Мать давно жила одна. Отец помер, а дочка и глаз не казала. Даром, что сама мобильник матери подарила в один из забытых приездов. Так, в праздник какой ждешь, вдруг позвонит хотя бы, но дочке – недосуг. Муж у ней суровый. А что тут поделаешь? Вышла за богатого – изволь соответствовать! А мамка что? Баба деревенская. Разве ее кому покажешь? Знамо, позабыть надо. К чему такая родня? Позорище одно! А нет-нет, да и обидно станет. Растила-растила – и на тебе, сама негодной оказалась! И соседки стыдят ее дочку да семечками облузгивают. Хорохоришься, конечно, перед ними-то. Не плакаться же! А в доме закроешься, и так тоскливо сделается! В один из таких темных зимних ве-черов и раздался звонок в дверь. - Эвона! Кого это принесла нелегкая? – Валентина как глянула в глазок на лестничную клетку, так и ахнула. – Васька! Ты как здесь? - Вот приехала! - Погостить, никак? Давно ты о матери не вспоминала! – укорила она дочь. - Нет, мам. Видать, насовсем. - Эка! А мужик твой? - Выгнал он меня, мам. Валентина нахмурилась. Она так и загораживала собой проход. - Али смотрела за мужиком плохо? Чем не угодила? Дочь замялась. - Как жилось-то сладко, о матери сердце и не всколыхнулось, а солоно стало – так к мамке на хлеб! - Прости меня, мама! Я хотела приехать, да все не удавалось, - потупилась Ва-силина. - Удача-то, она завсегда со злой судьбой об руку! – вздохнула мать. – Что стряслось-то? - Ребенок у меня будет, и не от него. - Тьфу ты, Господи! – сплюнула суровая родительница. - Примешь меня? – робко подняла на нее глаза Василина. - Ладно уж. Хоть шалава беспутная, а своя, да еще с дитем. Не бросать же вас, - обняла она дочь и повела на кухню.
А язык-то бабий – что ботало коровье: на цепь не посадишь, в конуру не загонишь. Тренькает себе на ветру почем зря, и все едино ему, какую тему об-звякивать. Даром, что не первый год в городе. Для сплетен всегда завалинка найдется. Проболталась-таки соседка Танька своей товарке, а та – дальше. Уж если живет теперь целый поселок одним двором, так новости, пожалуй, и ско-рость света перегонят. Как прознали бабы про Мотькино положение, всколых-нулась в них глубоко погребенная волна нравственности. - Это что ж такое? Нагуляла, значит, и ходит себе королевишной?! Что деется-то, бабы? - Да не углядела Марья. А яблочко-то уж созрело! - И как теперь нам-то? - А мы причем? - Как это причем? Ты дальше носа-то глянь! Этак и семьи затрещат от шалавы этой! - Кому она мешает? - А мужики? - Ну и чаво? - Неужто не знаешь? Мужик – он животина неразумная: в присмотре нуждается да в стойле, да чтоб хозяйку токмо подпускала. Ежели на сторону глядеть ста-нет, так, поди, сведут?! - Мотька-то? Она ж дурочка. - Ну, это делу не помеха! Молода да стройна, а что глупа, так мужику и лучше! - Она ж тихая. - Это раньше мужиков держало, что она – дитё, да у Марьи под приглядом. А сейчас, как один кобель огулял, так и другим – прямой путь. Она ж дурная. - И то дело. Бабка Марья уж не знала, куда глаза девать. Косились на нее бабы, будто на сводню какую. А Мотька, знай себе, улыбается, как блаженная, да картину свою плетет. - Уж не знаю, Инга Владимировна, - пожалилась она адвокатше. – Что и де-лать? - А что делать? Порадоваться за внучку и ждать прибавления, - про себя улыбнулась та. - А приличия? Грех ведь безмужней-то! Может, полицию подключить? Спор-тил кто, прознать? - Нет состава преступления, - покачала головой собеседница. – На изнасилова-ние не похоже. Значит, по взаимному согласию все случилось. - А совратили? – с надеждой ввернула бабка Марья. - Матильда – совершеннолетняя. - Но ведь дурная. Дитё дитём. - Недееспособной ее тоже не признают, - объяснила адвокатша. - Разве ж она сама решать может? - Перед законом она абсолютно «вменяема»: у психиатра на учете не состояла, имеет диплом о среднем специальном образовании, по документам – не только работает, но и руководит отделом дизайна – так что все в порядке. - Ох-ох-ох! – тяжело вздохнула бабка Марья. - Да не расстраивайтесь вы! Люди смирятся. В жизни всякое бывает. Не в де-вятнадцатом веке обитаем. - Легко вам говорить, - сокрушалась она. – А нам тут жить. Случись, такую же дурочку родит, что делать стану? Я-то поди и вырастить еще одну не успею?! - Дай бог вам здоровья! Все как-нибудь обойдется, - успокаивала ее Инга Вла-димировна. – А картина у Матильды удивительная получается!
Раз остановили бабку Марью соседки во дворе. Она как раз с Мотькой домой возвращалась. - Вот глядишь ты за ней, глядишь, ан не досмотрела! И как ты, Марья, допу-стила непотребство такое?! – начала гневно тетка Дарья. - А чего? - С Мотькой-то. Позорище одно! – присоединилась бывшая подруга Танька. - Обычное дело, - говорит бабка Марья. – Сами нешто не рожали? Ну, про те-бя я, Танька, молчу! Всю-то жизнь бобылкой! - Дык тут без мужика нагуляла! – настаивала тетка Дарья. - Без мужика тут, соседушка, точно не обошлось! – отшутилась бабка Марья. – А дитё, оно и есть дитё! Хоть от кого. - Чего не настояла, чтоб избавилась? – подбоченилась Танька. – Дело нехит-рое! - Оно так, да вреда больно много. Поздно уж, да и незачем! - Энто ему тута быть незачем! – пуще прежнего кипятилась Танька. – Поду-мать, дитё дурочки и незнамо кого! Идиотов плодить токмо! Заставь избавить-ся! - Да побойтесь Бога, бабы! Дитё-то уж шевелится! – рассердилась бабка Ма-рья. – Это ж не прыщ какой! - Все одно, ненормальный! – фыркнула Танька. – Ты чего, Валька, молчишь? Больше всех Мотьку недолюбливала. - А тебя чего раздирает, Танька? На соседку бочку катишь! – парировала та. - Оно и понятно! У самой-то Васька вернулась к мамке под крыло. Небось, му-жику богатому обрыдла? - А тебя колышет? – подбоченилась Валька. - Нет, пущай избавится Мотька, - вынесла резолюцию Танька. Тут уж бабка Марья не выдержала. - Ты чавой-то чужими правнуками разбрасываешься? Свое пузо нагуляешь, тогда и избавляйся! Одна, как перст, так и другим того желаешь! - Гулять станет Мотька, как разродится, - подтвердили соседки. – Съезжали бы вы с ней куда ни то! - Куда же? – удивилась бабка Марья. – Дом тута наш. Сами и съезжайте, коли не любо! - Одно правда, - сказала Валька. – Замуж бы Мотьку, чтоб супруг пригляды-вал. Ты-то, Марья, не вечная. - Да кто ее возьмет? – презрительно усмехнулась Танька. – Еще и с хвостом! - Ух, и язва ты, Танька! – сплюнула бабка Марья. – А я тебя в подругах числи-ла! Кривой Колька в ту пору как раз шел через двор со смены. Больно гром-ко бабы гомонят! Окружили грузную пожилую женщину и девушку да машут руками. Что стряслось-то? Подошел послушать. Женщина грудью заслоняла девушку. Та показалась неуловимо знакомой. Да нет! Просто почудилось! У девушки зримо выпирал живот. Ждет малыша. А бабы все кричали. - Да кто ее возьмет?! – донеслось до слуха Кольки. «А почему бы и нет? – возникло само собой решение. – Может, это и есть его судьба?» - Я возьму, - подал он голос. - Сбрендил! – на всем скаку выпалила Танька. – Вона пузо нагулянное! - И что? – выставил Колька вперед ногу, как бы наступая на нее. - Иные не знают, как от рогов защититься, а ты сам их на лоб прилаживаешь! - стояла она в позе буквы «Ф». - Глупая ты баба! Посмотри на нее! Глаза-то совсем чистые. Какие тут рога? – он протянул руку Мотьке. – Пойдешь за меня? Девушка мгновение всматривалась в его глаза, потом, словно во сне, медленно вложила в его ладонь свою. - Пойду, - ответила она. - Вот ведь точно, - бесновалась Танька. – Урод к уроду. Бабка Марья только руками всплеснула. - Мотька! Да как же? Ведь не знаешь его совсем! - У него глаза добрые, - улыбнулась внучка. С тех пор и стали встречаться. Приходил Колька к бабке Марье на чай. По хозяйству ей помогал: то гвоздь какой прибьет, то сумки из магазина дота-щит. И вроде как появилась у Кольки семья. Теплое что-то внутри заколыха-лось. Подозрительно сначала бабка на него смотрела, а он украдкой на Моть-ку поглядывал. Та сидела за столом, поглаживала растущий живот, и тихо улыбалась. И такая необъяснимая нежность к этой странной девушке и малень-кому, нерожденному еще человечку так переполняла Кольку, что и не выска-жешь. А еще любил он смотреть, как ее пальчики ловко с работой управля-лись. Картина ее бисерная притягивала его, будто сплетала их души воедино. - Какая красивая девушка! Кто она? Мотька в ответ пожимала плечами. - На тебя похожа. Она благодарно улыбалась. - Откуда ты берешь свои узоры? - Они приходят ко мне, как сны. Только это не сны, а сказки. Я знаю, - поясни-ла она. - Я просто их рисую. - А тот, что ее обнимает… Кто он? Снова пожимает плечами и улыбается. Бабка Марья с недоверием иной раз наблюдала за этой необычной па-рой. Как бы не обидел внучку! То смотрит Мотьке через плечо на ее работу, то возьмет за руку и долго так, ласково разговаривает. А бывало, опустится пе-ред ней на колени и ухо к животу приложит – ну, чисто будущий папаша счастливый! Кто их разберет?! А лишь бы Мотьке хорошо! Поженились тихо. Свадьбу не гуляли. Куда уж с таким пузом? И не было ни фаты, ни платья белого, ни гостей радостных. И кого звать, если весь до сих пор тебе известный свет на тебя же и ополчился? И не верил никто в этот брак. Бабка Марья сильно на соседок обижалась, а на Таньку – пуще всех! Новояв-ленной чете, казалось, и вовсе ни до кого дела не было. Только колечко золо-тое, что теперь на пальце красовалось, очень Мотьке приглянулось. А как пришло Мотьке родить, Колька рядом с ней сидел, за руку держал да успокаивал. Когда «скорая» приехала, на руках к машине отнес и в роддом отправился. Бабке Марье наказал дома ждать. Всю ночь та глаз не сомкнула: «Как то там Мотька?» Под утро вернулся Колька и с порога заявил: «Дочка у нас!» Сели они с бабкой на кухне, выпили за новорожденную. - Как назовем-то? – спросила бабка Марья. - Может, Танюшка? – предложил Колька. – Хорошее имя. - Ни за что, - отрезала бабка Марья. – Еще не хватало, чтоб такая же язва, как Танька-соседка, выросла! - Мотя говорила, была у нее в школе трудовичка. Просто добрый ангел! – вспомнил он. – Как звали-то ее? - Ольга Петровна, кажись. - Вот, - ухватился Колька. – Оленька. Ласковое такое имя, а? - Пущай Олькой будет! Ольга Николавна, - улыбнулась бабка и впервые обня-ла зятя. - Звучит!
5
- Ой, не знаю, что там за семья? – кудахтала Танька во дворе. – Но Мотька – чисто квочка над своей Олькой. - А чего ты хотела? – ответила Валька. – Девка, может, и так себе, дуроватая была, а мамка замечательная получилась! Вот и ей место сыскалось! - А Колька-то! Ну, дурень! – разорялась Танька. – Чужое семя тетешкает, буд-то свое дитятко! - Дык принял мать, - будто наставляя, ответила Валька. – Стал быть, и доча те-перь его. Хороший мужик Мотьке достался! - А твоя-то как? На сносях ведь уже! – вспомнила товарка. – Мужик-то ейный не объявился? - Да ништо! – махнула рукой будущая бабка. – Вырастим и без него. Марья, вона, Мотьку свою подняла, да правнуков дождалась. Нешто мы хуже?
Кольке казалось, что, несмотря на перемены, жизнь его такой и была все-гда, но будто сама себя не узнавала. Ночью, если Оленька проснется, он вста-нет, укачает. Утром мать управится. Когда Мотька «творила» свои узоры, баб-ка Марья брала на себя заботу о правнучке. Возвращается Колька домой со смены, а там - его ждут, радуются. Врос он в эту жизнь всею кровью. И ладно было бы, да вот настоящим мужем Мотьке он так и не стал пока. Опять же, напугать боялся. Раз случилось Кольке на сутки в бане заступить: сначала – последний мо-ечный день перед отключением горячей воды, потом – почистить все да охра-на. Короче, хозяин на всю баню. Бабка Марья и говорит: - Мотька! Что как не родная? Сходи давай, мужу поесть снеси! Голодный, по-ди? А я с Олькой побуду. Как тихо становится в бане, когда все разойдутся по домам! Не гремят тазы. Не шлепают босые ноги по полу. Не гомонят по лавкам говорливые то-варки. Мотька забрела в женское отделение, Кольке помочь прибраться. Странно стоять перед зеркалом снова, рассматривая себя! В прошлый раз в него гляделась невинная девушка. Будто заколдовали ее, оцепенела. Потом ка-кие-то злые чары взяли и похитили у нее почти год жизни. Открылись глаза, и снова здесь стоит, напряженно всматриваясь в мутноватое стекло. Но отвечает ей взгляд взрослой женщины, ставшей матерью. Как все было? Упомнишь раз-ве? Волшебные они, зеркала-то! Недаром говорят: «Подолгу не глядись! Жизнь проглядишь!» Колька прошелся по всему помещению, разыскивая жену. Куда делась? Когда к женскому отделению подходил, словно ёкнуло что-то. Глухая занавес-ка, а отдернешь, там - неизведанное… Мотька, как загипнотизированная, замерла перед зеркалом. И вдруг по-вело - потянуло Кольку к этой юной стройной фигурке. Он осторожно обнял ее сзади, не оттолкнула. Зажмурилась почему-то. С закрытыми глазами поверну-лась и потянулась к нему. Что-то не так с этим местом! Дела необычайные тво-рятся, воспоминания рождают. Колька осыпал Мотьку поцелуями, боясь пре-рвать наваждение, спугнуть едва показавшееся счастье. Девушка молчала за-вороженная, не открывая глаз. Это было, пусть давно, но уже было. Тогда она боялась, что ее узнают, а сейчас обнимала его и затаенно мечтала, чтоб Он узнал. Может, так случается всегда и со всеми? А для нее тот, первый, ставший невольным отцом ее дочери, и этот большой и сильный человек, чье имя звучало в ее душе ласковой музы-кой, слились в один неповторимый образ Её Мужчины. Она с закрытыми гла-зами помнила каждую черточку его лица: половина здоровая и светлая, а дру-гая затемнена навсегда запечатанным глазом. Но ведь одна половинка от рож-дения лучится солнышком! Вот он, ее Николенька-дурачок, целует свою «спя-щую красавицу» и шепчет: «Не бойся! Верь мне!» Она верит, только боится взглянуть. Вдруг этот миг, созданный прикосновением нежности, напитанный Его неповторимым запахом, Её ощущением тепла, что заполняет все твое су-щество, разом отдернется тяжелой шториной, а за ней - ничего?! Кольку, как тем давно прошедшим летом на излете, вихрем закружило неодолимое стремление к странной девушке, что не смотрит на тебя, храня свою тайну. А потом перед глазами вспыхнула звездочка на запястье. «Это ты!!!» - выдохнули оба одновременно.
Василина ушла в себя далеко-далеко и заблудилась там, как видно. Сна-чала она мучительно перебирала четки своих воспоминаний. А было ли в ее жизни что-нибудь хорошее? Все, что сперва возникало перед нею светлыми образами, после оборачивалось предательством. Гналась она за неуловимой синей птицей, а и петуха не поймала. «Выходит, нет тебе места на вершине, Васька! Сколько ни носись с хрустальным башмачком, а вернешься к драным тапкам. Но ведь должно быть то, ради чего живешь! Работа? Красота эта ее окаянная? Все не то!» - Васька! Ты бы к акушерке сходила, - озабоченно прервала ее размышления мать. – Все ли с мальцом-то ладно? «А и правда, - блеснула перед ней яркая искорка. – Есть для кого про-должать свое существование. Мужчины появляются, исчезают падающими звездами, а дети остаются». Вся она теперь сосредоточилась на маленькой жизни, движение которой едва начала чувствовать. Прилежно выполняла ука-зания врача (благо, с ребенком полный порядок!), гуляла, поглощала витами-ны, которыми пичкала ее Валентина. Не забывала Василина и помогать матери на кухне. «Каково матери осознавать, что единственное любимое чадо совсем ее не вспоминает!» Вот и старалась как-то загладить свое прошлое небрежение. Ну, да сердце матери отходчиво! Соседки головой качали: «Совсем девки испакостились! Без мужей ро-жают или те их из дому гонят с чужим приплодом. Забыли уклад деревенский. А всего-то времени прошло? Даже полностью жизнь их не вместится».
Ближе к осени вернулся из армии Вовка Сенчуков и прямиком - к Васи-лине домой, справиться, как ей живется за богатым мужем. А прознав Васьки-ну историю, сказал: - Вы как хотите, тетка Валя, а я пойду Василинку из роддома встречать! - Зачем тебе, Володенька? – напряглась Валентина. – Не твое ж дитё! - Должен сына отец в дом отнести. Стал быть, я и сгожусь! – заявил Вовка. - И что дальше? – скептически взглянула на него новоиспеченная бабка. - Там видно будет, - как отрезал друг семьи. – А только, может, и Василине нужен буду. - Глупый, - потрепала Валентина по щеке возмужавшего парня. – Ведь не лю-бит она тебя! - Разве ж это главное? – парировал Вовка. – Важно, что плечо ей сильное нуж-но. Вовремя я вернулся! Василина, покидая роддом, с удивлением обнаружила рядом с матерью Вовку. Высокий стал, красивый! Стоит себе с букетом, улыбается. - Ну, держи хлопца, папаша! – радостно вручила ему сына нянечка. Ничуть не смутившись, тот принял сверток, непринужденно чмокнув мо-лодую маму в щечку. Кто бы усомнился в его отцовстве? Всю дорогу Василина молчала. Только на кухне за чаем поблагодарила: - Выручил ты меня, Вовка! - Да, ерунда, - отмахнулся он. – Обращайся! Изменился он. Появилась в этом известном ей со школы робком и зажа-том парнишке уверенная цельность, что-то ощутимо мужское. - Ну, и как ты дальше действовать думаешь? – бросила она на него лукавый взгляд.– Перед соседями тоже будешь счастливого папашу изображать? - Могу, коли не прогонишь! – улыбнулся он в ответ. Потом, будто тень набе-жала. - Да ты не волнуйся! Я сейчас уйду. Только ты, Василинка, если помощь нужна, сразу зови! Я всегда возле буду.
- Мам! Ну, хоть ты посоветуй! – как на иголках, ерзала Василина. - Что такое? – отозвалась та, укачав внука. - Вовка замуж меня зовет. - К тому и шло, - пожала плечами мать. – Что решила? - Что тут скажешь? – накручивала Васька локон на палец. – С одной стороны, добрый он, работящий, и Вадику отец нужен. А с другой… - И что там у тебя припасено? - Деревенский он, простой. Богатства с ним не наживешь. И моложе меня на че-тыре года. - Это верно сказала: мальчишке батька нужен! О нем подумай! А добро, оно и к хорошим людям приходит. Много ты счастья с богатым-то видала? - Что ж ты мне раньше голову морочила: «Богатого ищи, Васька! Задарма не отдавайся!» - нахмурилась дочь. - Так дура была, - призналась Валентина. – Настоящую правду, ее ж не сразу разглядишь! - А возраст? – не сдавалась дочь. - Молодая ты, Васька! Еще очень молодая. А краса твоя до старости не увянет. Разве знаешь, кому сколь отпущено? - А любовь? – как последний щит выставила дочь. - И что она тебе принесла? Этот всю жизнь пылинки с тебя сдувать будет, да и ты найдешь, за что его полюбить, - поделилась опытом мать. - Трудно это, чтоб стерпелось да слюбилось? – во все глаза глядела Васька. - Всяко бывает. Но только за жар-птицей гоняться - можно себя попусту рас-терять. Глядь – и не осталось ни капли! А журавлик твой завсегда рядышком будет.
Дождь хлестал вовсю. Последний теплый дождь этого лета. Вода неисто-во вспенивалась, будто кипяток в кастрюле. Не обращая никакого внимания на разбушевавшуюся стихию, двое быстро шлепали по лужам, взявшись за руки. Как весело вот так, ни о чем не думая, бежать под дождем, поднимая тучи мут-ных брызг! Небесная вода с водою земною устремляются навстречу друг дру-гу, и душа разворачивается пестрым покрывалом. Мотька и Колька, радостно хохоча, мчались сквозь ливень. Укрылись под старой раскидистой березой. Он притянул к себе жену. Они долго целова-лись, и Мотька больше не закрывала глаз в страхе спугнуть чудесное мгнове-ние тишины, маленькую точку во Вселенной, где они нашли друг друга.
Эпилог
На международной выставке всеобщее внимание привлекло необычное полотно, расшитое бисером. Прекрасная купальщица лучилась светом. Она и была сиянием. Струи воды радужным переливом обнимали ее, повторяя плав-ные изгибы воплощенной женственности. Из темноты к ней тянулись сильные руки, будто сама ночь стремилась заключить ее в объятия, навеки слиться с нею. Половину лица неизвестного возлюбленного скрывала тень, но другая была залита ярким светом. У Ее Мужчины было лицо Кольки.