Игорь Назаров. Жанна де Арк: «ведьма» Христова. Научно-популярная повесть ч. 2

Забегая вперёд, скажу, когда Жанна во главе армии пойдёт на Орлеан, за сутки до её появления под стенами города чья-то заботливая рука приколет бумагу с пророчеством Мерлина на стену комнаты одного из старших английских командиров сэра Вильяма Гласдейла. А то вдруг он забыл?
А ведь Дева на белом коне уже однажды спасала Францию. И не только спасала, но и, в известной степени, создавала эту страну. Для того, чтобы посмотреть, как было дело, нам придётся перенестись в 5 век, в Париж. Вернее, не в Париж, а в галльский город, названный римлянами «Лютеция» ( в переводе с латыни на русский – «Грязный» или «Помойка»), которому вот-вот предстояло стать Парижем.
И мы увидим Деву, спасшую город. Её звали Женевьева. Она родилась в 422 году неподалёку от Лютеции, в семье христиан. А тогда в Галлии христианство не так чтоб уж очень сильно распространено было. И быть христианином было не очень-то безопасно, могли убить за веру. Поэтому христианами становились люди, всей душой уверовавшие в Христа. Родители Женевьевы такими и были. А дочь у них выросла ещё более беззаветно преданная христианскому учению, чем они сами.
Отбросим всё то чудесное и сверхъестественное, что нагородили про Женевьеву в её житии. Пламенная, фанатичная девочка, которую, по обычаю тех времён, креститься научили раньше, чем пользоваться ложкой, достигнув 14 лет, то есть обычного (и даже несколько позднего) для тех времён возраста вступления в брак, предпочитает стать «невестой Христовой». То есть монахиней. В то время, хотя монастыри и существовали уже в Галлии, большинство монахов жили в миру, проповедью и личным примером показывая окружающим пример правильной жизни.
Вскоре Женевьева осиротела. Её родителей унесла какая-то эпидемия. Обычнейшее дело в Средние века. Девушка переселяется в Лютецию к своей крёстной матери. И тут её настигает тяжёлая болезнь. Окружающие уже решили, что она не жилец. Однако Женевьева поправилась. И стала всем рассказывать, что её спасли ангелы, которые заодно и устроили ей экскурсию по раю. Всё это Женевьева описывала в самых красочных подробностях. Но её рассказы, а также праведная жизнь и длительные молитвы вызвали у жителей Лютеции не благоговейные, а самые отрицательные чувства.
Женевьеву называли лгуньей, притворщицей и лицемеркой. Очевидно, тогдашним парижанам, верней лютецианам, было про Женевьеву известно, что-то такое, что до нас хроники и жития постеснялись донести.
Однако епископ Галлии Герман (впоследствии причисленный к лику святых), услышав о Женевьеве, решил, что в столь тёмном для христианства месте, которое являла собой тогдашняя Галлия, такая девушка - просто Дар Божий. И с его благословения церковь приступает, как бы мы сейчас сказали, к «раскрутке» Женевьевы.
Епископ прибывает в Лютецию, встречается с Женевьевой, оказывает ей при встрече необыкновенное почтение. А во всех галльских церквях священники провозглашают, что всё виденное Женевьевой в болезненной горячке – святая правда, а сама Женевьева – Избранница Господня.
Отношение к Женевьеве, особенно среди женской части населения, резко меняется в положительную сторону. Все уверовали, что эта девушка побывала в раю и беседовала с ангелами. Но и Женевьева окончательно уверовала в реальность своих видений.
Вскоре эта вера подверглась очень серьёзному испытанию. В Галлию вторглись орды Атиллы. Круша, убивая и сжигая всё на своём пути, они рвались к Орлеану. На пути у них стояла Лютеция.
Опасность была столь очевидна и страшна, а сопротивление казалось столь бессмысленным, что городские вожди на совете решили бросить Лютецию и бежать всем городом в отдалённые места.
И тут на заседание совета ворвалась Женевьева. Она принялась уговаривать – не бежать и не сдавать город. Говорила: глас Божий поведал ей, о том, что если жители не бросят город, а решат драться, то Господь отведёт от Лютеции беду. А если, дескать, горожане голосов Женевьевы не послушают и начнут эвакуацию, то Лютеция-то всё равно уцелеет (раз Господь так решил, то это не обсуждается), а вот все бежавшие погибнут.
Всё это звучало так дико и нелепо, что в обычное время могло бы насмешить, а в той обстановке страшной опасности вызвало гнев.
Женевьеву решили казнить, чтобы от дел не отвлекала. Девушку выволокли во двор, обнажили мечи, но тут в события вмешался священник Седулиус. Потрясая крестом, он кричал, чтобы никто не смел трогать божью избранницу. Смущённые этим зрелищем, отцы города отпустили Женевьеву, но от планов бросить город и бежать куда подальше не отказались.
А Женевьева, сев на белого коня, стала объезжать городские улочки, будоража население и призывая его к борьбе. Горячо откликнулась на её призыв женская часть Лютеции. Женщины насели на своих мужей с требованием идти на стены и драться. Очевидно, жёны были страшней Атиллы, потому что мужики дрогнули и предпочли иметь дело с разъярёнными гуннами, а не с разъярёнными бабами. Проклиная всё на свете, мужики изготовились к обороне. Причём им было вполне очевидно, что оборона продлится в лучшем случае полчаса и ничем хорошим не завершится.
Атилла подошёл к городу. Соотношение сил было таким: примерно одна тысяча со стороны обороняющихся и пара сотен тысяч со стороны гуннов. Положение обороняющихся несколько улучшал тот факт, что весь тогдашний Париж полностью умещался на одном острове. В окружении реки защищаться, конечно, легче. Но всё равно дело шло к тому, что сейчас гунны Лютецию попросту затопчут, причём большинство её даже и не заметит.
Чтобы напомнить Богу о его обещании, Женевьева начала страстно молиться и призвала к этому делу всех не занятых на стенах жителей города. Впрочем, и без её призывов молебны шли во всех парижских церквях.
И, вы не поверите, чудо всё-таки свершилось! Постояв полдня под стенами Лютеции, гунны вдруг снялись и двинулись на юг в обход города. Город был спасён!
Ясно, что у такого поведения Атиллы есть вполне материалистическая причина. Вот она: в лагерь гуннов пришли посланцы от вождя аланских племён Сангибана, что имел владения около Орлеана. (Да-да, город будущей славы Жанны тогда уже существовал.) Сангибан обещал Атилле сдать Орлеан, но просил поторопиться. Дескать, городские власти что-то подозревают и могут помешать Сангибану сдать город Атилле без боя. Так как Атилле эта островная помойка, вполне заслуженно носившая в те времена имя Лютеции, в принципе даром была не нужна, а нужен ему был как раз Орлеан с его мостами через широкую и глубоководную Луару, то он быстренько поднял орду и двинулся на юг. Так это было.
Но жители Лютеции всего этого не знали! Для них было явно одно – чудо, обещанное Женевьевой, свершилось! Дева на белом коне спасла город! После этого Женевьеву при жизни принялись почитать как святую.
А ведь это ещё не конец истории про Деву, спасшую страну, а самое её начало. Прошло тридцать лет. Молодой король франков (так называлось объединение германских племён, вторгшихся в Галлию и захвативших её северную часть) по имени Хлодвиг решил овладеть Галлией, выбив оттуда остатки римлян. В 486 году его войска подступают под стены Парижа. Собственно Парижем его как раз франки и назвали. Жили там в основном паризии – кельтское племя, по их имени и прозвали франки это место «Город паризиев» или, для краткости, «Париж».
В своё время отец Хлодвига, король Хильдерик, несколько лет осаждал Париж, но сумел только взять и разграбить западную окраину этого уже сильно разросшегося со времён Атиллы города.
Хлодвиг решил овладеть Парижем во что бы то ни стало. Осада длилась четыре года. И снова – Женевьева!
Однажды, в период особо тяжкого положения с продовольствием в осаждённом городе, она каким-то образом умудрилась лично провести по реке в Париж караван судов с продовольствием.
Нечто похожее совершит позднее Жанна в Орлеане.
Так Женевьева второй раз спасла Париж.
В третий раз она его спасла на четвёртом году осады. Силы парижан были на исходе. Падение города ожидалось со дня на день с неизбежной резнёй. Женевьева отправилась на переговоры к Хлодвигу и сумела убедить его не разрушать Париж, а принять капитуляцию на максимально почётных и безболезненных для горожан условиях. Хлодвиг не просто пощадил город, он сделал его своей столицей, что, разумеется, самым благотворным образом сказалось на развитии Парижа.
Поселившись в Париже, Хлодвиг быстро попал под влияние Женевьевы и по её настоянию, а так же под воздействием своей жены-христианки крестился сам и крестил всю свою дружину. То есть Хлодвиг сыграл для Франции ту же самую роль, что и для Руси Владимир Святой.
Франция стала первой христианской страной в Западной Европе. И вклад в это Женевьевы переоценить невозможно. До самой своей смерти Женевьева была духовным советником власть имущих и воспитателем народа. Примерно так же, как на Руси Сергий Радонежский.
После смерти Женевьева была причислена к лику святых. Причём она святая не только католической, но и православной церкви. И поныне она считается покровительницей Парижа.
Как видим, Дева на белом коне, посланница Божья, уже спасала Францию. В мифологической форме знали об этом все французы. И народное сознание перенесло прошлые события в ожидаемое будущее. Так и пошли, всё ширясь в народной толще слухи, скоро переросшие в страстное ожидание явления Девы-Спасительницы. Вера в её скорый приход становилась всё истовей и истовей. К моменту появления Жанны подробный образ грандиозного спектакля под названием «Дева спасает Францию» уже сложился в умах и французов и, что не менее важно, англичан. Оставалось ждать исполнительницу главной роли. И вот она, гениальная исполнительница, предстала перед народом!


ГЛАВА 3. Апостолы святой ведьмы

Пока Франция полнится слухами о явившейся Деве, сама Дева обживается в Шиноне. Она хоть и досадует на задержку в исполнении своих планов, но время зря не теряет. Обзаводится полезными знакомствами и… молится. Молится много и долго. Публично и у себя, в закрытой комнате.
И как молится! Она впадает в странное оцепенение, полностью отключается от внешнего мира, бледнеет, как покойница, непрерывно еле слышно шепчет молитвенные слова, а из глаз катятся слёзы.
Однажды паж по имени Луи де Конт, приставленный Карлом для услуг к Жанне, принёс ужин к ней в комнату. Он увидел, что Дева стоит на коленях перед Распятием. Белая, как мраморная статуя, и такая же неподвижная, только губы слегка шевелились. Испуганный паж несколько раз окликнул Жанну. Та не реагировала. Тогда Луи подошёл к ней и сильно ущипнул несколько раз. Только после этого паж с облегчением увидел, что щёки Жанны порозовели, она очнулась и стала осматриваться, как после глубокого сна. Ужин показался ей слишком роскошным. Жанна съела только одну сушёную сливу, варёный рыбий хвост, кусок хлеба и выпила кружку простой воды.
Остальную еду она велела вынести на улицу и раздать бедным.
И так Жанна поступает постоянно. Она вообще ест очень мало и пьёт только воду, иногда чуть-чуть заправленную вином. То есть – виноградный сок.
Слухи о необычном благочестии и молитвенном прилежании укрепляют веру в то, что Жанна и есть так долго ожидаемая Дева-Спасительница. В Шинон начинают толпами стекаться паломники, желая хоть краем глаза увидеть эту чудесную девушку.
Но при всём при этом в Шиноне нашлись люди, которые не верили Жанне и относились к ней с плохо скрываемой неприязнью. Это видный член Королевского Совета уже знакомый нам коннетабль Франции Ла Тремуйль. Фактический правитель «Буржского королевства». Против Жанны он борется потому, что… боится её.
Боится всё более и более возрастающего влияния этой девушки на дофина. Ревнует, видя как всё больше и больше придворных, почувствовав в Жанне восходящую звезду двора, ищут с ней встречи, заискивают перед ней, выпрашивая милостивой улыбки или хотя бы благосклонного взгляда. И Ла Треймуль постоянно выступает на Королевском Совете против того, чтобы доверить Жанне войско.
Он поставил под сомнение даже пол Жанны. Все женщины болтливы, а Жанна говорит очень мало и лаконично. Значит, она не женщина, уверяет этот знаток женской психологии.
Столкнувшись с таким заявлением, члены Совета решают: уж что-что, а вопросы пола и девственности они могут выяснить и своими силами. С этой целью назначен осмотр Жанны благочестивыми женщинами. 9 марта Жанну осматривают акушерка мадам де Гокур и герцогиня де Левансон. Как сказано в протоколе осмотра, оные дамы:
«…видели всё, что в таких случаях нужно видеть, и установили, что ни пол, ни девственность Жанны Девы сомнению не подлежат…»
А Жанна тем временем продолжает изумлять окружающих. Она демонстрирует немалую осведомлённость в науках. Современник вспоминает:
«У всех создалось впечатление, что эта девушка воспитывалась не в полях, а в тесной связи с науками»
Жанна демонстрирует и прекрасное владение конём и оружием. Она уверенно побеждает в рыцарском состязании «Кольцо». Суть состязания в том, чтобы на полном скаку, тяжёлым копьём поддеть и сорвать со столба небольшое кольцо. Не у всех это получалось – Жанна справляется с первого раза!
Тогда же она обзаводится и высокородными сподвижниками. Первым из них был герцог Жан Алансонский. Ему всего двадцать лет. Но пережил и повидал он уже немало. Его отец пал в битве при Азенкуре, когда Жану было всего шесть лет. Тогда он унаследовал отцовский титул и отцовскую ненависть к Англии.
В 1424 году, когда Жану было всего пятнадцать лет, он уже бился с англичанами в сражении при Вернёе. Там он попал в плен и содержался заточённым в башню одного из замков целых пять лет, вплоть до 1429 года, когда за него, наконец, заплатили огромный выкуп. Этот выкуп принёс герцогу свободу, но совершенно его разорил. Придворные шутники, состязаясь в остроумии, даже спорили, кто во Франции самый бедный: герцог Алансонский или дофин Карл?
Позднее Алансон оставит воспоминание о Жанне. Их знакомство описано так. Алансон как раз вернулся из плена и приехал ко двору дофина, где был представлен Жанне. Та улыбнулась, слегка поклонилась, величественным жестом протянула герцогу руку для поцелуя и сказала:
«Добро пожаловать, господин герцог. Чем больше рыцарей королевской крови соберётся, тем лучше».
«…как будто королева принимает своего подданного, которому она оказывает благоволение…»
С этого мгновения Алансон целиком и полностью попал под чары Жанны и находился в их плену до самой своей смерти.
Алансон целые дни проводит рядом с Девой. Она относится к нему благосклонно и называет всегда «мой прекрасный герцог». Он везёт Жанну в родовой замок Сен-Флоран, где представляет её своей матери и жене. Увидев, что мать очень переживает за судьбу сына, только-только вернувшегося из долгого плена и тут же собравшегося в новый поход, Жанна говорит герцогине:
«Не бойтесь, мадам, я привезу его к Вам в том же виде, как он сейчас стоит перед Вами, а может быть, и ещё здоровее».
После этих слов герцогиня Алансонская, особа королевской крови, опускается перед Жанной на колени и осыпает её руки поцелуями. Алансон вспоминает, что Жанна приняла это «Просто и величественно. Как должное и привычное».
После смерти Жанны Алансон оставил королевскую армию и начал свою частную войну с англичанами в Нормандии.
В 1439 году во Франции вспыхивает восстание протестантов против короля, получившее название «Прагерия». Его так назвали в честь чешской столицы Праги, где тогда как раз бушевали гуситские войны. Среди восставших мы видим и Алансона. Каким-то образом он стал протестантом.
Восстание было быстро разгромлено, а его участники прощены.
Но злобу на них король Карл Седьмой всё же затаил. И ждал шестнадцать лет, чтобы отомстить. В 1456 году начались аресты бывших участников Прагерии. Так Алансон оказался в тюрьме. Его приговорили к смерти, но заменили казнь тюремным заточением. В тюрьме Алансон провёл двадцать лет и скончался в 1476 году.
Ну, а мы давайте-ка вернёмся в Шинон 1429 года. Там у Жанны появляется ещё один апостол. Это Жиль де Ре. Наверное, самая яркая фигура в окружении Девы. Дело в том, что, как по крайней мере считалось долгое время, Жиль де Ре – самый страшный маньяк-убийца в истории человечества. Именно он – знаменитая «Синяя борода».
Жилю де Ре 25 лет. Он один из богатейших людей при дворе дофина. Лучший фехтовальщик и наездник Франции. И самый красивый её рыцарь. С такими-то данными Жиль мог вести жизнь, полную разнообразных удовольствий. Но он чурается их. Не участвует в пирах, охотах и оргиях. Сторонится женщин и вполне верен своей молодой супруге Катрин де Туар. Кстати – его двоюродной сестре.
Внешне жизнь чиста и непорочна. Но недаром у криминалистов есть присловье, что людей, ведущих непорочный образ жизни, надо опасаться. И держаться от них подальше.
Вместо участия в оргиях Жиль целые дни проводил за чтением древних манускриптов, изучая их со страстью учёного-монаха. Сам писал трактаты и очень неплохо рисовал миниатюры.
Он регулярно исповедовался, но почему-то каждый раз выбирал разные города и разных священников. Не было ни одного священника, который мог бы сказать, что исповедовал Жиля дважды.
Он посещал мессы, но только в том случае, если ожидалось красивое пение хора. Кажется, он рассматривал церковное богослужение как вид оперы и не желал принимать в нём участие, если «труппа» его не устраивала.
При первой же встрече с Жанной он почувствовал, как и многие другие, что «в этой девушке что-то есть». И это «что-то» околдовало и пленило его. Однажды он бросился перед ней на колени и страстно сказал:
«Дева Жанна, я верю, что ты разговариваешь с духами и слышишь их голоса, к которым глухи мои уши. Пролей же на меня, недостойного, сияние своей благодати, ибо я готов отдать всё моё богатство, чтобы получить то, что даётся тебе без труда»
Жанна строго приказала ему встать и отныне преклонять колени только на молитве. И сказала:
«Ах, если бы больше было таких же уверовавших, как ты, сколь быстрее пошли бы наши дела».
И Жиль уверовал! Уверовал в Жанну так, как, наверное, никогда не верил в Бога. Трудно во всей истории человечества найти такую преданность кому-то, какова была преданность Жиля де Ре Жанне. Он единственный, кто по-настоящему пытался спасти её из плена. И не успел лишь чуть-чуть. После смерти Жанны Жиль де Ре значительную часть своего состояния потратил на увековечивание и возвеличивание её имени. Он заказал множество портретов Жанны и развешал их в своём замке. На деньги Жиля де Ре была написана и поставлена знаменитая «Орлеанская мистерия», повествующая о жизни Жанны. И в течение десяти лет, до самого своего ареста, он оплачивал постановки «Орлеанской мистерии» в различных театрах Франции и остальной Европы.
После гибели Жанны Жиль де Ре покидает и королевский двор, и королевскую армию. В войне он больше не участвует. Скорее всего, не мог простить Карлу предательство Жанны.
Он поселился в своём родовом замке Тиффож и жил, как самодержавный король. У него своя армия из двухсот тяжеловооружённых всадников. Своя церковь, при которой служат несколько десятков священников. Он даже ведёт свои частные войны. То, что Франция продолжает воевать с англичанами, маршала Франции Жиля де Ре не смущает, и он устраивает внутреннюю войну с соседом, неким де Буэлем. Стоит ли говорить, что таким поведением Жиль де Ре никак не снискал себе любви народной и уважения при дворе. Впрочем, это его не интересует. Он со всей страстью углубляется в своё любимое занятие, поиски путей в мир сверхъестественного. Жиль всё ещё мечтает общаться с духами.
В его замке всё чаще появляются различные маги, алхимики, гадатели. Получая от хозяина щедрое финансирование, эти мистики ищут для него то философский камень, то эликсир вечной молодости.
Всё это, разумеется, безрезультатно, но, в общем-то, безобидно.
Ужас в замке Тиффож поселяется, когда в 1439 году в нём появляется монах-францисканец Франческо Прелати. Некромант. Если прежние маги и экстрасенсы, работавшие на Жиля де Ре, были всё-таки католиками, то Прелати в открытую заявляет, что он колдун и имеет в услужении некого демона по имени Баррон. Через этого демона, уверяет Прелати, он общается с миром мёртвых и повелевает им.
Жиль де Ре просит монаха познакомить его с демоном. Не знаю, как это выглядело, но Прелати устраивает сеанс вызова демона. И Жиль радостно убеждается – это то, что он искал многие годы.
Вот только демон хочет крови. Человеческой крови. И не любой, а детской. И в окрестностях замка начинают один за другим пропадать без вести маленькие дети…

«Жиль де Ре и его сообщники брали невинных мальчиков и девочек и бесчеловечно забивали их, убивали, расчленяли, сжигали и подвергали всяким пыткам, а вышеупомянутый Жиль, обвиняемый, приносил тела упомянутых невинных детей дьяволам, призывал и заклинал злых духов и предавался гнусному содомскому греху с маленькими мальчиками и противоестественно удовлетворял свою похоть с молоденькими девочками, отвергая естественный способ копуляции, когда невинные мальчики и девочки были живы, а иногда и мертвы или даже во время их смертных судорог»

13 сентября 1440 года Жиль де Ре был арестован. Чуть позже были арестованы и его сообщники. Ими были несколько главных колдунов, два телохранителя, молодые парни Гриар и Кориньо и женщина, некая бабка Меффрэ, ответственная за поставку Жилю де Ре детей для его чёрных месс. Всего было собрано более ста свидетелей преступлений Жиля де Ре. Сам барон долго запирался, отказываясь признавать преступления, но под угрозой пытки наконец заговорил.
Его показания не вполне устроили судей, и 22 октября маршал Франции и его колдуны были всё-таки подвержены пытке. После чего Жиль де Ре окончательно раскаялся и признал себя виновным в убийстве 800 детей. Он просил прощения у родственников убитых детей и просил молиться за него.
Однако в средневековой Франции признание совсем не считалось достаточным доказательством для вынесения приговора. Поэтому, несмотря на признание Жиля де Ре, суд не счёл возможным вменить ему убийство восьмисот детей и назвал доказанным только убийство 150 детей.
За это преступление, а также за занятия чёрной магией, договоры с дьяволом и нечистыми духами Жиль де Ре был приговорён к сожжению на костре. Вместе с ним к такой же казни были приговорены и его ближайшие слуги.
Суд призывал всех честных католиков молиться за обвиняемых.
Жиля де Ре и его сообщников казнили 26 октября 1440 года в городе Нант. Так как Жиль раскаялся в своих грехах, перед сожжением его задушили на глазах огромной толпы зрителей. Тело тоже не сожгли дотла. Ему дали немного обгореть, затем палач сдёрнул мёртвого маршала с костра.
Родственники Жиля де Ре наотрез отказались осквернять его прахом фамильный склеп. Христианское милосердие проявил Нантский монастырь кармелиток, дав последний покой останкам маршала Франции и преданнейшего соратника Орлеанской Девы.
Жуткая подробность: головы самых красивых своих жертв Жиль де Ре приказывал сохранять и мумифицировать. Затем он развешивал их по стенам своего замка… прямо между портретами Жанны. Таков был второй соратник нашей героини.
Знакомьтесь с третьим: предводитель гасконских наёмников дофина Карла, отчаянный головорез, виртуоз матерщины и богохульства ля Гир по прозвищу Сатана. Это прозвище он получил за то, что утверждал, дескать, ад ему не страшен, так как он, ля Гир, уже побывал там и остался доволен тамошним обществом.
Собственно, ла Гир - это тоже прозвище, на самом деле этого человека звали Этьен де Виньоль. Но этим именем никто его не называл. Ля Гир – звали все.
Вообще гасконцев тогдашние французы ненавидели. Эти горцы, буйные как в бою, так и в мирной жизни, вызывали отторжение у окружающих своими грубыми манерами, постоянными поисками ссор и драк, а также своим языком, непонятным для французов и больше похожим на испанский, чем на французский. Банду таких гасконцев и возглавлял Ля Гир. Для своего девиза он придумал такую фразу: «Королём быть не могу, принцем не хочу – я Ля Гир».
Он иногда молился богу, конечно, но молитва у него была только одна, лично им придуманная. Тоже очень оригинальная: «Господи, - просил гасконец, - соверши для Ля Гира то, что Ты хотел бы, чтобы Ля Гир совершил для Тебя, если бы Ты был Ля Гиром, а Ля Гир Господом».
Характер у Ля Гира был настолько бешеный, что к нему не решались без крайней надобности даже свои приближаться. Жанна решилась.
После короткой беседы ля Гир, к величайшему изумлению свидетелей, предусмотрительно державшихся в отдалении, вдруг опустился перед девушкой на одно колено и приложил её руку к своей голове. По-гасконски это означало, что он приносит Жанне вассальную присягу. Жанна приняла его клятву верности, но с условием, что Ля Гир отныне прекратит ругаться и богохульничать.
И свершилось чудо – никто и никогда больше не услышал от Ля Гира ни одного ругательства!
Ля Гир и его гасконцы были авангардом армии Жанны. Они прославились во время битвы под Орлеаном, Луарской компании и битвы при Пате.
К сожалению, незадолго до пленения Жанны Ля Гир сам попал в плен к бургундцам. Иначе он бы наверняка приложил все усилия для высвобождения своего божества из английских лап.
В отличие от де Ре и Алансона Ля Гир не бросил королевскую службу и после гибели Жанны. Он продолжал участвовать в войне, наводя ужас на англичан, от которых получил прозвище «Гнев божий».
Умирал Ля Гир страшно. В 1442 году он был отравлен неизвестным ядом, от которого и скончался в невыносимых муках, разложившись заживо.
Кстати, интересная деталь: в Средние века каждая игральная карта – картинка: король, валет и дама имела исторических прототипов. Так вот, Ля Гир считался валетом червей. Чтобы было вполне понятно, как высоко оценили Ля Гира создатели игральных карт, назову других валетов, в компании которых оказался сей гасконец. Валет пик – рыцарь Роланд. Валет бубен – Гектор, вождь троянцев, персонаж «Илиады».
Валет треф – рыцарь Круглого стола сэр Ланселот.
Вот такие были самые близкие и преданные соратники Жанны. Очень разные, абсолютно непохожие друг на друга, они были объединены той странной силой влияния на людей, которой обладала Жанна.

ИНТЕРЛЮДИЯ ВТОРАЯ: Пастушка из Домреми?

В старой исторической традиции было принято считать Жанну уроженкой деревеньки Домреми. Особенно нравился этот факт советским историкам. По понятным причинам. Дескать, вышли мы все из народа. Полюбуйтесь, какие огромные силы таятся в простом народе.
Историк Разин в своём труде «История военного искусства» так и пишет:
«…народные массы из своей среды выдвинули народную героиню, девушку из простонародья Жанну де Арк…»

Один из виднейших исследователей жизни Жанны де Арк историк Левандовский пишет о победе под Орлеаном так:
«…эта победа была одержана вопреки воле господ и попов, силами простых людей, мужеством и сметливостью бесстрашной крестьянки…»
Всё бы ничего, но буквально через страницу в том же труде Левандовский цитирует воспоминания современника о «бесстрашной крестьянке»:
«…по военной части Жанна была очень искусна во всем: верхом ли и в обращении с пикою; в том ли, чтобы собрать армию, распорядиться боем или расположить артиллерию. И всем даже было удивительно видеть в ней искусство и предусмотрительность военачальника, воспитанного двадцати-тридцатилетнею практикою. Но особенно удивлялись необыкновенному ее искусству употреблять артиллерию.»
Как можно написать на соседних страницах две взаимоисключающие вещи, я не знаю. Ведь понятно же, что либо «…мужество и сметливость бесстрашной крестьянки..», либо «…по военной части Жанна была очень искусна во всём…» И надо выбирать, что-то одно из двух.
Военному делу в Средневековье учили долго. Носить доспехи, управлять боевым конём, владеть мечом и копьём - это сложная наука. Никакая крестьянка, даже очень мужественная, и близко не могла уметь ничего подобного. Именно ввиду своей высокой сложности военное дело в Средневековье было привилегией феодалов, имеющих возможность обучаться ему с самого детства.
И если Жанна ведёт себя как опытный воин и военачальник, то вывод можно сделать только один – она пришла под Орлеан уже будучи опытным воином и военачальником. А не научилась всему этому по дороге.
Мы не знаем, где и у кого она этому научилась. Наверное, и не узнаем никогда. Зато знаем, что никаких военных школ, в современном смысле этого слова, в те времена не было. Воевать учились, в основном, на поле боя. А значит, неизбежен и следующий вывод: для Жанны Орлеанская кампания – не первая в жизни. Поэтому не надо искать корни Жанны в деревне Домреми. Там такому не учат.
Жанна выдавала себя за крестьянку - это верно. Но как Жаннетта не могла знать и уметь того, что знала и умела Жанна, так и Жанна не знала того, что должна была знать крестьянка Жаннетта Ромэ. Например: Жанна упорно называет себя пастушкой. Говорит, что пасла скот в родной деревне. А вот что показывают на допросе односельчане Жаннетты:
«…живя в отцовском доме, занималась делами по хозяйству, умела ткать и прясть холсты, ходила за плугом, жала, но не пасла ни овец, ни других животных…».
Не пасла Жаннетта никакие стада! И это неудивительно. У Домреми очень мало пахотной земли. Поэтому растениеводство там было промыслом вспомогательным, а животноводство – основным. Там, где скот основной источник дохода, уходом за ним занимаются мужчины, не доверяя это дело ни женщинам, ни детям.
У Домреми росло некое магическое дерево - «Дерево фей», как называли его жители деревни. Они исполняли у этого дерева языческие ритуалы, кружились в ритуальных танцах, вешали на ветви венки из трав и цветов. Такое двоеверие было обычнейшим делом в Средневековье. Разумеется, исполняла языческие ритуалы у «Дерева фей» и Жаннетта. Более того, она однажды спасла это дерево. Когда местный кюре (священник) решил срубить его, именно Жаннетта пошла к нему и убедила не делать этого.
Когда Жанну на суде спросили, известно ли ей о «Дереве фей», или «Майском дереве», она ответила:
«Рядом с Домреми много деревьев».
Очевидно, что наша Жанна знать не знает ни о каком «Дереве фей». Зато явно знает саму Жаннетту Ромэ. Сверстник Жаннетты и её односельчанин Мишель Лебуен однажды, накануне Иванова дня (28 июля), встретил её. И она поведала ему, что, когда ходила в лес, завела очень странное знакомство.
«…встретила в лесу некую деву, которая говорит, что скоро коронует короля Франции…»
Это была не единственная встреча. Через пару месяцев Жаннетта рассказала Мишелю, что дева постоянно уговаривает её оставить отчий дом и пойти с ней спасать короля. Но Жаннетта пока колеблется, потому что:
«…как я это смогу, я всего лишь бедная девушка, которая не умеет ездить верхом и не знает, как вести войну…»
Однако, похоже, дева из леса не оставляет Жаннетту в покое. Односельчане вспоминают, что в конце 1428 года Жаннетта всё чаще и чаще заговаривала о какой-то тайне, которую она знает. И о том, что, может быть, ей скоро придётся уйти. В январе 1429 года Жаннетта тайком от всех уходит из дома.
Что же это за существо стало в конце 1428 года кружить по лотарингской чаще вокруг забытой Богом и людьми деревеньки? Что за дева? Уж не та ли самая, что через несколько дней после исчезновения Жаннетты появилась под её именем в городе Вокулёр?
Один из ведущих советских медиевистов В.И. Райцес пишет:
«Если сравнить рассказы о Жанне её односельчан и рассказы тех, кто видел её в Вокулерё, то может сложиться впечатление, что речь идёт о двух разных людях»
Ну, стало быть, это два разных человека и были.