня в ударе Николай Коковихин. Колю надо видеть! Он спорт превращает в искусство. Получив пас, выделывает с мячом причудливые узоры, давая передышку игрокам своей команды. Одного за другим щупленький Коля роняет соперников, которые поднимаются с суровыми лицами, чтобы снова упасть. В своей жизни я видел только двух подобных кудесников мяча: по телевизору бразильца Гарринчу и в детстве – одноклассника Серегу по кличке Заяц.
И что интересно, Николай сразу показывает, в какую сторону двинется с мячом, – и рукой, и голосом. Правда, перед этим как бы немного поколебавшись, в неуверенности. Стадион в двадцать тысяч глоток начинает отсчет: один, два, три, четыре, пять... Облапошивая финтами соперников, Коля прислушивается к командам трибун. Помню, счет доходил до семи! Тогда Николай либо отдавал мяч своим, либо его беспардонно валили на газон – стадион уставал хохотать в такие минуты.
На трибунах царила тишина, когда игра вязла в центре поля. Но когда мяч попадал в руки Пашковского, стадион разом оживал:
– Паша! Паша! Паша!
Паша превращал футбол в баскетбол. Разбежавшись и резко остановившись, не отрывая ног от земли, он через голову бросал мяч из-за боковой линии в сторону ворот противника. Да с такой силой, будто ударом ноги! Случалось, закидывал его на наших набегающих форвардов прямо под нос ошалевшему вратарю. Это был коронный номер Пашковского, сродни эстрадному. Ради одного этого зрелища стоило прийти на матч.
А на следующее утро мы с нетерпением шли на работу, чтобы на смене смаковать с друзьями удивительные моменты вчерашнего вечера.
P. S.
«Кузбасс» – «Спартак» – 4:0!
«Какая боль, какая боль...» Этот рефрен песенки группы «Чайф» вполне мог быть адресован незабываемому матчу 1977 года. Боль эту испытали тогда, конечно, москвичи.
После четвертого гола наши болельщики орали Евгению Ловчеву – будущему капитану сборной СССР:
– Женя! Видишь, как надо играть? Переходи в «Кузбасс»!
Припоминаю, какой-то спортивный деятель выступил в центральной прессе: «Долго еще будут помнить кемеровцы свою победу». Да не кемеровцы, а кемеровчане! Это сегодня мы в футболе кемеровцы, а тогда, в 70-х, для всех мы были Кемеровчане. С самой большой буквы!
Выросший в «хрущевке»,
попал я во дворец
Я даже и не думал, что сотовый телефон, который я возьму в Крым, сможет меня развратить до такой степени, что отнимет способность описать берега Тавриды в нынешней поездке, хотя бы по одной страничке.
А ведь в прошлом году я, не имея этого чудо-аппарата, всего лишь за одну неделю исписал тетрадку в девяносто шесть листов, с поразительной легкостью находя слова о потрясающем путешествии по дороге-серпантину, танцующему между гор и морем свою чарующую композицию – то ли фламенко, то ли танго, то ли вальс, то ли рок-н-ролл...
Эта старая, латаная-перелатанная горная дорога, причудливо петляющая по высокому южному побережью полуострова, была для меня с прошлого века главной героиней почти всех детских сказочных, романтических и комедийных фильмов, снятых на Ялтинской киностудии.
Дорога, по которой любимые актеры ехали и в санитарной машине, и в «инвалидке», и в рефрижераторе, и на мотоцикле с коляской, и на самокате, и на лошади, и на смешном ослике, но чаще мчались на жигулятах-»копеечках», обдуваемые ветром с гор, и следовали друг за другом в поисках удобного съезда на уютный пляж, прячущийся между остроконечными изумрудными скалами и словно специально созданный для отдыха влюбленных.
Восхитительные картины я бы смог нарисовать с помощью русского языка, на кураже катаясь в экскурсионном автобусе по берегу древней Тавриды. Я бы смог выразить свое восхищение словами, если бы не взял с собой мобильный телефон, помогающий общаться с далекой Сибирью, а точнее – докладывать моей женушке, беспокоящейся о здоровье мужа, где я в данную минуту нахожусь, каким лакомствам, полезным или вредным, воздаю хвалу.
Чтобы успокаивать родных, мне (или, вернее, им) понадобилось это чудо техники. И если бы эта тонкая пластмассовая коробочка служила только для связи! Но она же еще и фотографировала все, что радовало глаз!
И фотограф убил во мне литератора. Это произошло по щелчку, по нажатию кнопки. Хотя вначале я был обескуражен. Нажав на кнопку и взглянув на экран, я прочел сообщение, что в моем аппарате отсутствует карта памяти. Опешив, я возмутился: «Как меня отправили в путешествие без карты и даже не проинструктировали? Что же делать в этой ситуации?»
А город моей мечты с таким песенным и ласковым названием «Феодосия» просил каждой своей улицей, каждым храмом, каждой набережной, чтобы я запечатлел все эти красоты, утопающие в зелени, но особенно белые корабли, залитые солнцем, тихо отходящие от берега.
Однако грустил я недолго. Вздохнув, достал из туристического рюкзака тетрадку в девяносто шесть листов с корочкой цвета морской волны, достал ручку и кинул взгляд из комнаты на балкон. Тот весь был увит гроздьями сочного винограда. Моего любимого лакомства!
И вот, поглощая кисть за кистью спелые бусины, я нежно листал тетрадку с девственно чистыми страницами, а она терпеливо ждала, когда же моя рука потянется к перу, перо к бумаге, когда же речь моя рекою потечет?
И потекла бы, и нарисовалась бы картинка, если бы с балкона, отодвинув очередную гроздь винограда, я не увидел внизу гамак, подвешенный в тени фруктовых деревьев. И на нем чуть покачивающуюся хозяйку моего временного приюта Валентину в цветном домашнем халате. Улыбаясь, она обратилась ко мне:
– Сережа, вам что-нибудь нужно?
Тоже улыбнувшись, я ответил, что все превосходно, и единственное, чего бы я хотел, так это сфотографировать хозяюшку с балкона этого сказочного терема.
– Так что же мешает вам для фотосессии?
– Да карты памяти нет, – проворчал я с досадой.
– Пойдите на автовокзал, что в пяти минутах ходьбы, и вам там помогут.
Я мигом туда. В палатке с надписью «МТС» загорелый, брызжущий жизнью веселый парень взял мой телефон и воткнул в него эту самую карту, стоившую 600 рублей. И она снова превратила незадачливого литератора в счастливого фотографа.
Как пояснил продавец, память рассчитана на 800 кадров, что привело меня в полный восторг. В голове мгновенно понеслись картины, мысленно заселяющие карту памяти. Наверное, целых сто наметил, на остальные 700 не хватило фантазии.
Вот и пришлось из окна светленького экскурсионного микроавтобуса, усевшись поудобнее, как из пулемета строчить встроенной в телефон фотокамерой по живописным горам, которые открывались на секунду-другую между густо насаженными вдоль дороги кипарисами.
Все снимки вышли смазанными, так торопился автобус. На одной из стоянок я с огромным трудом, запыхавшись, взобрался на камень, на который с необыкновенной легкостью в фильме вскочила «студентка, комсомолка, спортсменка и просто красавица». Возможно, если бы я тоже был студентом, комсомольцем, спортсменом и просто красавцем, то так же бы легко вспорхнул на этот валун и, может, даже лучше спел о медведях, трущихся о земную ось.
Обо всем этом я бы писал, если бы не телефон, умеющий фотографировать. И я снимал дворцы девятнадцатого века, потому что невозможно подыскать слова, чтобы описать окружающие их парки с экзотическими деревьями. Гуляя по чистеньким дорожкам, не знаешь, в какую сторону и смотреть. Глаза разбегаются, что доводит до головокружения и заставляет на время покидать экскурсионную группу и удаляться к палаткам с сувенирами, чтобы отдохнуть от назойливой экзотики. Выбираю для женской половины моей семьи эфирные, косметические и массажные масла, ароматизированные соли, душистые воды, бальзамы, ароматические свечи.
А скорее – я бежал из-за нелепого обращения к нам экскурсовода, миловидной интеллигентной женщины. Она называла нас дамами и господами. «Дамы» еще ладно, но вот «господа» резали слух. Не выдержав, я предложил другую версию: «Друзья мои, следуем дальше». Экскурсовод ничуть не обиделась и согласилась. По окончании экскурсии она даже помогла мне выбрать сувениры (в ботаническом саду цены были намного ниже).
Обращения гида не так остро терзали мой слух, когда я с другой группой посетил царский дворец, там «дамы и господа» пришлись ко двору. Дворцовая роскошь заставляла туристов держаться с непривычно поднятой головой, спину не горбить и держать осанку.
Переводя взгляд с высоченного потолка и фантастической люстры на миниатюрный балкон, где в оное время играл оркестрик, пока августейшая семья вкушала, как в моей любимой комедии, «икру красную, икру черную, икру заморскую баклажанную», я представлял себя рядом с вкушавшими яства, попутно рассматривая картины великих фламандцев и портреты самих жителей этого «домика». Одновременно я завидовал и не завидовал им, зная, какая участь ждала этих людей, родившихся с золотой ложкой во рту.
Если в прошлом году мне довелось в течение одного дня побывать на двух войнах, от беспощадной атаки Сапун-горы до обороны Малахова кургана, то ныне, посетив так же за день три великолепных дворца, я был пропитан XIX веком в каждой своей клеточке. Эти дворцы создавались великими архитекторами разных стран, в разных стилях.
Воронцовский дворец с северной стороны был воздвигнут в стиле поздней английской готики (мрачная, я скажу, сторона). Зато южный фасад построен в мавританском стиле, что мгновенно подняло мое настроение и заставило сняться на фоне спящего белого льва.
Массандровский дворец (а скорее замок с острыми шпилями) строился уже в стиле Людовика XIII, но для царя XIX века – Александра III. С балкона этого здания что-то заставило меня, сжав кепку в кулаке и по-ленински картавя, толкнуть известное: «Дворцы – рабочим, земля – крестьянам!» После чего, насладившись парковым ландшафтом в английском стиле, я направился в Ливадию (с греческого «священный луг»), где расположен дворец Николая II в стиле итальянского Возрождения.
Изумителен парк, который террасой спускается к морю. Белоснежное строение смотрится намного веселее двух предыдущих. Все-таки итальянцы не такие мрачные зодчие. Вокруг десятки редких видов субтропических и тропических растений. На склонах возрожден виноград, варварски вырубленный в годы перестроечной борьбы с алкоголизмом.
Все три дворца поражают чрезмерным богатством и не соразмерными с человеческим масштабом площадями. Если убрать из интерьера диваны, кресла, стулья и столы, то все объемы покажутся созданными для великанов. А здесь жили лилипуты, несмотря на их величества.
Нам, экскурсантам, выросшим в «хрущевках», было не совсем уютно внутри таких просторов, среди мебели, расставленной так ровно, что хотелось выйти на свежий воздух. От позолоченной посуды на сверкающем чистотой столе веяло холодом и отдавало чем-то ледяным. Не было ощущения, что хозяева только что вышли, но обязательно вернутся.
Исключение составляли только библиотеки. Вот где пахло жизнью, вот откуда я выходил самым последним, боясь отстать от своей группы. Библиотека резко контрастировала с другими комнатами, потому что книги, стоявшие в ровных шкафах, сами были неровными, потертыми и своими потрепанными страницами будили во мне теплое, родное чувство. Старинные фолианты были побольше наших привычных книг формата А5. Мне казалось, что если бы я проник сквозь стекло и коснулся хотя бы одного тома, то почувствовал бы тепло, оставленное на обложке августейшей ладонью. Вот здесь, в царской библиотеке, я бы не обиделся на обращение «господин».
День клонился к закату, но мне, уставшему вместе со всей нашей группой, предстояло испытать еще одно потрясение. Мы вдруг попали в 1943 год, неожиданно натолкнувшись на огромный портрет трех правителей, восседающих в креслах. Как обухом по голове: Черчилль, Рузвельт, Сталин.
Они были до такой степени на своем месте, что у меня мысли спутались, стали теснить одна другую. Первая ассоциация: «Паханы забили стрелку и распечатывают планету». Вторая: «Люди из другого кино». Как будто в павильоне сошлись одновременно два фильма. И герои Гайдая – Трус, Балбес и Бывалый – случайно забрели в интерьеры, где снимается фильм Бондарчука «Война и мир». И эта троица решила отдохнуть в креслах дома Пьера Безухова.
Выйдя из Ливадийского дворца, мы еще раз встретились с Вершителями судеб. Фигуры их созданы с присущим Церетели размахом. Восседают они в том же порядке на фоне экзотических растений.
На экскурсии, как правило, ходят образованные люди, в отличие от меня – слесаря третьего разряда. Интеллигенция зачастую сторонилась Сталина, но в этот раз вся группа как один выстроилась в очередь, чтобы сфотографироваться рядом с отцом народов или другом всех туристов.
И вдруг я вспомнил, что не так уж далеко от этих мест идут боевые действия. Мариуполь, Угледар, Донецк...
2022
Да, были люди в наше время...
М. Лермонтов
Этот день был похож на 23 Февраля. Точно такое же приподнятое настроение с самого утра. После рабочей смены мы всей бригадой ехали на футбол.
Слово-то какое – футбол! Когда его произносишь, с тобой будто что-то происходит: начинаешь волноваться и... вдруг успокаиваешься. Сплошная гармония всех твоих клеток. Короче, целебное слово.
И уже с самого утра в шумных промасленных мастерских начинает пахнуть изумрудным газоном и рождается предполагаемый счет. Естественно, в нашу пользу. Но мы все поголовно суеверны, а потому то и дело стучим костяшками пальцев по редким в нашей слесарке деревяшкам.
Сегодня у нас праздник!
И даже автобус Львовского автозавода, кажется, заражается нашим предвкушением и несется к стадиону быстрее обычного.
Рублевый билет в кассе, парочка беляшей, запотевшая бутылочка «Жигулевского» и, наконец, долгожданная скамейка на восточной трибуне. Ни одного безучастного лица.
Пока рассаживаются соседи, любуюсь из-под ладошки на ладную игру пацанов из детской спортивной школы. С легкой завистью посматриваю на западную трибуну, которую не ослепляет вечернее солнце. Но, поежившись, понимаю, что у нас теплее, да еще и с пахучим горячим беляшом.
Трибуны уже забиты до отказа. А еще – на крышах соседних домов, словно стаи воронья, чернеют люди. На поле выходят футболисты. У наших знакомы не только лица, но и походка, движения, манера бить по мячу. Над стадионом реет любимый бравурный футбольный марш. Наши ворота справа, а стало быть, пока за нас и заходящее солнце.
Свисток. Мяч разыгран. Двадцать тысяч человек одновременно забывают обо всем, кроме того, что происходит на поле. Превратившись в единый организм, стадион напоминает огромного хищного зверя.
Стоит тишина, это значит, что борьба ведется у наших ворот. И вдруг стадион-зверь оживает. Голос его все громче и громче. И вот уже окрестности тонут в восторженном, оглушительном рыке! Счет открыт!
А открыл его Виталий Раздаев! Бригадир – как любовно называют его все болельщики «Кузбасса». Иногда своим хладнокровием он доводит нас до белого каления. Но вот он молниеносным рывком оставляет опекунов за спиной и бьет мимо паникующего вратаря!
Так начинает коваться победа.
– «Кузбасс» показывает шахтерский характер, – звучит из комментаторской кабины голос Валерия Францева.
Во втором тайме болельщикам повезет еще больше, потому что сегодня в ударе Николай Коковихин. Колю надо видеть! Он спорт превращает в искусство. Получив пас, выделывает с мячом причудливые узоры, давая передышку игрокам своей команды. Одного за другим щупленький Коля роняет соперников, которые поднимаются с суровыми лицами, чтобы снова упасть. В своей жизни я видел только двух подобных кудесников мяча: по телевизору бразильца Гарринчу и в детстве – одноклассника Серегу по кличке Заяц.
И что интересно, Николай сразу показывает, в какую сторону двинется с мячом, – и рукой, и голосом. Правда, перед этим как бы немного поколебавшись, в неуверенности. Стадион в двадцать тысяч глоток начинает отсчет: один, два, три, четыре, пять... Облапошивая финтами соперников, Коля прислушивается к командам трибун. Помню, счет доходил до семи! Тогда Николай либо отдавал мяч своим, либо его беспардонно валили на газон – стадион уставал хохотать в такие минуты.
На трибунах царила тишина, когда игра вязла в центре поля. Но когда мяч попадал в руки Пашковского, стадион разом оживал:
– Паша! Паша! Паша!
Паша превращал футбол в баскетбол. Разбежавшись и резко остановившись, не отрывая ног от земли, он через голову бросал мяч из-за боковой линии в сторону ворот противника. Да с такой силой, будто ударом ноги! Случалось, закидывал его на наших набегающих форвардов прямо под нос ошалевшему вратарю. Это был коронный номер Пашковского, сродни эстрадному. Ради одного этого зрелища стоило прийти на матч.
А на следующее утро мы с нетерпением шли на работу, чтобы на смене смаковать с друзьями удивительные моменты вчерашнего вечера.
P. S.
«Кузбасс» – «Спартак» – 4:0!
«Какая боль, какая боль...» Этот рефрен песенки группы «Чайф» вполне мог быть адресован незабываемому матчу 1977 года. Боль эту испытали тогда, конечно, москвичи.
После четвертого гола наши болельщики орали Евгению Ловчеву – будущему капитану сборной СССР:
– Женя! Видишь, как надо играть? Переходи в «Кузбасс»!
Припоминаю, какой-то спортивный деятель выступил в центральной прессе: «Долго еще будут помнить кемеровцы свою победу». Да не кемеровцы, а кемеровчане! Это сегодня мы в футболе кемеровцы, а тогда, в 70-х, для всех мы были Кемеровчане. С самой большой буквы!
Выросший в «хрущевке»,
попал я во дворец
Я даже и не думал, что сотовый телефон, который я возьму в Крым, сможет меня развратить до такой степени, что отнимет способность описать берега Тавриды в нынешней поездке, хотя бы по одной страничке.
А ведь в прошлом году я, не имея этого чудо-аппарата, всего лишь за одну неделю исписал тетрадку в девяносто шесть листов, с поразительной легкостью находя слова о потрясающем путешествии по дороге-серпантину, танцующему между гор и морем свою чарующую композицию – то ли фламенко, то ли танго, то ли вальс, то ли рок-н-ролл...
Эта старая, латаная-перелатанная горная дорога, причудливо петляющая по высокому южному побережью полуострова, была для меня с прошлого века главной героиней почти всех детских сказочных, романтических и комедийных фильмов, снятых на Ялтинской киностудии.
Дорога, по которой любимые актеры ехали и в санитарной машине, и в «инвалидке», и в рефрижераторе, и на мотоцикле с коляской, и на самокате, и на лошади, и на смешном ослике, но чаще мчались на жигулятах-»копеечках», обдуваемые ветром с гор, и следовали друг за другом в поисках удобного съезда на уютный пляж, прячущийся между остроконечными изумрудными скалами и словно специально созданный для отдыха влюбленных.
Восхитительные картины я бы смог нарисовать с помощью русского языка, на кураже катаясь в экскурсионном автобусе по берегу древней Тавриды. Я бы смог выразить свое восхищение словами, если бы не взял с собой мобильный телефон, помогающий общаться с далекой Сибирью, а точнее – докладывать моей женушке, беспокоящейся о здоровье мужа, где я в данную минуту нахожусь, каким лакомствам, полезным или вредным, воздаю хвалу.
Чтобы успокаивать родных, мне (или, вернее, им) понадобилось это чудо техники. И если бы эта тонкая пластмассовая коробочка служила только для связи! Но она же еще и фотографировала все, что радовало глаз!
И фотограф убил во мне литератора. Это произошло по щелчку, по нажатию кнопки. Хотя вначале я был обескуражен. Нажав на кнопку и взглянув на экран, я прочел сообщение, что в моем аппарате отсутствует карта памяти. Опешив, я возмутился: «Как меня отправили в путешествие без карты и даже не проинструктировали? Что же делать в этой ситуации?»
А город моей мечты с таким песенным и ласковым названием «Феодосия» просил каждой своей улицей, каждым храмом, каждой набережной, чтобы я запечатлел все эти красоты, утопающие в зелени, но особенно белые корабли, залитые солнцем, тихо отходящие от берега.
Однако грустил я недолго. Вздохнув, достал из туристического рюкзака тетрадку в девяносто шесть листов с корочкой цвета морской волны, достал ручку и кинул взгляд из комнаты на балкон. Тот весь был увит гроздьями сочного винограда. Моего любимого лакомства!
И вот, поглощая кисть за кистью спелые бусины, я нежно листал тетрадку с девственно чистыми страницами, а она терпеливо ждала, когда же моя рука потянется к перу, перо к бумаге, когда же речь моя рекою потечет?
И потекла бы, и нарисовалась бы картинка, если бы с балкона, отодвинув очередную гроздь винограда, я не увидел внизу гамак, подвешенный в тени фруктовых деревьев. И на нем чуть покачивающуюся хозяйку моего временного приюта Валентину в цветном домашнем халате. Улыбаясь, она обратилась ко мне:
– Сережа, вам что-нибудь нужно?
Тоже улыбнувшись, я ответил, что все превосходно, и единственное, чего бы я хотел, так это сфотографировать хозяюшку с балкона этого сказочного терема.
– Так что же мешает вам для фотосессии?
– Да карты памяти нет, – проворчал я с досадой.
– Пойдите на автовокзал, что в пяти минутах ходьбы, и вам там помогут.
Я мигом туда. В палатке с надписью «МТС» загорелый, брызжущий жизнью веселый парень взял мой телефон и воткнул в него эту самую карту, стоившую 600 рублей. И она снова превратила незадачливого литератора в счастливого фотографа.
Как пояснил продавец, память рассчитана на 800 кадров, что привело меня в полный восторг. В голове мгновенно понеслись картины, мысленно заселяющие карту памяти. Наверное, целых сто наметил, на остальные 700 не хватило фантазии.
Вот и пришлось из окна светленького экскурсионного микроавтобуса, усевшись поудобнее, как из пулемета строчить встроенной в телефон фотокамерой по живописным горам, которые открывались на секунду-другую между густо насаженными вдоль дороги кипарисами.
Все снимки вышли смазанными, так торопился автобус. На одной из стоянок я с огромным трудом, запыхавшись, взобрался на камень, на который с необыкновенной легкостью в фильме вскочила «студентка, комсомолка, спортсменка и просто красавица». Возможно, если бы я тоже был студентом, комсомольцем, спортсменом и просто красавцем, то так же бы легко вспорхнул на этот валун и, может, даже лучше спел о медведях, трущихся о земную ось.
Обо всем этом я бы писал, если бы не телефон, умеющий фотографировать. И я снимал дворцы девятнадцатого века, потому что невозможно подыскать слова, чтобы описать окружающие их парки с экзотическими деревьями. Гуляя по чистеньким дорожкам, не знаешь, в какую сторону и смотреть. Глаза разбегаются, что доводит до головокружения и заставляет на время покидать экскурсионную группу и удаляться к палаткам с сувенирами, чтобы отдохнуть от назойливой экзотики. Выбираю для женской половины моей семьи эфирные, косметические и массажные масла, ароматизированные соли, душистые воды, бальзамы, ароматические свечи.
А скорее – я бежал из-за нелепого обращения к нам экскурсовода, миловидной интеллигентной женщины. Она называла нас дамами и господами. «Дамы» еще ладно, но вот «господа» резали слух. Не выдержав, я предложил другую версию: «Друзья мои, следуем дальше». Экскурсовод ничуть не обиделась и согласилась. По окончании экскурсии она даже помогла мне выбрать сувениры (в ботаническом саду цены были намного ниже).
Обращения гида не так остро терзали мой слух, когда я с другой группой посетил царский дворец, там «дамы и господа» пришлись ко двору. Дворцовая роскошь заставляла туристов держаться с непривычно поднятой головой, спину не горбить и держать осанку.
Переводя взгляд с высоченного потолка и фантастической люстры на миниатюрный балкон, где в оное время играл оркестрик, пока августейшая семья вкушала, как в моей любимой комедии, «икру красную, икру черную, икру заморскую баклажанную», я представлял себя рядом с вкушавшими яства, попутно рассматривая картины великих фламандцев и портреты самих жителей этого «домика». Одновременно я завидовал и не завидовал им, зная, какая участь ждала этих людей, родившихся с золотой ложкой во рту.
Если в прошлом году мне довелось в течение одного дня побывать на двух войнах, от беспощадной атаки Сапун-горы до обороны Малахова кургана, то ныне, посетив так же за день три великолепных дворца, я был пропитан XIX веком в каждой своей клеточке. Эти дворцы создавались великими архитекторами разных стран, в разных стилях.
Воронцовский дворец с северной стороны был воздвигнут в стиле поздней английской готики (мрачная, я скажу, сторона). Зато южный фасад построен в мавританском стиле, что мгновенно подняло мое настроение и заставило сняться на фоне спящего белого льва.
Массандровский дворец (а скорее замок с острыми шпилями) строился уже в стиле Людовика XIII, но для царя XIX века – Александра III. С балкона этого здания что-то заставило меня, сжав кепку в кулаке и по-ленински картавя, толкнуть известное: «Дворцы – рабочим, земля – крестьянам!» После чего, насладившись парковым ландшафтом в английском стиле, я направился в Ливадию (с греческого «священный луг»), где расположен дворец Николая II в стиле итальянского Возрождения.
Изумителен парк, который террасой спускается к морю. Белоснежное строение смотрится намного веселее двух предыдущих. Все-таки итальянцы не такие мрачные зодчие. Вокруг десятки редких видов субтропических и тропических растений. На склонах возрожден виноград, варварски вырубленный в годы перестроечной борьбы с алкоголизмом.
Все три дворца поражают чрезмерным богатством и не соразмерными с человеческим масштабом площадями. Если убрать из интерьера диваны, кресла, стулья и столы, то все объемы покажутся созданными для великанов. А здесь жили лилипуты, несмотря на их величества.
Нам, экскурсантам, выросшим в «хрущевках», было не совсем уютно внутри таких просторов, среди мебели, расставленной так ровно, что хотелось выйти на свежий воздух. От позолоченной посуды на сверкающем чистотой столе веяло холодом и отдавало чем-то ледяным. Не было ощущения, что хозяева только что вышли, но обязательно вернутся.
Исключение составляли только библиотеки. Вот где пахло жизнью, вот откуда я выходил самым последним, боясь отстать от своей группы. Библиотека резко контрастировала с другими комнатами, потому что книги, стоявшие в ровных шкафах, сами были неровными, потертыми и своими потрепанными страницами будили во мне теплое, родное чувство. Старинные фолианты были побольше наших привычных книг формата А5. Мне казалось, что если бы я проник сквозь стекло и коснулся хотя бы одного тома, то почувствовал бы тепло, оставленное на обложке августейшей ладонью. Вот здесь, в царской библиотеке, я бы не обиделся на обращение «господин».
День клонился к закату, но мне, уставшему вместе со всей нашей группой, предстояло испытать еще одно потрясение. Мы вдруг попали в 1943 год, неожиданно натолкнувшись на огромный портрет трех правителей, восседающих в креслах. Как обухом по голове: Черчилль, Рузвельт, Сталин.
Они были до такой степени на своем месте, что у меня мысли спутались, стали теснить одна другую. Первая ассоциация: «Паханы забили стрелку и распечатывают планету». Вторая: «Люди из другого кино». Как будто в павильоне сошлись одновременно два фильма. И герои Гайдая – Трус, Балбес и Бывалый – случайно забрели в интерьеры, где снимается фильм Бондарчука «Война и мир». И эта троица решила отдохнуть в креслах дома Пьера Безухова.
Выйдя из Ливадийского дворца, мы еще раз встретились с Вершителями судеб. Фигуры их созданы с присущим Церетели размахом. Восседают они в том же порядке на фоне экзотических растений.
На экскурсии, как правило, ходят образованные люди, в отличие от меня – слесаря третьего разряда. Интеллигенция зачастую сторонилась Сталина, но в этот раз вся группа как один выстроилась в очередь, чтобы сфотографироваться рядом с отцом народов или другом всех туристов.
И вдруг я вспомнил, что не так уж далеко от этих мест идут боевые действия. Мариуполь, Угледар, Донецк...
2022
Назад |