* * *
К вечеру того же дня начальнику шахты стало известно о случившемся на отвале. Терешкин, получив задание от милиционера поднять наверх тело Егора Кузнецова, поспешил к начальнику участка и доложил, как все происходило, переложив всю вину на милиционера: стрелять начал, орал на Егора, а тот испугался и упал в шурф. Как люди, проработавшие на шахте много лет, они понимали, что поднять тело из шахты непросто, наверняка его раскидало по шурфу. Понадобится несколько человек, чтобы осмотреть место трагедии, составить протокол осмотра для прокуратуры и милиции, собрать останки жертвы. Резервный ствол находился далеко от коренного ствола, и вся работа с доставкой тела к клети займет уйму времени, потребует многих усилий.
В самом начале разговора, едва услышав от бригадира фамилию погибшего, Киселев вскинулся:
- Я же тебе запретил что-либо делать! Ты что, подлец, на убийство пошел?!
- Бог с тобой, Виктор Иванович! Сам он провалился в люк...
- Как же он провалился, если люк был закрыт решеткой?..
- Видать, прогнила решетка-то, он как ступил на неё, так и провалился, вот ей-ей! - пылко оправдывался бригадир.
- Ты один его туда загнал?
- Да нет, со мной были Коробков, Чулков, Сагитов и еще мужики. Мы его уговаривали отойти от ствола... Да если не верите, спросите у ребят, они тут сидят, в раскомандировке...
- Ладно, тебя потом милиция опросит и их тоже! Вот им все и расскажете....
- Да чо им говорить, когда три энкэвэдэшника там были и все видели. Кстати, они тоже говорили ему отойти от люка и не делать глупостей, а он сделал...
- То, что он сделал, – не глупость, а самоубийство, и вы его к этому подвигли!
- Ничо мы его не двигали, он сам от испуга качнулся, оступился назад и... все!..
- А чего он испугался-то?
- Ну, мильтон один кричал ему, что никуда он от них не спрячется, и велел ему идти в машину, давай стрелять в воздух, а я...
- А ты? Что ты ему сказал?
- Стой, сучонок, говорю! Все равно мы тебя достанем! А он испугался и попятился назад...
- Этот паренек, Ваня, на твоей совести будет теперь до конца дней. Затравили вы его своим «завалом», он ведь тоже слышал про эти дела?
- Не знаю, может, и слыхал... Но я же его не толкал, я даже про завал не говорил...
- Ладно, ты пока предупреди своих балбесов, чтобы они обо всем этом молчали! Я пойду к начальнику шахты и доложу обо всем, попрошу людей, технику, да и врача надо будет взять с собой... А вдруг?.. – Он с полной безнадегой в глазах смотрел на своего бригадира.
- Никаких «вдруг», Иваныч, это ж больше ста метров вниз!..
- Иди, Иван, но никому ни слова!
...Начальник шахты мрачно выслушал Киселева, что-то чиркнул на листе, а потом объявил:
- Жаль пацана! Конечно, мы его поднимем, дадим людей, но не сейчас, Виктор Иванович, завтра, сегодня уже поздно. Да, а ты слышал радио?
- Нет, а что? – встревожился Киселев.- Неужто опять война?
- Не война, но... Иосиф Виссарионович болен, сейчас по радио объявили, он без сознания...
- Бог ты мой! - горестно протянул начальник участка. – И что теперь?
- Что-что? Ждать и верить, что железный организм нашего вождя одолеет этот недуг, а пока такие вот «нулевые случаи» нигде и никому не объявлять - одного горя хватает!
В это время в кабинет заглянула секретарша и доложила, что звонят из госбезопасности.
- Соедини!
Киселев поднялся со стула и хотел выйти, но начальник махнул ему рукой: сиди!
- Это по нашему случаю! - сказал он, на секунду зажав трубку.
- ...Так, понял... Есть! Мы это сделаем! Да, сразу ко мне... Хорошо. До свидания.
Положив трубку на аппарат, начальник шахты вытер пот с лица и заговорил каким-то потерянным голосом:
- Они уже знают об этом случае... Это был их человек, как говорится, «стукачок», но он где-то напортачил, и они хотели его арестовать - такие у них порядки! Может быть, и надо таких в каталажку отправлять, а? Сколько из-за них людей пострадало! А твои-то рабочие зачем за ним бегали, чай, не милиционеры?!
- Не милиционеры... - замялся Киселев. - Но хотели его... м-м... задержать, привести...
- Говори прямо, не крути тут, хотели в «завал» отправить? Руки чешутся?
- Завал-то внизу, а они за ним поверху гонялись...
- Ладно, сегодня уже ничего не сделаем, а завтра с утра займемся, если других команд сверху не будет.
- А какие могут быть еще команды?
- Хо-хо, такие могут быть, что!.. Уже из горкома партии звонили, и было велено провести политинформации на всех участках, сообщить рабочим бюллетени о состоянии здоровья товарища Сталина, а потом провести общешахтовый митинг в поддержку здоровья вождя мирового пролетариата. Такие дела на завтра, а тут ты со своим стукачом! В общем, сейчас этот товарищ, - начальник кивнул на телефон,- посоветовал не поднимать шум по этому делу, завтра или послезавтра тихо поднять тело наверх и передать его родным в закрытом гробу. Гроб не открывать, все похороны провести за счет шахты, помощь оказать родным, но пока тот вопрос, - он недвусмысленно поднял палец вверх, - как-то не решится, про наш «нулевой случай» чтобы не узнала ни одна живая душа. Так и накажи своим архаровцам.
- Уже наказал...
Утром следующего дня на шахте была создана группа и выделено все необходимое оборудование для поднятия тела Егора Кузнецова, а уже вечером тело покойного в деревянном, не обитом тканью гробу было доставлено домой к Кузнецовым. Сопровождавший повозку с гробом сотрудник милиции настоятельно советовал Кузнецовым без лишнего шума похоронить сына и внука на следующий день, сообщил, что могила уже готова, при этом добавил:
- ... Еще одно требование: гроб не открывать ни в коем случае! Это приказ! Если вы его попробуете открыть, то назад не закроете. Наш человек проконтролирует вас, а шахта выделит вам людей, которые помогут захоронить покойного. Да смотрите мне, без самодеятельности. У вас беда, но вы знаете, что товарищ Сталин болен, инсульт у него, а это беда не ровня вашей!
Всю ночь оцепеневшие в горе Кузнецовы сидели у закрытого гроба, не смея лишний раз прикоснуться к нему, а не то чтобы вскрыть. У них не только отняли близкого человека, у них отнимали из памяти даже образ этого человека. Прощаясь с покойным, люди надолго запоминают его, то выражение лица, с которым он уходит в Вечность, здесь же в памяти близких людей останется лишь грубо сколоченный, некрашеный гроб, да еще страшно гнетущее сомнение: а действительно ли там тот человек, которого знали и любили, и это сомнение будет омрачать их сознание все последующие годы.
Утром ко двору Кузнецовых подъехали на телеге два работника с конного двора и мужчина в офицерских хромовых сапогах, в гражданском плаще, из - под которого были видны брюки военного покроя. Потеснив закаменевших в горе родственников покойного, офицер тщательно осмотрел гроб и, убедившись, что он не вскрывался, приказал выносить его.
Федор и Никита с помощью работников конного двора вынесли гроб из избы и поставили на телегу, а мужчина в штатском тут же велел накрыть его попоной, то же сделали с крестом.
- Что же так-то? – надтреснутым голосом спросила Алена Ивановна.-
Человека хороним, не куклу...
- А вы знаете, бабуля, чем занимался этот человек? Что ж вы хотите, чтобы вся улица рыдала вам вслед? Давайте спросим у людей? - человек в галифе явно издевался над старой женщиной.
- Мама, не надо, - Федор подошел к ней и отвел в сторону. За эту ночь Алена Ивановна, впрочем, как и все Кузнецовы, казалось, в конец постарели, обессилели и едва держались на ногах.
- Поехали ужо, - махнула рукой женщина. – Витюшку только подсадите ко мне на телегу.
- Открывай ворота, - продолжал командовать человек в плаще. Но едва телега выкатилась за ограду, как в доме напротив распахнулось окно, и Кондрат Пивоваров закричал на всю улицу:
- Слухайте, товаришши, что творится-то!.. - Свой неистовый крик он сопроводил тем, что на подоконник выставил радиоприемник и прибавил громкость:
- ...Ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза!
Дорогие товарищи и друзья... – неслось из окна, а мужчина в галифе подошел к ограде Пивоваровых и, грозя пальцем, выругался:
- А ну выключи сейчас же! Я тебя, дед, сейчас в каталажку заберу! А ну брысь!..
Но из радио, заглушая его угрозы, продолжало звучать:
- ...Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался председатель Совета Министров Союза ССР и секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин.
Телега остановилась, военный перестал кричать, а все Кузнецовы, даже маленький Витюшка, стали жадно слушать речь Левитана.
- …Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина…
Казалось, все вокруг: и дома, и люди, и даже первые весенние птахи, что расселись на обнаженных кронах деревьев, - замерли в трагическом молчании, слушая эту горькую весть, а мужчина в сапогах и галифе обессиленно уронил голову на дрогу телеги и застыл на какое-то время, но вскоре он встрепенулся и, обращаясь к участникам похорон, сказал:
- Так, граждане, с вами все ясно... Вы, - он ткнул в сторону конюхов, - везете на кладбище, поможете захоронить, но только не в оградке, а за ней, там увидите...
- Почему так-то? - зло спросил Никита - Вроде православный?..
- Поп запретил: самоубийц всегда хоронили в стороне...
- Ты посмотри на него, - криво усмехнулся Федор,- в Бога не веруют, но попа слушаются! Хоть бы штаны военные снял, дядя!
- Но-но! - судорожно погрозил ему кулаком «дядя»,- я с тобой потом... Ты у меня смотри!.. Значит, мужики, все сделаете как надо, а ваш начальник пусть доложит нашему дежурному в отдел. Всё, я полетел! А ты, - теперь он уже грозил кулаком старику Пивоварову,- перестань тут разводить контрреволюционные разговорчики! Я доберусь и до тебя! - После чего он быстрым строевым шагом направился в сторону шахты.
- Милай, - кричал ему вслед осмелевший Кондрат Пивоваров, - это ж не я, а товарищ Левитан с тобой говорил, дурак ты этакий!
- Однако как он растерялся! - Глядя вслед уходящему, проговорил Никита.- Вроде военный человек, а как задергался!..
- Наша беда ему навроде забавы, а тут, смотри, галопом поскакал, - проговорила Алена Ивановна и, перекрестившись, только для своих произнесла негромко, - прибрал Бог супостата! Может, теперь и людям жить станет легче?..
Старая малограмотная женщина, прожившая долгую и трудную жизнь, уже давно поняла для себя, откуда в их село, в их дом, в их жизнь приходили беды и кто стоит за всем этим злом, но в душе продолжала верить, что скоро все изменится к лучшему. Жаль только, любимого внука уже не будет рядом с ней...
Эпилог
Чем дальше уходила страна от войны, тем более менялся ее облик. Вставали из руин города, возрождались разрушенные заводы и фабрики, а тут же, рядом, строились новые. Менялись и люди. Еще вчера они были мрачны, замкнуты и по большей части обозлены как на врага, так и на те обстоятельства, в которых им приходилось жить, а правильнее сказать, выживать, но сейчас их лица просветлели, на них все чаще гостили добрые улыбки, на улицах и в домах звучал смех. Еще вчера, казалось, никогда не будет прощения тем ворогам, что посмели нарушить покой мирной страны, ввергнуть ее в пучину бед и испытаний, но уже в середине пятидесятых как в больших городах, так и в малых рабочих поселках, подобно Белову, те же люди уже с сочувствием смотрели на колонны пленных немцев, японцев, венгров, румын и прочих поборников Гитлера, которые направлялись на работу в шахту, на завод или стройку, а сердобольные старушки и не знающие зла дети делились с ними хлебом и прочими скромными продуктами. Только великая страна могла в короткий срок из атмосферы ненависти и мщения вернуться к доброте и состраданию.
Уже в первые послевоенные годы наиболее ослабленных и больных военнопленных стали освобождать из лагерей, разрешая им возвратиться на родину. В начале пятидесятых потоки репатриированных возросли. Одними из первых отправились домой венгры, румыны, болгары, в то время как немцы и японцы еще выбирали до конца меру своей вины перед русским народом. Последовавшие одна за другой амнистии начала пятидесятых, наконец, позволили выехать на родину японским и немецким военнопленным, труд которых использовался на стройках народного хозяйства. Эти события оставили заметный след и в среде спецпоселенцев поселка «Чертинский-2/3». Теперь редкий день машины с крытым кузовом не увозили на железнодорожный вокзал группы бывших военнопленных. После «аденауэровской амнистии», последовавшей в сентябре 1955 года, дождался, наконец, своего часа Федор Кузнецов, и в октябре с большой группой немцев он выбыл в Германию.
Перед отъездом Федор и Никита побывали на своей малой родине, в Урском. Нашли братья около «горелой сосны» ту самую березу, которая хранила все эти долгие годы саблю, что отковал их прадед в честь победы русских войск над Наполеоном и которую Федя Кузнецов при отступлении с казаками в далеком девятнадцатом надежно укрыл в пустоте ствола корявой березы. По возвращении в Белово он передал саблю матери со словами: вы на родине живете, где наши предки жили, пусть их подарок будет с вами, и пусть станет он для всего рода кузнецовского счастливым талисманом. Прощаясь, каждый из Кузнецовых понимал, что новой встречи у них может и не быть, и все же расставались с легким сердцем, с надеждой на лучшую жизнь. К концу 56-го Кузбасс покинули последние военнопленные иностранных армий.
Радикально стала меняться жизнь после исторического ХХ съезда партии, на котором был развенчан культ личности Сталина. Именно тогда началась новая полоса жизни страны, получившая уже в те годы свое название как «хрущевская оттепель». Еще раньше, сразу после расстрела в 1953 году Л. П. Берии, в аппарате МГБ, как центре, так и на местах, началась грандиозная «чистка»: органы безопасности избавлялись от своих одиозных героев сталинского периода, и уже другие офицеры госбезопасности, по большей части призванные в МГБ из числа военных-фронтовиков, теперь искали следы тех, кто особенно усердствовал в развязанном терроре 30-х и 40-х годов. Тогда же стали прорастать первые ростки реабилитации советских граждан, необоснованно репрессированных в годы тоталитаризма. Не всех коснулась она в те годы, поскольку носила заявительный характер. Кто-то не знал, что надо обращаться с ходатайством в соответствующие органы, но по большей части население, пережившее это страшное время, просто не решалось идти в органы, ставшие причиной их бед и несчастий. Что руководило этими людьми, неверие или глубинный страх, трудно сказать, и потому кампания по реабилитации жертв политических репрессий растянется до конца двадцатого века.
Хитер и коварен был Кутько Богдан Иванович, не раз менял он свою личину, образ жизни, а все же летом 56-го его настигла справедливая, хоть и случайная кара. Иванов Борис Богданович, теперь живший под этой фамилией, - электрик одного из ЖКО поселка Чертинский, он любил в воскресные дни гулять в парке клуба «Горняк», где с удовольствием стрелял в тире, играл в городки, а свои прогулки обычно завершал у бочки с пивом на выходе из парка. Здесь-то и настигла его месть бывших зэков, которые узнали в нем того самого «вора в законе», который много лет назад у них на глазах расправился с авторитетным вором по кличке Колесо.
События той поры тем или иным образом возымели действие на судьбы других героев. Марк Ратке наконец получил возможность узаконить свои отношения с Любой Селезневой и усыновить ее сына, а инженер Сигарев, оправданный судом по всем статьям обвинения, был восстановлен в должности механика, а также на законном основании занял квартиру на улице Клубной, которая так и не принесла счастья Егору Кузнецову. Сам же Егор упокоился на поселковом кладбище, но за его оградой, вдали от своих усопших земляков, не отпетый священником. Издревле на Руси так хоронили самоубийц и великих грешников. А уже
на следующий год чья-то неравнодушная душа посадила над его могилой осинку, словно в память обо всех его прегрешениях, совершенных на этой земле, и трепетные листья дерева шептали ему все грустные истории, известные со дня Сотворения Мира...
2015-2018 гг.
г. Кемерово, г. Белово
К вечеру того же дня начальнику шахты стало известно о случившемся на отвале. Терешкин, получив задание от милиционера поднять наверх тело Егора Кузнецова, поспешил к начальнику участка и доложил, как все происходило, переложив всю вину на милиционера: стрелять начал, орал на Егора, а тот испугался и упал в шурф. Как люди, проработавшие на шахте много лет, они понимали, что поднять тело из шахты непросто, наверняка его раскидало по шурфу. Понадобится несколько человек, чтобы осмотреть место трагедии, составить протокол осмотра для прокуратуры и милиции, собрать останки жертвы. Резервный ствол находился далеко от коренного ствола, и вся работа с доставкой тела к клети займет уйму времени, потребует многих усилий.
В самом начале разговора, едва услышав от бригадира фамилию погибшего, Киселев вскинулся:
- Я же тебе запретил что-либо делать! Ты что, подлец, на убийство пошел?!
- Бог с тобой, Виктор Иванович! Сам он провалился в люк...
- Как же он провалился, если люк был закрыт решеткой?..
- Видать, прогнила решетка-то, он как ступил на неё, так и провалился, вот ей-ей! - пылко оправдывался бригадир.
- Ты один его туда загнал?
- Да нет, со мной были Коробков, Чулков, Сагитов и еще мужики. Мы его уговаривали отойти от ствола... Да если не верите, спросите у ребят, они тут сидят, в раскомандировке...
- Ладно, тебя потом милиция опросит и их тоже! Вот им все и расскажете....
- Да чо им говорить, когда три энкэвэдэшника там были и все видели. Кстати, они тоже говорили ему отойти от люка и не делать глупостей, а он сделал...
- То, что он сделал, – не глупость, а самоубийство, и вы его к этому подвигли!
- Ничо мы его не двигали, он сам от испуга качнулся, оступился назад и... все!..
- А чего он испугался-то?
- Ну, мильтон один кричал ему, что никуда он от них не спрячется, и велел ему идти в машину, давай стрелять в воздух, а я...
- А ты? Что ты ему сказал?
- Стой, сучонок, говорю! Все равно мы тебя достанем! А он испугался и попятился назад...
- Этот паренек, Ваня, на твоей совести будет теперь до конца дней. Затравили вы его своим «завалом», он ведь тоже слышал про эти дела?
- Не знаю, может, и слыхал... Но я же его не толкал, я даже про завал не говорил...
- Ладно, ты пока предупреди своих балбесов, чтобы они обо всем этом молчали! Я пойду к начальнику шахты и доложу обо всем, попрошу людей, технику, да и врача надо будет взять с собой... А вдруг?.. – Он с полной безнадегой в глазах смотрел на своего бригадира.
- Никаких «вдруг», Иваныч, это ж больше ста метров вниз!..
- Иди, Иван, но никому ни слова!
...Начальник шахты мрачно выслушал Киселева, что-то чиркнул на листе, а потом объявил:
- Жаль пацана! Конечно, мы его поднимем, дадим людей, но не сейчас, Виктор Иванович, завтра, сегодня уже поздно. Да, а ты слышал радио?
- Нет, а что? – встревожился Киселев.- Неужто опять война?
- Не война, но... Иосиф Виссарионович болен, сейчас по радио объявили, он без сознания...
- Бог ты мой! - горестно протянул начальник участка. – И что теперь?
- Что-что? Ждать и верить, что железный организм нашего вождя одолеет этот недуг, а пока такие вот «нулевые случаи» нигде и никому не объявлять - одного горя хватает!
В это время в кабинет заглянула секретарша и доложила, что звонят из госбезопасности.
- Соедини!
Киселев поднялся со стула и хотел выйти, но начальник махнул ему рукой: сиди!
- Это по нашему случаю! - сказал он, на секунду зажав трубку.
- ...Так, понял... Есть! Мы это сделаем! Да, сразу ко мне... Хорошо. До свидания.
Положив трубку на аппарат, начальник шахты вытер пот с лица и заговорил каким-то потерянным голосом:
- Они уже знают об этом случае... Это был их человек, как говорится, «стукачок», но он где-то напортачил, и они хотели его арестовать - такие у них порядки! Может быть, и надо таких в каталажку отправлять, а? Сколько из-за них людей пострадало! А твои-то рабочие зачем за ним бегали, чай, не милиционеры?!
- Не милиционеры... - замялся Киселев. - Но хотели его... м-м... задержать, привести...
- Говори прямо, не крути тут, хотели в «завал» отправить? Руки чешутся?
- Завал-то внизу, а они за ним поверху гонялись...
- Ладно, сегодня уже ничего не сделаем, а завтра с утра займемся, если других команд сверху не будет.
- А какие могут быть еще команды?
- Хо-хо, такие могут быть, что!.. Уже из горкома партии звонили, и было велено провести политинформации на всех участках, сообщить рабочим бюллетени о состоянии здоровья товарища Сталина, а потом провести общешахтовый митинг в поддержку здоровья вождя мирового пролетариата. Такие дела на завтра, а тут ты со своим стукачом! В общем, сейчас этот товарищ, - начальник кивнул на телефон,- посоветовал не поднимать шум по этому делу, завтра или послезавтра тихо поднять тело наверх и передать его родным в закрытом гробу. Гроб не открывать, все похороны провести за счет шахты, помощь оказать родным, но пока тот вопрос, - он недвусмысленно поднял палец вверх, - как-то не решится, про наш «нулевой случай» чтобы не узнала ни одна живая душа. Так и накажи своим архаровцам.
- Уже наказал...
Утром следующего дня на шахте была создана группа и выделено все необходимое оборудование для поднятия тела Егора Кузнецова, а уже вечером тело покойного в деревянном, не обитом тканью гробу было доставлено домой к Кузнецовым. Сопровождавший повозку с гробом сотрудник милиции настоятельно советовал Кузнецовым без лишнего шума похоронить сына и внука на следующий день, сообщил, что могила уже готова, при этом добавил:
- ... Еще одно требование: гроб не открывать ни в коем случае! Это приказ! Если вы его попробуете открыть, то назад не закроете. Наш человек проконтролирует вас, а шахта выделит вам людей, которые помогут захоронить покойного. Да смотрите мне, без самодеятельности. У вас беда, но вы знаете, что товарищ Сталин болен, инсульт у него, а это беда не ровня вашей!
Всю ночь оцепеневшие в горе Кузнецовы сидели у закрытого гроба, не смея лишний раз прикоснуться к нему, а не то чтобы вскрыть. У них не только отняли близкого человека, у них отнимали из памяти даже образ этого человека. Прощаясь с покойным, люди надолго запоминают его, то выражение лица, с которым он уходит в Вечность, здесь же в памяти близких людей останется лишь грубо сколоченный, некрашеный гроб, да еще страшно гнетущее сомнение: а действительно ли там тот человек, которого знали и любили, и это сомнение будет омрачать их сознание все последующие годы.
Утром ко двору Кузнецовых подъехали на телеге два работника с конного двора и мужчина в офицерских хромовых сапогах, в гражданском плаще, из - под которого были видны брюки военного покроя. Потеснив закаменевших в горе родственников покойного, офицер тщательно осмотрел гроб и, убедившись, что он не вскрывался, приказал выносить его.
Федор и Никита с помощью работников конного двора вынесли гроб из избы и поставили на телегу, а мужчина в штатском тут же велел накрыть его попоной, то же сделали с крестом.
- Что же так-то? – надтреснутым голосом спросила Алена Ивановна.-
Человека хороним, не куклу...
- А вы знаете, бабуля, чем занимался этот человек? Что ж вы хотите, чтобы вся улица рыдала вам вслед? Давайте спросим у людей? - человек в галифе явно издевался над старой женщиной.
- Мама, не надо, - Федор подошел к ней и отвел в сторону. За эту ночь Алена Ивановна, впрочем, как и все Кузнецовы, казалось, в конец постарели, обессилели и едва держались на ногах.
- Поехали ужо, - махнула рукой женщина. – Витюшку только подсадите ко мне на телегу.
- Открывай ворота, - продолжал командовать человек в плаще. Но едва телега выкатилась за ограду, как в доме напротив распахнулось окно, и Кондрат Пивоваров закричал на всю улицу:
- Слухайте, товаришши, что творится-то!.. - Свой неистовый крик он сопроводил тем, что на подоконник выставил радиоприемник и прибавил громкость:
- ...Ко всем членам партии, ко всем трудящимся Советского Союза!
Дорогие товарищи и друзья... – неслось из окна, а мужчина в галифе подошел к ограде Пивоваровых и, грозя пальцем, выругался:
- А ну выключи сейчас же! Я тебя, дед, сейчас в каталажку заберу! А ну брысь!..
Но из радио, заглушая его угрозы, продолжало звучать:
- ...Совет Министров СССР и Президиум Верховного Совета СССР с чувством великой скорби извещают партию и всех трудящихся Советского Союза, что 5 марта в 9 часов 50 минут вечера после тяжелой болезни скончался председатель Совета Министров Союза ССР и секретарь Центрального комитета Коммунистической партии Советского Союза Иосиф Виссарионович Сталин.
Телега остановилась, военный перестал кричать, а все Кузнецовы, даже маленький Витюшка, стали жадно слушать речь Левитана.
- …Перестало биться сердце соратника и гениального продолжателя дела Ленина…
Казалось, все вокруг: и дома, и люди, и даже первые весенние птахи, что расселись на обнаженных кронах деревьев, - замерли в трагическом молчании, слушая эту горькую весть, а мужчина в сапогах и галифе обессиленно уронил голову на дрогу телеги и застыл на какое-то время, но вскоре он встрепенулся и, обращаясь к участникам похорон, сказал:
- Так, граждане, с вами все ясно... Вы, - он ткнул в сторону конюхов, - везете на кладбище, поможете захоронить, но только не в оградке, а за ней, там увидите...
- Почему так-то? - зло спросил Никита - Вроде православный?..
- Поп запретил: самоубийц всегда хоронили в стороне...
- Ты посмотри на него, - криво усмехнулся Федор,- в Бога не веруют, но попа слушаются! Хоть бы штаны военные снял, дядя!
- Но-но! - судорожно погрозил ему кулаком «дядя»,- я с тобой потом... Ты у меня смотри!.. Значит, мужики, все сделаете как надо, а ваш начальник пусть доложит нашему дежурному в отдел. Всё, я полетел! А ты, - теперь он уже грозил кулаком старику Пивоварову,- перестань тут разводить контрреволюционные разговорчики! Я доберусь и до тебя! - После чего он быстрым строевым шагом направился в сторону шахты.
- Милай, - кричал ему вслед осмелевший Кондрат Пивоваров, - это ж не я, а товарищ Левитан с тобой говорил, дурак ты этакий!
- Однако как он растерялся! - Глядя вслед уходящему, проговорил Никита.- Вроде военный человек, а как задергался!..
- Наша беда ему навроде забавы, а тут, смотри, галопом поскакал, - проговорила Алена Ивановна и, перекрестившись, только для своих произнесла негромко, - прибрал Бог супостата! Может, теперь и людям жить станет легче?..
Старая малограмотная женщина, прожившая долгую и трудную жизнь, уже давно поняла для себя, откуда в их село, в их дом, в их жизнь приходили беды и кто стоит за всем этим злом, но в душе продолжала верить, что скоро все изменится к лучшему. Жаль только, любимого внука уже не будет рядом с ней...
Эпилог
Чем дальше уходила страна от войны, тем более менялся ее облик. Вставали из руин города, возрождались разрушенные заводы и фабрики, а тут же, рядом, строились новые. Менялись и люди. Еще вчера они были мрачны, замкнуты и по большей части обозлены как на врага, так и на те обстоятельства, в которых им приходилось жить, а правильнее сказать, выживать, но сейчас их лица просветлели, на них все чаще гостили добрые улыбки, на улицах и в домах звучал смех. Еще вчера, казалось, никогда не будет прощения тем ворогам, что посмели нарушить покой мирной страны, ввергнуть ее в пучину бед и испытаний, но уже в середине пятидесятых как в больших городах, так и в малых рабочих поселках, подобно Белову, те же люди уже с сочувствием смотрели на колонны пленных немцев, японцев, венгров, румын и прочих поборников Гитлера, которые направлялись на работу в шахту, на завод или стройку, а сердобольные старушки и не знающие зла дети делились с ними хлебом и прочими скромными продуктами. Только великая страна могла в короткий срок из атмосферы ненависти и мщения вернуться к доброте и состраданию.
Уже в первые послевоенные годы наиболее ослабленных и больных военнопленных стали освобождать из лагерей, разрешая им возвратиться на родину. В начале пятидесятых потоки репатриированных возросли. Одними из первых отправились домой венгры, румыны, болгары, в то время как немцы и японцы еще выбирали до конца меру своей вины перед русским народом. Последовавшие одна за другой амнистии начала пятидесятых, наконец, позволили выехать на родину японским и немецким военнопленным, труд которых использовался на стройках народного хозяйства. Эти события оставили заметный след и в среде спецпоселенцев поселка «Чертинский-2/3». Теперь редкий день машины с крытым кузовом не увозили на железнодорожный вокзал группы бывших военнопленных. После «аденауэровской амнистии», последовавшей в сентябре 1955 года, дождался, наконец, своего часа Федор Кузнецов, и в октябре с большой группой немцев он выбыл в Германию.
Перед отъездом Федор и Никита побывали на своей малой родине, в Урском. Нашли братья около «горелой сосны» ту самую березу, которая хранила все эти долгие годы саблю, что отковал их прадед в честь победы русских войск над Наполеоном и которую Федя Кузнецов при отступлении с казаками в далеком девятнадцатом надежно укрыл в пустоте ствола корявой березы. По возвращении в Белово он передал саблю матери со словами: вы на родине живете, где наши предки жили, пусть их подарок будет с вами, и пусть станет он для всего рода кузнецовского счастливым талисманом. Прощаясь, каждый из Кузнецовых понимал, что новой встречи у них может и не быть, и все же расставались с легким сердцем, с надеждой на лучшую жизнь. К концу 56-го Кузбасс покинули последние военнопленные иностранных армий.
Радикально стала меняться жизнь после исторического ХХ съезда партии, на котором был развенчан культ личности Сталина. Именно тогда началась новая полоса жизни страны, получившая уже в те годы свое название как «хрущевская оттепель». Еще раньше, сразу после расстрела в 1953 году Л. П. Берии, в аппарате МГБ, как центре, так и на местах, началась грандиозная «чистка»: органы безопасности избавлялись от своих одиозных героев сталинского периода, и уже другие офицеры госбезопасности, по большей части призванные в МГБ из числа военных-фронтовиков, теперь искали следы тех, кто особенно усердствовал в развязанном терроре 30-х и 40-х годов. Тогда же стали прорастать первые ростки реабилитации советских граждан, необоснованно репрессированных в годы тоталитаризма. Не всех коснулась она в те годы, поскольку носила заявительный характер. Кто-то не знал, что надо обращаться с ходатайством в соответствующие органы, но по большей части население, пережившее это страшное время, просто не решалось идти в органы, ставшие причиной их бед и несчастий. Что руководило этими людьми, неверие или глубинный страх, трудно сказать, и потому кампания по реабилитации жертв политических репрессий растянется до конца двадцатого века.
Хитер и коварен был Кутько Богдан Иванович, не раз менял он свою личину, образ жизни, а все же летом 56-го его настигла справедливая, хоть и случайная кара. Иванов Борис Богданович, теперь живший под этой фамилией, - электрик одного из ЖКО поселка Чертинский, он любил в воскресные дни гулять в парке клуба «Горняк», где с удовольствием стрелял в тире, играл в городки, а свои прогулки обычно завершал у бочки с пивом на выходе из парка. Здесь-то и настигла его месть бывших зэков, которые узнали в нем того самого «вора в законе», который много лет назад у них на глазах расправился с авторитетным вором по кличке Колесо.
События той поры тем или иным образом возымели действие на судьбы других героев. Марк Ратке наконец получил возможность узаконить свои отношения с Любой Селезневой и усыновить ее сына, а инженер Сигарев, оправданный судом по всем статьям обвинения, был восстановлен в должности механика, а также на законном основании занял квартиру на улице Клубной, которая так и не принесла счастья Егору Кузнецову. Сам же Егор упокоился на поселковом кладбище, но за его оградой, вдали от своих усопших земляков, не отпетый священником. Издревле на Руси так хоронили самоубийц и великих грешников. А уже
на следующий год чья-то неравнодушная душа посадила над его могилой осинку, словно в память обо всех его прегрешениях, совершенных на этой земле, и трепетные листья дерева шептали ему все грустные истории, известные со дня Сотворения Мира...
2015-2018 гг.
г. Кемерово, г. Белово
Назад |