ВЕРСИЯ ДЛЯ СЛАБОВИДЯЩИХ
Огни Кузбасса 2015 г.

Юлия Лавряшина. Серебряный ключ. Роман. Журнальный вариант ч. 3

****
- Куда летите, свербигузки?! Только полы намыла, а они тут как тут – натоптали… Вас на улице собрали, чего в школу притопали?
Уборщица со шваброй наперевес загородила нам с Аней дорогу. Но выглядела она совсем не страшно: маленькая, кругленькая, с широким, рыбьим ртом. И даже то, что она так накинулась на нас, ничуть не испугало.
- Нам справки из ЖЭКа надо для личных дел отдать, - выпалила я, прикрыв собой Аню, которая побаивалась всех на свете вахтёров, техничек и сторожей – рассредоточенный по свету отряд скрытых боевиков.
- Новенькие, что ль? – она оглядела нас с ног до головы. – Откуда пожаловали?
- Из Новосибирска. Теперь здесь будем жить.
Я старалась придерживаться нейтрального тона – вдруг она терпеть не могла наш город? Но, похоже, это было для неё всего лишь название.
- Как зовут-то вас, баламошки?
- А вы запомните? – не поверила я.
- Хо! Да я тут всех, считай, знаю. Кажный день вижу, так чего тут запоминать?
Я назвала наши имена, и она удивилась, что мы, такие непохожие, - родные сёстры. Аня вежливо пискнула из-за моего плеча:
- Извините, а как вас зовут?
- Клавдией Григорьевной, - отозвалась уборщица с таким достоинством, которое меня прямо восхитило. – Справки говорите? Это дело обязательное. Только нечего вам вдвоём шлындать, топтать…
И она ткнула в меня пальцем:
- Ты иди, Настасья. А ты, Нюрка, во дворе подожди. Минутное дело, считай…
Никто ещё не называл мою сестру Нюркой, и я, не оборачиваясь, увидела, как у неё округлились глаза. Однако спорить с всесильной Клавдией Григорьевной мы не решились, и Аня быстренько выскользнула во двор. Но когда я, отдав наши бумаги, тоже спустилась вниз, то не обнаружила сестры на крыльце. Зато знакомое предчувствие надвигающейся беды захлестнуло меня с головой. «Аня?!» - но в ту же секунду раздался звонок от сестры, и её счастливый голосок сообщил, что она пошла домой с новыми одноклассницами.
- Ну, супер! – отозвалась я и сама аж скривилась – это было Ксюшино словечко, мне не хотелось иметь с ней ничего общего.
Спрятав телефон, я огляделась, отыскивая источник тревоги, которая не отпускала. После линейки все уже разошлись, только парочка из старших классов зависала на перилах крыльца, прижавшись плечами. И четверо мальчишек из «началки» о чём-то шептались на крыльце, тихонько хихикая. Как они оказались тут, ведь их классы занимались в отдельном здании, чуть ли не в километре отсюда? Специально пришли? Но зачем? Что-то было не так с этими пацанами, я решила последить именно за ними, ведь парень с девушкой уже мало походили на детей. Да и опасность, их подстерегавшую, могла предупредить любая аптека, но никак не волшебная сила…
Когда мальчишки стайкой слетели с крыльца и скрылись за углом школы, я с безразличным видом направилась следом. Они явно шли в сторону «Парка чудес», до которого было рукой подать, и я подумала, что угроза исходит от какого-нибудь из аттракционов. За это лето дети несколько раз травмировались на каруселях разных городов. А в такую хорошую погоду парк наверняка ещё работал.
Но они удивили меня, свернув в сад при больнице, находившейся по соседству с парком. Что им там-то понадобилось?! На меня они не обращали никакого внимания: я была слишком большой, чтобы пробуждать в них интерес, и слишком маленькой, чтобы меня бояться. И это вполне устраивало. Оставаться невидимкой, не тратя на это волшебную силу, - именно то, что нужно!
Мальчишки казались самыми обычными на вид, и я никак не ожидала, что беда может не угрожать им, а исходить от них. И даже когда самый симпатичный из них, с модной стрижкой, начал подкрадываться к рыжему коту, мирно спавшему на крышке больничного погреба, я не подумала, что он способен ухватить свесившийся полосатый хвост и, резко вздёрнув животное, изо всей силы ударить его головой о жестяную поверхность.
Это произошло слишком быстро, я не успела переключиться! Ведь я пыталась уловить, откуда исходит угроза для ребят. А зло заключалось в них самих – беззаботно хохочущих над тем, как сотрясается в агонии маленькое кошачье тельце. Красавчик передразнивал умирающего в муках кота, его приятели пытались подражать ему, а я просто не могла пошевелиться. Хотя должна была броситься на них, разбить своей костяной рукой всю эту хорошенькую физиономию, чтоб он навсегда остался уродом. И каждый раз, подходя к зеркалу, вспоминал, из-за чего стал таким…
Но за меня это сделал другой. Ещё зелёные кусты сирени вдруг зашумели, и оттуда с рёвом вылетел мальчишка, одетый в жалкие обноски. По виду он был не старше этих подонков, но бросился на них с такой храбростью! Он кричал и размахивал кулаками, пытаясь ударить того, чьи руки были в крови, а по чумазым щекам его бежали слёзы. Я видела их даже без очков. На улице я никогда их не надеваю. Не потому, что часто дерусь, просто окулист велел только смотреть в них телевизор или читать с доски в классе. Хотя сейчас стоило бы вооружиться очками, чтобы как следует разглядеть мерзкие физиономии маленьких убийц.
- Бомжонок! – завизжали мальчишки на все голоса. – Вонючка!
Отвратительный красавчик легко уклонялся от ударов нападавшего, а остальные, кажется, не собирались соблюдать кодекс чести, велевший не вмешиваться, когда двое дерутся. Один из компании, самый толстый, схватил с земли ветку и уже хотел садануть бродяжку по спине, но тут уж я не выдержала. Моей силы вполне хватило, чтобы, не приближаясь к ним, окружить мальчишку в лохмотьях прозрачным коконом, от которого палка отскочила, как от упругой стенки, и ударила толстяка в лоб. Он так перепугался, что, выронив палку, отскочил метра на два и с ужасом уставился на свои руки.
Остальные не заметили того, что случилось с ним, и бросились на бомжонка с кулаками. Но я перенаправила одного из них, и он оказался на пути дружка. Они молотили друг друга с таким ошарашенным видом, что мне хотелось расхохотаться на весь сад. Но нужно было ещё разделаться с главным гадёнышем… Позволив бомжонку ударить его в лицо, я пустила волшебный луч в живот красавчику, и вместо того, чтобы ответить на удар, он скорчился, перегнувшись пополам. Кишки у него скрутила на славу! Если б он не был так отвратителен, я позволила бы ему добежать до ближайших кустов… Но я ненавидела его с такой силой, что заставила обделаться прямо на глазах у друзей.
- Ну, кто теперь вонючка? – выдохнула я.
И почувствовала, что силы оставляют меня.
Но бомжонок, похоже, был в безопасности: пацаны бросились врассыпную, точно столкнулись с призраком. А их обкакавшийся вожак, всхлипывая и озираясь, помчался в другую сторону. К дому, конечно. Где ещё можно скрыться от такого позора? Куда исчез бродяжка, я не заметила. Может, опять нырнул в заросли сирени? Я осторожно подкралась к ним, но увидела только драное одеяло, пустые пакетики и банки. Похоже, здесь он и жил всё лето… Чем ещё я могла ему помочь?
Раздумывая над этим, я выкопала ямку, отбитым горлышком водочной бутылки и положила в неё кота. Может, он не успел понять, что с ним произошло? Не испугался до смерти, которая тут же и наступила? Ведь кот спал, когда эти злыдни добрались до него… Зачем?! Для чего им так хотелось стать убийцами? Ведь никакого же смысла не было в этой кошачьей смерти! Он никому не угрожал, не вредил. Он просто жил на этом свете, украшая его своей яркой шкуркой. Громко всхлипывая, я положила руку на его остывающий бок. Мне хотелось, чтобы этот бедняга уснул, чувствуя человеческое тепло…
Потом я засыпала рыжее тельце землёй и закрыла глаза. Я не могла понять, почему тревога не отпускает. Как будто может случиться ещё что-то хуже того, что уже произошло… Но мне никак не удавалось определить, откуда идёт сигнал. Волшебство вымотало меня, но всё искупала радость от того, что я помогла хорошему, хоть и никому не нужному мальчишке…




****
Уже наступил сентябрь, а Настя так и не вышла на связь «ВКонтакте». Три Ромкиных сообщения остались не прочитанными. Хоть ей и приходилось теперь действовать левой рукой, но уж набрать ответ можно и одним пальцем! Не выдержав, он послал смс: «Как жизнь?» Настя заверила, что всё классно и опять замолчала.
«Вот так исчезают девочки, с которыми лето казалось бесконечным», - ему так понравилась эта фраза, придуманная по дороге из школы, что Ромка заучил её наизусть. Правда, мысль поставить её в качестве «статуса» на своей страничке, он отверг. Слишком уж откровенно это звучало, и все ребята из «Кобры» мгновенно догадались бы, о какой девочке идёт речь. До сих пор они тактично не спрашивали о Насте, понимая, что были б новости, Ромка поделился бы с ними.
Стас Якушев пытался отвлечь его, загружая делами «Кобры». Собираться в Нарымском сквере было уже холодновато, и не хотелось идти в библиотеку, в которой больше не было Ирины Викторовны. А без Насти никого не тянуло записываться в театральную студию её школы, как планировалось ещё летом. Там была бы крыша под головой и легальные встречи на репетициях. Но от этой мысли решили отказаться, и Ромка понимал, что это из-за него. Ведь каждый раз, глядя на сцену, он видел бы длинноволосую девочку с глазами газели, которая меняла маски с таким увлечением, что не боялась показаться ни смешной, ни даже уродливой. Он-то не раз видел, какие рожи корчит его Настёна…
Решение нашлось в первый учебный день. На перемене на него налетел Стас, который тоже теперь учился в их гимназии, и возбуждённо прошептал:
- Слушай, у вас же тут музей есть!
- Ну да, есть, - вспомнил Ромка. – И что?
- Как – что?! Это же отличное место для сборов нашей команды. Типа мы юные музейщики. Понятно, и реальными делами музея придётся заниматься… Но это, как говорится, издержки профессии.
Ромка просиял:
- Отлично! Директор музея – нормальный дядька. Стеснительный такой. Он лишний раз к нам не полезет.
На этом они и порешили, почти не сомневаясь, что если им обоим идея пришлась по душе, то и остальные её поддержат. И вроде одной проблемой стало меньше и начиналась новая полоса в жизни, но тяжесть в груди никак не исчезала. Ромка ощущал её, засыпая вечером и просыпаясь утром. Снять её могла только Настя… Если б наконец откликнулась и просто сказала, что ничего не изменилось между ними.
И вдруг она позвонила! Уж этого он никак не ожидал, зная, что Настины родители немного забрасывают дочерям на счёт. Не балуют…Ромка только вернулся из школы после первого полноценного учебного дня, оказавшегося не таким уж смертельно скучным, как он подозревал. Его родители были на работе, и только Ланс, как всегда, составлял ему компанию. Словом, лучшего времени Настя просто не могла выбрать!
Но его ликование тут же угасло, когда он услышал, как она захлёбывается от слёз.
- Я ошиблась, Ромка! – кричала она в трубку так, что ему пришлось отвести её от уха. – Это я во всём виновата!
Ему не сразу удалось уговорить её рассказать всё связно, ведь он представления не имел, о чём толкует Настя. Оказалось, накануне она спасла (это Настя дала понять только намёком) какого-то маленького бродяжку. А утром увидела в школе портрет одного из нападавших мальчишек в траурной рамке. Его зарезали в собственном подъезде. По описанию соседки, одной из тех, что проводят половину дня у окна, задержали того самого бомжонка.
- Я думала, опасность угрожает ему, понимаешь? А оказалось, он сам убийца! Но и тот, которого убили, он же кота – головой… Ни за что! Он ведь тоже убийца… Ромка! Я должна была делать… то, что надо? А вдруг он вырос бы и превратился в серийного маньяка? И начал бы детей убивать, раз уже сейчас животных… Может, и хорошо, что его… Ой, что я несу! Я уже сама ничего не понимаю...
Разговор внезапно оборвался, и он догадался, что у Насти закончились деньги на счету. Не помня в точности, какой баланс у него самого, Рома тут же перезвонил ей, ведь было бы бесчеловечно оставить Настю в таком смятении. Она сразу откликнулась, и в голосе её уже зазвучала радость:
- Ой, хорошо, что ты перезвонил! Что мне делать, а?
- Первым делом – успокоиться. И не называть вещей своими именами. Почему ты не выходишь «ВКонтакт»? Или в Скайп?
- Потому что сказку сочиняю, - пробурчала Настя. – Думаешь, легко – одной рукой? Потом уже сил нет что-то ещё писать, пальцы устают. Не знаю, как учиться буду… А в Скайп не могу – мы же с Анькой в одной комнате. И она постоянно дома торчит. Думаешь, ей приятно будет видеть, как мы с тобой болтаем? Может, она до сих пор в тебя слегка… Ну, влюблена.
«Удалось отвлечь, - улыбнулся Ромка. – Уже не плачет».
- Ладно, слушай, - начал он, тщательно подбирая каждое слово, чтобы невозможно было понять, о чём идёт речь, если кто-то прослушивает их линию. – Кто кем вырастет – этого никто не знает. И мы не должны делать свои догадки, понимаешь? Но ты ни в чём не виновата. Ты ещё не освоилась на новом месте. Слишком много всего на тебя навалилось! И дело было запутанное: то одни нападают, то другой… Попробуй разберись.
Она слушала его, кажется, затаив дыхание – Ромке чудилось, будто он говорит в пустоту. Поэтому он уточнил на всякий случай:
- Ты ещё здесь?
У него ведь тоже вполне могли закончиться деньги.
- Я здесь, - отозвалась Настя. – Знаешь, я только сейчас поняла, как я по тебе соскучилась! Вот слушаю тебя – и мне так спокойно. Мы ведь с тобой найдёмся, когда вырастем, правда?
У него восторженно заколотилось сердце, и Ромка порадовался, что никто не видит, как счастливо улыбается он во весь рот.
- Я тебя точно найду, Настёна! Даже не сомневайся. Ты… расти пока. Руку лечи.
Донёсся знакомый смешок:
- Да она ничего, срастается понемножку. Гипс мешает, конечно, зато им можно так двинуть!
- Ты опять с кем-то дерёшься? – ужаснулся Ромка, вообразив, как его маленькая подружка вонзается загипсованной рукой в толпу дерущихся.
- Не дерусь, нет! Так… Ткнула в бок одну. Но она сама нарвалась, честное слово!
- Я верю. Но ты всё-таки поосторожнее там, ладно? И пиши мне хоть по одному слову! Чтоб я просто знал, что с тобой всё в порядке.
Она опять всхлипнула:
- Ну, зачем бомбисты нашу квартиру взорвали? Мы могли бы остаться дома. И папа с нами.
- У него же работа в Кемерово, - напомнил Ромка. – Думаешь, он отказался бы от заведования лабораторией?
- А у мамы была в Новосибирске! Она здесь уже все театры обошла, нигде завлит не требуется. А что будет, если она работу не найдёт?
Ромка так и замер:
- Вы вернётесь?!
- Не знаю…
Это состояние незнания повисло между ними, когда замолчал и его телефон. Ромка попробовал перезвонить ещё раз и получил сообщение, что его баланс ушёл в минус. Но как раз это не тревожило: последняя беседа с отцом вселял надежду, что тот не станет ругать его за потраченные на разговор с Настей деньги. Не хочет же он, чтоб и у сына на всю жизнь остались сожаления о девочке, которую он любил только одно лето…


****
Было тошно даже заходить в гимназию, ведь первым делом я видела лицо убитого мальчика. Его портрет с чёрной ленточкой на уголке висел прямо у входа, и невозможно было избежать его взгляда. На снимке у него было ангельское личико, хотя я-то знала, что душа этого ребёнка уже стала чёрной… Но вдруг она ещё могла бы очиститься? И он вырос бы хорошим человеком. Возможно, сделал бы великое открытие и спас миллионы людей от рака или совершил что-нибудь другое, но тоже очень значительное. Его лишили этого шанса. Это было несправедливо.
И всё же я не могла избавиться от мысли, что он сам напросился… От этого на стены лезть хотелось! Серёжа Беляев девяти лет отроду погиб, а я не могла заставить себя горевать о нём вместе со всей школой. Перед моими глазами то и дело всплывало, как он хватает спящего кота за хвост и разбивает ему голову… Я внушала себе, что человеческие законы не предусматривают смертной казни за убийство животного. Значит, этот малолетний изверг не должен был расплачиваться жизнью за свою беспредельную жестокость. Может, он никогда не поднял бы руку на человека… На маленького ребёнка. Или всё же следующей его жертвой мог стать и младенец, которого этот красивый мальчик легко ухватил бы за ножки и…
Меня просто разрывало от сомнений, которых не разрешил даже Ромка, хотя я очень на него надеялась. Конечно, он был прав – мы не должны примерять на себя мантию судьи и решать, кому жить, а кого подвергнуть казни. Наша задача просто спасать детей, попавших в беду. И если закрыть глаза на все обстоятельства, то Серёжа Беляев был в опасности, а я его не спасла потому, что потратила силы на то, чтобы другого ребёнка защитить от опасности, исходящей от него.
Это был какой-то замкнутый круг! Я понимала правильность ответа, но не могла принять его всем сердцем. И потому, опустив глаза, пробегала мимо траурного портрета. Хотя никому в гимназии и в голову не пришло бы каким-то образом связать меня со смертью этого мальчика. Но на переменах я бродила по коридорам, как пришибленная.
Оставаться в классе мне тоже было тошно: Ксюшка Морозова, невзлюбившая меня с первого взгляда, делала всё, чтобы я почувствовала себя полным отстоем. В открытую Ксения больше со мной не связывалась, она действовала исподтишка. Любого человека можно подловить, когда он хочет чихнуть или зевает – красавцем не назовёшь! И Ксюше, как её все называли, удавалось снять каждый такой момент, позорный для меня, но уморительный для всего класса. Её планшет с моими уродскими фотографиями путешествовал по классу, а я старалась делать вид, будто ничего не замечаю. Даже когда под боком хихикала Дуся Потапенко, украдкой разглядывая снимки. У меня прямо плечо начинало ныть – так я удерживала свою загипсованную руку, чтобы не шарахнуть ею по планшету. Раскололся бы, как миленький!
- Хочешь посмотреть? – эта придурочная Дуся ещё и пихала меня в бок. – Ты тут такая прикольная!
Неужто она надеялась, что меня тоже повеселят эти кадры?
- Не обмочись от смеха, - процедила я сквозь зубы.
Кажется, я не сказала ничего смешного, но она захихикала, как ненормальная! Я, конечно, всегда знала, что в Кемерово неблагополучная экология, химические заводы и всё такое, но на Дусе это сказалось слишком сильно… При этом училась она практически отлично. Как в одной голове умещаются интеллект и полная дурь?!
А Ксюша Морозова охотилась за мной с таким упорством, что мне диких усилий стоило сдержать свой волшебный фонарик, который готов был испепелить её. Но я не могла позволить себе этого: во-первых, «Волнорез» никому не причиняет вред. Как говорит мама: априори. А, во-вторых, нам запрещено защищать себя. То, что я была единственной волшебницей в этом городе и остальные могли просто не узнать о моей сладкой мести, ничего не меняло. Моё волшебство было временным даром, способным покинуть меня в любую минуту, если я начну нарушать правила. Были случаи, когда ребят исключали из «Волнореза» за использования волшебной силы в своих целях… Отомстив одной паршивой Ксюшке, я останусь ни с чем, и никогда уже не смогу помочь другим детям. А они ведь не виноваты в том, что в моём новом классе завелась хорошенькая мерзость!
На переменах Ксюшка подкармливала девчонок дорогими конфетами – наша мама обычно протаскивала нас мимо таких в магазине. Не представляю, какими они были на вкус, наверное, как нектар какой-то, потому что мои одноклассницы ходили за Ксюшей по пятам и смотрели ей в рот, из которого то и дело вылетали фразочки из глянцевых журналов:
- Этой осенью в моде смелые сочетания цветовых гамм. Очень актуальны малиновые оттенки… Вот как моя кепка, видели? Синий электрик тоже котируется, - она потеребила рукав своей трикотажной блузки, демонстрируя правильный цвет.
Меня просто подташнивать начинало от таких разговоров… Что они понимали в цветах, эти жалкие копии гламурных див? Вот Анька вчера нарисовала нашу улицу Весеннюю – малиновые деревья и оранжевая трава… Вот это было «смелое сочетание цветовых гамм»! Я просто аплодировала её пейзажу, честное слово. Не мысленно, а по-настоящему, и впервые увидела, как моя сестра умеет краснеть. Если б можно было показать её Ромкиному деду, он наверняка расхвалил бы Анину работу до небес! Которые, кстати, на её картине стали салатовыми. Весь вечер я заставляла сестру позвонить тому художнику Старикову, которому её перепоручил Филиппов. Но Аня упёрлась, как бычок – это она умеет! Заявила, будто её работы ещё не готовы к показу настоящему художнику. Ей, конечно, виднее, но боюсь, она будет готовиться к этой встрече всю жизнь…
На самом деле, я прекрасно понимаю, каково это – вывернуть перед незнакомым человеком свою душу. Ведь Анины рисунки и есть её душа… Как те истории, которые я сочиняю. Надо же, ещё в начале лета я твёрдо была убеждена, что стану фотографом! А теперь, когда вижу разбухшую от жадности чагу на берёзе или изысканное сиреневое облако, то не бегу за фотоаппаратом, а думаю о том, как описать его словами. Так, чтобы все увидели именно то, что вижу я. Может, и к лучшему, что мне пришлось продать «Canon», когда я сбегала от папы… А «Nikon» на городском конкурсе достался кому-то другому. Было бы несправедливо, если б я выиграла у человека, который всерьёз занимается съёмками, и бросила это дело. Оказавшееся всего лишь хобби. С литературой такого не будет – это точно! Правда, я ещё ничего и не написала толком, но сочинять меня тянуло всегда.
Чтобы не слышать тупую болтовню своих одноклассниц, я спускалась на первый этаж. Там в гардеробе маячила приземистая фигурка Клавдии Григорьевны. Она и вправду сразу же запомнила, как меня зовут, и её выпяченные, как у рыбы, губы расплывались навстречу:
- Настасья! Чего болтаешься, глазопялка? Подружек не завела ещё? Ну, седай сюда…
Усадив меня на старенький низкий диванчик, Клавдия Григорьевна начинала рассказывать про своё далёкое детство в тверской деревне. В Сибирь она перебралась вслед за мужем-шахтёром, с которым они познакомились прямо как в кино – на Красной площади! Оба оказались там проездом, но до отправления поезда у них выдался целый день. И Москва повенчала их задолго до того, как они встретились снова и остались вместе навсегда.
Я смотрела на эту пожилую, не очень-то красивую женщину и пыталась представить, какой она была в юности? Ведь на Красной площади наверняка было полно девушек, а тот молодой шахтёр влюбился в свою Клаву с первого взгляда. Как это происходит, интересно?
Но представить этот момент во всех деталях я не успела, потому что за окном раздался пронзительный визг. И мы с Клавдией Григорьевной наперегонки помчались во двор, набегу гадая, что произошло. Слетев с крыльца, я вскинула голову и увидела совсем маленького мальчишку, наверное, первоклассника, забравшегося на пожарную лестницу. Уцепившись за перекладину, он висел на уровне третьего этажа и вопил от ужаса. Понятно, что забраться наверх казалось мальчишке плёвым делом, пока он не глянул вниз. И теперь ему легче было умереть там от голода и жажды, чем самому спуститься вниз.
- Ах ты, баламошка! – воскликнула Клавдия Григорьевна, прижав руку к груди. И озабоченно пробормотала: - Спасателям звонить надо.
Переваливаясь уточкой, она взбежала по ступеням и скрылась за школьной дверью. Никто, кроме нас с ней, пока не знал о происшествии, ведь на переменах обычно стоял такой гвалт, что себя-то не слышно. Это мы сидели рядом с приоткрытым окном, поэтому вопль долетел до нас.
То, что я осталась с мальчишкой один на один, меня жутко обрадовало. Забраться наверх с загипсованной рукой нечего и думать, поэтому без волшебства было не обойтись. Нельзя терять ни секунды: и он мог соскользнуть в любой миг, и зрители набежать. Поэтому я пустила поток силы вверх и наискосок, чтобы слегка прижать его к лестнице. Теперь пацан, не догадываясь об этом, висел на моей волшебной страховке. Я послала ему волну успокоения, которая мне всегда представлялась зеленовато-голубой, как морская. И мальчишка сразу перестал орать, хотя всё ещё смотрел на меня растерянно.
- Спускайся потихоньку, - произнесла я так уверенно, чтобы у него не возникло сомнений. – Ты не упадёшь, даю тебе слово. Переставь левую ногу на нижнюю перекладину. Хорошо. Теперь правую. Держись одной рукой, а второй хватайся за перекладину пониже. Отлично!
Я держала его изо всех сил, чтобы он ощутил, что не скользит и ветром его не срывает с лестницы, хотя светлые кудряшки его так и мельтешили в воздухе. Хорошо, что мне в школу мама заплетала косу или две и волосы не отвлекали сейчас. А то по ветру они полощутся, как светлый хвост степной лисы.
С нижней перекладины мальчишке нужно было прыгнуть, ведь она находилась выше моей головы. Он опять взглянул на меня со страхом, но я улыбнулась и снова накрыла его зеленоватой волной. Моя протянутая рука была только маскировкой, на самом деле его держала невидимая сила, но первоклашка поверил в то, что я поймаю его, и оторвался от лестницы. Я мягко опустила его с собой рядом и прижала, чтобы успокоить окончательно. И в этот же момент из школы выскочила директор Тамара Семёновна, в глазах которой был ужас не меньший чем тот, который я только что усмирила в ребёнке. Но заниматься ещё и ею у меня уже не было сил. За директором маячил охранник, который болтался где-то по школе, когда мы выбегали во двор. Приземистая Клавдия Григорьевна пробилась между ними и всплеснула руками:
- Настасья! Как ты его стащила оттудова?!
- Настя Ильина, - произнесла директор таким тоном, словно награждала меня Звездой Героя.
Она смотрела на меня так пристально, будто пыталась заглянуть в душу или прочесть мысли. Это показалось мне опасным, и я активно помотала головой:
- Нет-нет! Он сам спустился. Как бы я туда залезла с одной рукой? Я просто… Ну, подсказывала ему, что делать.
Но мальчишка, вцепившись в меня, так и не разжимал рук и всем своим видом показывал, что я – его спасительница. Мне совсем не хотелось создавать миф на пустом месте, ведь я ничем не рисковала. И вообще больше всего мне хотелось забиться в уголок, съесть свой любимый «Сникерс» и прийти в себя. Когда волшебная сила потрачена, возникает такое опустошение, что даже ноги трудно передвигать…
Будто считав моё состояние, Тамара Семёновна силой отцепила рискового трусишку и погладила меня по спине:
- Может, домой пойдёшь? Я предупрежу учителей. Ты ведь тоже стресс пережила, вряд ли сможешь заниматься… Хоть ты и уникальная девочка!
Этого я не поняла, но запомнила. В чём, интересно, она увидела мою уникальность? Но даже если директор сильно обманывалась на мой счёт, это всё равно было приятно.
- Гляди, умурзился весь, - проворчала Клавдия Григорьевна, отряхивая штаны мальчика, имени которого я до сих пор не знала. – Какой анчутка тебя затащил туда?
Он только часто моргал и бросал по сторонам виноватые взгляды. Вздохнув, директор опустила ладонь на его макушку и потрепала, как родная бабушка. Я благодарно улыбнулась ей, удивившись про себя, какие же классные педагоги подобрались в этой гимназии! Всех я, правда, ещё не успела узнать, и опасалась неприятных сюрпризов. Но заранее думать об этом было ни к чему.
Я забрала из гардероба свой ранец и побрела домой. В душе у меня уже подавали голос птицы радости: сейчас отлежусь и буду сочинять сказку! У меня целый день впереди!

****
Балкон был его окном в мир. Маленьким корабликом, плывущим по волнам, способным унести в самые фантастические дали. Пусть никто, кроме него, не видел ни океана, ни судна, Ваня был счастлив, когда мама выносила его на балкон. Она усаживала сына в старое кресло, укутывала ватным одеялом, и уходила… Куда – этого мальчик не знал. И никогда не спрашивал, чтобы не злить её. Нужно было оставаться послушным мальчиком, чтобы мама не наказала его, лишив прогулки.
Это воскресное утро осыпало его сюрпризами. Солнце, хоть и было уже осенним, пригрело так, что красный столбик уличного термометра дополз до двадцати градусов в тени. И Ваня, наконец-то, избавился от одеяла, в котором чувствовал себя младенцем. Правда, до сих пор никто из соседей не видел его и уж тем более не знал, ведь они с мамой переехали в эту квартиру только летом. Бабушка уступила им свою полнометражную «двушку», решив, что лучше дочери с внуком жить в центре. Предполагалось, что тогда Ваниной маме не придётся добираться с работы почти час. А он не будет сидеть в одиночестве от зари до зари. И Ваня не говорил бабушке, что мама по-прежнему пропадала где-то до самой ночи…
Если он оставался в комнате, то заглушал тишину голосами из телевизора. А на балконе и нужды не было в искусственных звуках, и Ваня даже выключал звук на своей приставке, чтобы одновременно играть и слышать шум фонтана, и смех, взлетавший стайками, и даже сердитые гудки автомобилей с проспекта.
А недавно и за стеной зазвучали девчоночьи голоса, и Ваня догадался, что у них появились новые соседи. Ему жутко хотелось увидеть хоть одну из сестёр, и вместе с тем, он боялся этого. С балкона ему были слышны отдельные, не связанные между собой фразы, долетавшие из соседней квартиры:
- Ну, мама, мне очень нужно было ему позвонить!
- Это же совсем не те краски, которые я просила…
- Да она тупая совсем, ты даже не представляешь.
- Завтра у нас нет физкультуры, на фига мне кроссовки мыть?
О ком и о чём говорили эти девчонки, Ваня мог только догадываться. Почему-то ни одна из них ни разу не вышла на балкон. Может, у них были дела поинтересней… Или они просто не умели придумывать корабли, летящие над землёй…
Но в воскресенье утром дверь соседнего балкона распахнулась. И девчонка с длинной русой косой и густой чёлкой выскочила из комнаты так стремительно, будто великан, засевший в их доме, выстрелил ею из рогатки. На правой руке у неё белел гипс, но она будто и не ощущала его. В каждом её движении были лёгкость и то особое очарование, имени которому Ваня дать не мог, но залюбовался, даже перестав дышать.
Он вжался в своё кресло, но девочка и не заметила его. Быстро оглядевшись, она закричала:
- Мам, всё-всё вытаскивать?
И тут увидела Ваню. Карие глаза её заблестели от радости, как будто он приходился ей двоюродным, если не родным братом.
- Привет! А почему я тебя раньше не видела?
Через минуту Ваня уже знал, что её зовут Настей и у неё есть младшая сестра, которая так рисует – «обалдеть можно!». И теперь они будут жить здесь всей семьёй, хотя выросли в Новосибирске, а сюда раньше приезжали только на лето – к бабушке с дедом.
- А ты? Как тебя зовут? Почему я тебя раньше не видела?
Она ждала ответного рассказа, но у Вани вдруг перехватило горло. Эта девчонка… В ней было столько жизни - у него просто язык не поворачивался рассказать всю правду о себе. Разве она захочет общаться с таким неудачником? И он лишь угрюмо буркнул:
- Не твоё дело! Чего пристала?
У неё изумлённо расширились глаза, потом она прищурилась, будто высматривала то, что Ваня пытался скрыть. Но ничего больше не сказала и взялась за уборку балкона: ловко орудуя обеими руками, перенесла в комнату горшки с цветами, сложила переносное кресло и взялась подметать, то и дело засматриваясь на то, что происходило у фонтана. А Ваня уткнулся в приставку, чтобы даже случайно не встречаться с Настей взглядом. И всё же украдкой поглядывал, чем она занимается, и всё больше злился на то, что до сих пор не научился говорить правду о себе.
«Шустрая, как электровеник! Уже, считай, всё закончила…» - его охватила паника от того, что сейчас единственный человек, захотевший с ним познакомиться за последний год, исчезнет. И больше точно не проявит желания с ним – последним хамом! – общаться. За зиму Настя может вообще ни разу и не выйти на балкон… И Ваня опять увязнет в своём проклятом одиночестве.
А она уже завязала мешок с мусором и потащила его в комнату. Ваня подался за ней следом, открыл рот, чтобы остановить девочку, но, когда она замешкалась в дверях и обернулась, его взгляд опять шарахнулся в сторону. Кажется, Настя усмехнулась… А, может, скорчила гримасу – он не решился посмотреть.
Когда балконная дверь закрылась за ней, Ваня обмяк от отчаяния. И балкон перестал быть кораблём, несущимся над волнами. Да и шума самих волн больше не было слышно… Даже солнце зашло за тучу, безутешно заморосившую самым осенним дождём, точно и не было с утра лета, ни бабьего, никакого. Съёжившись в кресле, Ваня ждал, когда придёт мать, но она всё не возвращалась. Уже и фонари частыми маяками начали проглядывать в пелене дождя… И последние прохожие забежали под арку слева от их балконов… И зубы стучали всё громче, ведь с утра казалось, что одеяло не понадобиться, и мать оставила его в комнате, куда Ваня не мог попасть.
Он не поверил своим глазам, когда на соседнем балконе вновь появилась Настя. На этот раз она смотрела на него сурово, как будто явилась за возмездием.
- Ну, говори, что с тобой! – потребовала она. – Ты не можешь ходить?
- Не могу, - выдавил Ваня, уставившись на пузатый бок балконной балясины. – Авария…
Настя махнула гипсом:
- И у меня авария! Мы улетели в кювет.
- А мы, - он с трудом выдавливал каждое слово, - лоб в лоб. Папа погиб.
Охнув, она перегнулась к нему и, кажется, хотела обнять, но не дотянулась.
- А ты…
- А я сломал позвоночник. Бывают такие переломы, которые срастаются. А у меня – полный капец. Ноги отказали.
Настя с тревогой взглянула на тёмное окно его комнаты:
- А почему ты один? С кем ты живёшь-то?
- С мамой. Она… Её нет сейчас.
- Но ты же окоченел совсем! Дай-ка я к тебе перелезу…
- Не надо! – испугался Ваня.
Но слушаться его Настя явно не собиралась. Встав на маленькую скамеечку, она поставила одно колено на широкие каменные перила, но гипс мешал ей как следует ухватиться. Пошатнувшись, Настя соскочила на пол и испуганно прижалась к стене:
- Ой… Если честно, я так высоты боюсь – просто ужас!
- Я же говорил: не надо. Ещё разобьёшься в лепёшку… Я уж маму дождусь.
- И сляжешь с температурой, - проворчала девочка и сердито потёрла нос. – Ладно, я сейчас.
Она скрылась в квартире, и Ваня решил, что сейчас девочка принесёт ему тёплый плед или что-то вроде того. Поэтому он до смерти перепугался, когда Настя появилась из его собственной комнаты.
- Ты… Ты как? Откуда?!
- Спокойно, Маша, я – Дубровский, - заявила она, слегка перепутав роли. – Я не говорила тебе? Я же старая взломщица. Честно-честно! Но я не сломала ваш замок, не бойся. Твоя мама ничего не заметит.
И она примерилась к нему:
- Давай, цепляйся за шею.
- Ты меня не поднимешь, - предупредил Ваня, краснея.
Стыдно было даже думать о том, что девчонка потащит его на руках. С другой стороны, Ваня помнил вечера, когда мама не приходила вовсе… Если сегодня ей слишком хорошо где-то в другом месте, вполне возможно она и не вспомнит о нём. Оставалось только придушить гордость и довериться Насте, которая смотрела на него безо всякой насмешки.
В том, с какой лёгкостью она подняла Ваню, было что-то невероятное! Пока Настя несла его до дивана, на котором всегда была разложена постель, мальчик пытался угадать, кто же она такая? Чемпионка по тяжёлой атлетике? Но по виду не скажешь… Может, она взрослая лилипутка? И силы у неё в несколько раз больше, чем у обычной девчонки? Тоже не особо похоже…
Ваня не решался поднять на неё глаза, пока Настя не опустила его в уголок дивана.
- Тебе нужно переодеться, - проговорила она озабоченно. – Ты мокрый весь… Где у тебя сухая одежда?
И хотя переодевать себя Ваня не позволил, сердце у него так и подпрыгивало от радости, что отныне ему есть на кого положиться.