В спальню гость только заглянул. Там, кроме широченной кровати и двух тумбочек, ничего примечательного не было. Почивалов в хлопающих тапках проследовал в большую комнату. Здесь по сравнению со скупо обставленной спальней было, наоборот, множество разных предметов. Но лица мужского пола, если они тут и появлялись, никаких заметных следов после себя не оставили. Комната строго соответствовала вкусу хозяйки. Из горшочков вылезала нежно-кудрявая зелень, а в двух деревянных кадушках росли чуть ли не пальмы. Кроме избыточной зелени на узких полочках и в стеклянном шкафу теснилась россыпь мелкой и, на придирчивый взгляд Андрея Васильевича, необязательной чепухи: ракушки, кораллы, брелки, статуэтки. Среди всего этого внезапно обнаружилось и нечто знакомое: фарфоровый матросик в бескозырке, подбоченясь, присел на правую ногу, а левую откинул в сторону – должно быть, отплясывал яблочко. Эту вещицу, отправляясь однажды в море, Почивалов купил для жены. Мол, не забывай. В маленьких рамках на стенах висели фотографии: хозяйка на лыжах, хозяйка с подругами, хозяйка с подругами у костра, Васька в костюме и при галстуке на фоне матовой ширмы. Из мебели присутствовало кресло и угловой компьютерный столик: его занимал громоздкий монитор. У стен стояли два небольших диванчика. На одном, напротив телевизора, сразу же устроился Васька. Комната выглядела уютной и чистенькой и Андрею Васильевичу понравилась. Туалет и ванная, куда затем устремился гость, сверкали светло-голубым кафелем.
После туалета и ванной Почивалов полез на кухню.
– Не мешай, сама справлюсь, – сказала опоясанная фартуком Людмила. – Иди воздухом подыши.
– Если чего-нибудь нарезать-покрошить – я в этом большой специалист.
– Иди, иди.
Андрей Васильевич отправился на лоджию. Она была просторной и застекленной. Внизу лежал Владивосток. Ночь уже пала на город. Он, в веселеньком сиянии огненных точек, сделался совсем неузнаваем. Вдали, по спине нового моста, светлячками сновали машины. Над сопкой справа кучковались кривобокие звезды, подмигивали, переливались. А за сопкой, с той стороны, куда взгляд не проникал, их было, наверно, еще больше.
– Почивалов, к столу! – донеслось давно забытое.
Низенький столик со стеклянной столешницей хозяйка накрыла в комнате. К мясу, сыру, овощам и фруктам была подана чача и какой-то виноградный сорокаградусный напиток, по вкусу, как она объяснила, напоминающий коньяк.
– Это откуда ж такая экзотика? – приятно изумился гость.
– Знакомый привез. Был в Грузии и привез. Там, рассказывает, столько винограда! Придешь на рынок, а на прилавках, куда ни глянь, виноград. И черный, и зеленый. Грузины не успевают его съедать! А когда забродит, превращают вот в это.
– За виноградную Грузию мы еще выпьем. А пока – за праздник! За хозяйку! И за то, что вы оба хорошо встречаете гостя!
– Я не буду, – неожиданно объявила бывшая супруга. – Мне нельзя.
Тут же выяснилось, что хозяйка не совсем здорова. Что в данный момент она находится на излечении в больнице, но ее оттуда выпускают. Что в больницу она попала с почками: в них завелись камешки.
– Предлагают операцию, но я пока не решаюсь. А от спиртного, предупредили, надо категорически отказаться.
– А почему мне не сказала?! – закричал Васька.
Андрей Васильевич покачал головой:
– И на что только наши пятидесятилетние организмы не идут, чтобы воспрепятствовать выпивке!
Тост пришлось слегка подправить, добавив в него «за здоровье».
– Расскажи: как вы там, в Сибири, живете? Как с работой у вас? – полюбопытствовала первая жена, когда гости, попробовав закуски, слегка утолили голод.
– Нормально живем. А вот с работой сложно. – Благодушный Андрей Васильевич отложил вилку в сторону. – Шахты закрыли все до единой. Зато строим сразу три нефтеперерабатывающих завода.
– Погоди, когда мы ездили к твоим родителям, сразу после свадьбы, там никакой нефти не было! Уголь – да, был, а нефти – нет, не было.
– Ну, вспомнила времена!
– Так что, под шахтами нефть оказалась?
– Нет, под шахты еще не добрались. Пока черпаем из трубы. Трубу из Томской области мимо нас проложили. Разве можем мы таким случаем не воспользоваться? На самом большом заводе скоро начнем перерабатывать шесть миллионов тонн сырой нефти.
– Так много? – сказал технически подкованный Васька. – Это ж обалдеть!
– А как ты думал? Перерабатывать так перерабатывать! Мы если за что беремся, то с размахом. – Андрей Васильевич откинулся на спинку дивана. – Площади заняты огромные! К заводам прокинули железнодорожные ветки. К началу лета на «Северном Кузбассе» начнем строительство очередной установки. Это еще плюс два миллиона тонн. Сейчас проект проходит экспертизу. Пока монтируем продуктопровод. А через четыре года будет готова установка каталитического крекинга. Крекинг – это, ну, когда нефть при высокой температуре расщепляют на продукты меньшей молекулярной массы. Как-то так. Крекинг – это вещь! И конечно, впереди производство мазута, дизельного топлива и бензина марок АИ-95 и АИ-98, они будут соответствовать стандартам «Евро-5».
Васька внимательно смотрел на отца.
Ободренный его взглядом, гость продолжал:
– К 2020 году предприятие должно выйти на показатель глубины переработки нефти 95 процентов. А в целом по России эта цифра колеблется в пределах 65–68 процентов. С помощью новейших технологий мы наконец-то достигнем совершенно другого уровня. Наши стандарты, это я вам точно говорю, намного выше.
– Отец, откуда ты все знаешь?
– А почему мне не знать? – довольный эффектом, разулыбался Андрей Васильевич. – Племянник Валерка на «Северном Кузбассе» работает. Все сведения из первых рук.
– А кем он там?
– Сварщиком.
– Понятно, – сказал Васька и потерял к заводам всякий интерес.
– Ну ладно, заводы заводами, а как здоровье? И вообще? – продолжала допытываться первая жена.
– Здоровье? А что ему сделается? Лет на сорок еще должно хватить.
Дальше начались воспоминания.
– Не забыла, как мы познакомились? – первым заговорил гость. – Осенью ведь это было?
– В начале ноября, – уточнила бывшая супруга. – Я только на первый курс поступила.
– Да, а мы учились на предпоследнем. Праздничные дни, вся общага гуляла. Я и Костя Дрозд выпивали на четвертом этаже у гидрологов, а затем отправились на шестой – к Вадимушке и Кулиничу. А вы, мелочь пузатая, пировали своей компанией. Сразу за лестницей, первая дверь налево.
– Не мелочь. Все в нашей компании после рабфака были.
– Какая разница? И этот ваш, дылда тощая – как его?
– Сережа Калачев.
– Во-во, он, уже пьяненький, прислонился к стене в коридоре. А ноги длинные – весь проход перегородил. Я-то перепрыгнул, а Костя, он шел следом, зацепился. Дохожу до комнаты Вадимушки, а Кости нет. Смотрю, он с вашим дылдой разбирается. Я – назад. Шум, гам, народ из комнаты выскочил. Костя на вашего жирафа с кулаками лезет. И тут ты говоришь: ребята, давайте к нам, посидим, выпьем, у нас музыка есть. И я сразу тебя заприметил. Ты за столом напротив оказалась, аккуратненькая такая.
– Мы недолго сидели.
– Конечно, недолго! Я предложил: пойдем на улицу погуляем. И ты согласилась.
– Куда деваться? Слишком шумно ты себя вел, я боялась, как бы снова драку не затеял.
– Ничего не шумно, я галантно себя вел. Руку тебе поцеловал. Два раза! А вышли из общежития – тут мужичок и две дамы навстречу подвернулись. И я остановил мужичка и заявил, что вот эта девчонка – она будет моей женой и родит мне сперва сына, а потом дочку. И мужичок вытаращил глаза, а потом заспорил, что сначала надо дочку, а потом сына. А ты и те две дамы стояли обалдевшие.
– Я ж говорю: дурной еще в молодости был!
Напиток из грузинского винограда вовсю распоясался в почиваловской голове.
– Помнишь, как целовались на первом этаже в конце темного коридора?
– Ты морковочки, морковочки себе подложи!
– А комендантша, Галина Иосифовна, говорила: ох, смотрите, поцелуями дело не кончится!
– Почивалов! – грозно оборвала его первая жена.
Васька, задрав голову, изучал потолок. Чай был уже ни к чему, но из уважения к хозяйке гость отказываться не стал.
– Попробуй варенье – тоже из Грузии.
– Попробую.
Он ложечкой прихватывал диковинное варенье из грецких орехов. Разваренная скорлупа была мягкой. Условились на следующий день съездить на могилу к теще – Людмилиной матери. У порога церемонно прощались.
Прогулка по ночному городу освежила. Захмелевший Васька затянул что-то унылое, водительское: «Гори-ит полночная звезда в ничто, в никак и в никуда-а...» Он мотал головой, и борода его то вздымалась вверх, то падала на грудь. По лицу старшего Почивалова все еще блуждала улыбка.
Затем сынок спросил:
– Ты зачем про нефтяные заводы рассказывал?
– Не знаю, – сам поразился Андрей Васильевич. – Надо ж было о чем-то говорить.
– Тоже мне, специалист-нефтепереработчик!
Коридор освещали две тусклые лампочки – в начале и в конце, хотя черные патроны для них висели под потолком по всей длине, в том числе и напротив Васькиной двери. Васька долго шарил ключом, норовя попасть в замочную скважину. Было тихо.
Мимо неуверенно пробиралась во мраке девица в халате.
– Хоть бы лампочку догадался повесить! – раздраженно заворчала она.
– Девушка, с праздником вас! – благодушный Андрей Васильевич хотел, чтобы сегодня все вокруг были добрыми. – Не сердитесь. Это я выкрутил. Мы сейчас посетили такое место, где никогда не бывает света. Пришлось захватить лампочку с собой. Другой мы не нашли.
– Еще один сумасшедший!
Когда оказались в квартире, Васька недовольно буркнул:
– Что за ерунду ты наплел ей про лампочку?
– А что, нельзя?
– Нельзя! В этом случае мог бы и помолчать.
– Ни за что! Я молчать никогда не буду! Ни при каких обстоятельствах! С людьми следует говорить постоянно, тогда они добрее становятся.
Васька удивленно посмотрел на отца, но обошелся без комментария.
Пора было готовиться ко сну, но спать старшему Почивалову не хотелось. Да и младший устроился за компьютером, взялся искать новости с Украины.
– Чем ты вообще занимаешься? – Андрей Васильевич лежал на диване и говорил в сутулую спину сына. – У тебя дело какое-нибудь есть?
– Какое дело тебя интересует?
– Любое. Любое дело. Которое требует от тебя усилий.
Васька поднялся, шагнул к окну, отдернул штору и указал ладонью:
– Вот!
На подоконнике стоял горшок. Из него на высоту до полуметра прямо из воды торчали пять или шесть стеблей с узкими длинными листьями. Андрей Васильевич покинул диван и встал рядом.
– Что это?
– Циперус.
– Для чего он?
– Относится к семейству осоковых.
– С ума сойти! И что дальше?
– Увлажняет воздух.
– Во как. А ты здесь при чем?
– Я за ним ухаживаю.
Андрей Васильевич понимающе кивнул:
– В молодости я тоже выращивал исключительно циперусы. Как начнешь перебирать – чем бы этаким заняться? – так сразу за циперусы. Ты как за ним ухаживаешь? Я читал ему на ночь сказки, готовил молочные смеси. А еще пеленки за ним стирал.
– Прекрати свои шуточки! – взвился Васька. – Что за манера ерничать? Не думай, что ухаживать – это просто. За ним следить надо! Однажды я забыл добавить воды и мой циперус чуть не погиб.
Отец вздохнул:
– Так-то оно так. Но если б ты выращивал кроликов, тогда хотя бы котлеты в холодильнике не переводились!
Васька надулся и не разговаривал весь остаток вечера.
4. Город у моря
Гость проснулся, когда серенький рассвет заползал потихоньку в комнату, освещая не бог весть какую холостяцкую обстановку. Состояние после вчерашнего было сносным. Васька посапывал на раскладушке. Андрей Васильевич стал разглядывать потолок, а заодно размышлять.
Мысли в голову приходили самые обыкновенные. Вот он и добрался до Владивостока. Никогда раньше не обращавший внимания на возраст, сейчас он ощутил, что двадцать четыре года его отсутствия в карман не спрячешь. Было немного не по себе, что этот бородатый дядька – его сын и что этот дядька называет Андрея Васильевича отцом и выращивает в горшке какую-то дурацкую траву, что для всякого нормального мужика является делом несерьезным. Еще подумалось, что они с сыном, пожалуй, не очень-то и близки. Их мало что роднит.
В прошлом когда-то, когда они жили вместе, Почивалова тревожили Васькины простуды и аллергии. Когда у ребенка подскакивала температура, ночами порой приходилось не спать. Тогда да, Андрей Васильевич чувствовал кровную связь с маленьким человечком. Да и детские проказы были перед глазами. А что-нибудь вытворить Васька был мастер! Однажды открыл кухонный стол, достал бутылку растительного масла, вылил на пол и уселся задницей в лужу. Год ему был. Потом конфеты везде находил. Людмила кричала: прячь не прячь – бесполезно... А теперь? Чем живет этот непонятный для него бородач? В тридцать лет без работы – конечно, оболтус. Людмила сказала: надо что-то предпринимать, надо как-то воспитывать. А как воспитывать тридцатилетнего дядю? С этакой бородищей? Если опять же вспомнить жизнь в семье, так из него и тогда педагога не получалось: жалел, наказывать не мог. Людмила часто выговаривала: ты не умеешь быть строгим! И Андрей Васильевич решил: он пока поживет здесь, а Васька, может, как-нибудь сам воспитается.
Бока на жесткой подстилке онемели, и он заворочался. Странно было ему оказаться в гостях: давненько Почивалов не покидал родных стен... Но, здраво рассудив, он решил, что, в общем-то, и ничего странного, не так уж это существенно – дома или в гостях, тем более если хорошо принимают. Вот только разница во времени пока чувствуется, но это быстро пройдет.
Вставать не хотелось. Почивалов угрелся под одеялом, и мысли опять заскользили в прошлое. Он ушел из семьи, когда Ваське было четыре года, но связи с сыном не прерывал. Первая женушка хоть и ворчала, но не препятствовала. Как-то в мае, Васька тогда заканчивал первый класс, он явился забирать ребенка из школы. Это было незадолго до его отъезда в Асинск. После уроков сразу семь или восемь ребятишек шумно облепили Почивалова. Одна девчушка, кореяночка, заглядывала в глаза и ластилась к нему. Андрей Васильевич знал, что почти половина детишек в классе растет в неполных семьях. А Васька взревновал. «Это мой папа!» – сердито кричал он, отталкивая кореяночку... Сейчас уже так не крикнет.
Васька сопел и не собирался просыпаться.
Новая мысль пришла к Андрею Васильевичу: а не поискать ли в городе бывших однокашников? Но от нее он быстро отказался. Вспомнил, какой мгновенный и сильный приступ разочарования испытал, когда увидел перед собою первую жену. Нет уж, одного такого потрясения достаточно. Пусть и Артем, и Вадимушка, да и все остальные в памяти живут молодыми, веселыми, а не лысыми и седыми.
Однако вот и Васька зашевелился.
Поднялись, сели завтракать.
– Скажи, а девушка у тебя есть? – спросил отец. – Подружка или как это теперь называется?
– Предположим, была, – коротко ответил отпрыск.
– Что значит – была? Поссорились, что ли?
– То и значит. С девушками всегда так: то они есть, то их нет.
– У человека должна быть девушка. Как без нее? Это – непременное условие! А если девушки нет – значит, что-то в организме неладно. В таком случае надо идти к врачу, надо бить тревогу! Ты обратил внимание, как вчера с тобой заговорила соседка? По-моему, у нее имеются подозрения.
– Отец, ты только не чуди. Я сам знаю, что мне делать. Не следует обращать внимания на идиотку. Она еще два года назад выжила из ума.
– А как ее зовут?
– Раиса. И потом, у нее никаких достоинств. Даже груди дряблые.
– Пусть так, но у идиоток особый нюх. Взять твою маму: она святая женщина, но...
– Девушки – они, как правило, примитивные. Я сто раз убедился. В редких случаях – помогают, иногда – не мешают, а в основном – тянут вниз. У них желания сиюминутны.
– Во как! Они внизу, а ты, выходит, поднялся над суетой и – паришь? Крылья раскинул и паришь?
– Парю, куда деваться.
– И как ощущения? Ничего под крыльями не подмерзает? А то ведь на высоте температура минусовая.
Васька сжал губы так, что они потерялись в бороде.
– Не бойся, не подмерзнет.
– Знаешь, в чем смысл счастья? Раньше на открытках писали: люби меня, как я тебя. Вот! Если это есть, больше ничего не нужно.
– Хватит меня учить! Ты мне другое скажи: почему вы с матерью разбежались? Я вчера поглядел – вы оба абсолютно одинаковые. Объясни, а?
– Я и сам не пойму.
– Что, отношения сильно запутали?
– Выходит, так.
– Не желаешь говорить – не надо, но давай условимся: тему о девушках закроем раз и навсегда. Чтобы больше к ней не возвращаться. А то уже начинаешь... Оставь свои дурацкие намерения!
– Даже самый безупречный человек может иметь иногда дурацкие намерения.
– И еще. Я никому ничего не должен. Ясно?
– Ясно.
Людмила заехала в десятом часу. Когда отец с сыном спустились, японский джип молочного цвета поджидал у подъезда. Маленький снаружи, внутри он оказался вместительным и уютным.
– Красивая штучка! – одобрил гость.
Выехали на проспект Столетия Владивостока. Автомобили катили в таком густом потоке, что едва не терлись друг о друга боковыми дверцами.
– А я машиной не обзавелся. – Андрей Васильевич с переднего кресла благосклонно поглядывал по сторонам. – Теперь уж и ни к чему. И потом, вертеть баранку – это не по мне. Лучше ходить ногами.
– Из-за таких, как ты, – сказала Людмила, – бабам и приходится садиться за руль. Вы и ногами скоро прекратите шевелить – из-за лени.
– Нет, ногами шевелить не прекратим, никак нельзя без шевеления, – вздохнул Андрей Васильевич. И добавил: – Все, что шевелится, пусть шевелится.
– Почивалов!
Дорога до кладбища заняла с полчаса – по владивостокским меркам совсем немного. Могила бывшей тещи находилась на холме и не в гуще массива, а на краю. За могилой, в нескольких метрах, обрыв. Васька глядел с обрыва, покусывал сухую травинку.
Андрей Васильевич прилично постоял напротив памятника. Узкое, вытянутое лицо тещи на полированном граните выражало недовольство. Сложные отношения были у тещи с зятем. Ну, да у кого они складываются простые? Таких людей Почивалов не знал. Простых отношений с тещами не бывает ни у кого.
– Мама, мама, если б ты видела, кого я к тебе привезла, – говорила первая жена, обращаясь к каменной глыбе. – Но я его сейчас увезу.
Людмила объявила, что место рядом с матерью – для нее.
– А что, есть еще претенденты?
– Почивалов! Ты лучше мусор помоги собрать.
Снега и тут не было. Вокруг лежала сухая мерзлая земля. Прибрались в пять минут – сгребли прошлогодние листья и принесенные ветром конфетные бумажки.
Затем отправились вокруг залива. Новенькая гладкая дорога – ни ямки, ни трещинки – стелилась под колеса. Почивалов вглядывался в окрестности, голова его беспрестанно крутилась.
– Здесь дачный поселок, а с той стороны еще один, – поясняла бывшая жена. – Там мой участок и участок Шубиных, у нас они рядом. Но мы туда не поедем.
– Понятно.
– А это сверток на Смоляниново.
– На Смоляниново – дальше, – поправил Васька. – Там другой сверток.
– Вот как раз по этой дороге можно доехать до Смолянинова.
– Да что ты говоришь! По ней сроду туда не попадешь!
– Вот по ней и попаду.
– Даже через тысячу километров там не будет никакого Смолянинова!
– Вася, когда не знаешь, лучше помолчать.
– Я не знаю?
– Да, ты!
– Это ты ничего не знаешь, а берешься рассуждать!
– Послушайте, вы, двое сумасшедших, – сказал Почивалов. – Мне плевать, куда ведет эта дорога. Но если она вызывает такой жгучий интерес, давайте развернемся и поедем по ней. И мы увидим, будет там Смоляниново или не будет.
Васька на заднем сиденье обиженно затих.
Искривленный лес (Андрей Васильевич профессионально определил: для распиловки такой не годится), тянувшийся вдоль обочин, выглядел как каменные надгробья неживым деревьям. Словно настоящие деревья все до единого гнили в этот момент в земле.
Притормозили, чтобы сфотографироваться. Справа внизу до другого берега – он темнел вдали тонкой полоской – простиралось огромное ледяное пространство залива. После того как запечатлелись, Васька, прыгая по каменистым уступам и взмахивая руками, начал спускаться на лед.
– Как вырос, – сказал отец. – Жаль, я его не воспитывал.
– Сам виноват!
– Почему – я?
– А то нет?
– Разумеется, нет.
– Ага. Скажи еще, что я всему причиной! Ты вспомни: стоило мне отвернуться, а тебе увидеть смазливую рожицу – глаза становились как у блудливого пса.
– Не было такого.
– Было!
– Ты все неправильно понимала. Я восхищался красотой. Я отдавал должное природе, изваявшей чудо. Бескорыстно.
– Да, сколько раз – о боже, сколько раз! – я это бескорыстие видела на твоей морде. Навосхищавшись, ты забывал стирать с нее помаду.
– Когда это? – озадачился первый муж, одновременно удивляясь, что женская память способна хранить всякую ерунду.
– Всегда!
– Ты ничего не путаешь?
– У меня нет такой привычки – что-нибудь путать!
– Душа моя, я за тебя спокоен: твое богатое воображение за последние годы ничуть не ухудшилось!
– Почивалов, перестань городить чушь! Когда я узнала, что ты приобрел билет на самолет, я попала в больницу.
– Во как! Ты ж сама просила, чтобы я появился!
– Просила. Дура потому что.
– В том, что у тебя камни в почках, опять я виноват? Я их, что ли, туда подбросил?
– Почивалов, сил моих больше нет!
– Да, когда-то в постели ты говорила именно это.
– Почивалов, я сейчас разгоню машину и выброшу тебя на дорогу! И еще: ты при ребенке язык иногда придерживай.
Налетел ветер, заставил повернуться спиной к нему.
– Эй, вы! – закричал Васька снизу. – Сфотографируйте меня на льду!
Наконец погрузились в джип и поехали дальше. За время почиваловского отсутствия в городе и его окрестностях многое переделали. Наблюдательный Андрей Васильевич это уже отметил. Чтобы совсем озадачить сибирского гостя, над водами залива изваяли три моста. Город начал задумываться о себе как о столице. Пока – дальневосточной.
Промчались по одному из новых мостов, самому низкому и менее известному. Прокатились по восхитительно роскошной трассе, которая, обогнув Владивосток, вывела к другому, к знаменитейшему мосту на остров Русский. Сотни раз воспетый в новостях, он даже издали выглядел громадиной. Но до него не дотянули, свернули в районе бухты Тихой. Проехали по улице, где когда-то юная семья Почиваловых снимала свои первые квартиры и где выгуливали в коляске спеленутого Ваську. Бывший младенец в это время ворочался на заднем сиденье и недовольно бурчал.
Пассажиры были высажены в районе Луговой, после чего Людмила, помахав ручкой, отправилась в больницу на процедуры, а отец с сыном дождались автобуса и покатили к центру.
Во времена почиваловской юности Владивосток населяли залетные варяги. Разница между ними была незначительной: одни появились раньше, другие позже. Почивалов в первый свой дальневосточный год с удивлением обнаружил нескольких земляков из Асинска. Изредка, однако, попадались и те, кто родился здесь. Что было теперь, Андрей Васильевич не знал: жители попрятались в частных легковушках, а спрашивать на ходу, кто откуда прибыл, было затруднительно. Сам город подлежал неторопливому осмотру. Гость успел заметить: из построенного выделялось несколько зданий-громадин изрядной архитектурной фантазии. А еще на разных фасадах кололи глаза замысловатые штрихи восточных иероглифов. Ниже для непонятливых растолковывалось по-русски: «Японская кухня», «Китайский ресторан». Владивосток, догадался Андрей Васильевич, немножко натягивал на себя кимоно.
Отец с сыном выбрались из автобуса напротив центральной площади. С правой стороны от нее упиралось в небо здание приморской краевой администрации. Рабочий день еще продолжался, никто из чиновников не выскакивал на улицу, за белыми стенами краевой мозг продолжал вырабатывать краевые решения.
После туалета и ванной Почивалов полез на кухню.
– Не мешай, сама справлюсь, – сказала опоясанная фартуком Людмила. – Иди воздухом подыши.
– Если чего-нибудь нарезать-покрошить – я в этом большой специалист.
– Иди, иди.
Андрей Васильевич отправился на лоджию. Она была просторной и застекленной. Внизу лежал Владивосток. Ночь уже пала на город. Он, в веселеньком сиянии огненных точек, сделался совсем неузнаваем. Вдали, по спине нового моста, светлячками сновали машины. Над сопкой справа кучковались кривобокие звезды, подмигивали, переливались. А за сопкой, с той стороны, куда взгляд не проникал, их было, наверно, еще больше.
– Почивалов, к столу! – донеслось давно забытое.
Низенький столик со стеклянной столешницей хозяйка накрыла в комнате. К мясу, сыру, овощам и фруктам была подана чача и какой-то виноградный сорокаградусный напиток, по вкусу, как она объяснила, напоминающий коньяк.
– Это откуда ж такая экзотика? – приятно изумился гость.
– Знакомый привез. Был в Грузии и привез. Там, рассказывает, столько винограда! Придешь на рынок, а на прилавках, куда ни глянь, виноград. И черный, и зеленый. Грузины не успевают его съедать! А когда забродит, превращают вот в это.
– За виноградную Грузию мы еще выпьем. А пока – за праздник! За хозяйку! И за то, что вы оба хорошо встречаете гостя!
– Я не буду, – неожиданно объявила бывшая супруга. – Мне нельзя.
Тут же выяснилось, что хозяйка не совсем здорова. Что в данный момент она находится на излечении в больнице, но ее оттуда выпускают. Что в больницу она попала с почками: в них завелись камешки.
– Предлагают операцию, но я пока не решаюсь. А от спиртного, предупредили, надо категорически отказаться.
– А почему мне не сказала?! – закричал Васька.
Андрей Васильевич покачал головой:
– И на что только наши пятидесятилетние организмы не идут, чтобы воспрепятствовать выпивке!
Тост пришлось слегка подправить, добавив в него «за здоровье».
– Расскажи: как вы там, в Сибири, живете? Как с работой у вас? – полюбопытствовала первая жена, когда гости, попробовав закуски, слегка утолили голод.
– Нормально живем. А вот с работой сложно. – Благодушный Андрей Васильевич отложил вилку в сторону. – Шахты закрыли все до единой. Зато строим сразу три нефтеперерабатывающих завода.
– Погоди, когда мы ездили к твоим родителям, сразу после свадьбы, там никакой нефти не было! Уголь – да, был, а нефти – нет, не было.
– Ну, вспомнила времена!
– Так что, под шахтами нефть оказалась?
– Нет, под шахты еще не добрались. Пока черпаем из трубы. Трубу из Томской области мимо нас проложили. Разве можем мы таким случаем не воспользоваться? На самом большом заводе скоро начнем перерабатывать шесть миллионов тонн сырой нефти.
– Так много? – сказал технически подкованный Васька. – Это ж обалдеть!
– А как ты думал? Перерабатывать так перерабатывать! Мы если за что беремся, то с размахом. – Андрей Васильевич откинулся на спинку дивана. – Площади заняты огромные! К заводам прокинули железнодорожные ветки. К началу лета на «Северном Кузбассе» начнем строительство очередной установки. Это еще плюс два миллиона тонн. Сейчас проект проходит экспертизу. Пока монтируем продуктопровод. А через четыре года будет готова установка каталитического крекинга. Крекинг – это, ну, когда нефть при высокой температуре расщепляют на продукты меньшей молекулярной массы. Как-то так. Крекинг – это вещь! И конечно, впереди производство мазута, дизельного топлива и бензина марок АИ-95 и АИ-98, они будут соответствовать стандартам «Евро-5».
Васька внимательно смотрел на отца.
Ободренный его взглядом, гость продолжал:
– К 2020 году предприятие должно выйти на показатель глубины переработки нефти 95 процентов. А в целом по России эта цифра колеблется в пределах 65–68 процентов. С помощью новейших технологий мы наконец-то достигнем совершенно другого уровня. Наши стандарты, это я вам точно говорю, намного выше.
– Отец, откуда ты все знаешь?
– А почему мне не знать? – довольный эффектом, разулыбался Андрей Васильевич. – Племянник Валерка на «Северном Кузбассе» работает. Все сведения из первых рук.
– А кем он там?
– Сварщиком.
– Понятно, – сказал Васька и потерял к заводам всякий интерес.
– Ну ладно, заводы заводами, а как здоровье? И вообще? – продолжала допытываться первая жена.
– Здоровье? А что ему сделается? Лет на сорок еще должно хватить.
Дальше начались воспоминания.
– Не забыла, как мы познакомились? – первым заговорил гость. – Осенью ведь это было?
– В начале ноября, – уточнила бывшая супруга. – Я только на первый курс поступила.
– Да, а мы учились на предпоследнем. Праздничные дни, вся общага гуляла. Я и Костя Дрозд выпивали на четвертом этаже у гидрологов, а затем отправились на шестой – к Вадимушке и Кулиничу. А вы, мелочь пузатая, пировали своей компанией. Сразу за лестницей, первая дверь налево.
– Не мелочь. Все в нашей компании после рабфака были.
– Какая разница? И этот ваш, дылда тощая – как его?
– Сережа Калачев.
– Во-во, он, уже пьяненький, прислонился к стене в коридоре. А ноги длинные – весь проход перегородил. Я-то перепрыгнул, а Костя, он шел следом, зацепился. Дохожу до комнаты Вадимушки, а Кости нет. Смотрю, он с вашим дылдой разбирается. Я – назад. Шум, гам, народ из комнаты выскочил. Костя на вашего жирафа с кулаками лезет. И тут ты говоришь: ребята, давайте к нам, посидим, выпьем, у нас музыка есть. И я сразу тебя заприметил. Ты за столом напротив оказалась, аккуратненькая такая.
– Мы недолго сидели.
– Конечно, недолго! Я предложил: пойдем на улицу погуляем. И ты согласилась.
– Куда деваться? Слишком шумно ты себя вел, я боялась, как бы снова драку не затеял.
– Ничего не шумно, я галантно себя вел. Руку тебе поцеловал. Два раза! А вышли из общежития – тут мужичок и две дамы навстречу подвернулись. И я остановил мужичка и заявил, что вот эта девчонка – она будет моей женой и родит мне сперва сына, а потом дочку. И мужичок вытаращил глаза, а потом заспорил, что сначала надо дочку, а потом сына. А ты и те две дамы стояли обалдевшие.
– Я ж говорю: дурной еще в молодости был!
Напиток из грузинского винограда вовсю распоясался в почиваловской голове.
– Помнишь, как целовались на первом этаже в конце темного коридора?
– Ты морковочки, морковочки себе подложи!
– А комендантша, Галина Иосифовна, говорила: ох, смотрите, поцелуями дело не кончится!
– Почивалов! – грозно оборвала его первая жена.
Васька, задрав голову, изучал потолок. Чай был уже ни к чему, но из уважения к хозяйке гость отказываться не стал.
– Попробуй варенье – тоже из Грузии.
– Попробую.
Он ложечкой прихватывал диковинное варенье из грецких орехов. Разваренная скорлупа была мягкой. Условились на следующий день съездить на могилу к теще – Людмилиной матери. У порога церемонно прощались.
Прогулка по ночному городу освежила. Захмелевший Васька затянул что-то унылое, водительское: «Гори-ит полночная звезда в ничто, в никак и в никуда-а...» Он мотал головой, и борода его то вздымалась вверх, то падала на грудь. По лицу старшего Почивалова все еще блуждала улыбка.
Затем сынок спросил:
– Ты зачем про нефтяные заводы рассказывал?
– Не знаю, – сам поразился Андрей Васильевич. – Надо ж было о чем-то говорить.
– Тоже мне, специалист-нефтепереработчик!
Коридор освещали две тусклые лампочки – в начале и в конце, хотя черные патроны для них висели под потолком по всей длине, в том числе и напротив Васькиной двери. Васька долго шарил ключом, норовя попасть в замочную скважину. Было тихо.
Мимо неуверенно пробиралась во мраке девица в халате.
– Хоть бы лампочку догадался повесить! – раздраженно заворчала она.
– Девушка, с праздником вас! – благодушный Андрей Васильевич хотел, чтобы сегодня все вокруг были добрыми. – Не сердитесь. Это я выкрутил. Мы сейчас посетили такое место, где никогда не бывает света. Пришлось захватить лампочку с собой. Другой мы не нашли.
– Еще один сумасшедший!
Когда оказались в квартире, Васька недовольно буркнул:
– Что за ерунду ты наплел ей про лампочку?
– А что, нельзя?
– Нельзя! В этом случае мог бы и помолчать.
– Ни за что! Я молчать никогда не буду! Ни при каких обстоятельствах! С людьми следует говорить постоянно, тогда они добрее становятся.
Васька удивленно посмотрел на отца, но обошелся без комментария.
Пора было готовиться ко сну, но спать старшему Почивалову не хотелось. Да и младший устроился за компьютером, взялся искать новости с Украины.
– Чем ты вообще занимаешься? – Андрей Васильевич лежал на диване и говорил в сутулую спину сына. – У тебя дело какое-нибудь есть?
– Какое дело тебя интересует?
– Любое. Любое дело. Которое требует от тебя усилий.
Васька поднялся, шагнул к окну, отдернул штору и указал ладонью:
– Вот!
На подоконнике стоял горшок. Из него на высоту до полуметра прямо из воды торчали пять или шесть стеблей с узкими длинными листьями. Андрей Васильевич покинул диван и встал рядом.
– Что это?
– Циперус.
– Для чего он?
– Относится к семейству осоковых.
– С ума сойти! И что дальше?
– Увлажняет воздух.
– Во как. А ты здесь при чем?
– Я за ним ухаживаю.
Андрей Васильевич понимающе кивнул:
– В молодости я тоже выращивал исключительно циперусы. Как начнешь перебирать – чем бы этаким заняться? – так сразу за циперусы. Ты как за ним ухаживаешь? Я читал ему на ночь сказки, готовил молочные смеси. А еще пеленки за ним стирал.
– Прекрати свои шуточки! – взвился Васька. – Что за манера ерничать? Не думай, что ухаживать – это просто. За ним следить надо! Однажды я забыл добавить воды и мой циперус чуть не погиб.
Отец вздохнул:
– Так-то оно так. Но если б ты выращивал кроликов, тогда хотя бы котлеты в холодильнике не переводились!
Васька надулся и не разговаривал весь остаток вечера.
4. Город у моря
Гость проснулся, когда серенький рассвет заползал потихоньку в комнату, освещая не бог весть какую холостяцкую обстановку. Состояние после вчерашнего было сносным. Васька посапывал на раскладушке. Андрей Васильевич стал разглядывать потолок, а заодно размышлять.
Мысли в голову приходили самые обыкновенные. Вот он и добрался до Владивостока. Никогда раньше не обращавший внимания на возраст, сейчас он ощутил, что двадцать четыре года его отсутствия в карман не спрячешь. Было немного не по себе, что этот бородатый дядька – его сын и что этот дядька называет Андрея Васильевича отцом и выращивает в горшке какую-то дурацкую траву, что для всякого нормального мужика является делом несерьезным. Еще подумалось, что они с сыном, пожалуй, не очень-то и близки. Их мало что роднит.
В прошлом когда-то, когда они жили вместе, Почивалова тревожили Васькины простуды и аллергии. Когда у ребенка подскакивала температура, ночами порой приходилось не спать. Тогда да, Андрей Васильевич чувствовал кровную связь с маленьким человечком. Да и детские проказы были перед глазами. А что-нибудь вытворить Васька был мастер! Однажды открыл кухонный стол, достал бутылку растительного масла, вылил на пол и уселся задницей в лужу. Год ему был. Потом конфеты везде находил. Людмила кричала: прячь не прячь – бесполезно... А теперь? Чем живет этот непонятный для него бородач? В тридцать лет без работы – конечно, оболтус. Людмила сказала: надо что-то предпринимать, надо как-то воспитывать. А как воспитывать тридцатилетнего дядю? С этакой бородищей? Если опять же вспомнить жизнь в семье, так из него и тогда педагога не получалось: жалел, наказывать не мог. Людмила часто выговаривала: ты не умеешь быть строгим! И Андрей Васильевич решил: он пока поживет здесь, а Васька, может, как-нибудь сам воспитается.
Бока на жесткой подстилке онемели, и он заворочался. Странно было ему оказаться в гостях: давненько Почивалов не покидал родных стен... Но, здраво рассудив, он решил, что, в общем-то, и ничего странного, не так уж это существенно – дома или в гостях, тем более если хорошо принимают. Вот только разница во времени пока чувствуется, но это быстро пройдет.
Вставать не хотелось. Почивалов угрелся под одеялом, и мысли опять заскользили в прошлое. Он ушел из семьи, когда Ваське было четыре года, но связи с сыном не прерывал. Первая женушка хоть и ворчала, но не препятствовала. Как-то в мае, Васька тогда заканчивал первый класс, он явился забирать ребенка из школы. Это было незадолго до его отъезда в Асинск. После уроков сразу семь или восемь ребятишек шумно облепили Почивалова. Одна девчушка, кореяночка, заглядывала в глаза и ластилась к нему. Андрей Васильевич знал, что почти половина детишек в классе растет в неполных семьях. А Васька взревновал. «Это мой папа!» – сердито кричал он, отталкивая кореяночку... Сейчас уже так не крикнет.
Васька сопел и не собирался просыпаться.
Новая мысль пришла к Андрею Васильевичу: а не поискать ли в городе бывших однокашников? Но от нее он быстро отказался. Вспомнил, какой мгновенный и сильный приступ разочарования испытал, когда увидел перед собою первую жену. Нет уж, одного такого потрясения достаточно. Пусть и Артем, и Вадимушка, да и все остальные в памяти живут молодыми, веселыми, а не лысыми и седыми.
Однако вот и Васька зашевелился.
Поднялись, сели завтракать.
– Скажи, а девушка у тебя есть? – спросил отец. – Подружка или как это теперь называется?
– Предположим, была, – коротко ответил отпрыск.
– Что значит – была? Поссорились, что ли?
– То и значит. С девушками всегда так: то они есть, то их нет.
– У человека должна быть девушка. Как без нее? Это – непременное условие! А если девушки нет – значит, что-то в организме неладно. В таком случае надо идти к врачу, надо бить тревогу! Ты обратил внимание, как вчера с тобой заговорила соседка? По-моему, у нее имеются подозрения.
– Отец, ты только не чуди. Я сам знаю, что мне делать. Не следует обращать внимания на идиотку. Она еще два года назад выжила из ума.
– А как ее зовут?
– Раиса. И потом, у нее никаких достоинств. Даже груди дряблые.
– Пусть так, но у идиоток особый нюх. Взять твою маму: она святая женщина, но...
– Девушки – они, как правило, примитивные. Я сто раз убедился. В редких случаях – помогают, иногда – не мешают, а в основном – тянут вниз. У них желания сиюминутны.
– Во как! Они внизу, а ты, выходит, поднялся над суетой и – паришь? Крылья раскинул и паришь?
– Парю, куда деваться.
– И как ощущения? Ничего под крыльями не подмерзает? А то ведь на высоте температура минусовая.
Васька сжал губы так, что они потерялись в бороде.
– Не бойся, не подмерзнет.
– Знаешь, в чем смысл счастья? Раньше на открытках писали: люби меня, как я тебя. Вот! Если это есть, больше ничего не нужно.
– Хватит меня учить! Ты мне другое скажи: почему вы с матерью разбежались? Я вчера поглядел – вы оба абсолютно одинаковые. Объясни, а?
– Я и сам не пойму.
– Что, отношения сильно запутали?
– Выходит, так.
– Не желаешь говорить – не надо, но давай условимся: тему о девушках закроем раз и навсегда. Чтобы больше к ней не возвращаться. А то уже начинаешь... Оставь свои дурацкие намерения!
– Даже самый безупречный человек может иметь иногда дурацкие намерения.
– И еще. Я никому ничего не должен. Ясно?
– Ясно.
Людмила заехала в десятом часу. Когда отец с сыном спустились, японский джип молочного цвета поджидал у подъезда. Маленький снаружи, внутри он оказался вместительным и уютным.
– Красивая штучка! – одобрил гость.
Выехали на проспект Столетия Владивостока. Автомобили катили в таком густом потоке, что едва не терлись друг о друга боковыми дверцами.
– А я машиной не обзавелся. – Андрей Васильевич с переднего кресла благосклонно поглядывал по сторонам. – Теперь уж и ни к чему. И потом, вертеть баранку – это не по мне. Лучше ходить ногами.
– Из-за таких, как ты, – сказала Людмила, – бабам и приходится садиться за руль. Вы и ногами скоро прекратите шевелить – из-за лени.
– Нет, ногами шевелить не прекратим, никак нельзя без шевеления, – вздохнул Андрей Васильевич. И добавил: – Все, что шевелится, пусть шевелится.
– Почивалов!
Дорога до кладбища заняла с полчаса – по владивостокским меркам совсем немного. Могила бывшей тещи находилась на холме и не в гуще массива, а на краю. За могилой, в нескольких метрах, обрыв. Васька глядел с обрыва, покусывал сухую травинку.
Андрей Васильевич прилично постоял напротив памятника. Узкое, вытянутое лицо тещи на полированном граните выражало недовольство. Сложные отношения были у тещи с зятем. Ну, да у кого они складываются простые? Таких людей Почивалов не знал. Простых отношений с тещами не бывает ни у кого.
– Мама, мама, если б ты видела, кого я к тебе привезла, – говорила первая жена, обращаясь к каменной глыбе. – Но я его сейчас увезу.
Людмила объявила, что место рядом с матерью – для нее.
– А что, есть еще претенденты?
– Почивалов! Ты лучше мусор помоги собрать.
Снега и тут не было. Вокруг лежала сухая мерзлая земля. Прибрались в пять минут – сгребли прошлогодние листья и принесенные ветром конфетные бумажки.
Затем отправились вокруг залива. Новенькая гладкая дорога – ни ямки, ни трещинки – стелилась под колеса. Почивалов вглядывался в окрестности, голова его беспрестанно крутилась.
– Здесь дачный поселок, а с той стороны еще один, – поясняла бывшая жена. – Там мой участок и участок Шубиных, у нас они рядом. Но мы туда не поедем.
– Понятно.
– А это сверток на Смоляниново.
– На Смоляниново – дальше, – поправил Васька. – Там другой сверток.
– Вот как раз по этой дороге можно доехать до Смолянинова.
– Да что ты говоришь! По ней сроду туда не попадешь!
– Вот по ней и попаду.
– Даже через тысячу километров там не будет никакого Смолянинова!
– Вася, когда не знаешь, лучше помолчать.
– Я не знаю?
– Да, ты!
– Это ты ничего не знаешь, а берешься рассуждать!
– Послушайте, вы, двое сумасшедших, – сказал Почивалов. – Мне плевать, куда ведет эта дорога. Но если она вызывает такой жгучий интерес, давайте развернемся и поедем по ней. И мы увидим, будет там Смоляниново или не будет.
Васька на заднем сиденье обиженно затих.
Искривленный лес (Андрей Васильевич профессионально определил: для распиловки такой не годится), тянувшийся вдоль обочин, выглядел как каменные надгробья неживым деревьям. Словно настоящие деревья все до единого гнили в этот момент в земле.
Притормозили, чтобы сфотографироваться. Справа внизу до другого берега – он темнел вдали тонкой полоской – простиралось огромное ледяное пространство залива. После того как запечатлелись, Васька, прыгая по каменистым уступам и взмахивая руками, начал спускаться на лед.
– Как вырос, – сказал отец. – Жаль, я его не воспитывал.
– Сам виноват!
– Почему – я?
– А то нет?
– Разумеется, нет.
– Ага. Скажи еще, что я всему причиной! Ты вспомни: стоило мне отвернуться, а тебе увидеть смазливую рожицу – глаза становились как у блудливого пса.
– Не было такого.
– Было!
– Ты все неправильно понимала. Я восхищался красотой. Я отдавал должное природе, изваявшей чудо. Бескорыстно.
– Да, сколько раз – о боже, сколько раз! – я это бескорыстие видела на твоей морде. Навосхищавшись, ты забывал стирать с нее помаду.
– Когда это? – озадачился первый муж, одновременно удивляясь, что женская память способна хранить всякую ерунду.
– Всегда!
– Ты ничего не путаешь?
– У меня нет такой привычки – что-нибудь путать!
– Душа моя, я за тебя спокоен: твое богатое воображение за последние годы ничуть не ухудшилось!
– Почивалов, перестань городить чушь! Когда я узнала, что ты приобрел билет на самолет, я попала в больницу.
– Во как! Ты ж сама просила, чтобы я появился!
– Просила. Дура потому что.
– В том, что у тебя камни в почках, опять я виноват? Я их, что ли, туда подбросил?
– Почивалов, сил моих больше нет!
– Да, когда-то в постели ты говорила именно это.
– Почивалов, я сейчас разгоню машину и выброшу тебя на дорогу! И еще: ты при ребенке язык иногда придерживай.
Налетел ветер, заставил повернуться спиной к нему.
– Эй, вы! – закричал Васька снизу. – Сфотографируйте меня на льду!
Наконец погрузились в джип и поехали дальше. За время почиваловского отсутствия в городе и его окрестностях многое переделали. Наблюдательный Андрей Васильевич это уже отметил. Чтобы совсем озадачить сибирского гостя, над водами залива изваяли три моста. Город начал задумываться о себе как о столице. Пока – дальневосточной.
Промчались по одному из новых мостов, самому низкому и менее известному. Прокатились по восхитительно роскошной трассе, которая, обогнув Владивосток, вывела к другому, к знаменитейшему мосту на остров Русский. Сотни раз воспетый в новостях, он даже издали выглядел громадиной. Но до него не дотянули, свернули в районе бухты Тихой. Проехали по улице, где когда-то юная семья Почиваловых снимала свои первые квартиры и где выгуливали в коляске спеленутого Ваську. Бывший младенец в это время ворочался на заднем сиденье и недовольно бурчал.
Пассажиры были высажены в районе Луговой, после чего Людмила, помахав ручкой, отправилась в больницу на процедуры, а отец с сыном дождались автобуса и покатили к центру.
Во времена почиваловской юности Владивосток населяли залетные варяги. Разница между ними была незначительной: одни появились раньше, другие позже. Почивалов в первый свой дальневосточный год с удивлением обнаружил нескольких земляков из Асинска. Изредка, однако, попадались и те, кто родился здесь. Что было теперь, Андрей Васильевич не знал: жители попрятались в частных легковушках, а спрашивать на ходу, кто откуда прибыл, было затруднительно. Сам город подлежал неторопливому осмотру. Гость успел заметить: из построенного выделялось несколько зданий-громадин изрядной архитектурной фантазии. А еще на разных фасадах кололи глаза замысловатые штрихи восточных иероглифов. Ниже для непонятливых растолковывалось по-русски: «Японская кухня», «Китайский ресторан». Владивосток, догадался Андрей Васильевич, немножко натягивал на себя кимоно.
Отец с сыном выбрались из автобуса напротив центральной площади. С правой стороны от нее упиралось в небо здание приморской краевой администрации. Рабочий день еще продолжался, никто из чиновников не выскакивал на улицу, за белыми стенами краевой мозг продолжал вырабатывать краевые решения.
