Я не случайно процитировал такой большой отрывок из письма, в нём – и творческая лаборатория поэта, и своего рода пособие для нынешних молодых стихотворцев, которые занимаются литературной учёбой. И ещё одно интересное размышление из этого же письма:
…Мне кажется, что за одну-две посредственных книги, появившихся у пишущего после той, хорошей, ради которой он был принят в Союз, надо этого человека развенчивать и исключать из Союза, запретив ему печататься до тех пор, пока он не создаст книги, по мастерству и мысли не уступающей лучшим произведениям, а то и превышающей их. Вот тогда бы не было обидно (видимо, пропущено какое-то слово, может быть «много». –Н. И.) случайных имён, не было бы того болезненного ажиотажа вокруг редакций журналов и издательств…
На первый взгляд, жёсткие, даже жестокие меры! А в принципе очень справедливые. Справедливые для любого настоящего служителя искусства, а не для тех, кто, как любил выражаться Буравлёв, ошивается около литературы…
Большой неожиданностью было для всех нас, знавших Буравлёва как человека, казалось бы, несокрушимого здоровья, то, что он как-то сразу, вдруг, тяжело заболел. Ему сделали сложную операцию, но через год снова положили в больницу.
Однажды мне позвонил Виктор Баянов:
– Съездим, навестим Женю?! Говорят, он совсем плох…
Мы вошли в больничную палату. Женя был в глубоком забытьи. Дышал тяжело, в груди громко хрипело. Будить его не решались, молча стояли у койки, ждали – может, сам откроет глаза. И вот он поднял тяжёлые веки, слабо улыбнулся:
– А-а, ребята пришли…
И снова как бы задремал. Мы не знали, что сказать – все слова казались ненужными. Понимал ли он сам, Женя, что умирает, – неизвестно. А со стороны видно было: «И колебалась, трепетала жизнь на отметке нулевой…»
Мы ещё минут пятнадцать постояли около. Сказать на прощанье что-то всё же надо было.
– Крепись, Женя, поправляйся…
Он через силу, тусклым голосом отозвался:
– Будем стараться…
Эти последние его слова на всю жизнь запомнились мне. Через три дня моего друга, собрата, ровесника не стало…»
Стихотворение М. Небогатова из его архива:
ПАМЯТИ ЖЕНИ БУРАВЛЁВА
Что смертельно болен он – мы знали.
Может, знал об этом он и сам.
Чувство нашей горечи, печали
Замечал, наверно, по глазам.
Всё же верил: отведут кончину.
Хлопочи, сестричка, хлопочи!
Но болезнь была неизлечима –
Это знали сёстры и врачи.
Лишь затем, чтоб не страдал от боли,
Но как будто всё-таки леча,
Ежедневно шприцами кололи –
То была святая ложь врача.
Ты прости им, Женя, ложь святую.
Заодно с тобой не зная сна,
Видел бы ты нянечку иную,
Как тихонько плакала она…
Неизбежность мы не отвратили.
Всё равно случилось это вдруг.
– Женя умер, – утром позвонили.
Трубка чуть не выпала из рук…
Продолжает жизнь своё движенье.
И стихами, стопкой добрых книг
Ты сумел, наш незабвенный Женя,
Отобрать у вечности свой миг!
6 сентября 74 г.
Игорь Михайлович Киселёв
03.03.1933 - 19.11.1981
С Игорем Киселёвым у Михаила Небогатова было много точек соприкосновения: оба поэты-лирики, оба в разные периоды жизни трудились литературными сотрудниками областных газет «Кузбасс» и «Комсомолец Кузбасса», оба работали в Кемеровском книжном издательстве. У Небогатова есть несколько похвальных рецензий-откликов на книги младшего собрата по перу. «Я стою за тебя, доброта!» - о новой, только что вышедшей книге «Ярославна» //»Комсомолец Кузбасса», 1968, 17 сентября// и «Неотложная служба души»: о книге стихов «Человек приходит к человеку» // «Комсомолец Кузбасса», 1975, 14 октября. Их можно прочитать на электронной литературной карте областной научной библиотеки на именных страницах Небогатова и Киселёва. Материал называется «Я в души к вам стучусь!» – это подготовленная мною (Н. Инякиной) брошюра о двух поэтах.
Возьмём оттуда лишь дневниковые записи.
«1981 г., 14 ноября, суббота, 7 ч. вечера.
Только что звонила Тамара Страхова (поэтесса. – Прим. ред.) – сообщила печальную весть: Игорь Киселёв в реанимации, в шоковом состоянии, отказали обе почки. Тамара говорит, что будет великим чудом, если он выживет...
28 ноября, суббота, 12 ч. 30 м. дня
Чуда не случилось — врачам не удалось спасти Игоря... 19 ноября в 5 часов утра он умер.
От первого узнал я об этом – от Анатолия Николаевича Срывцева. Он позвонил мне часов в девять:
– Приходите в Союз писателей.
– А что?
– Как что? Игорь умер.
Вскоре все, кто мог прийти, были в Союзе. Сразу же коллективно (Гена Юров, Срывцев, Цейтлин, я) начали писать некролог. Чигарёва засела за телефон – дел предстояло много.
...Юров, Махалов, Матвеев, Зубарев, Донбай – все начали действовать.
Обком помог достать деньги (в частности, из совпрофа, областного совета профсоюзов), разрешил определить место для могилы на «старом» кладбище (сейчас всех хоронят на «новом»).
Я пришёл на обед, наскоро перекусил и где-то за полчаса написал стихотворение «Светлой памяти Игоря Киселёва» (шестнадцать строк). Всем оно понравилось, сперва вывесили его перепечатанным на машинке, а в день похорон оно висело переписанным от руки печатными буквами вместе с портретом, некрологом в «Кузбассе» и стихотворением Игоря, начинающимся строкой: «Уйду...».
Написал стихотворение и Саша Ибрагимов...
...Тяжелые были эти три дня. Давно ли, перед самым отъездом Игоря в Мариинск, который ускорил его кончину (он выпил там спирту), мы договаривались с ним встретиться, посидеть над рукописью моего сборника «Земля моя добрая», посмотреть новые мои миниатюры, которых Игорь ещё не видел. Нет, жизнь человеческая – такая ненадёжная штука, что нельзя ничего загадывать даже на день, на два. Думал ли сам Игорь, что не доживёт даже до полвека – ему было всего 48 лет. Не так задолго до этого он написал прекрасное (печальное) стихотворение, посвящённое памяти Вл. Высоцкого, который умер и того моложе – 42 лет.
Обе газеты (как и радио) отнеслись к Ире (вдове. – Прим. ред.) участливо: дали по большой подборке стихов Игоря, так что отметить (скромно) девять дней (это было вчера) она, наверно, смогла».
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ИГОРЯ КИСЕЛЁВА
Мы знали тебя как отличного друга,
Как нежного лирика с чуткой душой…
Внезапно ушёл ты из нашего круга,
Не можем смириться с потерей большой.
Не можем смириться, что нет тебя с нами,
Что губы сомкнула молчанья печать,
Что сердце погасло, как жаркое пламя,
Что звонкий твой голос не будет звучать.
Как мог бы звенеть ещё голос твой чистый,
Всё больше с годами он силою креп…
Нет, горько ложится на снег серебристый
Ноябрьского вечера траурный креп.
И, кажется: плачем, рыданьем звенит он,
Сияющий снег…
Но заря впереди,
И том твоей жизни ещё не прочитан:
Он с нами, как сердце живое в груди.
19 ноября 1981 г.
Анатолий Петрович Саулов
24.03.1942 - 21.05.1968
Молодой поэт из Яшкино Анатолий Саулов привлёк к себе внимание Михаила Небогатова с начала своего творческого пути. До самой его неожиданной кончины М. Небогатов следил за всеми новинками, выходившими из-под пера талантливого собрата. Однажды произошёл такой случай (дневниковая запись от 11 декабря 1967 года): «Игнатьев (Владимир Вениаминович, композитор. — Прим. ред.) решил на¬вестить меня по неожиданной причине: услышал в субботу в радиоальманахе «Земля Кузнецкая» посвящённое мне стихотворение Анат. Саулова и оно встре-вожило его своим, как он выразился, «погребальным» мотивом. Дескать, не слу¬чилось ли что с Михаилом Александровичем?
Сам я передачу эту не слушал и, естественно, заинтересовался: что это «от¬певает» меня Толя? Хорошо, что «Землю Кузнецкую» повторяют утром в поне¬дельник. Встал сегодня в семь часов (передача в полвосьмого).
Всё объяснилось просто: стихотворение «Будет тихо и странно» написано Сауловым как бы в продолжение мотивов моего стихотворения «Зори вёсен со мною» (даже размером тем же). Только у него более мрачновато. Тот, кто не знает моей этой вещи, действительно может подумать бог знает что. Я написал Саулову об этом и посоветовал ему вместо посвящения поставить эпиграфом мои строчки».
«1968 г., 27 мая: …оказывается, мне поручение: написать для «Комсомольца Кузбасса» некролог (все знают, что Анатолий Саулов был мой подопечный и мне известно о нём больше, чем другим). Я, конечно, согласился это сделать. В моём распоряжении оставалось около двух часов.
...Заставил себя сесть за машинку, и к назначенному времени некролог был готов (полторы страницы). Назавтра газета дала его с портретом за подписью обкома ВЛКСМ, отделения СП и редакции «Комс. Кузбасса». Написалось хо¬рошо – с душой и болью.
Умер Толя скоропостижно. Шёл, говорят, на работу, стало ему что-то плохо (почернел весь), прислонился к забору. Вы¬звали «скорую помощь», но помочь уже ничем не смогли — в больнице он скон¬чался. То ли разрыв сердца, то ли кровоизлияние.
1968 г., 11 июня: …Вчера смотрел по телевидению передачу, посвящённую памяти Толи Саулова. Молодцы, хорошую передачу подготовили. В ней участвовали Естамонова, Женя, Игорь Киселёв, Валентин Махалов, Юречко, Ласкин, Ляхов, девушка-журналистка из Яшкино. Читали его стихи на фоне пейзажей, рассказывали о нём, звучал и его голос, записанный на плёнку. Были снимки – Толя за столом с машинкой, в кругу родных, вдвоём с матерью. Была исполнена песня Игнатьева на слова Толи – о журавлях, пролетающих над Томью, – песня удивительно удачная. Мелодичная, с грустинкой. Здесь Игнатьев превзошёл самого себя. Я бы слушал эту песню час и два. Валентин прочитал своё стихотворение – тоже неплохое впечатление. Женя читал самое печальное, то, что Анатолий посвятил мне (речь идёт о стихотворении «Будет тихо и странно / Угасание дня, / Будут зори и травы, / Но уже – без меня…», навеянном небогатовским «Зори вёсен со мною…». – Н. И.). Передача эта очень взволновала меня. То ли потому, что Саулова уже нет, то ли потому, что к живым мы менее внимательны, но стихи его воспринимались как-то по-новому. Правильно я сказал о нём в рецензии на «Землянику», что поэт он – настоящий. Сейчас это ещё ясней (были прочитаны и новые стихи, которых я ещё не видел)».
Михаил Небогатов написал прекрасное стихотворение, под которым мог бы подписаться любой поэт (да его, Анатолия Саулова, собственно, все так и звали – «жаворонком кузбасской поэзии»):
ЖАВОРОНОК
Памяти Анатолия Саулова
С голубыми ясными глазами,
С волосами светлыми, как лён,
Он недолго побыл вместе с нами,
В жизнь, в людей, в поэзию влюблён…
С малолетства увлечён был страстью
К звучным рифмам, чья всесильна власть…
На беду, наверно, а не к счастью
Достаётся людям эта страсть.
Не искал он славы и почёта,
Воспевая солнце, россыпь рос.
В нём самом, казалось, было что-то
От российских пашен и берёз.
Над рекой, где пениться воронкам,
У опушки, на лесной меже
Так мечтал он: «Быть бы жаворонком!»
И не знал, что им он был уже.
Чьи-то строчки, вскинув подбородок,
Повторял на память, как свои,
Весь светясь от образов-находок,
Говорил про многих: – Соловьи!..
Не берёг себя, как всякий русский,
Был у бурь житейских на виду,
И устав, не выдержав нагрузки,
Разорвалось сердце на ходу…
Молодой, он молодым оставил
Птицу-песню, нежную до слёз.
Сам ушёл. Как будто бы растаял
Где-то там, во ржи среди берёз.
И напрасно в душном жарком хлебе
Ищем взглядом друга своего.
Тишь. Покой. Лишь жаворонок в небе
Всё звенит нам голосом его…
1968
// В кн.: «Свет в окне», 1969 г.
Текст некролога, написанный Небогатовым.
// «Комсомолец Кузбасса», 1968, 23 мая
Василий Макарович Шукшин
25.07.1929 - 02.10.1974
Был в жизни Михаила Небогатова и счастливый случай знакомства, пусть и заочного, с писателем, актёром, режиссёром, «соседом» из Алтайского края, практически земляком Василием Шукшиным. В государственном архиве Кемеровской области есть единственное рукописное (!) письмо Шукшина к Небогатову. Впрочем, историю этого знакомства и обоюдной симпатии двух писателей лучше изложить словами самого Михаила Александровича:
«СОКРОВЕННОЕ СЛОВО
Это было летом 1966 года. Не помню уж точно, по какому поводу – то ли после просмотра какого-то фильма, то ли прочитав один из рассказов В. М. Шукшина, я написал ему взволнованное письмо, в котором выразил искренне восхищение его многосторонним талантом и заодно попросил прислать мне какую-нибудь свою книгу с автографом. Вскоре я получил от него такое ответное письмо:
Здравствуйте, Михаил! Спасибо! Весьма окрыляющая это штука – доброе слово земляка. Порой делаешь – и одолевает сомнение: попадётся, думаешь, на глаза земляку-коллеге, и он скажет: «Какого ты там…». Ещё раз спасибо! Книжек-то у меня, Михаил, маловато – две. И тех – тут надо поверить – нету: раздал все… теперь нету. Будет, пришлю обязательно.
Задумал я, Михаил, одно большущее дело – СЛОВАРЬ (разговорный) СИБИРСКИЙ. Чудится мне, что Сибирь есть та самая кладовая, которую давно-давно пора открыть и выгрести всё добро и раздать. А насколько мне известно, никто не пробовал это сделать! По-моему, пора! Не вам мне рассказывать, как говорят наши люди. Помогите! Много уже сделано, но одному это не под силу. Не будет времени у самого, может, найдутся люди – дайте адрес мой. 5 – 10 слов – и то слава богу! Вы ж сосед мой – кемеровский. До свидания. Пишите в любом случае.
Шукшин.
3 августа 1966 г.
Об этом замечательном, истинно народном художнике сейчас очень много пишут. Однако ни в одной публикации мне не приходилось встречать упоминания об этом, одном из многих, замысле Василия Макаровича: создать сибирский разговорный словарь. Поэтому я и счёл необходимым привести данное письмо. Оно – наглядное свидетельство неиссякаемой творческой энергии на редкость самобытнейшей человеческой личности В. М. Шукшина, которого за непродолжительное время его работы в искусстве и литературе успели полюбить миллионы людей. Горько сознавать, что не сыграна им до конца роль солдата Лопахина в фильме «Они сражались за Родину», что не увидим мы фильма «Степан Разин», в заглавной роли в котором собирался выступить сам создатель этого фильма – Шукшин, что не прочтём задуманный им капитальный труд – сибирский разговорный словарь… Многое, очень многое, что могло бы стать драгоценным духовным богатством нашего народа, оборвала внезапная смерть.
После ухода из жизни А. Т. Твардовского и М. В. Исаковского кончина В. М. Шукшина лично для меня – самая тяжёлая потеря. Я всё время испытывал неодолимое желание сказать своё слово об этом бесконечно дорогом для меня человеке, и, наконец, всё, что накопилось в душе и сердце, как-то само собой вылилось в стихотворение «Сокровенное слово», которое, хотелось бы надеяться, не оставит равнодушными и читателей.
Он умер, играя солдата
От дома вдали, на Дону.
Ушёл. И не будет возврата.
Как вправду ушёл на войну…
Похож на алтайца обличьем –
Скуласт и немного раскос,
Он внутренним скромным величьем
Был русский до корня волос.
В свою золотую жар-птицу
Он верил – надежда была,
За тем и приехал в столицу
Простой паренёк из села.
Не думал стоять у подножий
Высоких и славных имён –
Он верил, что милостью божьей
И сам кое в чём наделён.
А вера – всей жизни основа.
Он ждал, караулил свой миг,
Когда сокровенное слово
Вдруг скажет не хуже других.
Для снобов был парень-рубаха,
И вот ни с того, ни с сего –
Такой глубины и размаха
Явились работы его!
А шаг этот вовсе не странный,
Всё было оправдано в нём:
Раскрылся талант многогранный
Во всём своём блеске живом.
Придя от земли, от народа,
Искал он не то, чем берёт
Крикливо-хвастливая мода,
А то, чем живёт наш народ.
Он верен был жизненной правде,
В ней видел всего идеал.
Какой-нибудь Насте и Клавде
Земной свой поклон отдавал.
Такая душевная слитность
С народом – любого спроси, –
Такая во всём самобытность –
Великая радость Руси…
Да будет он жить, как создатель
Творений, достойных вершин,
Актёр, постановщик, писатель
Василий Макарыч Шукшин».
// «Кузбасс», 1975, 29 января
Занимаясь в архиве с небогатовским творческим наследием, я нашла ещё одно стихотворное посвящение Шукшину, которое хотела бы предложить вниманию читателей:
В. М. Шукшину
В «Калине красной» – сострадание
К судьбе, что нету тяжелей,
В «Степане Разине» – воззвание:
Для воли жизни не жалей!
И над безвременной могилою –
Не скорби лживой торжество,
А сильные особой силою
Родные «чудики» его.
Владимир Сергеевич Ворошилов
(писатель, ослепший в одном из воздушных боёв,
когда был сбит его самолёт)
14.02.1919 - 04.03.1982
В. С. ВОРОШИЛОВУ
…И вспыхнул вдруг подбитый самолёт.
А лётчик – молодой, совсем мальчишка…
С тех пор и дни, и ночи напролёт
Перед глазами – ночь и эта вспышка.
Но для души не кончился полёт.
Ей незнакома старости одышка.
Летит она, других зовёт вперёд,
И не нужна ей даже передышка.
В страницы книг он льёт душевный свет:
Там солнце, жизнь, сиянье глаз ребячьих,
Там жар любви, огонь больших побед,
И счастья смех, и горечь слёз горячих…
И многие идут за ним вослед:
Он сердцем видит больше многих зрячих!
Немалое место в большом и добром сердце поэта занимали издатели и журналисты. И все потери он воспринимал как потери очень близких ему, почти родных людей.
Юрий Титов (журналист, в 1960-е гг. замредактора газеты
«Комсомолец Кузбасса»)
(ок. 1930 - 1965)
«10 декабря 1965 года. Потрясающая новость: умер Юрий Титов.
…Включил газ и отравился. Просто не верится. Молодой (35 лет), здоровяк – и вот как не было его. Вчера схоронили…»
ПАМЯТИ ЮРИЯ ТИТОВА
Не спрашивает смерть, когда прийти,
Подкрадываясь тихими шагами,
Уводит человека с полпути
С желаньями, надеждами, мечтами.
Ещё он мог бы сделать столько дел,
Которых – непочатый край на свете.
Ещё любил он, верил, ждал, хотел,
Как говорится, был ещё в расцвете…
Нет, приходить бы смерти лишь тогда,
Когда от жизни ты уже устанешь,
Когда негоден больше для труда,
Не знаешь утром, для чего ты встанешь;
Когда любви, стремлений больше нет,
Не радуют ни люди, ни природа,
Когда не мил тебе весь белый свет,
Как нудная осенняя погода, –
Никто бы смерть тогда не проклинал,
Никто бы плача горького не слышал,
Как будто человек «прощай!» сказал,
Дверь распахнул и в ночь спокойно вышел…
Юрий Дмитриевич Баландин
(журналист, фронтовик,
скончался в 1974 году)
Ю. Д. Баландин – журналист, с которым Небогатова свела судьба во время работы в редакции газеты «Кузбасс». В бытность Баландина заместителем редактора стихи Михаила Небогатова печатались довольно часто. Не раз приходилось ему слышать одобрительные слова Юрия в свой адрес, а иногда и то, что «это лучшее из написанного тобой в последнее время». Как, например, в случае, когда Небогатов написал стихотворение памяти 19-летней бортпроводницы Нади Курченко. Коротенькая запись в дневнике от 30 октября 1970 года: «Юра Баландин порадовал меня сообщением: на планёрке моё стихотворение «Дочь народа» (Ошибка в названии: стихотворение называется «Дочь Родины». – Н. И.) было признано лучшим материалом номера, достойным красоваться на Доске почёта. Это редкий случай высокой оценки стихов».
Чтобы убедиться в объективности столь высокой оценки, надо, думается, это стихотворение прочитать:
ДОЧЬ РОДИНЫ
Посвящается отважной бортпроводнице Наде Курченко
Надя, милая Надя,
Перед тем, как упасть,
Что ты думала, глядя
В пистолетную пасть?
Говорят, на пороге,
За которым – беда,
Весь свой путь, все дороги
Видят люди всегда…
Может, вспомнилась стая
Грустных птиц-журавлей
Над горами Алтая,
Над простором полей…
Горький дух чернобылья…
Детство с первой мечтой:
«Мне бы вольные крылья
Ощутить за спиной!»
Детство, жизни частица,
Ты ушло, не зови…
Юность в сердце стучится
Счастьем первой любви.
При любой непогоде
Полон мир красоты…
Может, встречи с Володей
Вдруг припомнила ты.
Он тревожит всю душу,
Часто снится во сне…
«Дорогая Надюша!
Всех дороже ты мне!»
Музыкальных мелодий
Отголосок в душе…
Далеко он, Володя,
Не поможет уже…
Надя, милая Надя,
Перед тем, как упасть,
Что ты думала, глядя
В пистолетную пасть?
Может, строчки поэта
Подвели здесь черту –
Про товарища Нетте,
Что погиб на посту…
И, конечно же, с болью,
Оборвавшей мечты,
С самой нежной любовью
Маму вспомнила ты…
Нет, не Надей, – Надеждой
Ты была для людей –
Настоящей надеждой –
Слабых женщин, детей.
И, презренья не спрятав, –
Не пущу, не пройти! –
У воздушных пиратов
Встала ты на пути.
Две паршивых душонки –
И большая душа.
Пусть стреляют, подонки,
Злое дело верша!..
Скоро времени замять
Занесёт их следы.
А тебе – наша память,
И любовь, и цветы.
// «Кузбасс», 1970, 22 октября
(19-летняя комсомолка-бортпроводница вступила в единоборство с воздушными пиратами, напавшими на экипаж советского самолёта, и погибла от их рук.)
И в быту Небогатовы и Баландины дружили, как говорится, семьями. Часто, собравшись за столом, все с удовольствием слушали, как поёт Юрий. У него был приятный, бархатный баритон.
О том, что с Юрием Дмитриевичем Небогатова связывали крепкие дружеские и доверительные отношения, говорит, например, такой факт: вначале свой венок сонетов «Золотая осень» он писал к собственному полувековому юбилею, как некий отчёт о жизни и «проделанной работе», а в сборнике «Спасибо сентябрю» 1972 года появляется посвящение: Юрию Баландину, фронтовику, журналисту. В какой-то мере с потерей друга Михаил Небогатов потерял крепкую опору и защиту.
ПАМЯТИ ЮРИЯ БАЛАНДИНА
Он Родине служил не на авось,
Терпеть не мог обмана, показухи.
Всё то, что делал, было в должном духе,
Всё, как у коммунистов повелось.
И не одно писание моё
Прошло, как через точную примерку,
Через его партийную проверку,
Через его партийное чутьё.
1974
ПАМЯТИ ДРУГА-ЖУРНАЛИСТА
Год уже, как нет тебя на свете,
Год во мне – ударом ножевым.
Часто – и сейчас, в минуты эти –
Говорю с тобою, как с живым.
Будто не алеют гроздья ягод
Над твоей могилкою в цветах.
Будто ты уехал, скрылся на год
И вернёшься в город свой на днях…
Если бы разлуки сбросить бремя,
Сразу б ты спросил наверняка:
Как жилось, что делал это время,
Не валял, случайно, дурака?
Я давно привык с тобой считаться.
Сам не раз прикидывал, поверь:
Чем бы мог я за год отчитаться,
Если б снова встретились теперь?
Рассказал бы очень откровенно,
Чем красно житьё моё бытьё,
Зная, что услышу непременно
Умное суждение твоё.
Кое-что я сделал в дни разлуки.
Даром не растрачивал свой пыл.
Не сидел, сложа от скуки руки.
Ты ведь работящих так любил!
Может статься – было это чаще, –
Пробежав глазами строчки все,
Что-то ты одобрил бы: – Блестяще.
Подходяще к первой полосе.
А вот это, – не сдержал бы вздоха, –
Надо вытанцовывать ещё…
О плохом ты прямо резал: – Плохо.
О хорошем: – Мило. Хорошо…
Облако вдали зашло за крышу –
Как твоя седая голова…
От кого сегодня я услышу
Честные, правдивые слова?..
1975
Из буклета к 50-летию газеты «Кузбасс» (Ю. Баландин – 2-й справа в 1-м ряду,
справа от него – А. Волошин, а 1-й слева – О. Павловский)
Памяти
Анатолия Ивановича Кыкова – первого директора Кемеровского книжного издательства
Это он, выступая однажды на телевидении, назвал Михаила Александровича «старейшим поэтом Мишей Небогатовым».
Не могу представить, чтобы кто-то,
Встретясь с ним, его не полюбил.
Доброта, внимательность, забота –
Вот чем он всем дорог был и мил.
Трудно привыкать к таким утратам.
Что ни говори тут, ни пиши –
Был для многих нас он другом, братом,
Человеком редкостной души.
Не согреет больше тёплым взглядом,
Не приветит больше никого…
Но поныне он как будто рядом.
С нами обаятельность его…
Ноябрь-декабрь (приписка: послал 30 дек. 69 г. Елене Николаевне Ярославцевой, жене Ан. Ив.)
Василий Фёдорович Дубский
(журналист, начинающий писатель)
13.01.1923 - 04.04.1958
О том, что Василий Дубский – друг Небогатова, я узнала совершенно случайно. В 2011 году, готовя материал к 90-летию отца для публикации в газете «Земляки», я волею случая познакомилась с журналисткой Натальей Милютиной. Она спросила меня: «А знаете ли Вы, Нина Михайловна, такого журналиста – Василий Дубский?» И добавила: «Он был другом Вашего отца». Я очень удивилась: что-то я такого имени в окружении отца не слышала. Знала о Волошине, Молостнове, Буравлёве и о некоторых других, а это имя мне ни о чём не говорило. Да, наверно, это и нетрудно объяснить: Дубского не стало в 1958 году, когда мне было всего-навсего 12 лет, и я вряд ли интересовалась тогда так уж глубоко, кто кем был для отца. И вряд ли осознавала в том возрасте всю личность и значимость отца (для меня все в редакции были «дядями» и «тётями»: «дядя Саша» – Волошин, «дядя Женя» – Буравлёв, «дядя Юра» – Баландин, «дядя Петя» – Костюков, «тётя Зина» – Волошина...).
А Наталья Васильевна оказалась… дочерью этого самого Дубского.
Помог разобраться, так кто же он такой – этот Василий Дубский – опять же случай: Галина Ивановна Карпова, преподаватель КемГУ, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и литературы XX века факультета филологии и журналистики, давала мне для ознакомления старенький номер (№ 12 за 1959 год) альманаха «Огни Кузбасса» со стихотворением Небогатова «Шахтёрская душа» – памяти этого самого молодого его коллеги по газете Дубского. А предваряли стихотворение рассказы Василия Дубского с коротеньким предисловием об их авторе.
Наталья Васильевна написала замечательный очерк о дружбе наших отцов. Радуюсь за неё, что он опубликован теперь и на страницах журнала «Огни Кузбасса» (№ 1 за 2017 год). В журнальном варианте, больше говорится о семье и корнях Натальи Милютиной, что очень важно для любого из нас: знать свою семейную историю, чтобы было что передать нашим детям и внукам.
Дополню очерк фрагментом из неопубликованной рукописи мамы, Марии Ивановны Небогатовой: «…В редакции работал талантливый журналист В. Дубский. Умный, красивый, тридцатилетний, он писал хорошие рассказы. Однажды он решил послать несколько рассказов Шолохову с просьбой посмотреть и оценить. Вскоре получил ответ, что автор рассказов, несомненно, одарённый человек. И, казалось бы, перу Василия открылась широкая дорога в литературу. Но однажды, возвращаясь с работы домой, он упал и замёрз. Он был другом нашей семьи. И мы с Михаилом долгие годы не могли смириться с этой нелепой смертью».
ШАХТЁРСКАЯ ДУША
Метель заметала дорогу,
Топила огни фонарей…
Спешил он к родному порогу –
К жене, ребятишкам скорей!
Вдруг болью всё тело, как током,
Пронзило… Схватился за грудь.
Шагнул, оступился – и боком
Стал падать в свистящую муть…
Рассудок готов согласиться,
А сердце не верит никак,
Не может, не хочет смириться,
Что всё это правда, всё так.
Мне легче поверить в иное:
Войдёт он нежданно живой
И сразу же что-то смешное
Расскажет, тряхнув головой.
Увидев газетный тот номер
С известьем – ушёл навсегда, –
Прищурится: – Кто это помер?
Что-о? Дубский! Не верь! Ерунда.
Возьмёт из кармана «москвички»
Бумажную трубку тотчас.
На стол – папиросы и спички…
– Послушай-ка новый рассказ!..
Сюжет, как всегда, немудрёный,
Герой, как обычно, – шахтёр…
Прочтёт и, в героя влюблённый,
Запальчиво ринется в спор.
– Я знаю шахтёрскую душу!
Из жизни узнал, не из книг.
И пусть кой-кого оглоушу –
Такой уж горняцкий язык.
…Немало задумано было,
Да мало он сделать успел.
В чернильнице сохнут чернила,
И стол у окна опустел…
Нет, в сердце живой ты, Василий.
И слышу твой голос: – Не верь!
Как много нам надо усилий,
Чтоб жить после близких потерь…
Завершу эту подборку памяти ушедших отрывком из стихотворения Михаила Небогатова «Ручейки просёлочных тропинок», в котором – суть бессмертия по-небогатовски:
…Так шагать бы, жить до девяноста.
Но когда-то мы простимся, Русь.
Кончится всё буднично и просто:
Я дождинкой в речке растворюсь.
В день такой же,
В блеске и цветенье –
Жизнь была плоха иль хороша –
От меня бесплотной даже тени
Не увидит ни одна душа…
Равно всё – и человек, и колос.
Мысли о бессмертье – ерунда.
Только и останется твой голос
В строчке –
В скромной веточке труда.
1975
Нина Инякина,
г. Кемерово.
…Мне кажется, что за одну-две посредственных книги, появившихся у пишущего после той, хорошей, ради которой он был принят в Союз, надо этого человека развенчивать и исключать из Союза, запретив ему печататься до тех пор, пока он не создаст книги, по мастерству и мысли не уступающей лучшим произведениям, а то и превышающей их. Вот тогда бы не было обидно (видимо, пропущено какое-то слово, может быть «много». –Н. И.) случайных имён, не было бы того болезненного ажиотажа вокруг редакций журналов и издательств…
На первый взгляд, жёсткие, даже жестокие меры! А в принципе очень справедливые. Справедливые для любого настоящего служителя искусства, а не для тех, кто, как любил выражаться Буравлёв, ошивается около литературы…
Большой неожиданностью было для всех нас, знавших Буравлёва как человека, казалось бы, несокрушимого здоровья, то, что он как-то сразу, вдруг, тяжело заболел. Ему сделали сложную операцию, но через год снова положили в больницу.
Однажды мне позвонил Виктор Баянов:
– Съездим, навестим Женю?! Говорят, он совсем плох…
Мы вошли в больничную палату. Женя был в глубоком забытьи. Дышал тяжело, в груди громко хрипело. Будить его не решались, молча стояли у койки, ждали – может, сам откроет глаза. И вот он поднял тяжёлые веки, слабо улыбнулся:
– А-а, ребята пришли…
И снова как бы задремал. Мы не знали, что сказать – все слова казались ненужными. Понимал ли он сам, Женя, что умирает, – неизвестно. А со стороны видно было: «И колебалась, трепетала жизнь на отметке нулевой…»
Мы ещё минут пятнадцать постояли около. Сказать на прощанье что-то всё же надо было.
– Крепись, Женя, поправляйся…
Он через силу, тусклым голосом отозвался:
– Будем стараться…
Эти последние его слова на всю жизнь запомнились мне. Через три дня моего друга, собрата, ровесника не стало…»
Стихотворение М. Небогатова из его архива:
ПАМЯТИ ЖЕНИ БУРАВЛЁВА
Что смертельно болен он – мы знали.
Может, знал об этом он и сам.
Чувство нашей горечи, печали
Замечал, наверно, по глазам.
Всё же верил: отведут кончину.
Хлопочи, сестричка, хлопочи!
Но болезнь была неизлечима –
Это знали сёстры и врачи.
Лишь затем, чтоб не страдал от боли,
Но как будто всё-таки леча,
Ежедневно шприцами кололи –
То была святая ложь врача.
Ты прости им, Женя, ложь святую.
Заодно с тобой не зная сна,
Видел бы ты нянечку иную,
Как тихонько плакала она…
Неизбежность мы не отвратили.
Всё равно случилось это вдруг.
– Женя умер, – утром позвонили.
Трубка чуть не выпала из рук…
Продолжает жизнь своё движенье.
И стихами, стопкой добрых книг
Ты сумел, наш незабвенный Женя,
Отобрать у вечности свой миг!
6 сентября 74 г.
Игорь Михайлович Киселёв
03.03.1933 - 19.11.1981
С Игорем Киселёвым у Михаила Небогатова было много точек соприкосновения: оба поэты-лирики, оба в разные периоды жизни трудились литературными сотрудниками областных газет «Кузбасс» и «Комсомолец Кузбасса», оба работали в Кемеровском книжном издательстве. У Небогатова есть несколько похвальных рецензий-откликов на книги младшего собрата по перу. «Я стою за тебя, доброта!» - о новой, только что вышедшей книге «Ярославна» //»Комсомолец Кузбасса», 1968, 17 сентября// и «Неотложная служба души»: о книге стихов «Человек приходит к человеку» // «Комсомолец Кузбасса», 1975, 14 октября. Их можно прочитать на электронной литературной карте областной научной библиотеки на именных страницах Небогатова и Киселёва. Материал называется «Я в души к вам стучусь!» – это подготовленная мною (Н. Инякиной) брошюра о двух поэтах.
Возьмём оттуда лишь дневниковые записи.
«1981 г., 14 ноября, суббота, 7 ч. вечера.
Только что звонила Тамара Страхова (поэтесса. – Прим. ред.) – сообщила печальную весть: Игорь Киселёв в реанимации, в шоковом состоянии, отказали обе почки. Тамара говорит, что будет великим чудом, если он выживет...
28 ноября, суббота, 12 ч. 30 м. дня
Чуда не случилось — врачам не удалось спасти Игоря... 19 ноября в 5 часов утра он умер.
От первого узнал я об этом – от Анатолия Николаевича Срывцева. Он позвонил мне часов в девять:
– Приходите в Союз писателей.
– А что?
– Как что? Игорь умер.
Вскоре все, кто мог прийти, были в Союзе. Сразу же коллективно (Гена Юров, Срывцев, Цейтлин, я) начали писать некролог. Чигарёва засела за телефон – дел предстояло много.
...Юров, Махалов, Матвеев, Зубарев, Донбай – все начали действовать.
Обком помог достать деньги (в частности, из совпрофа, областного совета профсоюзов), разрешил определить место для могилы на «старом» кладбище (сейчас всех хоронят на «новом»).
Я пришёл на обед, наскоро перекусил и где-то за полчаса написал стихотворение «Светлой памяти Игоря Киселёва» (шестнадцать строк). Всем оно понравилось, сперва вывесили его перепечатанным на машинке, а в день похорон оно висело переписанным от руки печатными буквами вместе с портретом, некрологом в «Кузбассе» и стихотворением Игоря, начинающимся строкой: «Уйду...».
Написал стихотворение и Саша Ибрагимов...
...Тяжелые были эти три дня. Давно ли, перед самым отъездом Игоря в Мариинск, который ускорил его кончину (он выпил там спирту), мы договаривались с ним встретиться, посидеть над рукописью моего сборника «Земля моя добрая», посмотреть новые мои миниатюры, которых Игорь ещё не видел. Нет, жизнь человеческая – такая ненадёжная штука, что нельзя ничего загадывать даже на день, на два. Думал ли сам Игорь, что не доживёт даже до полвека – ему было всего 48 лет. Не так задолго до этого он написал прекрасное (печальное) стихотворение, посвящённое памяти Вл. Высоцкого, который умер и того моложе – 42 лет.
Обе газеты (как и радио) отнеслись к Ире (вдове. – Прим. ред.) участливо: дали по большой подборке стихов Игоря, так что отметить (скромно) девять дней (это было вчера) она, наверно, смогла».
СВЕТЛОЙ ПАМЯТИ ИГОРЯ КИСЕЛЁВА
Мы знали тебя как отличного друга,
Как нежного лирика с чуткой душой…
Внезапно ушёл ты из нашего круга,
Не можем смириться с потерей большой.
Не можем смириться, что нет тебя с нами,
Что губы сомкнула молчанья печать,
Что сердце погасло, как жаркое пламя,
Что звонкий твой голос не будет звучать.
Как мог бы звенеть ещё голос твой чистый,
Всё больше с годами он силою креп…
Нет, горько ложится на снег серебристый
Ноябрьского вечера траурный креп.
И, кажется: плачем, рыданьем звенит он,
Сияющий снег…
Но заря впереди,
И том твоей жизни ещё не прочитан:
Он с нами, как сердце живое в груди.
19 ноября 1981 г.
Анатолий Петрович Саулов
24.03.1942 - 21.05.1968
Молодой поэт из Яшкино Анатолий Саулов привлёк к себе внимание Михаила Небогатова с начала своего творческого пути. До самой его неожиданной кончины М. Небогатов следил за всеми новинками, выходившими из-под пера талантливого собрата. Однажды произошёл такой случай (дневниковая запись от 11 декабря 1967 года): «Игнатьев (Владимир Вениаминович, композитор. — Прим. ред.) решил на¬вестить меня по неожиданной причине: услышал в субботу в радиоальманахе «Земля Кузнецкая» посвящённое мне стихотворение Анат. Саулова и оно встре-вожило его своим, как он выразился, «погребальным» мотивом. Дескать, не слу¬чилось ли что с Михаилом Александровичем?
Сам я передачу эту не слушал и, естественно, заинтересовался: что это «от¬певает» меня Толя? Хорошо, что «Землю Кузнецкую» повторяют утром в поне¬дельник. Встал сегодня в семь часов (передача в полвосьмого).
Всё объяснилось просто: стихотворение «Будет тихо и странно» написано Сауловым как бы в продолжение мотивов моего стихотворения «Зори вёсен со мною» (даже размером тем же). Только у него более мрачновато. Тот, кто не знает моей этой вещи, действительно может подумать бог знает что. Я написал Саулову об этом и посоветовал ему вместо посвящения поставить эпиграфом мои строчки».
«1968 г., 27 мая: …оказывается, мне поручение: написать для «Комсомольца Кузбасса» некролог (все знают, что Анатолий Саулов был мой подопечный и мне известно о нём больше, чем другим). Я, конечно, согласился это сделать. В моём распоряжении оставалось около двух часов.
...Заставил себя сесть за машинку, и к назначенному времени некролог был готов (полторы страницы). Назавтра газета дала его с портретом за подписью обкома ВЛКСМ, отделения СП и редакции «Комс. Кузбасса». Написалось хо¬рошо – с душой и болью.
Умер Толя скоропостижно. Шёл, говорят, на работу, стало ему что-то плохо (почернел весь), прислонился к забору. Вы¬звали «скорую помощь», но помочь уже ничем не смогли — в больнице он скон¬чался. То ли разрыв сердца, то ли кровоизлияние.
1968 г., 11 июня: …Вчера смотрел по телевидению передачу, посвящённую памяти Толи Саулова. Молодцы, хорошую передачу подготовили. В ней участвовали Естамонова, Женя, Игорь Киселёв, Валентин Махалов, Юречко, Ласкин, Ляхов, девушка-журналистка из Яшкино. Читали его стихи на фоне пейзажей, рассказывали о нём, звучал и его голос, записанный на плёнку. Были снимки – Толя за столом с машинкой, в кругу родных, вдвоём с матерью. Была исполнена песня Игнатьева на слова Толи – о журавлях, пролетающих над Томью, – песня удивительно удачная. Мелодичная, с грустинкой. Здесь Игнатьев превзошёл самого себя. Я бы слушал эту песню час и два. Валентин прочитал своё стихотворение – тоже неплохое впечатление. Женя читал самое печальное, то, что Анатолий посвятил мне (речь идёт о стихотворении «Будет тихо и странно / Угасание дня, / Будут зори и травы, / Но уже – без меня…», навеянном небогатовским «Зори вёсен со мною…». – Н. И.). Передача эта очень взволновала меня. То ли потому, что Саулова уже нет, то ли потому, что к живым мы менее внимательны, но стихи его воспринимались как-то по-новому. Правильно я сказал о нём в рецензии на «Землянику», что поэт он – настоящий. Сейчас это ещё ясней (были прочитаны и новые стихи, которых я ещё не видел)».
Михаил Небогатов написал прекрасное стихотворение, под которым мог бы подписаться любой поэт (да его, Анатолия Саулова, собственно, все так и звали – «жаворонком кузбасской поэзии»):
ЖАВОРОНОК
Памяти Анатолия Саулова
С голубыми ясными глазами,
С волосами светлыми, как лён,
Он недолго побыл вместе с нами,
В жизнь, в людей, в поэзию влюблён…
С малолетства увлечён был страстью
К звучным рифмам, чья всесильна власть…
На беду, наверно, а не к счастью
Достаётся людям эта страсть.
Не искал он славы и почёта,
Воспевая солнце, россыпь рос.
В нём самом, казалось, было что-то
От российских пашен и берёз.
Над рекой, где пениться воронкам,
У опушки, на лесной меже
Так мечтал он: «Быть бы жаворонком!»
И не знал, что им он был уже.
Чьи-то строчки, вскинув подбородок,
Повторял на память, как свои,
Весь светясь от образов-находок,
Говорил про многих: – Соловьи!..
Не берёг себя, как всякий русский,
Был у бурь житейских на виду,
И устав, не выдержав нагрузки,
Разорвалось сердце на ходу…
Молодой, он молодым оставил
Птицу-песню, нежную до слёз.
Сам ушёл. Как будто бы растаял
Где-то там, во ржи среди берёз.
И напрасно в душном жарком хлебе
Ищем взглядом друга своего.
Тишь. Покой. Лишь жаворонок в небе
Всё звенит нам голосом его…
1968
// В кн.: «Свет в окне», 1969 г.
Текст некролога, написанный Небогатовым.
// «Комсомолец Кузбасса», 1968, 23 мая
Василий Макарович Шукшин
25.07.1929 - 02.10.1974
Был в жизни Михаила Небогатова и счастливый случай знакомства, пусть и заочного, с писателем, актёром, режиссёром, «соседом» из Алтайского края, практически земляком Василием Шукшиным. В государственном архиве Кемеровской области есть единственное рукописное (!) письмо Шукшина к Небогатову. Впрочем, историю этого знакомства и обоюдной симпатии двух писателей лучше изложить словами самого Михаила Александровича:
«СОКРОВЕННОЕ СЛОВО
Это было летом 1966 года. Не помню уж точно, по какому поводу – то ли после просмотра какого-то фильма, то ли прочитав один из рассказов В. М. Шукшина, я написал ему взволнованное письмо, в котором выразил искренне восхищение его многосторонним талантом и заодно попросил прислать мне какую-нибудь свою книгу с автографом. Вскоре я получил от него такое ответное письмо:
Здравствуйте, Михаил! Спасибо! Весьма окрыляющая это штука – доброе слово земляка. Порой делаешь – и одолевает сомнение: попадётся, думаешь, на глаза земляку-коллеге, и он скажет: «Какого ты там…». Ещё раз спасибо! Книжек-то у меня, Михаил, маловато – две. И тех – тут надо поверить – нету: раздал все… теперь нету. Будет, пришлю обязательно.
Задумал я, Михаил, одно большущее дело – СЛОВАРЬ (разговорный) СИБИРСКИЙ. Чудится мне, что Сибирь есть та самая кладовая, которую давно-давно пора открыть и выгрести всё добро и раздать. А насколько мне известно, никто не пробовал это сделать! По-моему, пора! Не вам мне рассказывать, как говорят наши люди. Помогите! Много уже сделано, но одному это не под силу. Не будет времени у самого, может, найдутся люди – дайте адрес мой. 5 – 10 слов – и то слава богу! Вы ж сосед мой – кемеровский. До свидания. Пишите в любом случае.
Шукшин.
3 августа 1966 г.
Об этом замечательном, истинно народном художнике сейчас очень много пишут. Однако ни в одной публикации мне не приходилось встречать упоминания об этом, одном из многих, замысле Василия Макаровича: создать сибирский разговорный словарь. Поэтому я и счёл необходимым привести данное письмо. Оно – наглядное свидетельство неиссякаемой творческой энергии на редкость самобытнейшей человеческой личности В. М. Шукшина, которого за непродолжительное время его работы в искусстве и литературе успели полюбить миллионы людей. Горько сознавать, что не сыграна им до конца роль солдата Лопахина в фильме «Они сражались за Родину», что не увидим мы фильма «Степан Разин», в заглавной роли в котором собирался выступить сам создатель этого фильма – Шукшин, что не прочтём задуманный им капитальный труд – сибирский разговорный словарь… Многое, очень многое, что могло бы стать драгоценным духовным богатством нашего народа, оборвала внезапная смерть.
После ухода из жизни А. Т. Твардовского и М. В. Исаковского кончина В. М. Шукшина лично для меня – самая тяжёлая потеря. Я всё время испытывал неодолимое желание сказать своё слово об этом бесконечно дорогом для меня человеке, и, наконец, всё, что накопилось в душе и сердце, как-то само собой вылилось в стихотворение «Сокровенное слово», которое, хотелось бы надеяться, не оставит равнодушными и читателей.
Он умер, играя солдата
От дома вдали, на Дону.
Ушёл. И не будет возврата.
Как вправду ушёл на войну…
Похож на алтайца обличьем –
Скуласт и немного раскос,
Он внутренним скромным величьем
Был русский до корня волос.
В свою золотую жар-птицу
Он верил – надежда была,
За тем и приехал в столицу
Простой паренёк из села.
Не думал стоять у подножий
Высоких и славных имён –
Он верил, что милостью божьей
И сам кое в чём наделён.
А вера – всей жизни основа.
Он ждал, караулил свой миг,
Когда сокровенное слово
Вдруг скажет не хуже других.
Для снобов был парень-рубаха,
И вот ни с того, ни с сего –
Такой глубины и размаха
Явились работы его!
А шаг этот вовсе не странный,
Всё было оправдано в нём:
Раскрылся талант многогранный
Во всём своём блеске живом.
Придя от земли, от народа,
Искал он не то, чем берёт
Крикливо-хвастливая мода,
А то, чем живёт наш народ.
Он верен был жизненной правде,
В ней видел всего идеал.
Какой-нибудь Насте и Клавде
Земной свой поклон отдавал.
Такая душевная слитность
С народом – любого спроси, –
Такая во всём самобытность –
Великая радость Руси…
Да будет он жить, как создатель
Творений, достойных вершин,
Актёр, постановщик, писатель
Василий Макарыч Шукшин».
// «Кузбасс», 1975, 29 января
Занимаясь в архиве с небогатовским творческим наследием, я нашла ещё одно стихотворное посвящение Шукшину, которое хотела бы предложить вниманию читателей:
В. М. Шукшину
В «Калине красной» – сострадание
К судьбе, что нету тяжелей,
В «Степане Разине» – воззвание:
Для воли жизни не жалей!
И над безвременной могилою –
Не скорби лживой торжество,
А сильные особой силою
Родные «чудики» его.
Владимир Сергеевич Ворошилов
(писатель, ослепший в одном из воздушных боёв,
когда был сбит его самолёт)
14.02.1919 - 04.03.1982
В. С. ВОРОШИЛОВУ
…И вспыхнул вдруг подбитый самолёт.
А лётчик – молодой, совсем мальчишка…
С тех пор и дни, и ночи напролёт
Перед глазами – ночь и эта вспышка.
Но для души не кончился полёт.
Ей незнакома старости одышка.
Летит она, других зовёт вперёд,
И не нужна ей даже передышка.
В страницы книг он льёт душевный свет:
Там солнце, жизнь, сиянье глаз ребячьих,
Там жар любви, огонь больших побед,
И счастья смех, и горечь слёз горячих…
И многие идут за ним вослед:
Он сердцем видит больше многих зрячих!
Немалое место в большом и добром сердце поэта занимали издатели и журналисты. И все потери он воспринимал как потери очень близких ему, почти родных людей.
Юрий Титов (журналист, в 1960-е гг. замредактора газеты
«Комсомолец Кузбасса»)
(ок. 1930 - 1965)
«10 декабря 1965 года. Потрясающая новость: умер Юрий Титов.
…Включил газ и отравился. Просто не верится. Молодой (35 лет), здоровяк – и вот как не было его. Вчера схоронили…»
ПАМЯТИ ЮРИЯ ТИТОВА
Не спрашивает смерть, когда прийти,
Подкрадываясь тихими шагами,
Уводит человека с полпути
С желаньями, надеждами, мечтами.
Ещё он мог бы сделать столько дел,
Которых – непочатый край на свете.
Ещё любил он, верил, ждал, хотел,
Как говорится, был ещё в расцвете…
Нет, приходить бы смерти лишь тогда,
Когда от жизни ты уже устанешь,
Когда негоден больше для труда,
Не знаешь утром, для чего ты встанешь;
Когда любви, стремлений больше нет,
Не радуют ни люди, ни природа,
Когда не мил тебе весь белый свет,
Как нудная осенняя погода, –
Никто бы смерть тогда не проклинал,
Никто бы плача горького не слышал,
Как будто человек «прощай!» сказал,
Дверь распахнул и в ночь спокойно вышел…
Юрий Дмитриевич Баландин
(журналист, фронтовик,
скончался в 1974 году)
Ю. Д. Баландин – журналист, с которым Небогатова свела судьба во время работы в редакции газеты «Кузбасс». В бытность Баландина заместителем редактора стихи Михаила Небогатова печатались довольно часто. Не раз приходилось ему слышать одобрительные слова Юрия в свой адрес, а иногда и то, что «это лучшее из написанного тобой в последнее время». Как, например, в случае, когда Небогатов написал стихотворение памяти 19-летней бортпроводницы Нади Курченко. Коротенькая запись в дневнике от 30 октября 1970 года: «Юра Баландин порадовал меня сообщением: на планёрке моё стихотворение «Дочь народа» (Ошибка в названии: стихотворение называется «Дочь Родины». – Н. И.) было признано лучшим материалом номера, достойным красоваться на Доске почёта. Это редкий случай высокой оценки стихов».
Чтобы убедиться в объективности столь высокой оценки, надо, думается, это стихотворение прочитать:
ДОЧЬ РОДИНЫ
Посвящается отважной бортпроводнице Наде Курченко
Надя, милая Надя,
Перед тем, как упасть,
Что ты думала, глядя
В пистолетную пасть?
Говорят, на пороге,
За которым – беда,
Весь свой путь, все дороги
Видят люди всегда…
Может, вспомнилась стая
Грустных птиц-журавлей
Над горами Алтая,
Над простором полей…
Горький дух чернобылья…
Детство с первой мечтой:
«Мне бы вольные крылья
Ощутить за спиной!»
Детство, жизни частица,
Ты ушло, не зови…
Юность в сердце стучится
Счастьем первой любви.
При любой непогоде
Полон мир красоты…
Может, встречи с Володей
Вдруг припомнила ты.
Он тревожит всю душу,
Часто снится во сне…
«Дорогая Надюша!
Всех дороже ты мне!»
Музыкальных мелодий
Отголосок в душе…
Далеко он, Володя,
Не поможет уже…
Надя, милая Надя,
Перед тем, как упасть,
Что ты думала, глядя
В пистолетную пасть?
Может, строчки поэта
Подвели здесь черту –
Про товарища Нетте,
Что погиб на посту…
И, конечно же, с болью,
Оборвавшей мечты,
С самой нежной любовью
Маму вспомнила ты…
Нет, не Надей, – Надеждой
Ты была для людей –
Настоящей надеждой –
Слабых женщин, детей.
И, презренья не спрятав, –
Не пущу, не пройти! –
У воздушных пиратов
Встала ты на пути.
Две паршивых душонки –
И большая душа.
Пусть стреляют, подонки,
Злое дело верша!..
Скоро времени замять
Занесёт их следы.
А тебе – наша память,
И любовь, и цветы.
// «Кузбасс», 1970, 22 октября
(19-летняя комсомолка-бортпроводница вступила в единоборство с воздушными пиратами, напавшими на экипаж советского самолёта, и погибла от их рук.)
И в быту Небогатовы и Баландины дружили, как говорится, семьями. Часто, собравшись за столом, все с удовольствием слушали, как поёт Юрий. У него был приятный, бархатный баритон.
О том, что с Юрием Дмитриевичем Небогатова связывали крепкие дружеские и доверительные отношения, говорит, например, такой факт: вначале свой венок сонетов «Золотая осень» он писал к собственному полувековому юбилею, как некий отчёт о жизни и «проделанной работе», а в сборнике «Спасибо сентябрю» 1972 года появляется посвящение: Юрию Баландину, фронтовику, журналисту. В какой-то мере с потерей друга Михаил Небогатов потерял крепкую опору и защиту.
ПАМЯТИ ЮРИЯ БАЛАНДИНА
Он Родине служил не на авось,
Терпеть не мог обмана, показухи.
Всё то, что делал, было в должном духе,
Всё, как у коммунистов повелось.
И не одно писание моё
Прошло, как через точную примерку,
Через его партийную проверку,
Через его партийное чутьё.
1974
ПАМЯТИ ДРУГА-ЖУРНАЛИСТА
Год уже, как нет тебя на свете,
Год во мне – ударом ножевым.
Часто – и сейчас, в минуты эти –
Говорю с тобою, как с живым.
Будто не алеют гроздья ягод
Над твоей могилкою в цветах.
Будто ты уехал, скрылся на год
И вернёшься в город свой на днях…
Если бы разлуки сбросить бремя,
Сразу б ты спросил наверняка:
Как жилось, что делал это время,
Не валял, случайно, дурака?
Я давно привык с тобой считаться.
Сам не раз прикидывал, поверь:
Чем бы мог я за год отчитаться,
Если б снова встретились теперь?
Рассказал бы очень откровенно,
Чем красно житьё моё бытьё,
Зная, что услышу непременно
Умное суждение твоё.
Кое-что я сделал в дни разлуки.
Даром не растрачивал свой пыл.
Не сидел, сложа от скуки руки.
Ты ведь работящих так любил!
Может статься – было это чаще, –
Пробежав глазами строчки все,
Что-то ты одобрил бы: – Блестяще.
Подходяще к первой полосе.
А вот это, – не сдержал бы вздоха, –
Надо вытанцовывать ещё…
О плохом ты прямо резал: – Плохо.
О хорошем: – Мило. Хорошо…
Облако вдали зашло за крышу –
Как твоя седая голова…
От кого сегодня я услышу
Честные, правдивые слова?..
1975
Из буклета к 50-летию газеты «Кузбасс» (Ю. Баландин – 2-й справа в 1-м ряду,
справа от него – А. Волошин, а 1-й слева – О. Павловский)
Памяти
Анатолия Ивановича Кыкова – первого директора Кемеровского книжного издательства
Это он, выступая однажды на телевидении, назвал Михаила Александровича «старейшим поэтом Мишей Небогатовым».
Не могу представить, чтобы кто-то,
Встретясь с ним, его не полюбил.
Доброта, внимательность, забота –
Вот чем он всем дорог был и мил.
Трудно привыкать к таким утратам.
Что ни говори тут, ни пиши –
Был для многих нас он другом, братом,
Человеком редкостной души.
Не согреет больше тёплым взглядом,
Не приветит больше никого…
Но поныне он как будто рядом.
С нами обаятельность его…
Ноябрь-декабрь (приписка: послал 30 дек. 69 г. Елене Николаевне Ярославцевой, жене Ан. Ив.)
Василий Фёдорович Дубский
(журналист, начинающий писатель)
13.01.1923 - 04.04.1958
О том, что Василий Дубский – друг Небогатова, я узнала совершенно случайно. В 2011 году, готовя материал к 90-летию отца для публикации в газете «Земляки», я волею случая познакомилась с журналисткой Натальей Милютиной. Она спросила меня: «А знаете ли Вы, Нина Михайловна, такого журналиста – Василий Дубский?» И добавила: «Он был другом Вашего отца». Я очень удивилась: что-то я такого имени в окружении отца не слышала. Знала о Волошине, Молостнове, Буравлёве и о некоторых других, а это имя мне ни о чём не говорило. Да, наверно, это и нетрудно объяснить: Дубского не стало в 1958 году, когда мне было всего-навсего 12 лет, и я вряд ли интересовалась тогда так уж глубоко, кто кем был для отца. И вряд ли осознавала в том возрасте всю личность и значимость отца (для меня все в редакции были «дядями» и «тётями»: «дядя Саша» – Волошин, «дядя Женя» – Буравлёв, «дядя Юра» – Баландин, «дядя Петя» – Костюков, «тётя Зина» – Волошина...).
А Наталья Васильевна оказалась… дочерью этого самого Дубского.
Помог разобраться, так кто же он такой – этот Василий Дубский – опять же случай: Галина Ивановна Карпова, преподаватель КемГУ, кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка и литературы XX века факультета филологии и журналистики, давала мне для ознакомления старенький номер (№ 12 за 1959 год) альманаха «Огни Кузбасса» со стихотворением Небогатова «Шахтёрская душа» – памяти этого самого молодого его коллеги по газете Дубского. А предваряли стихотворение рассказы Василия Дубского с коротеньким предисловием об их авторе.
Наталья Васильевна написала замечательный очерк о дружбе наших отцов. Радуюсь за неё, что он опубликован теперь и на страницах журнала «Огни Кузбасса» (№ 1 за 2017 год). В журнальном варианте, больше говорится о семье и корнях Натальи Милютиной, что очень важно для любого из нас: знать свою семейную историю, чтобы было что передать нашим детям и внукам.
Дополню очерк фрагментом из неопубликованной рукописи мамы, Марии Ивановны Небогатовой: «…В редакции работал талантливый журналист В. Дубский. Умный, красивый, тридцатилетний, он писал хорошие рассказы. Однажды он решил послать несколько рассказов Шолохову с просьбой посмотреть и оценить. Вскоре получил ответ, что автор рассказов, несомненно, одарённый человек. И, казалось бы, перу Василия открылась широкая дорога в литературу. Но однажды, возвращаясь с работы домой, он упал и замёрз. Он был другом нашей семьи. И мы с Михаилом долгие годы не могли смириться с этой нелепой смертью».
ШАХТЁРСКАЯ ДУША
Метель заметала дорогу,
Топила огни фонарей…
Спешил он к родному порогу –
К жене, ребятишкам скорей!
Вдруг болью всё тело, как током,
Пронзило… Схватился за грудь.
Шагнул, оступился – и боком
Стал падать в свистящую муть…
Рассудок готов согласиться,
А сердце не верит никак,
Не может, не хочет смириться,
Что всё это правда, всё так.
Мне легче поверить в иное:
Войдёт он нежданно живой
И сразу же что-то смешное
Расскажет, тряхнув головой.
Увидев газетный тот номер
С известьем – ушёл навсегда, –
Прищурится: – Кто это помер?
Что-о? Дубский! Не верь! Ерунда.
Возьмёт из кармана «москвички»
Бумажную трубку тотчас.
На стол – папиросы и спички…
– Послушай-ка новый рассказ!..
Сюжет, как всегда, немудрёный,
Герой, как обычно, – шахтёр…
Прочтёт и, в героя влюблённый,
Запальчиво ринется в спор.
– Я знаю шахтёрскую душу!
Из жизни узнал, не из книг.
И пусть кой-кого оглоушу –
Такой уж горняцкий язык.
…Немало задумано было,
Да мало он сделать успел.
В чернильнице сохнут чернила,
И стол у окна опустел…
Нет, в сердце живой ты, Василий.
И слышу твой голос: – Не верь!
Как много нам надо усилий,
Чтоб жить после близких потерь…
Завершу эту подборку памяти ушедших отрывком из стихотворения Михаила Небогатова «Ручейки просёлочных тропинок», в котором – суть бессмертия по-небогатовски:
…Так шагать бы, жить до девяноста.
Но когда-то мы простимся, Русь.
Кончится всё буднично и просто:
Я дождинкой в речке растворюсь.
В день такой же,
В блеске и цветенье –
Жизнь была плоха иль хороша –
От меня бесплотной даже тени
Не увидит ни одна душа…
Равно всё – и человек, и колос.
Мысли о бессмертье – ерунда.
Только и останется твой голос
В строчке –
В скромной веточке труда.
1975
Нина Инякина,
г. Кемерово.
Назад |