* * *
Операционная сестра зашла за мной вскоре после завтрака и повела в блок, где делали операцию. Там рядом большой кабинет, видимо, процедурный. Следом зашел Антон Владимирович, я сел на кушетку, сестричка разрезала ножницами всю повязку, сняла окровавленные тампоны. Доктор посмотрел, остался удовлетворен и предложил мне взглянуть на себя.
С трепетом подходил я к зеркалу, и пустая глазница с закрытыми веками действительно смотрелась страшновато. На мои вопросы, чем и как лечиться и предохраняться от каких-либо воздействий, доктор ответил, что ни лечиться, ни беречься не надо, все заживает у меня замечательно. Можно разве что некоторое время покапать по утрам глазные капли, чтобы слизь не скапливалась.
Был у меня еще один вопрос, его мне мои соседи по палате подсказали, я его и озвучил:
– Антон Владимирович, скажите, а мне группа инвалидности не полагается в связи с удалением глаза?
Он ответил быстро, уверенно и без малейшей тени сомнения в собственной правоте:
– Да вы что, даже и не думайте. У вас же второй глаз видит хорошо!
Я ему сразу поверил, он ведь специалист, удаляет органы зрения с онкологическими заболеваниями, значит, знает правовые последствия таких операций абсолютно точно. Здесь же, в процедурном кабинете я подписал и подарил ему книгу прозы. А также вручил визитку, там у меня электронный адрес и номер телефона.
Антон Владимирович дважды повторил слова о том, что он сам позвонит мне, когда придет из Кемерова результат анализа моего глаза, а это должно быть не позднее 15 октября. Я пошел собирать вещи и ждать документ о выписке.
Саша нервничал, никто ему не звонил, и он не знал, заберут его или нет. Я тоже за него переживал, трудно ему придется. Вскоре зашла заведующая, отдала мне выписку, мы вышли из палаты. В это время по коридору шел Антон Владимирович, и я вспомнил, что хотел у него спросить.
– Антон Владимирович, а когда мне можно будет вставить искусственный глаз?
– Через полгода, не раньше.
Дальше он объяснил, как негативно повлияет чужеродное тело на ткани глазницы: могут быть нагноения и прочие неприятности.
Я еще раз поблагодарил обоих врачей за операцию, пообещал написать о них в очерке, который уже обдумывал, они заулыбались.
Все было хорошо, вот только доктора Анну я не встретил, а так хотелось сказать ей добрые слова за то, что она вернула мне веру в медицину, настроила на долгий, нелегкий путь подготовки к морально тяжкой операции. Знать, в другом отделении трудится, мысленно желаю ей самой здоровья, успехов в труде и удачи в жизни.
Медсестра прикрепила мне лейкопластырем над пустой глазницей нечто вроде шторки из марли, с ней я и отправился на выход. Перед этим мне еще дали пропуск с незаписанной датой – для моего приезда сюда, когда придет анализ глаза. Так что прощай, обитель хворей, надеюсь, что в качестве пациента расстаюсь с тобой навсегда!
Неуютно я себя чувствовал в автобусе с этой белой занавеской на лице, казалось, все смотрят на меня то ли с любопытством, то ли с жалостью. Но очень радовало отсутствие боли в ноге: за дни, проведенные в больнице, она, постепенно слабея, ушла совсем. И теперь я шагал, как раньше, широко и свободно, несмотря на холодный ветер с редкими колючими снежинками. Вот здесь и пригодилась шторочка, я ее пальцами поддерживал от сдувания, и она очень неплохо защищала свежую еще рану от холода.
Настроение мое соответствовало самочувствию, оно было великолепное, лишь малая опасочка беспокоила: а как воспримет меня дражайшая супруга, вдруг будет брезговать одноглазым мужем? Ее дома не оказалось, а когда пришла, сказала, что выгляжу я замечательно.
* * *
В понедельник поехал в онкологическую поликлинику, теперь я онкобольной и должен встать на учет. В регистратуре на меня завели карточку и назначили дату приема – аж на 26 октября. На мое возмущение о слишком долгом ожидании медработница за стеклянной перегородкой отреагировала не менее эмоционально:
– А вы в каком городе живете? Не знаете, сколько у нас онкобольных?
Знал я это, поэтому ответить мне было нечего. Но и у меня имелся веский повод испытывать нетерпение. Пока не сделают анализ глаза и не установят точный диагноз, я не смогу начать лечение. А значит, риск упустить драгоценное время постоянно возрастает. Я и так запоздал с удалением, можно сказать, сделано это было в последний момент. Но мне-то тогда, в первое посещение онкодиспансера, мнилось, что анализ глаза сделают быстро, и ожидание приема длиной в три недели казалось недопустимым.
Однако обстоятельства бывают сильнее наших желаний. Надо ждать. И все же недели через полторы я не выдержал и стал искать номера телефонов своего отделения, кляня себя за то, что при выписке не записал их. Нашел, дозвонился до поста, назвал себя и причину, почему беспокою. Меня еще помнили, сестра сказала, что доктор рядом и подтверждает свое обещание сообщить, когда к нему поступит анализ. Некоторое успокоение пришло, но на короткое время: уж день приема близок, а что мне у врача делать без результата? Звоню снова через пару дней, уже и 15-е число прошло, сестра, как могла, меня успокаивала, опять ссылаясь на Антона Владимировича.
Уж смирился я с отсутствием анализа и решил ехать к онкологу так, на авось. Хорошо, что жена моя, сильная житейской премудростью, за день до приема чуть ли не силком заставила меня звонить в больницу с самого утра. Все время было занято, и вдруг соединяют. Мелодичный женский голос. Я, конечно, говорил довольно раздраженно, а она спокойно спросила, в какой день и к какому времени мне на прием. Я ответил, что завтра в 9.45 утра. Мне сказали, чтобы подождал, через минутку позвонят. И точно, прямо вскорости звонок, и тот же, но уже радостный голос сообщил приятную весть: анализ мой вдруг нашелся, я могу приехать и забрать его.
Мигом собрался, помчался. Правда, в больничном городке заплутал в похожих корпусах, еле-еле нашел ту дверь, из которой вышел после выписки. Молодец хоть, что не забыл захватить с собой пропуск, на лавочке проставил сегодняшнее число посещения, а то строгий охранник не пропустил бы меня. Постучал в ординаторскую, вышла средних лет докторша в очках, я назвался. Она вернулась в помещение, и вскоре появился Антон Владимирович с бумагой в руке. Небрит, явно смущен, но пытается скрыть, на мое «здрасьте» слегка наклонил голову и начал торопливо говорить, чтобы я с этим документом шел прямо к онкологу.
Мне показалось, что эта невразумительная речь была попыткой оправдаться. А я-то хотел при этой встрече, но при других обстоятельствах, подарить ему еще одну книгу! Сейчас же было сожаление о подаренной раньше... Молча забрал у него казенный бланк, повернулся и пошел. Вообще не люблю, когда не держат свое слово, а тут-то необязательность могла и вовсе оказаться для меня роковой. Не получи я сегодня анализ, завтра, вероятнее всего, меня бы отправили восвояси; потом, когда я все же получил бы результат, пришлось бы опять записываться к онкологу и ждать немало дней до приема. Неужели Антон Владимирович не понимал этого?
Горько разочаровываться в людях, к которым раньше питал симпатию. А мне этот доктор поначалу понравился, да и операцию он провел хорошо, но вот человеком оказался с изъянцем...
...На прием я приехал загодя, на целый час раньше, боялся попасть на автобусе в пробку и опоздать. Онкологическая поликлиника или диспансер – народ называет по-разному – учреждение серьезное. Многие граждане испытывают к нему неприязнь, смешанную со страхом, такая уж эта ужасная болезнь – рак. Доводилось мне и прежде, в молодости раза два здесь бывать (не помню уж, по какому поводу), и оба раза я испытывал душевную неуютность. А вот сейчас зашел совершенно спокойно.
Строгости здесь прямо со входа начинаются, обязательно надо надеть наобувники, маску и измерить температуру. Нужный мне кабинет на втором этаже, у двери никого, а вообще в коридоре народу немало, сидят на диванчиках. Сестра скоро вышла, взяла мою карточку. Захожу. Врач Ольга Михайловна хороша собой и приветлива. Расспросила меня о начале болезни, просмотрела документы, потом тщательно ощупала подскулья, шею, за ушами, подмышки. И, кажется, ничего плохого не обнаружила.
Я предполагал, что мне назначат химиотерапию, и заранее подготавливал себя душевно к ее негативному воздействию на организм. А Ольга Михайловна дала направление в «Гранд-Медику» на какое-то обследование. Но при этом требовалось еще и направление от моей поликлиники, чтобы обследоваться бесплатно.
Я был уже около раздевалки, когда меня нагнала медсестра. Оказывается, мне надо срочно пройти в Первую горбольницу, в гинекологический корпус, и там на первом этаже в лаборатории взять стеклышки со своими анализами. Пришлось прогуляться. Благо погодка хорошая – легкий морозец приятно бодрит. А еще я все не могу нарадоваться отсутствию болей в ноге. Может, это запоздалое действие физических упражнений в центре Бубновского, а может, что другое.
Забрал пакетик со стеклышками, отнес его в кабинет онколога и все время размышлял. Для чего стеклышки, если есть официальный анализ, где указано, что у меня была меланома? Впрочем, это не столь важно, я просто могу чего-то не знать, пусть будет как бы двойная проверка. А вот дата проведения анализа, указанная в документе (5 октября), и место проведения (город Новокузнецк) до сих пор не дают мне покоя. Не могу понять, какова была причина такой лжи и волокиты с анализом. Скорее всего, это безответственность, которая стала родовой приметой обосновавшегося в нашем государстве общественно-политического устройства жизни. Она неразрывно связана с безнаказанностью и пронизала все структуры государственных служб. И даже сейчас, во время практически полноценной войны России с объединенным Западом, почти ничего не изменилось.
А вдруг здесь какой-то злой умысел в отношении лично меня? Да ну, бред. Зачем кто-то стал бы мне таким образом пакостить? Я вроде бы старался в больнице со всеми быть дружелюбным... Но это вообще не серьезный довод. Зачем на ближайшей к моему дому остановке кто-то постоянно срывает расписание движения автобусов? И для чего на другой остановке разбили толстенные стеклянные блоки боковых стенок, которые хотя бы немного защищали ждущих транспорта от холодного ветра?
Это делают люди, не имеющие внутри себя нравственных скреп или разрушившие их. Между тем именно они, эти скрепы, и не дают распасться человеческой личности в условиях тотального давления идеологии потреблянства.
Поэтому и много сейчас в России людей (причем разного возраста!), которые в силу потери духовных и душевных ориентиров озлоблены за свои беды на весь окружающий мир и мстят всем, кто подвернется под руку, любыми доступными способами.
Россия все глубже будет входить в противостояние с растленным Западом. И это, как ни странно иным может показаться, для нашего народа огромное благо. Во время великих войн наш народ всегда отбрасывает все мелкое, суетное, личное. У большинства из крови, из памяти поколений выплывает любовь к своей земле, к своему Отечеству, выплывает такой могучей волной, которая начисто смывает все наносное, весь мусор житейский. Любовь эта всегда является душевной, духовной основой народа русского. Война рождает высокий дух жертвенности, она преображает наших солдат на Донбассе, и те должны передать нам, всем жителям России, этот высочайший, превысший над материальным миром, дух. Только тогда Родина наша стряхнет морок пагубных лет и преобразится.
* * *
По номеру, написанному в направлении, я позвонил, идя к дому. Ответили из регистратуры «Гранд-Медики», предложили приехать завтра.
Отделение, где проводят онкологические обследования, сбоку от центрального входа, подальше от людских глаз, на самом верху. Елена, регистратор, телом обширна весьма и обильна улыбкой, предложила мне подождать. Передо мной в очереди пожилая пара: она обследуется, а муж сопровождает. Она пять лет принимает таблетки, препятствующие возникновению рака, говорит, что побочные действия лекарства весьма сильные. Подробнее поговорить не удалось, Елена позвала ее к стойке и стала что-то подробно объяснять. После ухода супружеской пары она долго обзванивала пациентов, напоминая всем, чего им нельзя сегодня употреблять в пищу, к какому времени завтра явиться сюда, и что иметь с собой. Да, работают здесь четко, профессионально, ничего не скажешь.
Наконец, позвала меня. Мне назначено обследование по очереди на 17 ноября. И тут же, видя мое неудовольствие от такого позднего срока, милая Елена объяснила, что есть возможность пройти процедуру раньше, для этого нужно стать запасным пациентом. Ситуация выглядит так. Препарат с радиоактивным изотопом доставляют рано утром из Москвы самолетом, он довольно быстро разлагается, то есть теряет необходимые свойства, и если самолет задерживается, доз может не хватить даже на очередников. Но обычно препарата доставляется немного с избытком, и в случае своевременного прилета борта есть возможность дополнительно обследовать еще человека два-три. Мне предлагается послезавтра быть готовым к вызову. Однако есть необходимость заглянуть в родную поликлинику, взять направление (это опять для бесплатного обследования, им мало направления от онколога), и еще надо сдать кровь. Опять начинается! Опять анализы! У меня уже душевная усталость от всего этого, но... Мне же идут навстречу, значит, надо терпеть.
В поликлинику проехал сразу, в регистратуре мне дали талончик к терапевту, который этим занимается, на завтра, на шесть часов вечера. Несколько удрученный подошел к кабинету, где работает Вера Николаевна, чисто автоматически подошел, уже, видно, привычка выработалась. Она на месте, зашел, поздоровался, она меня после операции еще не видела. Снял очки, показал, как сейчас выгляжу. Рассказал о предстоящем обследовании, посетовал на завтрашнее позднее время приема. Как и раньше, Вера Николаевна отправила меня в коридор. А сама куда-то сходила один раз, другой. И вот через некоторое время уже протягивает мне лист бумаги с отпечатанным текстом, с печатями:
– Возьмите, это направление. Завтра вам никуда ходить не надо.
Не дослушав мои слова благодарности, скрылась за дверью. А я пошел сдавать анализ крови в небольшую частную медицинскую организацию. Потому что, если сдавать в комбинатовской поликлинике, то до послезавтра анализы точно не будут готовы, а в частной я надеялся на скорый результат. Кровь сдал, но и здесь прийти сказали не сегодня же, а только завтра.
Весь день я провел на диете, о который узнал из памятки, полученной от регистратора Елены. На другое утро встал рано, ничего не ел, лишь выпил три глотка кипяченой воды, как предписано, собрал сменную одежду и обувь, жду. Елена позвонила в десятом часу: самолет задержался по погодным условиям, препарата мало, мне отбой. А я-то переживал, что если явлюсь без анализов крови, не возьмут на обследование. А оно вон как вышло...
В субботу забрал результат, жду дальше. Конечно, беспокойство относительно метастазов присутствовало, потому что время бежит неумолимо, а я не знаю, что у меня в организме происходит.
Во вторник не было задачи вставать рано, дрых почти до девяти. Встал, съел немного сырой морковки, глотнул кофе, но чуть-чуть, как чувствовал. Вдруг звонок. Елена. Первым делом спросила, ел ли я, и что именно. Ответил, как было. Она сказала, чтобы я был готов ехать, но прежде надо дождаться еще одного ее звонка. Собрался, как солдат по тревоге, сумка с вещами готова заранее. Позвонила. На остановку летел со всех сил, такси вызывать не стал, бывает, его прождешь дольше. Сегодня будний день, автобусы ходят часто. И правда: только подбежал – и автобус подходит. За двадцать минут добрался до «Гранд-Медики». Запыхавшись, подхожу к стойке регистратуры. Елена стала читать мои направления из онкодиспансера и из поликлиники очень внимательно, изучала их. И была даже удивлена, что оба документа составлены совершенно правильно (а то пришлось бы мне возвращаться и выправлять их до нужного стандарта). На что я ей с гордостью, особенно за Веру Николаевну, ответил:
– Ну, а как же иначе? Специалисты составляли!
Спешил-спешил, а еще и подождать пришлось. Но вскоре пригласил меня молодой молчаливый мужчина с бородкой на манер эспаньолки. В тесном кабинетике взял кровь из пальца, измерил рост и вес (кстати, я думал, что «окабанел» на хорошем питании при малоподвижном образе жизни, но вес оказался почти в норме; значит, не зря я вернулся к физическим нагрузкам при помощи гантелей и к литературному труду, ведь он калорий сжигает не меньше силовых упражнений).
Из внутренних помещений вышла элегантная медсестра, показала, где мне переодеться и куда затем следовать. Одежду, что была на мне, снял и поместил в шкафчик, наручные часы и крестик на нитке засунул в карман брюк. И ничего не екнуло, не скребануло по сердцу.
Надел домашние штаны, майку и кофту, в домашних же тапочках проследовал за сестрой с походкой кинозвезды: хоть по годам не юна, но как держится! Сказала мне расположиться в полулежачем кресле и ввела в вену укол. Вводила долго, постоянно спрашивая меня о самочувствии, затем проводила в помещение с двумя такими же креслами или лежаками. Одно занято худым мрачным по виду мужичком, я разместился в другом. Поставил на подлокотник полуторалитровую бутылку с водой, которую мне предложено было пить, желательно до дна, при этом не разговаривать, не скрещивать ни руки, ни ноги. Лежать предстояло целый час. За это время я выпил полбутылки, больше не влезло. Мужика увели первого.
Сам аппарат, который должен был меня обследовать, примерно такой же, как на МРТ, вот только руки оператор заставила поднять за голову. Минут двадцать меня то задвигали в гудящее кольцо агрегата до самой макушки, то выдвигали до бедер, аж руки затекли.
Елена сказала, что результат будет готов самое позднее через неделю.
На улице я на ходу достал из кармана часы, крестик ниткой цеплялся за пальцы, тянулся за часами, я отпихнул его вглубь, надел часы и пошел к остановке. Уже в автобусе решил надеть крестик, опустил руку в карман брюк... и сердце нехорошо застучало: в кармане пусто! Прощупал внутри каждый сантиметр, даже вывернул карман наизнанку – пусто! А автобус уже подъезжал к моему району...
Домой зашел в глубоком расстройстве, для меня это была очень большая потеря. Этот крестик, на обратной стороне которого изображение отца Сергия Радонежского, моего особо почитаемого русского святого, я купил на Православной ярмарке на площади Победы четырнадцать лет назад. Долго тогда выбирал из множества разных серебряных крестиков, мой товарищ даже заворчал на меня за разборчивость, наконец, увидел этот, и он сразу глянулся мне; потом он стал частью моего тела и даже больше – частью моей человеческой личности.
Однажды на работе, снимая после смены рабочую одежду, я и крестик нечаянно стащил и не заметил утери. Спохватился уже дома, очень расстроился. Утром сначала сам поискал, а потом попросил мойщицу найти его, просто умолял, пообещал подарить, если найдет, коробку хороших конфет. И ведь нашла, он глубоко отлетел под шкафчики с рабочей одеждой. Когда она мне его отдала, радости моей не было предела. И вот вдруг такая беда, худшая, чем была тогда, на работе, там пространство мойки небольшое, а здесь где искать? Ругал себя скверными словами, дурак я, ну почему не убрал часы и крестик в сумку, зачем на улице стал вытаскивать часы?
Жена посоветовала сейчас же поехать искать, а я почему-то отказался, подумав, что бесполезно. И еще раз оказался дураком. Не по себе было весь остаток дня, и решил я утром обязательно ехать на поиски. А к утру выпал снег, опять расстройство: где ж в снегу отыщу малый предмет? Но покоя нет, хожу по квартире, как зверь в тесной клетке. Часам к одиннадцати снег растаял, я скоренько собрался, помчался. На участке тротуара от дверей, из которых я вышел вчера, до остановки (а это метров сто пятьдесят) снега не было, лишь в двух местах лужи. Оставшимся глазом я вижу хорошо, разглядел все спички, все окурки, какие-то резинки, даже семечную шелуху, а крестика не было! Несколько раз прошел весь этот отрезок, заходил и на асфальт почти к самому зданию. Нет, не нашел. Потом ехал домой, огорченный очень глубоко. Чуть тешила мысль о том, что мой любимый, мой нацелованный крестик подобрал добрый человек, он будет его носить у сердца, и крестик поможет ему в делах добра и любви.
Операционная сестра зашла за мной вскоре после завтрака и повела в блок, где делали операцию. Там рядом большой кабинет, видимо, процедурный. Следом зашел Антон Владимирович, я сел на кушетку, сестричка разрезала ножницами всю повязку, сняла окровавленные тампоны. Доктор посмотрел, остался удовлетворен и предложил мне взглянуть на себя.
С трепетом подходил я к зеркалу, и пустая глазница с закрытыми веками действительно смотрелась страшновато. На мои вопросы, чем и как лечиться и предохраняться от каких-либо воздействий, доктор ответил, что ни лечиться, ни беречься не надо, все заживает у меня замечательно. Можно разве что некоторое время покапать по утрам глазные капли, чтобы слизь не скапливалась.
Был у меня еще один вопрос, его мне мои соседи по палате подсказали, я его и озвучил:
– Антон Владимирович, скажите, а мне группа инвалидности не полагается в связи с удалением глаза?
Он ответил быстро, уверенно и без малейшей тени сомнения в собственной правоте:
– Да вы что, даже и не думайте. У вас же второй глаз видит хорошо!
Я ему сразу поверил, он ведь специалист, удаляет органы зрения с онкологическими заболеваниями, значит, знает правовые последствия таких операций абсолютно точно. Здесь же, в процедурном кабинете я подписал и подарил ему книгу прозы. А также вручил визитку, там у меня электронный адрес и номер телефона.
Антон Владимирович дважды повторил слова о том, что он сам позвонит мне, когда придет из Кемерова результат анализа моего глаза, а это должно быть не позднее 15 октября. Я пошел собирать вещи и ждать документ о выписке.
Саша нервничал, никто ему не звонил, и он не знал, заберут его или нет. Я тоже за него переживал, трудно ему придется. Вскоре зашла заведующая, отдала мне выписку, мы вышли из палаты. В это время по коридору шел Антон Владимирович, и я вспомнил, что хотел у него спросить.
– Антон Владимирович, а когда мне можно будет вставить искусственный глаз?
– Через полгода, не раньше.
Дальше он объяснил, как негативно повлияет чужеродное тело на ткани глазницы: могут быть нагноения и прочие неприятности.
Я еще раз поблагодарил обоих врачей за операцию, пообещал написать о них в очерке, который уже обдумывал, они заулыбались.
Все было хорошо, вот только доктора Анну я не встретил, а так хотелось сказать ей добрые слова за то, что она вернула мне веру в медицину, настроила на долгий, нелегкий путь подготовки к морально тяжкой операции. Знать, в другом отделении трудится, мысленно желаю ей самой здоровья, успехов в труде и удачи в жизни.
Медсестра прикрепила мне лейкопластырем над пустой глазницей нечто вроде шторки из марли, с ней я и отправился на выход. Перед этим мне еще дали пропуск с незаписанной датой – для моего приезда сюда, когда придет анализ глаза. Так что прощай, обитель хворей, надеюсь, что в качестве пациента расстаюсь с тобой навсегда!
Неуютно я себя чувствовал в автобусе с этой белой занавеской на лице, казалось, все смотрят на меня то ли с любопытством, то ли с жалостью. Но очень радовало отсутствие боли в ноге: за дни, проведенные в больнице, она, постепенно слабея, ушла совсем. И теперь я шагал, как раньше, широко и свободно, несмотря на холодный ветер с редкими колючими снежинками. Вот здесь и пригодилась шторочка, я ее пальцами поддерживал от сдувания, и она очень неплохо защищала свежую еще рану от холода.
Настроение мое соответствовало самочувствию, оно было великолепное, лишь малая опасочка беспокоила: а как воспримет меня дражайшая супруга, вдруг будет брезговать одноглазым мужем? Ее дома не оказалось, а когда пришла, сказала, что выгляжу я замечательно.
* * *
В понедельник поехал в онкологическую поликлинику, теперь я онкобольной и должен встать на учет. В регистратуре на меня завели карточку и назначили дату приема – аж на 26 октября. На мое возмущение о слишком долгом ожидании медработница за стеклянной перегородкой отреагировала не менее эмоционально:
– А вы в каком городе живете? Не знаете, сколько у нас онкобольных?
Знал я это, поэтому ответить мне было нечего. Но и у меня имелся веский повод испытывать нетерпение. Пока не сделают анализ глаза и не установят точный диагноз, я не смогу начать лечение. А значит, риск упустить драгоценное время постоянно возрастает. Я и так запоздал с удалением, можно сказать, сделано это было в последний момент. Но мне-то тогда, в первое посещение онкодиспансера, мнилось, что анализ глаза сделают быстро, и ожидание приема длиной в три недели казалось недопустимым.
Однако обстоятельства бывают сильнее наших желаний. Надо ждать. И все же недели через полторы я не выдержал и стал искать номера телефонов своего отделения, кляня себя за то, что при выписке не записал их. Нашел, дозвонился до поста, назвал себя и причину, почему беспокою. Меня еще помнили, сестра сказала, что доктор рядом и подтверждает свое обещание сообщить, когда к нему поступит анализ. Некоторое успокоение пришло, но на короткое время: уж день приема близок, а что мне у врача делать без результата? Звоню снова через пару дней, уже и 15-е число прошло, сестра, как могла, меня успокаивала, опять ссылаясь на Антона Владимировича.
Уж смирился я с отсутствием анализа и решил ехать к онкологу так, на авось. Хорошо, что жена моя, сильная житейской премудростью, за день до приема чуть ли не силком заставила меня звонить в больницу с самого утра. Все время было занято, и вдруг соединяют. Мелодичный женский голос. Я, конечно, говорил довольно раздраженно, а она спокойно спросила, в какой день и к какому времени мне на прием. Я ответил, что завтра в 9.45 утра. Мне сказали, чтобы подождал, через минутку позвонят. И точно, прямо вскорости звонок, и тот же, но уже радостный голос сообщил приятную весть: анализ мой вдруг нашелся, я могу приехать и забрать его.
Мигом собрался, помчался. Правда, в больничном городке заплутал в похожих корпусах, еле-еле нашел ту дверь, из которой вышел после выписки. Молодец хоть, что не забыл захватить с собой пропуск, на лавочке проставил сегодняшнее число посещения, а то строгий охранник не пропустил бы меня. Постучал в ординаторскую, вышла средних лет докторша в очках, я назвался. Она вернулась в помещение, и вскоре появился Антон Владимирович с бумагой в руке. Небрит, явно смущен, но пытается скрыть, на мое «здрасьте» слегка наклонил голову и начал торопливо говорить, чтобы я с этим документом шел прямо к онкологу.
Мне показалось, что эта невразумительная речь была попыткой оправдаться. А я-то хотел при этой встрече, но при других обстоятельствах, подарить ему еще одну книгу! Сейчас же было сожаление о подаренной раньше... Молча забрал у него казенный бланк, повернулся и пошел. Вообще не люблю, когда не держат свое слово, а тут-то необязательность могла и вовсе оказаться для меня роковой. Не получи я сегодня анализ, завтра, вероятнее всего, меня бы отправили восвояси; потом, когда я все же получил бы результат, пришлось бы опять записываться к онкологу и ждать немало дней до приема. Неужели Антон Владимирович не понимал этого?
Горько разочаровываться в людях, к которым раньше питал симпатию. А мне этот доктор поначалу понравился, да и операцию он провел хорошо, но вот человеком оказался с изъянцем...
...На прием я приехал загодя, на целый час раньше, боялся попасть на автобусе в пробку и опоздать. Онкологическая поликлиника или диспансер – народ называет по-разному – учреждение серьезное. Многие граждане испытывают к нему неприязнь, смешанную со страхом, такая уж эта ужасная болезнь – рак. Доводилось мне и прежде, в молодости раза два здесь бывать (не помню уж, по какому поводу), и оба раза я испытывал душевную неуютность. А вот сейчас зашел совершенно спокойно.
Строгости здесь прямо со входа начинаются, обязательно надо надеть наобувники, маску и измерить температуру. Нужный мне кабинет на втором этаже, у двери никого, а вообще в коридоре народу немало, сидят на диванчиках. Сестра скоро вышла, взяла мою карточку. Захожу. Врач Ольга Михайловна хороша собой и приветлива. Расспросила меня о начале болезни, просмотрела документы, потом тщательно ощупала подскулья, шею, за ушами, подмышки. И, кажется, ничего плохого не обнаружила.
Я предполагал, что мне назначат химиотерапию, и заранее подготавливал себя душевно к ее негативному воздействию на организм. А Ольга Михайловна дала направление в «Гранд-Медику» на какое-то обследование. Но при этом требовалось еще и направление от моей поликлиники, чтобы обследоваться бесплатно.
Я был уже около раздевалки, когда меня нагнала медсестра. Оказывается, мне надо срочно пройти в Первую горбольницу, в гинекологический корпус, и там на первом этаже в лаборатории взять стеклышки со своими анализами. Пришлось прогуляться. Благо погодка хорошая – легкий морозец приятно бодрит. А еще я все не могу нарадоваться отсутствию болей в ноге. Может, это запоздалое действие физических упражнений в центре Бубновского, а может, что другое.
Забрал пакетик со стеклышками, отнес его в кабинет онколога и все время размышлял. Для чего стеклышки, если есть официальный анализ, где указано, что у меня была меланома? Впрочем, это не столь важно, я просто могу чего-то не знать, пусть будет как бы двойная проверка. А вот дата проведения анализа, указанная в документе (5 октября), и место проведения (город Новокузнецк) до сих пор не дают мне покоя. Не могу понять, какова была причина такой лжи и волокиты с анализом. Скорее всего, это безответственность, которая стала родовой приметой обосновавшегося в нашем государстве общественно-политического устройства жизни. Она неразрывно связана с безнаказанностью и пронизала все структуры государственных служб. И даже сейчас, во время практически полноценной войны России с объединенным Западом, почти ничего не изменилось.
А вдруг здесь какой-то злой умысел в отношении лично меня? Да ну, бред. Зачем кто-то стал бы мне таким образом пакостить? Я вроде бы старался в больнице со всеми быть дружелюбным... Но это вообще не серьезный довод. Зачем на ближайшей к моему дому остановке кто-то постоянно срывает расписание движения автобусов? И для чего на другой остановке разбили толстенные стеклянные блоки боковых стенок, которые хотя бы немного защищали ждущих транспорта от холодного ветра?
Это делают люди, не имеющие внутри себя нравственных скреп или разрушившие их. Между тем именно они, эти скрепы, и не дают распасться человеческой личности в условиях тотального давления идеологии потреблянства.
Поэтому и много сейчас в России людей (причем разного возраста!), которые в силу потери духовных и душевных ориентиров озлоблены за свои беды на весь окружающий мир и мстят всем, кто подвернется под руку, любыми доступными способами.
Россия все глубже будет входить в противостояние с растленным Западом. И это, как ни странно иным может показаться, для нашего народа огромное благо. Во время великих войн наш народ всегда отбрасывает все мелкое, суетное, личное. У большинства из крови, из памяти поколений выплывает любовь к своей земле, к своему Отечеству, выплывает такой могучей волной, которая начисто смывает все наносное, весь мусор житейский. Любовь эта всегда является душевной, духовной основой народа русского. Война рождает высокий дух жертвенности, она преображает наших солдат на Донбассе, и те должны передать нам, всем жителям России, этот высочайший, превысший над материальным миром, дух. Только тогда Родина наша стряхнет морок пагубных лет и преобразится.
* * *
По номеру, написанному в направлении, я позвонил, идя к дому. Ответили из регистратуры «Гранд-Медики», предложили приехать завтра.
Отделение, где проводят онкологические обследования, сбоку от центрального входа, подальше от людских глаз, на самом верху. Елена, регистратор, телом обширна весьма и обильна улыбкой, предложила мне подождать. Передо мной в очереди пожилая пара: она обследуется, а муж сопровождает. Она пять лет принимает таблетки, препятствующие возникновению рака, говорит, что побочные действия лекарства весьма сильные. Подробнее поговорить не удалось, Елена позвала ее к стойке и стала что-то подробно объяснять. После ухода супружеской пары она долго обзванивала пациентов, напоминая всем, чего им нельзя сегодня употреблять в пищу, к какому времени завтра явиться сюда, и что иметь с собой. Да, работают здесь четко, профессионально, ничего не скажешь.
Наконец, позвала меня. Мне назначено обследование по очереди на 17 ноября. И тут же, видя мое неудовольствие от такого позднего срока, милая Елена объяснила, что есть возможность пройти процедуру раньше, для этого нужно стать запасным пациентом. Ситуация выглядит так. Препарат с радиоактивным изотопом доставляют рано утром из Москвы самолетом, он довольно быстро разлагается, то есть теряет необходимые свойства, и если самолет задерживается, доз может не хватить даже на очередников. Но обычно препарата доставляется немного с избытком, и в случае своевременного прилета борта есть возможность дополнительно обследовать еще человека два-три. Мне предлагается послезавтра быть готовым к вызову. Однако есть необходимость заглянуть в родную поликлинику, взять направление (это опять для бесплатного обследования, им мало направления от онколога), и еще надо сдать кровь. Опять начинается! Опять анализы! У меня уже душевная усталость от всего этого, но... Мне же идут навстречу, значит, надо терпеть.
В поликлинику проехал сразу, в регистратуре мне дали талончик к терапевту, который этим занимается, на завтра, на шесть часов вечера. Несколько удрученный подошел к кабинету, где работает Вера Николаевна, чисто автоматически подошел, уже, видно, привычка выработалась. Она на месте, зашел, поздоровался, она меня после операции еще не видела. Снял очки, показал, как сейчас выгляжу. Рассказал о предстоящем обследовании, посетовал на завтрашнее позднее время приема. Как и раньше, Вера Николаевна отправила меня в коридор. А сама куда-то сходила один раз, другой. И вот через некоторое время уже протягивает мне лист бумаги с отпечатанным текстом, с печатями:
– Возьмите, это направление. Завтра вам никуда ходить не надо.
Не дослушав мои слова благодарности, скрылась за дверью. А я пошел сдавать анализ крови в небольшую частную медицинскую организацию. Потому что, если сдавать в комбинатовской поликлинике, то до послезавтра анализы точно не будут готовы, а в частной я надеялся на скорый результат. Кровь сдал, но и здесь прийти сказали не сегодня же, а только завтра.
Весь день я провел на диете, о который узнал из памятки, полученной от регистратора Елены. На другое утро встал рано, ничего не ел, лишь выпил три глотка кипяченой воды, как предписано, собрал сменную одежду и обувь, жду. Елена позвонила в десятом часу: самолет задержался по погодным условиям, препарата мало, мне отбой. А я-то переживал, что если явлюсь без анализов крови, не возьмут на обследование. А оно вон как вышло...
В субботу забрал результат, жду дальше. Конечно, беспокойство относительно метастазов присутствовало, потому что время бежит неумолимо, а я не знаю, что у меня в организме происходит.
Во вторник не было задачи вставать рано, дрых почти до девяти. Встал, съел немного сырой морковки, глотнул кофе, но чуть-чуть, как чувствовал. Вдруг звонок. Елена. Первым делом спросила, ел ли я, и что именно. Ответил, как было. Она сказала, чтобы я был готов ехать, но прежде надо дождаться еще одного ее звонка. Собрался, как солдат по тревоге, сумка с вещами готова заранее. Позвонила. На остановку летел со всех сил, такси вызывать не стал, бывает, его прождешь дольше. Сегодня будний день, автобусы ходят часто. И правда: только подбежал – и автобус подходит. За двадцать минут добрался до «Гранд-Медики». Запыхавшись, подхожу к стойке регистратуры. Елена стала читать мои направления из онкодиспансера и из поликлиники очень внимательно, изучала их. И была даже удивлена, что оба документа составлены совершенно правильно (а то пришлось бы мне возвращаться и выправлять их до нужного стандарта). На что я ей с гордостью, особенно за Веру Николаевну, ответил:
– Ну, а как же иначе? Специалисты составляли!
Спешил-спешил, а еще и подождать пришлось. Но вскоре пригласил меня молодой молчаливый мужчина с бородкой на манер эспаньолки. В тесном кабинетике взял кровь из пальца, измерил рост и вес (кстати, я думал, что «окабанел» на хорошем питании при малоподвижном образе жизни, но вес оказался почти в норме; значит, не зря я вернулся к физическим нагрузкам при помощи гантелей и к литературному труду, ведь он калорий сжигает не меньше силовых упражнений).
Из внутренних помещений вышла элегантная медсестра, показала, где мне переодеться и куда затем следовать. Одежду, что была на мне, снял и поместил в шкафчик, наручные часы и крестик на нитке засунул в карман брюк. И ничего не екнуло, не скребануло по сердцу.
Надел домашние штаны, майку и кофту, в домашних же тапочках проследовал за сестрой с походкой кинозвезды: хоть по годам не юна, но как держится! Сказала мне расположиться в полулежачем кресле и ввела в вену укол. Вводила долго, постоянно спрашивая меня о самочувствии, затем проводила в помещение с двумя такими же креслами или лежаками. Одно занято худым мрачным по виду мужичком, я разместился в другом. Поставил на подлокотник полуторалитровую бутылку с водой, которую мне предложено было пить, желательно до дна, при этом не разговаривать, не скрещивать ни руки, ни ноги. Лежать предстояло целый час. За это время я выпил полбутылки, больше не влезло. Мужика увели первого.
Сам аппарат, который должен был меня обследовать, примерно такой же, как на МРТ, вот только руки оператор заставила поднять за голову. Минут двадцать меня то задвигали в гудящее кольцо агрегата до самой макушки, то выдвигали до бедер, аж руки затекли.
Елена сказала, что результат будет готов самое позднее через неделю.
На улице я на ходу достал из кармана часы, крестик ниткой цеплялся за пальцы, тянулся за часами, я отпихнул его вглубь, надел часы и пошел к остановке. Уже в автобусе решил надеть крестик, опустил руку в карман брюк... и сердце нехорошо застучало: в кармане пусто! Прощупал внутри каждый сантиметр, даже вывернул карман наизнанку – пусто! А автобус уже подъезжал к моему району...
Домой зашел в глубоком расстройстве, для меня это была очень большая потеря. Этот крестик, на обратной стороне которого изображение отца Сергия Радонежского, моего особо почитаемого русского святого, я купил на Православной ярмарке на площади Победы четырнадцать лет назад. Долго тогда выбирал из множества разных серебряных крестиков, мой товарищ даже заворчал на меня за разборчивость, наконец, увидел этот, и он сразу глянулся мне; потом он стал частью моего тела и даже больше – частью моей человеческой личности.
Однажды на работе, снимая после смены рабочую одежду, я и крестик нечаянно стащил и не заметил утери. Спохватился уже дома, очень расстроился. Утром сначала сам поискал, а потом попросил мойщицу найти его, просто умолял, пообещал подарить, если найдет, коробку хороших конфет. И ведь нашла, он глубоко отлетел под шкафчики с рабочей одеждой. Когда она мне его отдала, радости моей не было предела. И вот вдруг такая беда, худшая, чем была тогда, на работе, там пространство мойки небольшое, а здесь где искать? Ругал себя скверными словами, дурак я, ну почему не убрал часы и крестик в сумку, зачем на улице стал вытаскивать часы?
Жена посоветовала сейчас же поехать искать, а я почему-то отказался, подумав, что бесполезно. И еще раз оказался дураком. Не по себе было весь остаток дня, и решил я утром обязательно ехать на поиски. А к утру выпал снег, опять расстройство: где ж в снегу отыщу малый предмет? Но покоя нет, хожу по квартире, как зверь в тесной клетке. Часам к одиннадцати снег растаял, я скоренько собрался, помчался. На участке тротуара от дверей, из которых я вышел вчера, до остановки (а это метров сто пятьдесят) снега не было, лишь в двух местах лужи. Оставшимся глазом я вижу хорошо, разглядел все спички, все окурки, какие-то резинки, даже семечную шелуху, а крестика не было! Несколько раз прошел весь этот отрезок, заходил и на асфальт почти к самому зданию. Нет, не нашел. Потом ехал домой, огорченный очень глубоко. Чуть тешила мысль о том, что мой любимый, мой нацелованный крестик подобрал добрый человек, он будет его носить у сердца, и крестик поможет ему в делах добра и любви.