Дело свое я любила, и с детьми (возраст их был от девяти до шестнадцати) мы быстро нашли общий язык, ребята после школы мчались в клуб, ждали репетиций, увлеченно занимались и тренингом, и работой над ролями. Валерий Геннадьевич вмешивался редко, решал в основном организационные вопросы: обеспечивал костюмы и декорации. Рассказывали, что когда-то он был актером (бил своим видом женщин наповал, при этом в Дон Жуанах не числился), теперь уже много лет вел детскую студию. Мы с ним ладили, вопросов лишних он не задавал, говорил по делу, производил впечатление человека надежного, хотя любил выпить. (Жена его, заведующая буфетом ДК, красивая брюнетка, преданная ему, тщетно старалась контролировать эту его любовь).
Через неделю он сообщил, что решили делать спектакль на два состава: детский и взрослый
- Так что работа тебе прибавилась. Думаю, ты справишься. Не боишься?
- Нет! Я с участниками самодеятельности общалась, можно сказать, с грудного возраста. Папа у меня хором плавильщиков руководил, мама концерты вела, со мной бабушка нянчилась и носила в клуб, к маме на кормление.
- Любовь к самодеятельности впитала с молоком матери?
- Получается так, - мы засмеялись.
Но через несколько дней мне стало не до смеха. Пришлось у корифеев коллектива отвоевывать право на свое видение постановки. Я попробовала все методы: и убеждение, и показа, и сравнения - но признали они меня, только когда я поставила сложную сцену с кулачным боем и элементами фехтования. После достигнутого единогласия репетиции стали приносить удовольствие, правда, и сил я тратила немало. Но зато их оставалось меньше на тоску по Сереже. Мысленно я продолжала общаться с ним и представляла реакцию на события и свои поступки. Он вернулся из Новосибирска, и мы два раза разговаривали по телефону. Я в общих чертах описала ему "красоты" жилья, свои занятия, сообщила название улицы, а номер дома не могла вспомнить. Сережа о себе говорил мало, в основном задавал вопросы, был в хорошем расположение духа и всячески подбадривал меня, что действительно было мне необходимо для выживания в новых условиях.
На устройство быта у меня да и у Вики не хватало ни сил, ни времени. Она тоже до позднего вечера занималась своим выпускным проектом - литературно-драматической композицией к Мартовскому празднику, поэтому, когда мы усталые приходили в комнату, были рады своим кроватям и чаю с сухарями. В течение дня питались, в основном, в столовой, из-за отсутствия холодильника продукты длительного хранения не покупали да и деньги экономили. Перед сном развлекали друг друга откровенными разговорами. Вика в подробностях описала мне историю своей первой страсти к женатому летчику, которая могла, на мой взгляд, лечь в основу эротической драмы. Я, конечно, говорила о Сереже, о его уме, красоте и своей любви к нему. Вика слушала с недоверием.
- Ты у нас натура поэтическая, склонная к преувеличениям. А в жизни все проще: деньги, власть и страсть!
В один из вечеров, когда мы уже, отпив чаю и откушав хлеба с салом (Вика в выходные привезла из дома), готовились пораньше лечь в кровать, в дверь постучали, и тут же бесцеремонно ворвалась баба Надя.
- Лида кто? - с любопытством рыская глазами по комнате, спросила она.
- Я.
- Брат есть?
- Есть. Что-то случилось?! - я испугалась.
- Случилось. Приехал он. Иди к проходной, - она ушла.
- Это очень странно! Никто ко мне без предупреждения приехать не мог! - я накинула халатик поверх пижамы. - Может, это Гена, мой двоюродный, он шофером работает. Вдруг поесть чего привез?
Вика, с бигудями на голове, после умывания кончиками пальцев вбивала крем в лицо.
- Хорошо бы.
Я выбежала в коридор и обратила внимание на собравшихся у проходной пять или шесть обитательниц общежития (обычно в это время, кроме дежурной, там редко кого можно было встретить). Причина женского скопления стала очевидна, когда рядом с входной дверью, на фоне стены, крашенной синей масляной краской, я увидела Сережу. Он светился одной из своих чарующих улыбок, при этом в глазах таилось и озорство, и легкая ирония, и скрытая напряженность. Не знаю, откуда здесь появились женщины, скорее всего, остановились, когда возвращались с работы или шли мимо по коридору, но теперь уходить из проходной не спешили; кто почту проверял, кто тихо переговаривался друг с другом. В упор Сережу они не разглядывали, но периодически, как бы невзначай, окидывали взглядом, в котором восхищения было не меньше, чем любопытства. Я сама в очередной раз обалдела от его стройности и красоты, да еще одет он был в шикарную длинную бежевую дубленку, таких даже в кино не показывали. Позже рядом я заметила Александра, с большими пакетами в руках.
- Вот, Лидочка, братик твой, - елейным голосом заговорила баба Надя, а сама пристально смотрела за моей реакцией. - Я ему говорю, что ж так поздно приехали-то?! Правила у нас строгие, до девяти и не позже. А сейчас- то уж девять почти!
Я стояла, потрясенная невероятным явлением Сережи, и неестественно улыбалась. Он, вдоволь насладившись моментом, наконец взял инициативу на себя и тоном человека, наделенного властью, но по-доброму расположенного к собеседнику обратился к дежурной:
- Надежда Николаевна, я правильно запомнил Ваше отчество? Мы приехали из областного центра, добирались пять часов, но здесь долго задерживаться не собираемся, - он сделал паузу и посмотрел на бабу Надю, как удав на кролика, - уйдем в одиннадцать.
И, о чудо! Она кивнула головой и, удивляясь сама себе, растянула губы в улыбке.
- Ну, раз издалека, то чего уж, посидите до одиннадцати.
В проходной все притихли. Баба Надя спохватилась и металлическим голосом добавила:
- Запомните! Ровно в одиннадцать и ни минутой позже в общежитии вас быть не должно.
- А иначе ты превратишься в тыкву, - уже шагая по коридору, сказал Саша.
Надо ли описывать, какое впечатление произвел приход мальчиков на Викторию?! Я не успела ее предупредить, и Сережа с Александром стали редкими людьми, увидевшими Вику без раскраски. (Потом в туалете перед маленьким зеркальцем она быстро вернула красоту на прежнее место, мне наводить макияж времени не было, и пришлось оставаться бледной тенью на фоне Вики. Хорошо еще, что голова была чистая).
- Как вы нашли меня? Ведь на этой улице не одно общежитие?!
- Нам повезло, первое оказалось твоим, - сказал Саша, а Сережа внимательно осмотрелся и спросил:
- Ну что? Ты получила удовольствие от самостоятельной жизни? Да! За свободу нужно платить!
- Я не к свободе стремилась, а к самореализации! Вы голодные? А у нас только чай и хлеб с салом!
- Мы примерно так и предполагали! Саша, доставай!
Мальчики стали вытаскивать из пакетов с надписями "Marlboro" и "Kent" (у фарцовщиков каждый стоил, как дорогая сумка) коньяк, сухое вино, конфеты, финики, икру, сыр, маленькие огурчики в банке, сервелат и красную соленую рыбу (как же без нее!).
Вика от удивления на некоторое время вышла из своего образа героини и просто сказала
- Ни фига себе! Целый пир! - реакция была правильная и сразу стала пропуском Вики к приятельским отношениям с ребятами.
Мы пировали, а я сидела рядом с Сережей, в предчувствии скорой разлуки, следила за временем, и даже спиртное не могло меня расслабить.
Сережа подошел к окну и попытался его открыть - рама оказалась прибитой гвоздями. Он отворил форточку. Саша наблюдал за его действиями.
- Пролезем, - сказал он, - надо посмотреть, не высоко ли там?
Сережа высунулся в окно:
- Нормально! Достанем! Девочки, вы не против, если мы заночуем у вас? - при этом он смотрел на Вику, моей реакцией не интересуясь.
- Попробуйте, - загадочно усмехнулась моя соседка.
За пять минут до одиннадцати я пошла на вахту провожать ребят. Сережа вежливо поблагодарил довольную нашей пунктуальностью бабу Надю (как теперь выяснилось, Надежду Николаевну), я по-родственному прижалась губами к Сережиной щеке (а затрепетала, как от самого интимного поцелуя), и мальчики покинули общежитие, чтобы попробовать вернуться в него через форточку. Сначала они отдали нам верхнюю одежду, а потом десять минут (в полной тишине, чтобы не привлечь ничье внимание), поддерживая и подталкивая друг друга, приноравливались к проникновению. Я заранее расстраивалась, уверенная, что невозможно Сереже, а тем более грузному Александру пролезть в это маленькое отверстие. Удивительно, но они сделали это!
И опять мы сидели за столом, и, хотя тайная ночевка грозила опасностями разоблачения, настроение мое поднялось. Вика была мила с Александром, с Сережей вела себя просто, не кокетничала, а, когда мальчики не видели, показала на него пальцем, подняла глаза вверх и шепнула мне "Ништяк!". Место ночлега ребят мы не обсуждали. "Возможно, вообще до утра не заснем!" - думала я. Но вразрез моим мыслям Сережа сказал:
- Я бы перед сном с удовольствием принял душ!
- В тазике под краном?! - предположила Вика.
- А вы так и делаете?! Другого способа нет?
- На втором этаже душ, конечно, есть. Общий, женский, и не закрывается, - пояснила я.
- На пять этажей всего один душ?! Как это по-нашему! - усмехнулся Александр.
- Есть еще один рядом с нами, но он на ремонте, там недавно пол кафельный меняли и трубы, - сказала Вика.
- Надеюсь, все сделано качественно? Пойду проверю, - Сережа встал и действительно вышел в общий коридор.
Я выбежала следом. За дверью он взял меня за руку и шепотом спросил: "Где?" Я привела его в полутемную душевую, в которой легкий запах напоминал о недавней сварке. Брели на ощупь, в глубине раздевалки Сережа остановился, и я уперлась в его грудь. Мы стояли несколько секунд, а потом принялись целовать друг друга. Сережа расстегнул мой халат и пижаму, стянул с себя свитер, прижался, и у меня подкосились ноги, и вниз упало сердце. Сняв остальную одежду, разложив ее на полу, мы опустились на колени, и руки мои заскользили, запоминая каждое прикосновение к Сереже. Он лег на спину, обнял меня и, глубоко вздохнув, прикрыл глаза. Губами, почти дуновениями, я ласкала его веки, брови, напряженную шею, скулы, пока губы наши не встретились снова. Откинувшись на Сережины присогнутые колени, в кольце сильных рук, я чувствовала себя, как в маленькой лодке. Мне казалось, что, покачиваясь на волнах, я плыву в направлении, выбранном только для меня, и неважно, куда оно ведет, главное - плыть!
В комнате Александр и Вика, одетые, спали на ее кровати, со стола было все убрано, посуда помыта. Я прилегла на Сережино плечо, и, засыпая, он прошептал:
- Мы лежим с тобой, я - с левой стороны, ты - с правой, как стоят в ЗАГСе. Муж и жена.
Глава седьмая
Перед Мартовским праздником у меня появилась возможность на несколько дней вернуться домой. В утро моего приезда я застала папу на кухне, в любимых "семейных" трусах, майке и фартуке, отбивающим и маринующим мясо. (Родители ждали к обеду гостя из Саратова, какого-то известного хормейстера). Мы обнялись, и я поняла, что до слез соскучилась и по родителям, и по брату, и по своей родной квартире! И хотя комната моя, как мне показалось, стала еще меньше, я не поменяла бы ее ни на какую другую. Между папиным: "Ну, рассказывай!" - и моим: "Так что к концу месяца спектакль сдам и домой!" - я успела попить чаю с оладушками, уложить волной, как только у меня получалось, кудри на папиной челке, помыть посуду и приготовить салат "Мимоза" по маминому рецепту.
- Повезло тебе с руководителем! Видно, что мужик нормальный! Хорошо, что ты ему ребят не распугала! - сказал в заключение моего рассказа папа.
- Так я стараюсь! Все делаю сама!
- Еще бы не стараться! Ты уже на готовый коллектив пришла, а ему, чтобы люди не разбежались, надо в клубе чуть ли ни жить.
- Как ты? Хорошо бы, и семья еще в клуб переселилась! Пап, да все я понимаю! Просто захотелось, чтобы ты меня похвалил. Мне звонил кто-нибудь?
- Лидушка, детей хвалить - только портить! - он меня обнял. - Звонил Вова-одноклассник. А вот Сергей - нет!
- Он знает, что я уехала.
- И что он за фрукт такой? Что за птица? Покажешь?
- И ни какой не фрукт! Время покажет.
Раздался телефонный звонок, папа взял трубку и сказал:
- Надо же! Это как раз он!
После приветствия и выражения радости по поводу моего приезда Сережа произнес деловым тоном:
- Лида, ты помнишь, жаловалась, что сложно подобрать туфли? Мама договорилась, можно пойти посмотреть. Нас ждут к двум часам в "Скороходе". Бери деньги, и встречаемся на углу, как обычно.
"Бери деньги" было сказано с такой естественной уверенностью в то, что они обязательно должны быть, что я прониклась и чуть ли не пошла искать у себя в квартире место их возможного расположения. Но, увы, таких мест в моем доме не было, как и не было никогда свободных денег. Зато с малых лет я знала, где лежит особый блокнот, в котором столбиком мама записывала фамилии и сумму нашего долга. После аванса или получки деньги возвращали, фамилии зачеркивали, но через несколько дней список возобновлялся и рос до следующей зарплаты. Семейный бюджет наш складывался из того, что зарабатывали родители (маминых 110 и папиных около 250 рублей в месяц вместе с суммой от двух его полулегальных подработок) и моей стипендии (50 рублей). Никаких других источников дохода не было. Экономили на всем, мебель, одежда покупались только необходимые. (Зато с недавнего времени каждое лето старались отдыхать на море в Сочи. Средства на поездку собирали в течение года, и все равно еще приходилось брать в кассе взаимопомощи). Непредвиденная предполагаемая моя свадьба, конечно, сулила затраты, но я не беспокоилась, потому что знала, когда и если дойдет до дела, папа обязательно что-нибудь придумает. В данный момент моих наличных денег хватало только на проживание и дорогу, но, конечно, я все равно решила пойти в магазин, посмотреть, примерить и, если что-то понравится, придержать покупку.
На место свидания прибежала счастливая от предчувствия встречи, от проявления Сережиной заботы, от сияния таящих сосулек в лучах мартовского солнца.
- Лида, ты прямо светишься! – улыбаясь, сказал Сережа.
- Это от весны... и от тебя! Ты - настоящий? Ущипни меня!
- Нет, давай без мазохизма! Просто поцелуемся, как нормальные люди! - мы рассмеялись и поцеловались.
- Уже опаздываем! - забеспокоилась я.
- Ничего страшного, если задержимся, - он усмехнулся. - Это же их работа.
В магазине Сережа прошел через служебный вход, а потом вернулся за мной. Через пять минут я сидела в небольшой комнате, и молодящаяся женщина пенсионного возраста приносила мне для примерки импортные туфли. Я не предполагала, что в нашем городе возможно такое разнообразие обувного ассортимента, и слегка растерялась.
- Ты не стесняйся и не торопись! - сказал Сережа, когда женщина вышла за новой партией обуви. - Примеряй, пока не найдешь то, что нужно. Я подожду тебя в зале.
Мне понравились немецкие бежевые с бантиком туфли, стоимостью сорок три рубля, я попросила отложить их, хотя знала, что не приду за ними никогда. Другие варианты были примерно по той же цене.
- Ты выбрала что-нибудь? - поинтересовался Сережа.
- Да. Но заберу завтра.
От этой лжи на душе стало тошно. Я вдруг поняла, что не могу прямо сказать Сереже об отсутствии денег, и впервые остро почувствовала разницу наших материальных сфер обитания. "Но не все же меряется деньгами, - утешала я себя. - И, слава Богу, мы не в мире чистогана живем! (Здесь я усмехнулась). От каждого по способностям, каждому по труду! (И опять усмехнулась). Вот пойду работать и со временем куплю, что хочу! (и я действительно была в этом уверена). Надо только немного потерпеть". И я терпела и ждала.
В моменты наших встреч окружающий мир с его пространствами, людьми, предметами, запахами, звуками замыкался на Сереже, непостижимым образом растворялся в нем. После расставания окружение возвращалось, но казалось неполноценным, лишенным жизненной силы. До дня бракосочетания оставалось два месяца, но мы с Сережей тему эту не затрагивали. Понятия "свадьба", "жених", "невеста", "сваты" мною вспоминались редко и предчувствия радостного события не вызывали, а после посещения обувного магазина я поняла, что мне вообще хотелось бы обойтись без публичной демонстрации объединения наших семей. Моя беспокойная фантазия предлагала варианты реакции родителей Сережи на его сообщение о свадьбе и возможные картины знакомства наших мам и пап. И в каком бы жанре ни разыгрывались воображаемые сцены (от драмы до комедии), суть их сводилась к трудностям взаимопонимания. Особенно ярко я представляла реакцию Валентины Михайловны.
"Сыночек, конечно, жениться рановато, но если ты хочешь... Что ж, расскажи, кто невеста? Каких кровей? Андрей (это к мужу), где там наша горошина, приготовь, пригодится скоро! Почему не пригодится?! Не принцесса?! А кто?!"
Честно говоря, если бы Сережа был моим сыном, я и сама в целом свете не смогла бы найти достойную ему пару. Возможность заботиться о нем, оберегать, лелеять представлялась мне желанной наградой, и я отчаянно надеялась получить ее с согласия Валентины Михайловны. Я знала, что ради него смогу, если не перевернуть мир, то хотя бы немного сдвинуть. Сережа от меня таких подвигов не ждал, его даже не интересовало мое умение вести хозяйство. Да и я особенно не задумывалась о грядущих необходимых будничных обязанностях. Кроме торта "Наполеон" и самых простых блюд, готовить не умела (этим занимались мама и папа), но в нашей семье решала многие бытовые вопросы. Нехватка денег научила меня из минимума мебельных возможностей создавать комфорт, приятный глазу: с двенадцати лет я помогала папе ремонтировать квартиру, (мама обычно на это время уезжала в отпуск, а мы спешили сделать ей сюрприз), за мной был выбор цветового решения стен и формы накатного орнамента, побелка потолков и, конечно, генеральная уборка. Естественно, обеспечение чистоты в квартире, стирка, утюжка белья входили в мои повседневные обязанности. Я неплохо вязала, в портнихи не годилась, но одежду могла починить. (Когда была маленькая, этим занимался папа, он же пришивал к моей форме воротничок и манжеты. Рукодельное мастерство мамы было предметом добрых семейных шуток). В общем, сделав мысленную инспекцию своих умений быть "хозяюшкой", я поняла, что мне далеко до совершенства, (его воплощением для меня была бабушка Стеша, мамина мама. Соседи по улице, на которой она жила, обычно приглашали ее в качестве повара на все массовые ритуальные застолья от свадеб до поминок. Готовила она вкусно, много, быстро и была дотошная чистюля), но не расстроилась, а решила в ускоренном темпе двигать к идеалу.
После традиционного Сережиного звонка в Москву, обласканные закатным солнцем, мы прогулялись по центру и подошли к моему дому.
- Зайдешь в гости? - спросила я, уверенная в отрицательном ответе.
- Зайду.
- Шутишь?
- Нет. Поесть дадут?
- А то! Накормят, напоят.
- И спать уложат?
- Точно, особенно папа. Уложит - не встанешь! Шучу. Встанешь, но не скоро, - я засмеялась. - Пойдем, все будут рады.
- Все - это кто?
- Кто будет дома.
- А кто будет дома?
- Я сама не знаю. Кого Бог пошлет. Сейчас увидим.
В этот момент с лестничной площадки нашего этажа донеслось трехголосное пение. "Или услышим", - подумала я, поднимаясь в квартиру. У порога мы столкнулись с уходящей пьяненько-веселой компанией из двух папиных хоровиков Геннадия и Владимира и незнакомого мне высокого немолодого мужчины молодцеватого вида. Мы застали их в момент прощания, по-видимому, гостю из Саратова нужно было уходить, но никому, а особенно ему, этого не хотелось. Мама, уловив настроение, предложила гостям выпить "на посошок", увидев нас, не удивилась, а игривым голосом обратилась к папе:
- Иван, у нас еще гости!
- Вижу, вижу!
- Папа, мама, знакомьтесь, это Сережа!
- Сережа, - вмешался в разговор саратовец, - у вас случайно не бас? Давайте еще раз уже с Сережей этот припев с басовой партией? – и, не дожидаясь ответа, высоким голосом запел: "Прощай, любимый город".
Припев тут же, обнявшись, подхватили Владимир и Геннадий, но папа не дал им допеть:
- Петр Семенович, ты на поезд опоздаешь, тебе еще в гостиницу забежать надо. Ребята, Гена, Володя, последите, чтобы все нормально было, - и, когда гости ушли, обратившись к нам, сказал:
- Что, Сергей, не дали Вам спеть?
- Папа, Сережа не поет.
- А что ты за него отвечаешь?
- Я действительно не пою, но слушал с удовольствием.
- Ты почему к человеку пристал? - вмешалась мама. - Дети, раздевайтесь и к столу, еще не все съели.
- Правда, кто же поет на сухое горло! У нас есть вино, водка, настойки собственного приготовления. Что Вы пьете, Сергей? - поинтересовался папа.
- Спасибо! Все попробую, кроме вина.
- И правильно, вино пусть Лидуся попивает. Угощайтесь: вот холодец куриный, фирменное блюдо нашей мамы, Нины Александровны. Петр Семенович встрял, так мы толком и не познакомились.
- Ой, и правда. Папу моего зовут Иван Георгиевич, - вставила я свое слово. - И сегодня нам повезло, если остались цыплята табака его приготовления.
- Остались, остались! Мама специально отложила для вас с Сашей
- Саша - это мой брат, я тебе рассказывала о нем. Он в училище, увольнение только завтра дадут. Ты ешь, пожалуйста.
- Сначала давайте выпьем за знакомство! - предложила мама.
Все почему-то, не сговариваясь, встали. (Мама оказалась между мужчинами, рост у нее был небольшой, а рядом с ними она казалась совсем маленькой и трогательно-женственной). Когда сели, мама наполнила тарелку Сережи всевозможными закусками. У меня от волнения кусок не лез в горло, я только пила вино. Сережа ел с удовольствием в перерывах между ответами на вопросы родителей, а, поскольку вопросов было не так много, он скоро попробовал все закуски, мамины настойки и внимательно слушал, как папа рассказывал о голодных военных временах своего детства.
- Нас у мамы было пятеро: старший, Николай, ушел на фронт, мне было десять лет, сестрам чуть больше. Мы корову держали, Зорьку, она нас от голода и спасала. По оврагам ходили, траву ей резали. Сами мерзли. Одежонка вся плохонькая, выцветшая, вот, примерно, как Ваша курточка, Сережа. Тогда все так одевались.
Здесь мы с Сережей переглянулись, и я с трудом сдержала улыбку.
- Однажды Зорька объелась белены и стала помирать. Мама говорит мне: "Бери хворостину и гоняй корову по полю, чтобы она бегала, тогда, может, спасем". Помню, сыро, дождь моросит, сил нет, гоню ее, жалею, чуть ни плачу, она мычит… - в этот момент рассказа раздался звонок, и мама пошла открывать дверь.
- Спасли?! - спросил Сережа.
- Спасли.
В комнату вошла нарядная раскрасневшаяся Марина с горящими глазами.
- Я только что с оперетты. Наконец-то все уже позади! Не верится! Шла сейчас мимо, дай, думаю, загляну без звонка наудачу! И, надо же, какое везенье!
Конечно, она включилась в застолье и поведала о подробностях проведения в оперетте городского вечера и концерта в честь Восьмого Марта, помощь в организации которого засчиталась ей как дипломная работа по специализации.
- Так что я отстрелялась, теперь, Лида, осталась твоя очередь, - Марина закусила соленым огурцом мамину настойку. - Ты там, поди, весь спектакль на себе тащишь?
- Да как-то все само движется, дети хорошие. Только мне очень домой хочется. Марина, не пей, ты же с нее вырубишься сейчас!
- Лида, не заглядывай человеку в рот! - вмешалась мама. - Давайте выпьем за праздник!
Так и сделали.
- Идем, - обратилась я к Сереже, - я покажу тебе свою комнату.
Мы вошли, и я закрыла дверь.
- Комната, конечно, маленькая, но с видом на небо! Или на небеса? Ты, может быть, еще поесть хотел, а я тебя от стола увела...
- Лида, - перебил меня Сережа, - ты, когда волнуешься, начинаешь много говорить. Все хорошо. Иди, присядь ко мне! На этом диване лежала, когда звонила мне?
Мы поцеловались. Сразу же захотелось продолжения. Сережа глубоко вздохнул.
- Я уже пойду, пожалуй. Проводи меня.
- Не уходи! Не хочу, чтобы ты уходил! Не хочу никуда уезжать! Хочу прилипнуть к тебе и не отлучаться никуда и никогда! Сережа! Останься!
- Это возможно? - я помолчала, а потом продолжила с отчаянием. - Нет. Ну почему?! Почему!!!
- Что с тобой? Это же не последняя наша встреча! Впереди много интересного! Скоро! Совсем скоро!
Сережа попрощался с родителями, на мамино приглашение «Приходите к нам еще» ответил:
- Надеюсь, обязательно приду и не раз, - пожал папе руку, с Мариной не попрощался, потому что она заснула прямо на диване. (А я ее предупреждала!)
В подъезде еще полчаса мы пробовали расстаться. С разных этажей периодически доносилась музыка, смех, (в основном, женский), громкие разговоры - соседи отмечали праздник.
- Весело здесь у вас, - сказал Сережа.
- В подъезде?
- И в подъезде тоже. Вы дома часто поете?
- Очень часто.
- И ты?
- Конечно! С трех лет. Как же без меня!
- Почему я никогда не слышал твоего пения?
- Потому что, когда я с тобой, мне и так хорошо! Не до песен! Других потребностей и желаний нет!
- А у меня, наоборот, одни желания и потребности! Еще чуть-чуть и даже подъездный стрем меня не сможет остановить. Надо действительно идти, - и мы вышли на улицу.
- Завтра приезжает Алексей, соберутся все ребята, - при упоминании этого имени я инстинктивно напряглась, но промолчала. - Я позвоню тебе. Не стой на холоде, простынешь! До свидания.
Я поднялась к себе, мне не терпелось узнать, какое впечатление произвел Сережа на родителей. Удивительно, но восторгов не было.
- Парень вроде спокойный, вежливый, но непростой. Уж очень вежливый, - сказал папа. - Закрытый какой-то, неестественный.
- Долговязый, - добавила мама, - длинноволосый. Необычный! Я другим его представляла.
Идеалом мужской красоты для мамы были актеры Вячеслав Тихонов, Василий Лановой и Роберт Тейлор (в фильме "Мост Ватерлоо"), внешность Сережи не вписалась в заданные параметры, и мама была слегка разочарована. О Сереже я ей рассказывала с начала знакомства. На события моей истории она смотрела с высоты своего жизненного опыта, и оценки наши не совпадали. Хотя мама зачастую была беспомощна в хозяйственных вопросах (почти все покупки, вплоть до ее нижнего белья, делал папа, иногда советуясь со мной), но в людях редко ошибалась, ориентируясь на их поступки и свою интуицию. С тех пор, как мы с Сашей окончили начальную школу, мамины дни шли по отлаженному расписанию: с утра и днем - работа (мама была идеальным сотрудником и партийным активистом); вечером - домашние дела (в основном приготовление вкусного ужина) и перед сном - чтение (она знала всю русскую классику и популярную зарубежную). Времени на чтение уходило немного, но именно оно создавало мамино настроение, давало яркие краски для серых будней и держало маму в романтическом тонусе, открытой для легких флиртов, на которые папа не обращал никакого внимания.
- С мужчинами нельзя быть откровенной! - утверждала она. - В женщине должна быть загадка! Тайна! Недосягаемость! Твой Сережа понял, что ты без него - никуда, а мужчина должен добиваться женщину! В отношениях всегда один целует, а другой щеку подставляет! (Подразумевалось, что папа, конечно, её целует).
На первый взгляд, казалось, что есть в этой мысли доля правды. Но
когда я пыталась представить в реальности подобные отношения, то понимала, что в их основе лежат пошлость и драматизм (обязательно кто-то вынужден или врать, или жить без любви). Я горячилась, доказывая маме:
- Вот, например, я - на самом деле люблю Сережу, но, предположим, не буду ему этого показывать и, тем более, говорить, а завлеку его и, подогревая желание, попытаюсь влиять на его поступки?! Умно! Нечего сказать! Это ж как надо не уважать его и принимать за дурака! Врать, выстраивать стратегию и тактику, как на войне! И это будет моей тайной и загадкой?! Вот уж нет! Возможно, игровой элемент и важен, но в каких-то нюансах, а не в главном!
Но мама все равно продолжала считать искренность в отношении с Сережей синонимом моей глупости, а я была уверена, что в нем есть сила принять мою любовь и не загордиться.
- Жизнь нас рассудит, - говорила мама в случаях несовпадения
наших мнений.
«Точно, - думала я про себя. - Жаль, что я не могу тебе сейчас рассказать о том, что мы уже подали заявление в ЗАГС».
Но все же после того, как Сережа ушел, на душе почему-то стало тревожно, будто все мои вопросы, которые я боялась задать ему, в том числе, главный: почему мы до сих пор ничего не говорим родителям? - окружили меня и, словно образовав воронку, грозили засосать в пучину домыслов, неуверенности и страха.
Возвращаясь на практику, я по пути заехала в Белово к моей тете Полине. По дороге в автобусе вспоминала, как в детстве она мыла меня в душевой при кочегарке на цинковом заводе, куда нас по знакомству пропускал дядь Вася, сосед, как в городской бане, в парилке, веником выгоняла простуду. Или как однажды в жару летом, в свои выходные между сменами, собрала всех детей со двора, и окруженная ватагой пацанов от семи до тринадцати лет и несколькими девочками (девочек во дворе было меньше), повела нас за территорию завода купаться на дальний загородный пруд. Я гордая шла вместе со всеми и временами подпрыгивала от восторга и радости.
С позапрошлого лета, после того, как похоронили бабушку Нюру, тетя жила в квартире одна, а кто-нибудь из многочисленной родни навещал ее почти каждый день. Она кормила всех подряд, знала все семейные новости и без назидания сглаживала острые углы в отношениях между родственниками. Мы с ней любили друг друга, и я тут же по приезду выложила свой секрет о предстоящем замужестве.
- Ой, Лидушка! Значит, в столицу укатишь! Вот Ванюшка-то затоскует!
- Не затоскует! Он меня сам туда бы отправил!
- Отправить, может, и отправил, но тосковал бы! Да что мы спорим! Давай обедать! Или Колюшку подождем? Он прийти обещал.
- Без дяди Коли, конечно, обедать не будем!
- А я тебе пока на картах скину.
Тетя гадала. К ней за этим делом стекалась вся женская округа. Бабушка моя, верующая, добрейшая женщина, постоянно уговаривала её:
- Полюшка, перестань! Грех ведь это! Ты и так через эти карты все свое счастье прогадаешь.
Тетя уже давно развелась с мужем и одна воспитала дочь и сына непутевого.
- Вот-вот, теперь уже и терять нечего! - посмеивалась Полина, но со временем и правда гадать стала в редких случаях.
- Месяц назад, - рассказывала она, раскладывая карты для меня, - приходит соседка, Валя. "Скинь мне на Вовку, что-то давно не пишет", а Вовка у нее - в армии. Я ей разложила, смотрю - дорога ему выпадает, говорю: "Приедет домой скоро!" Она мне: "Какой скоро! Ему еще полгода служить" "Так, может, отпуск дадут" "Не дадут, не положен!"
"Ну, не знаю! По картам выходит, что приедет!" Ушла она, не поверила, а через день Вовка и приехал без оповещения, сюрпризом! Дали отпуск на неделю, заслужил, видно! Приходила, благодарила! Слушай! - она ненадолго замолчала. - А ведь не будет у тебя свадьбы! Не вижу я с ним жизни совместной! Подожди, еще по-другому сброшу! Нет! И здесь ничего! Зато крестовый король лег прямо на судьбу! Все собой прикрыл, но только не скорый он, ждать надо! Ты не расстраивайся!
- А я и не расстраиваюсь! Не верю я ни в какие гадания!
- И молодец! Пусть все будет по-Божьи!
Через неделю он сообщил, что решили делать спектакль на два состава: детский и взрослый
- Так что работа тебе прибавилась. Думаю, ты справишься. Не боишься?
- Нет! Я с участниками самодеятельности общалась, можно сказать, с грудного возраста. Папа у меня хором плавильщиков руководил, мама концерты вела, со мной бабушка нянчилась и носила в клуб, к маме на кормление.
- Любовь к самодеятельности впитала с молоком матери?
- Получается так, - мы засмеялись.
Но через несколько дней мне стало не до смеха. Пришлось у корифеев коллектива отвоевывать право на свое видение постановки. Я попробовала все методы: и убеждение, и показа, и сравнения - но признали они меня, только когда я поставила сложную сцену с кулачным боем и элементами фехтования. После достигнутого единогласия репетиции стали приносить удовольствие, правда, и сил я тратила немало. Но зато их оставалось меньше на тоску по Сереже. Мысленно я продолжала общаться с ним и представляла реакцию на события и свои поступки. Он вернулся из Новосибирска, и мы два раза разговаривали по телефону. Я в общих чертах описала ему "красоты" жилья, свои занятия, сообщила название улицы, а номер дома не могла вспомнить. Сережа о себе говорил мало, в основном задавал вопросы, был в хорошем расположение духа и всячески подбадривал меня, что действительно было мне необходимо для выживания в новых условиях.
На устройство быта у меня да и у Вики не хватало ни сил, ни времени. Она тоже до позднего вечера занималась своим выпускным проектом - литературно-драматической композицией к Мартовскому празднику, поэтому, когда мы усталые приходили в комнату, были рады своим кроватям и чаю с сухарями. В течение дня питались, в основном, в столовой, из-за отсутствия холодильника продукты длительного хранения не покупали да и деньги экономили. Перед сном развлекали друг друга откровенными разговорами. Вика в подробностях описала мне историю своей первой страсти к женатому летчику, которая могла, на мой взгляд, лечь в основу эротической драмы. Я, конечно, говорила о Сереже, о его уме, красоте и своей любви к нему. Вика слушала с недоверием.
- Ты у нас натура поэтическая, склонная к преувеличениям. А в жизни все проще: деньги, власть и страсть!
В один из вечеров, когда мы уже, отпив чаю и откушав хлеба с салом (Вика в выходные привезла из дома), готовились пораньше лечь в кровать, в дверь постучали, и тут же бесцеремонно ворвалась баба Надя.
- Лида кто? - с любопытством рыская глазами по комнате, спросила она.
- Я.
- Брат есть?
- Есть. Что-то случилось?! - я испугалась.
- Случилось. Приехал он. Иди к проходной, - она ушла.
- Это очень странно! Никто ко мне без предупреждения приехать не мог! - я накинула халатик поверх пижамы. - Может, это Гена, мой двоюродный, он шофером работает. Вдруг поесть чего привез?
Вика, с бигудями на голове, после умывания кончиками пальцев вбивала крем в лицо.
- Хорошо бы.
Я выбежала в коридор и обратила внимание на собравшихся у проходной пять или шесть обитательниц общежития (обычно в это время, кроме дежурной, там редко кого можно было встретить). Причина женского скопления стала очевидна, когда рядом с входной дверью, на фоне стены, крашенной синей масляной краской, я увидела Сережу. Он светился одной из своих чарующих улыбок, при этом в глазах таилось и озорство, и легкая ирония, и скрытая напряженность. Не знаю, откуда здесь появились женщины, скорее всего, остановились, когда возвращались с работы или шли мимо по коридору, но теперь уходить из проходной не спешили; кто почту проверял, кто тихо переговаривался друг с другом. В упор Сережу они не разглядывали, но периодически, как бы невзначай, окидывали взглядом, в котором восхищения было не меньше, чем любопытства. Я сама в очередной раз обалдела от его стройности и красоты, да еще одет он был в шикарную длинную бежевую дубленку, таких даже в кино не показывали. Позже рядом я заметила Александра, с большими пакетами в руках.
- Вот, Лидочка, братик твой, - елейным голосом заговорила баба Надя, а сама пристально смотрела за моей реакцией. - Я ему говорю, что ж так поздно приехали-то?! Правила у нас строгие, до девяти и не позже. А сейчас- то уж девять почти!
Я стояла, потрясенная невероятным явлением Сережи, и неестественно улыбалась. Он, вдоволь насладившись моментом, наконец взял инициативу на себя и тоном человека, наделенного властью, но по-доброму расположенного к собеседнику обратился к дежурной:
- Надежда Николаевна, я правильно запомнил Ваше отчество? Мы приехали из областного центра, добирались пять часов, но здесь долго задерживаться не собираемся, - он сделал паузу и посмотрел на бабу Надю, как удав на кролика, - уйдем в одиннадцать.
И, о чудо! Она кивнула головой и, удивляясь сама себе, растянула губы в улыбке.
- Ну, раз издалека, то чего уж, посидите до одиннадцати.
В проходной все притихли. Баба Надя спохватилась и металлическим голосом добавила:
- Запомните! Ровно в одиннадцать и ни минутой позже в общежитии вас быть не должно.
- А иначе ты превратишься в тыкву, - уже шагая по коридору, сказал Саша.
Надо ли описывать, какое впечатление произвел приход мальчиков на Викторию?! Я не успела ее предупредить, и Сережа с Александром стали редкими людьми, увидевшими Вику без раскраски. (Потом в туалете перед маленьким зеркальцем она быстро вернула красоту на прежнее место, мне наводить макияж времени не было, и пришлось оставаться бледной тенью на фоне Вики. Хорошо еще, что голова была чистая).
- Как вы нашли меня? Ведь на этой улице не одно общежитие?!
- Нам повезло, первое оказалось твоим, - сказал Саша, а Сережа внимательно осмотрелся и спросил:
- Ну что? Ты получила удовольствие от самостоятельной жизни? Да! За свободу нужно платить!
- Я не к свободе стремилась, а к самореализации! Вы голодные? А у нас только чай и хлеб с салом!
- Мы примерно так и предполагали! Саша, доставай!
Мальчики стали вытаскивать из пакетов с надписями "Marlboro" и "Kent" (у фарцовщиков каждый стоил, как дорогая сумка) коньяк, сухое вино, конфеты, финики, икру, сыр, маленькие огурчики в банке, сервелат и красную соленую рыбу (как же без нее!).
Вика от удивления на некоторое время вышла из своего образа героини и просто сказала
- Ни фига себе! Целый пир! - реакция была правильная и сразу стала пропуском Вики к приятельским отношениям с ребятами.
Мы пировали, а я сидела рядом с Сережей, в предчувствии скорой разлуки, следила за временем, и даже спиртное не могло меня расслабить.
Сережа подошел к окну и попытался его открыть - рама оказалась прибитой гвоздями. Он отворил форточку. Саша наблюдал за его действиями.
- Пролезем, - сказал он, - надо посмотреть, не высоко ли там?
Сережа высунулся в окно:
- Нормально! Достанем! Девочки, вы не против, если мы заночуем у вас? - при этом он смотрел на Вику, моей реакцией не интересуясь.
- Попробуйте, - загадочно усмехнулась моя соседка.
За пять минут до одиннадцати я пошла на вахту провожать ребят. Сережа вежливо поблагодарил довольную нашей пунктуальностью бабу Надю (как теперь выяснилось, Надежду Николаевну), я по-родственному прижалась губами к Сережиной щеке (а затрепетала, как от самого интимного поцелуя), и мальчики покинули общежитие, чтобы попробовать вернуться в него через форточку. Сначала они отдали нам верхнюю одежду, а потом десять минут (в полной тишине, чтобы не привлечь ничье внимание), поддерживая и подталкивая друг друга, приноравливались к проникновению. Я заранее расстраивалась, уверенная, что невозможно Сереже, а тем более грузному Александру пролезть в это маленькое отверстие. Удивительно, но они сделали это!
И опять мы сидели за столом, и, хотя тайная ночевка грозила опасностями разоблачения, настроение мое поднялось. Вика была мила с Александром, с Сережей вела себя просто, не кокетничала, а, когда мальчики не видели, показала на него пальцем, подняла глаза вверх и шепнула мне "Ништяк!". Место ночлега ребят мы не обсуждали. "Возможно, вообще до утра не заснем!" - думала я. Но вразрез моим мыслям Сережа сказал:
- Я бы перед сном с удовольствием принял душ!
- В тазике под краном?! - предположила Вика.
- А вы так и делаете?! Другого способа нет?
- На втором этаже душ, конечно, есть. Общий, женский, и не закрывается, - пояснила я.
- На пять этажей всего один душ?! Как это по-нашему! - усмехнулся Александр.
- Есть еще один рядом с нами, но он на ремонте, там недавно пол кафельный меняли и трубы, - сказала Вика.
- Надеюсь, все сделано качественно? Пойду проверю, - Сережа встал и действительно вышел в общий коридор.
Я выбежала следом. За дверью он взял меня за руку и шепотом спросил: "Где?" Я привела его в полутемную душевую, в которой легкий запах напоминал о недавней сварке. Брели на ощупь, в глубине раздевалки Сережа остановился, и я уперлась в его грудь. Мы стояли несколько секунд, а потом принялись целовать друг друга. Сережа расстегнул мой халат и пижаму, стянул с себя свитер, прижался, и у меня подкосились ноги, и вниз упало сердце. Сняв остальную одежду, разложив ее на полу, мы опустились на колени, и руки мои заскользили, запоминая каждое прикосновение к Сереже. Он лег на спину, обнял меня и, глубоко вздохнув, прикрыл глаза. Губами, почти дуновениями, я ласкала его веки, брови, напряженную шею, скулы, пока губы наши не встретились снова. Откинувшись на Сережины присогнутые колени, в кольце сильных рук, я чувствовала себя, как в маленькой лодке. Мне казалось, что, покачиваясь на волнах, я плыву в направлении, выбранном только для меня, и неважно, куда оно ведет, главное - плыть!
В комнате Александр и Вика, одетые, спали на ее кровати, со стола было все убрано, посуда помыта. Я прилегла на Сережино плечо, и, засыпая, он прошептал:
- Мы лежим с тобой, я - с левой стороны, ты - с правой, как стоят в ЗАГСе. Муж и жена.
Глава седьмая
Перед Мартовским праздником у меня появилась возможность на несколько дней вернуться домой. В утро моего приезда я застала папу на кухне, в любимых "семейных" трусах, майке и фартуке, отбивающим и маринующим мясо. (Родители ждали к обеду гостя из Саратова, какого-то известного хормейстера). Мы обнялись, и я поняла, что до слез соскучилась и по родителям, и по брату, и по своей родной квартире! И хотя комната моя, как мне показалось, стала еще меньше, я не поменяла бы ее ни на какую другую. Между папиным: "Ну, рассказывай!" - и моим: "Так что к концу месяца спектакль сдам и домой!" - я успела попить чаю с оладушками, уложить волной, как только у меня получалось, кудри на папиной челке, помыть посуду и приготовить салат "Мимоза" по маминому рецепту.
- Повезло тебе с руководителем! Видно, что мужик нормальный! Хорошо, что ты ему ребят не распугала! - сказал в заключение моего рассказа папа.
- Так я стараюсь! Все делаю сама!
- Еще бы не стараться! Ты уже на готовый коллектив пришла, а ему, чтобы люди не разбежались, надо в клубе чуть ли ни жить.
- Как ты? Хорошо бы, и семья еще в клуб переселилась! Пап, да все я понимаю! Просто захотелось, чтобы ты меня похвалил. Мне звонил кто-нибудь?
- Лидушка, детей хвалить - только портить! - он меня обнял. - Звонил Вова-одноклассник. А вот Сергей - нет!
- Он знает, что я уехала.
- И что он за фрукт такой? Что за птица? Покажешь?
- И ни какой не фрукт! Время покажет.
Раздался телефонный звонок, папа взял трубку и сказал:
- Надо же! Это как раз он!
После приветствия и выражения радости по поводу моего приезда Сережа произнес деловым тоном:
- Лида, ты помнишь, жаловалась, что сложно подобрать туфли? Мама договорилась, можно пойти посмотреть. Нас ждут к двум часам в "Скороходе". Бери деньги, и встречаемся на углу, как обычно.
"Бери деньги" было сказано с такой естественной уверенностью в то, что они обязательно должны быть, что я прониклась и чуть ли не пошла искать у себя в квартире место их возможного расположения. Но, увы, таких мест в моем доме не было, как и не было никогда свободных денег. Зато с малых лет я знала, где лежит особый блокнот, в котором столбиком мама записывала фамилии и сумму нашего долга. После аванса или получки деньги возвращали, фамилии зачеркивали, но через несколько дней список возобновлялся и рос до следующей зарплаты. Семейный бюджет наш складывался из того, что зарабатывали родители (маминых 110 и папиных около 250 рублей в месяц вместе с суммой от двух его полулегальных подработок) и моей стипендии (50 рублей). Никаких других источников дохода не было. Экономили на всем, мебель, одежда покупались только необходимые. (Зато с недавнего времени каждое лето старались отдыхать на море в Сочи. Средства на поездку собирали в течение года, и все равно еще приходилось брать в кассе взаимопомощи). Непредвиденная предполагаемая моя свадьба, конечно, сулила затраты, но я не беспокоилась, потому что знала, когда и если дойдет до дела, папа обязательно что-нибудь придумает. В данный момент моих наличных денег хватало только на проживание и дорогу, но, конечно, я все равно решила пойти в магазин, посмотреть, примерить и, если что-то понравится, придержать покупку.
На место свидания прибежала счастливая от предчувствия встречи, от проявления Сережиной заботы, от сияния таящих сосулек в лучах мартовского солнца.
- Лида, ты прямо светишься! – улыбаясь, сказал Сережа.
- Это от весны... и от тебя! Ты - настоящий? Ущипни меня!
- Нет, давай без мазохизма! Просто поцелуемся, как нормальные люди! - мы рассмеялись и поцеловались.
- Уже опаздываем! - забеспокоилась я.
- Ничего страшного, если задержимся, - он усмехнулся. - Это же их работа.
В магазине Сережа прошел через служебный вход, а потом вернулся за мной. Через пять минут я сидела в небольшой комнате, и молодящаяся женщина пенсионного возраста приносила мне для примерки импортные туфли. Я не предполагала, что в нашем городе возможно такое разнообразие обувного ассортимента, и слегка растерялась.
- Ты не стесняйся и не торопись! - сказал Сережа, когда женщина вышла за новой партией обуви. - Примеряй, пока не найдешь то, что нужно. Я подожду тебя в зале.
Мне понравились немецкие бежевые с бантиком туфли, стоимостью сорок три рубля, я попросила отложить их, хотя знала, что не приду за ними никогда. Другие варианты были примерно по той же цене.
- Ты выбрала что-нибудь? - поинтересовался Сережа.
- Да. Но заберу завтра.
От этой лжи на душе стало тошно. Я вдруг поняла, что не могу прямо сказать Сереже об отсутствии денег, и впервые остро почувствовала разницу наших материальных сфер обитания. "Но не все же меряется деньгами, - утешала я себя. - И, слава Богу, мы не в мире чистогана живем! (Здесь я усмехнулась). От каждого по способностям, каждому по труду! (И опять усмехнулась). Вот пойду работать и со временем куплю, что хочу! (и я действительно была в этом уверена). Надо только немного потерпеть". И я терпела и ждала.
В моменты наших встреч окружающий мир с его пространствами, людьми, предметами, запахами, звуками замыкался на Сереже, непостижимым образом растворялся в нем. После расставания окружение возвращалось, но казалось неполноценным, лишенным жизненной силы. До дня бракосочетания оставалось два месяца, но мы с Сережей тему эту не затрагивали. Понятия "свадьба", "жених", "невеста", "сваты" мною вспоминались редко и предчувствия радостного события не вызывали, а после посещения обувного магазина я поняла, что мне вообще хотелось бы обойтись без публичной демонстрации объединения наших семей. Моя беспокойная фантазия предлагала варианты реакции родителей Сережи на его сообщение о свадьбе и возможные картины знакомства наших мам и пап. И в каком бы жанре ни разыгрывались воображаемые сцены (от драмы до комедии), суть их сводилась к трудностям взаимопонимания. Особенно ярко я представляла реакцию Валентины Михайловны.
"Сыночек, конечно, жениться рановато, но если ты хочешь... Что ж, расскажи, кто невеста? Каких кровей? Андрей (это к мужу), где там наша горошина, приготовь, пригодится скоро! Почему не пригодится?! Не принцесса?! А кто?!"
Честно говоря, если бы Сережа был моим сыном, я и сама в целом свете не смогла бы найти достойную ему пару. Возможность заботиться о нем, оберегать, лелеять представлялась мне желанной наградой, и я отчаянно надеялась получить ее с согласия Валентины Михайловны. Я знала, что ради него смогу, если не перевернуть мир, то хотя бы немного сдвинуть. Сережа от меня таких подвигов не ждал, его даже не интересовало мое умение вести хозяйство. Да и я особенно не задумывалась о грядущих необходимых будничных обязанностях. Кроме торта "Наполеон" и самых простых блюд, готовить не умела (этим занимались мама и папа), но в нашей семье решала многие бытовые вопросы. Нехватка денег научила меня из минимума мебельных возможностей создавать комфорт, приятный глазу: с двенадцати лет я помогала папе ремонтировать квартиру, (мама обычно на это время уезжала в отпуск, а мы спешили сделать ей сюрприз), за мной был выбор цветового решения стен и формы накатного орнамента, побелка потолков и, конечно, генеральная уборка. Естественно, обеспечение чистоты в квартире, стирка, утюжка белья входили в мои повседневные обязанности. Я неплохо вязала, в портнихи не годилась, но одежду могла починить. (Когда была маленькая, этим занимался папа, он же пришивал к моей форме воротничок и манжеты. Рукодельное мастерство мамы было предметом добрых семейных шуток). В общем, сделав мысленную инспекцию своих умений быть "хозяюшкой", я поняла, что мне далеко до совершенства, (его воплощением для меня была бабушка Стеша, мамина мама. Соседи по улице, на которой она жила, обычно приглашали ее в качестве повара на все массовые ритуальные застолья от свадеб до поминок. Готовила она вкусно, много, быстро и была дотошная чистюля), но не расстроилась, а решила в ускоренном темпе двигать к идеалу.
После традиционного Сережиного звонка в Москву, обласканные закатным солнцем, мы прогулялись по центру и подошли к моему дому.
- Зайдешь в гости? - спросила я, уверенная в отрицательном ответе.
- Зайду.
- Шутишь?
- Нет. Поесть дадут?
- А то! Накормят, напоят.
- И спать уложат?
- Точно, особенно папа. Уложит - не встанешь! Шучу. Встанешь, но не скоро, - я засмеялась. - Пойдем, все будут рады.
- Все - это кто?
- Кто будет дома.
- А кто будет дома?
- Я сама не знаю. Кого Бог пошлет. Сейчас увидим.
В этот момент с лестничной площадки нашего этажа донеслось трехголосное пение. "Или услышим", - подумала я, поднимаясь в квартиру. У порога мы столкнулись с уходящей пьяненько-веселой компанией из двух папиных хоровиков Геннадия и Владимира и незнакомого мне высокого немолодого мужчины молодцеватого вида. Мы застали их в момент прощания, по-видимому, гостю из Саратова нужно было уходить, но никому, а особенно ему, этого не хотелось. Мама, уловив настроение, предложила гостям выпить "на посошок", увидев нас, не удивилась, а игривым голосом обратилась к папе:
- Иван, у нас еще гости!
- Вижу, вижу!
- Папа, мама, знакомьтесь, это Сережа!
- Сережа, - вмешался в разговор саратовец, - у вас случайно не бас? Давайте еще раз уже с Сережей этот припев с басовой партией? – и, не дожидаясь ответа, высоким голосом запел: "Прощай, любимый город".
Припев тут же, обнявшись, подхватили Владимир и Геннадий, но папа не дал им допеть:
- Петр Семенович, ты на поезд опоздаешь, тебе еще в гостиницу забежать надо. Ребята, Гена, Володя, последите, чтобы все нормально было, - и, когда гости ушли, обратившись к нам, сказал:
- Что, Сергей, не дали Вам спеть?
- Папа, Сережа не поет.
- А что ты за него отвечаешь?
- Я действительно не пою, но слушал с удовольствием.
- Ты почему к человеку пристал? - вмешалась мама. - Дети, раздевайтесь и к столу, еще не все съели.
- Правда, кто же поет на сухое горло! У нас есть вино, водка, настойки собственного приготовления. Что Вы пьете, Сергей? - поинтересовался папа.
- Спасибо! Все попробую, кроме вина.
- И правильно, вино пусть Лидуся попивает. Угощайтесь: вот холодец куриный, фирменное блюдо нашей мамы, Нины Александровны. Петр Семенович встрял, так мы толком и не познакомились.
- Ой, и правда. Папу моего зовут Иван Георгиевич, - вставила я свое слово. - И сегодня нам повезло, если остались цыплята табака его приготовления.
- Остались, остались! Мама специально отложила для вас с Сашей
- Саша - это мой брат, я тебе рассказывала о нем. Он в училище, увольнение только завтра дадут. Ты ешь, пожалуйста.
- Сначала давайте выпьем за знакомство! - предложила мама.
Все почему-то, не сговариваясь, встали. (Мама оказалась между мужчинами, рост у нее был небольшой, а рядом с ними она казалась совсем маленькой и трогательно-женственной). Когда сели, мама наполнила тарелку Сережи всевозможными закусками. У меня от волнения кусок не лез в горло, я только пила вино. Сережа ел с удовольствием в перерывах между ответами на вопросы родителей, а, поскольку вопросов было не так много, он скоро попробовал все закуски, мамины настойки и внимательно слушал, как папа рассказывал о голодных военных временах своего детства.
- Нас у мамы было пятеро: старший, Николай, ушел на фронт, мне было десять лет, сестрам чуть больше. Мы корову держали, Зорьку, она нас от голода и спасала. По оврагам ходили, траву ей резали. Сами мерзли. Одежонка вся плохонькая, выцветшая, вот, примерно, как Ваша курточка, Сережа. Тогда все так одевались.
Здесь мы с Сережей переглянулись, и я с трудом сдержала улыбку.
- Однажды Зорька объелась белены и стала помирать. Мама говорит мне: "Бери хворостину и гоняй корову по полю, чтобы она бегала, тогда, может, спасем". Помню, сыро, дождь моросит, сил нет, гоню ее, жалею, чуть ни плачу, она мычит… - в этот момент рассказа раздался звонок, и мама пошла открывать дверь.
- Спасли?! - спросил Сережа.
- Спасли.
В комнату вошла нарядная раскрасневшаяся Марина с горящими глазами.
- Я только что с оперетты. Наконец-то все уже позади! Не верится! Шла сейчас мимо, дай, думаю, загляну без звонка наудачу! И, надо же, какое везенье!
Конечно, она включилась в застолье и поведала о подробностях проведения в оперетте городского вечера и концерта в честь Восьмого Марта, помощь в организации которого засчиталась ей как дипломная работа по специализации.
- Так что я отстрелялась, теперь, Лида, осталась твоя очередь, - Марина закусила соленым огурцом мамину настойку. - Ты там, поди, весь спектакль на себе тащишь?
- Да как-то все само движется, дети хорошие. Только мне очень домой хочется. Марина, не пей, ты же с нее вырубишься сейчас!
- Лида, не заглядывай человеку в рот! - вмешалась мама. - Давайте выпьем за праздник!
Так и сделали.
- Идем, - обратилась я к Сереже, - я покажу тебе свою комнату.
Мы вошли, и я закрыла дверь.
- Комната, конечно, маленькая, но с видом на небо! Или на небеса? Ты, может быть, еще поесть хотел, а я тебя от стола увела...
- Лида, - перебил меня Сережа, - ты, когда волнуешься, начинаешь много говорить. Все хорошо. Иди, присядь ко мне! На этом диване лежала, когда звонила мне?
Мы поцеловались. Сразу же захотелось продолжения. Сережа глубоко вздохнул.
- Я уже пойду, пожалуй. Проводи меня.
- Не уходи! Не хочу, чтобы ты уходил! Не хочу никуда уезжать! Хочу прилипнуть к тебе и не отлучаться никуда и никогда! Сережа! Останься!
- Это возможно? - я помолчала, а потом продолжила с отчаянием. - Нет. Ну почему?! Почему!!!
- Что с тобой? Это же не последняя наша встреча! Впереди много интересного! Скоро! Совсем скоро!
Сережа попрощался с родителями, на мамино приглашение «Приходите к нам еще» ответил:
- Надеюсь, обязательно приду и не раз, - пожал папе руку, с Мариной не попрощался, потому что она заснула прямо на диване. (А я ее предупреждала!)
В подъезде еще полчаса мы пробовали расстаться. С разных этажей периодически доносилась музыка, смех, (в основном, женский), громкие разговоры - соседи отмечали праздник.
- Весело здесь у вас, - сказал Сережа.
- В подъезде?
- И в подъезде тоже. Вы дома часто поете?
- Очень часто.
- И ты?
- Конечно! С трех лет. Как же без меня!
- Почему я никогда не слышал твоего пения?
- Потому что, когда я с тобой, мне и так хорошо! Не до песен! Других потребностей и желаний нет!
- А у меня, наоборот, одни желания и потребности! Еще чуть-чуть и даже подъездный стрем меня не сможет остановить. Надо действительно идти, - и мы вышли на улицу.
- Завтра приезжает Алексей, соберутся все ребята, - при упоминании этого имени я инстинктивно напряглась, но промолчала. - Я позвоню тебе. Не стой на холоде, простынешь! До свидания.
Я поднялась к себе, мне не терпелось узнать, какое впечатление произвел Сережа на родителей. Удивительно, но восторгов не было.
- Парень вроде спокойный, вежливый, но непростой. Уж очень вежливый, - сказал папа. - Закрытый какой-то, неестественный.
- Долговязый, - добавила мама, - длинноволосый. Необычный! Я другим его представляла.
Идеалом мужской красоты для мамы были актеры Вячеслав Тихонов, Василий Лановой и Роберт Тейлор (в фильме "Мост Ватерлоо"), внешность Сережи не вписалась в заданные параметры, и мама была слегка разочарована. О Сереже я ей рассказывала с начала знакомства. На события моей истории она смотрела с высоты своего жизненного опыта, и оценки наши не совпадали. Хотя мама зачастую была беспомощна в хозяйственных вопросах (почти все покупки, вплоть до ее нижнего белья, делал папа, иногда советуясь со мной), но в людях редко ошибалась, ориентируясь на их поступки и свою интуицию. С тех пор, как мы с Сашей окончили начальную школу, мамины дни шли по отлаженному расписанию: с утра и днем - работа (мама была идеальным сотрудником и партийным активистом); вечером - домашние дела (в основном приготовление вкусного ужина) и перед сном - чтение (она знала всю русскую классику и популярную зарубежную). Времени на чтение уходило немного, но именно оно создавало мамино настроение, давало яркие краски для серых будней и держало маму в романтическом тонусе, открытой для легких флиртов, на которые папа не обращал никакого внимания.
- С мужчинами нельзя быть откровенной! - утверждала она. - В женщине должна быть загадка! Тайна! Недосягаемость! Твой Сережа понял, что ты без него - никуда, а мужчина должен добиваться женщину! В отношениях всегда один целует, а другой щеку подставляет! (Подразумевалось, что папа, конечно, её целует).
На первый взгляд, казалось, что есть в этой мысли доля правды. Но
когда я пыталась представить в реальности подобные отношения, то понимала, что в их основе лежат пошлость и драматизм (обязательно кто-то вынужден или врать, или жить без любви). Я горячилась, доказывая маме:
- Вот, например, я - на самом деле люблю Сережу, но, предположим, не буду ему этого показывать и, тем более, говорить, а завлеку его и, подогревая желание, попытаюсь влиять на его поступки?! Умно! Нечего сказать! Это ж как надо не уважать его и принимать за дурака! Врать, выстраивать стратегию и тактику, как на войне! И это будет моей тайной и загадкой?! Вот уж нет! Возможно, игровой элемент и важен, но в каких-то нюансах, а не в главном!
Но мама все равно продолжала считать искренность в отношении с Сережей синонимом моей глупости, а я была уверена, что в нем есть сила принять мою любовь и не загордиться.
- Жизнь нас рассудит, - говорила мама в случаях несовпадения
наших мнений.
«Точно, - думала я про себя. - Жаль, что я не могу тебе сейчас рассказать о том, что мы уже подали заявление в ЗАГС».
Но все же после того, как Сережа ушел, на душе почему-то стало тревожно, будто все мои вопросы, которые я боялась задать ему, в том числе, главный: почему мы до сих пор ничего не говорим родителям? - окружили меня и, словно образовав воронку, грозили засосать в пучину домыслов, неуверенности и страха.
Возвращаясь на практику, я по пути заехала в Белово к моей тете Полине. По дороге в автобусе вспоминала, как в детстве она мыла меня в душевой при кочегарке на цинковом заводе, куда нас по знакомству пропускал дядь Вася, сосед, как в городской бане, в парилке, веником выгоняла простуду. Или как однажды в жару летом, в свои выходные между сменами, собрала всех детей со двора, и окруженная ватагой пацанов от семи до тринадцати лет и несколькими девочками (девочек во дворе было меньше), повела нас за территорию завода купаться на дальний загородный пруд. Я гордая шла вместе со всеми и временами подпрыгивала от восторга и радости.
С позапрошлого лета, после того, как похоронили бабушку Нюру, тетя жила в квартире одна, а кто-нибудь из многочисленной родни навещал ее почти каждый день. Она кормила всех подряд, знала все семейные новости и без назидания сглаживала острые углы в отношениях между родственниками. Мы с ней любили друг друга, и я тут же по приезду выложила свой секрет о предстоящем замужестве.
- Ой, Лидушка! Значит, в столицу укатишь! Вот Ванюшка-то затоскует!
- Не затоскует! Он меня сам туда бы отправил!
- Отправить, может, и отправил, но тосковал бы! Да что мы спорим! Давай обедать! Или Колюшку подождем? Он прийти обещал.
- Без дяди Коли, конечно, обедать не будем!
- А я тебе пока на картах скину.
Тетя гадала. К ней за этим делом стекалась вся женская округа. Бабушка моя, верующая, добрейшая женщина, постоянно уговаривала её:
- Полюшка, перестань! Грех ведь это! Ты и так через эти карты все свое счастье прогадаешь.
Тетя уже давно развелась с мужем и одна воспитала дочь и сына непутевого.
- Вот-вот, теперь уже и терять нечего! - посмеивалась Полина, но со временем и правда гадать стала в редких случаях.
- Месяц назад, - рассказывала она, раскладывая карты для меня, - приходит соседка, Валя. "Скинь мне на Вовку, что-то давно не пишет", а Вовка у нее - в армии. Я ей разложила, смотрю - дорога ему выпадает, говорю: "Приедет домой скоро!" Она мне: "Какой скоро! Ему еще полгода служить" "Так, может, отпуск дадут" "Не дадут, не положен!"
"Ну, не знаю! По картам выходит, что приедет!" Ушла она, не поверила, а через день Вовка и приехал без оповещения, сюрпризом! Дали отпуск на неделю, заслужил, видно! Приходила, благодарила! Слушай! - она ненадолго замолчала. - А ведь не будет у тебя свадьбы! Не вижу я с ним жизни совместной! Подожди, еще по-другому сброшу! Нет! И здесь ничего! Зато крестовый король лег прямо на судьбу! Все собой прикрыл, но только не скорый он, ждать надо! Ты не расстраивайся!
- А я и не расстраиваюсь! Не верю я ни в какие гадания!
- И молодец! Пусть все будет по-Божьи!