Раньше каждый день рождения начинался с подарка от тети Раи на стуле у кровати - новое платье, бусы или сумочка, расшитая бисером, а год назад – тушь в коробочке, чтобы красить ресницы в выходные, и потрепанный, знавший нескольких владельцев томик стихов Анны Ахматовой. Тамара визжала, наряжалась, скакала перед зеркалом и убегала в школу, переодевшись в скучную форму. После ужина они с тетей Раей пили вдвоем чай с самодельным сладким пирогом и шоколадными конфетами. Гостей Тамара никогда не приглашала, и в мыслях не было, но иногда без предупреждения приходил кто-то из друзей тети Раи, присоединялся к застолью, желал Тамаре всегда оставаться молодой и красивой, а она чувствовала себя третьей лишней и, поспешно доев пирог, уходила к себе в девичью.
Тома поставила кипятиться чайник, высыпала на блюдце остатки печенья.
- Жаль вашу тетю, - Валерий зашел на кухню. – Мне говорили, что она была необычной женщиной. Так с ней и не познакомился…. Почему вы не открываете подарок?
Тамара развернула сверток и с удивлением обнаружила в нем учебник тригонометрии для десятого класса.
- Вот я болван! – с чувством сказал Валерий. – Перепутал! Всегда со мной так! Отдайте, отдайте мне это немедленно. Завтра вечером принесу вашу посылку! Вам удобно, если я приду завтра в это же время? Вообще-то я приехал до конца недели.
- В командировку?
- Что-то вроде того, на гастроли.
- Вы артист? – у Тамары затрепетали ресницы.
- Да вы что, конечно, нет! Я учитель музыки, езжу со своими учениками. Со мной приехал целый хор.
Оба засмеялись.
- Очень хорошие ребята, такие талантливые! Приходите на концерт в субботу! Мы будем выступать в доме культуры строителей.
Тамара сказала, что придет.
***
Следующим вечером Тамара надела свое лучшее платье и густо накрасила ресницы, долго разделяя их иголкой. Подумала и надела серьги тети Раи, длинные, с камнями под изумруд (и досталось же Тамаре в школе за проколотые уши, вспоминать смешно). Лицо сразу преобразилось, стало взрослее и опытнее, тетя Рая ее бы похвалила. Теперь духи «Красная Москва» из тетиного заветного ящика - и порядок.
С ужином сложнее, но жареная рыба получилась вполне съедобной, винегрет испортить трудно, а о том, что случилось с блинами, никто не узнает. Зато белая скатерть на столе. Нет, пожалуй, это лишнее. И платье тоже. Еще бы свечи зажгла! Скорее всего, он вообще не придет. Стояла перед ним вчера, тетеря, распустёха, замерзшая, зареванная, в пальто на два размера больше. Еще и с ребенком!
Звонок в дверь, бегом побежала открывать.
- Тамара, привет, срочно посмотрись в зеркало, кажется, тебе что-то в глаз попало.
Ну вот, всегда с ней такое – встретила гостя красавицей, под глазами черно от размазанной туши, даже на нос попало, страшно смотреть. А он, как ни в чем не бывало, отдал подарок. Тамара открыла – это был шелковый шарф фиалкового цвета, столь же красивый, как и бесполезный.
Увидел портрет тети Раи, написанный одним из ее кавалеров. Тетя Рая портрет не любила (как, впрочем, и кавалера), повесила картину, только чтобы не обижать поклонника, и все хотела снять, но не успела. Она говорила, что у нее на портрете капризное, избалованное лицо, хотя на самом деле она просто устала позировать.
- Тетя? – спросил Валерий. – Да, эффектная была женщина.
Хорошо, что не сказал «красивая».
- Знаешь, как я увидела ее в первый раз? К нам в детс…школу на смотр самодеятельности приехали настоящие артисты. Сидели в жюри. А тетя Рая была балерина, в молодости танцевала, потом получила травму колена и все. Могла только преподавать.
- Ты выступала перед ней на конкурсе?
- Нет, нет, это был конкурс для старшеклассников, а я была мелкая, третий класс. Меня же вообще в тот день наказали, не помню уж за что, но велели сидеть в классе и никаких концертов. А я сбежала и затерялась в актовом зале. Видно было плохо, но я сразу заметила тетю Раю. Она была…. Я таких никогда раньше не видела. Сразу же – шея, плечи, так держала голову. Как будто она на сцене, а на ней балетная пачка и пуанты. Я даже удивилась, когда потом увидела, что она в простой черной юбке. Потом я пошла за ней до машины. Хотелось на нее смотреть, смотреть и смотреть, повторять все ее движения….
- Она ведь тебе не родная тетя? – спросил Валерий.
- Это смотря в каком смысле.
Он кивнул. Все было понятно.
Ужинали, беседовали, пили чай. Тамара уложила сына спать, снова пили чай и болтали, прерываясь для того, чтобы приносить Славушке медведя для обнимания, водичку и горшок. Потихоньку, на небольшой громкости слушали пластинки. Ту самую, с французами, Валерий поставил первой. «Монамур», пел из Парижа нежный и тревожный баритон, «Монамур», жалел, тосковал, призывал, вспоминал. Тамара хотела танцевать, но стеснялась предложить, а Валерий не догадался. Он слушал музыку и держал ее руки в своих. Спросил – можно ли? – и обнял за плечи, расплел косу, пригладил распущенные волосы. Столько надо было спросить, о стольком промолчать, о стольком догадаться.
Переживала, не женат ли. Как бы невзначай спросила, с кем он живет. Ответил, что с бабушкой, ей за семьдесят, он волнуется каждый раз, когда она выходит из дома: бабушка повадилась заводить с первым встречным беседы, как ей хорошо жилось при царе.
Засиделись заполночь.
- Тамара, я же тебя не побеспокою?
Она постелила ему на кровати тети Раи, сама ушла в свою комнату. Забираясь под одеяло, она поняла, что давно не чувствовала себя такой спокойной. Все было правильно, все свои были дома. Она, ее ребенок и один очень хороший человек. Странно, она знает этого мужчину чуть больше суток, всего ничего, еще во вторник днем она прошла бы мимо, не оглянувшись, но откуда взялось такое мгновенное узнавание касания его руки?
И тут ее пронзило осознание – остались четверг, пятница, суббота, и после концерта Валерий с воспитанниками уедет на ночном поезде в свой Абакан. «Какое наглое, спесивое название у этого города», - подумала Тамара, застонала, закусила губы. Она представила, как Валерий с чемоданом, почему-то клетчатого цвета, почему-то летом, поднимается по насыпи к своему вагону и машет ей с подножки рукой, а она стоит вдали в одном из платье тети Раи и новом шелковом шарфе и машет ему в ответ, дескать, до свидания, было приятно познакомиться, если снова приедешь, заходи в гости.... Не верилось. Какой-то абсурд. Но другая воображаемая Тамара, которая плакала, цеплялась за руку Валерия и просила его не уезжать или взять ее с собой, была ей неприятна и знаться с такой она бы не хотела.
В окно заглядывала луна, белая и блестящая, будто изнанка солнца. Было слышно, как сопит во сне Славушка, как скрипит в соседней комнате кровать, когда Валерий переворачивается на другой бок, как отсчитывают время ходики, в которых давно-давно отказалась работать кукушка. Тамара приоткрыла дверь, прислушалась к дыханию человека в соседней комнате – вдруг тоже не спит. Кажется, не спит. Запела в душе благодарность, сердце сжалось в радостном предвкушении: впереди до отъезда Валерия еще четверг, пятница, суббота и наверняка много других суббот, четвергов, пятниц – спасибо!
***
В субботу Тамара не пришла ни на концерт, ни на вокзал. Славушка выдал температуру под сорок и покрылся сыпью. С Валерием сумбурно простились на крыльце детской больницы, даже не поцеловались толком. Валерий клюнул в макушку твердыми губами: «Иди к сыну. Я тебе напишу». Тамара, не оглядываясь, прытко вбежала в больничные двери.
Он написал ей еще в дороге. Это письмо, начириканное химическим карандашом на полях невесть откуда взявшейся в чемодане театральной программки со спектакля «Маленькая женщина с большим характером», стало первым в стопке конвертов в комоде Тамары. Она перечитывала его бессчетное число раз, в первый же день выучив наизусть. «В следующий раз я приеду летом» - между фамилиями режиссера и художественного руководителя, «Никогда не верил в судьбу, но теперь мне кажется, что это не пустое слово» - под строкой «цена 50 коп.», и в самом конце, мелкими буквами: «Носи платок, он тебе к лицу».
Валерий приехал, как и обещал, летом, на целых две недели. И уехал. И снова приехал, на зимние каникулы. И снова уехал, до Первомая. Тамаре казалось, что ее жизнь превратилась в одно сплошное ожидание – приезда, письма, посылки с оказией. Еще пуще она ждала простых человеческих слов «Приезжай ко мне» или «Можно, я останусь насовсем?»
Спустя год он признался, что до их знакомства была у него в Абакане подруга, почти невеста – Наталья, которая до сих пор проявляла к нему внимание. Тамара, предчувствуя неладное, злилась, устраивала сцены. При прощании на вокзале она сказала: «Можешь больше не приезжать», - и медленно пошла прочь, вытянувшись струной. За спиной пыхтел, скрежетал, разгонялся поезд.
Целый год от Валерия не было ни строчки. Без него Тамара самой себе казалась похожей на картонную куклу из детского набора «Одень Машу». Как для куклы можно было менять бумажные наряды, так Тамара примеряла на себя такие же несерьезные романы. А что? Так тоже неплохо. Один помог с ремонтом, с другим было хорошо ходить в театры, третий достал для Славушки коньки, которые невозможно было купить в магазине. Редкий вечер Тамара проводила дома одна, всегда кто-то или звал гулять, или приходил в гости. Однажды она, оставив на минутку гостей, мельком взглянула на себя в зеркало трельяжа, чтобы подправить помаду, - и замерла, пораженная: вместо своего лица она увидела отражение тети Раи.
На следующий день, как снег на голову, объявился Валерий. Не прогнала. Признался, что женился на Наталье. Все равно не прогнала. Не сразу смогла лечь с ним спать в одной кровати, но и выгнать Валерия из дома было выше ее сил. Кем-то всесильным было определено, что его место здесь, рядом с Тамарой.
Он прожил у нее целый август. Славка вообразил, что Валерий его отец, и первого сентября пошел во второй класс, держась за крепкую мужскую руку: больше никто не посмеет сказать, что у него нет папы. В тот же день Валерий взял билет до Абакана. Он обещал Тамаре, что вернется не позднее, чем ляжет снег, и больше никуда от нее не уедет.
Не вернулся, конечно же. И больше не писал.
***
После этого она все думала о двух несбывшихся днях. Если бы ей дали возможность изменить на выбор день из ее жизни – выбрала бы один из них.
Первый день не случился вскоре после того, как она узнала о Наталье, Тамара, взбудораженная ревностью, встала не с той ноги. С утра она ворчала и едва сдерживала колкости, которые так и приплясывали, жгучие, на языке. Чудом не поссорившись за завтраком, поехали с Валерием за город. Обычно им нравилось выбираться на природу, на реку или в бор и, расстелив в траве старое одеяло, проводить вдвоем, только друг для друга, неспешный, безделушный день.
В автобусе Валерий привычно взял ее руку в свою:
- Хватит дуться, - скомандовал и подставил щеку, - поцелуй скорее.
- Ты что, мы же не одни, на нас люди смотрят! – Тамара дернула плечом и отвернулась к окну.
Второй день не случился в Абакане. Прошло три месяца после Тамариного взбрыка на вокзале, и от Валерия все не было вестей. Тамара устала ходить гордо, улыбаться, даже если никого нет рядом, и не чаще двух раз в день заглядывать в почтовый ящик. Она сняла со стены портрет тети Раи, взяла недельный отпуск, пристроила Славушку к своей единственной подруге и села в поезд.
Город с первого взгляда показался ей маленьким и несуразным. Тамара нашла нужную улицу, изрядно поплутав, не сразу опознала и дом, стоящий чуть на отшибе – бревенчатый, сырой и какой-то отрешенный. Тома поднялась на второй этаж, постучала, сердце ёкнуло, как будто его сжали холодной рукой. К двери подошли, но отворять не торопились. «Мне нужен Валерий!» - выкрикнула Тамара самое честное, что только можно было сказать, и услышала слабый надтреснутый голос: «Его нет». На часах было около пяти дня.
Долго ходила по улице, и с каждым шагом решительность, совсем недавно погнавшая ее в дорогу, становилась все жиже и грустнее, как чай, в безденежье заваренный на третий раз. Поужинала пирожками в кулинарии. Купила в молочном отделе и выпила бутылку кефира, сидя на скамейке у подъезда. Люди возвращались домой, но среди них не было ни одного Валерия. Темнело, моросило, замерзли руки без перчаток, второпях забытых дома. В одной из квартир начали глухо бить часы - Тамара насчитала десять ударов.
«Какая ты глупая! - вторглась в ее мысли тетя Рая. – Чему я тебя учила? Уж наверняка не бегать за мужиком. Мне бы твои годы», - тетя махнула рукой и исчезла.
В половине одиннадцатого Тамара бросила последний взгляд на дом Валерия и побрела на вокзал, пробовать обменять билет на поезд, чтобы уехать отсюда как можно скорее.
Карусель
После Валерия в жизни Тамары случалось много всякого.
Актер местного драмтеатра Власов (похожий на молодого Челентано), который приезжал к ней пьяным под тяжким бременем своего таланта и засыпал на диване. Тамара сидела рядом на полу и гладила его по голове, а внутри все плавилось от нежности.
Муж Павел, простой и надежный, как крепко сбитый стул (умер два года назад, царствие ему небесное, золотой был человек).
Дочка Раечка в кудряшках - стала-таки балериной и переехала в Екатеринбург.
Поездка в Болгарию и светлоглазый врач, красавец Славко. Он чуть-чуть говорил на русском, она не знала ни слова по-болгарски, но этого было достаточно, чтобы понимать друг друга.
В юности Тамара боялась состариться, оказалось – напрасно. Старость – признак души, не тела. Старость – это усталость, невозможность радоваться, удивляться, воспринимать новое. Глядясь в зеркало, Тамара Ивановна видела себя прежней, молодой, жаждущей любить не только детей и внуков. Ей казалось, что за последние тридцать лет она ни капли не изменилась. Иногда в зеркале отражалась молодящаяся особа с лицом, тщательно отутюженным у косметолога, однако то был недолгий утренний морок, исчезающий после чашки свежесваренного кофе.
Но однажды в парке, пока Лёля третий заезд подряд кружилась на цепочной карусели, визжа от восторга и хватая ртом цветущий летний ветер, Тамара Ивановна позавидовала ей. Ей подумалось, что у этой крепенькой, юркой, смешливой девчонки впереди множество дней, в каждый из которых будет дарована возможность встретить, полюбить, с кем-то слипнуться душами. И не только. Лёля может впервые плакать над прекрасными фильмами, хохотать над комедиями, которые смотрели все, побывать в венской опере, выпить кофе на Эйфелевой башне, научиться кататься на коньках, принести в дом щенка, проснуться в одной квартире с любимым мужчиной, плавать в море, услышать первый крик своего ребенка….
Тамаре Ивановне стало грустно.
- Ба, можно еще разок прокатиться? – дернула Лёля ее за рукав. – Пожалуйста, пожалуйста, последний раз!
- Между прочим, я тоже хочу полетать, - ответила Тамара и поспешила к кассе.
Тома поставила кипятиться чайник, высыпала на блюдце остатки печенья.
- Жаль вашу тетю, - Валерий зашел на кухню. – Мне говорили, что она была необычной женщиной. Так с ней и не познакомился…. Почему вы не открываете подарок?
Тамара развернула сверток и с удивлением обнаружила в нем учебник тригонометрии для десятого класса.
- Вот я болван! – с чувством сказал Валерий. – Перепутал! Всегда со мной так! Отдайте, отдайте мне это немедленно. Завтра вечером принесу вашу посылку! Вам удобно, если я приду завтра в это же время? Вообще-то я приехал до конца недели.
- В командировку?
- Что-то вроде того, на гастроли.
- Вы артист? – у Тамары затрепетали ресницы.
- Да вы что, конечно, нет! Я учитель музыки, езжу со своими учениками. Со мной приехал целый хор.
Оба засмеялись.
- Очень хорошие ребята, такие талантливые! Приходите на концерт в субботу! Мы будем выступать в доме культуры строителей.
Тамара сказала, что придет.
***
Следующим вечером Тамара надела свое лучшее платье и густо накрасила ресницы, долго разделяя их иголкой. Подумала и надела серьги тети Раи, длинные, с камнями под изумруд (и досталось же Тамаре в школе за проколотые уши, вспоминать смешно). Лицо сразу преобразилось, стало взрослее и опытнее, тетя Рая ее бы похвалила. Теперь духи «Красная Москва» из тетиного заветного ящика - и порядок.
С ужином сложнее, но жареная рыба получилась вполне съедобной, винегрет испортить трудно, а о том, что случилось с блинами, никто не узнает. Зато белая скатерть на столе. Нет, пожалуй, это лишнее. И платье тоже. Еще бы свечи зажгла! Скорее всего, он вообще не придет. Стояла перед ним вчера, тетеря, распустёха, замерзшая, зареванная, в пальто на два размера больше. Еще и с ребенком!
Звонок в дверь, бегом побежала открывать.
- Тамара, привет, срочно посмотрись в зеркало, кажется, тебе что-то в глаз попало.
Ну вот, всегда с ней такое – встретила гостя красавицей, под глазами черно от размазанной туши, даже на нос попало, страшно смотреть. А он, как ни в чем не бывало, отдал подарок. Тамара открыла – это был шелковый шарф фиалкового цвета, столь же красивый, как и бесполезный.
Увидел портрет тети Раи, написанный одним из ее кавалеров. Тетя Рая портрет не любила (как, впрочем, и кавалера), повесила картину, только чтобы не обижать поклонника, и все хотела снять, но не успела. Она говорила, что у нее на портрете капризное, избалованное лицо, хотя на самом деле она просто устала позировать.
- Тетя? – спросил Валерий. – Да, эффектная была женщина.
Хорошо, что не сказал «красивая».
- Знаешь, как я увидела ее в первый раз? К нам в детс…школу на смотр самодеятельности приехали настоящие артисты. Сидели в жюри. А тетя Рая была балерина, в молодости танцевала, потом получила травму колена и все. Могла только преподавать.
- Ты выступала перед ней на конкурсе?
- Нет, нет, это был конкурс для старшеклассников, а я была мелкая, третий класс. Меня же вообще в тот день наказали, не помню уж за что, но велели сидеть в классе и никаких концертов. А я сбежала и затерялась в актовом зале. Видно было плохо, но я сразу заметила тетю Раю. Она была…. Я таких никогда раньше не видела. Сразу же – шея, плечи, так держала голову. Как будто она на сцене, а на ней балетная пачка и пуанты. Я даже удивилась, когда потом увидела, что она в простой черной юбке. Потом я пошла за ней до машины. Хотелось на нее смотреть, смотреть и смотреть, повторять все ее движения….
- Она ведь тебе не родная тетя? – спросил Валерий.
- Это смотря в каком смысле.
Он кивнул. Все было понятно.
Ужинали, беседовали, пили чай. Тамара уложила сына спать, снова пили чай и болтали, прерываясь для того, чтобы приносить Славушке медведя для обнимания, водичку и горшок. Потихоньку, на небольшой громкости слушали пластинки. Ту самую, с французами, Валерий поставил первой. «Монамур», пел из Парижа нежный и тревожный баритон, «Монамур», жалел, тосковал, призывал, вспоминал. Тамара хотела танцевать, но стеснялась предложить, а Валерий не догадался. Он слушал музыку и держал ее руки в своих. Спросил – можно ли? – и обнял за плечи, расплел косу, пригладил распущенные волосы. Столько надо было спросить, о стольком промолчать, о стольком догадаться.
Переживала, не женат ли. Как бы невзначай спросила, с кем он живет. Ответил, что с бабушкой, ей за семьдесят, он волнуется каждый раз, когда она выходит из дома: бабушка повадилась заводить с первым встречным беседы, как ей хорошо жилось при царе.
Засиделись заполночь.
- Тамара, я же тебя не побеспокою?
Она постелила ему на кровати тети Раи, сама ушла в свою комнату. Забираясь под одеяло, она поняла, что давно не чувствовала себя такой спокойной. Все было правильно, все свои были дома. Она, ее ребенок и один очень хороший человек. Странно, она знает этого мужчину чуть больше суток, всего ничего, еще во вторник днем она прошла бы мимо, не оглянувшись, но откуда взялось такое мгновенное узнавание касания его руки?
И тут ее пронзило осознание – остались четверг, пятница, суббота, и после концерта Валерий с воспитанниками уедет на ночном поезде в свой Абакан. «Какое наглое, спесивое название у этого города», - подумала Тамара, застонала, закусила губы. Она представила, как Валерий с чемоданом, почему-то клетчатого цвета, почему-то летом, поднимается по насыпи к своему вагону и машет ей с подножки рукой, а она стоит вдали в одном из платье тети Раи и новом шелковом шарфе и машет ему в ответ, дескать, до свидания, было приятно познакомиться, если снова приедешь, заходи в гости.... Не верилось. Какой-то абсурд. Но другая воображаемая Тамара, которая плакала, цеплялась за руку Валерия и просила его не уезжать или взять ее с собой, была ей неприятна и знаться с такой она бы не хотела.
В окно заглядывала луна, белая и блестящая, будто изнанка солнца. Было слышно, как сопит во сне Славушка, как скрипит в соседней комнате кровать, когда Валерий переворачивается на другой бок, как отсчитывают время ходики, в которых давно-давно отказалась работать кукушка. Тамара приоткрыла дверь, прислушалась к дыханию человека в соседней комнате – вдруг тоже не спит. Кажется, не спит. Запела в душе благодарность, сердце сжалось в радостном предвкушении: впереди до отъезда Валерия еще четверг, пятница, суббота и наверняка много других суббот, четвергов, пятниц – спасибо!
***
В субботу Тамара не пришла ни на концерт, ни на вокзал. Славушка выдал температуру под сорок и покрылся сыпью. С Валерием сумбурно простились на крыльце детской больницы, даже не поцеловались толком. Валерий клюнул в макушку твердыми губами: «Иди к сыну. Я тебе напишу». Тамара, не оглядываясь, прытко вбежала в больничные двери.
Он написал ей еще в дороге. Это письмо, начириканное химическим карандашом на полях невесть откуда взявшейся в чемодане театральной программки со спектакля «Маленькая женщина с большим характером», стало первым в стопке конвертов в комоде Тамары. Она перечитывала его бессчетное число раз, в первый же день выучив наизусть. «В следующий раз я приеду летом» - между фамилиями режиссера и художественного руководителя, «Никогда не верил в судьбу, но теперь мне кажется, что это не пустое слово» - под строкой «цена 50 коп.», и в самом конце, мелкими буквами: «Носи платок, он тебе к лицу».
Валерий приехал, как и обещал, летом, на целых две недели. И уехал. И снова приехал, на зимние каникулы. И снова уехал, до Первомая. Тамаре казалось, что ее жизнь превратилась в одно сплошное ожидание – приезда, письма, посылки с оказией. Еще пуще она ждала простых человеческих слов «Приезжай ко мне» или «Можно, я останусь насовсем?»
Спустя год он признался, что до их знакомства была у него в Абакане подруга, почти невеста – Наталья, которая до сих пор проявляла к нему внимание. Тамара, предчувствуя неладное, злилась, устраивала сцены. При прощании на вокзале она сказала: «Можешь больше не приезжать», - и медленно пошла прочь, вытянувшись струной. За спиной пыхтел, скрежетал, разгонялся поезд.
Целый год от Валерия не было ни строчки. Без него Тамара самой себе казалась похожей на картонную куклу из детского набора «Одень Машу». Как для куклы можно было менять бумажные наряды, так Тамара примеряла на себя такие же несерьезные романы. А что? Так тоже неплохо. Один помог с ремонтом, с другим было хорошо ходить в театры, третий достал для Славушки коньки, которые невозможно было купить в магазине. Редкий вечер Тамара проводила дома одна, всегда кто-то или звал гулять, или приходил в гости. Однажды она, оставив на минутку гостей, мельком взглянула на себя в зеркало трельяжа, чтобы подправить помаду, - и замерла, пораженная: вместо своего лица она увидела отражение тети Раи.
На следующий день, как снег на голову, объявился Валерий. Не прогнала. Признался, что женился на Наталье. Все равно не прогнала. Не сразу смогла лечь с ним спать в одной кровати, но и выгнать Валерия из дома было выше ее сил. Кем-то всесильным было определено, что его место здесь, рядом с Тамарой.
Он прожил у нее целый август. Славка вообразил, что Валерий его отец, и первого сентября пошел во второй класс, держась за крепкую мужскую руку: больше никто не посмеет сказать, что у него нет папы. В тот же день Валерий взял билет до Абакана. Он обещал Тамаре, что вернется не позднее, чем ляжет снег, и больше никуда от нее не уедет.
Не вернулся, конечно же. И больше не писал.
***
После этого она все думала о двух несбывшихся днях. Если бы ей дали возможность изменить на выбор день из ее жизни – выбрала бы один из них.
Первый день не случился вскоре после того, как она узнала о Наталье, Тамара, взбудораженная ревностью, встала не с той ноги. С утра она ворчала и едва сдерживала колкости, которые так и приплясывали, жгучие, на языке. Чудом не поссорившись за завтраком, поехали с Валерием за город. Обычно им нравилось выбираться на природу, на реку или в бор и, расстелив в траве старое одеяло, проводить вдвоем, только друг для друга, неспешный, безделушный день.
В автобусе Валерий привычно взял ее руку в свою:
- Хватит дуться, - скомандовал и подставил щеку, - поцелуй скорее.
- Ты что, мы же не одни, на нас люди смотрят! – Тамара дернула плечом и отвернулась к окну.
Второй день не случился в Абакане. Прошло три месяца после Тамариного взбрыка на вокзале, и от Валерия все не было вестей. Тамара устала ходить гордо, улыбаться, даже если никого нет рядом, и не чаще двух раз в день заглядывать в почтовый ящик. Она сняла со стены портрет тети Раи, взяла недельный отпуск, пристроила Славушку к своей единственной подруге и села в поезд.
Город с первого взгляда показался ей маленьким и несуразным. Тамара нашла нужную улицу, изрядно поплутав, не сразу опознала и дом, стоящий чуть на отшибе – бревенчатый, сырой и какой-то отрешенный. Тома поднялась на второй этаж, постучала, сердце ёкнуло, как будто его сжали холодной рукой. К двери подошли, но отворять не торопились. «Мне нужен Валерий!» - выкрикнула Тамара самое честное, что только можно было сказать, и услышала слабый надтреснутый голос: «Его нет». На часах было около пяти дня.
Долго ходила по улице, и с каждым шагом решительность, совсем недавно погнавшая ее в дорогу, становилась все жиже и грустнее, как чай, в безденежье заваренный на третий раз. Поужинала пирожками в кулинарии. Купила в молочном отделе и выпила бутылку кефира, сидя на скамейке у подъезда. Люди возвращались домой, но среди них не было ни одного Валерия. Темнело, моросило, замерзли руки без перчаток, второпях забытых дома. В одной из квартир начали глухо бить часы - Тамара насчитала десять ударов.
«Какая ты глупая! - вторглась в ее мысли тетя Рая. – Чему я тебя учила? Уж наверняка не бегать за мужиком. Мне бы твои годы», - тетя махнула рукой и исчезла.
В половине одиннадцатого Тамара бросила последний взгляд на дом Валерия и побрела на вокзал, пробовать обменять билет на поезд, чтобы уехать отсюда как можно скорее.
Карусель
После Валерия в жизни Тамары случалось много всякого.
Актер местного драмтеатра Власов (похожий на молодого Челентано), который приезжал к ней пьяным под тяжким бременем своего таланта и засыпал на диване. Тамара сидела рядом на полу и гладила его по голове, а внутри все плавилось от нежности.
Муж Павел, простой и надежный, как крепко сбитый стул (умер два года назад, царствие ему небесное, золотой был человек).
Дочка Раечка в кудряшках - стала-таки балериной и переехала в Екатеринбург.
Поездка в Болгарию и светлоглазый врач, красавец Славко. Он чуть-чуть говорил на русском, она не знала ни слова по-болгарски, но этого было достаточно, чтобы понимать друг друга.
В юности Тамара боялась состариться, оказалось – напрасно. Старость – признак души, не тела. Старость – это усталость, невозможность радоваться, удивляться, воспринимать новое. Глядясь в зеркало, Тамара Ивановна видела себя прежней, молодой, жаждущей любить не только детей и внуков. Ей казалось, что за последние тридцать лет она ни капли не изменилась. Иногда в зеркале отражалась молодящаяся особа с лицом, тщательно отутюженным у косметолога, однако то был недолгий утренний морок, исчезающий после чашки свежесваренного кофе.
Но однажды в парке, пока Лёля третий заезд подряд кружилась на цепочной карусели, визжа от восторга и хватая ртом цветущий летний ветер, Тамара Ивановна позавидовала ей. Ей подумалось, что у этой крепенькой, юркой, смешливой девчонки впереди множество дней, в каждый из которых будет дарована возможность встретить, полюбить, с кем-то слипнуться душами. И не только. Лёля может впервые плакать над прекрасными фильмами, хохотать над комедиями, которые смотрели все, побывать в венской опере, выпить кофе на Эйфелевой башне, научиться кататься на коньках, принести в дом щенка, проснуться в одной квартире с любимым мужчиной, плавать в море, услышать первый крик своего ребенка….
Тамаре Ивановне стало грустно.
- Ба, можно еще разок прокатиться? – дернула Лёля ее за рукав. – Пожалуйста, пожалуйста, последний раз!
- Между прочим, я тоже хочу полетать, - ответила Тамара и поспешила к кассе.
Назад |