Короткие истории из жизни Светочки Ромашкиной (повесть) ч. 4
История шестнадцатая,
перемены
Пролетело лето. Светке не терпелось надеть новую форму и открыть пахнущие типографской краской учебники за 5 класс.
Однако с началом учебного года выяснилось, что отношения между одноклассниками перешли в новую стадию.
На переменах девчонки теперь ходили под ручку исключительно попарно. При умелой организации их можно было построить в колонну по двое. Для проведения, например, демонстрации в защиту прав трудящихся капиталистических стран. И они пошли бы в этой колонне, также крепко сцепившись друг с другом. «Скованные одной цепью».
Время от времени девчоночьи пары сплетались в хоровод. В основном, вокруг Оли Орешкиной. Формальным лидером в классе оставалась Света Ромашкина. А неформальный лидер – Оля.
Ах, какая Оленька красивая! Ах, какая модная у нее форма, и как к ней подходит этот гипюровый фартучек! Ой, какое зеркальце! Оля, это тебе папа из Москвы привез? Из Риги?! Ой, девочки, какая я загорелая, когда в него гляжусь! Ой, дай мне! И мне!
Светка в этом ажиотаже не участвовала. Она сидела за своей партой, не поворачивая головы. И думала, что для того, чтобы радоваться загорелой коже, нужно загореть! А не смотреться в зеркала-обманки. Подумаешь, кое-кто красавица! Красота от природы, между прочим, дается. А учиться на одни пятерки слабо?!
– А мне не нужно, чтобы в дневнике – одни пятерочки! – говорила в это время Оленька. – Мама говорит: «Чем четверка не оценка?». Зато я не зубрю, как некоторые!
И она выразительно посмотрела на Ромашкину. Ленка сказала:
– А она у нас «птичница-отличница»!
Девчонки захихикали.
Ленка в этом году объединилась в пару с Надькой Кацубой. И теперь боялась, что «напарница» может переметнуться к бывшей подруге. «И, вообще, почему эта задавака все время командует?» – думала Ленка.
Света перестала называть про себя Ленку «Белоснежкой». Ромашкина за глаза и в глаза называла ее теперь «Петрихой». Участвовать в дискуссии с девчонками, доказывая, что она не зубрит, Света не собиралась. Считала ниже собственного достоинства. Она, глядя на доску, молча подняла брови.
Светкиной «парой» стала Ирка Долгова. Девочки сидели за одной партой. Рослая Ирка неизменно забирала густые волосы пшеничного цвета в хвост. Потому ее за глаза называли «тетя Лошадь». «Птичницей-отличницей» Свету Ирина не называла. А молча подсовывала на переменах однокласснице дефицитные шоколадные конфеты. И, вообще, уважала. Новая подруга внимательно слушала Светкины рассказы о приключениях книжных и ее личных и кивала головой. Иркины реплики были весомы, но немногословны. Хотя она тоже много читала.
Мальчишки ходили, как прежде, одной компанией. Но у них, как и у девчонок, определились лидер и аутсайдер. Первым был Валера Абалкин, а последним – Колька Баранов. Кольку шпыняли все. За то, что он маленький и худой. За то, что он рыжий, некрасивый и носит очки в уродливой оправе. А, главное, за то, что он всех боится.
Крупная Алка Кузнецова подходила к Баранову вплотную и вопила прямо в лицо:
– Ну, че, Баран?! – и ставила шелбан.
– Дура, – съежившись, шептал он.
– Чего?! – орала Алка в ухо Кольке.
– Ничего, – отказывался тот.
Клички в 5 «А», правда, были почти у всех. В классе учились Гусь, Воробей, Баран, Иван… Владика Харламова почему-то дразнили «Третьяком».
У Валерки была кличка «Шеф».
– Усе у порядке, Шеф! – выполняя поручения «главаря», голосом Папанова говорил Боча.
И девчонок далеко не всегда по имени называли. Прямо форменное безобразие творилось в 5 «А» с этими кличками! И Светка, как председатель совета отряда, ничего с этим не могла поделать. Мало того, у нее тоже была кличка.
В начале ноября после уроков ребята решили поиграть в снежки. Выпавший снег отлично слеплялся в комочки. Класс разделился на два лагеря: мальчиков и девочек. Вскоре снежки почему-то чаще стали попадать в Кольку Баранова. В него метили и мальчишки, и девчонки. А потом и вовсе стали кидать снежками только в Барана. Почувствовав, что находится в центре «снег-обстрела», он пару раз попытался вырваться из круга. Бесполезно! Одноклассникам показались более забавными новые «правила игры». Пусть Колька будет водящим! Что с того, что он не хочет! Зато всем остальным весело!
Мальчишка понял: не пробиться! Он присел на корточки и закрыл голову руками.
– Баран сугробом прикинулся! – крикнул Валерка.
Все засмеялись. «Стрелять» в «живую мишень», стали реже. Колька подумал, что всем надоело играть, и убрал руки. В этот момент Светка и кинула снежок. Не желая, конечно, в лицо Баранову попасть. Но в лицо, как раз, и попала. Снег залепил Кольке одно «очко». Все так и покатились со смеху.
А Баран, сняв очки, истошно заорал:
– Идиотка!
– Я – идиотка?! – искренне удивилась Светка.
– Да, ты! Вы все идиоты! – орал Колька. – Гады! Я вас всех ненавижу!
И он пошел домой, таща портфель по снегу и пытаясь отковырять прилипший снежок с очковой линзы. Баран изо всех сил старался не расплакаться. Но нижняя губа сама выпячивалась вперед.
Всем остальным тоже как-то расхотелось играть. Одноклассники стали разбредаться по домам.
– Вообще-то, я нечаянно! – печально объяснила Ромашкина.
Мальчик смотрел в ее грустные глаза и думал, какие они, оказывается, голубые! И лицо у Светки такое беззащитно-растерянное. Надо же из-за Барана переживает! Добрая… А, вообще-то, нашла из-за кого переживать!
– Я – домой, – смутилась Светка.
– Ага, я тоже, – отвлекся от своих мыслей Валерка.
Девочка медленно шла домой. Ей казалось, что все встречные прохожие слегка навеселе. Мягкий снег прилипал к подошвам. Прохожие поскальзывались и путались ногами в протоптанных дорожках.
Светка тоже поскальзывалась. У нее в голове слеплялись и путались мысли о Валерке и Кольке.
На следующий день, на перемене влюбчивый Валерка, пробегая мимо Ромашкиной, схватил ее за руки. У девчонки внутри все замерло. Неужели теперь она – его «дама сердца»?..
Но почти сразу же Светка почувствовала, что руки Абалкина разжались. Сам он отскочил, как ошпаренный, глядя через плечо девочки. Удивленная Ромашкина повернула голову. За ее спиной стояла новая подруга. А Ирка, между прочим, была не только самой высокой, но и самой сильной в классе. Она не только книжки читала, но и спортом занималась. Даже Бочкин ее побаивался. Если Долгова врежет, то мама не горюй!
Шефу оставалось только выместить на ком-то свою досаду. На Кольке. На ком же еще? Абалкин занес руку над Барановым. Тот привычно вжал голову в плечи.
– Не трогай его! – жестко предупредила Светка.
– Ты чего, Рома, совсем свихнулась? – обалдел мальчишка. – В Барана влюбилась?!
Девочка молча смотрела в глаза Валерке. Местный ловелас вглядывался в Светкино лицо в тщетной попытке увидеть хотя бы тень вчерашней беззащитности. Но чувствовал только холод. Как будто ему снежок за шиворот сунули. Валерка удивился, как ему вообще могло придти в голову, что с командиром класса можно целоваться.
Светкина «крыша» сделала шаг вперед.
– Ладно, ладно! – пошел на попятную Шеф.
Светкино первоначальное разочарование от непрошенной защиты сменилось удовлетворением от осознания силы. Очень ей надо целоваться с этим Валеркой! Она же не кокетка Орешкина! И, между прочим, больно он за руки хватает! За руки-то, зачем хватать?! Лучше бы погулять вместе предложил!
Еще Светке подумалось, что они с Иркой теперь непобедимы, как «Молодая гвардия». Потому что им не страшны никакие враги! Даже внутренние. И даже самые внутренние.
Она подошла к Барану и покровительственным тоном сказала:
– Коля, если тебя кто обидит…
И чуть не задохнулась от возмущения, когда Баран выкрикнул вдруг:
– Что ты лезешь ко мне все время? Дура!
И выбежал из класса.
История семнадцатая,
новогодние хлопоты и новогодние сюрпризы
– Кто елку пойдет наряжать? – веселым голосом спросил папа у детей.
– Я! Я! – закричал Павлик.
– И я, – более сдержанно откликнулась Света.
И даже мама, дождавшись, когда папа втиснет единственную ногу елки в кандалы железной треноги, пришла помогать распутывать прошлогодний «дождь».
Игрушки, завернутые в газеты, лежали в картонной коробке из-под пылесоса. Среди разноцветья елочных шаров и сосулек попадались фигурки сказочных героев и человечков в национальных костюмах. И даже космонавта в серебристом скафандре с надписью «СССР» на шлеме. Светка любила выбирать эти игрушки и прицеплять их к холодным ветвям на железные прищепки.
Елка, благоухающая хвоей, венчанная рубиновой звездой и украшенная шарами, дождями и хлопушками, начала в темноте обычной квартирки волшебно сверкать огнями. Зеленые, красные и синие искорки озорно прыгали в зрачках папы, мамы и детей, одаривая надеждами на праздничные чудеса.
На следующий день, светящийся от счастья папа ворвался в квартиру с сеткой, наполненной венгерскими красными яблоками и солнечно оранжевыми мандаринами. Сверху громоздились зеленые африканские бананы, а сбоку гордо торчала палка колбасы «сервелат». Маме тоже повезло: отстояв огромную очередь, она отхватила пару махровых китайских полотенец и болгарский шампунь «Роза». Рядом с дефицитом в сумке лежали подарки для Пашки и Светки от маминого профсоюза.
– Ура! Бананы! – узнал Пашка.
– Они зеленые, – объяснил папа.
Бананы из Гвинеи снимались нашими друзьями-неграми в состоянии молочной спелости. Но папа в очереди узнал один секрет. Бананы, висящие на веревке возле трубы центрального отопления, считают, что они висят на пальме под родным палящим солнцем. И потому спеют себе потихоньку.
31 декабря винегрет, салат «оливье», соленья, домашние пельмени и курица непременно должны были наличествовать на каждом столе россиян. Семья Ромашкиных была типичной советской семьей. И их новогоднее меню не отличалось от меню, скажем, соседей.
«Новый год – семейный праздник!» – провозгласил какой-то идиот в одном советском фильме. И миллионы людей в нашей стране приняли эту фразу за аксиому. Они ежегодно усаживались за праздничный стол «скромной такой компанией» из 3-4 человек и тщательно радовались телевизионному «Новогоднему огоньку». Вместо того чтобы большой компанией дружно плясать под гармошку или петь песни под гитару.
Ромашкины с волосами, вымытыми болгарским шампунем, вчетвером сидели за столом, уставленным винегретом, салатом «оливье» и далее по списку. Обмен подарками уже произошел. Папа залихватски стрельнул шампанским, сохранив, к радости мамы, в целости люстру. Осталось, поедая праздничные блюда, ждать, когда по телевизору покажут Веронику Маврикиевну с Авдотьей Никитичной и Пугачеву. А потом пойти спать. Светке внезапно до хруста в челюстях стало тоскливо.
Отключили электричество. Поедание салатов при свечах без сопровождения телевизора походило на поминки. Светке захотелось, как Пашке, всплакнуть об утраченных надеждах.
Но в этот момент в дверь громко постучали. Папа пошел открывать.
– У вас что, свет отключили? Темень – глаз коли! – услышали Ромашкины радостно возбужденный голос тети Любы.
– Таксисты совсем обнаглели! По два счетчика дерут! – весело делился дядя Валера. – Поезд наш опоздал, как водится! Новый год в такси встречали! Весь салон в шампанском!..
Мама со Светкой вышли в коридор со свечой.
– А телеграмму-то, почему не отбили? – необидно упрекнула мама.
Тут подключили электричество. Все радостно жмурились от света. А потом здоровались и обнимались. Тетя Люба бросилась щекотать Павлика. Он вырвался и спрятался за Светку. А дядя Валера, наклонившись к племяннику, протянул открытую ладонь. Мальчик выглянул из-за сестры и с опаской вложил свою руку в дядину. Тот хорошо засмеялся и, лукаво глядя в глаза Пашке, предложил:
– Ну-ка, племяшка, угадай, что мы тебе привезли?
– Котенка?! – замирающим шепотом спросил малыш.
– Какой догадливый мальчик! – поразилась тетя Люба.
Она, к удивлению Ромашкиных, вытащила из хозяйственной сумки серого котика в черную полоску. Тот, широко открывая рот, изображал мяуканье, как в немом кино. Женщина поставила котенка на пол. Он изумленно таращил голубые глаза и топорщил короткий хвост. Потом, расставляя лапы в стороны, деловито отправился на кухню за холодильник. Через минуту котенок аккуратно поскреб лапой возле лужи. Мама ахнула и побежала за тряпкой, а папа – за ванночкой для фотофиксажа. Вернее, для кошачьего туалета. Павлик ходил по пятам за своим подарком и тихо восхищенно всмеивался.
А Светка во все глаза смотрела на Юрика. Он остался стоять у входной двери и походил на мальчика с обложки журнала мод. Высокий, стройный, но плечистый, с шапкой светлых кучерявых волос, он несколько свысока смотрел на подругу детства. Ростом, грацией и взглядом, полным спокойного превосходства, Юра напоминал девочке недоступно прекрасного жирафа. «До чего же, до чего же, всем нам хочется, братцы!.. » – закрутилось в голове у Светки. А хотелось ей целоваться. Это должно было быть стыдно. Ведь Юрик – хоть и двоюродный, но брат. Но стыд глубоко спрятался под мягким теплым ощущением внизу живота.
– Вы надолго? – нарочито небрежно спросила Света.
– Дня на три, – не глядя на девочку, спокойно ответил мальчик и неторопливо прошел за взрослыми на кухню.
Потом они сидели все вместе за столом. И это сидение имело уже совсем
другой оттенок. Света с Юрой отвечали на вопросы взрослых, смеялись их шуткам, смотрели телевизор… Но все это было наполнено каким-то тайным смыслом.
А Павлик незаметно ушел спать, украдкой от мамы затащив в свою постель четвероногого дружка Степку. И уснул совершенно счастливый…
Как приятно просыпаться первого января, зная, что в холодильнике и на столе тебя ждет куча вкусностей, по телевизору – новые советские мультфильмы, и ровным счетом НИЧЕГО не нужно делать! Светка проснулась с ощущением счастья. Пашка с котенком крутились на кухне возле мамы. Мама разогревала завтрак. В зале были слышны голоса просыпающихся гостей.
После завтрака, плавно перетекшего в обед, Павлик и Леночка Малинина пошли во двор копать снег деревянной лопаткой. А Светка с Юрой и Наташкой отправились в бор на лыжную прогулку. Лыжи и куртку для брата Ромашкина попросила у Алешки Прошина.
Мороз озорничал, щипля ребят за щеки. Румяное солнце старалось не запутаться в сосново-березовых руках бора. Снег серебристо сверкал под его лучами. Юра, первым встав на лыжи, вырвался вперед. Его черная кроличья шапка и синяя Алешкина куртка замелькали меж соснами. Светлана бросилась вдогонку. Наташа же замешкалась, запутавшись с креплениями.
Светка летела стрелой, но никак не могла догнать длинноногого братца. Выбежав за поворот, она вдруг его потеряла. Впереди был значительный отрезок лыжной дорожки, который мальчишка при самой замечательной физической подготовке не мог преодолеть столь стремительно. Девочка растерялась.
– Ю-ура! Юр! – отдышавшись, закричала она.
– Чего орешь? Как в лесу! – недовольным голосом поинтересовался тот. – Белку спугнула.
Светка обернулась. Мальчик стоял чуть в стороне за кустом черемухи.
– Иди сюда! – позвал он.
Ромашкина сошла с лыжни и осторожно подошла к брату, встав близко, но параллельно ему, и тоже задрала голову вверх и вбок. Белка затаилась где-то в сосновых ветвях.
– А ты с мальчиком целовалась когда-нибудь? – вдруг спросил Юра.
– Не-а, – созналась девочка. – А ты?
– Да сто раз! – с чувством превосходства ответил он. – У меня девчонка есть дома.
У Светки под ложечкой стало скучно. Она пожалела, что не так давно отвергла любовь Абалкина.
– Хочешь, научу тебя целоваться? – предложил Юрик.
– Хочу, – с готовностью откликнулась девочка.
Мальчишка грациозно склонился над ней, взял ее губы своими мягкими губами и осторожно втянул их. Так жираф, вероятно, неспешно срывает с ветки спелый плод, всасывая его и мягко пережевывая сочную мякоть. У Юрки на лбу при близком рассмотрении возник третий серый глаз в пушистых ресницах. Чтобы не видеть этого, Светка закрыла глаза. Сладкое тепло с низа живота растеклось вверх и вниз. Целоваться, стоя на лыжах, было неудобно. Так же, как спать на потолке. В этом смысле. Про «неудобно» в смысле «стыдно», как-то не возникало даже вопросов. Все было просто и естественно. Как будто двоюродным братьям по статусу положено целоваться с сестрами.
В общем, «знаем мы эти детские невинные прогулки кузин с кузенами», как писал классик. Так примерно.
– Вы чего, целуетесь? – услышали Юра со Светой изумленный вопрос Наташки.
Она стояла на дорожке с лыжами в руках.
– Крепление сломалось, – объяснила она товарищам.
– Юрик меня целоваться учит, – без смущения пояснила в свою очередь Светланка. – Он и тебя может научить. Да, Юр?
Мальчик небрежно пожал плечом, выходя на лыжню. Он всем своим видом давал понять, что это вопрос ни о чем. И даже не к нему.
– Может, домой пойдем? – расстроилась Наташка.
– Мы круг пробежим, а ты к опушке иди, – предложил Юра.
Девочка кивнула и поплелась к началу лыжни, таща деревянных «коней» в руках. А брат с сестрой, подзадоривая друг друга, побежали вперед. Перед тем, как выехать на опушку, Юрка еще раз «поучил целоваться» Светланку.
– Юр, а помнишь, ты мне книжку про моряков показывал? Не передумал на корабле плавать? – спросила дома Света у брата.
– «Мореходка» далеко. На Дальнем Востоке. А у нас там нет никого, – поделился сомнениями мальчишка.
(Юркин «погибший» отец, разумеется, был не в счет. )
– Я, наверно, в техникум пойду, а потом на завод. Дядя Валера говорит, у них сейчас заработки хорошие и путевки от профсоюза… А ты артисткой хотела стать, – вспомнил Юра.
Светка хотела припомнить ему Наталью Фатееву, но передумала.
– Я, наверно, врачом буду, – сказала она.
– Как тетя Валя, хочешь быть?
– Ну, как мама, конечно. А еще у нас участковая есть, Марьиванна. Знаешь, какая?! Веселая, добрая, красивая. И все ее слушаются. Мария Ивановна любого больного вылечить может!
– Так уж и любого?
– Любого! Она очень много знает.
Папина сестра с семьей погостили два дня.
Поезд, отходивший поздно вечером, опаздывал. Отъезжающие с провожающими переговорили уже все разговоры. Хорошо, что Павлика оставили у Малининых.
Наконец, женский голос с плохой дикцией объявил о прибытии поезда. Ромашкины с гостями вышли на перрон. Подростки стояли отдельно от взрослой компании. Мальчик смотрел поверх Светкиной головы и думал, наверно, о девчонке, с которой целовался сто раз.
– Напишешь? – спросила сестра.
Юрка равнодушно кивнул и вошел с родителями в вагон. Расположившись в купе, он посмотрел из окна. Сначала на Светку сквозь оконное стекло, а потом на вокзал сквозь Светку. Как будто она тоже была из стекла. Девочка поняла: не напишет. Она сделала равнодушное лицо, махнула Юрику рукой и, посмотрев поверх его головы, отвернулась.
История восемнадцатая,
танцы и мелкие неприятности
– На танцы записываться пойдешь? – выкрикнула Наташка, едва Светка открыла ей дверь.
Сзади маячила Ленка. Шестилетняя Ленка, в отличие от смуглой худенькой сестры, была белокожей и в меру упитанной, как тетя Рая.
– Так с осени все танцуют! – удивилась Ромашкина. – Уже полгода занимаются.
– Это вы – тоже, Светка! – из-за Наташки показалась довольная мордашка ее сестренки с большими серыми глазами. – Галина Николаевна говорит: у меня данные и пар…пир…
– Перспективы, – снисходительно закончила старшая Малинина. – Руководительница кружка Ленку зовет, а она без меня ходить не хочет.
– Так, младшая и средняя группы все равно в разное время занимаются, – не унималась дотошная Светка.
– Танец ставят для ребят из средней группы, а Ленка солисткой будет, – объяснила Наташка.
Встретили новеньких хорошо. Оказалось, что в кружок ходят Оля Орешкина, Надька Кацуба и даже Алка Кузнецова. Ленку сразу полюбили за обаяние и непосредственность. Девчонки ласково дразнили ее «Малинкой», тискали и угощали конфетами. Невероятная гибкость Малинки и умение крутить «колесо» и «сальто» (двухлетняя подготовка в цирковом кружке) вызывали у старших девочек восхищение и зависть.
Галина Николаевна по субботам неизменно привозила на занятия свою годовалую дочь. Обертка с шоколадки «Аленка» была срисована с Аленки Соколовой. Не иначе. Девчушка, сидя на стульчике, с любопытством таращила на детей мамины серо-зеленые глаза. Рот Алены был заткнут пустышкой в форме ромашки.
В перерывах девчонки роились вокруг малышки, пока ее мама ходила попить или в туалет. Каждая из занимающихся девочек стремилась поносить Аленку на руках, сделать ей «козу» или, на худой конец, подержаться за ее кукольную ручку с ямочками у основания пальчиков.
– Ой, девочки, она на меня смотрит, я ей понравилась! А мне улыбнулась! А мне ручкой вот так сделала! – наперебой хвастались девчонки.
Галина Николаевна баллы за внимание дочки не выставляла. И после перерыва продолжала кричать:
– Раз! Два! Батман фондю! Батман, Оля! Плие! Господи, ну, что вы за коровы! Скоро выступление! Раз! Два! Ножку тянем! Тянем! Что за наказание!
Светка точно ощущала себя коровой. Правда, очень худой коровой. Движения никак не запоминались. Она не попадала ногами в ритм, «тормозила». Руки казались двумя корягами, растущими отдельно от остального тела. Наташкина танцевальность практически не отличалась от Светкиной.
Зато Ленка как-то быстро включилась. И ногами попадала куда надо и руками махала красиво. А после общего занятия Галина Николаевна индивидуально занималась с будущей солисткой. Наташка со Светкой, уставшие физически и раздавленные морально, освободившись от гимнастического трико с белой юбочкой, сидели в раздевалке или слонялись на улице возле клуба эти минут 20. Ленка выбегала румяная и веселая, как будто и не напрягалась только что 1, 5 часа в общей сложности. Ну, не устают же дети, играя в «казаки-разбойники» или догонялки. Может, только чуть-чуть. Зато удовольствия море!
Танцевали девчонки под баян. Это было удобно. Педагог в любой момент могла замедлить или ускорить темп, попросить заново проиграть отрывок или вовсе остановить музыку. Не приспосабливаясь к капризам современной техники.
Баянист Борис Петрович был «вещью в себе». Пальцы его ловко бегали по кнопочкам, шевелились даже плечи и колени. Но на его вытянутом ассиметричном лице никак не отражалось отношение к мелодии, к успехам или неуспехам начинающих танцовщиц. Борис Петрович был постоянно глубоко погружен в свои мысли и внутренние переживания. Он настолько погружался, что частенько не слышал команд Галины Николаевны. Она злилась и яростным шепотом напоминала:
– Борис Петрович, не спите! Вы на работе!
Баянист «всплывал» из внутренних глубин и, глядя мимо нее в запредельные дали, возвращался к началу пьесы или менял темп. Девчонки хихикали. Бориса Петровича они не любили. Покрикивания Галины Николаевны были симпатичнее равнодушия музработника. Иногда после занятия юные танцовщицы выбегали за ним на улицу и хором ехидно пели: «Гармонист, гармонист, красные сапожки, не тебя ли гармонист, обокрали кошки?» или «Руки вверх, попа вниз, получился гармонист!». Борис Петрович, наклонив голову немного влево, продолжал нести вперед свое сухопарое тело на длинных пружинистых ногах в обтягивающем трико. Штаны пузырились в коленях. Баянист не оборачивался и не реагировал на девчачьи выходки. Но после занятий старался быстро исчезнуть. Пока вредные дети еще не переоделись.
В начале марта кружок народных танцев представил на суд жителей поселка два танца. В рамках концерта художественной самодеятельности, посвященного Женскому дню. Девчонки выступали после певицы с медицинской подготовкой. Чернявая симпатичная медсестра терапевтического отделения к каждому празднику разучивала песню из репертуара Зыкиной. С ней занималась учительница пения. Лидия Михайловна, по-оперному заламывая руки, задушевно тянула: «Издалека долго течет река Волга…». Светке, слушая ее, хотелось плакать.
Ромашкину поставили в танец вместо заболевшей Оли Орешкиной в последний момент. Наташка где-то прочла, что тарантеллу раньше танцевали итальянцы, покусанные пауком тарантулом. Быстрые движения с потом выгоняли его яд. И кое-кому это спасало жизнь. Борис Петрович играл пьесу в полный темп, а девчонки танцевали в полтемпа. Потому что быстрее не успевали. В общем, двигались вяло, как слабопокусанные. Вряд ли кто-то из танцующих на сцене поселкового клуба выжил бы после нападения тарантула. Но никто из местной публики, кроме начитанной Наташки, не знал итальянских обычаев и в глаза не видел ни итальянских пастухов, ни тарантеллу. Потому к выступлению детей отнеслись весьма благосклонно. И хлопали юным артисткам даже громче, чем местной Зыкиной.
– Молодец! – шепнула Светке Наташка, смотревшая на выступление из-за кулис. – Танцевала не хуже Алки.
Светка скривилась. Комплимент был сомнительный.
– Ну, она же в два раза дольше тебя занимается, – утешила подруга.
Второй номер кружка народных танцев шел после выступления пожилого чтеца басен, инженера по технике безопасности. На сцену вывезли огромный картонный чайник. Красный в белый горох. Вокруг него закружились Надька с Маринкой Осиповой из пятого «Б» в красных атласных сарафанах и два мальчика из шестого в желтых косоворотках. Сначала они кокетничали друг с другом. А потом ими овладела отчаянная жажда. Чаю же попить ребятам как-то все не удавалось. Уж они и ногами «кренделя» выписывали, и кланялись этому чайнику, как отцу родному, и в повороте пытались кипяточку налить. Ничего не помогало! Наконец, кучерявый Игорь додумался заглянуть внутрь. И что же он там обнаружил? Вернее, кого? Да, Ленку Малинину, конечно! В зеленом атласном платье. Вместо чаю! Выходить Ленка оттуда не собиралась. Только, жизнерадостно глядя в зал, махала беленьким платочком маме. Мальчики и Маринка стали по очереди гнать Малинку из чайника, как звери выгоняли лису из заюшкиной избушки. Ленка же как-то сроднилась с этой посудиной и не выходила из нее еще и из вредности. Наконец, за дело взялась Надька. Она выманивала малышку улыбками, поклонами и медовыми пряниками. И та не устояла. А, покинув свое убежище, такие «дрободушки» выдала, так «колесо» закрутила, что любо-дорого посмотреть! Зрители аплодировали, как сумасшедшие.
– Ой, подумаешь, принцесса! Научилась «колесо» делать и думает, что она – пуп земли! – вдруг услышала Светка недовольный голос рядом с собой.
Ромашкина, стоя за кулисами, с восхищением следила за выступлением товарищей. Она до этого момента считала, что Ленку невозможно не любить.
Сейчас она была неприятно удивлена.
– Вам что, не нравится? – спросила Света, повернувшись к сестрам Овечкиным.
Ритка Овечкина была ровесницей Наташки, а Вероника – на год младше. Но были они мелкими и выглядели года на три моложе. И потому рассчитывали на этот танцевальный номер. Как выяснилось.
– Мы третий год уже занимаемся! – ворчливо продолжила Ритка. – Галина Николаевна нам этот танец обещала! Она раньше для нас специально номера ставила.
– И откуда только эта выскочка взялась! – поддержала ее Вероника.
Сестры были миловидными и прежде вызывали у Светки симпатию. Сейчас же хорошенькие личики обезобразили злоба и зависть. Ромашкиной захотелось спрятать Лену от их ядовитых взглядов. Потому, как только счастливая Малинка вбежала за кулисы, Светка схватила ее за руку и утащила подальше от «мелких неприятностей». С того дня Овечкины стали «Мелкими неприятностями». С подачи остроумной Светланки.
После танцевального номера с чайником выступал самодеятельный ВИА. Семьи Малининых и Ромашкиных слушали «Там, где клен шумит» и «Кто тебе сказал?», сидя в зале.
Перед тем, как уходить, Ленка вспомнила, что забыла сумку с колготками и кофтой в танцклассе. Наташка и Светка побежали с ней. Подходя к комнате, девочки услышали, что там кто-то ссорится. Они приоткрыли дверь. Галина Николаевна с разгневанным лицом держала ворот атласной рубахи баяниста.
– Вы же мне обещали, Борис Петрович! Вы мне клялись торжественно, что на работе ни грамма! – стараясь, не повышать голоса, выговаривала ему женщина.
– Брось, Галка! – вальяжно отвечал тот, глядя на нее блестящими глазами. – Такой успех! Не без моего участия, межу прочим! Имею право отметить!
Баянист был непривычно оживлен. Жизни ему прибавило спиртное.
– Идите домой немедленно, пока вас директор не увидел в таком состоянии! Через задний ход идите! – шипела руководительница кружка.
– Чего?! В каком состоянии?! Директор? Да кому вы нужны кроме меня с вашим дурацким кружком? Сейчас гитаристы выйдут, я с ними отмечу! Они – музыканты, они поймут мою душу! – кочевряжился «утонченный» Борис Петрович.
Водка, вливавшая в него жизнь, по-видимому, не давала жизни окружающим.
– Господи, Борис Петрович, на вас дети смотрят! – устыдилась за баяниста Галина Николаевна.
– Где дети? Вот это, дети?! – повернул музработник свое красное страшное лицо к девочкам. – Да, это чудовища, а не дети! Ты знаешь, какие гадости они мне вслед кричат? Думали, я их не поймаю и не посмею наказать! Вот и попались!
И он схватил за руку Наташку и, уложив ее себе на колени, занес руку, чтобы отшлепать. Ленка завизжала, представив, что баянист – это скрывавшийся до поры и времени Бармалей. Светка попятилась назад. Но тут Светкин папа, подошедший за детьми, ворвался в танцкласс. От неожиданности Борис Петрович отпустил Наташку. Ромашкин схватил его за грудки.
– Че, Боря, давно в рыло не получал? – с придыханием спросил он.
– Сам получишь, раз не умеешь своих соплюх воспитывать! – выкрикнул новоявленный «воспитатель» и замахнулся на папу.
В этот момент дядя Петя Малинин схватил Бориса Петровича сзади за локти, приговаривая:
– От тебя жена с сыном ушли, так теперь с чужими детишками воюешь?
Тот молча пытался выдрать руки из сильных дяди Петиных рук.
– Милицию вызывай! – кинул Светкин папа Галине Николаевне.
– Может, лучше директора? – засомневалась женщина.
Директор вместе с милиционером на шум прибежали самостоятельно. И разрешили ее сомнения.
– Пусти! – уже миролюбиво попросил баянист дядю Петю.
– После праздника принесешь заявление на увольнение! – строго сказал директор клуба музработнику. – Подпишу с удовольствием! А сейчас пошел вон, чтоб духу твоего здесь не было!
– Господи, Боря ведь – талантливый парень! – сетовала по дороге домой мама. – Помнишь, Сережа, десять лет назад его же на куски рвали, приглашая на свадьбы?!
– Вот именно, на свадьбы! А там наливают! Не выпьешь – обидятся. Как же – за здоровье молодых! – объяснял папа.
– С Алкой они тоже на чьей-то свадьбе познакомились. Он ее баяном покорил, она его – своей «цыганочкой», – продолжила тетя Рая.
– Красивая баба! – вздохнул дядя Петя. – Эх, не повезло ей с Бориской!
Светка поняла, что загадочность Бориса Петровича была связана с мыслями о водке. И после занятий он торопился домой, чтобы выпить. А вовсе не из-за детских дразнилок.
В апреле кружку народных танцев директор выделил магнитофон. Пришлось Галине Николаевне приспосабливаться к капризам современной техники. Впрочем, она довольно быстро освоилась. Об уволенном баянисте никто не сожалел.