Ольга Хапилова
* * *
Всему свое время: на долгую зиму роптали,
А небо меж тем, как и прежде, светло
и высоко;
И слышится запах нагретых на солнце
проталин,
Чуть-чуть сладковатый, чуть-чуть
муравьиного сока.
Не кажутся больше угрюмыми дебри
глухие,
Куда забредешь ненароком в минуты
смятений;
Немного еще – и, раздвинув былинки сухие,
Появятся петли зеленые новых растений;
Земля загудит, первозданному вторя
напеву,
И все устремится навстречу благому
светилу –
Ладонь прижимаю к огромному, теплому
чреву –
Попробуй сдержи этот рост, эту жизнь,
эту силу!
И вот уж шмелями звенят пожелтевшие
ивы,
Но рядом с тобой – не упомнишь, в которое
время, –
С такою любовью иные засеяны нивы,
Что крестиком сверху помечено каждое
семя.
Я в слух превращаюсь, я каждому шороху
внемлю,
Исчезли давно за горой отголоски
мирские –
Но как ни уложены бережно в добрую
землю,
А все не проклюнутся тихие зерна
людские.
* * *
Октябрь, и лес как будто поредел;
Но сердце радо тихому раздолью.
О Боже, если есть скорбям предел
И точно плачешь Ты над нашей болью –
Здесь, на планете, проклятой навек,
Оставленный на горестные муки,
Приходит ли, уходит человек,
А принимают нас земные руки –
Настанет час, померкнет слава дня,
Вздохнет природа в траурном убранстве,
Позволь тому, что будет от меня,
Не затеряться сумрачном пространстве!
Пусть где-то там, в сиянии луны,
Протянут руки бережно, радушно
И, развернув тугие пелены,
Прижмут к груди мою живую душу!
* * *
На горах белый снег над заплатами редких
проталин,
Чистый-чистый, как саван, слепящий до
самой слезы –
Все бегу и бегу от себя, продираюсь сквозь
тальник,
На горячей щеке ощущая прохладу лозы.
Краснотал, краснотал, отголосок
далекого детства...
Впрочем, стоит ли так уповать
на последний редут?
Не успел оглянуться – настигнут, помогут
одеться
И, куда не захочешь, за руки тебя поведут.
Можешь просто молчать, можешь в небо
кричать безрассудно.
Брызнет каплей кровавой из раны
березовый сок.
Скоро тронется лед и отправится
в путь мое судно
Из шести неизбывных, как горе, сосновых
досок.
И окутает мглой и поляны, и горы,
и тальник,
Даже этот казавшийся вечным
искрящийся снег.
Ах, не все ли равно, если знаешь великую
тайну –
В Галилейское море впадают ручьи
по весне.
Может, после меня все опять повторится
сначала –
Но волна подо мною, как жизнь, неизменно
быстра;
Только вынес бы ветер меня к дорогому
причалу,
Где предложат отведать печеную рыбу
с костра.
* * *
Брошенная деревня.
Тополи в полный рост.
Эх, дерева-деревья –
Прячут в себе погост!
Не истекло и века,
Ленты венка лоскут.
Атомы человека
В жилах дерев текут.
Карликовый некрополь,
Вместо ограды – жердь.
Ветром свалило тополь –
Что же, вторая смерть?
* * *
Неизвестным поэтам
Скрижали надгробий. Как в книге святой
голубиной,
Читаю их буквицы между сквозных
силуэтов –
Нигде так не любят, как в доброй России
глубинной,
Своих самородков, своих местночтимых
поэтов.
Отсюда начало берут рудоносные жилы,
В земле неприметной, покрытой плющом
и бетоном.
Здесь с радостью светлой расскажут
тебе старожилы,
Как в парке с поэтом встречали друг друга
с поклоном.
Невольно подумаешь с необъяснимой
тоскою,
Настолько привычны и камень холодный,
и дата –
Не верится даже, что жизнью обычной,
людскою
На грешной земле проживали поэты
когда-то.
* * *
Покуда росток не зачах,
Пора собираться, пора:
Купаясь в последних лучах,
Стоит на закате гора.
Идешь на нее, молчалив,
Наследником славных эпох.
Не заросли древних олив –
Березы кривые и мох
Предстанут в таинственной мгле,
Качнется головка цветка.
И, сердцем прижавшись к земле,
Я стану предельно чутка,
Чтоб слышать иные миры:
Травинку, листок, муравья.
Не с этой ли малой горы
Придет ко мне помощь Твоя?
* * *
Случится мне – уже не за горой –
Не просто в одночасие сомлеть,
Но колос мой назначенной порой
От тяжести наклонится к земле
И спелых-спелых, теплых зерен горсть
Отсыплет Богу в добрую ладонь.
Не говори, что всякий только гость,
И жизнь и смерть не видевший ладом.
* * *
Полыхают зарницы в ночном небе,
Наливается светом ржаной колос;
Не пригрезилась ль, часом, та быль-небыль,
Но доносится сверху святой голос.
Для меня для одной, а чудес столько,
И вокруг благодать – хорошо, страшно!
И поведает голос: «Пошли, Ольго!
Нынче в ночь заступает твоя стража!»
И цепочка следов от ступней босых
Серебром заблестит между звезд спелых.
И услышу чудное: «Держи посох
И паси им стада облаков белых!»
* * *
Над речкою навис скалистый склон,
Скупое солнце чуть нагрело камень;
Исчерчен белым мелом небосклон,
И дальний гул плывет за облаками.
Из перисто разбросанных тенет
У горизонта вырвавшийся ладно,
Вновь черточкой блестящей самолет
Летит маршрутом Чина – Нидерланды...
И лоскуток отчаянный Темир,
На карте света малая крупинка!
Но чудеса: вмещает целый мир
Моя простая русская глубинка!
* * *
Скоро-то как отпорхало вокруг,
отрезвилось,
Сыпятся сверху крупинки небесного
брашна.
Ты в ноябре ощущаешь острей
уязвимость,
В принципе, если подкинуть полено,
не страшно,
Да кипятку отхлебнуть, да теплее
одеться...
Вряд ли по жилам прольется забытая
нега:
Как ни крути, притупляются запахи
детства –
Где эта светлая радость от нового
снега?
Что же вы ищете здесь,
пилигримы-калики?
Песней сионских? Но, милые, песенка
спета –
Бог где-то там, в благодатных полях
земляники,
Если зима – это просто отсутствие
лета.
Всему свое время: на долгую зиму роптали,
А небо меж тем, как и прежде, светло
и высоко;
И слышится запах нагретых на солнце
проталин,
Чуть-чуть сладковатый, чуть-чуть
муравьиного сока.
Не кажутся больше угрюмыми дебри
глухие,
Куда забредешь ненароком в минуты
смятений;
Немного еще – и, раздвинув былинки сухие,
Появятся петли зеленые новых растений;
Земля загудит, первозданному вторя
напеву,
И все устремится навстречу благому
светилу –
Ладонь прижимаю к огромному, теплому
чреву –
Попробуй сдержи этот рост, эту жизнь,
эту силу!
И вот уж шмелями звенят пожелтевшие
ивы,
Но рядом с тобой – не упомнишь, в которое
время, –
С такою любовью иные засеяны нивы,
Что крестиком сверху помечено каждое
семя.
Я в слух превращаюсь, я каждому шороху
внемлю,
Исчезли давно за горой отголоски
мирские –
Но как ни уложены бережно в добрую
землю,
А все не проклюнутся тихие зерна
людские.
* * *
Октябрь, и лес как будто поредел;
Но сердце радо тихому раздолью.
О Боже, если есть скорбям предел
И точно плачешь Ты над нашей болью –
Здесь, на планете, проклятой навек,
Оставленный на горестные муки,
Приходит ли, уходит человек,
А принимают нас земные руки –
Настанет час, померкнет слава дня,
Вздохнет природа в траурном убранстве,
Позволь тому, что будет от меня,
Не затеряться сумрачном пространстве!
Пусть где-то там, в сиянии луны,
Протянут руки бережно, радушно
И, развернув тугие пелены,
Прижмут к груди мою живую душу!
* * *
На горах белый снег над заплатами редких
проталин,
Чистый-чистый, как саван, слепящий до
самой слезы –
Все бегу и бегу от себя, продираюсь сквозь
тальник,
На горячей щеке ощущая прохладу лозы.
Краснотал, краснотал, отголосок
далекого детства...
Впрочем, стоит ли так уповать
на последний редут?
Не успел оглянуться – настигнут, помогут
одеться
И, куда не захочешь, за руки тебя поведут.
Можешь просто молчать, можешь в небо
кричать безрассудно.
Брызнет каплей кровавой из раны
березовый сок.
Скоро тронется лед и отправится
в путь мое судно
Из шести неизбывных, как горе, сосновых
досок.
И окутает мглой и поляны, и горы,
и тальник,
Даже этот казавшийся вечным
искрящийся снег.
Ах, не все ли равно, если знаешь великую
тайну –
В Галилейское море впадают ручьи
по весне.
Может, после меня все опять повторится
сначала –
Но волна подо мною, как жизнь, неизменно
быстра;
Только вынес бы ветер меня к дорогому
причалу,
Где предложат отведать печеную рыбу
с костра.
* * *
Брошенная деревня.
Тополи в полный рост.
Эх, дерева-деревья –
Прячут в себе погост!
Не истекло и века,
Ленты венка лоскут.
Атомы человека
В жилах дерев текут.
Карликовый некрополь,
Вместо ограды – жердь.
Ветром свалило тополь –
Что же, вторая смерть?
* * *
Неизвестным поэтам
Скрижали надгробий. Как в книге святой
голубиной,
Читаю их буквицы между сквозных
силуэтов –
Нигде так не любят, как в доброй России
глубинной,
Своих самородков, своих местночтимых
поэтов.
Отсюда начало берут рудоносные жилы,
В земле неприметной, покрытой плющом
и бетоном.
Здесь с радостью светлой расскажут
тебе старожилы,
Как в парке с поэтом встречали друг друга
с поклоном.
Невольно подумаешь с необъяснимой
тоскою,
Настолько привычны и камень холодный,
и дата –
Не верится даже, что жизнью обычной,
людскою
На грешной земле проживали поэты
когда-то.
* * *
Покуда росток не зачах,
Пора собираться, пора:
Купаясь в последних лучах,
Стоит на закате гора.
Идешь на нее, молчалив,
Наследником славных эпох.
Не заросли древних олив –
Березы кривые и мох
Предстанут в таинственной мгле,
Качнется головка цветка.
И, сердцем прижавшись к земле,
Я стану предельно чутка,
Чтоб слышать иные миры:
Травинку, листок, муравья.
Не с этой ли малой горы
Придет ко мне помощь Твоя?
* * *
Случится мне – уже не за горой –
Не просто в одночасие сомлеть,
Но колос мой назначенной порой
От тяжести наклонится к земле
И спелых-спелых, теплых зерен горсть
Отсыплет Богу в добрую ладонь.
Не говори, что всякий только гость,
И жизнь и смерть не видевший ладом.
* * *
Полыхают зарницы в ночном небе,
Наливается светом ржаной колос;
Не пригрезилась ль, часом, та быль-небыль,
Но доносится сверху святой голос.
Для меня для одной, а чудес столько,
И вокруг благодать – хорошо, страшно!
И поведает голос: «Пошли, Ольго!
Нынче в ночь заступает твоя стража!»
И цепочка следов от ступней босых
Серебром заблестит между звезд спелых.
И услышу чудное: «Держи посох
И паси им стада облаков белых!»
* * *
Над речкою навис скалистый склон,
Скупое солнце чуть нагрело камень;
Исчерчен белым мелом небосклон,
И дальний гул плывет за облаками.
Из перисто разбросанных тенет
У горизонта вырвавшийся ладно,
Вновь черточкой блестящей самолет
Летит маршрутом Чина – Нидерланды...
И лоскуток отчаянный Темир,
На карте света малая крупинка!
Но чудеса: вмещает целый мир
Моя простая русская глубинка!
* * *
Скоро-то как отпорхало вокруг,
отрезвилось,
Сыпятся сверху крупинки небесного
брашна.
Ты в ноябре ощущаешь острей
уязвимость,
В принципе, если подкинуть полено,
не страшно,
Да кипятку отхлебнуть, да теплее
одеться...
Вряд ли по жилам прольется забытая
нега:
Как ни крути, притупляются запахи
детства –
Где эта светлая радость от нового
снега?
Что же вы ищете здесь,
пилигримы-калики?
Песней сионских? Но, милые, песенка
спета –
Бог где-то там, в благодатных полях
земляники,
Если зима – это просто отсутствие
лета.