Виктор Коняев. Хвори наши – наши скорби. и крест! (заметки неравнодушного) ч.2

Оказывается, доченька побывала с моей медицинской картой в нашей комбинатовской поликлинике, попала к офтальмологу и к заведующей отделением, добилась, чтобы ей дали на мое имя бесплатные направления на УЗИ, МРТ и в областной офтальмологический центр. Ведь я являюсь ветераном труда комбината, так что мне это положено, а дочь моя серьезная женщина и пробивная, когда ее раззадорить. Много позже жена мне рассказала, как они плакали, жалея меня, а потом дочь решила взять мое лечение в свои руки. Честно могу сказать: если бы тогда жена и дочь жестко меня не вразумили, кончилось бы все для меня очень плохо, так как я хотел все пустить на самотек – как будет, так и будет.
Супруга прямо силком загнала меня в ванну, налила очень горячей воды и потом долго отпаривала своего дурного муженька, отмачивала, оттирала, только что не отжимала. После ванны и бритья отпаивался я горячим сладким кофе, стало значительно лучше. Голова начала проясняться, и пришло понимание губительности своего поведения, своей слабости.
* * *
Утром выехали в Кемерово. Дочь машину водит уверенно, так что добрались без проблем, правда, по областному центру малость поплутали, даже с автопутеводителем.
Областная клиническая больница имени Беляева – это целый городок из связанных между собой корпусов и отдельных зданий. Глядя на него с дороги, проходящей по возвышенности, видишь, сколько было еще с советских времен приложено усилий, чтобы создать в областных городах медицинские центры по разным направлениям. Наш Президент идею развития подобных образований постоянно поддерживал, за это ему честь и хвала.
Закупили новейшее, в том числе и импортное оборудование, установили. А вот дальше пошли проблемы. Оказалось, мало специалистов, умеющих работать на сложном оборудовании, и вообще выявилась нехватка медперсонала на всех уровнях. А что, руководители, отвечающие за этот проект, не додумались заранее открыть мединституты, сложно было? Отнюдь. Поэтому такие «руко-водители» не соответствуют поставленной задаче и должны быть изгнаны из уютных кабинетов, а туда внедрены люди ответственные. А вот с ответственностью в нашем государстве большая проблема.
Но вернемся к медицине. Крупные города государство более-менее обеспечило нормальной медициной, а что творится в провинциальной, сельской России? Может, надо было начинать с открытия фельдшерских пунктов и небольших больниц на просторах наших? Беда ведь там! Совсем еще недавно позакрывали все по программе оптимизации (читай – уничтожения), но вроде одумалась власть в самое последнее время и даже озвучила какую-то программу по сельской медицине. А кто-нибудь был наказан за уничтожение роддомов в малых городах, за закрытие единственного в деревушках очага медицинской помощи людям – фельдшерских пунктов? Уверен, что никто не понес кару, не в традициях это нашего государственного управления.
При этом контроля за исполнением программы по восстановлению сельской медицины, видно, не хватает, и она буксует или еле-еле движется. Да и вообще это только полумера. Чтобы коренным образом выправить положение со здравосбережением народа, надобно провести целый комплекс реформ.
Во-первых, всю медицину вернуть в государственное управление как стратегическое направление, ликвидировать страховую медицину, куда вливаются огромные бюджетные деньги, уходящие зачастую не на лечение населения, причем непрозрачным для контроля способом.
Открыть в стране мединститутов столько, сколько потребно в перспективе, с факультетами новых специальностей, открывать медучилища с преподаванием дисциплин, особо востребованных в условиях отдаленности от больших клиник и от специалистов в узких областях медицины.
Обязательно нужно вернуть общегосударственную практику распределения выпускников вузов в места, где наибольшая в них необходимость для народного хозяйства. Отчасти такое делают крупные компании. Они «ведут» перспективных специалистов еще со студенческой скамьи, а потом берут к себе на работу. Кстати, подобную практику изначально внедряли западные фирмы, так они сманивали русские умы за границу. Не знаю, насколько сейчас утечку мозгов пресекли. А что касается наших промышленников, то, думается, по сути доброе дело воспитания хороших специалистов они в силу подлой сущности самого строя превратили в выгодный бизнес, и молодой специалист после окончания учебы попадает к ним на десятки лет, фактически в кабалу, пока, по их понятиям, не отработает вложенные в него деньги.
Иными методами дикого перекоса в образовании, когда в деревнях совсем нет врачей, а московские конторы забиты «офисным планктоном» с юридическими и экономическими дипломами, не одолеть.
Назрела необходимость закрывать к чертовой матери все частные учебные заведения, плодящие за большие деньги недоучек и недоличностей. Они в массе своей прозападные по методам преподавания и по целям получения специалистов с заданным мировоззрением. Так что в перспективе мы можем получить мощную пятую колонну (и уже, очень вероятно, получаем).
Значит, частные вузы представляют собой угрозу национальной безопасности России и должны быть выкорчеваны из нашей почвы. Прекрасно понимаю, что своими соображениями обозначаю фактически изменение социально-политического строя государства, потому что взнуздание частной собственности к этому и приведет. Ну что ж, такова логика движения России в истории – с мощными рывками в будущее и со страшными падениями в прошлое.
Такие вот мысли крутились в моей голове, пока дочь заводила машину на стоянку. Да, медицинский центр хорош, красивые новые здания, внутри все в пластике и стекле, при входе обязательны наобувники и стоит матерый охранник. Солидный мужик, невысокий, налитой, с седеющей скобкой усов над сочными губами. И при взгляде на него в тот самый момент, когда на Украине фактически идет война с возрождающимся нацизмом и поддерживающим его Западом, у любого разумного человека неизбежно должен возникнуть вопрос: а зачем нам в России столько частных охранников, число которых, было где-то озвучено, достигает пяти миллионов?!
И большинство этих людей – призывного возраста, здоровые, иные прямо кровь с молоком, а об лоб можно запросто поросят глушить. Ну да это и понятно: частная фирма доходягу к себе на работу не возьмет.
Куда же Министерство обороны смотрит? Это же почти готовый контингент для мобилизации! Из пяти миллионов вполне возможно сформировать полумиллионную группировку, а это целый фронт! Они же почти все служили, так что их проще всего немного подучить, у них ведь опыт армейский и житейский. Надеюсь, МО обратит на них внимание. Такие мысли были у меня еще летом, потом прошла мобилизация, и есть надежда, что хотя бы часть из огромной массы охранников отправилась защищать Родину. Не очень я жалую эту категорию наших граждан, да и есть, за что не жаловать, они же во всех общественных зданиях: в больницах, в поликлиниках, в народных (ли?) судах, в школах, а уж в частных банках и вовсе табунами ходят. И все здоровые, откормленные, часто высокомерные... Так что пора многим и послужить Отечеству в трудную пору.
Да, опять я ушел в сторону от основной темы, но такая уже привычка выработалась: все анализировать, обобщать, критиковать, если необходимо, и предлагать решение с позиции неравнодушного к судьбе родной России и здравомыслящего человека. Так что не обессудьте, мой добрый читатель.
В регистратуре очередь на диво невеликая, хотя в коридорах и в холле народу множество. Побывать пришлось в трех кабинетах, хорошо, дочь моя догадалась сразу в два занять очередь. Основное решалось в кабинете офтальмолога. Она очень молода, быстроглаза и с рождающимися при улыбке ямочками на щеках. Выслушала мой краткий рассказ и направила в другой кабинет. Там меня опять обследовали на самых разных аппаратах, после ожидания вручили письменный результат и снимки моего глаза. С этим вернулся к молодой докторше. Уже почти приняв мысль о неизбежности удаления ока, я попросил ее определить меня сюда, в центр, на дальнейшее обследование и, если необходимо, то и на операцию. Однако улыбчивая с виду милая докторша мою просьбу отклонила жестко и непреклонно. Конечно, я обиделся: а зачем тогда меня сюда вообще посылали, если не госпитализировали? Офтальмолог в родной поликлинике подстраховалась, уходя в тень вышестоящей инстанции, им-то, мол, виднее в области? Возможно, весьма и весьма. Но, поразмыслив, я отверг это предположение. В области специалисты опытные, да и оборудование лучше, я лично в этом убедился. А что не взяли в больницу, так и этому есть логичное и вполне человеческое объяснение. Операции по удалению глаза делают и у нас в городе, а каково тем, кто приехал в областной центр из глуши, и это их единственная возможность спасти жизнь? Так что зря я размечтался о хорошей, уютной палате, о заботливом персонале и высококвалифицированном хирурге, об отменной кормежке.
Приняв эту точку зрения, я сам успокоился и постарался успокоить кипящую раздражением дочь – из-за бесплодной, как ей казалось, поездки.
Поехали домой, а дорогой я все же опять думал об областной больнице. Пробыли мы там часа три, и народу к обеду только прибавилось. В основном, это были люди пожилые. Больница-то тоже ведь не полностью государственная, много при ней разных частных клиник, и во всех зарабатывают деньги на сирых, убогих, калечных. Не должно так быть, потому что частная медицина – это смерть настоящей медицины, где зарабатывают деньги на человеческих хворях, оттуда уходит любовь к пациенту, к болящему. Но есть огромное надежда, что скоро справедливость станет очень востребована русским народом и восторжествует.
* * *
Далее мне надлежало пройти УЗИ внутренних органов, оказывается, это можно сделать и в родной поликлинике. Такого тщательного обследования я не проходил ни разу в жизни. Меня, обнаженного по пояс, заставляли поворачиваться во все стороны, при этом суровая дама водила прибором по моему телу от ушей и шеи до бедер. Я понимал, что таким способом у меня ищут метастазы рака. На мое счастье, их у меня не оказалось. Теперь надо было проверить голову.
В нашей поликлинике, как это часто бывает, аппаратура МРТ не работает, вот и пришлось ехать в центр города, опять в частную контору. Повез меня зять, они с дочерью по очереди доставляют меня в нужное место, потому что видел я больным глазом все хуже, да еще он, слепнущий, мешал здоровому, нарушал пространственную ориентацию, я мог, например, пронести руку мимо бокала с чаем, вот они меня и опекали.
Процедура обследования головы не очень приятная. Уложенного в узкое корытце, с головой в какой-то подставке, закатили меня, бедного, в аппарат, и он жужжал, скрипел, трещал долго-долго. Потом меня выкатили, ввели в вену некий раствор, снова закатили, и опять долго раздражала слух какофония неприятных звуков. За результатом сказали приехать завтра, зять и забрал его на другой день.
Все оказалось очень плохо: подтвердился диагноз злокачественной опухоли глаза.
Ну что ж, нужда приперла – пора определяться в больницу. Дочь съездила в Первую городскую, там назначили день приема. До этого я сдал кровь и получил результаты анализов, думал, что вместе с УЗИ и МРТ будет достаточно, чтобы лечь на операцию. Как я заблуждался! Хлопот мне еще предстояло, как говорится в народе, выше крыши.
Наивно думал я, что сразу после приема меня отведут в палату, поэтому с вечера собрал пакет с туалетными принадлежностями, кружкой, тапочками и сменной рубашкой. Захватил с собой и книги, рассчитывая подарить их медикам и собратьям по несчастью. Не сообразила дурная голова, что людям, у которых проблемы со зрением, не до чтения.
Ночь перед поездкой тянулась бессонно и бесконечно. Не совсем приготовил я себя к операции, заложен в живой природе страх перед болью, от осознания факта скорого отсечения части собственного организма, и даже мысленное убеждение самого себя в безболезненности операции под наркозом действовало не очень. К этому присовокуплялось категоричное неприятие будущего одноглазого существования, с этим бороться было еще труднее. Молился, просил Бога помочь в беде моей, но сам чувствовал слабость молитвы, знать, мирское, плотское во мне в тот момент главенствовало, заклинился я на своих хворях, потому и молитва была не до конца искренней, а такую Бог не принимает.
Встал даже раньше будильника, умылся, побрился, позавтракал и стал ждать дочь. Выехали вроде заранее, однако дороги были забиты, так что к больничному кварталу мы подъехали только в восемь часов, а на это время уже был назначен прием. Еще и потому я нервничал.
На первом этаже, у нужного нам кабинета народу – не протолкнуться. Старики и старухи, многие из малых городов и сел юга Кузбасса. Вышла медсестра за карточками, дочь отдала мою. Ждем, и я чувствую, что доченька слишком возбуждена. Ей к десяти надо вернуться на работу, да и впечатления от медицинских учреждений у нее не самые благоприятные. Она сразу сказала, что если и здесь мне откажут, устроит скандал, и никакие мои увещевания на нее не действовали. Я стал опасаться, что все пройдет не очень красиво, с излишними негативными эмоциями, так оно и случилось. Нет у меня цели оправдать собственное дитя, у нас весь простой народ живет в надрыве, у всех проблемы: у кого с жильем, у иных с работой, у многих с детьми. И каждый считает себя правым, слушать другого никто не хочет. Моя дочка – продукт уже постсоветского воспитания, и даже заложенное в нее в детстве, пусть самое доброе и честное, обязательно будет давать сбои в сообществе людском, где нарушена нормальная человеческая мораль.
В общем, беседа дочери с доктором шла на повышенных тонах, а я пытался смягчить ситуацию, и в конце концов мне это удалось, – после того, как я жестко остановил дочку. Но врач, дама средних лет, в сильных очках и с сухими тонкими губами, тоже была не на высоте. Во-первых, ей по роду занятий положено быть вежливой и доброжелательной. А во-вторых, она обязана все разъяснять и рекомендации давать только выполнимые.
Однако, судя по направлению на анализы, которое она мне вручила, задача передо мной была поставлена явно нереальная: там значился послезавтрашний день, а пунктов на бланке – пятнадцать! Я спросил, когда успею все сделать, доктор же невозмутимо ответила в том смысле, что если постараться, то за деньги в платной клинике все можно успеть. Звучало такое предложение издевательски, возможно, так она отплатила дочери за недопустимый тон и злые слова. К тому же она добавила, что глаз мне, конечно, быстренько удалят, но и все, больше никаких лечений и обследований не предусмотрено. И прозвучало это так, будто меня сей момент заведут в операционную, изымут мой орган зрения и тут же выпихнут из больницы. На это же работали и дальнейшие ее слова об отпуске анестезиолога и о нежелательности его отзывать. Они вообще заставили меня содрогнуться: выходит, здесь готовы удалять глаза под новокаином, что ли?
Опешили мы с дочерью, и она сказала мне дрожащим голосом:
– Папа, пошли отсюда. Не надо тебе глаз удалять.
Значит, она поняла слова человека в белом халате так же, как я, следовательно, этот смысл до нас и хотели донести.
* * *
Вот после этого случая и потерял я интерес к жизни. Что-то сразу все опостылело, стало ненужно и неинтересно. Днями валялся на диване, тупо глядя в потолок, не хотелось ни читать, ни смотреть любимые документальные фильмы о Великой Отечественной войне. Что-то ел, что-то пил, не ощущая вкуса. Жена вечерами, приезжая с дачи, пыталась говорить со мной, дочь с зятем убеждали встрепенуться, а я молча их выслушивал, не вставая с дивана, и отворачивался к стенке. Приезжал мой старый добрый товарищ, обеспокоенный тем, что я не отвечаю на звонки, но и он не смог меня развеселить. Апатия иногда приводила к мысли о желательности смерти, но при этом тихой и без боли, лучше бы во сне. Однако я понимал абсурдность подобных желаний, ведь онкологические болезни как раз и отличаются своими мучительными болями, и от этого никуда не деться. И еще отсутствие желания молиться тревожило, бередило душу. Я сколько уж лет по воскресеньям посещаю храм, читаю Святых Отцов. Отчего такое со мной приключилось? Слаба оказалась моя вера? При первом же тяжелом ударе по физическому здоровью она иссякла, как иссякает хиленький родничок в долгодневный палящий зной?
Такое даже помыслить было оскорбительно, это противоречило моему мировоззрению и жизненному укладу, и все же я понимал близость этого предположения к истине. Так что же делать? Опять употреблять алкоголь? Не-е-т, потом будет только хуже. И постепенно в сознании моем заклубились добрые помышления, начали прогонять апатию. И вот в один из дней я встал, взял Евангелие, надел очки и почти насильно заставил себя читать, да не просто глазом одним елозить по страницам, а вникать.
И буквально тут же проснулось желание бороться за свою жизнь, сделать все, что необходимо. Позвонил дочери, она, радостная, начала мне рассказывать о своих попытках устроить меня в клинику Томска или Новосибирска. Спасибо ей, но мой жизненный опыт говорит о трудноосуществимости этого, слишком много препятствий для иногороднего попасть туда, если, конечно, нет очень тугой мошны, а у меня ее нет...
И почти сразу после этого разговора позвонил зять и попросил поехать с ним завтра в «Гранд-Медику» на консультацию. Мне было стыдно перед ним и дочерью за все огорчения и беспокойства, что я им причинил, поэтому согласился я безропотно, хотя и не видел в этом необходимости.
Не знаю, чем наиболее полно объяснить разницу между персоналом городской больницы и частной клиники, но только в частной он куда внимательнее, вежливее и даже профессиональнее. Понятно, что главные врачи частных медучреждений отбирают лучших специалистов, платят им больше, но ведь и спрос с них тоже выше. Зарплата, конечно, важна, однако не это главное, не она же делает доктора доброжелательнее. Может, зависть у врачей в муниципальной больнице портит им характеры, изливает в кровь желчь? Сложный вопрос. Но, как бы то ни было, в частном медицинском центре седеющий кудрявый человек в белом халате очень доступно мне объяснил всю серьезность моего положения и то, что меня ждет (слепота полная или скорая смерть), если я как можно скорее не лягу на операцию. Он даже рассказал, как примерно она происходит, и ничего страшного там нет. Так меня убедил, что, если бы у них в центре делали такие операции, я готов был тут же лечь под скальпель. Но, к сожалению, таких операций они не проводят.
Значит, надо снова обращаться в Первую горбольницу. Дочь по моей просьбе заехала туда, записала меня, ждать нужно было пару недель. А у меня опаска в сердце поселилась: как бы корешки рака не пустили щупальца по всему организму, меня ведь все специалисты предупреждали о малом промежутке времени на надежное излечение.
Эта опаска, если дать ей волю и не бороться, обязательно возрастет до панического страха и будет отравлять твое существование, поспособствует развитию злой хворобы. Боролся я с ней в меру своих слабых сил, днем вроде справлялся, да и другие дела и заботы отвлекали, а вот ночью было много хуже. Только начну засыпать, ворохнусь нечаянно – и что-то кольнет в голове, сон сразу скачками убегает, и ужасная мысль: а вдруг?..
К тому же гаснущий глаз стал побаливать, а видеть им я уже практически ничего не мог, так, лишь мутно ощущал свет. И тогда с усилием поначалу, потом пошло легче, я заставил себя каждый день прочитывать по главе из Евангелия и усерднее молиться, особенно перед сном. Результат обозначился сразу же: сон нормализовался, а главное, опаску уже можно было преодолеть.
Для себя я объяснил это следующим образом. Душа наша, она ведь жительница того мира, горнего, здесь она одушевляет тело на краткий миг земной жизни, мы же в суете мирской, мерзостной часто не слушаем ее, подавляем. А вот когда беда пристигнет, и мы начинаем обращаться к Богу с искренним покаянием и смирением, она завладевает нами, и не страшны становятся страдания и сама смерть.
* * *
Две недели промелькнули, подошел день приема. Я хотел поехать один, не желая утруждать дочь, да и опасался ее злого настроя на медиков (она еще после первого приема грозилась написать на «докторессу» жалобу, хорошо хоть не написала, вспыльчива да отходчива), но доченька настояла на своем и отвезла меня.
Народу опять полон коридор, и почти все в тот кабинет, куда и мне. Да, не зря бытует выражение, что стоит побывать в больнице – и кажется, будто все люди болеют.
Щупленький шорец в теплой куртке стоял у дверного косяка соседнего кабинета и все пытался отдать свою медкарту выходящей медсестре, но никак не получалось, эти карты ей совали со всех сторон. Наконец, взяла и у него, но вскоре вынесла обратно и сказала, что нет полиса. Сестра ушла в кабинет, а шорец стал искать по многим карманам отсутствующий документ, вид у него был удрученный. Понять его можно: из-за одной бумажки придется ехать домой, скорее всего, в Горную Шорию, затем возвращаться сюда и опять стараться попасть на прием, а время его, весьма вероятно, ограничено болезнью...
Дочь вошла со мной, хотя я и возражал; к моему огромному облегчению, за столом сидела другая женщина, миловидная и молодая, по имени Анна (а вот отчество память не удержала). Разговаривала со мной вежливо, можно даже сказать, душевно. Все объяснила, рассказала, что нужно сделать, и дала список необходимых анализов и обследований, назначила день госпитализации, который отстоял в календаре от сегодняшнего на три недели. У меня от такого благого отношения опять возникло желание как можно скорее лечь на операционный стол. Вот что значит доброе слово и искренняя улыбка!
На мой удивленный вопрос, почему так долго ждать, добрая женщина немного печально улыбнулась:
– Вам хоть бы за это время успеть все сдать...
Вот и вспомнилась предыдущая «приемщица», которая отводила на всю подготовку к операции один день! Рассказал я вкратце милейшей Анне о той беседе, ничего она не ответила, лишь опустила в бумаги голову. А я на ее замечание относительно сроков сдачи анализов должного внимания тогда не обратил, потому что вышел окрыленный, конец испытаний казался мне уже таким близким. Блажен не ведающий судьбы своей грядущей!
* * *
Зато дома, изучив список необходимых мероприятий, я начал потихоньку ужасаться предстоящему. Одних анализов крови надо сдать несколько, причем не в ближайшие дни, а позже, потому что срок их действительности весьма короток.
Приехал на следующее утро в поликлинику, стою у регистратуры, не знаю, с чего начать, с какого врача. Выручила доченька: посоветовала обратиться к заведующей терапевтическим отделением для консультации. В кабинете, куда я, постучав, вошел, заведующей не было, а сидела старшая медсестра. Я немного знал ее, даже как-то недолго побеседовали. Вот и решил рассказать ей про свою беду и свою растерянность.
– Вера..., – сделал паузу, чтобы она подсказала.
– Николаевна.
– Вера Николаевна, помогите разобраться в этих бумагах, с чего надо начать.
Она взяла мою карточку, пакет с уже сделанными исследованиями и направление из горбольницы.
Вышел я из кабинета очень взбодренным. Вера Николаевна, наверное, из сострадания взяла на себя руководство моей подготовкой к операции. Оказалось, все не так страшно, как мнилось растерянному уму. Она все расписала по дням, по часам и кабинетам и сказала мне сейчас же идти делать углубленную ЭКГ.
За несколько дней прошел я большинство необходимых процедур. Настал черед идти к стоматологу, так как требовалось иметь справку и от него. Но на табличке двери кабинета, где принимает зубной врач, было указано: «В отпуске». И на противоположной двери, где смотровой кабинет, точно такое же сообщение. Ладно, пусть люди отдыхают, а у меня нет времени ждать, когда они насладятся заслуженным отпуском. Поэтому я решил пообщаться со стоматологами в своем районе, оба они меня знают, немало лет ходил к ним.
Слышал я, конечно, от людей, что больного не возьмут ни на какую операцию, если у него есть не удаленные корни или больные зубы. Так оно и на самом деле, но вот внятного медицинского объяснения этому встречать не доводилось. Нельзя же всерьез принимать высказанное мне одним доктором утверждение о том, что шатающиеся зубы мешают при операции под наркозом вставлять трубку в трахею. Весьма вероятно, есть какое-то воздействие гниющих зубов на глаза. Но тогда уместно предположить и влияние, допустим, больной поджелудочной железы на глаза, и отрицательное воздействие ее во время операции на органах зрения. Следовательно, прежде надо вылечить железу, а только потом удалять глаз. И вообще надо являться в офтальмологию на операцию, вылечив весь организм...
А ближе всего к истине, наверное, будет предположение, что все эти бесчисленные и с каждым годом растущие требования по анализам и исследованиям (исключение составляют лишь экстренные случаи, тогда ничего не надо сдавать) есть просто страховка руководства больницы от любых неожиданностей – для снятия с себя ответственности за нежелательный результат операции, который может повлечь за собой ощутимые финансовые и репутационные потери.
Все это стало возможным с введением в России частной страховой медицины, которая, будучи скопирована с забугорной, ведет, в конечном результате (или, по крайней мере, должна привести, по мысли организаторов проекта) к разделению всего здравоохранения на платное, дорогое, но качественное для состоятельных граждан и имитацию медицины для бедных. Не все получилось, как задумывалось, но здесь виновата сама Россия, она слишком большая и непредсказуемая, все зарубежные идеи и проекты она переиначивает на свой лад, да и запрос на справедливость у нас еще не истребили. Не без воли Президента были внесены изменения в первоначальную задумку, в частности, немало операций делается по квотам, то есть бесплатно, но суть частной страховой медицины не изменилась.
Наши врачи в поликлиниках отбывают время, как крестьянин на барщине, где-то до 14–15 часов, а затем быстренько перемещаются в платные клиники, где у них основной заработок. Не станет такой доктор качественно лечить бедных стариков, ветеранов, потому что все его мысли там, где денежка хорошая «капает» в кошель или на банковский счет. По-человечески его понять можно, но принять такую позицию очень трудно, против совести потому что это, не по-Божески.
Вот если бы всему медперсоналу муниципальных поликлиник повысить зарплату до хорошего, достойного их благородного труда уровня с обязательством работать на своем месте по 8–10 часов, они не станут с завистью смотреть на коллег из частных структур и не побегут туда. И этим, кстати, отчасти решится проблема нехватки кадров именно в городских медучреждениях. А это повлечет за собой сокращение времени ожидания приема узкого специалиста с полутора-двух месяцев до нескольких дней.
Но вернемся к нашим анализам. Уверен, если у государства имеется намерение охранять и сохранять здоровье собственного народа, оно обязательно придет к пониманию того, что взять на себя подготовку больного к операции – его святая обязанность. Можно создать специальные центры, где все проводится быстро и бесплатно, но не в том количестве, что сейчас, излишнее надо отсечь. Можно делать это в больницах, создав там специализированные палаты и отделения. Однако есть серьезное опасение, что сделать все это окажется затруднительно. Как бы не пришлось для этого национализировать всю медицину. А это мало кому надо. Пусть лучше больные бегают по разным местам для сдачи разных анализов, пусть платят, у кого нет бесплатных направлений. И если кто-то, потыкавшись-помыкавшись, не выдержит такой гонки, плюнет и станет тихо умирать, так это его выбор, его проблемы.