Юрий Перминов
ПРОВОДЫ
Невесомой прожилкой застыл со вчера
окоёма осеннего прочерк…
На войну провожали Смирнова Петра –
пели песню про синий платочек.
Мало-мало мешал мне в груди топоток,
и гармонь – износилась немало.
Молодая жена теребила платок,
молча плакала Петина мама.
Мы не ладили с ним, шалопутным, допрежь –
он мне рэпом выматывал душу,
а вчера – обращался почтительно: «Врежь,
дядя Юра, – сыграй про Катюшу!»
Холод сковывал грузные тучи внахлёст…
Оттого ль, что мы пели сердечно,
засияли – к полуночи – яблоки звёзд
над посёлком? И груши, конечно.
Разом сил не напрясть на любую напасть,
но, даст Бог, одолеем и эту…
…И честила родня двоедушную власть,
и пила – за Петра и Победу.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сегодня враз – на утренней заре,
плечом к плечу, ну и хмельные малость –
так мужики запели во дворе,
что в нашем доме спящих не осталось.
Кто кофе пьёт, а кто – дымит в окно,
кто ест, а кто – изжогу мучит содой:
дела такие – разные – давно
мы называем внутренней свободой.
Вот-вот потянет ситничком с небес,
а здесь, в беседке, родственно горланя,
притайки размотав на чимергес,
вот-вот взовьются соколы орлами!
Я знаю всех поющих – как родных, –
по голосам их различаю даже…
И в том кругу молчал один из них –
соседский сын в армейском камуфляже
(впервые за полгода – налегке),
остатним утром ведренного мая
в тяжёлом, обожжённом кулаке
ромашку незатейную сжимая.
***
Снег в кустах просветы конопатит…
Продышаться выйду – и замру:
санки незатейливые катит
Лена из десятой по двору.
Двор как двор – не первый, не последний
незабытый Богом уголок.
В санках – улыбается трёхлетний
поселковый житель-ангелок.
Толкотня на горке и потеха –
озорно проказит ребятня!..
…Сердце раскаляется от эха
с дальне-дальней линии огня.
Чем живём, родные, тем и с вами;
не поврозь к весеннему теплу
выйдем! – Под одними небесами
любим – и на фронте, и в тылу!
Снег в кустах просветы конопатит…
Новый день – житейская глава…
Санки незатейливые катит
двадцатитрёхлетняя вдова.
***
Кроткой одышкой по ближним дворам шелещу;
нынешний день – утешительным светом изряден.
Мало-помалу консервные банки ищу:
Господи, дай мне побольше здоровьишка на день!
Всякая тропка и в снежную слякоть видна,
мир поселковый – довеку моя «неотложка».
Вечером станет окопной свечой не одна
банка, хотя бы – такая вот, из-под горошка.
Не раздражает блажливых ворон толковня,
точно вживаюсь в основы планиды бродячей.
…Благостным взглядом окинет собака меня,
будто бы спросит: «Чего тебе надобно, старче?»
Собраны банки, в посёлке стемнело, уже
надобно с холода взглядом любимой согреться…
Надобно, чтобы не гасла свеча в блиндаже –
часть моего не остывшего с возрастом сердца.
***
Водицей мутной полнится овраг…
Когда-то здесь, о чём не помнят сами,
чужие люди вдалбливали сваи
под не пойми какой универмаг.
Застыло небо цвета суровья…
Пойду, спрошу у дворника: не вы ли,
товарищ, разрешение на вылет
даёте птицам – в тёплые края?
Ответит мне осанистый Нияз,
что эти птицы – нашенские, то бишь
их даже холодами не озлобишь,
а холода – терпимые у нас.
***
Мороз лютует… Видимо, не в теме
людских забот с темна и до темна.
Зимую тем, что Бог послал, и с теми,
кто дорог мне в любые времена –
кто жизнь ведёт открытую, земную,
в том смысле, что без фиги за спиной:
я с ними и не то перезимую,
ну и они, конечно же, со мной.
Зимует стойко мой навечный город…
Вот разгребу посконных дум завал
и повесную – с теми, кто мне дорог,
и с теми, кто со мной не зимовал.
***
…и здесь никто не помнит зла,
и верят в то, что власть – от Бога.
Но что в село, что из села –
вконец «убитая» дорога.
К селу бюджет районный крут:
необходим – иначе крышка! –
ремонт, но денег не дают,
поскольку нет в «кубышке» лишка,
долгов – немеряный запас…
Сказал отец Макарий: «Днями –
дадут. Но можно и сейчас
ходить Господними путями».
***
Ничего от сердца не отрину,
никого уже не разлюблю…
Догола, до ягоды – рябину
птицы доклевали к февралю.
Погрущу тихонько под гармошку…
Ночь темна, как будто собрала
звёзды Матерь Божия в ладошку,
точно крошки хлеба со стола…
***
Детский дом вечереющим солнцем
расцвечен,
в мастерской для хозяйственных дел
ребятня
льёт умело и споро окопные свечи
на исходе обычного школьного дня –
с верой в то, что помогут вернуться
живыми
всем – конечно, с победой! –
жестянки-светцы…
А за тысячи вёрст согреваются ими
никому из ребят не чужие отцы…
***
Хрипят грачи порывам ветра в тон…
Всему свой срок, всему свои масштабы:
Пришла пора изведать счастье в том,
к чему привык за много лет – хотя бы
в том, что площадка детская видна
из двух моих и всех соседних окон,
что к нам не забредала ни одна
шишига злая – даже ненароком;
в том, что я знаю каждый буерак
любой повёртки, в том числе собачьей,
что сердце бьётся вроде бы не так,
как муха между рамами, а зряче.
***
Кто говорит: «Районный колорит», –
тот ни о чём, дурашка, говорит.
Ну, вот и я почти не говорю
о том, как, тучи сталкивая лбами,
полощет ветер сонную зарю,
зевая над околком и домами;
как присоснился радостный снегирь,
а под сосной, души в себе не чая,
сосед-спортсмен играет парой гирь –
легко, но снегиря не замечая;
о том, как Свет – среди людей – возник
по Божьей воле, что ни говорите
о чудесах… Ну кто сейчас из них –
людей – заговорит о «колорите»?..
Хотя с утра, быть может, на волне
весенних чувств (настала, мол, житуха)
мычала колоритная вполне,
гуляющая в рощице Пеструха.
***
Засыпáл бы понемногу –
ночь для отдыха дана,
но у нас – через дорогу –
есть… нездешние дома.
Вот и нынче там, в хоромах,
зычно ухает салют…
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?..
***
Нас не видно за стенáми,
Каково мы здесь живём…
Из «Сибирской тетради»
Ф.М. Достоевского
Встречаю ночь, сухарик в чай макая;
тарелка с гречей опустошена.
Откуда нынче в доме вот такая –
немотная совсем уж – тишина?
Ну а когда начать беседу не с кем,
легко сердцебиение принять
за те слова, что Фёдор Достоевский
занёс в свою «Сибирскую тетрадь»:
хотя в посёлке трудно с чудесами,
хотя всего негусто с малых дён,
конечно, «Бог, отец небесный, с нами»,
конечно, «мы и здесь не пропадём».
***
Люблю и, что трудней понять, любим –
и по сей день завидуют пижоны,
мол, дядька, надо быть, простолюдин,
каких полно, а взял царевну в жёны.
Ну, что сказать?.. Черёмуха цвела,
ну а сирень помалу отцветала…
Я до сих пор не знаю, чья стрела
в болотце поселковое упала…
СЕМЕЙНОЕ
Тихой песней душу отведу –
под гармонь… Булга и кривотолки
чаще там, в шумливом городý,
а не в нашем – Солнечном – посёлке:
заманухам противостоя,
здесь живут несладко, но в охотку…
На вечерю жёнушка моя
варит витаминную похлёбку.
Я не верю в то, что сельдерей
на мои подействует болячки,
что моложе стану и бодрей
чемпиона местной водокачки,
но – не налюбуюсь на жену!
Замять заоконная тишает…
Без любимой – дня не проживу!
Ну, а сельдерей – не помешает…
***
В небе, во сне ли, вчера или ныне –
Ваню увидел, а с ним –
бабушка: встретились души родные –
мама, единственный сын…
Месяц за месяцем – время поминок,
то, что ничем не избыть…
Снова забыл у порога с ботинок
супесь погостную сбить…
***
По-над рощицей тихой – рассвета
полоска…
И печально, и радостно сердцу, зане
долговечный барак на окраине Омска
в ранний час, будто к старости,
вспомнился мне.
Прорастают, как зёрна, давнишние годы
из былого, которому имя – судьба.
За бараком – вскопали гуртом огороды,
до краёв продышались уже погреба.
Путь-дорога влечётся к небесному крову.
Слава Богу, что память – в попутье
со мной,
что родился в бараке, в котором корову –
на четыре семьи – называли Весной.
***
В глухих потёмках бродит утро волглое,
ни одного злодея нет окрест…
Жизнь впереди – ещё, возможно, долгая.
Такая, что едва ли надоест.
Вот насушу сухариков, надёжную
обувку на несуетном ходу
приобрету и жизнь начну дорожную
у Матушки-Природы на виду.
…Живу молитвой – солнечной, латающей
сегодняшние пасмурные дни,
своим трудом…
Куда мне дальше кладбища –
извечного – с могилками родни…
***
…кнута не видишь, такая потьма
Н.В. Гоголь. Мёртвые души
Есть места, где мне и ночью рады,
где я сам к диковинам не глух.
Замарайка. Слушаю рулады,
днём не склонных к пению лягух.
Надо мной немотно дремлет космос –
не идёт ни с кем на разговор.
Млечный Путь в потьму врастает косо,
как ближайший к берегу забор.
Не с его ли – космоса – подачи
неумолчно сердце ладят мне –
в поздний час – рулады лягушачьи
в нашей, тиной пахнущей, потьме?..
***
Подкреплюсь пустыми щами
(вот – капуста, вот – Иртыш).
То ли дождик обещали,
то ли к пенсии барыш.
Ноют кости к непогоде…
В тучах – небушко, а тут –
во саду ли, в огороде –
кабачки уже цветут.
Как живу? – Да понемножку –
слава Богу, что не вспять…
Правда, нет ли, что картошку
лучше вилами копать?..
***
Провыл барбос, не зная толком,
о чём, и снова – тишина…
Взошла над Солнечным посёлком
на свет не жадная луна.
От суетох живём далече –
почти что в городе, но там,
где местным стать намного легче,
где честно платят по счетам,
где ни в уме, ни на бумаге
не подбивают барыши,
где… сострадание к бродяге
равно бессмертию души.
Невесомой прожилкой застыл со вчера
окоёма осеннего прочерк…
На войну провожали Смирнова Петра –
пели песню про синий платочек.
Мало-мало мешал мне в груди топоток,
и гармонь – износилась немало.
Молодая жена теребила платок,
молча плакала Петина мама.
Мы не ладили с ним, шалопутным, допрежь –
он мне рэпом выматывал душу,
а вчера – обращался почтительно: «Врежь,
дядя Юра, – сыграй про Катюшу!»
Холод сковывал грузные тучи внахлёст…
Оттого ль, что мы пели сердечно,
засияли – к полуночи – яблоки звёзд
над посёлком? И груши, конечно.
Разом сил не напрясть на любую напасть,
но, даст Бог, одолеем и эту…
…И честила родня двоедушную власть,
и пила – за Петра и Победу.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
Сегодня враз – на утренней заре,
плечом к плечу, ну и хмельные малость –
так мужики запели во дворе,
что в нашем доме спящих не осталось.
Кто кофе пьёт, а кто – дымит в окно,
кто ест, а кто – изжогу мучит содой:
дела такие – разные – давно
мы называем внутренней свободой.
Вот-вот потянет ситничком с небес,
а здесь, в беседке, родственно горланя,
притайки размотав на чимергес,
вот-вот взовьются соколы орлами!
Я знаю всех поющих – как родных, –
по голосам их различаю даже…
И в том кругу молчал один из них –
соседский сын в армейском камуфляже
(впервые за полгода – налегке),
остатним утром ведренного мая
в тяжёлом, обожжённом кулаке
ромашку незатейную сжимая.
***
Снег в кустах просветы конопатит…
Продышаться выйду – и замру:
санки незатейливые катит
Лена из десятой по двору.
Двор как двор – не первый, не последний
незабытый Богом уголок.
В санках – улыбается трёхлетний
поселковый житель-ангелок.
Толкотня на горке и потеха –
озорно проказит ребятня!..
…Сердце раскаляется от эха
с дальне-дальней линии огня.
Чем живём, родные, тем и с вами;
не поврозь к весеннему теплу
выйдем! – Под одними небесами
любим – и на фронте, и в тылу!
Снег в кустах просветы конопатит…
Новый день – житейская глава…
Санки незатейливые катит
двадцатитрёхлетняя вдова.
***
Кроткой одышкой по ближним дворам шелещу;
нынешний день – утешительным светом изряден.
Мало-помалу консервные банки ищу:
Господи, дай мне побольше здоровьишка на день!
Всякая тропка и в снежную слякоть видна,
мир поселковый – довеку моя «неотложка».
Вечером станет окопной свечой не одна
банка, хотя бы – такая вот, из-под горошка.
Не раздражает блажливых ворон толковня,
точно вживаюсь в основы планиды бродячей.
…Благостным взглядом окинет собака меня,
будто бы спросит: «Чего тебе надобно, старче?»
Собраны банки, в посёлке стемнело, уже
надобно с холода взглядом любимой согреться…
Надобно, чтобы не гасла свеча в блиндаже –
часть моего не остывшего с возрастом сердца.
***
Водицей мутной полнится овраг…
Когда-то здесь, о чём не помнят сами,
чужие люди вдалбливали сваи
под не пойми какой универмаг.
Застыло небо цвета суровья…
Пойду, спрошу у дворника: не вы ли,
товарищ, разрешение на вылет
даёте птицам – в тёплые края?
Ответит мне осанистый Нияз,
что эти птицы – нашенские, то бишь
их даже холодами не озлобишь,
а холода – терпимые у нас.
***
Мороз лютует… Видимо, не в теме
людских забот с темна и до темна.
Зимую тем, что Бог послал, и с теми,
кто дорог мне в любые времена –
кто жизнь ведёт открытую, земную,
в том смысле, что без фиги за спиной:
я с ними и не то перезимую,
ну и они, конечно же, со мной.
Зимует стойко мой навечный город…
Вот разгребу посконных дум завал
и повесную – с теми, кто мне дорог,
и с теми, кто со мной не зимовал.
***
…и здесь никто не помнит зла,
и верят в то, что власть – от Бога.
Но что в село, что из села –
вконец «убитая» дорога.
К селу бюджет районный крут:
необходим – иначе крышка! –
ремонт, но денег не дают,
поскольку нет в «кубышке» лишка,
долгов – немеряный запас…
Сказал отец Макарий: «Днями –
дадут. Но можно и сейчас
ходить Господними путями».
***
Ничего от сердца не отрину,
никого уже не разлюблю…
Догола, до ягоды – рябину
птицы доклевали к февралю.
Погрущу тихонько под гармошку…
Ночь темна, как будто собрала
звёзды Матерь Божия в ладошку,
точно крошки хлеба со стола…
***
Детский дом вечереющим солнцем
расцвечен,
в мастерской для хозяйственных дел
ребятня
льёт умело и споро окопные свечи
на исходе обычного школьного дня –
с верой в то, что помогут вернуться
живыми
всем – конечно, с победой! –
жестянки-светцы…
А за тысячи вёрст согреваются ими
никому из ребят не чужие отцы…
***
Хрипят грачи порывам ветра в тон…
Всему свой срок, всему свои масштабы:
Пришла пора изведать счастье в том,
к чему привык за много лет – хотя бы
в том, что площадка детская видна
из двух моих и всех соседних окон,
что к нам не забредала ни одна
шишига злая – даже ненароком;
в том, что я знаю каждый буерак
любой повёртки, в том числе собачьей,
что сердце бьётся вроде бы не так,
как муха между рамами, а зряче.
***
Кто говорит: «Районный колорит», –
тот ни о чём, дурашка, говорит.
Ну, вот и я почти не говорю
о том, как, тучи сталкивая лбами,
полощет ветер сонную зарю,
зевая над околком и домами;
как присоснился радостный снегирь,
а под сосной, души в себе не чая,
сосед-спортсмен играет парой гирь –
легко, но снегиря не замечая;
о том, как Свет – среди людей – возник
по Божьей воле, что ни говорите
о чудесах… Ну кто сейчас из них –
людей – заговорит о «колорите»?..
Хотя с утра, быть может, на волне
весенних чувств (настала, мол, житуха)
мычала колоритная вполне,
гуляющая в рощице Пеструха.
***
Засыпáл бы понемногу –
ночь для отдыха дана,
но у нас – через дорогу –
есть… нездешние дома.
Вот и нынче там, в хоромах,
зычно ухает салют…
Домового ли хоронят,
Ведьму ль замуж выдают?..
***
Нас не видно за стенáми,
Каково мы здесь живём…
Из «Сибирской тетради»
Ф.М. Достоевского
Встречаю ночь, сухарик в чай макая;
тарелка с гречей опустошена.
Откуда нынче в доме вот такая –
немотная совсем уж – тишина?
Ну а когда начать беседу не с кем,
легко сердцебиение принять
за те слова, что Фёдор Достоевский
занёс в свою «Сибирскую тетрадь»:
хотя в посёлке трудно с чудесами,
хотя всего негусто с малых дён,
конечно, «Бог, отец небесный, с нами»,
конечно, «мы и здесь не пропадём».
***
Люблю и, что трудней понять, любим –
и по сей день завидуют пижоны,
мол, дядька, надо быть, простолюдин,
каких полно, а взял царевну в жёны.
Ну, что сказать?.. Черёмуха цвела,
ну а сирень помалу отцветала…
Я до сих пор не знаю, чья стрела
в болотце поселковое упала…
СЕМЕЙНОЕ
Тихой песней душу отведу –
под гармонь… Булга и кривотолки
чаще там, в шумливом городý,
а не в нашем – Солнечном – посёлке:
заманухам противостоя,
здесь живут несладко, но в охотку…
На вечерю жёнушка моя
варит витаминную похлёбку.
Я не верю в то, что сельдерей
на мои подействует болячки,
что моложе стану и бодрей
чемпиона местной водокачки,
но – не налюбуюсь на жену!
Замять заоконная тишает…
Без любимой – дня не проживу!
Ну, а сельдерей – не помешает…
***
В небе, во сне ли, вчера или ныне –
Ваню увидел, а с ним –
бабушка: встретились души родные –
мама, единственный сын…
Месяц за месяцем – время поминок,
то, что ничем не избыть…
Снова забыл у порога с ботинок
супесь погостную сбить…
***
По-над рощицей тихой – рассвета
полоска…
И печально, и радостно сердцу, зане
долговечный барак на окраине Омска
в ранний час, будто к старости,
вспомнился мне.
Прорастают, как зёрна, давнишние годы
из былого, которому имя – судьба.
За бараком – вскопали гуртом огороды,
до краёв продышались уже погреба.
Путь-дорога влечётся к небесному крову.
Слава Богу, что память – в попутье
со мной,
что родился в бараке, в котором корову –
на четыре семьи – называли Весной.
***
В глухих потёмках бродит утро волглое,
ни одного злодея нет окрест…
Жизнь впереди – ещё, возможно, долгая.
Такая, что едва ли надоест.
Вот насушу сухариков, надёжную
обувку на несуетном ходу
приобрету и жизнь начну дорожную
у Матушки-Природы на виду.
…Живу молитвой – солнечной, латающей
сегодняшние пасмурные дни,
своим трудом…
Куда мне дальше кладбища –
извечного – с могилками родни…
***
…кнута не видишь, такая потьма
Н.В. Гоголь. Мёртвые души
Есть места, где мне и ночью рады,
где я сам к диковинам не глух.
Замарайка. Слушаю рулады,
днём не склонных к пению лягух.
Надо мной немотно дремлет космос –
не идёт ни с кем на разговор.
Млечный Путь в потьму врастает косо,
как ближайший к берегу забор.
Не с его ли – космоса – подачи
неумолчно сердце ладят мне –
в поздний час – рулады лягушачьи
в нашей, тиной пахнущей, потьме?..
***
Подкреплюсь пустыми щами
(вот – капуста, вот – Иртыш).
То ли дождик обещали,
то ли к пенсии барыш.
Ноют кости к непогоде…
В тучах – небушко, а тут –
во саду ли, в огороде –
кабачки уже цветут.
Как живу? – Да понемножку –
слава Богу, что не вспять…
Правда, нет ли, что картошку
лучше вилами копать?..
***
Провыл барбос, не зная толком,
о чём, и снова – тишина…
Взошла над Солнечным посёлком
на свет не жадная луна.
От суетох живём далече –
почти что в городе, но там,
где местным стать намного легче,
где честно платят по счетам,
где ни в уме, ни на бумаге
не подбивают барыши,
где… сострадание к бродяге
равно бессмертию души.