- Ты придёшь сегодня? Приходи, мы кино сняли. Такое здоровское! Придёшь?
- Ещё бы! – восклицает дедушка.
- Ой, не знаю, что из вас вырастет, - говорит он, придя к внукам, - всё-то вы знаете, айпеды всякие, айфоны, планшеты, да всё с накруткой, всё, как говорите, с прибамбасами, ничем вас не удивишь. Теперь вот кино? Сколько серий?
- Да ты что, дедушка! Пятьдесят секунд! Называется «Доставка пиццы». На английском языке. Но ты всё поймёшь. Мы переведём. Садись к ноутбуку.
Внуки, предчувствуя торжество, аж подпрыгивают. Включают кино. Громкая музыка, заставка, название. Всё как у людей. Красивая девочка в кадре звонит по мобильнику («Она заказывает пиццу», - объясняют внуки). Мальчик принимает заказ, хватает плоскую коробку, устремляется к выходу. На улице вдруг начинается по нему стрельба, кто-то даже кидает гранаты. Взрывы. Мальчик бежит зигзагами, падает, вскакивает, видна большая ссадина на лбу и щеке, разорвана куртка. Но он молодец – добирается до цели. Отдаёт пиццу и ждёт. Девочка недоуменно смотрит на него. Он что-то говорит. («Он говорит, чтобы она заплатила»). Тут девица ни с того ни с сего вскакивает, хватает нож со стола, видимо, заранее готовый, и со словами: «Вот тебе плата!» - кидается на мальчишку. Тот шатается вправо-влево и падает к её ногам. Заключительные титры, фамилии актёров, заставка. Всё.
- Дедушка, здОрово? – спрашивают внуки. – ЗдОрово? Круто, да? Как она его замочила, как лоха последнего. Чик - и всё!
- Я гримировала, - объясняет внучка. – Маминой губной помадой кровь рисовала. Здорово? Похоже, да? А он как клёво падал, да?
- Сколько дублей было, - вспоминает внук. – Говорю: «Дим, короче, лезешь на дерево и с десяти метров прыгаешь головой на корягу». Он: «О-о, это не катит, стрёмно, снимай другого».
- Так за что она его убила? – не понимает дедушка. – Сама пиццу заказывала, он принёс, и его за это, как вы выражаетесь, мочить?
- Дедушка, забей на это, тебе не понять, что это круто, - объясняют внуки. – Ребятам показывали, говорят: «Офигительно»! Взрывы какие, да? Такая ржачка была.
- Снято здорово, музыка подобрана, актёры хорошие, взрывы всякие, всё впечатляет. Но за что она его убила? Не хотела за пиццу платить?
- Дедушка, это просто так.
- Просто так убила?
- Дедушка, этот чувак типа того, что киллер. Она его типа того, что вычислила. Он притворялся доставщиком пиццы.
- Но это же непонятно мне, зрителю. Зритель видит, что она этого типа, типа того, что замочила. Так вы говорите.
- Дедушка, ты не всё знаешь. Он узнавал, где богатые живут и хотел получить бабла, - объясняет внучка.
А внук добавляет:
- А тут-то, ха-ха, вот в чём фишка, прикольчик-то в чём, обломчик у него. Она его просекла.
- В чём просекла? Расколола, что ли?
- Ну и ну, дедушка, не понимаешь. Мы просто похлопаем.
Дедушка возвращается домой. Вечером звонит внукам и просит к телефону маму или папу. И говорит им, что фильм ужасный.
- Убила за три порции пиццы.
- Ну что вы так серьёзно? Они играют, - говорит мама внуков.
- Да ты просто придираешься, - говорит папа внуков, сын дедушки. – Смотри, какой монтаж, ты бы их похвалил, как они в малое время столько вогнали. Тебя же держало внимание к экрану?
- До сих пор держит, - говорит дедушка.
Он слышит, как невестка говорит мужу: «Объясни, что это домашнее задание учительницы английского – снять видео на языке. Какая разница, какой сюжет?»
- Я слышу, - говорит дедушка, - пока не глухой. Не надо объяснять. Всё-таки спрошу преподавательницу.
И в самом деле на следующий день спрашивает. Но и преподавательница его не понимает.
- Это же шутка, ролевые игры, помощь в изучении иностранного языка при помощи современной видеотехники. Такой приём сейчас рекомендуется во всех методичках.
По её мнению, такие умные слова должны его убедить.
- Приём-то приём, - отвечает упрямый дедушка, - но убивать да ещё и играючи?
- Да, игра, но это игра в предложенной ситуации. Все же знают, что это не всерьёз. Как вы не поймёте? Конечно, вам такое не нравится, но это ещё не повод, чтобы отвергать методику освоения иностранного.
- Я понял одно – показано убийство, и над этим предлагается смеяться и заодно учить английский.
- Да вы посмотрите телевизор. Дети же видят.
- И учатся подражать?
- Ну что вы! Ваши внуки очень талантливы. У них всё окейно.
- То есть у меня окейные внуки?
- Можно и так сказать. Их фильм в группе приняли на ура.
- Талантливо сняли немотивированное убийство?
- А вы посмотрите под другим углом зрения.
- Под каким?
- Повторяю: помощь в изучении языка. Сейчас же без английского никуда.
- Апостол Павел называл знание иностранных языков самым низким знанием.
- Ну это для вас он авторитет, а сейчас другое время.
- Ну, а что ж мы совсем заамериканились? У школы одна дама говорит другой: «У меня чилдренята слегли», - это дети заболели?
- Ну да, что тут непонятного?
Дедушка идёт домой и горестно думает: она смотрела на меня как на тупого совка. Что ей скажешь, если апостол для неё не авторитет. Да-а, за сутки пять человек сказали, что я ничего не понимаю. Но это о н и м е н я н е п о н и м а ю т. Как раз я-то их понимаю. Они подражают взрослым, вот и всё. А взрослые киношники снимают кино, которое действует на нервы, а не на душу. Оно сюжетно, держит в напряжении, и оно калечит душу. Жизнь представляется полной драк, разборок, подозрений, погони за богатством. А сколько нечистой силы, всякой бесовщины, похабщины, пошлости ползает по экранам. Прошлое России изображается сплошь в крови, в лагерях, убийствах, нищете, сплошная лапотность. Как будто не Россия спасала и спасает весь мир. Эта телекиношная чернота специально, чтоб людей развратить и оттянуть от Бога. А телекиношникам что, «пиарятся, срубают бабло, делают бабки, косят капусту». Бедные вы мои, думает дедушка о любимых внуках, как ещё не скоро вы всё это поймёте.
В этот же день он снова у них. Внуки уже знают о его разговорах и с родителями, и с учительницей. Они для внуков авторитеты, а дедушка просто отстал от жизни. Он хороший, дедушка, но просто чего-то не понимает, не въезжает.
- Милые мои, - говорит дедушка, - я вас очень люблю, очень. Больше жизни. Но, скажите, вы будете на таких фильмах воспитывать своих детей?
- Да этот фильм уже устареет, мы другое снимем.
- «Доставка пиццы марсианам»?
Внуки смеются.
- А разговоры какие у вас: взять это «клёво». Вы что, про рыбалку снимаете, клюёт – не клюёт? И эти «офигительно», «замочила», «лохи», всякие «типа чуваки», всё это круто, да? И этот ваш «блин».
- Дедушка, это коротко, это один слог. А говорить: ле-пёш-ка - целых три слога. Это тупо. Это для бамбУков. Для зомбАков.
- Да вы же русские! Величайший язык! Самый богатый! Какое клёво, какое круто, когда можно сказать: прекрасно, восхитительно, превосходно, превозносительно, необыкновенно, несравнимо, единственно, неподражаемо, удивительно, замечательно, бесподобно. Да просто красиво. А у вас клёво да круто, а? Какая куцая тут работа мысли. Ведь чем больше у человека слов, тем богаче у него мышление. А у вас на всё готовые штампы, и все на грани вульгарного. Такая ваша фигня. Вы что, и при учительнице так говорите? И она не поправляет?
- Бывает. Она говорит: «Смех без причины…», – а мы знаем, что она дальше скажет: «признак дурачины» и хором: … - признак хорошего настроения!
- Значит, на уроке у вас чистота русской речи, Пушкин, Лермонтов, Тургенев, Тютчев, а на перемене и дома эта грязная словесная пыль. Она вам засыплет и мозги, и сердце, да ещё и засохнет. Потом сквозь эту корку ничему не пробиться.
- Все же, дедушка, так говорят.
- Я, например, не говорю.
- Так, конечно, ты же дедушка.
- Логично, - вздыхает дедушка. - А знаете, что я вам посоветую. Снимите фильм «Счастливая бабушка». Вот сюжет: бабушка заболела, слабой рукой набирает номер телефона внуков. Ей плохо, ей нужно лекарство. А дедушки рядом нет. Его отсутствие я сыграю, а роль бабушки исполнит любая ваша бабушка. Внуки всё бросают, мчатся за лекарством, тут пригодятся снятые вами взрывы, страхи, препятствия, и собаку можно снять, бежит за ними и лает, и ворона каркает, но храбрые внуки приносят лекарство. Бабушка принимает его и на глазах выздоравливает. Вот бабушка измученная, больная, а вот от любви и заботы расцветающая. Что, плохой сюжет? В вашей «Доставке пиццы» смерть, тут спасение, а? Подумайте.
Но ни до чего внуки не успели додуматься, потому что бабушка в самом деле заболела. Об этом по телефону сказал дедушка. И внуки сразу приехали к ней. Бабушка была очень рада.
- Вот об этом вы и сняли бы фильм, - сказал дедушка.
- Ну, дедушка, это не сюжет. Это не цепляет. Ты позвонил, сказал про бабушку, мы приехали, вот и всё, чего тут особенного?
- Как чего особенного? Вы принесли радость. Господь сказал: «Любите друг друга», любите, а не убивайте. Разве девочка, которая убивает, может кого-то любить? А тут фильм о любви.
- Смотреть такой фильм будет неинтересно.
Дедушка умолкает, думает:
- Хорошо. А если так? Вот она замахивается, он перехватывает руку, кричит: «Ты что, с ума сошла?» Она говорит: «Мне сэмэска от подруги пришла: тебя убьёт тот, кто принесёт пиццу». Это у подруги такой чёрный юмор. А в начале, чтоб было потом понятно коварство подруги, она звонит девочке: «Что ты делаешь?» - «Да вот пиццу заказала». Но подруга тут же наказана: выбегает из подъезда и шлёпается в грязь в новом дорогом костюмчике. Это возмездие за грех.
Тут в комнату вошла мама внуков и поставила на стол всеми любимый яблочный пирог.
- Вот вам и заключительный кадр – любимая мама награждает внуков за их доброе сердце.
Сидели и пили чай. Хорошие внуки и хороший дедушка. Любящие друг друга и всё менее друг друга понимающие.
От автора: Рассказ консультировали ученики 7-го и 5-го классов Владимир и Анна, их мама и папа, их бабушки.
Папаша Рекс
От детства до сего времени у меня было и есть очень много знакомых собак. Лучше бы и не было: так тяжело вспоминать каждую. Какую убили, какую отравили, а которая сама умерла, и так медленно умирала, так страшно и долго слабела, так преданно и виновато глядела на тебя, а ты ничем не мог помочь, уже и к ветеринарам возили, уже всё перепробовали, что хотелось одного – скорее бы отмучалась. И каждую помню.
А сейчас у меня Найда. Честно сказать, не моя, соседская, но когда приезжаю в Никольское, она от меня не отходит. Сижу за столом, поднимаю глаза – на крыльце Найда. Ей для радости даже одного моего взгляда хватает. Рыжая такая, большущая.
Зимой бегает по двору свободно, летом удел её – конура и цепь. Хозяйка очень оберегает породистую Найду от настойчивых женихов, потому что куда потом деваться со щенками, а топить жалко. Заборы у нас плотные, калитки надёжные. Но в прошлую осень к Найде как-то проник бездомный пёс. Страшно грязный, лохматый, смешной. На морде рыжие усы, белые длинные брови, уши торчат в разные стороны. Шерсть редкая, жёсткая. Я узнал, что он Рекс, когда услышал, как мальчишки на улице его подсвистывают.
Рекс на всех лает. И на меня. Даже обидно. Когда что Найде привожу, то и его не забываю. Но как он преодолел ограду? Хозяйка искала долго и наконец обнаружила в дальнем углу огорода в зарослях малины подкоп. Конечно, Рекс прорыл. Она подкоп камнями завалила.
Найда притащила четырнадцать щенков. Пять из них оказались не жильцы, но и остальных надо кормить. Найда исхудала так, что стала скелетом, обтянутым рыжей кожей. Чтобы иногда хоть немного отдохнуть от деточек, запрыгивала на крышу конуры, а они возмущались внизу. Потом и они взяли эту первую в жизни высоту.
Ела Найда много. А уж сколько щенки стали есть, когда зубки прорезались, не сказать.
- Каждый день ведро им варю, - говорит соседка.
Я тоже, как мог, участвовал в их выращивании. Они молотили всё: зачерствелый хлеб, сухие макароны, просроченные консервы. Стали свободно ходить ко мне и паслись на одворице. Раз выхожу – что-то блестит. Гляжу – это старая наша кастрюля. В ней давно варили варенье, забыли на плите, оно всё сгорело. Кастрюлю не смогли отчистить, выбросили. И вот, щенки за неё взялись, выскребли её снаружи и внутри, вычистили, аж сверкает.
Стали вдруг на моём участке появляться разные отбросы: пакеты рваные, бутылки пластиковые, разный, истерзанный воронами, мусор. Я на ворон и думал.
А соседка смеётся. Объяснила:
- Да это же Рекс. Он через ваш двор бегает. Найду кормит, заботится о ней, о детях своих. От него они, сразу же видно. Бегает по помойкам, вынюхивает пакеты с едой, выбирает какой получше и тащит. Вы посмотрите, думаю, где-то и у вас подкоп сделал.
Я прошёл вдоль забора – точно, есть подкоп. Большой. И как он так сумел? И снова так хитро замаскировал, прорыл за поленницей. Да широкий такой. Чтоб и большие пакеты с едой для семейства протаскивать.
Вот каким заботливым папашей оказался бездомный Рекс.
«Ол райт», — сказал Емеля
Чем сильнее иностранец изучает Россию, тем сильнее влюбляется в нее. В России есть магнитная притягательность женственности, вековая мудрость, добрый юмор и спокойное терпение. Особенно любят Россию те, кто занимается русским языком, — филологи и переводчики. Мне везло на переводчиков, хотя даже лучшие из них часто ставили меня в тупик своими вопросами.
— А что такое голик? А что такое рига? Разве это не столица Латвии? И почему коса для травы — литовка? И почему у вас написано: ограда до Петрограда ветру рада?
Я терпеливо объяснял:
— Ну, значит, нет никакой ограды. Бедность. Или мужик такой ленивый или пьяница, что даже ограду не может сделать.
Но вообще мы всегда как-то выкарабкивались, находя похожие слова или выражения. Но, конечно, я понимал, что читатели за рубежом так никогда и не поймут, что подберезовик — это обабок, и что есть еще обабок, бабка — суслон, а что суслон — это снопы, составленные особым образом, а снопы — это связанные свяслом колосья, а свясла — это те же колосья, скрученные для крепости жгутом. Конечно, видимо, и слово «голик» они понимали как бывший банный веник. Так оно и было, бывший веник, потерявший листья на службе в избе и вынсенный на крыльцо для несения героической службы по обметанию валенок от снега. И что еще до работы в избе веник работал в бане, выбивал из хозяев разнообразные хвори. Где уж там было объяснять, что последний ребенок в семье — заскрёбышек, что это вовсе не от того, что ближе к весне приходится «по амбарам помести, по сусекам поскрести». И почему в амбаре метут, а в сусеке скребут? И как объяснить, что подполье — это не только большевистское, но и место для хранения картошки, овощей и запасов на зиму?
Это нам, русским, сразу всё понятно, до иностранцев оно доходит медленнее, а чаще всего не доходит, и они ищут облегченную замену для понимания.
— Вот у вас такая фраза, — спрашивала меня немка-переводчик. — «Этот Витя из всех Витей Витя».
— Ну да, из всех Витей Витя.
— Это у нас не поймут. Надо как-то иначе.
— Ну-у, — вслух думал я. — Давайте: этот Витя еще тот Витя. Да, пожалуй, так даже лучше: еще тот Витя.
— Это тем более не поймут. Подумают, что этот Витя похож на того Витю. То есть их два: этот и тот.
— Вот то-то и оно, — говорил я, — что он не тот, хотя он еще тот. Он еще тот Витя.
Мы начинали искать общеупотребительное слово, синоним выражения, перебирали слова: шаромыжник, прохиндей, мошенник... Нет, Витя под эти мерки не подходил, это был еще тот Витя, переводу не поддавался и уходил за границу сильно упрощённым.
— Вот я назову повесть, — сказал я переводчице, — и тебе снова не суметь ее перевести. Вот переведи: «Как только, так сразу».
Переводчица тяжко вздыхала, а я её доколачивал:
— И в эту повесть включу фразу: «Шлялась баба по базару распьяным-пьяна-пьянехонька» - как переведёшь? Да никак. Ни по какому базару у вас не шляются, да и базара нет. И она, заметь, не ходит, не слоняется, не шлёндает, она именно шляется. И хотя распьяным-пьяна-пьянехонька, но какую-то цель обязательно имеет. Иначе зачем бы шлялась.
— Может быть, — вспоминала переводчица выражение, — она погоду пинает?
— Это для неё пройденный этап. Вчера пинала, сегодня шляется. Или, вот ещё, переведи разговор двух женщин: «Твой-то пьёт? — Как не пить, пьёт, но уж чтобы так-то, так-то не пьёт». Да, товарищи немцы, были мы для вас непонятны, такими и остаемся. Но в утешение тебе скажу, что для англичан мы еще более непонятны. Вот сидит у меня дочь, учит английский, обратный перевод русской сказки с английского. Сказка называется «Приказ щуки».
— У вас есть такая сказка? — заинтересовалась переводчица. — Я очень много занималась русским фольклором, такой не помню.
— Это сказка «По щучьему веленью».
— О да, есть.
— Вот. У них же, на английском, веленья, видимо, нет. Так вот, читает, переводит: «Жены братьев говорят Емеле: «Организуй доставку воды с реки, иначе наши мужья, твои братья, не посетят в городе супермаркет, не купят
тебе презента». Каково? Нет у них, оказывается, ни гостинчика, ни ярмарки. «Олрайт», — сказал Емеля и пошел организовывать доставку воды.
— Трудно, — вздохнула переводчица. — Я бы ближе перевела, но на гостинчике бы запнулась. Хотя гостинец у нас есть. Подарок.
— Нет, тут именно гостинчик.
Переводчица задала интересный вопрос:
— А вот Витя, о котором мы говорили, он мог бы в своё время быть Емелей?
— Вряд ли, — протянул я, — вряд ли. Емеля бесхитростней, он — как Ванюшка. Кстати, слово Ванюшка тоже для вас непереводимо, у вас только Иван да Ваня. А как же Ванёк, как же такая фраза: «Сашка-то, ухорез, ухарь, на ходу подметки рвет, а Петька ваньковатый». А «Конёк-горбунок» у вас, наверное, в переводе: маленький конь с большим горбом, а?
— Я не помню, переводили ли её у нас? — задумалась переводчица.
— Бесполезно и переводить. Так вот, этот Ванюшка говорит братьям, когда они его обманули: «Хоть Ивана вы умнее, да Иван-то вас честнее». И по смыслу сказки именно честному Ване достается царство. Для меня в этом Ване загадка: когда он привозит для царя царь-девицу, то критически оценивает ее красоту: «А ножонка-то, ножонка, тьфу ты, словно у цыпленка, пусть понравится кому, я и даром не возьму». Вот. А когда превращается в добра молодца, не доброго, хотя добрый молодец, конечно, добрый, так вот когда превращается в добра молодца, то эту царь-девицу берёт в жены. Ну, тут уж она его сама не отпустит, вкогтилась. Не поймалась, не уцепилась, именно вкогтилась. Сильнее глагол. А у вас спросят: разве у нее когти, а не ногти? Она ж с маникюром.
— Ну-у, — почесал я в затылке, — о женщинах только начни. У вас…
— Ростом маленькая, значением? Чем? О, у нас обилие этих баб.
— Записываю.
— Записать можно, перевести невозможно. Вот бабёнка — это весёлая, разбитная. К ней где-то близко бабёшка — шальная, может быть, не очень усердная на хозяйство, но на веселье всегда пожалуйста, наше вам почтение. Бабища — это не обязательно габариты, полнота и вес, это, может быть, характер. Не путать с бабёхой — это дама бесцеремонная, громогласная. Вот бабочка — это не мадам Баттерфляй, это может быть и аккуратная бабочка, и заводная.
— Заведённая?
— Нет, заводная. Или вот на мужском жаргоне, когда обсуждают достоинства женщин, говорят про иную: «Отличный бабец!» Или: «Бабенция без комплексов». Или ласково: «Весёлый бабенчик». Не бубенчик под дугой, это маленький такой весёлый поддужный колокольчик в свадебной запряжке, а именно бабенчик. Но, почему в мужском роде, не знаю. Может быть, это юношеское про общую подругу: «Наташка — свой парень». Но бабенчик, опять же, не бабёночка, бабёночка постарше. Да вот, кстати, для улыбки, литературный анекдот. Исаак Бабель написал «Конармию» о Первой конной армии. К командующему Буденному приходят и спрашивают: «Семен Михайлович, вам нравится Бабель?» Он отвечает: «Смотря, какая бабЕль». А уж что касается девушек, девиц, о! Тут и девоньки, и девочки, тут и товарки, и подружки, тут есть и супостаточки-соперницы, тут и присуха, тут и суженая-ряженая… Нет, далеко до нас Европе в разнообразии жизни… Но я тебя, наверное, замучил?
- Нет, нет! Слушаю.
— Богатство русского языка — это богатство мышления, — назидательно заговорил я. - Так что выражение «русский ум» — не пустые слова. Вот оттого, что переводы русских трудны, Запад переводит не русских писателей, а русскоязычных. Наш пен-клуб, например. Конечно, зная русский, ты понимаешь, что в просторечии он не пен, а пень-клуб.
Переводчица записала.
— Всегда мы были богаты, сорили богатством. Вася не Вася, семь в запасе, то есть полно всего, а я вот схватился за полное собрание русских загадок, читаю, а из них три четверти умерли. Не слова умерли, выражения — явления умерли, предметы, осталась только словесная оболочка, идея предметов. Двор, поле, упряжь, сельхоз-работы, лес, вообще образ жизни, — все изменилось. Страшное нашествие уголовных терминов: вертухай, за-претка, пали малину, шлангуешь, замастырить, стибрить, слямзить, свистнуть, стянуть, скоммунизьмить... А связанное с пьянством: косорыловка, табуретовка, сучок, бормотуха, гнилуха, стенолаз, вмазать, втереть, жахнуть, остограммиться... неохота перечислять, срам. А еще срамнее всякие консенсусы, саммиты, ваучеры... все это, конечно, проваливается в преисподнюю, но возникают всякие менеджменты. А менеджер, кстати, по-русски приказчик, — прекрасное слово.
— От слова «приказывать»?
— Ну да.
— Но менеджер не совсем это, — защитила менеджера переводчица.
— Оставим его, это уже мелочь по сравнению с главным нашествием на язык церкви, церковнославянский. Очень простой, доступный, божественный язык. Называется богослужебный. И на него атаки — заменить на современный. Это же прямая измена всей русской истории: на этом языке молились наши предки. Как менять? Вот это и будет пропасть, в которую нас насильно волокут.
Переводчица, вздохнув, закрывала исписанный блокнот. Утешая её, я сказал на прощанье:
— А в чём разница между молодушкой и молодяшкой? Этот вопрос труден уже и для русских. Молодушка — это недавно вышедшая замуж, а молодяшка — это молодая кобылка. Уже не стригунок, но и не кобылка, еще не жеребилась. А зеленая кобылка — это вообще кузнечик. И это не маленький кузнец, не подручный в кузнице, а насекомое такое, на него хорошо голавль берет.
— Спасибо, — с чувством благодарила замученная мною переводчица.
Я же, войдя во вкус, отвечал:
— Спасибо не булькает. Спасибом не укроешься. Спасибо в карман не положишь. От спасиба не откусишь. Спасибо — много, хватит и рубля. Из спасиба шубу не сошьешь. Спасибом сыт не будешь. Но это всё шутки, а про русский язык всё очень серьёзно.
Японский лифтер
В далёкой Японии, на берегу озера Бива, нас поселили в старинную, трехэтажную, гостиницу. Вся в зелени, с выгнутой по краям изумрудной и очень блестевшей после дождя крышей, она смотрелась в озеро витражами стекол и была очень уютна. И знаменита: в ней, будучи ещё наследником русского престола, останавливался император Николай II.
По стриженым лужайкам бродили кричащие павлины, вздымая разноцветные фонтаны своих хвостов, меж павлинов перешлёпывали свои жирные тела белые и чёрные кролики, а на берегу совершенно неподвижно сидели терпеливые рыбаки, на дело которых я ходил смотреть ранним утром и уже с ними здоровался.
Возвращался к завтраку, поднимался по коврам на резное крыльцо, дверь передо мной кем-то невидимым открывалась, и я входил под звяканье колокольчика на ковры вестибюля. Огромные аквариумы вдоль стен, свисающая с потолка не искусственная зелень, разноцветные бумажные фонарики, — все это восхищало. И оно обновлялось ежедневно. А еще в вестибюле был лифт, в который меня каждый раз вежливо приглашал мальчик-лифтер. Но я жил всего на втором этаже, и было как-то странно ехать так близко.
Лифт всегда стоял открытым, и проехаться в нём хотелось. Очень он нарядно был разубран. Освещался гирляндами огоньков, зеркала во все стены были расписаны такими цветами, что человек, отражаясь в них, чувствовал себя в райском саду. Тем более, в лифте были ещё и клетки с разноцветными птичками. Лифт, думал я, сохранился как реликвия, в нём возили всяких важных мандаринов или, вот, нашего цесаревича. Но вообще, я видел, что лифтом иногда пользовались, и отнюдь не мандарины.
И я решился. Вернувшись после долгой, счастливой утренней прогулки по берегу озера, умывшись его чистой водой и побывав свидетелем поимки двух рыб, я энергично вошел в вестибюль и поздоровался с мальчиком-лифтером. Он звал меня внутрь лифта. И я вошёл. И оказался в дивном маленьком шатре. Лифтёр вопросительно смотрел на меня. Мне по-прежнему казалось, что глупо ехать на второй этаж, и я показал три пальца: на третий. Двери закрылись, как дуновение ветра, птички зачирикали. Поехали. Так мягко, неслышно, даже как-то трепетно, что это был не подъем, а какое-то вознесение на бережных ладонях.
Ну вот — третий этаж. Двери растворились. Растворились в самом прямом смысле, так они воздушно исчезли, и я шагнул на узорные ковры третьего этажа. И что? И конечно, пошёл к лестнице на свой второй этаж. Но тут случилось вот что: мальчик-лифтёр догнал меня и, схватив за рукав, показал на открытый лифт. Мол, зачем ты пошёл пешком, если можно ехать. Ну как ему было объяснить, что я живу на втором этаже? Я вернулся в лифт. Снова запели птички, снова я отразился в зеркалах среди райских цветов. И опять же, не ехать же всего на один этаж, я показал один палец: на первый.
Приехали на первый. И я, естественно, пошел на свой, второй. И опять меня догнал мальчик-лифтер и опять зазвал в лифт. И опять привёз меня на третий этаж. Я вышел, отошел немного и притворился, что рассматриваю старинную гравюру — битву самураев с кем-то. Скосил глаза — лифт стоял. А время меня подпирало, надо было завтракать и идти на конференцию. Я повернул к лестнице. Лифтёр выскочил из лифта и кланялся. Тут уж пришлось показать ему два пальца, выдать этаж, на котором живу.
Он, конечно, решил, что русский бородатый дядя не может считать до трех, ибо зачем же я ехал на третий этаж, если мой номер на втором? Я понял, что мальчика очень насмешило моё поведение. Да ведь и я смеялся над собой. И в последующие дни мы с ним весело раскланивались, и я уже смело ехал с ним до второго, отражаясь в искрящихся разноцветными огоньками зеркалах.
Я попросил профессора Накамото, который превосходно знал русский язык, сказать мальчику-лифтёру, что русский дядя очень неграмотный, он даже не может считать до трех. Профессор, выслушав мой рассказ о поездках на лифте, очень смеялся. И конечно, ради шутки, перевёл мою просьбу. Я это понял, когда увидел, что мальчик, завидя меня, стащил с головы свою круглую шапочку и прыснул в неё, скрывая улыбку.
А однажды увидел его, когда он меня не видел. Он сидел, как маленький старичок, в своём разноцветном укрытии и был очень печален. Да и то сказать, легко ли — работал по, самое малое, четырнадцать часов в день, я и не видел, чтоб его подменяли.
Перед отъездом я подарил ему русскую матрешку. Ах, как он обрадовался! Он побежал в лифт, в свой домик, и показал мне, что матрешка будет стоять между клеток двух птичек. И что в его клетке будет теперь повеселее.
А когда мы совсем уезжали и вынесли вещи в вестибюль, он подбежал ко мне и подарил сделанную из лёгких пёрышек игрушку-птичку. Подошёл автобус. Мальчик вырвал у меня из рук нагруженную книгами и альбомами сумку и потащил к автобусу. Когда я протянул ему деньги, он прямо отпрыгнул от них. Накамото-сан сказал, что он нёс сумку не из-за чаевых, а от чувства дружбы. Автобус тронулся. Мальчик-лифтёр стоял на крыльце и кланялся, приложив руку к сердцу. Таким я его и запомнил.
Я уехал и стал жить дальше. Но часто вздохну и вспомню: озеро Бива, трехэтажная гостиница, лифт, этого милого мальчика и то, что моя матрёшка ездит с ним вверх и вниз. Может, и он иногда вспоминает бородатого русского дедушку, который не умеет считать до трёх.
Вспоминая Японию
Озеро Бива в тумане, холодная белая Фудзи...
Вижу дождь в вечернем Киото и трехцветную мокрую кошку на прогулке на тонкой жёлтой цепочке.
Днём высокие стены домов заслоняют сияние солнца. Вот оно, впереди, поспешу обогреться. Нет, не солнце, его отраженье в стеклянной стене небоскрёба.
На рекламу шотландского виски японская села ворона, кричит возмущённо. Надо будет сюда через век возвратиться, чтоб узнать, кто кого перекаркал.
Электронные рыбы в хрустальных кристаллах живее живых. Пища их — батарейки, на червя не клюнут. Из соседней витрины смотрят на них манекены — бывшие люди. Мимо шли и застыли, на рыб загляделись.
Старый монах с диктофоном поведал буддийскую мудрость: разве калитка открыта не всем, кто идет? Разве лифт разбирает, кого поднимает в кабине? Сделай душу свою калиткой, открывай её всем. Лифтом стань, помогая ближним подняться.
Спит прекрасная девушка в парке на скамье средь бродящих оленей. Устала иль грезит о ком-то. Ухожу, понимая, что буду её вспоминать. И мечтаю, что девушке взгляд мой приснится.
Церемония чайной заварки, затем любование небом. Половина луны начинает свое представленье. Три звезды... Неужели в России ненастье?
Чай прекрасные руки Като разливают. Запах тёплого ветра и голос далёкой кукушки.
Кроме русского, знает Като иностранных с десяток. Я же знаю лишь русский, так что же? Неужели Като недоступен язык моих взглядов?
Вот тебе сувениры, Като. Но, ты знаешь, Россия не в них. Ты одна догадалась о том, где я прячу Россию.
Кто о горе своём вам расскажет с улыбкой? Японец. Но рыданья Като нарушают традицию эту. «Русский, ты улетаешь, останься».- «Като, без тебя я умру, но, Като, без России погибну».
Улетаю на запад во тьму от рассвета. То ль бегу от него, то ль влеку его за собою.