После захода солнца Анатолий Витальевич увлеченно наблюдал зодиакальный свет. Для таких наблюдений телескоп как раз непригоден. Прозрачнейший воздух Горной Шории позволял видеть то, что невозможно рассмотреть в городе с его смогом и вечерними огнями. А зодиакальный свет интриговал Дьякова с юных лет.
Зодиакальный свет – это красивое сияние лоскутка неба в районе только что севшего или, наоборот, собирающегося взойти солнца. В зависимости от солнечной эклиптики свет ориентирован по зодиакальным созвездиям, откуда и его название. В те далекие дни середины 20 века он представлялся более загадочным, чем сейчас, когда окончательно выяснилась его природа, связанная с отражением солнечного света частицами пылевого космического облака.
Дьяков заметил, что яркость зодиакального света отчетливо связана как со вспышками на Солнце, так и с напряжением атмосферной циркуляции в центре Евразии, то есть над его головой. В качестве эталона яркости он выделил участок Млечного пути между созвездиями Лебедя и Кассиопеи. Оказалось, что в эпохи интенсивной солнечной активности зодиакальный свет в два, а то и в три раза ярче Млечного пути. Вывод напрашивался сам собой: яркость зодиакального света может служить тонким индикатором напряжения энергии атмосферной циркуляции – прежде всего в Арктике, а потом и в связанных с ней районах. Мозг исследователя неотступно трудился над вопросами – в чем же здесь дело? Какова связь колебаний яркости зодиакального света с колебаниями активности Солнца? И как все это сказывается на тропосфере Земли?
В это бедственное время Дьяков много теоретизировал, возводил под метеорологию философский фундамент. Диалектика природы всегда была его коньком. В МГУ по данному предмету он получил «отлично» (хотя по многим другим дисциплинам оставался «хорошистом»). Сейчас он рассматривал погоду и ее предвидение с точки зрения детерминизма и его противоположности – индетерминизма. Лаплас с его механистическим детерминизмом 18 века, казалось бы, давно ушел в прошлое. Все явления в мире он рассматривал как связанные шестеренками вселенского механизма. Любой человеческий вздох имеет первичной причиной сотворение мира, от которого к нему привели мириады следствий. Но не так ли рассуждает и советский ученый Илья Афанасьевич Кибель, построивший метод краткосрочного предсказания погоды на уравнениях, механически выводящих синоптические процессы из значения барических полей? Дьяков предпочитал опираться на современную физику с ее принципом неопределенностей Гейзенберга. Он пришел к мнению, что любой процесс природы – это комплекс достоверного и вероятного в их взаимопроникновении. Сейчас вряд ли эта мысль произведет впечатление новизной, но в середине 20 века не каждый ученый блистал вероятностным мировоззрением, о Гейзенберге, Боре, Эйнштейне слышали не все, а если и слышали, то воспринимали с недоверием.
Дьяков обдумывал основы новой науки, которую назвал «энергетической климатологией». Старое понятие климата как «совокупности средних величин и свойств метеорологических элементов» им отвергалось. Новое провозглашалось еще в докладе от 17 октября 1950 года. Климат – сложный эффект солнечной энергии у поверхности планеты, проявляющийся в результате взаимодействия процессов: радиации и атмосферной циркуляции с орографией и подстилающей поверхностью определенной территории, физически выраженный в оформлении в течение ряда лет системы взаимосвязанных закономерностей: воздушных и водных течений, тепла, влаги и освещенности в атмосфере и на подстилающей поверхности. Дилетанту трудно судить о содержательной ценности данного определения, однако громоздкость формулировки режет слух. Впрочем, слова всегда можно поправить, а произвести на свет новую мысль гораздо труднее.
Труды Б. П. Мультановского, по мнению Дьякова, дали плодотворные результаты, но в настоящее время устарели и носят печать формализма. Старая климатология бессильна экстраполировать процессы, связанные с трансформацией энергии у земной поверхности на более или менее долгий срок, то есть давать долгосрочный прогноз. Вследствие этого существуют две оторванные друг от друга отрасли: погодоведение и климатология. Поэтому и надо создать энергетическую климатологию как естественное развитие и обобщение классических трудов Дове, Фиц-Роя, Воейкова, Лир… Для долгосрочных прогнозов погоды требуется ввести понятие энергетического цикла атмосферы…
Падающий снег пеленой обволакивал поселок, обносил дома сугробами. Человек, далеко за полночь засидевшийся в избушке у столика, аккуратно выводил строчки рукописи, озаглавленной «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе». По его предположению, она должна была произвести настоящий фурор в научном мире.
Через девять месяцев после увольнения произошло восстановление на работе. УГМС подчинилось указанию Новосибирского обкома партии, куда уволенный обратился с жалобой. Но это еще ничего не значило. Начальник метеостанции по-прежнему гнул свое. От него требовали распространения официальных прогнозов, а он скандалил: я вашу чушь рассылать не буду!
Накануне 1954 года Дьяков отправил рукопись «Предвидения» президенту Академии наук СССР А. Н. Несмеянову, одному из крупнейших химиков-органиков 20 века.
Уже во вступительной части работы Дьяков бросил вызов Кибелю, критикуя его метод, который завел, по Дьякову, метеорологическую науку в тупик. Сознавал ли сибирский поклонник Бруно и Галилея, на какую статую он замахнулся?
Илья Афанасьевич (Аронович) Кибель – ученый с мировым именем. Его монография «Введение в гидродинамические методы краткосрочных прогнозов погоды» считалась классикой. В 1940 году вышла монография «Приложение к метеорологии уравнений бароклинной жидкости», которая знаменовала собой приход нового, численного метода краткосрочного прогноза погоды, а ее автор стал лауреатом Сталинской премии. Легкая маскировка в звучании отчества приходится на период борьбы хозяина премий с «космополитизмом».
И. А. Кибель заведовал отделом динамической метеорологии ЦИП. В академической карьере он дошел до членкора. Шесть раз его кандидатура выставлялась на избрание в действительные члены АН, но так и не прошла, баллотируемая коллегами. Вероятно, чем-то их не устраивали его человеческие качества.
Когда президиум АН и УГМС отдали рукопись смелого автора на отзыв, Кибель оказался в числе пяти задействованных рецензентов. Впрочем, отзывы ученых на рукопись «Предвидения» заслуживают отдельной главы, поскольку этот труд А. В. Дьякова явился одной из центральных вех в его личной судьбе и судьбе его открытий.
Некоторое время он поработал в метеостанции, пока новосибирские управленцы не сократили должность начальника станции. Снова тяжкое состояние безработного. Метеостанцией заправляли в это время какие-то случайные лица, не имевшие ни квалификации, ни старания. Все чаще на входной двери башни Улудага висел амбарный замок, и даже в нескошенной вокруг траве, брошенной у канавы лопате чувствовалась мерзость запустения.
Однажды ночью страшно залаяли собаки. Чуть не весь поселок выскочил из домов. На Улудаге полыхало зарево, посылая в небо тучу дыма. С громовыми раскатами трещали пожираемые пламенем доски.
Днем в горестном чувстве поднялись Дьяков с Ниной на гору, осмотрели пепелище. Их труд и смысл устремлений сгорел дотла, вместе с фотопортретом Элеоноры Лир. Кто и зачем совершил поджог, осталось неизвестным. Лишь несколько десятилетий спустя кое-кто из порядком постаревших пацанов немножко развязали в поселке языки и намекнули на прошлые проделки…
Но в конце 1957 года сердце Анатолия Витальевича вновь возликовало, как в юные годы. Ему удалось найти общий язык с директором КМК Б. Н. Жеребиным, который решил поддержать метеоролога-новатора. В это время Дьяков работал по договору, снабжая КМК прогнозами.
Борис Николаевич Жеребин руководил КМК в 1953-1965 годы. Герой соцтруда, лауреат Государственной премии за скоростной метод реконструкции доменных печей, человек-легенда. Он обратился с предложением в Министерство черной металлургии, и с 1 января 1958 года была учреждена научно-исследовательская гелиометеостанция Горной Шории.
В очерке Геннадия Падерина «Ловец ураганов» (1970) есть интересный эпизод. Дьяков отправлял прогнозы на КМК, а там его почта исправно копилась в шкафу заводоуправления, не читаясь.
«Так продолжалось до одного случая, который обошелся комбинату в полмиллиона рублей. Зима в том году выдалась мягкая, и руду из Горной Шории возили, даже не пересыпая известью: известь бывает нужна, чтобы руда не смерзалась на платформах, так как грузят ее мокрую (из-за грунтовых вод). И вот в середине этой мягкой зимы Дьяков вдруг обнаруживает признаки сильного и внезапного похолодания. В тот же день посылает в Новокузнецк тревожное предупреждение, а там… Там его постигает судьба всех предыдущих сводок.
Несколько составов руды смерзлось в камень, взять ее не могли ничем, пришлось взрывать прямо на платформах. А потом железная дорога предъявила иск за искореженный подвижной состав. 500 тысяч рублей.
Не-ет, теперь сводки отшельника из Темиртау больше не складывались непросмотренными, теперь к его работе начали относиться с вниманием, уважением и даже некоторым почтением, теперь он стал вхож к самому директору комбината, а директор, восхищаясь и гордясь удивительной прозорливостью «бога погоды», рассказал о нем областным руководителям.
Отвечая в первый раз на запрос председателя Кемеровского облисполкома и предсказывая погоду по Кузбассу не на день, не на неделю и даже не на месяц вперед – на сезон, Дьяков почти физически ощутил тяжесть, что легла на плечи».
В данном отрывке есть кое-какие неясности. Почему директор комбината, «восхищался и гордился удивительной прозорливостью Дьякова» вместо того, чтобы горевать по поводу удивительного головотяпства, обошедшегося в полмиллиона? Так ли именно все было, как описано? Подобные истории таят обычно немало нюансов. Похоже, что в свое время ее рассказал с хорошим одесским смаком сам Дьяков, а писатель некритично скопировал в очерке. Теперь уже вряд ли удастся навести необходимые справки.
Однако удалось установить, что дело было в 1957 году, то есть еще до возрождения метеостанции, когда Дьяков работал по договору с КМК. По словам Нины Григорьевны, директор КМК (значит, Б. Н. Жеребин) высоко оценил выступление в суде Анатолия Витальевича, с помощью убедительности и красноречия которого удалось сбить сумму иска. Как говорила Нина Григорьевна, благодаря впечатлению от суда директор и решил пойти навстречу Анатолию Витальевичу по открытию гелиометобсерватории.
АНТИ-КИБЕЛЬ
В 1953 году А. Дьяков написал исследование, включенное затем в состав работы «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе», а в 1955 году еще больше разработал его и выделил в отдельную статью (никогда не публиковавшуюся). Называлось оно «К вопросу об искажениях физики атмосферы в работах И. А. Кибеля и его школы». Не в моих возможностях оценить глубину этого исследования (на семи страницах формата А4), насыщенного специфической терминологией наряду с математическими формулами, однако в самом его заголовке мне видится грандиозность коллизии, исключающей одно из двух: либо великий Кибель с его монографиями и госпремией неправ и близок к понятию «шарлатана», либо Дьяков… ну, конечно, не шарлатан, а, скажем так, человек, имеющий свойство впадать в ложные амбиции, и не совсем серьезный теоретик. Если признать правоту Дьякова, то Кибель вместе с женой Е. Н. Блиновой совершил аферу на государственном уровне. Но ведь он не один, сам по себе. За ним специалисты, изучавшие его труды. Например, ученик Кибеля, посвятивший ему свою монографию, Гурий Марчук, ставший в 1980-е годы президентом АН СССР.
А у Дьякова только один союзник – профессор О. А. Дроздов, критиковавший Кибеля в журнале «Метеорология и гидрология».
А. Дьяков писал: «В серии работ, опубликованных в последние годы, И. А. Кибель и ряд представителей его школы (Е. Н. Блинова) поставили своей задачей содействовать решению проблемы прогноза погоды как на короткие, так и на длительные сроки вычислительным путем, исходя из общих уравнений гидромеханики и термодинамики, а также теории излучения в ее классических формулировках…
С точки зрения диалектико-материалистической теории познания, такой путь, подобный путям детерминистов 18 века, искавшим «мировые формулы», совершенно не соответствует истинной природе вещей, так как любой процесс природы имеет сложный характер, представляя собой диалектическое единство достоверного и вероятного. Тем более это справедливо для атмосферных процессов, в которых доля вероятного весьма велика.
Тем не менее И. А.Кибелю и Е. Н. Блиновой удалось продемонстрировать хорошее ПО ВИДИМОСТИ совпадение своих расчетов с действительностью, вызвать в известной части среды советских ученых, на некоторый период времени, убеждение, что эти расчеты являются свидетельством РЕАЛЬНЫХ УСПЕХОВ в науке.
Обладая несомненными, крупными математическими способностями – уменьем составлять блестящие и эффектные комбинации из символов и уравнений, - И. А. Кибелю и Е. Н. Блиновой удалось таким способом «загипнотизировать» многих ученых, так сказать, усыпить бдительность последних, создать молчаливое, изумленное почтение к этим достижениям.
Между тем при ближайшем, внимательном анализе «достижения» оказываются ЧИСТЕЙШЕЙ ИЛЛЮЗИЕЙ, достигнутой рядом произвольных, искусственных допущений…»
Далее следует анализ барометрических формул с привлечением метеорологических понятий. И подведение итога: «Чем же объяснить то обстоятельство, что, несмотря на заведомо ложные допущения, И. А.Кибель и Е. Н.Блинова получили в своих расчетах ПОРАЗИТЕЛЬНО ВЕРНОЕ совпадение с фактическими данными распределения температуры в тропосфере? Этот, без сомнения, весьма курьезный факт объясняется двумя обстоятельствами.
1. Взаимной компенсацией влияния нескольких неверных допущений, действующих в РАЗНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ, на окончательный числовой результат…
2. Являясь прекрасными математиками, И. А. Кибель и Е. Н. Блинова сумели отлично распорядиться рядом параметров в решениях уравнений, содержащих многочлены Лежандра, сбалансировав их так, что вычисленные данные распределения температуры и давления в атмосфере… замечательно точно совпали с фактическими…
В итоге задача… оказалась ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТОНКИМ И ЭФФЕКТНЫМ МАТЕМАТИЧЕСКИМ КУНСТШТЮКОМ, как говорят немцы. Он произвел огромное впечатление на умы многих «неискушенных» ученых и их доверчивые сердца!
Иллюзия «успехов» И. А. Кибеля и Е. Н. Блиновой оказалась столь глубокой и впечатляющей, что вплоть до конца 1952 года НИКТО из советских ученых не взялся подвергнуть работы этой школы ДЕТАЛЬНОМУ… критическому анализу. Раздавались только отдельные робкие голоса, например, Н. Р. Малкина из ГГО им. А. И. Воейкова, писавшего, что успех И. А. Кибеля в расчетах распределения температуры в тропосфере обусловлен СЛУЧАЙНОСТЬЮ. В самом деле, факт столь близкого совпадения расчетов с действительностью в такой сложной проблеме должен был возбудить сильное подозрение.
Первые серьезные, хотя и весьма краткие, критические замечания, разоблачающие самые ОСНОВЫ «успехов»… опубликовал проф. О. А. Дроздов из ГГО… только в конце 1952 года».
Вывод А. Дьякова: «В результате деятельность И. А. Кибеля, пользующегося авторитетом видного математика, увлекла советскую метеорологию на длительный период времени (около двух десятилетий) по СОВЕРШЕННО ЛОЖНОМУ ПУТИ, далеко в сторону от истины, как показал неудачный опыт применения адвективно-динамического анализа атмосферы к предвидению погоды не только на длительные, но и на короткие сроки».
ДОЛГОЖДАННЫЕ ОТЗЫВЫ
Отзывы на «Предвидение» пришлось в буквальном смысле долго ждать, так как отправили их из Москвы в Темиртау только через восемь месяцев после получения рукописи.
Рецензия И. А. Кибеля дышит издевкой и написана прямо-таки в фельетонном жанре.
Отзыв С. П. Хромова насчитывает 20 страниц. Смысл его недалеко ушел от мнения Кибеля.
Совсем по-другому написаны заключения профессора Х. П. Погосяна и старшего научного работника ГГО Л. А. Вительса. Они объективны по тону, доброжелательны, интеллигентны. С обоими учеными автор «Предвидения» был лично знаком. Лазарь Абрамович Вительс присутствовал на семинаре в ГГО в октябре 1950. Харен Петрович Погосян состоял в руководстве ГУ ГМС и помогал Дьякову как молодому исследователю.
С критикой в адрес Кибеля Харен Петрович не согласился, хотя и не привел никакой аргументации: «… Однако А. В. Дьяков делает не совсем правильные выводы, что вычислительные методы И. А. Кибеля и Е. Блиновой являются иллюзорными и основаны на заведомо ложных допущениях в исходных данных и подгонке параметров в рядах шаровых функций, использованных для расчетов».
Примечательно, что в своем отзыве Л. Вительс обходит молчанием факт беспрецедентной критики в сторону Кибеля. Возможно, ему просто не хотелось вникать в физико-математические дебри, располагая малыми знаниями в математике (позже Дьяков его самого начнет за это критиковать).
«Закон конца полярной ночи», так полюбившийся Г. Юрову за поэтичность названия, по мнению Л. Вительса, не совсем ясен. Одно время впоследствии А.Дьяков настаивал на его строгой доказанности, затем закон куда-то канул и автором нигде не упоминался. То ли в нем нашлись дефекты, то ли Анатолий Витальевич его «засекретил», как и методику прогнозов…
Заключения Погосяна и Вительса характерны также тем, что они оценивают работу Дьякова как нечто рядовое, совершенно не замечая их действительной новизны, пусть даже «революционность» в их глазах была лишь претензией.
Доктор физико-математических наук М. С. Эйгенсон отозвался о «Предвидении» самым энергичным и – главное – положительным образом, подчеркивая новаторство.
«Работу А. В. Дьякова считаю, по предварительному с нею ознакомлению, исключительно интересной и важной. Тов. Дьяков, по-видимому, действительно прокладывает совершенно новые пути в службе долгосрочных прогнозов, используя, как он справедливо пишет, забытые и не понятые гениальные идеи А. И. Воейкова, Э. С. Лир, а также и некоторые достижения гелиогеофизиков...»
Морис Эйгенсон – исключительно интересный человек, с которым у Дьякова позже завязалась переписка.
Для Бога погоды не существовало авторитетов в том смысле, чтобы робеть перед титулами. Только служение истине имело для него ценность. Получив пять отзывов на «Предвидение», он обстоятельно изучил их и отправил президенту АН СССР А. Н. Несмеянову письмо с мнением по каждому из них и просьбой, чтобы они дошли до адресатов.
Вердикт И. А. Кибеля он отобразил так: «Отзыв представляет собой образец необъективной и весьма предвзятой реакции со стороны одного из тех ученых, которые не желают даже слышать о положениях, не укладывающихся в созданные ими формалистические схемы и противоречащие последним. Поэтому автор, явно не читавший внимательно мою рукопись, не остановился перед недобросовестным, недостойным советского человека приемом – ГРУБО ФАЛЬСИФИЦИРОВАТЬ основную идею работы…» Дьяков напоминает сущность своей работы, на которую и не подумал обратить внимание Кибель, и констатирует «развязную безответственность», «дешевизну» и «клеветнический характер» его приемов.
Очень больно он отхлестал и Хромова, назвав свою схватку с ним «смертельным поединком» и стараясь «остаться на совершенно объективных позициях, чему не должен помешать тот град оскорблений, присущих плохо воспитанным людям, которым окатил меня этот уже почтенный ученый, имеющий за плечами полувековой возраст и свыше 20 лет стажа преподавания синоптической метеорологии в разных вузах нашей страны».
Полемика с Хромовым занимает несколько страниц с подробнейшими аргументами. Если коротко, то суть такова: С. Хромов не дал науке ни одной оригинальной идеи, он всегда был компилятором чужих мыслей, это аналог пушкинского Сальери.
О законе конца полярной ночи: «Несмотря на поток совершенно неприличной брани и огульного охаивания… всей моей работы и меня лично, С. П. Хромов назвал как бы нечаянно закон полярной ночи «интересным по существу». Ценное признание! Ведь этот закон является по сути основным выводом из всей разработанной мною методики…»
С Погосяном в теоретической части Дьяков согласился далеко не во всем, однако выразил удовлетворение: «Данный отзыв не только не имеет злопыхательского характера, но в итоге дает положительную оценку всей моей работе». И снова о методике, в связи с «непонятной причиной, заставившей автора избежать» ее изложения: «Я не считаю возможным пойти на это раньше, чем прекратятся злобные и необъективные выпады по моему адресу…»
Одобряя в целом отзыв Вительса, Дьяков все же отметил ряд содержащихся в нем утверждений, «свидетельствующих, что рецензент НЕ ПОНЯЛ некоторых наиболее важных выводов» его труда. Вооружившись формулами, он вновь разъяснил климатологическую функцию, выведенную им из варьирования интеграла энергии атмосферной циркуляции…
Вполне устроила автора «Предвидения» восторженная оценка этого труда Эйгенсоном.
РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
30 января 1954 года в Темиртау пришло письмо из Львова. Верх листа был оформлен машинописным способом наподобие фирменного бланка:
ДИРЕКТОР
ЛЬВОВСКОЙ АСТРОНОМИЧЕСКОЙ ОБСЕРВАТОРИИ
профессор Львовского государственного университета им. Ивана Франко
доктор физико-математических наук
М. С. ЭЙГЕНСОН
Дьяков давно знал об Эйгенсоне. Крупный советский ученый-астрофизик, некоторые солнечные разработки которого вошли в дьяковские построения.
Морис Семенович Эйгенсон в 1938-53 годах заведовал отделом службы Солнца Пулковской обсерватории, состоя одновременно в должности профессора ЛГУ; в 1937-51 был председателем Солнечной комиссии Астрономического совета АН СССР, руководил работой советской сети Солнца. Уцелев от репрессий в 30-х годах, в 50-х все же пострадал за убеждения и вынужден был от интриг и нападок уехать во Львов, где преподавал в университете и затем руководил университетской обсерваторией. Его научные труды относятся к внегалактической астрономии, космологии, физике Солнца, гелиогеофизике – именно он явился автором последнего названия, обозначив новую научную дисциплину.
М. С. Эйгенсон обнаружил между галактиками наличие так называемой «темной материи». Он написал первую в нашей стране монографию по межгалактической теме «Большая Вселенная» (1936).
В прогнозах погоды, к тому же на основе солнечной активности, Эйгенсон знал толк. В начальном периоде Отечественной войны он руководил Симеизским отделением Пулковской обсерватории. Считая прогнозы ЦИПа непригодными, командование Черноморского флота обратилось к нему с просьбой о штормовых предупреждениях. Трудно сказать, насколько удачны были его предсказания, но некоторое время Морис Семенович прогнозировал антициклональные черноморские штормы, основываясь на предвидении дат арктических вторжений воздуха на север Европейской части СССР после кульминации солнечных пятен.
Его письмо вселяло самые радужные надежды. «Глубокоуважаемый коллега, Президиум АН СССР прислал мне на отзыв Вашу работу. Сегодня направляю им свое предварительное заключение, копию которого при сем прилагаю.
Мне было очень приятно узнать о Вашем существовании и о Ваших выдающихся теоретических и практических результатах. Хотелось бы, чтобы Вы еще полнее и значительно глубже узнали и до конца использовали для долгосрочной прогностики новейшие достижения советской гелиогеофизики. Они собраны в моей последней монографии, которая, возможно, выйдет в свет еще в текущем году. Будет ли напечатана Ваша работа и, если да, то где?
Считаю, что с ней совершенно необходимо (хотя бы еще в рукописи) познакомить: Л.А. Вительса, Г.Я. Вангенгейма, А.А. Гирса, С.П. Хромова, Л.Р. Ракипову и ряд других, действительно авторитетных и передовых людей, которые Вас безусловно поддержат и, если надо, то и дружески покритикуют».
Как это ни удивительно, среди потенциальных сторонников Дьякова здесь фигурирует Хромов, ставший самым ядовитым его противником и вообще никогда не питавший симпатий к теме солнечных ритмов.
Отзыв Эйгенсона, высланный без формальностей задолго до официального отправления через Академию наук, наполнил сердце Бога погоды небывалым восторгом. Через неделю во Львов уходит ответное послание на восьми страницах. Шапка его тоже выглядела довольно торжественно: «Астро-геофизик А. В. Дьяков (Дэллин). Гидрометеорологическая станция Темир-Тау Новосибирского управления Гидрометслужбы при Министерстве сельского хозяйства Союза ССР. П/о Темир-Тау Кемеровской области, Кузедеевского района».
Называть себя «астрогеофизиком» было, пожалуй, слишком громко, не имея этого официального статуса. Но не мог же Дьяков представляться как «техник-наблюдатель метеостанции…» И потом, по существу, ведь он действительно владел астрофизической квалификацией…
Завязалась переписка. Эйгенсон ответил теперь уже не машинописью, а по-свойски, крупными каракулями. Они общались, как две души, неожиданно наткнувшиеся друг на друга после блуждания во тьме. Особенно изголодался по интеллектуальному собеседнику темирский отшельник.
Между ними выявилось много общего. Оба когда-то состояли в РОЛМе. Эйгенсон знал и многих бывших «мироведов», и тех однокашников Дьякова по МГУ, которые обрели известность в научном мире. Оба занимались Солнцем и долгосрочными прогнозами погоды. И тот, и другой испытывали действие опалы и при этом продолжали бороться за свои идеи. И оба сошлись в возвышенных чувствах, влекущих к долгу служения советской Родине. «Дорогой Анатолий Витальевич! – писал профессор. – Большое спасибо за Ваше теплое, дружеское письмо. У нас с Вами действительно много общего – и в историях жизней, и в интересах в науке, и в стиле служения – через науку – любимой Родине».
«Около года назад я написал большую новую книгу «Очерки физико-географических проявлений солнечной активности»… - сообщил Эйгенсон. - В ней есть очень лестные для ее автора большие рецензии Ю. Визе, С. П. Хромова (вот почему Хромов попал в список солнечных доброжелателей, хотя в 1973 году в ж. «Метеорология и гидрология» № 9 вышла его статья, полная скепсиса в отношении гелиоритмов – Е.Ч.), С. В. Калесника, К. И. Маркова, А. В. Шнитникова, С. Ю. Геллера, Л. А. Вительса и многих других. Но пока она еще не в печати, т.к. какой-то икс-рецензент ее немного охаял – это один из тех, вероятно, кому Солнце как черту ладан. За гелиогео страдали ведь не только Вы: в Ташкенте, как Вы, верно, знаете, периодически закрывали в Геофизической обсерватории эту тему, из ГГО недавно «ушли» Б. С. Гуревич, а из Пулкова, после 17 лет борьбы за нее, и… меня … Однако, хоть и «побитый» за правое дело, я, конечно, не из тех, кто сложил оружие. Так как это нужно Родине, то я «буду стоять насмерть»».
Одно маленькое недоразумение при обмене взглядами ничуть не помешало дружескому общению. Эйгенсон удивился мнению далекого собеседника, что Солнце сейчас находится в минимуме активности, так как сам он установил максимум его корпускулярного излучения. Дьяков почувствовал себя в тупике. К счастью, противоречие разрешилось.
«О Вашем сенсационном известии… Откровенно говоря, оно было повергло меня в состояние крайнего недоумения, в котором я пребывал вплоть до 12 июля 1954 года, и только теперь это обстоятельство стало для меня вполне ясным.
Дело в том, что Ваш вывод полностью противоречит всему фактическому материалу исследований корпускулярного излучения Солнца, который получен множеством ОЧЕНЬ ВИДНЫХ УЧЕНЫХ как у нас, так и за рубежом в течение многих лет. Рэллей, Дюфэ, Кабанн, Спенсер-Джонс, Мак-Леннан, а из наших А. Лебедев, И. Хвостиков, С.И. Вавилов, Н.М. Штауде и многие другие, в том числе Ваши пулковские коллеги: А.И. Оль и М.Н. Гневышев… В чем же дело? Вы мне задали прямо-таки неразрешимую загадку. И все-таки Вы оказались ПРАВЫ. Выявленный Вами факт повышенного содержания в атмосфере в 1954 году корпускулярной энергии имеет место в действительности, но Солнце, как и должно быть… здесь не при чем.
В один день с Вашим письмом от 12 июля я получил экземпляр «Правды» от 8 июля… В этом номере опубликовано письмо Японского метеорологического общества нашей Гидрометслужбе. В нем японские ученые обращают внимание на то, что непрерывные экспериментальные взрывы водородных бомб, которые американцы производят систематически с декабря 1953 года на Маршальских островах, заражают атмосферу РАДИОАКТИВНЫМ ПЕПЛОМ… Если прибавить сюда опытный взрыв и нашей водородной бомбы в конце июля 1953 года, о котором сообщалось в советской печати, то окажется, что заражение стратосферы корпускулярной энергией поддерживается искусственно вот уже в течение целого года. Вот этот факт Вы и обнаружили, вероятно, спектральным и фотометрическим способами. Теперь дело ясное. Все это делает Вам большую честь как прозорливому исследователю, ПЕРВЫМ обнаружившему такое важное явление, как искусственное воздействие человека на ионосферу Земного шара», - великодушно заключил Анатолий Витальевич. Хотя какое же это «открытие» Эйгенсона, если он перепутал корпускулярное излучение от ядерных взрывов с солнечной активностью?
Они оба мечтали встретиться. «Нам надо ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСТРЕТИТЬСЯ друг с другом, - писал Дьяков. – У меня накопилось очень много актуального материала, который я должен довести до сведения ученого мира и Вашего в первую очередь».
Встреча не состоялась. Аннигиляция отношений Дьякова и Эйгенсона произошла, видимо, в начале 1956 года. Началось с того, что в октябре 1954 года Эйгенсон выслал в Темир брошюру под названием «Циркуляр астрономической обсерватории Львовского государственного университета». Она содержала шесть статей, объединенных темой воздействия солнечной активности на атмосферу и земную кору (в одном из писем Дьякову Морис Семенович писал, что считает воздействие Солнца на геотектонику своим наиболее важным открытием). В апреле 1956 года Дьяков безуспешно (как всегда) пытался опубликовать в журнале «Метеорология и гидрология» резко критическую статью, в которой анализировал положения Эйгенсона, а также… его неожиданного соавтора (в одной из статей) - Хромова. Позитивных мыслей Анатолий Витальевич, высказал, возможно, гораздо больше, чем критических, причем проявил недюжинные познания в геологии. Однако его полемические выпады так больно резали по живому, что вряд ли стимулировали редакцию журнала к публикации. Досталось и Эйгенсону, и особенно Хромову. «Не изучив глубоко взаимозависимостей в геофизических явлениях, М.С. Эйгенсон делает «смелый» вывод, что якобы перемещения только водных и воздушных масс на Земле… вызывают столь крупные перемещения главных осей инерций Земного шара …»
Зодиакальный свет – это красивое сияние лоскутка неба в районе только что севшего или, наоборот, собирающегося взойти солнца. В зависимости от солнечной эклиптики свет ориентирован по зодиакальным созвездиям, откуда и его название. В те далекие дни середины 20 века он представлялся более загадочным, чем сейчас, когда окончательно выяснилась его природа, связанная с отражением солнечного света частицами пылевого космического облака.
Дьяков заметил, что яркость зодиакального света отчетливо связана как со вспышками на Солнце, так и с напряжением атмосферной циркуляции в центре Евразии, то есть над его головой. В качестве эталона яркости он выделил участок Млечного пути между созвездиями Лебедя и Кассиопеи. Оказалось, что в эпохи интенсивной солнечной активности зодиакальный свет в два, а то и в три раза ярче Млечного пути. Вывод напрашивался сам собой: яркость зодиакального света может служить тонким индикатором напряжения энергии атмосферной циркуляции – прежде всего в Арктике, а потом и в связанных с ней районах. Мозг исследователя неотступно трудился над вопросами – в чем же здесь дело? Какова связь колебаний яркости зодиакального света с колебаниями активности Солнца? И как все это сказывается на тропосфере Земли?
В это бедственное время Дьяков много теоретизировал, возводил под метеорологию философский фундамент. Диалектика природы всегда была его коньком. В МГУ по данному предмету он получил «отлично» (хотя по многим другим дисциплинам оставался «хорошистом»). Сейчас он рассматривал погоду и ее предвидение с точки зрения детерминизма и его противоположности – индетерминизма. Лаплас с его механистическим детерминизмом 18 века, казалось бы, давно ушел в прошлое. Все явления в мире он рассматривал как связанные шестеренками вселенского механизма. Любой человеческий вздох имеет первичной причиной сотворение мира, от которого к нему привели мириады следствий. Но не так ли рассуждает и советский ученый Илья Афанасьевич Кибель, построивший метод краткосрочного предсказания погоды на уравнениях, механически выводящих синоптические процессы из значения барических полей? Дьяков предпочитал опираться на современную физику с ее принципом неопределенностей Гейзенберга. Он пришел к мнению, что любой процесс природы – это комплекс достоверного и вероятного в их взаимопроникновении. Сейчас вряд ли эта мысль произведет впечатление новизной, но в середине 20 века не каждый ученый блистал вероятностным мировоззрением, о Гейзенберге, Боре, Эйнштейне слышали не все, а если и слышали, то воспринимали с недоверием.
Дьяков обдумывал основы новой науки, которую назвал «энергетической климатологией». Старое понятие климата как «совокупности средних величин и свойств метеорологических элементов» им отвергалось. Новое провозглашалось еще в докладе от 17 октября 1950 года. Климат – сложный эффект солнечной энергии у поверхности планеты, проявляющийся в результате взаимодействия процессов: радиации и атмосферной циркуляции с орографией и подстилающей поверхностью определенной территории, физически выраженный в оформлении в течение ряда лет системы взаимосвязанных закономерностей: воздушных и водных течений, тепла, влаги и освещенности в атмосфере и на подстилающей поверхности. Дилетанту трудно судить о содержательной ценности данного определения, однако громоздкость формулировки режет слух. Впрочем, слова всегда можно поправить, а произвести на свет новую мысль гораздо труднее.
Труды Б. П. Мультановского, по мнению Дьякова, дали плодотворные результаты, но в настоящее время устарели и носят печать формализма. Старая климатология бессильна экстраполировать процессы, связанные с трансформацией энергии у земной поверхности на более или менее долгий срок, то есть давать долгосрочный прогноз. Вследствие этого существуют две оторванные друг от друга отрасли: погодоведение и климатология. Поэтому и надо создать энергетическую климатологию как естественное развитие и обобщение классических трудов Дове, Фиц-Роя, Воейкова, Лир… Для долгосрочных прогнозов погоды требуется ввести понятие энергетического цикла атмосферы…
Падающий снег пеленой обволакивал поселок, обносил дома сугробами. Человек, далеко за полночь засидевшийся в избушке у столика, аккуратно выводил строчки рукописи, озаглавленной «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе». По его предположению, она должна была произвести настоящий фурор в научном мире.
Через девять месяцев после увольнения произошло восстановление на работе. УГМС подчинилось указанию Новосибирского обкома партии, куда уволенный обратился с жалобой. Но это еще ничего не значило. Начальник метеостанции по-прежнему гнул свое. От него требовали распространения официальных прогнозов, а он скандалил: я вашу чушь рассылать не буду!
Накануне 1954 года Дьяков отправил рукопись «Предвидения» президенту Академии наук СССР А. Н. Несмеянову, одному из крупнейших химиков-органиков 20 века.
Уже во вступительной части работы Дьяков бросил вызов Кибелю, критикуя его метод, который завел, по Дьякову, метеорологическую науку в тупик. Сознавал ли сибирский поклонник Бруно и Галилея, на какую статую он замахнулся?
Илья Афанасьевич (Аронович) Кибель – ученый с мировым именем. Его монография «Введение в гидродинамические методы краткосрочных прогнозов погоды» считалась классикой. В 1940 году вышла монография «Приложение к метеорологии уравнений бароклинной жидкости», которая знаменовала собой приход нового, численного метода краткосрочного прогноза погоды, а ее автор стал лауреатом Сталинской премии. Легкая маскировка в звучании отчества приходится на период борьбы хозяина премий с «космополитизмом».
И. А. Кибель заведовал отделом динамической метеорологии ЦИП. В академической карьере он дошел до членкора. Шесть раз его кандидатура выставлялась на избрание в действительные члены АН, но так и не прошла, баллотируемая коллегами. Вероятно, чем-то их не устраивали его человеческие качества.
Когда президиум АН и УГМС отдали рукопись смелого автора на отзыв, Кибель оказался в числе пяти задействованных рецензентов. Впрочем, отзывы ученых на рукопись «Предвидения» заслуживают отдельной главы, поскольку этот труд А. В. Дьякова явился одной из центральных вех в его личной судьбе и судьбе его открытий.
Некоторое время он поработал в метеостанции, пока новосибирские управленцы не сократили должность начальника станции. Снова тяжкое состояние безработного. Метеостанцией заправляли в это время какие-то случайные лица, не имевшие ни квалификации, ни старания. Все чаще на входной двери башни Улудага висел амбарный замок, и даже в нескошенной вокруг траве, брошенной у канавы лопате чувствовалась мерзость запустения.
Однажды ночью страшно залаяли собаки. Чуть не весь поселок выскочил из домов. На Улудаге полыхало зарево, посылая в небо тучу дыма. С громовыми раскатами трещали пожираемые пламенем доски.
Днем в горестном чувстве поднялись Дьяков с Ниной на гору, осмотрели пепелище. Их труд и смысл устремлений сгорел дотла, вместе с фотопортретом Элеоноры Лир. Кто и зачем совершил поджог, осталось неизвестным. Лишь несколько десятилетий спустя кое-кто из порядком постаревших пацанов немножко развязали в поселке языки и намекнули на прошлые проделки…
Но в конце 1957 года сердце Анатолия Витальевича вновь возликовало, как в юные годы. Ему удалось найти общий язык с директором КМК Б. Н. Жеребиным, который решил поддержать метеоролога-новатора. В это время Дьяков работал по договору, снабжая КМК прогнозами.
Борис Николаевич Жеребин руководил КМК в 1953-1965 годы. Герой соцтруда, лауреат Государственной премии за скоростной метод реконструкции доменных печей, человек-легенда. Он обратился с предложением в Министерство черной металлургии, и с 1 января 1958 года была учреждена научно-исследовательская гелиометеостанция Горной Шории.
В очерке Геннадия Падерина «Ловец ураганов» (1970) есть интересный эпизод. Дьяков отправлял прогнозы на КМК, а там его почта исправно копилась в шкафу заводоуправления, не читаясь.
«Так продолжалось до одного случая, который обошелся комбинату в полмиллиона рублей. Зима в том году выдалась мягкая, и руду из Горной Шории возили, даже не пересыпая известью: известь бывает нужна, чтобы руда не смерзалась на платформах, так как грузят ее мокрую (из-за грунтовых вод). И вот в середине этой мягкой зимы Дьяков вдруг обнаруживает признаки сильного и внезапного похолодания. В тот же день посылает в Новокузнецк тревожное предупреждение, а там… Там его постигает судьба всех предыдущих сводок.
Несколько составов руды смерзлось в камень, взять ее не могли ничем, пришлось взрывать прямо на платформах. А потом железная дорога предъявила иск за искореженный подвижной состав. 500 тысяч рублей.
Не-ет, теперь сводки отшельника из Темиртау больше не складывались непросмотренными, теперь к его работе начали относиться с вниманием, уважением и даже некоторым почтением, теперь он стал вхож к самому директору комбината, а директор, восхищаясь и гордясь удивительной прозорливостью «бога погоды», рассказал о нем областным руководителям.
Отвечая в первый раз на запрос председателя Кемеровского облисполкома и предсказывая погоду по Кузбассу не на день, не на неделю и даже не на месяц вперед – на сезон, Дьяков почти физически ощутил тяжесть, что легла на плечи».
В данном отрывке есть кое-какие неясности. Почему директор комбината, «восхищался и гордился удивительной прозорливостью Дьякова» вместо того, чтобы горевать по поводу удивительного головотяпства, обошедшегося в полмиллиона? Так ли именно все было, как описано? Подобные истории таят обычно немало нюансов. Похоже, что в свое время ее рассказал с хорошим одесским смаком сам Дьяков, а писатель некритично скопировал в очерке. Теперь уже вряд ли удастся навести необходимые справки.
Однако удалось установить, что дело было в 1957 году, то есть еще до возрождения метеостанции, когда Дьяков работал по договору с КМК. По словам Нины Григорьевны, директор КМК (значит, Б. Н. Жеребин) высоко оценил выступление в суде Анатолия Витальевича, с помощью убедительности и красноречия которого удалось сбить сумму иска. Как говорила Нина Григорьевна, благодаря впечатлению от суда директор и решил пойти навстречу Анатолию Витальевичу по открытию гелиометобсерватории.
АНТИ-КИБЕЛЬ
В 1953 году А. Дьяков написал исследование, включенное затем в состав работы «О предвидении погоды на длительные сроки на энергоклиматической основе», а в 1955 году еще больше разработал его и выделил в отдельную статью (никогда не публиковавшуюся). Называлось оно «К вопросу об искажениях физики атмосферы в работах И. А. Кибеля и его школы». Не в моих возможностях оценить глубину этого исследования (на семи страницах формата А4), насыщенного специфической терминологией наряду с математическими формулами, однако в самом его заголовке мне видится грандиозность коллизии, исключающей одно из двух: либо великий Кибель с его монографиями и госпремией неправ и близок к понятию «шарлатана», либо Дьяков… ну, конечно, не шарлатан, а, скажем так, человек, имеющий свойство впадать в ложные амбиции, и не совсем серьезный теоретик. Если признать правоту Дьякова, то Кибель вместе с женой Е. Н. Блиновой совершил аферу на государственном уровне. Но ведь он не один, сам по себе. За ним специалисты, изучавшие его труды. Например, ученик Кибеля, посвятивший ему свою монографию, Гурий Марчук, ставший в 1980-е годы президентом АН СССР.
А у Дьякова только один союзник – профессор О. А. Дроздов, критиковавший Кибеля в журнале «Метеорология и гидрология».
А. Дьяков писал: «В серии работ, опубликованных в последние годы, И. А. Кибель и ряд представителей его школы (Е. Н. Блинова) поставили своей задачей содействовать решению проблемы прогноза погоды как на короткие, так и на длительные сроки вычислительным путем, исходя из общих уравнений гидромеханики и термодинамики, а также теории излучения в ее классических формулировках…
С точки зрения диалектико-материалистической теории познания, такой путь, подобный путям детерминистов 18 века, искавшим «мировые формулы», совершенно не соответствует истинной природе вещей, так как любой процесс природы имеет сложный характер, представляя собой диалектическое единство достоверного и вероятного. Тем более это справедливо для атмосферных процессов, в которых доля вероятного весьма велика.
Тем не менее И. А.Кибелю и Е. Н. Блиновой удалось продемонстрировать хорошее ПО ВИДИМОСТИ совпадение своих расчетов с действительностью, вызвать в известной части среды советских ученых, на некоторый период времени, убеждение, что эти расчеты являются свидетельством РЕАЛЬНЫХ УСПЕХОВ в науке.
Обладая несомненными, крупными математическими способностями – уменьем составлять блестящие и эффектные комбинации из символов и уравнений, - И. А. Кибелю и Е. Н. Блиновой удалось таким способом «загипнотизировать» многих ученых, так сказать, усыпить бдительность последних, создать молчаливое, изумленное почтение к этим достижениям.
Между тем при ближайшем, внимательном анализе «достижения» оказываются ЧИСТЕЙШЕЙ ИЛЛЮЗИЕЙ, достигнутой рядом произвольных, искусственных допущений…»
Далее следует анализ барометрических формул с привлечением метеорологических понятий. И подведение итога: «Чем же объяснить то обстоятельство, что, несмотря на заведомо ложные допущения, И. А.Кибель и Е. Н.Блинова получили в своих расчетах ПОРАЗИТЕЛЬНО ВЕРНОЕ совпадение с фактическими данными распределения температуры в тропосфере? Этот, без сомнения, весьма курьезный факт объясняется двумя обстоятельствами.
1. Взаимной компенсацией влияния нескольких неверных допущений, действующих в РАЗНЫХ НАПРАВЛЕНИЯХ, на окончательный числовой результат…
2. Являясь прекрасными математиками, И. А. Кибель и Е. Н. Блинова сумели отлично распорядиться рядом параметров в решениях уравнений, содержащих многочлены Лежандра, сбалансировав их так, что вычисленные данные распределения температуры и давления в атмосфере… замечательно точно совпали с фактическими…
В итоге задача… оказалась ИСКЛЮЧИТЕЛЬНО ТОНКИМ И ЭФФЕКТНЫМ МАТЕМАТИЧЕСКИМ КУНСТШТЮКОМ, как говорят немцы. Он произвел огромное впечатление на умы многих «неискушенных» ученых и их доверчивые сердца!
Иллюзия «успехов» И. А. Кибеля и Е. Н. Блиновой оказалась столь глубокой и впечатляющей, что вплоть до конца 1952 года НИКТО из советских ученых не взялся подвергнуть работы этой школы ДЕТАЛЬНОМУ… критическому анализу. Раздавались только отдельные робкие голоса, например, Н. Р. Малкина из ГГО им. А. И. Воейкова, писавшего, что успех И. А. Кибеля в расчетах распределения температуры в тропосфере обусловлен СЛУЧАЙНОСТЬЮ. В самом деле, факт столь близкого совпадения расчетов с действительностью в такой сложной проблеме должен был возбудить сильное подозрение.
Первые серьезные, хотя и весьма краткие, критические замечания, разоблачающие самые ОСНОВЫ «успехов»… опубликовал проф. О. А. Дроздов из ГГО… только в конце 1952 года».
Вывод А. Дьякова: «В результате деятельность И. А. Кибеля, пользующегося авторитетом видного математика, увлекла советскую метеорологию на длительный период времени (около двух десятилетий) по СОВЕРШЕННО ЛОЖНОМУ ПУТИ, далеко в сторону от истины, как показал неудачный опыт применения адвективно-динамического анализа атмосферы к предвидению погоды не только на длительные, но и на короткие сроки».
ДОЛГОЖДАННЫЕ ОТЗЫВЫ
Отзывы на «Предвидение» пришлось в буквальном смысле долго ждать, так как отправили их из Москвы в Темиртау только через восемь месяцев после получения рукописи.
Рецензия И. А. Кибеля дышит издевкой и написана прямо-таки в фельетонном жанре.
Отзыв С. П. Хромова насчитывает 20 страниц. Смысл его недалеко ушел от мнения Кибеля.
Совсем по-другому написаны заключения профессора Х. П. Погосяна и старшего научного работника ГГО Л. А. Вительса. Они объективны по тону, доброжелательны, интеллигентны. С обоими учеными автор «Предвидения» был лично знаком. Лазарь Абрамович Вительс присутствовал на семинаре в ГГО в октябре 1950. Харен Петрович Погосян состоял в руководстве ГУ ГМС и помогал Дьякову как молодому исследователю.
С критикой в адрес Кибеля Харен Петрович не согласился, хотя и не привел никакой аргументации: «… Однако А. В. Дьяков делает не совсем правильные выводы, что вычислительные методы И. А. Кибеля и Е. Блиновой являются иллюзорными и основаны на заведомо ложных допущениях в исходных данных и подгонке параметров в рядах шаровых функций, использованных для расчетов».
Примечательно, что в своем отзыве Л. Вительс обходит молчанием факт беспрецедентной критики в сторону Кибеля. Возможно, ему просто не хотелось вникать в физико-математические дебри, располагая малыми знаниями в математике (позже Дьяков его самого начнет за это критиковать).
«Закон конца полярной ночи», так полюбившийся Г. Юрову за поэтичность названия, по мнению Л. Вительса, не совсем ясен. Одно время впоследствии А.Дьяков настаивал на его строгой доказанности, затем закон куда-то канул и автором нигде не упоминался. То ли в нем нашлись дефекты, то ли Анатолий Витальевич его «засекретил», как и методику прогнозов…
Заключения Погосяна и Вительса характерны также тем, что они оценивают работу Дьякова как нечто рядовое, совершенно не замечая их действительной новизны, пусть даже «революционность» в их глазах была лишь претензией.
Доктор физико-математических наук М. С. Эйгенсон отозвался о «Предвидении» самым энергичным и – главное – положительным образом, подчеркивая новаторство.
«Работу А. В. Дьякова считаю, по предварительному с нею ознакомлению, исключительно интересной и важной. Тов. Дьяков, по-видимому, действительно прокладывает совершенно новые пути в службе долгосрочных прогнозов, используя, как он справедливо пишет, забытые и не понятые гениальные идеи А. И. Воейкова, Э. С. Лир, а также и некоторые достижения гелиогеофизиков...»
Морис Эйгенсон – исключительно интересный человек, с которым у Дьякова позже завязалась переписка.
Для Бога погоды не существовало авторитетов в том смысле, чтобы робеть перед титулами. Только служение истине имело для него ценность. Получив пять отзывов на «Предвидение», он обстоятельно изучил их и отправил президенту АН СССР А. Н. Несмеянову письмо с мнением по каждому из них и просьбой, чтобы они дошли до адресатов.
Вердикт И. А. Кибеля он отобразил так: «Отзыв представляет собой образец необъективной и весьма предвзятой реакции со стороны одного из тех ученых, которые не желают даже слышать о положениях, не укладывающихся в созданные ими формалистические схемы и противоречащие последним. Поэтому автор, явно не читавший внимательно мою рукопись, не остановился перед недобросовестным, недостойным советского человека приемом – ГРУБО ФАЛЬСИФИЦИРОВАТЬ основную идею работы…» Дьяков напоминает сущность своей работы, на которую и не подумал обратить внимание Кибель, и констатирует «развязную безответственность», «дешевизну» и «клеветнический характер» его приемов.
Очень больно он отхлестал и Хромова, назвав свою схватку с ним «смертельным поединком» и стараясь «остаться на совершенно объективных позициях, чему не должен помешать тот град оскорблений, присущих плохо воспитанным людям, которым окатил меня этот уже почтенный ученый, имеющий за плечами полувековой возраст и свыше 20 лет стажа преподавания синоптической метеорологии в разных вузах нашей страны».
Полемика с Хромовым занимает несколько страниц с подробнейшими аргументами. Если коротко, то суть такова: С. Хромов не дал науке ни одной оригинальной идеи, он всегда был компилятором чужих мыслей, это аналог пушкинского Сальери.
О законе конца полярной ночи: «Несмотря на поток совершенно неприличной брани и огульного охаивания… всей моей работы и меня лично, С. П. Хромов назвал как бы нечаянно закон полярной ночи «интересным по существу». Ценное признание! Ведь этот закон является по сути основным выводом из всей разработанной мною методики…»
С Погосяном в теоретической части Дьяков согласился далеко не во всем, однако выразил удовлетворение: «Данный отзыв не только не имеет злопыхательского характера, но в итоге дает положительную оценку всей моей работе». И снова о методике, в связи с «непонятной причиной, заставившей автора избежать» ее изложения: «Я не считаю возможным пойти на это раньше, чем прекратятся злобные и необъективные выпады по моему адресу…»
Одобряя в целом отзыв Вительса, Дьяков все же отметил ряд содержащихся в нем утверждений, «свидетельствующих, что рецензент НЕ ПОНЯЛ некоторых наиболее важных выводов» его труда. Вооружившись формулами, он вновь разъяснил климатологическую функцию, выведенную им из варьирования интеграла энергии атмосферной циркуляции…
Вполне устроила автора «Предвидения» восторженная оценка этого труда Эйгенсоном.
РОДСТВЕННЫЕ ДУШИ
30 января 1954 года в Темиртау пришло письмо из Львова. Верх листа был оформлен машинописным способом наподобие фирменного бланка:
ДИРЕКТОР
ЛЬВОВСКОЙ АСТРОНОМИЧЕСКОЙ ОБСЕРВАТОРИИ
профессор Львовского государственного университета им. Ивана Франко
доктор физико-математических наук
М. С. ЭЙГЕНСОН
Дьяков давно знал об Эйгенсоне. Крупный советский ученый-астрофизик, некоторые солнечные разработки которого вошли в дьяковские построения.
Морис Семенович Эйгенсон в 1938-53 годах заведовал отделом службы Солнца Пулковской обсерватории, состоя одновременно в должности профессора ЛГУ; в 1937-51 был председателем Солнечной комиссии Астрономического совета АН СССР, руководил работой советской сети Солнца. Уцелев от репрессий в 30-х годах, в 50-х все же пострадал за убеждения и вынужден был от интриг и нападок уехать во Львов, где преподавал в университете и затем руководил университетской обсерваторией. Его научные труды относятся к внегалактической астрономии, космологии, физике Солнца, гелиогеофизике – именно он явился автором последнего названия, обозначив новую научную дисциплину.
М. С. Эйгенсон обнаружил между галактиками наличие так называемой «темной материи». Он написал первую в нашей стране монографию по межгалактической теме «Большая Вселенная» (1936).
В прогнозах погоды, к тому же на основе солнечной активности, Эйгенсон знал толк. В начальном периоде Отечественной войны он руководил Симеизским отделением Пулковской обсерватории. Считая прогнозы ЦИПа непригодными, командование Черноморского флота обратилось к нему с просьбой о штормовых предупреждениях. Трудно сказать, насколько удачны были его предсказания, но некоторое время Морис Семенович прогнозировал антициклональные черноморские штормы, основываясь на предвидении дат арктических вторжений воздуха на север Европейской части СССР после кульминации солнечных пятен.
Его письмо вселяло самые радужные надежды. «Глубокоуважаемый коллега, Президиум АН СССР прислал мне на отзыв Вашу работу. Сегодня направляю им свое предварительное заключение, копию которого при сем прилагаю.
Мне было очень приятно узнать о Вашем существовании и о Ваших выдающихся теоретических и практических результатах. Хотелось бы, чтобы Вы еще полнее и значительно глубже узнали и до конца использовали для долгосрочной прогностики новейшие достижения советской гелиогеофизики. Они собраны в моей последней монографии, которая, возможно, выйдет в свет еще в текущем году. Будет ли напечатана Ваша работа и, если да, то где?
Считаю, что с ней совершенно необходимо (хотя бы еще в рукописи) познакомить: Л.А. Вительса, Г.Я. Вангенгейма, А.А. Гирса, С.П. Хромова, Л.Р. Ракипову и ряд других, действительно авторитетных и передовых людей, которые Вас безусловно поддержат и, если надо, то и дружески покритикуют».
Как это ни удивительно, среди потенциальных сторонников Дьякова здесь фигурирует Хромов, ставший самым ядовитым его противником и вообще никогда не питавший симпатий к теме солнечных ритмов.
Отзыв Эйгенсона, высланный без формальностей задолго до официального отправления через Академию наук, наполнил сердце Бога погоды небывалым восторгом. Через неделю во Львов уходит ответное послание на восьми страницах. Шапка его тоже выглядела довольно торжественно: «Астро-геофизик А. В. Дьяков (Дэллин). Гидрометеорологическая станция Темир-Тау Новосибирского управления Гидрометслужбы при Министерстве сельского хозяйства Союза ССР. П/о Темир-Тау Кемеровской области, Кузедеевского района».
Называть себя «астрогеофизиком» было, пожалуй, слишком громко, не имея этого официального статуса. Но не мог же Дьяков представляться как «техник-наблюдатель метеостанции…» И потом, по существу, ведь он действительно владел астрофизической квалификацией…
Завязалась переписка. Эйгенсон ответил теперь уже не машинописью, а по-свойски, крупными каракулями. Они общались, как две души, неожиданно наткнувшиеся друг на друга после блуждания во тьме. Особенно изголодался по интеллектуальному собеседнику темирский отшельник.
Между ними выявилось много общего. Оба когда-то состояли в РОЛМе. Эйгенсон знал и многих бывших «мироведов», и тех однокашников Дьякова по МГУ, которые обрели известность в научном мире. Оба занимались Солнцем и долгосрочными прогнозами погоды. И тот, и другой испытывали действие опалы и при этом продолжали бороться за свои идеи. И оба сошлись в возвышенных чувствах, влекущих к долгу служения советской Родине. «Дорогой Анатолий Витальевич! – писал профессор. – Большое спасибо за Ваше теплое, дружеское письмо. У нас с Вами действительно много общего – и в историях жизней, и в интересах в науке, и в стиле служения – через науку – любимой Родине».
«Около года назад я написал большую новую книгу «Очерки физико-географических проявлений солнечной активности»… - сообщил Эйгенсон. - В ней есть очень лестные для ее автора большие рецензии Ю. Визе, С. П. Хромова (вот почему Хромов попал в список солнечных доброжелателей, хотя в 1973 году в ж. «Метеорология и гидрология» № 9 вышла его статья, полная скепсиса в отношении гелиоритмов – Е.Ч.), С. В. Калесника, К. И. Маркова, А. В. Шнитникова, С. Ю. Геллера, Л. А. Вительса и многих других. Но пока она еще не в печати, т.к. какой-то икс-рецензент ее немного охаял – это один из тех, вероятно, кому Солнце как черту ладан. За гелиогео страдали ведь не только Вы: в Ташкенте, как Вы, верно, знаете, периодически закрывали в Геофизической обсерватории эту тему, из ГГО недавно «ушли» Б. С. Гуревич, а из Пулкова, после 17 лет борьбы за нее, и… меня … Однако, хоть и «побитый» за правое дело, я, конечно, не из тех, кто сложил оружие. Так как это нужно Родине, то я «буду стоять насмерть»».
Одно маленькое недоразумение при обмене взглядами ничуть не помешало дружескому общению. Эйгенсон удивился мнению далекого собеседника, что Солнце сейчас находится в минимуме активности, так как сам он установил максимум его корпускулярного излучения. Дьяков почувствовал себя в тупике. К счастью, противоречие разрешилось.
«О Вашем сенсационном известии… Откровенно говоря, оно было повергло меня в состояние крайнего недоумения, в котором я пребывал вплоть до 12 июля 1954 года, и только теперь это обстоятельство стало для меня вполне ясным.
Дело в том, что Ваш вывод полностью противоречит всему фактическому материалу исследований корпускулярного излучения Солнца, который получен множеством ОЧЕНЬ ВИДНЫХ УЧЕНЫХ как у нас, так и за рубежом в течение многих лет. Рэллей, Дюфэ, Кабанн, Спенсер-Джонс, Мак-Леннан, а из наших А. Лебедев, И. Хвостиков, С.И. Вавилов, Н.М. Штауде и многие другие, в том числе Ваши пулковские коллеги: А.И. Оль и М.Н. Гневышев… В чем же дело? Вы мне задали прямо-таки неразрешимую загадку. И все-таки Вы оказались ПРАВЫ. Выявленный Вами факт повышенного содержания в атмосфере в 1954 году корпускулярной энергии имеет место в действительности, но Солнце, как и должно быть… здесь не при чем.
В один день с Вашим письмом от 12 июля я получил экземпляр «Правды» от 8 июля… В этом номере опубликовано письмо Японского метеорологического общества нашей Гидрометслужбе. В нем японские ученые обращают внимание на то, что непрерывные экспериментальные взрывы водородных бомб, которые американцы производят систематически с декабря 1953 года на Маршальских островах, заражают атмосферу РАДИОАКТИВНЫМ ПЕПЛОМ… Если прибавить сюда опытный взрыв и нашей водородной бомбы в конце июля 1953 года, о котором сообщалось в советской печати, то окажется, что заражение стратосферы корпускулярной энергией поддерживается искусственно вот уже в течение целого года. Вот этот факт Вы и обнаружили, вероятно, спектральным и фотометрическим способами. Теперь дело ясное. Все это делает Вам большую честь как прозорливому исследователю, ПЕРВЫМ обнаружившему такое важное явление, как искусственное воздействие человека на ионосферу Земного шара», - великодушно заключил Анатолий Витальевич. Хотя какое же это «открытие» Эйгенсона, если он перепутал корпускулярное излучение от ядерных взрывов с солнечной активностью?
Они оба мечтали встретиться. «Нам надо ОБЯЗАТЕЛЬНО ВСТРЕТИТЬСЯ друг с другом, - писал Дьяков. – У меня накопилось очень много актуального материала, который я должен довести до сведения ученого мира и Вашего в первую очередь».
Встреча не состоялась. Аннигиляция отношений Дьякова и Эйгенсона произошла, видимо, в начале 1956 года. Началось с того, что в октябре 1954 года Эйгенсон выслал в Темир брошюру под названием «Циркуляр астрономической обсерватории Львовского государственного университета». Она содержала шесть статей, объединенных темой воздействия солнечной активности на атмосферу и земную кору (в одном из писем Дьякову Морис Семенович писал, что считает воздействие Солнца на геотектонику своим наиболее важным открытием). В апреле 1956 года Дьяков безуспешно (как всегда) пытался опубликовать в журнале «Метеорология и гидрология» резко критическую статью, в которой анализировал положения Эйгенсона, а также… его неожиданного соавтора (в одной из статей) - Хромова. Позитивных мыслей Анатолий Витальевич, высказал, возможно, гораздо больше, чем критических, причем проявил недюжинные познания в геологии. Однако его полемические выпады так больно резали по живому, что вряд ли стимулировали редакцию журнала к публикации. Досталось и Эйгенсону, и особенно Хромову. «Не изучив глубоко взаимозависимостей в геофизических явлениях, М.С. Эйгенсон делает «смелый» вывод, что якобы перемещения только водных и воздушных масс на Земле… вызывают столь крупные перемещения главных осей инерций Земного шара …»