Пятьдесят грамм для звезды. Юмореска. Дружок, или Лекарство от хандры (рассказ) ч. 2
Тебе приоткрылась дверь в неизведанную область, но отнюдь не фантастическую. Это состояние посещает человека очень редко и далеко не всех. Я тебе завидую – столько лет занималась бегом, но такого не испытала ни разу, - с огорчением закончила Эльвира.
Татьяна как математик поняла по-своему: есть геометрия Евклида, где параллельные прямые никогда не пересекаются, а есть геометрия Лобачевского, где другие аксиомы. Так она шагнула в мир непознанного. И всюду с ней Дружок. За это время он вырос в красивую сильную статную овчарку – почти чёрный с рыжими подпалинами. Эх, если бы его на выставку собаководства, наверно, не одна медаль бы украсила грудь её питомца. Но беспаспортный, значит, никакой. Зато классный ошейник! Работы лучшего мастера в городе. Всем собакам и хозяевам на зависть. Но каждый раз, когда надевала ошейник на Дружка, он нервничал, будто память хранила воспоминания об удавке.
А телохранитель-то знатный! Однажды под вечер они шли домой из магазина, но пёс настырно потянул к роще. Отстегнула поводок, а Дружок только того и ждал. Помчался в заросли, закуролесил вокруг кустов, гоняясь то за стрекозами, то за бабочками. Татьяна поджидала на тропинке.
Внезапно подошедший сзади парень рванул из её рук сумку и намётом прочь. «Стой, стой! Дружок! Фас!» - разнеслось тревожное. Вымахнул пёс и, стелясь над дорогой – за грабителем. Тот, бросив добычу, метнулся в лес. Через секунду-две раздался душераздирающий крик о помощи. И на глазах Татьяны на берёзу белкой взлетел неудачливый воришка. «Дружок, аус!* Ко мне! Домой!» Вышел тот из леса и как вещдок положил рядом с сумкой … прокусанный ботинок! И показалось Татьяне, когда возвращались, что Дружок как-то особенно торжественно и гордо вышагивал рядом. А то как же, телохранитель при исполнении!
Татьяна долго припоминала, где раньше она видела этого парня, и вдруг осенило: он один их тех, кто гонялся на рынке за несчастным щенком. Мистика? Нет! Это справедливость восторжествовала.
Как жизнь непредсказуема и переменчива! В одночасье всё рухнуло. С шумом встревоженных работников развалилось её предприятие, раздавленное мощным «забугорным» конкурентом. И остались все безработными с мизерным пособием.
Умер внезапно муж. Выпил с друзьями, вернувшись из очередной командировки, и утром не проснулся. Врачи констатировали отравление метиловым спиртом, присутствовавшим в водке. Имея немалые деньги, как лохи, купились на дешёвую, палёную.
Но самый последний и оглушительный удар она получила накануне погребения мужа. На телеграмму, отправленную сыну, пришла жуткая весть - он уже месяц как пропал без вести в Чечне.
Всё. Всё-всё-всё кончено. В каком-то оцепенении Татьяна утонула в своём горе, как в омуте. Лежала часами, не двигаясь и не выходя даже на улицу. Первое время Дружок пытался увлечь на прогулку, тянул зубами за руку, требовательно и настойчиво лаял, царапая и лохматя обитую дерматином дверь. Всё было напрасно.
Сна не было, только кошмары, которые трудно отличить от реальности. Сомкнёт глаза, как видится: бежит её сын по полю, и за ним свирепые волки гонятся. А ведёт их всадник с зелёным знаменем, на нём - та же оскаленная волчья пасть. Вскинется, встрепенётся, умоется, ляжет и новое видение: зелёное футбольное поле, кругом зрители, а в центре железнодорожный багажный вагон. Дверь нараспашку, президент коробки с новогодними подарками раздаёт. А к нему многотысячная толпа тянется. Встала и она. И вмиг у раздачи оказалась. Пахнуло на неё перегаром. Приняла посылку. Тяжёлая. Вскрыла и окаменела. В коробке… голова сына. Он открывает глаза и тихо так:
- Ма, а мне не больно, ну не капелюшечки не больно. Только ногам моим холодно, накрой их, ма!
- Так где же они, сынок?
- Там, далеко в горах…
Просыпается вся в холодном поту от ужаса. Бросается к телевизору – вдруг что-то про наших солдат скажут, может, весточка какая от телеведущих прилетит. Щёлкает, щёлкает переключателем, а там маскарад. Скачут ряженные и растатуированные, как папуасы, с бусами и перьями, с кольцами в ушах и бриллиантами в интимных местах. И всяк перед публикой норовит раздеться, соревнуются, кто больше срамного покажет.
Вот в центр экрана вынеслось теле-диво с лошадиной челюстью. Навозной мухой вылетевшая со своего скотного двора, обсидевшая все телеканалы. А рядом с её оголённой задницей, извиваясь дождевым червем, крутится ещё одно телевизионное чудо – лохматое субтильное существо со смутной ориентацией. Переключает на другой канал, там - целая страна «петросяния» с юмором ниже плинтуса.
Безумствует, ржёт, гогочет сценическая оторва, попирая всё целомудренное. Голосами голодных ишаков ревут раскрученные кошельками олигархов геи, трансвеститы, лесбиянки. Крутится и вертится, сверкая огнями, оглушая, эта бесовская карусель, втягивая, как в водоворот, всё новые и новые жертвы. Днём и ночью продолжается безумная пляска, щедро оплаченная награбленными у народа деньгами.
На других каналах не лучше – драки, поножовщина, разборки, грабежи, стрельба. Кровь хлещет рекой, экран завален трупами. И правят всем возведённые в культ бездарные ничтожества. Криминальная школа для подростков.
Некому ответить Татьяне на вопрос: «Россия-матушка, православная, что с тобой? Кто занёс этот смердящий вирус? Не это ли начало конца света?»
Наконец она решилась. С потухшим взглядом, качаясь, подошла к плательному шкафу. Под жалобный скрип створок порылась, достала чистую рубашку, верёвку, на которой развешивала бельё. Обмылась. Причесалась. Встав на столик, сняла с крюка люстру в зале, оторвав с треском провода. Почему-то мелькнула мысль: «А какие всё-таки у нас низкие потолки». Зацепила верёвку. Потянула вниз. Держит надёжно. Примерила петлю. Подходит. Всё, как и задумано. Часы метрономом отсчитывали последние минуты жизни.
Села за стол. На листке бумаги чётким почерком вывела: «Я ухожу из жизни в ясном сознании и в твёрдой памяти. Не вижу смысла в моём дальнейшем существовании. Не для кого жить и незачем. Завещаю: квартиру, приватизированную по адресу …, передать…»
Пёс с тревогой наблюдал за хозяйкой.
Закончив писать, вышла в коридор и открыла замок входной двери. Снова вернулась к петле. На столике, свернувшись упругим кольцом, лежал её Дружок.
- Ты чего сюда взгромоздился? А ну слазь!
Тот поднял лобастую голову, злобно уставился на хозяйку, и даже не шевельнулся.
- А ну прочь! – Замахнулась на него рукой.
Пёс по-волчьи оскалился и так грозно зарычал, что ей стало страшно. Но она и не думала отступать.
Отыскала скалку, намереваясь спихнуть собаку. Мощные челюсти вмиг превратили в щепки её орудие.
- Что же это такое! Любимый Дружок и тот готов меня растерзать?
Казалось, что все и всё встали против неё. И Татьяна зарыдала взахлёб, с леденящим душу воем. Слёзы, будто прорвав плотину, хлынули потоком из глаз. Подошла на ощупь, точно слепая, к кровати и рухнула. Спрыгнувший пёс приблизился и, тихо скуля, стал слизывать слёзы с лица неутешной хозяйки.
Привёл её в чувство неожиданно задребезжавший дверной звонок.
- Открыто!
- Вам телеграмма.
Она не верила своим глазам. Сын жив! Он в госпитале?!
- Дружок! Какой ты у меня…- Обняла бросившегося ей на грудь радостно взлаившего пса.
Вечер встретила в хлопотах, прибирая квартиру. Не остался в стороне и Дружок: уцепив зубами свой коврик, из прихожей перетащил к изголовью кровати, уселся на него и вопросительно уставился на хозяйку: «Знай, ты у меня одна и я за тебя в ответе. Разреши, я буду рядом?» «Ах, ты моё сокровище, я согласна», - и она с благодарностью взъерошила ему загривок. Более счастливой собачьей мордашки она ещё никогда не видела. Утром они вновь вышли на знакомую тропинку.
С этого времени Дружок переменился. Он словно поднялся на иной уровень мышления. Умные глаза пса глядели на неё иногда с таким человеческим состраданием и готовностью выполнить любое желание, что ей становилось не по себе. Такое участие редко встретишь среди людей, разве только среди родных и близких друзей.
Жизнь стала налаживаться. Не дожидаясь предложений от службы занятости, устроилась уборщицей в школе, а немного погодя – убирать по утрам автобусные остановки, за сутки загаженные и заплёванные, с урнами, набитыми до отказа пивными бутылками да окурками.
Ранним утром вставали. Пробежка. Потом за работу, сначала по остановкам, а затем в звенящие детскими голосами классы ближайшей школы. И везде успевала, и всюду с ней верный друг: оберегал на дорогах от ошалевших от наркоты и выпивки парней, играл с детворой в школьном дворе.
На короткое время приехал сын. Мать тискала его в своих объятиях исхудавшего, но уже окрепшего. Оба плача что-то несвязно бормотали друг другу.
- Это и есть твой Дружок? – Наконец-то сын взглянул на стоящего рядом и одобрительно помахивающего хвостом пса. – Красавец, красавец, да и стать на славу. Есть у нас точно такая - Агата.
- Понравился? Вижу, понравился. Не хочешь ли на службу принять?
- Нет, ма, он уже перерос и к нашей дрессировке не годен. Да и на кого я теперь тебя оставлю? А? А этот - и охранник, и помощник. Верно говорю? – И сын, присев, заглянул Дружку в глаза. Тот, склонив голову набок, перебрал ногами и тихо рыкнул, мол, согласен.
Долго мыла сына в ванне, как в далёком детстве, ощупывая и осторожно растирая многочисленные грубые рубцы наскоро наложенных швов.
- Ма, у тебя от работы руки стали, как мужские, сильные!
- Да, огрубели, снег-то лопатой кидаю. А эта рана, сынок, откуда?
- Ма, все сразу. Нарвался на растяжку, спасая раненного друга. Не надо расспрашивать – тяжело вспоминать.
- Сынок, а надо ли это всё тебе?
- Надо, не надо, поздно рассуждать. Я присягу давал! И кто Россию теперь защищать будет?
Сидели за столом, тихо переговариваясь. Со страхом и тревогой смотрела, как никогда не пьющий сын опорожнял бокал за бокалом водку.
- Сынок, ты это чего?
- Ма, иначе не усну. Пройдёт.
Хмельной сидел за столом и плача, покачиваясь, пел вывезенную из Чечни песню:
…Захлебнётся кровью автомат усталый, *
На мгновенье ляжет рядом тишина.
Снова чьё-то сердце биться перестало,
Здесь за каждым камнем прячется война…
Сидевший рядом пёс так же покачивал головой и изредка тихо подвывал.
Её душили слёзы, а пьяная мрачная и от того казавшаяся бесконечной песня давила и давила тяжёлым камнем на душу. И за что нам, матерям, такая судьба…
* * *
Вскоре Татьяна заметила, что с Дружком происходит неладное: стал быстро уставать, уже не поспевал за ней. Иногда во время пробежки его заносило, словно пьяного, в сторону от тропинки. А в один из дней он не добежал до дома и лёг обессиленный, тяжело дыша и жалобно глядя на хозяйку.
«Дружок, Дружок, что с тобой?» – испугалась она. Пощупала нос – влажный. Погладила и ужаснулась – к ладоням клоками прилипла шерсть. Заболел? И раньше замечала, что стала лезть шерсть, но чтобы так…
Ветеринары, осмотрев пса, пожимали плечами и не могли указать причину стремительно надвигающейся дряхлости.
- Он, видимо, перенёс сильный стресс, - предположил пожилой врач.
Татьяна, смущаясь, торопливо рассказала ему о постигшем её горе, и как друг спас от трагического поступка.
- Армяне говорят: сава та мен - твою боль беру на себя. Вот и взял пёс твоё горе, да так с ним и живёт. Психика собаки оказалась слабей человеческой. От этой болезни нет лекарств, смирись с его смертью.
От былого красавца, гордости хозяйки, осталось жалкое существо, вызывающее отвращение. Высох, тело превратилось в скелет, обтянутый облезлой кожей. Постоянно из глаз текла какая-то кровянистая жидкость. Он уже с трудом вставал и еле ходил на подгибающихся ногах. И запах… Это был запах смерти. Вечером вынесла коврик к входной двери. И он опять всё понял. Обречённо опустив лобастую голову, проследовал туда, откуда его перевели в спальню. Больше по квартире уже не смел передвигаться. Приехавший на пару дней перед очередной командировкой сын удивился перемене:
- Ма, что это с ним? Он словно выполз из выгребной ямы. И как ты его только держишь в квартире? Сделай ему укол.
- Нет, сынок, я с ним буду до конца. Друзей, как сам говоришь, в беде не бросают.
- Вас, наверно, уже сторонятся на улице.
- Да. Мы теперь уже не бегаем, а только гуляем на задворках и то поздно вечером.
Во время разговора Дружок стоял за хозяйкой, высунув башку со слезящимися глазами, словно стыдился своего вида. Взгляд пса был таким по-человечески пронзительным и укоризненным, что парню стало не по себе. И он отвёл глаза.
- Как знаешь, ма. Тебе видней…
Однажды ночью пёс взял в свою горячую пасть руку хозяйки и легонько сжал клыками.
- Дружок, ещё рано. Иди на место. Спи.
Утром он был мёртв. Застыл на своей подстилке, сложив голову на вытянутые вперёд лапы, словно в прыжке в бесконечность, в космос, в созвездие Гончих Псов. Ночью он подходил попрощаться…
Похоронила друга рядом с тропинкой, под сенью раскидистой черёмухи.
* * *
Убирая очередную остановку, на доске объявлений зацепилась за что-то взглядом. Подошла. Детский почерк обещал: « Отдам в добрые руки щенка». И номер телефона.
- Овчарка? Чёрный? Беру! – звонила уже по мобильнику.
Быстро сгребла свой инвентарь и бегом-бегом по указанному адресу.
- Это не предательство, не предательство, - твердила она себе, - назову его Дружком в память о тебе, мой дорогой друг!