Игорь Никольский.  Мы никогда не выцветем, не умрём

* * *
Будет весело и страшно
Чёрный Лукич

Я хочу написать попроще.
Получается – посложней.
Вот она ­­– моих мыслей роща.
Вот он – я, заблудился в ней.

И слова мои все корявы,
Недостаточны и грубы.
Просто падают, как снаряды.
Просто множатся, как гробы.

Что-то грозное и живое
Разливается по степи.
То хохочет, то воем воет,
То бормочет: «браток, терпи…»

Я смотрю на него, как в жерло,
Через страх и через восторг.
Оно ждало, и вот – посмело,
И теперь бесполезен торг.

Разгоняется песня наша,
Не кончается колея.
Как же весело. Как же страшно.
Жаль, что это сказал не я.

* * *

Ядерные месяцы
В водосброс летят.
Сколько нас поместится
В ведёрке для котят?

Степи разбегаются,
Полон их колчан.
Волки или агнцы –
Пушки не молчат.

Чёрствой паляницей
Пополам с борщом,
Рваными страницами,
Сталью и хвощом,

Дронами и бомбами,
Блоками ЗАЭС,
Фразами, что вспомнили,
С матом или без –

Лето переполнилось,
Хлынуло вовне.
За забором волнами
Мешанина дней.
Посмотри сквозь рабицу
В горний беспредел:
Там сентябрь решается
Сделать самострел.

* * *

Мы никогда не выцветем, не умрём.
Мы устремимся выше, за окоём.

В юном апреле треснул небесный свод,
И начался невиданный наш поход.

Взвейся ракетой, спокойная наша жизнь –
И оседай мозаикой в витражи!

Радуйся, Космос, приветствуй своих детей!
Юры улыбка делает нас смелей.

Нам позавидуют Амундсен, Пири, Ной.
Пусть шевелюры корёжатся сединой –

Мы наших жизней не прожили и на треть!
Яблони Марса будут нам вслед смотреть,

Как мы идём, и в ужасе Смерть бежит…
Да не иссякнет тяга за рубежи!

* * *

Когда закрутит морок мерзкий,
Когда опять согнёт в дугу –
Я приползу на Канонерский
И упаду на берегу.

Я посмотрю на стол залива.
Ложатся волны, как таро.
Бредёт волна неторопливо,
Прихрамывает катерок.

Залив молчит, устав от споров.
Он был здесь до и будет впредь.
От пляжа лягу вдоль забора
В хороший вечер умереть.

Изгиб дороги. Чайки. Ветер.
На горизонте небоскрёб.
И вон причал мне тихо светит,
Но до него я не догрёб.

Наверно, можно по-другому.
Плевать, кричи я, не кричи…
Я б отыскал дорогу к дому,
Да все потеряны ключи.

* * *

Безликих звёзд белёсая пыльца.
Окна прямоугольная прореха.
Я щёлкнул зажигалкой у лица –
И двор ответил мне каскадом эха.

Щелчок. Я вижу прошлое. И тень
Из-за плеча мне что-то тихо шепчет.
Воспоминанья в вечной суете
Опять ко мне слетаются на вече.

Щелчок. Я вижу старую любовь,
Что ветошью висит на гордом шпиле,
И стойкий аромат её духов
Никак не растворится в вечном штиле.

Щелчок. А вот и чёрный человек,
Меня нашедший в дебрях коммуналок.
И вроде не есенинский мой век,
А я пред ним всё так же слаб и жалок.

Щелчок. Щелчок! И эхо во дворе
Играет на гигантских кастаньетах.
Сплясать бы! Только в сизом ноябре
Не попадаю в ритм - ни то ни это,

И шаг мой невпопад, и болеро
Я танцевать, по правде, не умею...
А дым проходит сквозь моё нутро,
Ломая рёбра, сердца не жалея.

И, стоя у окна, несчастный шут,
Я слушаю летящие трамваи,
В ночи воспоминаньями дышу
И пепельницу ими набиваю.

* * *

Всё будет иначе,
Всё будет не так, как вчера.
Сентябрь отплачет
И снова нам крикнет «ура».

А сколько елея
Лилось, как солдат наш был добр…
И вот в Балаклее
В кольце отбивается СОБР,

И речи о хитрых
Уловках я слышу сквозь сон.
Знакомые титры,
И новый готовят сезон.
На броник с зарплаты,
На каски и прочий наряд –
Пусть новые латы
Кого-нибудь, да сохранят.

И пусть «плыве кача»
Сквозь чёрную ночь, до утра.
Пусть будет иначе,
Пусть будет не так, как вчера.

* * *

...Мне остаётся сдаться и смотреть,
Как ветер рвёт с людей пальто и лица.
Над городом – сентябрь, почти на треть
Заливший небо Северной Столицы.

Насквозь продутый вдоль и поперёк,
Не понимая всю масштабность темы,
Я тлею, словно мелкий уголёк,
На берегу Невы, где камни немы.

В порывах, обнимающих всех нас,
Хватающих за зонт или за ворот,
Я слышу заунывный тихий джаз,
Летящий в вечность сквозь продрогший город.

Блистательность проспектов и витрин,
Уродство нетрезвеющих окраин
Сливаются в единый организм,
Что триста лет балтийским ветром ранен.

И свист былого парковых оград,
И грозный рёв на охтинском погосте –
Летят туда, где призрак-Ленинград
Глодает императорские кости.

* * *

Лежит субботний полдень на снегу,
Висит на ветках, шапках и оградах.
Узор рябиновых пожухлых губ
Мне улыбнулся – надо, значит надо.

Я чищу снег. Зачем? Я так решил.
Приближу время радостного мая.
Машу лопатой, жалкие гроши
Декабрьские на землю просыпая.

Тяжёл сугроб. И ноша тяжела.
На языке – тошнотный привкус меди.
Закончились ненужные слова.
Закончен праздник. Подавился снедью.

Кричать хочу – мгновенья бьют мне в лоб,
Но не услышат голые берёзы.
Лопата снова сплюнула сугроб.
Я продолжаю, чтобы не замёрзнуть.

Пускай спина в усталости болит,
Пусть потом с матерщиной истекаю…
Я не буддист, я мало знал молитв,
Но это медитация такая.

Весь мир мой нынче – наперекосяк,
И тонет он в тревоги чёрном иле.
И смотрят воробьи бесстрастно, как
Я чищу снег на папиной могиле.