Революция начиналась так: сначала были какие-то межклановые стычки и разборки (в Киргизии очень развита клановость). Потом появилось сообщение в газетах, что в городе Джалал-Абад (наш областной город) группы вооруженных людей захватили городской отдел милиции и забрали там все оружие. Оттуда та же толпа пошла к областному отделу милиции и там тоже завладела оружием. Работники милиции сопротивления не оказывали. Бабушки на лавочках у нашего дома говорили, что теперь саму милицию надо охранять.
Не помню, тогда же или немного позже, таким же манером разбили и ограбили банк в Джалал-Абаде. Сообщение с Джалал-Абадом не прерывалось, все продукты наши торговцы закупали там. Рассказов очевидцев хватало. По телевидению и в газетах о разбоях сообщали скупо.
Потом стали показывать по телевидению, уже более пространно, ход революции, а мы смотрели, как сериал.
Вот идет колонна киргизок средних лет, вид такой, будто их только что отвлекли от котла с варевом, они что-то нестройно скандируют. По бокам шагают мужчины, подравнивая колонну. Их вид и их лица как-то не запоминаются, видеокамера на них не останавливается. Говорят, за это женщинам платили по 200 сом в день.
Вот сидит народ на поле, слушает ораторов, которые говорят то по-киргизски, то по-русски, лиц в толпе не разобрать. Массового подъема не чувствуется, но ораторы экспрессивны.
Вот идет колонна автобусов с Юга на Север по единственной горной дороге, связывающей Север и Юг. Едут делать революцию. И сделали ! Приехавших южан поддержало население нищих окраин Бишкека, куда за последние годы переселилась масса народа из сельских районов и с Юга в надежде найти работу. Все новые жители окраин строили себе дома и лачуги, но официально им землю для построек не выделяли – ещё одно основание для народного недовольства (помимо нищеты и безработицы). Сообща навалились на резиденцию Акаева, он сел на вертолет и улетел.
Кадры: на площади плотное скопление щитов, похожее на огромную черепаху. Под каждым щитом защитник правопорядка. От ударов камней и палок это скопление рассыпается и быстро разбегается.
Видеоряд: люди лезут через чугунные решетки ворот, чем-то напоминают кадры из кинофильмов о взятии Зимнего дворца в 17-м году.
В следующие дни телевидение показывало возбужденные радостные лица новых телеведущих, говоривших: «Наша революция!» и всякие восторженные речи, а также бесконечные ряды разбитых, разграбленных магазинов, офисов, ларьков, тротуары, усеянные осколками.
Потом радостные лица с экрана исчезли, появились совсем другие, пытающиеся утихомирить разгул. Из джалалабадской тюрьмы освободили и доставили в Бишкек Феликса Кулова, бывшего министра внутренних дел.
Кадры: едет машина по темному ночному городу, громкоговоритель объявляет: «Здесь Кулов и Бакиев !». И дальше призывы прекратить грабежи и разойтись по домам. У Кулова был большой авторитет, и его использовали, чтоб утихомирить страсти. Кулов – северянин, Бакиев – южанин, и они договорились править страной тандемом. Какое-то время Кулов возглавлял Совет Министров, потом его отставили; где он – информации не было.
По радио я слышала призыв: «Дорогие бишкекчане, верните награбленное». Вряд ли вернули. По телевизору смотрела выступление Бакиева, он призывал успокоиться и заверял, что «портфелей на всех хватит».
Портфелей, конечно, на всех не хватило, начались волнения и бунты, и громкие убийства, но Бакиев сумел быстро укрепить силовые структуры и дал понять, что он не Акаев и отдать жесткие приказы не побоится.
Прямо в столичном аэропорту «Манас» располагается американская авиабаза, и несомненно, что американцы управляли всей этой кутерьмой. Слишком важна для них база, слишком удобно доставлять сюда из Афганистана любой груз, сразу на территорию СНГ и без всякого досмотра; самолеты курсируют постоянно. А иначе зачем бы им лететь далеко, обслужиться можно и в Пакистане.
Американский военнослужащий застрелил русского водителя автозаправщика на лётном поле «Манаса». Объяснение – показалось, что у русского в руке подозрительный предмет. Ничего, сошло, замяли.
В Узбекистане у американцев тоже была авиабаза, но когда они начали и там устраивать революцию, их оттуда выставили. Теперь они постоянно обвиняют Узбекистан в нарушении прав человека.
После революции легче жить не стало, наоборот, жизнь превращалась в выживание. Безработица осталась прежней, а цены на продукты подскочили по-революционному. Основной кормилицей населения города и окрестных поселков стала промышленная свалка за городом.
Наш ламповый завод считался чуть ли не крупнейшим в Европе; контроль качества лампочек в советские годы был на высоте. Если на испытательной станции число дефектов превышало норму, то всю партию лампочек браковали и вывозили на свалку. За тридцать лет накопились горы таких отходов вперемешку с браком промежуточных составных частей лампочек и стеклобоем. Весь город обеспечивал себя лампочками со свалки. Дети-школьники пойдут на свалку, притащат сумку лампочек, одна - две попадутся негодные, остальные служили так же, как и купленные, никто из горожан и не покупал их.
Говорили, что японцы хотели приобрести эту свалку, но им не продали.
Теперь её облепили люди, как муравьи, перерывая горы отходов. Лампочки разбивали и извлекали металлическую часть, содержащую молибден и никель. Тут же на свалке приемщики забирали добытое и расплачивались деньгами. За день человек может заработать 100 – 500 сомов (т.е. 65-330 рублей). Сколько зарабатывают перекупщики, неизвестно, но конечно побольше.
Несколько человек погибли под обвалами: слишком зарывшись в гору. Их придавило. Это не останавливало других, больше негде заработать.
Я видела людские потоки, каждое утро тянувшиеся в горы, на свалку, а вечером возвращавшиеся оттуда грязными и усталыми. Здесь, на выходе, их поджидали ряды торговцев, разложивших старые вещи и мелкий домашний скарб. Со свалки люди возвращались с деньгами, и можно было им что-нибудь продать, хоть за копейки. Несколько раз и я стояла в этих рядах. Хорошо брали старую кухонную посуду и утварь, старую обувь советского производства. Выносить туда хорошие вещи было бесполезно – не возьмут, дорого.
В январе 2006 года умер мой муж. Зима была суровая, многоснежная, даже добраться до кладбища, расположенного на горе, было непросто, и непросто было найти в нашем городе всё необходимое для похорон. Службы ритуальных услуг в городе нет. Спасибо, добрые люди помогли. В январе 2007 года я провела последние, годовые поминки, а в марте сама чуть не померла – об этом в начале записок.
В начале июня 2007 года я уехала к дочери в Россию. Через полгода подруга написала мне, что свободный доступ на свалку прикрыли, теперь там ведет добычу канадская фирма, та же, что добывает золото в киргизском Казармане. Так же роются киргизы, но добытое сдают представителям фирмы, и работает какая-то дробилка. Не знаю, как сейчас там выживает народ.
Если сто раз сказать «сахар», во рту слаще не станет, говорит восточная пословица. Хоть миллион раз повторяй «свобода», «независимость», «демократия», всё равно никуда не денутся зависимость экономическая, а значит, и политическая, безработица и нищета. Жаль простых киргизов, которым задурили голову «независимостью». И впереди ничего не светит. Если бы их руководство не рвалось любой ценой к «портфелям», Киргизии, чтоб выжить, на мой взгляд, стоило бы объединиться с Казахстаном на правах автономии или как союзное государство. Пока надеются на Америку.
На Родине
Если проследить по карте мой жизненный путь в пространстве, получается огромный треугольник. Родилась в Сибири, в Иркутской области, выросла в Ростовской области, училась в Узбекистане, работала в Киргизии и снова вернулась в Сибирь на склоне лет.
Дочь привезла меня в Кемерово в июле 2007 года и сразу взялась приводить меня в приличный вид. Я пугалась цен своих обновок, потом стала привыкать и положилась во всём на дочку. За последние двенадцать лет я не могла купить себе что-нибудь добротное и порядком пообносилась. Приехала я из Киргизии беззубой старушкой, измученной нуждой и прибитой болезнями. Слава Богу, что сохранились хотя бы мыслительные способности. В первые месяцы перед незнакомыми людьми я опускала глаза – казалось, что люди сразу поймут, что я чужая, дикая инопланетянка. Потом это прошло.
Весь июнь мы с Машей много гуляли по городу. После маленького киргизского городка Кемерово поражал красотой, движением, размахом, чистотой. Надо же – столько цветов на клумбах на бульварах, во дворах, везде, и никто их не рвет и не вытаптывает. Нигде не видела куч мусора и переполненных мусорных баков, таких обычных в Майли-Сае. На бульваре много народу, кое-где группками сидят, пьют пиво, и все это без шума и без драки и без валяющихся пьяных. А в магазинах я просто терялась поначалу от разнообразия и обилия продуктов и товаров.
Первое время даже незначительные физические усилия часто заканчивались пугающим трепыханием сердца и дурнотой – сказывались отголоски болезни, перенесенной в апреле-мае 2007 года. Постепенно здоровье улучшилось. Благотворнее всех лекарств оказалисб близость дочери и хорошее питание, которого я была лишена много лет.
Дочь полностью опекала и обеспечивала меня. Она купила мне сотовый телефон, и теперь я в любой момент могла позвонить ей. Не знаю, кто изобрел такую связь, но он заслуживает памятника от благодарного человечества.
Пока дочь была на работе, я выходила на прогулку, чаще всего на соседний бульвар Строителей. На бульваре как-то ко мне подошла и заговорила женщина моих лет или постарше. Познакомились. Она два года назад переселилась к своей дочери, так же, как я теперь, только из Узбекистана. Вот уж рыбак рыбака видит издалека. Судя по её рассказам, её жизнь перед переездом была все же получше моей. Я рада новому знакомству. Любе Гущиной (так зовут женщину) тоже не хватало общения, и живет она неподалеку, на бульваре Строителей. В комнате гостиничного типа живет её дочь с мужем и взрослым сыном, и Люба с ними. Конечно, из-за тесноты возникают раздражение и конфликты.
Моя разумная дочка постаралась избежать подобных столкновений между нами. Уже с июля она сняла внаем однокомнатную квартиру недалеко от общежития, чтобы нам с ней жить неподалеку, но врозь. Вроде бы хорошо, но когда я узнаю, что за квартиру надо ежемесячно платить семь тысяч рублей, прихожу в ужас. Я пыталась доказать, что можно и нужно найти что-то подешевле. Маша утверждает, что дешевле – значит намного хуже. Дочь настояла на своем, и мне пришлось сдаться. Теперь Маша работает на двух работах, вижу, как она устает, а я несу моральный гнет, ведь у меня нет даже пенсии.
Скоро год, как живу в Кемерово. Чем был наполнен этот год ? Прежде всего общением с дочерью. Почти каждый день видимся с Машей и по нескольку раз в день созваниваемся – подарок судьбы за годы разлуки.
Немного не хватает общения с людьми и обязанностей, которые дали бы ощущение своей нужности. От нечего делать стала писать записки о своей прошлой жизни.
Друзья Маши отнеслись ко мне с сочувствием и уважением, радушно принимали у себя и у нас побывали на именинных посиделках.
В начале августа 2007 года к нам заезжал на два дня мой ростовский племянник с женой – по пути к тестю и теще на Алтай, в отпуск. В середине августа пришло известие из Ростова – умер после операции Виталий Тыняный, муж моей сестры. Перед операцией он говорил со мной по телефону, видимо хотел пообщаться напоследок. Вспомнились его шутки, анекдоты, совместный отдых в отпусках. Расстроилась ужасно, было плохо с сердцем. Ещё одна нить моей жизни оборвалась.
Семья Любы Гущиной осенью купила квартиру на улице Тухачевского, и с тех пор мы с ней не виделись.
На Рождество собрались бывшие соседи – майлисайцы на квартире Марины Горбаевой (возле магазина «Гринвич»): Марина со своей мамой Ниной Андреевной и сыном Максимом, мы с Машей, Вика Тимченко с сынишкой Димой, Андрей Лысенко с женой и дочерью. В Майли-Сае все мы жили в одном районе; Марина, Вика, Маша и Андрей учились в одной школе. Вся компания – старые знакомые, нашлось о чем поговорить.
Первую зиму в Кемерово перенесла нормально. Когда в квартире тепло и хватает теплой одежды и обуви, мороз не страшен. Зима выдалась не слишком суровой, морозы ниже минус 300 держались не более десяти дней.
Маша брала для меня книги из институтской библиотеки. Перечитала «Былое и думы», «Пошехонскую старину», Аксакова. Единственное, чего мне жаль из оставленного в Майли-Сае – моих книг. Я оставила их соседке, Зое Плотниковой, а она сдала их в библиотеку. Жаль – разворуют, в последние годы полки в фондах пустели быстро.
В юности я любила фантастику и приключения, в зрелые годы Толстого, Бунина, Гончарова, Герцена, пьесы Островского. Уйдя на пенсию, записалась в городскую библиотеку Майли-Сая и немало там порылась в фондах. Библиотека находилась поблизости; зимой, когда на даче работ не было, я много прочитала нового. Я старалась отыскать книги, о которых встречала упоминания, но раньше не читала. Прочла «Ярмарку тщеславия» Теккерея, Макиавелли, Паркинсона, несколько томов «Тысячи и одной ночи», двухтомник Ницше, поэзию Древнего Рима. Ницше читала из спортивного интереса, чтобы узнать, смогу ли что-нибудь понять у него. Поняла не всё и не со всем согласна. Что-то поразило ясным выражением того, о чем я только смутно догадывалась, что-то заставило задуматься и изменить свои взгляды, иное не поняла или не приняла. Мне понравились слова Ницше о том, что если человек работает более трех часов в сутки, то он раб, независимо от того, какой работой он занимается. Прославление труда – нечестная идеологическая уловка. Сочинения Ницше последних лет его жизни смахивают на бред сумасшедшего.
Вобщем-то на философскую литературу меня не тянет, больше нравится мемуарная. А ещё интереснее рассказы старых людей, если они умеют рассказывать. В Майли-Сае много было интересных людей со сложной биографией, немало слышала от них воспоминаний, но уже многое забыла.
Дед Голениченко рассказал, как воевал в армии Буденного. Мне запомнилось его рассказ, как буденновцы поджигали с двух концов села, в которых стреляли из-за заборов в проезжавшие отряды конармейцев.
С бабкой-сектанткой я лежала в одной палате в больнице, и она меня очень раздражала постоянными проповедями и библейскими историями, а также угрозами вечных мук на том свете. Но однажды она стала вспоминать, как пряталась вместе с односельчанами во время войны в белорусских лесах от немцев и как они там выживали. Я ей сказала, что это намного интереснее библейских рассказов.
В нашей лаборатории работал слесарем Иван Иванович Степаненко. У него были золотые руки и знал он много интересного. В юном возрасте успел повоевать в последний год войны – обслуживал минометные установки «Катюша». О войне говорить не любил, больше рассказывал всякие житейские байки. Хотя проявлялись следы контузии, полученной на войне, а однажды он принёс свои боевые медали с удостоверениями. Никогда он надевал и очень возмущался, когда другие ветераны требовали положенных им по закону привилегий. Иван Иванович был в принципе против всяких привилегий. Как-то я пристала к нему, чтоб рассказал про какой-нибудь случай из его военной жизни, связанный с опасностью. Он ответил: «Однажды на моих глазах человека разорвало пополам». Больше ни слова. Я очень ценила его как работника и уважала как человека; в грибной сезон после дождей отпускала его с работы – он был заядлым грибником.
Недавно одна старая бабушка – соседка рассказала мне случай из своего детства. Её религиозный отец однажды изрубил топором иконы и запретил своим детям молиться, после того, как пожил в работниках у попа и увидел, что тот блудит и посты не соблюдает. К тому же в те годы велась активная антирелигиозная пропаганда, и вот все вместе довело мужика до такого поступка.
Каждая бабушка что-то выделяет в своем прошлом. Одна всё вспоминает, что когда-то училась в школе красных командиров и имела звание младшего сержанта. Другая, моя бывшая соседка Виноградова, много лет работала в клинической лаборатории при горбольнице. Для одного анализа ей приходилось отбирать дозу крови из сердца морской свинки. Она сумела отыскать в литературе и внедрить новый метод анализа, позволяющий обойтись без зверской манипуляции.
Моя матушка, которая всю жизнь была домохозяйкой, как-то сказала нам с сестрой: «У меня было два мужичка, и обое хорошие. Найдите-ка вы себе таких». Ещё она гордилась тем, что держала раньше корову, а её дочкам это было уже не по зубам, мне-то уж точно.
Вспоминая и описывая картины своей прошлой жизни, я как бы снова проживаю её. В этих занятиях незаметнее проходит время.
Август 2008 года. Уже год и три месяца живу в России. Российского паспорта мне миграционная служба не дает, только ежемесячно продлевает регистрацию, а значит, и пенсии нет, сижу на шее у дочери. Без паспорта нельзя съездить к брату в Ростов, на могилу родителей, нельзя записаться в библиотеку.
В 1996 году знакомые мужа, ездившие в Бишкек за товаром, сделали мне по доверенности гражданство в российском посольстве. В моем советском паспорте там поставили штампик «Гражданин Российской Федерации» и дали справку о том же. Как и другие, мы с мужем планировали перебраться в Россию. Эти планы не сбылись из-за болезни мужа.
Потом в командировке в Джалал-Абаде я потеряла паспорт, подала заявление об этом в милицию и через год мне выдали новый паспорт, киргизский. После утери паспорта с отметкой о российском гражданстве мне надо было ехать в Бишкек, хлопотать о российском паспорте в посольстве. Но муж месяцами лежал в больнице с сердцем, и его и дачное хозяйство нельзя было оставить. Добираться до Бишкека нужно по горной дороге через всю Киргизию, к тому же, паспортов российских в посольстве все равно не давали, а только ставили штампики о гражданстве.
Приехав в Кемерово после смерти мужа, я подала все необходимые документы на получение российского гражданства. В миграционной службе потребовали оформить официальный отказ от киргизского гражданства. Дочери пришлось съездить в Новосибирск, в киргизское консульство. Через три месяца при рассмотрении моих документов выяснилось, что гражданство российское у меня есть – то, что мне оформили по доверенности. Я считала его утерянным вместе с паспортом, поэтому подала все документы заново. Теперь из-за такой путаницы мне уже год не выдают паспорта; в миграционной службе говорят, что ждут ответа на запрос, и я живу как гражданин мира, только без прав и без пенсии.
Волокита обижает. Если Россия откажет мне в гражданстве, попрошусь в подданные к батьке Лукашенко (это так, мрачный юмор, хотя Лукашенко я уважаю за независимый нрав и верность России).
Хотелось бы дожить век в Кемерове. Здесь воздух пахнет так же, как в моем детстве. Здесь живут хорошие люди, даже незнакомых я воспринимаю как своих, а друзья Маши помогают и поддерживают нас с ней, как родные.
Конец беспаспортному марафону! 4 сентября всё изменилось как по мановению волшебной палочки – миграционная служба обещает мне паспорт! Дочка сама на седьмом небе, а про меня нечего и говорить, я не могла сдержать слез. Рада безмерно, глядишь, теперь и пенсии дождусь. Я пока боюсь какой-нибудь новой помехи, вот будет паспорт на руках, тогда порадуюсь вволю.
11 сентября – мне выдали российский паспорт в миграционной службе. Мы сразу сдали документы на пенсию и 25-го сентября мне уже выдали пенсионное удостоверение. С 1-го октября мне уже будет идти пенсия, а ещё через месяц получу какие-то льготы как ветеран труда. И ещё – о чудо!- миграционная служба вернула 1000 рублей – какую-то переплату при оформлении документов. Последнее меня просто изумило. Получив эти неожиданные деньги, мы с дочкой зашли в магазин и купили семги. Вечером был маленький праздничный ужин.
19 сентября сходили с Машей в филармонию на концерт русских народных инструментов. Дочь и раньше предлагала мне такие походы, но я старалась избегать лишних трат, да и не было настроения от неопределенности положения.
22 сентября я записалась в библиотеку. С каким удовольствием я брала в руки книги с полок. Жизнь стала светлей – ура !
Я благодарна судьбе за то, что я теперь в России и дочь рядом. Большего хотеть не смею. Дождалась гражданства и пенсии, для себя мне теперь нечего желать. Хожу с мирной душой по улицам большого прекрасного города, любуюсь видами золотой осени, слышу русскую речь и всё больше чувствую себя здесь на своем месте.
Октябрь 2008 года г.Кемерово
Не помню, тогда же или немного позже, таким же манером разбили и ограбили банк в Джалал-Абаде. Сообщение с Джалал-Абадом не прерывалось, все продукты наши торговцы закупали там. Рассказов очевидцев хватало. По телевидению и в газетах о разбоях сообщали скупо.
Потом стали показывать по телевидению, уже более пространно, ход революции, а мы смотрели, как сериал.
Вот идет колонна киргизок средних лет, вид такой, будто их только что отвлекли от котла с варевом, они что-то нестройно скандируют. По бокам шагают мужчины, подравнивая колонну. Их вид и их лица как-то не запоминаются, видеокамера на них не останавливается. Говорят, за это женщинам платили по 200 сом в день.
Вот сидит народ на поле, слушает ораторов, которые говорят то по-киргизски, то по-русски, лиц в толпе не разобрать. Массового подъема не чувствуется, но ораторы экспрессивны.
Вот идет колонна автобусов с Юга на Север по единственной горной дороге, связывающей Север и Юг. Едут делать революцию. И сделали ! Приехавших южан поддержало население нищих окраин Бишкека, куда за последние годы переселилась масса народа из сельских районов и с Юга в надежде найти работу. Все новые жители окраин строили себе дома и лачуги, но официально им землю для построек не выделяли – ещё одно основание для народного недовольства (помимо нищеты и безработицы). Сообща навалились на резиденцию Акаева, он сел на вертолет и улетел.
Кадры: на площади плотное скопление щитов, похожее на огромную черепаху. Под каждым щитом защитник правопорядка. От ударов камней и палок это скопление рассыпается и быстро разбегается.
Видеоряд: люди лезут через чугунные решетки ворот, чем-то напоминают кадры из кинофильмов о взятии Зимнего дворца в 17-м году.
В следующие дни телевидение показывало возбужденные радостные лица новых телеведущих, говоривших: «Наша революция!» и всякие восторженные речи, а также бесконечные ряды разбитых, разграбленных магазинов, офисов, ларьков, тротуары, усеянные осколками.
Потом радостные лица с экрана исчезли, появились совсем другие, пытающиеся утихомирить разгул. Из джалалабадской тюрьмы освободили и доставили в Бишкек Феликса Кулова, бывшего министра внутренних дел.
Кадры: едет машина по темному ночному городу, громкоговоритель объявляет: «Здесь Кулов и Бакиев !». И дальше призывы прекратить грабежи и разойтись по домам. У Кулова был большой авторитет, и его использовали, чтоб утихомирить страсти. Кулов – северянин, Бакиев – южанин, и они договорились править страной тандемом. Какое-то время Кулов возглавлял Совет Министров, потом его отставили; где он – информации не было.
По радио я слышала призыв: «Дорогие бишкекчане, верните награбленное». Вряд ли вернули. По телевизору смотрела выступление Бакиева, он призывал успокоиться и заверял, что «портфелей на всех хватит».
Портфелей, конечно, на всех не хватило, начались волнения и бунты, и громкие убийства, но Бакиев сумел быстро укрепить силовые структуры и дал понять, что он не Акаев и отдать жесткие приказы не побоится.
Прямо в столичном аэропорту «Манас» располагается американская авиабаза, и несомненно, что американцы управляли всей этой кутерьмой. Слишком важна для них база, слишком удобно доставлять сюда из Афганистана любой груз, сразу на территорию СНГ и без всякого досмотра; самолеты курсируют постоянно. А иначе зачем бы им лететь далеко, обслужиться можно и в Пакистане.
Американский военнослужащий застрелил русского водителя автозаправщика на лётном поле «Манаса». Объяснение – показалось, что у русского в руке подозрительный предмет. Ничего, сошло, замяли.
В Узбекистане у американцев тоже была авиабаза, но когда они начали и там устраивать революцию, их оттуда выставили. Теперь они постоянно обвиняют Узбекистан в нарушении прав человека.
После революции легче жить не стало, наоборот, жизнь превращалась в выживание. Безработица осталась прежней, а цены на продукты подскочили по-революционному. Основной кормилицей населения города и окрестных поселков стала промышленная свалка за городом.
Наш ламповый завод считался чуть ли не крупнейшим в Европе; контроль качества лампочек в советские годы был на высоте. Если на испытательной станции число дефектов превышало норму, то всю партию лампочек браковали и вывозили на свалку. За тридцать лет накопились горы таких отходов вперемешку с браком промежуточных составных частей лампочек и стеклобоем. Весь город обеспечивал себя лампочками со свалки. Дети-школьники пойдут на свалку, притащат сумку лампочек, одна - две попадутся негодные, остальные служили так же, как и купленные, никто из горожан и не покупал их.
Говорили, что японцы хотели приобрести эту свалку, но им не продали.
Теперь её облепили люди, как муравьи, перерывая горы отходов. Лампочки разбивали и извлекали металлическую часть, содержащую молибден и никель. Тут же на свалке приемщики забирали добытое и расплачивались деньгами. За день человек может заработать 100 – 500 сомов (т.е. 65-330 рублей). Сколько зарабатывают перекупщики, неизвестно, но конечно побольше.
Несколько человек погибли под обвалами: слишком зарывшись в гору. Их придавило. Это не останавливало других, больше негде заработать.
Я видела людские потоки, каждое утро тянувшиеся в горы, на свалку, а вечером возвращавшиеся оттуда грязными и усталыми. Здесь, на выходе, их поджидали ряды торговцев, разложивших старые вещи и мелкий домашний скарб. Со свалки люди возвращались с деньгами, и можно было им что-нибудь продать, хоть за копейки. Несколько раз и я стояла в этих рядах. Хорошо брали старую кухонную посуду и утварь, старую обувь советского производства. Выносить туда хорошие вещи было бесполезно – не возьмут, дорого.
В январе 2006 года умер мой муж. Зима была суровая, многоснежная, даже добраться до кладбища, расположенного на горе, было непросто, и непросто было найти в нашем городе всё необходимое для похорон. Службы ритуальных услуг в городе нет. Спасибо, добрые люди помогли. В январе 2007 года я провела последние, годовые поминки, а в марте сама чуть не померла – об этом в начале записок.
В начале июня 2007 года я уехала к дочери в Россию. Через полгода подруга написала мне, что свободный доступ на свалку прикрыли, теперь там ведет добычу канадская фирма, та же, что добывает золото в киргизском Казармане. Так же роются киргизы, но добытое сдают представителям фирмы, и работает какая-то дробилка. Не знаю, как сейчас там выживает народ.
Если сто раз сказать «сахар», во рту слаще не станет, говорит восточная пословица. Хоть миллион раз повторяй «свобода», «независимость», «демократия», всё равно никуда не денутся зависимость экономическая, а значит, и политическая, безработица и нищета. Жаль простых киргизов, которым задурили голову «независимостью». И впереди ничего не светит. Если бы их руководство не рвалось любой ценой к «портфелям», Киргизии, чтоб выжить, на мой взгляд, стоило бы объединиться с Казахстаном на правах автономии или как союзное государство. Пока надеются на Америку.
На Родине
Если проследить по карте мой жизненный путь в пространстве, получается огромный треугольник. Родилась в Сибири, в Иркутской области, выросла в Ростовской области, училась в Узбекистане, работала в Киргизии и снова вернулась в Сибирь на склоне лет.
Дочь привезла меня в Кемерово в июле 2007 года и сразу взялась приводить меня в приличный вид. Я пугалась цен своих обновок, потом стала привыкать и положилась во всём на дочку. За последние двенадцать лет я не могла купить себе что-нибудь добротное и порядком пообносилась. Приехала я из Киргизии беззубой старушкой, измученной нуждой и прибитой болезнями. Слава Богу, что сохранились хотя бы мыслительные способности. В первые месяцы перед незнакомыми людьми я опускала глаза – казалось, что люди сразу поймут, что я чужая, дикая инопланетянка. Потом это прошло.
Весь июнь мы с Машей много гуляли по городу. После маленького киргизского городка Кемерово поражал красотой, движением, размахом, чистотой. Надо же – столько цветов на клумбах на бульварах, во дворах, везде, и никто их не рвет и не вытаптывает. Нигде не видела куч мусора и переполненных мусорных баков, таких обычных в Майли-Сае. На бульваре много народу, кое-где группками сидят, пьют пиво, и все это без шума и без драки и без валяющихся пьяных. А в магазинах я просто терялась поначалу от разнообразия и обилия продуктов и товаров.
Первое время даже незначительные физические усилия часто заканчивались пугающим трепыханием сердца и дурнотой – сказывались отголоски болезни, перенесенной в апреле-мае 2007 года. Постепенно здоровье улучшилось. Благотворнее всех лекарств оказалисб близость дочери и хорошее питание, которого я была лишена много лет.
Дочь полностью опекала и обеспечивала меня. Она купила мне сотовый телефон, и теперь я в любой момент могла позвонить ей. Не знаю, кто изобрел такую связь, но он заслуживает памятника от благодарного человечества.
Пока дочь была на работе, я выходила на прогулку, чаще всего на соседний бульвар Строителей. На бульваре как-то ко мне подошла и заговорила женщина моих лет или постарше. Познакомились. Она два года назад переселилась к своей дочери, так же, как я теперь, только из Узбекистана. Вот уж рыбак рыбака видит издалека. Судя по её рассказам, её жизнь перед переездом была все же получше моей. Я рада новому знакомству. Любе Гущиной (так зовут женщину) тоже не хватало общения, и живет она неподалеку, на бульваре Строителей. В комнате гостиничного типа живет её дочь с мужем и взрослым сыном, и Люба с ними. Конечно, из-за тесноты возникают раздражение и конфликты.
Моя разумная дочка постаралась избежать подобных столкновений между нами. Уже с июля она сняла внаем однокомнатную квартиру недалеко от общежития, чтобы нам с ней жить неподалеку, но врозь. Вроде бы хорошо, но когда я узнаю, что за квартиру надо ежемесячно платить семь тысяч рублей, прихожу в ужас. Я пыталась доказать, что можно и нужно найти что-то подешевле. Маша утверждает, что дешевле – значит намного хуже. Дочь настояла на своем, и мне пришлось сдаться. Теперь Маша работает на двух работах, вижу, как она устает, а я несу моральный гнет, ведь у меня нет даже пенсии.
Скоро год, как живу в Кемерово. Чем был наполнен этот год ? Прежде всего общением с дочерью. Почти каждый день видимся с Машей и по нескольку раз в день созваниваемся – подарок судьбы за годы разлуки.
Немного не хватает общения с людьми и обязанностей, которые дали бы ощущение своей нужности. От нечего делать стала писать записки о своей прошлой жизни.
Друзья Маши отнеслись ко мне с сочувствием и уважением, радушно принимали у себя и у нас побывали на именинных посиделках.
В начале августа 2007 года к нам заезжал на два дня мой ростовский племянник с женой – по пути к тестю и теще на Алтай, в отпуск. В середине августа пришло известие из Ростова – умер после операции Виталий Тыняный, муж моей сестры. Перед операцией он говорил со мной по телефону, видимо хотел пообщаться напоследок. Вспомнились его шутки, анекдоты, совместный отдых в отпусках. Расстроилась ужасно, было плохо с сердцем. Ещё одна нить моей жизни оборвалась.
Семья Любы Гущиной осенью купила квартиру на улице Тухачевского, и с тех пор мы с ней не виделись.
На Рождество собрались бывшие соседи – майлисайцы на квартире Марины Горбаевой (возле магазина «Гринвич»): Марина со своей мамой Ниной Андреевной и сыном Максимом, мы с Машей, Вика Тимченко с сынишкой Димой, Андрей Лысенко с женой и дочерью. В Майли-Сае все мы жили в одном районе; Марина, Вика, Маша и Андрей учились в одной школе. Вся компания – старые знакомые, нашлось о чем поговорить.
Первую зиму в Кемерово перенесла нормально. Когда в квартире тепло и хватает теплой одежды и обуви, мороз не страшен. Зима выдалась не слишком суровой, морозы ниже минус 300 держались не более десяти дней.
Маша брала для меня книги из институтской библиотеки. Перечитала «Былое и думы», «Пошехонскую старину», Аксакова. Единственное, чего мне жаль из оставленного в Майли-Сае – моих книг. Я оставила их соседке, Зое Плотниковой, а она сдала их в библиотеку. Жаль – разворуют, в последние годы полки в фондах пустели быстро.
В юности я любила фантастику и приключения, в зрелые годы Толстого, Бунина, Гончарова, Герцена, пьесы Островского. Уйдя на пенсию, записалась в городскую библиотеку Майли-Сая и немало там порылась в фондах. Библиотека находилась поблизости; зимой, когда на даче работ не было, я много прочитала нового. Я старалась отыскать книги, о которых встречала упоминания, но раньше не читала. Прочла «Ярмарку тщеславия» Теккерея, Макиавелли, Паркинсона, несколько томов «Тысячи и одной ночи», двухтомник Ницше, поэзию Древнего Рима. Ницше читала из спортивного интереса, чтобы узнать, смогу ли что-нибудь понять у него. Поняла не всё и не со всем согласна. Что-то поразило ясным выражением того, о чем я только смутно догадывалась, что-то заставило задуматься и изменить свои взгляды, иное не поняла или не приняла. Мне понравились слова Ницше о том, что если человек работает более трех часов в сутки, то он раб, независимо от того, какой работой он занимается. Прославление труда – нечестная идеологическая уловка. Сочинения Ницше последних лет его жизни смахивают на бред сумасшедшего.
Вобщем-то на философскую литературу меня не тянет, больше нравится мемуарная. А ещё интереснее рассказы старых людей, если они умеют рассказывать. В Майли-Сае много было интересных людей со сложной биографией, немало слышала от них воспоминаний, но уже многое забыла.
Дед Голениченко рассказал, как воевал в армии Буденного. Мне запомнилось его рассказ, как буденновцы поджигали с двух концов села, в которых стреляли из-за заборов в проезжавшие отряды конармейцев.
С бабкой-сектанткой я лежала в одной палате в больнице, и она меня очень раздражала постоянными проповедями и библейскими историями, а также угрозами вечных мук на том свете. Но однажды она стала вспоминать, как пряталась вместе с односельчанами во время войны в белорусских лесах от немцев и как они там выживали. Я ей сказала, что это намного интереснее библейских рассказов.
В нашей лаборатории работал слесарем Иван Иванович Степаненко. У него были золотые руки и знал он много интересного. В юном возрасте успел повоевать в последний год войны – обслуживал минометные установки «Катюша». О войне говорить не любил, больше рассказывал всякие житейские байки. Хотя проявлялись следы контузии, полученной на войне, а однажды он принёс свои боевые медали с удостоверениями. Никогда он надевал и очень возмущался, когда другие ветераны требовали положенных им по закону привилегий. Иван Иванович был в принципе против всяких привилегий. Как-то я пристала к нему, чтоб рассказал про какой-нибудь случай из его военной жизни, связанный с опасностью. Он ответил: «Однажды на моих глазах человека разорвало пополам». Больше ни слова. Я очень ценила его как работника и уважала как человека; в грибной сезон после дождей отпускала его с работы – он был заядлым грибником.
Недавно одна старая бабушка – соседка рассказала мне случай из своего детства. Её религиозный отец однажды изрубил топором иконы и запретил своим детям молиться, после того, как пожил в работниках у попа и увидел, что тот блудит и посты не соблюдает. К тому же в те годы велась активная антирелигиозная пропаганда, и вот все вместе довело мужика до такого поступка.
Каждая бабушка что-то выделяет в своем прошлом. Одна всё вспоминает, что когда-то училась в школе красных командиров и имела звание младшего сержанта. Другая, моя бывшая соседка Виноградова, много лет работала в клинической лаборатории при горбольнице. Для одного анализа ей приходилось отбирать дозу крови из сердца морской свинки. Она сумела отыскать в литературе и внедрить новый метод анализа, позволяющий обойтись без зверской манипуляции.
Моя матушка, которая всю жизнь была домохозяйкой, как-то сказала нам с сестрой: «У меня было два мужичка, и обое хорошие. Найдите-ка вы себе таких». Ещё она гордилась тем, что держала раньше корову, а её дочкам это было уже не по зубам, мне-то уж точно.
Вспоминая и описывая картины своей прошлой жизни, я как бы снова проживаю её. В этих занятиях незаметнее проходит время.
Август 2008 года. Уже год и три месяца живу в России. Российского паспорта мне миграционная служба не дает, только ежемесячно продлевает регистрацию, а значит, и пенсии нет, сижу на шее у дочери. Без паспорта нельзя съездить к брату в Ростов, на могилу родителей, нельзя записаться в библиотеку.
В 1996 году знакомые мужа, ездившие в Бишкек за товаром, сделали мне по доверенности гражданство в российском посольстве. В моем советском паспорте там поставили штампик «Гражданин Российской Федерации» и дали справку о том же. Как и другие, мы с мужем планировали перебраться в Россию. Эти планы не сбылись из-за болезни мужа.
Потом в командировке в Джалал-Абаде я потеряла паспорт, подала заявление об этом в милицию и через год мне выдали новый паспорт, киргизский. После утери паспорта с отметкой о российском гражданстве мне надо было ехать в Бишкек, хлопотать о российском паспорте в посольстве. Но муж месяцами лежал в больнице с сердцем, и его и дачное хозяйство нельзя было оставить. Добираться до Бишкека нужно по горной дороге через всю Киргизию, к тому же, паспортов российских в посольстве все равно не давали, а только ставили штампики о гражданстве.
Приехав в Кемерово после смерти мужа, я подала все необходимые документы на получение российского гражданства. В миграционной службе потребовали оформить официальный отказ от киргизского гражданства. Дочери пришлось съездить в Новосибирск, в киргизское консульство. Через три месяца при рассмотрении моих документов выяснилось, что гражданство российское у меня есть – то, что мне оформили по доверенности. Я считала его утерянным вместе с паспортом, поэтому подала все документы заново. Теперь из-за такой путаницы мне уже год не выдают паспорта; в миграционной службе говорят, что ждут ответа на запрос, и я живу как гражданин мира, только без прав и без пенсии.
Волокита обижает. Если Россия откажет мне в гражданстве, попрошусь в подданные к батьке Лукашенко (это так, мрачный юмор, хотя Лукашенко я уважаю за независимый нрав и верность России).
Хотелось бы дожить век в Кемерове. Здесь воздух пахнет так же, как в моем детстве. Здесь живут хорошие люди, даже незнакомых я воспринимаю как своих, а друзья Маши помогают и поддерживают нас с ней, как родные.
Конец беспаспортному марафону! 4 сентября всё изменилось как по мановению волшебной палочки – миграционная служба обещает мне паспорт! Дочка сама на седьмом небе, а про меня нечего и говорить, я не могла сдержать слез. Рада безмерно, глядишь, теперь и пенсии дождусь. Я пока боюсь какой-нибудь новой помехи, вот будет паспорт на руках, тогда порадуюсь вволю.
11 сентября – мне выдали российский паспорт в миграционной службе. Мы сразу сдали документы на пенсию и 25-го сентября мне уже выдали пенсионное удостоверение. С 1-го октября мне уже будет идти пенсия, а ещё через месяц получу какие-то льготы как ветеран труда. И ещё – о чудо!- миграционная служба вернула 1000 рублей – какую-то переплату при оформлении документов. Последнее меня просто изумило. Получив эти неожиданные деньги, мы с дочкой зашли в магазин и купили семги. Вечером был маленький праздничный ужин.
19 сентября сходили с Машей в филармонию на концерт русских народных инструментов. Дочь и раньше предлагала мне такие походы, но я старалась избегать лишних трат, да и не было настроения от неопределенности положения.
22 сентября я записалась в библиотеку. С каким удовольствием я брала в руки книги с полок. Жизнь стала светлей – ура !
Я благодарна судьбе за то, что я теперь в России и дочь рядом. Большего хотеть не смею. Дождалась гражданства и пенсии, для себя мне теперь нечего желать. Хожу с мирной душой по улицам большого прекрасного города, любуюсь видами золотой осени, слышу русскую речь и всё больше чувствую себя здесь на своем месте.
Октябрь 2008 года г.Кемерово
Назад |