Нет, не зря говорят: одними из первых уходят от нас лучшие.
1324-й полк Соловцева занимал оборонительный рубеж на подступах к Венёву.
Выполняя приказ «Ни шагу назад!», бойцы 1324-го отбили уже четыре атаки фашистских автоматчиков, поддерживаемых танками, артогнём и налётами бомбардировщиков. Терешков, зная о большом некомплекте полка, беспокоился об исходе боя, требовал держать с ним связь.
Командир полка капитан Тищенко, сменивший убитого в предыдущих боях подполковника Грозина, и комиссар Соловцев для лучшей связи с подразделениями перенесли командный пункт ближе к передовой линии обороны.
…Видимо, фашистский самолёт-разведчик что-то заметил и навёл «Юнкерс» точно на КП полка… Напрасно телефонист штаба дивизии пытался дозвониться до штаба 1324-го. Ни Тищенко, ни Соловцев, ни кто другой на связь не выходили. Там, где полчаса назад размещался командный пункт полка, зияла огромная воронка около четырёх метров глубиной…
Когда Кузьма Васильевич, оглушённый, контуженный, очнулся, он увидел, что от штабной и без того поредевшей роты осталось несколько десятков человек. Из ямы, возле которой их раскидало взрывом бомбы, вздымался, рассеиваясь, сизый дымок.
– Где Тищенко? – спросил он оказавшегося рядом помощника начальника штаба по оперативной работе капитана Усольцева.
Тот прижимал ладонь к окровавленной щеке.
– Убит, товарищ комиссар. Мы окружены… Кругом немцы… Танки и автоматчики…
– Вижу, – Соловцев с усилием приподнялся. В голове гудело. – Бойцы!.. – он не узнал своего охрипшего голоса. – Все в воронку! С оружием!..
– Товарищи! – обратился он к собравшимся вокруг него. – Мы в кольце. Укрыться от огня автоматчиков можно только здесь, в воронке. Немцы это знают и пока не стреляют. Видимо, решили взять нас в плен. Не мне вам говорить, как эти садисты поступают потом с пленными. Помните, как они заживо сожгли бойцов, заперев их в железнодорожной будке на окраине Болоховки? Надо попробовать связаться с нашими. Есть добровольцы?
– Есть! Сержант Акимов, товарищ комиссар.
– Не ранен?
– В руку. Помогите зацепиться за край…
Немцы, прячась за броню танков, молчали. Но, как только сержант поднялся, чтобы бежать, ударил автомат… Неудачей завершилась и попытка второго бойца прорвать огневое кольцо врага.
– Рус, сдавайс! – орали фрицы. – Ком!.. Шнелер!..
Танки подошли ещё ближе к воронке, но не стреляли. Немцы явно издевались над израненными, обречёнными красноармейцами. Выглянув из-за танка, какой-то трусливый немец катнул к яме гранату. Опередив других, Соловцев схватил её, но бросить не успел. Ему оторвало кисть руки, выбило глаз.
Но и это не подавило волю коммуниста.
– Перетяните руку! – приказал он стоявшим рядом. – Товарищи!.. – десятки глаз были устремлены на окровавленное лицо комиссара, вбирая в себя каждое его слово. – Товарищи! Будем прорываться. Постоим за себя… Оглядев тесно сдвинувшихся вокруг бойцов, он остановил взгляд на знаменосце полка старшине Денисове.
– Старшина, где знамя?
– На мне, товарищ комиссар, – Денисов расстегнул ворот гимнастёрки, стоявшие возле него бойцы увидели край алого полотнища.
Знамя полку вручили ещё в Свободном при формировании. Все помнили этот торжественный акт, наказ комдива беречь символ чести полка как зеницу ока…
– Знамя придётся временно спрятать, чтоб не досталось немцам. Но так, чтобы все знали где. Оставшиеся в живых возвратят его полку и сохранят его честь. Приготовиться к бою! Кто не в силах, отойдите от края…
Не отошёл никто. Даже тяжелораненые…
Бросок красноармейцев был отчаянным.
– Товарищи! За Родину! За Сталина! Вперёд!..
Охрипший голос Кузьмы Васильевича заглушило общее «Ура!». Комиссар – с винтовкой в левой руке, с висевшей плетью, окровавленной, правой, с залитой кровью щекой – бежал в первой шеренге…
Немцы, уверенные, что, оставшиеся в живых русские вот-вот вылезут из ямы с поднятыми вверх руками, были ошарашены и, когда началась рукопашная, дрогнули, заметались… Там, на Западе, им не довелось сходиться с противником в штыковую. Танковые пулемёты, не рискуя в этой свалке поразить своих, молчали…
Не все бойцы ушли к своим. После короткого боя озверевшие от своей и чужой крови фашисты добивали красноармейцев, которые были уже не в состоянии даже ползти…
В этой схватке комиссар Соловцев был ещё раз ранен в голову. И оказался в плену. Потерявшего сознание, его втащили в избу на окраине посёлка, в котором находился штаб батальона полка «Великая Германия». То, что он политработник, враги определили по петлицам и полевой сумке. А когда нашли удостоверение – прочитали фамилию и звание.
Он пришёл в сознание и вспомнил всё: страшный грохот разорвавшейся вблизи бомбы, контузию… Вспомнил, как он, тяжело раненый, рванулся из воронки наверх, а следом – все, кто мог передвигаться. Вспомнил о том, как ему обожгло голову и он стал падать… «Где я?» – мелькнула в мозгу мысль и на секунды погасла. Он чувствовал, что жизнь его покидает, истекает, как время в песочных часах. Голова была почему-то туго замотана и болела. Глаз залепило засохшей кровью. Руку, лишившуюся кисти, он не чувствовал.
«Где я?» – снова мелькнула мысль. В избе остро пахло нашатырём. Слышалась чужая речь. Усилием воли он заставил себя оглядеться. Он лежал на лавке возле стены. За столом, посреди комнаты, сидели три офицера в немецкой форме. На руках одного из них тонкие медицинские перчатки. «Наверно, врач», – машинально подумал Соловцев. Вдруг он увидел в руках у сидевшего чуть в стороне пожилого офицера в пенсне красную книжечку. «Моя…», – снова мелькнула у Соловцева мысль. И тут же её оборвал скрипучий властный голос пожилого немца в пенсне, обращённый к молодому белобрысому. Тот резко повернулся к Соловцеву, сказал по-русски, почти без акцента:
– Комиссар Соловцев, у тебя есть шанс жить. Если поможешь нам, будем лечить. У нас хороший доктор…
Переводчика оборвал властный голос пожилого офицера. Выслушав его, белобрысый вновь обратился к Соловцеву:
– Командир полка «Великая Германия» господин полковник Вальтер Хёрнлайн задаст вопросы, а ты будешь отвечать…
«А, вон оно что!» – усмехнулся Соловцев. Кузьма Васильевич напрягся, стараясь изо всех сил не показать врагу свою немощь:
– Так это мы вам тогда накостыляли под Узловой?
– Юбэрзетцунг! – потребовал пожилой.
Выслушав переводчика, он побагровел и быстро стал говорить тем же скрипучим властным голосом.
– Гут, – поклонился белобрысый и вновь обратился к Кузьме Васильевичу:
– Комиссар Соловцев, не забывай, что ты теперь наш пленник. Мы перехватили вашу связь со штабом дивизии. Где командир полка Тищенко? Где штаб Терешкова? Скажешь правду – будешь жить. Говори!
– Там, где надо, фашистская твоя морда! – прохрипел Кузьма Васильевич.
Белобрысый перевёл.
Соловцев видел, как полковник дёрнулся, по его несвежему лицу пошли пятна. Овладев собой, не глядя на переводчика, он проскрипел ему ещё вопрос.
– Не надо ругаться, – перевёл белобрысый. – Ответь командиру «Великой Германии», почему ваши солдаты не хотят сдаваться?
– Скажи своему начальнику: мы не сдаёмся затем, чтобы бить вас, фашистских гадов, в хвост и в гриву, особенно таких зверей, как вы, эсэсовцы, которые добивают даже раненых.
Снова скрипучий голос и перевод:
– Мы не СС. Две минуты тебе, комиссар. Или скажешь, где штаб вашей дивизии, или будешь сброшен снова в ту яму, где был, сдыхать медленной смертью.
– Не дождёшься, сволочь фашистская! Скоро сам окажешься в яме. Не на тульской, так на своей фатерляндской земле…
Услышав перевод этих слов, полковник Вальтер Хёрнлайн выскочил из-за стола. Пенсне слетело с переносицы и повисло на шнурке.
– Завтра мы возьмём Венёв, послезавтра Москву, – быстро переводил скрипучий надрывный крик Вальтера белобрысый.
– Хрен вам взять Москву! Поляжем все, а Москву не сдадим! Так и скажи своему Гудериану, – сверля одним глазом багровую физиономию немецкого полковника, хрипло крикнул из последних сил Кузьма Васильевич.
– Шнелер! Шпрэхэн, руссиш швайн! – услышав перевод, заорал полковник, расстёгивая кобуру парабеллума.
– Шпрэхен! – подскочил он к Соловцеву, тыча ему в лоб ствол пистолета… И тут же отдёрнулся: кровавый плевок залепил ему глаза.
Кузьма Васильевич был уже мёртв, а немец нажимал и нажимал спусковой крючок, пока не кончилась обойма…
«Мы отомстим!»
На окраине отбитого у немцев посёлка выстроился 1324-й стрелковый полк, выведенный во вторую линию обороны. На правом фланге шеренги бойцов с развёрнутым шёлковым полотнищем в руках – знаменосец полка старшина Егор Денисов. Он один из немногих, вырвавшихся из вражеского кольца. На траурную церемонию прибыли представители других частей дивизии.
Попрощаться с погибшими бойцами и командирами приехал комдив генерал-майор Терешков. Он и открыл траурный митинг короткой речью:
– Товарищи! Сегодня мы хороним тех, кто не пожелал сдаться врагу, кто до конца выполнил свой воинский долг – дрался до последнего патрона, до последней гранаты, до последнего вздоха. Смертью храбрых пали в бою командир полка капитан Тищенко, комиссар полка батальонный комиссар Соловцев, их товарищи по оружию. Вечная им память и слава!
Враг топчет нашу землю. Он коварен, силён и безжалостен. Его не пустили в Москву с запада. Теперь он решил прорваться к столице нашей Родины с юга. Но мы уже научились его бить. И будем бить до тех пор, пока на нашей советской земле не останется ни одного оккупанта.
Над братской могилой бойцов нашей дивизии будет сиять звезда. А этих… – Терешков ткнул тростью в сторону раскиданных вокруг воронки трупов немецких солдат – в яму, которую они вырыли для себя! И притрамбуйте покрепче. Чтоб и духу фашистского вблизи не было! Жаль, мала эта яма, не все там уместятся. Ничего, выроим для них ещё. Смерть за смерть! Кровь за кровь!..
Среди выступивших был и Андрей Савченко. Он с болью отметил как большую невосполнимую потерю гибель комиссара полка Соловцева. А в конце сказал: – Мои товарищи, которые помнят Кузьму Васильевича, просили меня заверить, что отомстят за него!..
Саша Кудрявцев приехал на митинг вместе с командиром медсанбата. Сам он не выступал, но внимательно слушал других, чтобы потом побывать в подразделениях батальона, рассказать об этом событии. От него Иван Чурилов узнал подробности подвига комиссара Соловцева.
– Как же так, Саша, - сокрушался Иван, - такого мужика не уберегли!.. А? Где же наши сталинские соколы, которые позволяют немцам безнаказанно бомбить пехоту? А?
– Ваня, а на Халхин-Голе почему тебя японские лётчики гоняли? Сам рассказывал…
– Так там другое дело. Чужая страна. Трудность доставки по бездорожью войск… И то, как приехал Жуков, всё изменилось, прилетели лучшие лётчики страны, Герои Советского Союза. И японцам дали жару…
– Ну вот: Жуков. Герои… Так ведь разве сравнишь тот фронт и этот – от моря до моря, тыщи вёрст! А герои и сейчас есть. Вон я читал: Гастелло, Талалихин… А двадцать восемь панфиловцев, о которых недавно был рассказ в «Красной Звезде»? А наш Соловцев не герой? А мальчишка Чекалин из Лихвина, которого немцы повесили?.. О нём все мы читали в «дивизионке». Потери, конечно, страшные. Ты это знаешь не хуже меня. Но придёт пополнение. Я слышал об этом в штабе. И тогда…
Саша Кудрявцев любую свободную минуту тратил на газеты, читал не только свою дивизионную «Вперёд за Родину!», но и другие, приходившие в часть: армейскую, фронтовую, «Красную Звезду» – пачка газет постоянно торчала у него в машине за спинкой сиденья. Он всегда был в курсе событий, верил, что наступит поворот в нашу пользу. Не может не наступить! Столько жертв уже принесла одна только его 413-я…
– Ваня, ты собираешься вступать в партию? – как-то спросил он Ивана. – Жена у тебя партийная, а что же ты?
– Так я не образованный, как она. Вот у тебя семилетка, а у меня четыре класса и школа механизации…
– Ну и что? Биография у тебя пролетарская. Дядя по отцу участник Гражданской, вместе с Венгером воевал против Колчака. А Василий Иванович Чапаев, что – академии кончал?
– Не знаю. Страшновато как-то. Раз партийный – ответственность будет. Ну и вообще…
– Что – вообще?
– А беспартийным разве нельзя воевать?
– Ну почему же? Можно. Только у тебя тогда сознательность укрепится, самодисциплина… Да и сила воли прибавится, – убеждал его Саша.– Ты думаешь, смог бы быть таким, не упасть духом Кузьма Васильевич Соловцев, не будь он коммунистом? Ведь храбро умереть мало. Надо ещё суметь плюнуть в морду врагу. Это наши узнали от немецкого переводчика, когда взяли его в плен.
– Саша, ты что – меня воспитываешь? – начал уже раздражаться Иван. – Так ведь я старше тебя и уже до этой войны побывал на войне…
«Интересно, а что скажет Физа, если написать ей об этом», – думал Иван после встречи с Кудрявцевым.
«Ответишь головой…»
Как ни грызли гусеницами мёрзлую тульскую землю гудериановские танки, как ни откалывали от неё чернозёмные глыбы немецкие гаубичные орудия, как ни пятнили дороги и лесные опушки воронками длиннофюзеляжные, с крестами на крыльях и боках, «юнкерсы», венёвский рубеж Терешковского боевого участка стоял на их пути каменной скалой, тупил, выламывал кровожадные ненасытные зубы фашистского зверя.
И, конечно, нёс потери…
Сталин – Шапошникову:
– Борис Михайлович, немцы, обходя левый фланг пятидесятой армии, рвутся к Кашире. Пускать их туда нельзя. Подумайте, чем помочь Ермакову?
Шапошников – Жукову:
– Верховный обеспокоен ситуацией под Тулой. Какая нужна помощь фронту, чтобы преградить Гудериану путь на Каширу?
Жуков – Ермакову:
– Ермаков! Как тебе известно, Тульский район в обороне Москвы – стратегический. Ни один танк Гудериана не должен прорваться к Кашире. Отвечаешь за это головой!..
– Алексей Дмитриевич! Ермаков. Доложи, что творится в твоём хозяйстве?
Терешков:
– Товарищ командующий! Враг рвётся к Болохово, наносит основной удар в полосе обороны моей дивизии. В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое ноября мы отразили его атаку. Выбито семнадцать танков и до двухсот человек пехоты. Утром девятнадцатого контратаковали врага. Немцы бросили в бой пехотную дивизию и пятьдесят танков. Бойцы дерутся за каждый дом и каждую улицу Болохова. Тысяча триста двадцать второй полк окружён с запада, северо-запада и северо-востока. Полк имеет большие потери, от него остался неполный стрелковый батальон. Тысяча триста двадцатый полк обороняет Большие Калмыки. Противник обошёл полк с северо-востока. В полку осталось тридцать пять-сорок процентов бойцов. Тысяча триста двадцать четвёртый полк понёс потери до восьмидесяти процентов. Командир и комиссар полка убиты… Положение тяжёлое. Беру людёй из тыла и ставлю в строй… Принимаю меры к обороне на реке Шат…
Ермаков:
– Я всё понял, Алексей Дмитриевич. Жди приказа по армии.
Прочитав приказ командующего, Терешков вызвал в штаб дивизии командира отдельного медико-санитарного батальона майора Беднягина.
- Сергей Павлович, – Терешков посмотрел на встревоженное лицо комбата после обмена приветствием. – Обрадовать тебя не могу. В полках почти не осталось людей. Да ты и сам должен догадываться: санбат переполнен ранеными. Это – не считая безвозвратных потерь… А пополнение пока только обещают. Лишних людей у тебя тоже нет. Зато есть умеющие стрелять, бывшие запасники. Составь список, кого можно поставить в строй, в том числе шоферов. Не меньше стрелкового взвода…
– В какой срок, товарищ генерал? Чтоб сориентироваться.
– Не более трёх дней. Жмёт Гудериан. Уже подходит к Венёву…
Гибель батальона
Жуков требовал:
– В район Венёва противника не пускать!
Легко сказать: не пускать! А как?
Ермаков созвал Военный совет армии. Доложил обстановку.
– Товарищи! Враг накапливает на подступах к Венёву большие силы. Нетрудно понять, почему именно здесь. Все подходы к Туле мы крепко запечатали. Немцы топчутся возле города уже три недели. Они потеряли прежнюю пробивную мощь, но всё ещё превосходят нас, особенно в наземной технике и в авиации. Ослабив на время борьбу за Тулу, они, видимо, решили нанести главный удар на Венёвском направлении, чтобы выйти к Кашире. То есть, по-прежнему рвутся к Москве.
Штаб фронта и Ставка знают о наших проблемах. И всё-таки приказывают во что бы то ни стало остановить врага. Фронт ставит задачу, а нам её решать. Исходя из возможностей. Из обстановки… Кстати, только что стало известно: под Тулу прибыла и вошла в состав нашего соседа – Третьей армии Юго-Западного фронта – двести тридцать девятая стрелковая дивизия. Она должна обеспечить стык между нашей и Третьей армией.
Мы пригласили сюда не только членов совета и руководителей армейских служб, но и командиров дивизий этого направления обороны. Пусть и они выскажутся начистоту, всё дельное штаб армии учтёт при принятии решения.
У кого какие мысли по выполнению приказа фронта? Николай Емельянович, что скажешь? – посмотрел командующий в сторону начальника штаба армии.
Полковник Аргунов, приземистый, тучный, не любил длинных разговоров. Вот и сейчас он был краток до сухости.
– Аркадий Николаевич, по сути, всё сказал о ситуации на сегодняшний день. Мы ограничены в личном составе частей. На учёте каждое орудие, каждый пулемёт, каждое противотанковое ружьё… Практически нет резервов, а значит, люди не могут нормально отдыхать. Полагаться на авиацию тоже нет смысла, а организовать противовоздушную оборону очень непросто: зенитные орудия то и дело приходится применять для отражения танковых атак противника.
Поскольку сейчас сплошного фронта нет, предлагаю засылать в тыл врага мелкие подвижные отряды автоматчиков и гранатомётчиков. Занимая населённые пункты в тылу немцев, они будут сеять среди них панику, выгонять их на снег, нарушать связь и управление. А ещё – вести разведку днём и ночью, на земле и в воздухе. «Глаза и уши» армии – половина успеха… Думаю, присутствующий здесь начальник разведотдела майор Ханин не будет возражать.
– Ну, а что скажут комдивы? Алексей Дмитриевич, вы под Венёвом основное звено.
– Товарищ командующий! Дивизия без приказа не оставила ни одного населённого пункта. Потери в строевых частях восполняю тыловиками. Но скоро иссякнет и этот, если так можно выразиться, резерв. Будем стоять столько, сколько сможем. А для борьбы с танками мы организовали в полках группы истребителей танков. Обращаюсь к вашему заму по тылу Василию Степановичу Попову: подкиньте побольше снарядов и обязательно – бронебойных. Обычные снаряды средний фашистский танк по отзывам артиллеристов только гладят. И противотанковых гранат с бутылками. ПТР у нас – верно сказал начштаба – ещё мало.
– Терешков не случайно говорит насчёт боеприпасов, – встал за столом член Военного совета армии бригадный комиссар Сорокин. – Мне звонил из его дивизии комиссар Соловцев по этому же поводу. Он ещё посетовал и о пробойной мощи гранат. Приходится связки гранат усиливать толовыми шашками.
Но я хочу сказать не только о том, чем и как мы стреляем и подрываем, хотя это очень важно. Может, не менее, если не более важно, моральное состояние бойцов и командиров. Абсолютное большинство сознаёт: сдача Москвы недопустима. Значит, нужно драться до последней капли крови. Просьба к начсоставу армии: не оставлять без внимания ни одного примера храбрости и умелости, поощрять мужество и отвагу…
Высказались все желающие.
Ермаков сообщил в заключение об уже принятом решении создать Венёвский боевой участок во главе с командиром 413-й стрелковой дивизии генерал-майором Терешковым. В состав боевого участка войдут: 413-я, 299-я стрелковые, 31-я кавалерийская, 108-я танковая дивизии, 1315-й стрелковый полк 173-й стрелковой дивизии, 124-й танковый полк, 125-й отдельный танковый батальон, отряд 11-й танковой бригады, 34-й стрелковый полк НКВД, 115-й железнодорожный полк НКВД, 702-й артиллерийский полк противотанковых орудий и 168-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион.
Видимая многочисленность названных соединений, частей и подразделений не отражала их штатное наполнение. Та же 299-я стрелковая дивизия по личному составу равнялась неполному батальону. 108-я танковая дивизия состояла из восемнадцати танков. Огромный некомплект личного состава и техники испытывали другие части.
Предотвратить удар гудериановских дивизий на рубеже Венёва было уже невозможно. На запрос штаба армии о состоянии обороны на его подступах Терешков сообщил:
– Стрелковые полки четыреста тринадцатой дивизии окружены танками в районе Сергиевское – Трушкино. Отражаем атаки танков – до пятидесяти единиц…
Пять дней полки дивизии сибиряков и соседних частей вели непрерывные бои. Пять дней перемалывали вражескую пехоту и технику. Пять дней теряли убитыми и ранеными бойцов и командиров.
1322-й стрелковый полк дрался под Болоховкой с двумя полками немецкой пехоты, поддерживаемыми семнадцатью танками. Терешковцы не отступили ни на шаг. Они уничтожили десять танков и четыре батальона пехоты. Но при этом второго батальона полка не стало. Погиб и командир полка подполковник Корнеев. Капитан Петухов, только что назначенный вместо него, сообщал в штаб дивизии:
«Все атаки немцев отбиты… Враг остановлен… Есть потери… 2-й батальон стоял насмерть. Погиб полностью…».
Терешков ещё раз перечитал донесение. «Батальон погиб полностью… Враг остановлен, – текли мысли, били током крови в поседевший висок комдива. – Враг остановлен… Нет, не остановлен. Задержан! Ещё на пять суток…».
Полководцы
22 ноября в посёлке Мордвес произошла встреча четырёх генералов Красной Армии. В вечерних сумерках в тесном окраинном домике посёлка за столом сидели: только что назначенный командующий 50-й армией генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин, только что снятый с командования этой армией генерал-майор Аркадий Николаевич Ермаков, командир 2-го кавалерийского корпуса, перебрасываемого в район Каширы, генерал-майор Павел Алексеевич Белов и начальник Венёвского боевого участка, командир 413-й сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Алексей Дмитриевич Терешков.
Самым старшим по возрасту – 51 год – оказался Болдин. Самым младшим – 42 года – Ермаков.
Все генералы – участники Гражданской войны, а трое – Болдин, Белов и Терешков – Первой мировой. Все – участники различных военных конфликтов тридцатых и начала сороковых годов: в Испании и Монголии – Терешков, в Финляндии – Ермаков, в Польше –
Болдин и Ермаков, в Бессарабии – Болдин и Белов.
Собрались генералы в момент чрезвычайной опасности не только для обороны Тулы, но и прорыва немцев к Москве.
На столе перед генералами развёрнута карта военных действий 50-й армии. Вот уже три недели бьются её дивизии, не позволяя немцам войти в Тулу. Выбивают их танки, множат их бессчётные могилы. Но и сами несут немалые потери. По численности личного состава дивизии превращаются в полки, полки в батальоны, батальоны – в роты… Тает на глазах мощь артиллерии. Почти нет танков. Из дивизий самой боеспособной остаётся 413-я сибиряков…
Лучше всех о положении армии знают Ермаков и Терешков. Поэтому вновь назначенный командующий пятидесятой и пригласил их на этот чрезвычайный совет.
Конечно, у каждого из собравшихся свои цели и задачи. Болдин только что бегло ознакомился с положением передовых и тыловых частей армии, с руководством городского комитета обороны Тулы. И теперь рассчитывал на помощь Ставки в виде кавалерийского корпуса, усиленного другими воинскими соединениями и частями. Среди них: стрелковая и танковая дивизии, две танковые бригады, полк гвардейских реактивных миномётов, другие части и подразделения… Целая армия, чего так не хватало его предшественнику на посту командарма! И такой силищей теперь надо умело распорядиться.
Генерал Белов решал свою задачу, определённую штабом фронта: не позволить немцам прорваться к Кашире, куда теперь направлено острие гудериановского танкового клина, и при первой возможности атаковать. Конечно, согласовав свои действия со штабом пятидесятой армии. Для этого он и приехал в Мордвес почти одновременно с Болдиным и другими генералами.
Склонившись над картой, при свете коптилки генералы изучали обстановку, сложившуюся на момент их встречи.
Болдин:
– Немцы на окраинах Венёва. По сути, он окружён. Я верно трактую ситуацию, Алексей Дмитриевич?
Терешков:
– Венёв не удержим. Мои бойцы будут, конечно, стоять до конца. Но кто будет воевать потом?
Белов:
– Как я понял, путь на Каширу для немцев фактически открыт. Танки Гудериана – в восьми километрах от Мордвеса…
Болдин:
– Что вы предлагаете, товарищ Белов?
Белов:
– Мне нужно срочно ехать в Каширу, в штаб моего корпуса. Я должен сосредоточить дивизии корпуса и приданные ему войска в Кашире, Зарайске и Озёрах. Надо прикрыть переправы. Иначе противник захватит мосты через Оку и двинется на Москву…
Болдин:
– Считайте это своей первоочередной задачей…
Генерал Белов заторопился и вскоре уехал. Оставшиеся решили выпить по кружке чая из термоса, прихваченного с собой хозяйственным Терешковым.
– Аркадий Николаевич, – обратился Болдин к Ермакову, – расскажите, как армия выходила из окружения.
– Тяжело вспоминать, – поставив кружку с чаем на стол, отозвался Ермаков. – Да вы, Иван Васильевич, тоже недавно были «окруженцем» и представляете, что это такое. Без постоянной связи штаба с войсками, без помощи соседей, которые, может, сами ждут помощи…
Армия формировалась в июле-августе на базе моего Второго стрелкового корпуса тогда ещё Брянского фронта. При её формировании я был назначен заместителем командующего фронтом Андрея Ивановича Ерёменко. В начале октября случилось ЧП: пропал командующий фронтом, как говорится, без вести. И Генштаб принимает решение: временно исполняющим обязанности командующего Брянским фронтом назначить командарма пятидесятой, Героя Советского Союза генерал-майора Михаила Петровича Петрова, а меня командующим его армией. Произошло это за неделю до выхода из окружения. Причём связи с другими армиями фронта уже не было.
Ко всему этому следует добавить, что ещё до моего вступления в командование армией, во время переправы её дивизий на реке Рессете случилась страшная трагедия. Переправу немцы обнаружили и сконцентрировали на ней артиллерийский и миномётный огонь. Немцы словно знали о подходе дивизий к этой реке и устроили настоящий ад. Снаряды, мины, бомбы… И никакого укрытия. Задние напирают на передних… Настил моста непрочный… В общем, все тяжёлые машины и дивизион «катюш» переправить не смогли…
Не хочу никого винить и себя не буду оправдывать. Потери армии, к сожалению, огромны. И тогда, при выходе из окружения, и сейчас, в дни тульских боёв. Но массовой сдачи в плен не было. Бойцы и командиры дерутся смело и в критической ситуации не паникуют. А главное, если говорить о выходе из окружения, мы прорвали вражеский фронт и соединились с нашими войсками. А ещё – мы не сдали немцам Тулу, не повторили судьбу Брянска, Орла, Калуги…
– Ну, а что с прорывом немцев на Сталиногорском направлении?
– Прикрыть этот район не хватило сил. Сибиряки дрались отчаянно. Алексей Дмитриевич мог бы рассказать об этом лучше меня. Но что может сделать пехота со штыком и бутылкой с зажигательной смесью против армады танков? А помощь фронт почему-то не давал до сегодняшнего дня. Я взял ответственность на себя и приказал отвести остатки дивизии на новые позиции, чтобы избежать её разгрома. Если Белов не подоспеет со своими дивизиями, думаю, Венёв придётся оставить…
Генералы разъехались. Болдин и Терешков – в войска. Ермаков – в Москву, в Генштаб.
Бывший командующий пятидесятой оказался прав: уже через день, заняв Венёв, немецкие танки вошли в Мордвес…
1324-й полк Соловцева занимал оборонительный рубеж на подступах к Венёву.
Выполняя приказ «Ни шагу назад!», бойцы 1324-го отбили уже четыре атаки фашистских автоматчиков, поддерживаемых танками, артогнём и налётами бомбардировщиков. Терешков, зная о большом некомплекте полка, беспокоился об исходе боя, требовал держать с ним связь.
Командир полка капитан Тищенко, сменивший убитого в предыдущих боях подполковника Грозина, и комиссар Соловцев для лучшей связи с подразделениями перенесли командный пункт ближе к передовой линии обороны.
…Видимо, фашистский самолёт-разведчик что-то заметил и навёл «Юнкерс» точно на КП полка… Напрасно телефонист штаба дивизии пытался дозвониться до штаба 1324-го. Ни Тищенко, ни Соловцев, ни кто другой на связь не выходили. Там, где полчаса назад размещался командный пункт полка, зияла огромная воронка около четырёх метров глубиной…
Когда Кузьма Васильевич, оглушённый, контуженный, очнулся, он увидел, что от штабной и без того поредевшей роты осталось несколько десятков человек. Из ямы, возле которой их раскидало взрывом бомбы, вздымался, рассеиваясь, сизый дымок.
– Где Тищенко? – спросил он оказавшегося рядом помощника начальника штаба по оперативной работе капитана Усольцева.
Тот прижимал ладонь к окровавленной щеке.
– Убит, товарищ комиссар. Мы окружены… Кругом немцы… Танки и автоматчики…
– Вижу, – Соловцев с усилием приподнялся. В голове гудело. – Бойцы!.. – он не узнал своего охрипшего голоса. – Все в воронку! С оружием!..
– Товарищи! – обратился он к собравшимся вокруг него. – Мы в кольце. Укрыться от огня автоматчиков можно только здесь, в воронке. Немцы это знают и пока не стреляют. Видимо, решили взять нас в плен. Не мне вам говорить, как эти садисты поступают потом с пленными. Помните, как они заживо сожгли бойцов, заперев их в железнодорожной будке на окраине Болоховки? Надо попробовать связаться с нашими. Есть добровольцы?
– Есть! Сержант Акимов, товарищ комиссар.
– Не ранен?
– В руку. Помогите зацепиться за край…
Немцы, прячась за броню танков, молчали. Но, как только сержант поднялся, чтобы бежать, ударил автомат… Неудачей завершилась и попытка второго бойца прорвать огневое кольцо врага.
– Рус, сдавайс! – орали фрицы. – Ком!.. Шнелер!..
Танки подошли ещё ближе к воронке, но не стреляли. Немцы явно издевались над израненными, обречёнными красноармейцами. Выглянув из-за танка, какой-то трусливый немец катнул к яме гранату. Опередив других, Соловцев схватил её, но бросить не успел. Ему оторвало кисть руки, выбило глаз.
Но и это не подавило волю коммуниста.
– Перетяните руку! – приказал он стоявшим рядом. – Товарищи!.. – десятки глаз были устремлены на окровавленное лицо комиссара, вбирая в себя каждое его слово. – Товарищи! Будем прорываться. Постоим за себя… Оглядев тесно сдвинувшихся вокруг бойцов, он остановил взгляд на знаменосце полка старшине Денисове.
– Старшина, где знамя?
– На мне, товарищ комиссар, – Денисов расстегнул ворот гимнастёрки, стоявшие возле него бойцы увидели край алого полотнища.
Знамя полку вручили ещё в Свободном при формировании. Все помнили этот торжественный акт, наказ комдива беречь символ чести полка как зеницу ока…
– Знамя придётся временно спрятать, чтоб не досталось немцам. Но так, чтобы все знали где. Оставшиеся в живых возвратят его полку и сохранят его честь. Приготовиться к бою! Кто не в силах, отойдите от края…
Не отошёл никто. Даже тяжелораненые…
Бросок красноармейцев был отчаянным.
– Товарищи! За Родину! За Сталина! Вперёд!..
Охрипший голос Кузьмы Васильевича заглушило общее «Ура!». Комиссар – с винтовкой в левой руке, с висевшей плетью, окровавленной, правой, с залитой кровью щекой – бежал в первой шеренге…
Немцы, уверенные, что, оставшиеся в живых русские вот-вот вылезут из ямы с поднятыми вверх руками, были ошарашены и, когда началась рукопашная, дрогнули, заметались… Там, на Западе, им не довелось сходиться с противником в штыковую. Танковые пулемёты, не рискуя в этой свалке поразить своих, молчали…
Не все бойцы ушли к своим. После короткого боя озверевшие от своей и чужой крови фашисты добивали красноармейцев, которые были уже не в состоянии даже ползти…
В этой схватке комиссар Соловцев был ещё раз ранен в голову. И оказался в плену. Потерявшего сознание, его втащили в избу на окраине посёлка, в котором находился штаб батальона полка «Великая Германия». То, что он политработник, враги определили по петлицам и полевой сумке. А когда нашли удостоверение – прочитали фамилию и звание.
Он пришёл в сознание и вспомнил всё: страшный грохот разорвавшейся вблизи бомбы, контузию… Вспомнил, как он, тяжело раненый, рванулся из воронки наверх, а следом – все, кто мог передвигаться. Вспомнил о том, как ему обожгло голову и он стал падать… «Где я?» – мелькнула в мозгу мысль и на секунды погасла. Он чувствовал, что жизнь его покидает, истекает, как время в песочных часах. Голова была почему-то туго замотана и болела. Глаз залепило засохшей кровью. Руку, лишившуюся кисти, он не чувствовал.
«Где я?» – снова мелькнула мысль. В избе остро пахло нашатырём. Слышалась чужая речь. Усилием воли он заставил себя оглядеться. Он лежал на лавке возле стены. За столом, посреди комнаты, сидели три офицера в немецкой форме. На руках одного из них тонкие медицинские перчатки. «Наверно, врач», – машинально подумал Соловцев. Вдруг он увидел в руках у сидевшего чуть в стороне пожилого офицера в пенсне красную книжечку. «Моя…», – снова мелькнула у Соловцева мысль. И тут же её оборвал скрипучий властный голос пожилого немца в пенсне, обращённый к молодому белобрысому. Тот резко повернулся к Соловцеву, сказал по-русски, почти без акцента:
– Комиссар Соловцев, у тебя есть шанс жить. Если поможешь нам, будем лечить. У нас хороший доктор…
Переводчика оборвал властный голос пожилого офицера. Выслушав его, белобрысый вновь обратился к Соловцеву:
– Командир полка «Великая Германия» господин полковник Вальтер Хёрнлайн задаст вопросы, а ты будешь отвечать…
«А, вон оно что!» – усмехнулся Соловцев. Кузьма Васильевич напрягся, стараясь изо всех сил не показать врагу свою немощь:
– Так это мы вам тогда накостыляли под Узловой?
– Юбэрзетцунг! – потребовал пожилой.
Выслушав переводчика, он побагровел и быстро стал говорить тем же скрипучим властным голосом.
– Гут, – поклонился белобрысый и вновь обратился к Кузьме Васильевичу:
– Комиссар Соловцев, не забывай, что ты теперь наш пленник. Мы перехватили вашу связь со штабом дивизии. Где командир полка Тищенко? Где штаб Терешкова? Скажешь правду – будешь жить. Говори!
– Там, где надо, фашистская твоя морда! – прохрипел Кузьма Васильевич.
Белобрысый перевёл.
Соловцев видел, как полковник дёрнулся, по его несвежему лицу пошли пятна. Овладев собой, не глядя на переводчика, он проскрипел ему ещё вопрос.
– Не надо ругаться, – перевёл белобрысый. – Ответь командиру «Великой Германии», почему ваши солдаты не хотят сдаваться?
– Скажи своему начальнику: мы не сдаёмся затем, чтобы бить вас, фашистских гадов, в хвост и в гриву, особенно таких зверей, как вы, эсэсовцы, которые добивают даже раненых.
Снова скрипучий голос и перевод:
– Мы не СС. Две минуты тебе, комиссар. Или скажешь, где штаб вашей дивизии, или будешь сброшен снова в ту яму, где был, сдыхать медленной смертью.
– Не дождёшься, сволочь фашистская! Скоро сам окажешься в яме. Не на тульской, так на своей фатерляндской земле…
Услышав перевод этих слов, полковник Вальтер Хёрнлайн выскочил из-за стола. Пенсне слетело с переносицы и повисло на шнурке.
– Завтра мы возьмём Венёв, послезавтра Москву, – быстро переводил скрипучий надрывный крик Вальтера белобрысый.
– Хрен вам взять Москву! Поляжем все, а Москву не сдадим! Так и скажи своему Гудериану, – сверля одним глазом багровую физиономию немецкого полковника, хрипло крикнул из последних сил Кузьма Васильевич.
– Шнелер! Шпрэхэн, руссиш швайн! – услышав перевод, заорал полковник, расстёгивая кобуру парабеллума.
– Шпрэхен! – подскочил он к Соловцеву, тыча ему в лоб ствол пистолета… И тут же отдёрнулся: кровавый плевок залепил ему глаза.
Кузьма Васильевич был уже мёртв, а немец нажимал и нажимал спусковой крючок, пока не кончилась обойма…
«Мы отомстим!»
На окраине отбитого у немцев посёлка выстроился 1324-й стрелковый полк, выведенный во вторую линию обороны. На правом фланге шеренги бойцов с развёрнутым шёлковым полотнищем в руках – знаменосец полка старшина Егор Денисов. Он один из немногих, вырвавшихся из вражеского кольца. На траурную церемонию прибыли представители других частей дивизии.
Попрощаться с погибшими бойцами и командирами приехал комдив генерал-майор Терешков. Он и открыл траурный митинг короткой речью:
– Товарищи! Сегодня мы хороним тех, кто не пожелал сдаться врагу, кто до конца выполнил свой воинский долг – дрался до последнего патрона, до последней гранаты, до последнего вздоха. Смертью храбрых пали в бою командир полка капитан Тищенко, комиссар полка батальонный комиссар Соловцев, их товарищи по оружию. Вечная им память и слава!
Враг топчет нашу землю. Он коварен, силён и безжалостен. Его не пустили в Москву с запада. Теперь он решил прорваться к столице нашей Родины с юга. Но мы уже научились его бить. И будем бить до тех пор, пока на нашей советской земле не останется ни одного оккупанта.
Над братской могилой бойцов нашей дивизии будет сиять звезда. А этих… – Терешков ткнул тростью в сторону раскиданных вокруг воронки трупов немецких солдат – в яму, которую они вырыли для себя! И притрамбуйте покрепче. Чтоб и духу фашистского вблизи не было! Жаль, мала эта яма, не все там уместятся. Ничего, выроим для них ещё. Смерть за смерть! Кровь за кровь!..
Среди выступивших был и Андрей Савченко. Он с болью отметил как большую невосполнимую потерю гибель комиссара полка Соловцева. А в конце сказал: – Мои товарищи, которые помнят Кузьму Васильевича, просили меня заверить, что отомстят за него!..
Саша Кудрявцев приехал на митинг вместе с командиром медсанбата. Сам он не выступал, но внимательно слушал других, чтобы потом побывать в подразделениях батальона, рассказать об этом событии. От него Иван Чурилов узнал подробности подвига комиссара Соловцева.
– Как же так, Саша, - сокрушался Иван, - такого мужика не уберегли!.. А? Где же наши сталинские соколы, которые позволяют немцам безнаказанно бомбить пехоту? А?
– Ваня, а на Халхин-Голе почему тебя японские лётчики гоняли? Сам рассказывал…
– Так там другое дело. Чужая страна. Трудность доставки по бездорожью войск… И то, как приехал Жуков, всё изменилось, прилетели лучшие лётчики страны, Герои Советского Союза. И японцам дали жару…
– Ну вот: Жуков. Герои… Так ведь разве сравнишь тот фронт и этот – от моря до моря, тыщи вёрст! А герои и сейчас есть. Вон я читал: Гастелло, Талалихин… А двадцать восемь панфиловцев, о которых недавно был рассказ в «Красной Звезде»? А наш Соловцев не герой? А мальчишка Чекалин из Лихвина, которого немцы повесили?.. О нём все мы читали в «дивизионке». Потери, конечно, страшные. Ты это знаешь не хуже меня. Но придёт пополнение. Я слышал об этом в штабе. И тогда…
Саша Кудрявцев любую свободную минуту тратил на газеты, читал не только свою дивизионную «Вперёд за Родину!», но и другие, приходившие в часть: армейскую, фронтовую, «Красную Звезду» – пачка газет постоянно торчала у него в машине за спинкой сиденья. Он всегда был в курсе событий, верил, что наступит поворот в нашу пользу. Не может не наступить! Столько жертв уже принесла одна только его 413-я…
– Ваня, ты собираешься вступать в партию? – как-то спросил он Ивана. – Жена у тебя партийная, а что же ты?
– Так я не образованный, как она. Вот у тебя семилетка, а у меня четыре класса и школа механизации…
– Ну и что? Биография у тебя пролетарская. Дядя по отцу участник Гражданской, вместе с Венгером воевал против Колчака. А Василий Иванович Чапаев, что – академии кончал?
– Не знаю. Страшновато как-то. Раз партийный – ответственность будет. Ну и вообще…
– Что – вообще?
– А беспартийным разве нельзя воевать?
– Ну почему же? Можно. Только у тебя тогда сознательность укрепится, самодисциплина… Да и сила воли прибавится, – убеждал его Саша.– Ты думаешь, смог бы быть таким, не упасть духом Кузьма Васильевич Соловцев, не будь он коммунистом? Ведь храбро умереть мало. Надо ещё суметь плюнуть в морду врагу. Это наши узнали от немецкого переводчика, когда взяли его в плен.
– Саша, ты что – меня воспитываешь? – начал уже раздражаться Иван. – Так ведь я старше тебя и уже до этой войны побывал на войне…
«Интересно, а что скажет Физа, если написать ей об этом», – думал Иван после встречи с Кудрявцевым.
«Ответишь головой…»
Как ни грызли гусеницами мёрзлую тульскую землю гудериановские танки, как ни откалывали от неё чернозёмные глыбы немецкие гаубичные орудия, как ни пятнили дороги и лесные опушки воронками длиннофюзеляжные, с крестами на крыльях и боках, «юнкерсы», венёвский рубеж Терешковского боевого участка стоял на их пути каменной скалой, тупил, выламывал кровожадные ненасытные зубы фашистского зверя.
И, конечно, нёс потери…
Сталин – Шапошникову:
– Борис Михайлович, немцы, обходя левый фланг пятидесятой армии, рвутся к Кашире. Пускать их туда нельзя. Подумайте, чем помочь Ермакову?
Шапошников – Жукову:
– Верховный обеспокоен ситуацией под Тулой. Какая нужна помощь фронту, чтобы преградить Гудериану путь на Каширу?
Жуков – Ермакову:
– Ермаков! Как тебе известно, Тульский район в обороне Москвы – стратегический. Ни один танк Гудериана не должен прорваться к Кашире. Отвечаешь за это головой!..
– Алексей Дмитриевич! Ермаков. Доложи, что творится в твоём хозяйстве?
Терешков:
– Товарищ командующий! Враг рвётся к Болохово, наносит основной удар в полосе обороны моей дивизии. В ночь с восемнадцатого на девятнадцатое ноября мы отразили его атаку. Выбито семнадцать танков и до двухсот человек пехоты. Утром девятнадцатого контратаковали врага. Немцы бросили в бой пехотную дивизию и пятьдесят танков. Бойцы дерутся за каждый дом и каждую улицу Болохова. Тысяча триста двадцать второй полк окружён с запада, северо-запада и северо-востока. Полк имеет большие потери, от него остался неполный стрелковый батальон. Тысяча триста двадцатый полк обороняет Большие Калмыки. Противник обошёл полк с северо-востока. В полку осталось тридцать пять-сорок процентов бойцов. Тысяча триста двадцать четвёртый полк понёс потери до восьмидесяти процентов. Командир и комиссар полка убиты… Положение тяжёлое. Беру людёй из тыла и ставлю в строй… Принимаю меры к обороне на реке Шат…
Ермаков:
– Я всё понял, Алексей Дмитриевич. Жди приказа по армии.
Прочитав приказ командующего, Терешков вызвал в штаб дивизии командира отдельного медико-санитарного батальона майора Беднягина.
- Сергей Павлович, – Терешков посмотрел на встревоженное лицо комбата после обмена приветствием. – Обрадовать тебя не могу. В полках почти не осталось людей. Да ты и сам должен догадываться: санбат переполнен ранеными. Это – не считая безвозвратных потерь… А пополнение пока только обещают. Лишних людей у тебя тоже нет. Зато есть умеющие стрелять, бывшие запасники. Составь список, кого можно поставить в строй, в том числе шоферов. Не меньше стрелкового взвода…
– В какой срок, товарищ генерал? Чтоб сориентироваться.
– Не более трёх дней. Жмёт Гудериан. Уже подходит к Венёву…
Гибель батальона
Жуков требовал:
– В район Венёва противника не пускать!
Легко сказать: не пускать! А как?
Ермаков созвал Военный совет армии. Доложил обстановку.
– Товарищи! Враг накапливает на подступах к Венёву большие силы. Нетрудно понять, почему именно здесь. Все подходы к Туле мы крепко запечатали. Немцы топчутся возле города уже три недели. Они потеряли прежнюю пробивную мощь, но всё ещё превосходят нас, особенно в наземной технике и в авиации. Ослабив на время борьбу за Тулу, они, видимо, решили нанести главный удар на Венёвском направлении, чтобы выйти к Кашире. То есть, по-прежнему рвутся к Москве.
Штаб фронта и Ставка знают о наших проблемах. И всё-таки приказывают во что бы то ни стало остановить врага. Фронт ставит задачу, а нам её решать. Исходя из возможностей. Из обстановки… Кстати, только что стало известно: под Тулу прибыла и вошла в состав нашего соседа – Третьей армии Юго-Западного фронта – двести тридцать девятая стрелковая дивизия. Она должна обеспечить стык между нашей и Третьей армией.
Мы пригласили сюда не только членов совета и руководителей армейских служб, но и командиров дивизий этого направления обороны. Пусть и они выскажутся начистоту, всё дельное штаб армии учтёт при принятии решения.
У кого какие мысли по выполнению приказа фронта? Николай Емельянович, что скажешь? – посмотрел командующий в сторону начальника штаба армии.
Полковник Аргунов, приземистый, тучный, не любил длинных разговоров. Вот и сейчас он был краток до сухости.
– Аркадий Николаевич, по сути, всё сказал о ситуации на сегодняшний день. Мы ограничены в личном составе частей. На учёте каждое орудие, каждый пулемёт, каждое противотанковое ружьё… Практически нет резервов, а значит, люди не могут нормально отдыхать. Полагаться на авиацию тоже нет смысла, а организовать противовоздушную оборону очень непросто: зенитные орудия то и дело приходится применять для отражения танковых атак противника.
Поскольку сейчас сплошного фронта нет, предлагаю засылать в тыл врага мелкие подвижные отряды автоматчиков и гранатомётчиков. Занимая населённые пункты в тылу немцев, они будут сеять среди них панику, выгонять их на снег, нарушать связь и управление. А ещё – вести разведку днём и ночью, на земле и в воздухе. «Глаза и уши» армии – половина успеха… Думаю, присутствующий здесь начальник разведотдела майор Ханин не будет возражать.
– Ну, а что скажут комдивы? Алексей Дмитриевич, вы под Венёвом основное звено.
– Товарищ командующий! Дивизия без приказа не оставила ни одного населённого пункта. Потери в строевых частях восполняю тыловиками. Но скоро иссякнет и этот, если так можно выразиться, резерв. Будем стоять столько, сколько сможем. А для борьбы с танками мы организовали в полках группы истребителей танков. Обращаюсь к вашему заму по тылу Василию Степановичу Попову: подкиньте побольше снарядов и обязательно – бронебойных. Обычные снаряды средний фашистский танк по отзывам артиллеристов только гладят. И противотанковых гранат с бутылками. ПТР у нас – верно сказал начштаба – ещё мало.
– Терешков не случайно говорит насчёт боеприпасов, – встал за столом член Военного совета армии бригадный комиссар Сорокин. – Мне звонил из его дивизии комиссар Соловцев по этому же поводу. Он ещё посетовал и о пробойной мощи гранат. Приходится связки гранат усиливать толовыми шашками.
Но я хочу сказать не только о том, чем и как мы стреляем и подрываем, хотя это очень важно. Может, не менее, если не более важно, моральное состояние бойцов и командиров. Абсолютное большинство сознаёт: сдача Москвы недопустима. Значит, нужно драться до последней капли крови. Просьба к начсоставу армии: не оставлять без внимания ни одного примера храбрости и умелости, поощрять мужество и отвагу…
Высказались все желающие.
Ермаков сообщил в заключение об уже принятом решении создать Венёвский боевой участок во главе с командиром 413-й стрелковой дивизии генерал-майором Терешковым. В состав боевого участка войдут: 413-я, 299-я стрелковые, 31-я кавалерийская, 108-я танковая дивизии, 1315-й стрелковый полк 173-й стрелковой дивизии, 124-й танковый полк, 125-й отдельный танковый батальон, отряд 11-й танковой бригады, 34-й стрелковый полк НКВД, 115-й железнодорожный полк НКВД, 702-й артиллерийский полк противотанковых орудий и 168-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион.
Видимая многочисленность названных соединений, частей и подразделений не отражала их штатное наполнение. Та же 299-я стрелковая дивизия по личному составу равнялась неполному батальону. 108-я танковая дивизия состояла из восемнадцати танков. Огромный некомплект личного состава и техники испытывали другие части.
Предотвратить удар гудериановских дивизий на рубеже Венёва было уже невозможно. На запрос штаба армии о состоянии обороны на его подступах Терешков сообщил:
– Стрелковые полки четыреста тринадцатой дивизии окружены танками в районе Сергиевское – Трушкино. Отражаем атаки танков – до пятидесяти единиц…
Пять дней полки дивизии сибиряков и соседних частей вели непрерывные бои. Пять дней перемалывали вражескую пехоту и технику. Пять дней теряли убитыми и ранеными бойцов и командиров.
1322-й стрелковый полк дрался под Болоховкой с двумя полками немецкой пехоты, поддерживаемыми семнадцатью танками. Терешковцы не отступили ни на шаг. Они уничтожили десять танков и четыре батальона пехоты. Но при этом второго батальона полка не стало. Погиб и командир полка подполковник Корнеев. Капитан Петухов, только что назначенный вместо него, сообщал в штаб дивизии:
«Все атаки немцев отбиты… Враг остановлен… Есть потери… 2-й батальон стоял насмерть. Погиб полностью…».
Терешков ещё раз перечитал донесение. «Батальон погиб полностью… Враг остановлен, – текли мысли, били током крови в поседевший висок комдива. – Враг остановлен… Нет, не остановлен. Задержан! Ещё на пять суток…».
Полководцы
22 ноября в посёлке Мордвес произошла встреча четырёх генералов Красной Армии. В вечерних сумерках в тесном окраинном домике посёлка за столом сидели: только что назначенный командующий 50-й армией генерал-лейтенант Иван Васильевич Болдин, только что снятый с командования этой армией генерал-майор Аркадий Николаевич Ермаков, командир 2-го кавалерийского корпуса, перебрасываемого в район Каширы, генерал-майор Павел Алексеевич Белов и начальник Венёвского боевого участка, командир 413-й сибирской стрелковой дивизии генерал-майор Алексей Дмитриевич Терешков.
Самым старшим по возрасту – 51 год – оказался Болдин. Самым младшим – 42 года – Ермаков.
Все генералы – участники Гражданской войны, а трое – Болдин, Белов и Терешков – Первой мировой. Все – участники различных военных конфликтов тридцатых и начала сороковых годов: в Испании и Монголии – Терешков, в Финляндии – Ермаков, в Польше –
Болдин и Ермаков, в Бессарабии – Болдин и Белов.
Собрались генералы в момент чрезвычайной опасности не только для обороны Тулы, но и прорыва немцев к Москве.
На столе перед генералами развёрнута карта военных действий 50-й армии. Вот уже три недели бьются её дивизии, не позволяя немцам войти в Тулу. Выбивают их танки, множат их бессчётные могилы. Но и сами несут немалые потери. По численности личного состава дивизии превращаются в полки, полки в батальоны, батальоны – в роты… Тает на глазах мощь артиллерии. Почти нет танков. Из дивизий самой боеспособной остаётся 413-я сибиряков…
Лучше всех о положении армии знают Ермаков и Терешков. Поэтому вновь назначенный командующий пятидесятой и пригласил их на этот чрезвычайный совет.
Конечно, у каждого из собравшихся свои цели и задачи. Болдин только что бегло ознакомился с положением передовых и тыловых частей армии, с руководством городского комитета обороны Тулы. И теперь рассчитывал на помощь Ставки в виде кавалерийского корпуса, усиленного другими воинскими соединениями и частями. Среди них: стрелковая и танковая дивизии, две танковые бригады, полк гвардейских реактивных миномётов, другие части и подразделения… Целая армия, чего так не хватало его предшественнику на посту командарма! И такой силищей теперь надо умело распорядиться.
Генерал Белов решал свою задачу, определённую штабом фронта: не позволить немцам прорваться к Кашире, куда теперь направлено острие гудериановского танкового клина, и при первой возможности атаковать. Конечно, согласовав свои действия со штабом пятидесятой армии. Для этого он и приехал в Мордвес почти одновременно с Болдиным и другими генералами.
Склонившись над картой, при свете коптилки генералы изучали обстановку, сложившуюся на момент их встречи.
Болдин:
– Немцы на окраинах Венёва. По сути, он окружён. Я верно трактую ситуацию, Алексей Дмитриевич?
Терешков:
– Венёв не удержим. Мои бойцы будут, конечно, стоять до конца. Но кто будет воевать потом?
Белов:
– Как я понял, путь на Каширу для немцев фактически открыт. Танки Гудериана – в восьми километрах от Мордвеса…
Болдин:
– Что вы предлагаете, товарищ Белов?
Белов:
– Мне нужно срочно ехать в Каширу, в штаб моего корпуса. Я должен сосредоточить дивизии корпуса и приданные ему войска в Кашире, Зарайске и Озёрах. Надо прикрыть переправы. Иначе противник захватит мосты через Оку и двинется на Москву…
Болдин:
– Считайте это своей первоочередной задачей…
Генерал Белов заторопился и вскоре уехал. Оставшиеся решили выпить по кружке чая из термоса, прихваченного с собой хозяйственным Терешковым.
– Аркадий Николаевич, – обратился Болдин к Ермакову, – расскажите, как армия выходила из окружения.
– Тяжело вспоминать, – поставив кружку с чаем на стол, отозвался Ермаков. – Да вы, Иван Васильевич, тоже недавно были «окруженцем» и представляете, что это такое. Без постоянной связи штаба с войсками, без помощи соседей, которые, может, сами ждут помощи…
Армия формировалась в июле-августе на базе моего Второго стрелкового корпуса тогда ещё Брянского фронта. При её формировании я был назначен заместителем командующего фронтом Андрея Ивановича Ерёменко. В начале октября случилось ЧП: пропал командующий фронтом, как говорится, без вести. И Генштаб принимает решение: временно исполняющим обязанности командующего Брянским фронтом назначить командарма пятидесятой, Героя Советского Союза генерал-майора Михаила Петровича Петрова, а меня командующим его армией. Произошло это за неделю до выхода из окружения. Причём связи с другими армиями фронта уже не было.
Ко всему этому следует добавить, что ещё до моего вступления в командование армией, во время переправы её дивизий на реке Рессете случилась страшная трагедия. Переправу немцы обнаружили и сконцентрировали на ней артиллерийский и миномётный огонь. Немцы словно знали о подходе дивизий к этой реке и устроили настоящий ад. Снаряды, мины, бомбы… И никакого укрытия. Задние напирают на передних… Настил моста непрочный… В общем, все тяжёлые машины и дивизион «катюш» переправить не смогли…
Не хочу никого винить и себя не буду оправдывать. Потери армии, к сожалению, огромны. И тогда, при выходе из окружения, и сейчас, в дни тульских боёв. Но массовой сдачи в плен не было. Бойцы и командиры дерутся смело и в критической ситуации не паникуют. А главное, если говорить о выходе из окружения, мы прорвали вражеский фронт и соединились с нашими войсками. А ещё – мы не сдали немцам Тулу, не повторили судьбу Брянска, Орла, Калуги…
– Ну, а что с прорывом немцев на Сталиногорском направлении?
– Прикрыть этот район не хватило сил. Сибиряки дрались отчаянно. Алексей Дмитриевич мог бы рассказать об этом лучше меня. Но что может сделать пехота со штыком и бутылкой с зажигательной смесью против армады танков? А помощь фронт почему-то не давал до сегодняшнего дня. Я взял ответственность на себя и приказал отвести остатки дивизии на новые позиции, чтобы избежать её разгрома. Если Белов не подоспеет со своими дивизиями, думаю, Венёв придётся оставить…
Генералы разъехались. Болдин и Терешков – в войска. Ермаков – в Москву, в Генштаб.
Бывший командующий пятидесятой оказался прав: уже через день, заняв Венёв, немецкие танки вошли в Мордвес…