Константин Яценко. Записки капитана медицинской службы ч. 4
Находясь в столь неприглядном виде, получаю приказ: продолжить наступ-ление в направлении местечка Гайтоне (маяк Инкерманский), где и расположить ПМП. Оценивая прошедшие события, узнаю, что у немцев было четыре траншеи, а ПМП возможно сумел добраться во вторую, оказывая непрерывно медицинскую помощь. Выше ни один из ПМП не поднимался. Среди такого количества погиб-ших людей ориентироваться, где же были расположены траншеи невозможно. Санинструкторы с сумками пробирались среди трупов, вытаскивая раненых за за-градительные брустверы из мертвецов. Погибших тысячи, и кто они, и от куда прибыли, наверное не разберемся даже спустя много лет, и не сможем восстано-вить их имена. Раненые просят пить. Быстро, так как получен приказ, отправляем последних не имеющих возможности двигаться бойцов. Снимаем их с горы мерт-вых. Рядом речушка, но бурая от крови. Это кровь русских и немцев, стекающая ручьями с горы устремилась на плоскогорье, где впитывается в почву, исчезая в живой зелени. Вестовой докладывает, что немцы не выдержали удара и натиска именно с нашей стороны, поэтому остатки солдат сдаются в плен на противопо-ложной стороне горы. Повезло некоторым немцам! Может еще поживут. Но обя-заны они жизнью тем русским, что легли на этой проклятой горе с нашей сторо-ны. Мертвые, ценой своей жизни и победы, можно сказать, заставили жить про-тивника, пришедшего незвано на нашу землю! По-моему на такое возвышенное благородство способна только русская душа.
9 мая к 19.00 за трое суток, наши войска освободили Севастополь. Чтобы разгромить и вышвырнуть немцев из Крыма советским войскам понадобилось 35 дней. Запомним, что фашисты не могли захватить Севастополь 250 дней. Крым наши войска оставляли по приказу. Немцы и румыны бежали от русских, как ош-паренные. Мой ПМП к 20.00. в Южной бухте. Через Сапун – гору мы вошли в Се-вастополь с тремя упряжками собак, гружеными медимуществом. Яркое солнце. Черное море с изумрудной водой. В старину море называли Русским. Хочется ис-купаться в родной воде. К берегу прибивает трупы, а в море плавает множество мертвых тел вражеских солдат. Воздух чист, ручейки прозрачны, тишина. Кажет-ся, что нет никакой войны, если не смотреть на раздутые трупы. Кто их сюда звал? Этих «сверхчеловеков».
Мы, нашли чистое место в бухте и искупались в Черном море. Мужики по одну сторону камней, а женщины по другую. В городе осматриваем руины. На развалинах домов надписи: «Проверено. Мин нет». Немцы хотели устроить себе в этих местах курорт. Но это им не Турция, а Россия. В голове навязчиво крутится песня: «Не нужен мне берег турецкий, чужая земля не нужна…». Полная наша Победа. На радостях, бойцы устроили огонь из всех видов огнестрельного ору-жия, что пополняет количество раненых. Объяснимо, что произошедшее стихий-но. Советуюсь с командиром полка, а он мне в ответ: «А ты что хочешь? Ничего не поделаешь. Они салютуют сердцем. Под трибунал не отдашь». Непредвиден-ная стрельба началась внезапно, но и без вмешательства прекратилась. Солдаты поют. Уже успели сочинить? Русский человек, в радостные, и самые тяжелые ми-нуты жизни, не может жить без песни.
«Гремело громкое «ура»,
Шумело море в час прибоя.
Сапун-гора, Сапун-гора,
Как много связано с тобою!».
Узнаю, что наших воинов встретила в Севастополе, вышедшая из подвала, мать дважды Героя Советского Союза покорителя Севера И.Д. Папанина. Уцеле-ла, выжила. Интересны судьбы человеческие. В полярной экспедиции Папанина участвовал, как врач, мой однокурсник. С душевным волнением осматриваем Се-вастополь. Ходим там, где когда-то поднимали в атаку матросов и солдат адмира-лы Корнилов и Нахимов. Где-то здесь воевал на бастионах писатель, произведе-ния которого, несомненно, и немцы читали. Великий Л.Н. Толстой в романе «Война и мир», по-моему, предупредил всех несведущих, что в Россию соваться с войной нельзя, и даже пригрозил пальчиком. Для меня важно чувство причастно-сти к великому хирургу Н.И. Пирогову. Именно по севастопольской земле ходил русский человек с мировым именем. Он проводил первые наркозы, осваивал и внедрял в русскую медицину основы военной медицины. Я, пройдя пекло войны, имею право считать, что если нет высокого уровня военной медицины, то будет полная разболтанность в гражданской сфере. Сегодня мы гуляем по Севастополю, и каждый сделанный нами шаг давно отмерен историей отечества. История дает нам возможность не совершать ошибки. Мы сегодня в гордости за предков на-ших, и за подвиг нынешних солдат и матросов. Как только могли враги посягнуть на самое святое для нас – нашу великую историю? Настроили непреступные же-лезобетонные крепости, а русские солдаты взяли их, скинули врага в море. Про-гуливаемся по историческому Приморскому бульвару, а в голове мысли, но поче-му же так? На глаза невольно накатываются слезы. Нас окружают руины. Под но-гами камни, щебень. Вокруг сожженные дома. Но, город русской славы освобож-ден. Не могу уложить в голове, как все стремительно произошло. Вчера еще раз-думья на мрачном берегу Сиваша, а сегодня прогулки по бульвару с видом на мо-ре.
12 мая. Получаем сообщение, что последние немецкие части 17 армии до-биты на мысе Херсонес. Более 800 дней немцы, уничтожали все им неугодное, пытались превратить Крым в свой курорт. Единицы, наверное, смогли вырваться из этих красивейших мест, проклиная их и радуясь, что остались живы. Послед-них незваных курортников добили в Херсонесе.
16 мая ПМП в Бахчисарае. Ознакомились с музеем. Удивительно, но сохра-нился. Даже не разграблен. К чему «великая нация» весьма пристрастна. Когда-нибудь кто-то мне скажет, что среди немцев не может быть воров. Отвечу, что еще поинтереснее наших русских будут, а главное не просто тащат, а деловито, как положено с учетом, описью и все как-то у них обстоятельно и скрупулезно точно. Тащат наше добро, как свое собственное. Перенесли, как будто неудобно лежало на другое место, но не воровали.
18 июня, в спокойной обстановке осматриваем Симферополь. Выходит ме-стная газета. Читаю слова Л.Н. Толстого, и записываю: «Не может быть, чтобы при мысли, что и вы в Севастополе, не проникло в душу вашу чувство какого-то мужества, гордости и чтоб кровь не стала быстрее обращаться в ваших жилах…».
30 мая в селе Васильевка смотрим концерт прибывших из Москвы артистов. Затем покой. Тишина. Запах моря. Жить всем, да жить! Просматриваю свои запи-си, и задумываюсь о смысле такого беспредельного количества человеческих жертв и причиненных многим народам страдания, а ведь всего лишь небольшой кучкой людей, которые создают систему обмана своего же народа, делая его ту-пым и подвластным. Оправданы ли жертвы русского народа при взятии Сапун го-ры? Потери при обороне Крыма мне понятны, а вот штурм траншей и дзотов на горе, которую можно было развалить бомбами и снарядами? Видимо, кто-то кого-то очень торопил. Как только подвернется свободное время, то внимательнее и очень вдумчиво перечитаю Льва Николаевича Толстого. Может, и осмыслю войну как-то иначе.
Прибалтика
6 июня 1944 год наш полк погрузили в вагоны на станции Алима, и отпра-вили через всю страну от южных окраин в северные края России. Нет свиста пуль и противного до тошноты воя бомб. Успокаивающий мерный стук колес тянет к долгожданному сну уставших солдат. Прощай Крым, надеюсь на встречу в мир-ное время.
Узнаем, что нас перебрасывают в Прибалтику, добивать окруженную груп-пировку противника. Служба идет по расписанию. Солдаты вспоминают родной дом, переживают за погибших товарищей. Становлюсь свидетелем рассказов о трагических ситуациях, когда бывалому солдату помог сохранить жизнь его бое-вой опыт, смекалка. Отмечаю, что духовные силы, организованность и сплочен-ность советского солдата стали очень высокими. Немцев он не боится. Паники в нем нет, что было в первый период войны. Сегодня он уверен, что должен не только выжить, но сделать все для того, чтобы спасти себя и товарищей умением воевать. Я вижу и чувствую собранных людей. Всеобщее стремление к победе так тесно сближает всех в жажде мирной жизни. Велико желание добить врага, дойти до конца войны живыми и, вернувшись домой, зажить по-новому, как-то чище, сплоченней в помощи друг другу. Солдаты из Средней Азии приглашают к себе сибиряков. Кавказцы хотят видеть после войны русских у себя в доме. Как всегда ,хвалят изобилие своего стола и главный их аргумент, вино, какого нет во всем мире. Когда гостеприимные сибиряки зовут к себе на пельмени да груздочки со-леные под водочку, то воины, спустившиеся с гор, иронически посмеиваясь, отве-чают, - «Провинимся. Нас к вам бесплатно привезут. Лучше вы к нам». Эти об-стрелянные, обожженные войной люди, понявшие до глубин души ее смысл, про-питавшиеся ее кровью и потом вне зависимости от национальности и веры соску-чились по мирному труду, как единый народ. Эшелон проходит среди разрушен-ных городов и сгоревших деревень. Эта бесконечно повторяющаяся картина еще больше обостряет чувства людей, сплачивая, удваивает силы бить врага. Долго, как это и присуще терпеливому народу России, раскачивали русскую дубину. Ви-димо забыли уроки прошлого, что русские сами не нападают, но не дай Бог злить этот народ, а для этого нужно уж очень постараться. Дубина, обласканная руками многих поколений наших предков, бьет очень больно, а то и всмятку.
8.06. Мы в Запорожье. Следуем далее: Синельниково – Лозовая – Харьков - Логов – Дмитров - Брянск. 20 июня остановка на станции Зубровка. Выгрузка, са-нитарная обработка, осмотр и пополнение личного состава, продуктов и медика-ментов. Работы много. Солдаты чистые. Заболевших нет. Отправили в мирный тыл беременную женщину санинструктора. Довоевалась до тех пор, что живот видно. Спрашиваю: - «Кто отец?» Молчит, утирая слезы счастья и грусти, бере-менности и расставания. На ПМП звучат безобидные шутки, что вновь исполни-тельный боец у нас побывал. Видимо вместе изучали и четко придерживались во-инского устава. Когда успевают? Одни погибают, другие беременеют и рожают. Жизнь продолжается. Подозреваю своего адъютанта. Наблюдал, как они довери-тельно смотрели друг на друга. Спрашиваю: «Иван! Сколько мне санинструкто-ров пришлось списать по беременности с тех пор, как ты в полк прибыл?». Отве-чает, демонстрируя недоумение, – «Не помню, товарищ капитан». «Зато я помню, - смотрю, как будто ничего и не подозреваю, в его преданные и безгрешные глаза, - «Более десятка. Твоя работа?» «Что вы товарищ капитан, нас мужиков целый полк, а они прибывают и прибывают». Размышляю, что к нам-то они прибывают и от нас с прибавкой в весе убывают. Вопрос. Как к ним отнесутся в родном до-ме? Но эта ситуация не идет ни в какое сравнение, когда вновь прибывших девчат могут выбить в первом же бою при спасении раненых. Сотни и сотни молодых, детородного возраста девчонок гибли на моих глазах. Сколько же погибло санин-структоров женщин на всех фронтах за годы войны? Статистики нет. Оставался наш ПМП и не раз полностью без санинструкторов, медсестер и санитаров жен-ского пола. Возможно, что и среди них были беременные. Многие старшие ко-мандиры вернутся домой с фронтовыми женами. Ситуация с ними как-то понятна и объяснима. Они этого не скрывают. Война. Каждый из нас может быть убит. Любовь на войне находится в каком-то ином измерении и недосягаемой высоты достигает в человеческих ценностях. В этот период чувства любви, взаимной симпатии пользуются отнюдь не привилегиями мирного времени, а ограничива-ются весьма жестокими рамками. Самое великое – продление жизни восстает против смерти и проходит суровую проверку.
На станции неожиданная встреча и невольное общение с польскими офице-рами. Они, как копии снятые с праздничных трофейных открыток. Лощеные кар-тинки, а не офицеры. Надушены одеколоном до одури, что наши танкисты соляр-кой. Оказывается, у них на одного пана офицера положено несколько денщиков. А у тех тоже есть свои помощники. Как они воюют? От них надо оберегать жен-ский состав. Напыщенно элегантны в обращении с нашими женщинами в военном обмундировании, а глаза масляные у «порфюмов», как их успели окрестить ребя-та. Русский язык на образные и весьма липучие определения весьма точен. Наши девчата посмеиваются. Отшучиваются. Я же вспомнил свою деревню. Сбор ягод. Попадет на руки, а то и в рот клоп, по форме напоминающий угловатую польскую военную фуражку. Наипротивнейший запах и вкус. Этих зеленых клопов у нас, в Горной Шории, почему-то называют польскими с ударением на предпоследней гласной букве. В Сибири много семей с польскими фамилиями, хотя представите-ли этих фамилий себя поляками не считают. Собирались в наши края по неволе, а то и в поиске свободы люди разных национальностей. Терялись родовые корни, а фамилии оставались. Какая-то далекая связь есть, но, оседая на выбранных мес-тах, мужчины и женщины смешивались в браках, рождались дети, порою под удивительными фамилиями неизвестных для наших мест национальностей, не помня родного языка, кроме русского с вкрапленными словами из других диалек-тов. Итог один, что все становились сибиряками. У людей появилась гордость в ответе, когда их спрашивают: - «Ты какой национальности?» Звучит «сибиряк!», как представление о трескучих морозах, сбивающих с ног метелей, волков и мед-ведей. Иногда спорят, что действительно есть такая национальность. Доказывают друг другу небывалыми примерами. Смотришь на него: коренастый, кожа смуг-ловатая, лицо вроде бы европейское, а разрез глаз монгольский. Говорит с акцен-том, как и употребляет слова в речи, что характерно для сибирского говора. В ко-нечном итоге доходим до того, что он русский, как и его деды и прадеды. Коман-дир нашей полковой разведки – явная смесь славянских и монгольских предков. Фамилия польская. Удаль казацкая. До войны был самым умелым убойщиком скота в своей деревне. Охотник. Навыки пригодились на войне. Проберется во вражескую траншею и тихо вырежет немцев. Потом рассказывает: «Я их ножом в лен бью. Вскрикнуть не успевают. Поэтому и тихо в моей разведке».
Осмотрели вагоны. Безупречная чистота после полной санитарной обработ-ки. Погрузка 1 июля. Следуем далее: от Бахмачей до Конотопа, затем Нижний Ро-славль – Киров – Сухачи – Вязьма – Нелидово – Полоцк – Западный Двинск. Ста-рики солдаты, накопившие небывалый опыт в очередной войне, учат мудрости молодых ребят в пути: «Фашиста надо бить так, чтобы не потерять свою голову». Среди пополнения много сибиряков. Есть из Красноярска, Томска, Тайги, и мно-гих деревень, но кузедеевцев не встретил. Есть время уйти в воспоминания, зане-сти затерявшееся памятью в дневник. Мои санинструкторы обучают солдат ока-занию само и взаимопомощи. Проверяю знания и навыки. 9 июля разгрузка в Не-вле. За время нашей переброски налетов вражеской авиации не было. Господство немцев в воздухе закончилось!
26 – 27 сентября мы дислоцируемся в районе Шауляя. Вокруг, судя по карте и разговорам, непроходимые Курляндские болота. Так уж и непроходимые? Сколько наших солдат в прошлые времена до нас прошло? Сие неизвестно. Вспомнил Сиваш, и вообще, сколько же нам еще грязи предстоит топтать и по земле ползать? Неожиданно нашему 1001 стрелковому полку дано название Шау-ляевского. В ночь с 28.07. на 29.07., минуя Монсикис, входим на территорию Лат-вии. Весь личный состав предупрежден, что возможны обстрелы военнослужа-щих, особенно мелких групп, санитарного транспорта скрывающимися в лесах националистами. Из местного населения немцы сформировали войска СС. Полу-чились каратели. Забыли, или переиначили историю, что русский солдат веками спасал их от уничтожения тевтонцами. Действительно красивая лесистая мест-ность и много зеркальных озер. Сколько русских косточек покоится в этих зем-лях? Так хочется, чтобы война среди этой красивой природы была последней. От-правка раненых намечена в тыловые госпитали на территорию Белоруссии. Там свои и спокойно. Охранение обозов, согласно полученным приказам, усиленное. Получаем известия о нападениях групп СС из числа националистов. Добивают раненых зверски. Насилуют женщин, а затем исполосовывают ножами. Веками в этих местах всегда доставалось местному населению от немцев. Защиту и осво-бождение приносил русский солдат. Сегодня произошли такие развороты, что многие оказались на противоположном полюсе. Для многих людей, населяющих эти места, мы стали почему-то врагами. Они не хотят быть с Россией, но почему-то считают себя родственниками германцев и принимают их смысл жизни, как нужное и должное. И так всю историю, как только нужна помощь русских, так нас зовут, обнимают и целуют, а через некоторое время начинают стрелять в спи-ну. История заваливает в прошлом память о потерянной за кого-то русской крови, превознося «подвиги» тех, кто и капли ее не пролил за свой народ. Помним же об этих событиях мы, русские, и многие из нас задают себе вопрос, а зачем мне они нужны?
30.07 получен приказ о наступлении в глубь Литвы.
31.07 к 6.00. наши части в полной боевой готовности. Солнечным теплым утром в 8.00 начат штурм города Митавы. Накануне нашему 1001 полку присвое-но звание Краснознаменный. Выбиваем фрицев из города в составе 1-го Прибал-тийского фронта, 51 армии под командованием Ивана Христофоровича Баграмя-на.
К 4.08 неоднократные попытки немцев контратаковать вдоль основного шоссе пресечены убойным огнем 1003 и 1005 полков. Неожиданно мы встретили упорное сопротивление противника у реки Свести и в центре кирпичных кварта-лов города. Есть потери среди наших солдат. В основном пулевые и осколочные ранения от гранат. Невосполнимые потери незначительны. Сказывается умение воевать. Город горит, покинут жителями. Говорят, что ушли с немцами. 831 арт-полку, поддерживавшему наше наступление, присвоено название Литовский (ко-мандир Мамонов Н.В.).
Нашему полку приказано занять оборону по реке Лиелупе, где возможны попытки противника пробиться и уйти в леса. Быстро окапываемся и готовимся к встрече. Противник не заставил нас долго ждать. Вражеские части войск СС по-дошли к реке открыто, с уверенностью, что их здесь не ждут. Держим и истребля-ем противника в течение 2 часов 10 минут. Противоположный берег завален тру-пами. Рослые, белокурые мужчины в форме войск СС. Солдаты говорят, что это не немцы, а националисты из числа латышей и литовцев. Валятся от пуль одни, а подходят за ними другие. Слышны стоны раненых и крики о помощи на русском языке. Вспомнили перед смертью русскую речь. Кто же полезет через реку в эти бесформенные кучи спасать эсесовцев? Получить самому пулю? Эсесовцев ста-новится все меньше и меньше, пока не стали появляться одинокие фигуры же-лающих сдаться в плен. Скидывают на ходу мундиры, но это их не спасает. Кара-телей в плен не берут. Смотрю на беловолосых мертвецов. Во имя чего погибли? У всех могли быть семьи, дети и мирная жизнь! Немцы ушли, а эти бросились ис-кать спасения в лесах, чтобы продолжать убивать нашего солдата. Национали-стам, тем более надевшим форму СС, нет пощады. Убьют молоденького нашего солдата, а у него семья, и мать ждет в далекой российской деревеньке. Оборвется род. Невольно всплывают в памяти ужасные картины: безжалостного уничтоже-ния безоружных и не имеющих сил передвигаться раненных на лесной поляне при пленении нашего ПМП, и не захороненные останки наших матросов, которых еще живых добивали крымские татары. Нет! Пощады от русского солдата ныне не бу-дет. Фашистским прихвостням места на земле нет, как и надгробной памяти. На-терпелся, насмотрелся до неизмеримой боли наш солдат, и напился собственной крови взахлеб. Чужая кровь ему не нужна. Пусть течет своей рекой подальше от наших земель. Там где-нибудь, и как можно дальше, пусть разбираются между собой, кто из них сверхчеловеки, а к нам не лезьте.
В прошедшем бою потери в полку малые. В основной массе легкораненые, возвращающиеся в строй. Хорошо налажена эвакуация. Однако обстрелы из лесов есть. Погибших среди раненых намного больше между этапами эвакуации, чем в бою. Направлен на помощь в 1003 полк, в котором есть потери среди врачебного состава. Штаб полка расположился на городском кладбище. У могильных склепов неприятная встреча, - как всегда пьяный командир полка Ленивый со свитой. Вернулся после ранения. У этого человека нет предела и контроля за данной ему властью. Увидев меня, бросился обнимать, как родного, в присутствии подчинен-ных. Сокращает дистанцию. Заплетающимся языком объясняет всем, что - «это же Костя…Костя…одессит! Мы с ним… мы с ним…» Ведет себя развязано, на-рушая устав. Типичное поведение алкоголика. Какой я ему одессит, когда корен-ной кузедеевец. Редкий человек может не знать, что есть очень знаменитая город Одесса, и редкий человек знает, что есть красивейшее сибирское село Кузедеево. При этой «знаменательной» встрече становлюсь свидетелем кошмарного, достой-ного осуждения трибуналом трагического случая. По личному приказу Ленивого, на моих глазах, без суда, были расстреляны 6 русских ребят военнопленных, за-нимавшихся по приказу немцев уборкой территории аэродрома. При отступлении немцев пленные спрятались в канализационную трубу, и ждали прихода своих. «Наши», «свои»… кричали они на бегу, увидев офицеров в советской форме. По-пали на штабников Ленивого. «Какие вы свои? Вы предатели Родины! Расстре-лять», – приказ пьяного комполка. Ребята плакали, говоря, что так ждали освобо-ждения, просили хотя бы трибунала, а не расправы. Ленивый повторил, что в от-ношении «врагов народа» у советской власти пощады нет, - «расстрелять преда-телей». Несчастных мужиков увели в кладбищенский ров и расстреляли. Мне, было очень больно, что погибли люди, которым весьма не повезло. Их могли убить и немцы, но в последние минуты плена спасла паника и канализационная труба, а загубили их жизни пьяный командир полка. Военнопленными занимались особые отделы. Самоуправцев, подобных Ленивому, выталкивает война на бес-предельную власть, и в это время ты не сможешь противостоять им? Застрелишь одного и сам под трибунал. А на его место другой служака прибудет, да еще по-хлеще. Рапортами их не исправишь. Рядом с ним был особист, и ничего не сказал, так как, что называется, лыка не вязал. Одна компания. Это в стиле Ленивого. Дал же бог этому душегубу фамилию, которая противоречит истинному содержанию человека. Если, останусь, жив, и при всей противности встречи для меня готов на нее в мирное время, чтобы сказать: «А знаешь, ты сволочь, что один из тех ребят, тобою приговоренных, остался жив, и ищет тебя по всей стране». Да многие бы солдаты из тех, что пали смертью храбрых из-за пьяного сумасбродства, вернули бы ему бесценный должок ценой в жизнь. Война! Но все на нее не спишешь… Есть понятие чести и совести офицера русской армии, которая всегда определя-лась, как честь мундира. Убить врага одно, а безоружного, и испытавшего муки плена своего, далеко не одно и тоже.
29.08. Неожиданно, в тишине от боев и обмена «любезностями» артиллерий воюющих сторон, считаю случайным, артобстрел нашего ПМП. От ранения в бедренную артерию мгновенно погибает только что прибывшая санинструктор. Находилась в операционной палатке. Понятно одно: когда мы все попадали на землю, то она стояла. Осколок прошил брезент и врезался в тело в паховой облас-ти. Вся сторона палатки забрызгана красными струями, которые уменьшались с каждым биением сердца. Острая, не возможная для восполнения, кровопотеря. Фонтаны крови, артерия сократилась, ушла в глубь тазовых тканей. Секунды и нет человека. Ни у кого из нас даже царапинок нет, а ее красивую, молодую, ко-торой жить да жить, мгновенно. Упади она сразу же, да вожмись в землю – и жизнь сохранена. Наверное, растерялась, и рядом никого не было. Вот и верь в судьбу злодейку? Подобный случай был несколько недель назад на ПМП 1003 полка. Младший врач, молодая женщина, при обстреле, и даже не ПМП, продол-жала перевязывать раненого. Случайный осколок, прилетел невесть от куда, но предназначен был именно ей. Пробил палатку и врезался в брюшную полость че-рез печень. Мгновенная смерть. Раненый, как и все окружающие, остался жив. Ее нет. Единственная дочь врачебной семьи профессоров. Ушла на фронт, прервав учебу. Обидно, и очень жаль. Но никому из нас не дана гарантия от трагических случайностей, внезапно обрывающих жизнь человека.
3.09. Ваню Титаренко, моего ординарца, отправляем на учебу в Омск (в эва-куированное Ленинградкое военно-медицинское училище). Радостное событие. Скромное прощание. Человек неординарный едет на учебу. Привык к нему за многие версты войны. Доброго тебе будущего Ваня. Верю. Он не подведет. Одна у него слабость, которая судьбу может исковеркать, как ему, так и другим – жен-щины. Но! Кто же их не любит?
В боях возле крепости Митава особо отличились санинструкторы из нашего полка Скурихин Н.С. и Синявская Л.С. Не только вынесли много раненых с поля боя, но и подняли бойцов в атаку. При этом даже не были ранены. Герои пред-ставлены к боевым наградам.
Узнаю, что от врага нашими войсками полностью очищена Рига. Получаю разрешение и утром 12.10. выезжаю в Ригу. По дороге вижу жуткую картину. Раз-валенные до основания прямым попаданием авиабомбы остатки кирпичного зда-ния, где временно был расположен наш эвакогоспиталь. Живых никого не оста-лось. Когда немецкий самолет сбросил на здание с красным крестом бомбу, в гос-питале скопилось более тысячи раненых. Не успели вовремя эвакуировать в более безопасное место. Из кирпичных завалов расползается кровавая жижа, собирается и течет на дорогу. Невыносимый смрад разносится машинами и солдатскими по-дошвами. Привыкнуть во время войны можно ко многому, но увидеть и перенести такое не каждый в силах. Всматриваюсь в лица солдат. Некоторые бледные, как полотно. При всей суровости взглядов предельная злость в глазах. Из этих людей, после увиденного злодеяния фашистов, чувство жалости, если и было, то стерлось до конца.
Время увольнения у меня ограничено. В Риге посетил картинную галерею, которую не успели вывезти немцы. Увидел прекрасные полотна великих масте-ров. Замечаю изменение своего состояния. Искусство очень уравновешивает мою раздерганную войной психику. За время нахождения в музее прекратились пере-бои в сердце. Успел окинуть взглядом Рижский залив, впадающую в него Дауга-ву. Близко подойти нельзя, так как немцы минировали район побережья. Вижу, как работают наши саперы. Спешу в свой полк. Вечером мы должны выйти с тер-ритории Литвы (пришла смена), и перейти во второй эшелон для прорыва к Бал-тийскому морю.
Наступление наше прошло стремительно, практически не встречая сопро-тивления. Попадаются навстречу колонны пленных немцев, а то и одинокие, и малыми группами бредут, бросив оружие. Никто их не трогает. Простые вояки. Не эсесовцы, тем более не националисты. Оборванные, грязные, худые и голод-ные. В глазах полное равнодушие к жизни. Навоевались под руководством своих фюреров.
В этот же день мой ПМП вышел к морю севернее Мемеля (Клайпеда). Полк расположен у реки Дане, впадающей в Куршский залив Балтийского моря. Груп-пировка армии немцев «Север» окончательно отрезана от группы армии «Центр» и Германии. Прибалтийский фронт запер немцев и перешел к обороне в ожидании приказа об окончательной капитуляции противника.
Смотрю на холодные волны Балтийского моря. Эта вода не кажется мне столь родной, как еще недавно в Крыму теплые воды Черного моря. Возможно, что в мирное время мне даже не захочется сюда вернуться. Размышляю, что доб-рался Константин Яценко до Одессы и Харькова из сибирского села Кузедеево с единственной мечтой – учиться! Жизнь определила его судьбу совсем иначе, и весьма круто. Прошел Костя Яценко по фронтовым дорогам России от Черного моря до вод Балтики. Отмыть грязь войны в теплом море и обтереть ее смрад с сапог в холодном. Стою на злом ветру в погонах капитана медицинской службы. Чувствую боевые награды на груди. Не было ни одного ранения, но потерял стольких родных мне людей, что кажется, что и меня уже давно нет, а это все, что видел, страшный сон какого-то далекого прошлого, выдуманного не мной. Где мои друзья с военного факультета? Остался ли кто-нибудь из них, жив? Получен-ные мною контузии, кажутся мне ерундой по сравнению с тем, что досталось близким моему сердцу людям. Но, а по сравнению со всем тем, что случилось в мире, неизмеримое горе, обрушившееся на мою родину за несколько лет так мои переживания незаметная песчинка, как и я сам в этом кровавом водовороте чело-веческих судеб. Могло быть куда хуже. От всего виденного и пережитого болит сердце. Периодически перебои. Мама, и все родные в близкой мне Сибири. Тоска по родному краю навевается холодом моря, беспрерывно накатывающими клоч-ками мелких, толкающих друг друга, суетящихся туч. Быстро исчезают, и появ-ляются новые формы, не изменяющейся неприглядности. Вся эта бессмысленно подпирающая друг друга толкотня стремится с Запада в сторону России. Чувство одиночества, и жизнь моя, живых друзей и мертвых, кажется только мигом, сверк-нувшим в памяти, упавшим и затерявшимся бесследно в земной пыли. Пока еще можно найти следы, но минует время и все затянется. Попробуй, найди, когда за-растет. Чудес не бывает, с того света никто еще не возвратился, и только память дает право судить о правильности пролетевшей жизни. Неужели и нашим потом-кам придется испытать то, что прошли мы? Возможно, что с обратной стороны на тучки попадает немножко солнечного тепла. Так и душа человеческая, поймав на себе несколько раз тепло, считает прожитую жизнь счастливой. Ловлю себя на мысли, что Балтика действует на меня отрицательно. Нужно уходить от этого мо-ря. Резко поворачиваюсь и устремляюсь к блиндажу ПМП, как будто хочу обо-гнать равнодушные к моим мыслям тучи, проносящиеся над головой, но на деле от бессилия перед непогодой просто прячусь под землю.
8 ноября 1944 года для медиков 279 стрелковой дивизии устроен торжест-венный вечер. Все мы собрались в 285 медсанбат. Переношу интересующие меня данные из дивизионной газеты «Знамя» в дневник. Большой боевой путь прошла с января 1943 года 279 дивизия. Сформировано воинское соединение в июле 1942 года в г. Горький генералом армии Лелюшенко Дмитрием Даниловичем.
1. Ворошиловград - ком. 1003 полка Печерский М.С.
2. Донбасс - ком. 1005 полка Русаков Н.А.
3. Приднепровье - ком 1001 полка Ленивый В.А.
По моему мнению, освобождение дивизией Крыма необходимо разбить на два этапа: создание в 1944 году Сивашского плацдарма, и полное освобождения полуострова. Пребывание в Прибалтике это уже третий период боевых действий .