– Георгий, расскажите, когда и как вы попали в отряд космонавтов.
Вспоминая тот забавный, но очень важный момент своей жизни, Добровольский усмехнулся.
– В 1962 году, где-то в январе, как раз во время событий на Кубе. Меня вызвали в армию, и я подумал, что пошлют туда. Я с радостью явился к командующему. Захожу – стоят начальник
контрразведки, начальник медицинской службы, а начальник штаба сразу задает вопрос: «Слушай, Добровольский, когда у тебя в полку бардак кончится?» Я думаю: «Е‑мое, думал на Кубу ехать воевать, а тут...» Да боремся, говорю, боремся. А начальник штаба: «Ну, хитрый! Годится». Потом: «Как у тебя здоровье?» Я говорю: «Здоровье хорошее, не жалуюсь. И готов выполнить любое ваше приказание». Он – быстро-быстро: «Вот ты сейчас узнаешь что – и откажешься». Я говорю: «Никак нет, не откажусь!» Он: «В космос хочешь полететь?»
Добровольский изобразил немую паузу с округлившимися от удивления глазами, а потом расплылся в блаженной улыбке и начал активно жестикулировать, словно не мог только словами выразить всю свою вырывающуюся на свободу радость.
– Братцы, я что угодно мог ожидать: ну, пошлют куда-то воевать, в воспитатели куда-нибудь... А тут, боже мой! Такого не ожидал совершенно. Мне было тридцать пять лет. Уже Юра слетал, Герман слетал, тут все на подъеме! Начальник говорит: «Ну что ты? Что с тобой? Так как? Согласен, не согласен? Тебе подумать надо?» А я даже в ответ ничего не мог сказать, настолько был счастлив.
– Когда вы узнали, что ваш экипаж летит? Это было вчера?
Георгий Тимофеевич сразу стал серьезным, весь подобрался.
– Нет, сегодня. Знаете, в последнее время я боялся только одного: чтобы не разбили экипаж. К каждому человеку, каким бы уникальным он ни был, надо притереться. Сейчас у нас так: Витя шевельнул рукой, а я не глядя уже представляю, что он делает. Я задал Вадиму время – и совершенно уверен, что он включит нужную кнопку, – не задумываюсь, не проверяю. Так что потерять напарника накануне полета было бы очень плохо.
– И в заключение: в чем смысл жизни?
– В жизни, ребята, в самой жизни!
5 июня с раннего утра у стартовой площадки собралось много народу: и высокопоставленные лица, и военные испытатели, и целая толпа гражданских. По традиции должны были присутствовать оба экипажа, но Валерий Кубасов категорически отказывался ехать на площадку.
– Я же не лечу, что мне там делать?! – кричал он.
– Так положено, – уговаривал его Колодин. – Это наш долг, даже если не летим. Ну что поделаешь, Валера, такая штука жизнь!
Кубасов все-таки появился на митинге, но напряжение не спадало и витало в воздухе на протяжении всей подготовки к полету. Оба экипажа состояли из мужественных, выдержанных мужчин, прошедших годы тренировок, но нервы сдавали даже у них. Первым было до слез обидно, что столь близкая мечта вдруг ускользнула в последний момент. Они готовились с таким энтузиазмом: каждый шаг, каждое упражнение, каждый опыт – представляли, как будут выполнять их на станции. Они горели этой мечтой, они были уверены, что полетят... Вторым же, с одной стороны, было неловко перед товарищами, а с другой – трудно сдержать радость от столь не-ожиданно выпавшей возможности. Счастье распирало их изнутри и выливалось наружу. То, к чему они так долго шли, наконец-то становилось реальным. Ну а в дополнение к мечтам еще и мраморная лестница Кремлевского дворца и звезды героев Советского Союза...
В руках все трое отправлявшихся в космос держали букеты красно-белых роз с алой стрелой гладиолуса. Волков, в белой рубашке и черном приталенном костюме, с двумя орденами по разные стороны от ворота, ослепительно улыбался, позируя фотокамерам. Командир экипажа предпочел строгому костюму военную форму и фуражку – в нем чувствовалась особая выправка. Пацаев же выбрал нечто среднее, облачившись в бежевые брюки и черную вязаную кофту поверх белой сорочки. Они стояли на фоне ракеты такие разные и по внешности, и по характеру, и по отношению к происходящему, но все же они были единым целым, сплоченным экипажем, готовым к полету на орбитальную станцию.
Напряжение последних суток обрушивалось лавиной, Добровольский сильно нервничал перед ответной речью, которой завершался митинг. Да и неудивительно, ведь обычно на таких мероприятиях собирались только причастные к подготовке ракеты, а тут – тысячи наблюдателей. Таких массовых проводов стартовая площадка еще не видела.
Георгий Тимофеевич откашлялся и начал:
– Когда я ехал сюда, я приготовил речь. Но теперь, увидев ваши улыбки и теплые глаза, я просто скажу вам: дорогие товарищи и друзья, огромное спасибо за самоотверженный труд. Мы не пожалеем сил, сделаем все, чтобы выполнить задачу.
Толпа взорвалась оглушительными аплодисментами.
По решению комиссии старт был назначен на 6 июня в 7.57 по московскому времени.
Устроившись в ложементе, Добровольский проверял аппаратуру. Экипаж отправлялся в космос без скафандров. Синие комбинезоны, обычные носки на ногах и мягкие белые шлемы на голове. Еще по личному указу Королева, семь лет назад, скафандры отменили для экономии места. А как же иначе? Американцы запустили трехместный корабль, СССР тоже должен был показать, что не отстает. При отсутствии скафандров в двухместный «Союз» как раз и помещалось три космонавта. Несколько пусков с тремя людьми уже было успешно совершено, да и разве можно сомневаться в советских конструкторах? Надежность космического корабля – сто процентов.
Стартовая площадка потихоньку начала пустеть: одни отправлялись на командный пункт, другие – на наблюдательный. В бункере полным ходом шла работа. По радио объявили тридцатиминутную готовность.
– Янтарь, я Заря. Как слышно? – затрещал голос из Центра управления полетами.
– Заря, я Янтарь-1, – ответил Добровольский, – слышу хорошо. Все нормально. К полету готовы.
– Янтарь, звонили из ЦК КПСС, пожелали счастливого старта и полета, а также благополучного приземления на советской земле. Товарищ Брежнев рассчитывает на вас, не подведите!
– Заря, я Янтарь-2, – радостно воскликнул Волков, – спасибо за добрые слова!
Стрелка секундомера неумолимо отсчитывала последние мгновения.
– Внимание: минутная готовность!
Все взоры на космодроме устремились к ракете, с которой уже были сброшены объятия ферм обслуживания. А с главного пульта управления в бункере раздался строгий голос ответственного за полет. За его спиной стояли министр Афанасьев и недавно прилетевший маршал Крылов.
– Ключ на старт!
– Есть ключ на старт! – ответил оператор.
Все затаили дыхание в ожидании глухого грохота и клубов дыма, которые вот-вот разлетятся из-под ракеты. Воздух вибрировал, словно был наполнен какими-то мелкими жужжащими существами. Последние томительные секунды ожидания, и вот наконец-то разнеслось громогласное:
– Подъем!
Из сопел двигателей вырвалось ослепительное пламя, а грохот стал таким мощным, что заполнил все пространство. Гигантская ракета оторвалась от земли и взмыла ввысь, оставляя за собой шлейф яркого пламени, затем легко вспорола облака, и те, будто недовольные таким нежданным вторжением, быстро за ней сомкнулись. Гул постепенно затих, и на площадке воцарилась тишина.
А внутри корабля три космонавта в своих капсулах тряслись от вибрации. Перед отделением последней ступени нагрузки достигли апогея, а затем прозвучал хлопок, и в кабине вдруг стало тихо и светло.
– Ребят, вы как? – поинтересовался Добровольский.
– Да вроде ничего, – подмигнул Волков, – в центрифуге трясли сильнее.
– А у меня такие ощущения, что голову прям хочет кто-то вытянуть из шеи, чувствую, как мышцы подбородка напряглись и не расслабляются.
– Подожди, сейчас покажется, что за тянущейся головой последуют и внутренности, – усмехнулся Волков. – У меня то же самое было, когда я в первый раз летел. Зафиксируйся в кресле, тогда эффект ослабнет.
– А я никак не могу привыкнуть к своему телу, – заметил Пацаев. – Будто оно совсем не мое, какое-то другое, удивительно. Иначе двигаются руки, по-другому – ноги, все это так непривычно.
– И до сих пор не верится, что все происходит с нами наяву! – улыбнулся Добровольский.
С 15.40 6 июня до 1.30 7 июня космический корабль «Союз-11» совершал полет вне зоны радиосвязи с СССР, поэтому у экипажа было время немного отдохнуть. Все бортовые системы работали штатно, самочувствие космонавтов тоже начинало приходить в норму, организм адаптировался и привыкал к состоянию невесомости. Можно было расслабиться, не боясь, что в эфир ворвется ЦУП, а то и кто-нибудь из Москвы.
Стыковка была запланирована на 7 часов 55 минут 30 секунд 7 июня. Добровольский с Волковым спали вниз головой в спальных мешках в орбитальном отсеке, Пацаев же расположился поперек сидений в спускаемом аппарате. Поспали всего часа три, но чувствовали себя бодро. Перевернувшись с головы на ноги, Георгий посмотрел на Волкова и не смог сдержать смеха.
– Ну и морда у тебя – как у бульдога!
– У тебя не лучше, поверь мне, – улыбнулся Вадим.
– Надо протереться влажными салфетками, может, тогда лучше станет? А то нам еще перед ЦК КПСС выступать с докладом. Представляешь, с такими шайбами засветимся?
– Давай вначале Витю разбудим, – предложил Волков, – а уж потом все и умоемся.
Потревоженный Пацаев недовольно зевнул, окинул взглядом одного космонавта, другого. И вдруг рассмеялся:
– Неужели у меня такая же морда?
– Даже не сомневайся, – подтвердил Добровольский. – Держи салфетку!
И, сунув Пацаеву влажную тряпочку, включил музыку. Из динамика полился раскатистый голос Лещенко, исполняющего песню «Не плачь, девчонка».
– Ну что, Витя, – обратился Добровольский к Пацаеву, – небось никак не можешь дождаться, когда наконец твои руки коснутся звездного телескопа?
Обычно грустное лицо Виктора Ивановича при упоминании об «Орионе» расплылось в теплой улыбке, и он довольно подмигнул командиру экипажа.
– Представляешь, будешь первым из землян, кто вел наблюдение за звездами из кос-моса!
– Станция! – воскликнул Волков, глянув в иллюминатор.
И все трое прильнули к плотному стеклу круглого окошка. «Салют» мерцал в солнечных лучах словно маленькая звездочка. Она была настолько яркая, что отличить ее от обычных звезд не составляло труда. А когда корабль подлетел к станции ближе, звездочка прямо на глазах стала превращаться в гигантскую стрекозу с распахнутыми крыльями в виде массивных солнечных батарей.
В 7 часов 26 минут на связь вышел ЦУП:
– Я Заря. Янтарь, как слышите? На связь!
Волков сориентировался незамедлительно и начал докладывать, хотя это входило в обязанность командира экипажа. Георгий бросил недоуменный взгляд на Вадима, но подступающая дурнота и головокружение останавливали его от выяснения вопросов субординации. Волков лучше адаптировался в условиях невесомости, казалось, что он вообще не испытывает никакого дискомфорта.
– Говорит Янтарь-2. У нас все в порядке. Работаем по программе. Прошел радиозахват. Идет автоматическое сближение. На 7 часов
27 минут дальность 4, скорость 14.
– Вас поняли. Все нормально, продолжайте доклады.
В ЦУП напряжение чувствовалось сильнее, чем в «Союзе». Все собравшиеся неотрывно следили за сближением. Одной из главных задач, поставленных перед космонавтами, была именно штатная стыковка и обязательно переход на станцию «Салют». После неудачной стыковки «Союза-10» многие опасались, что сейчас может случиться то же самое. Тогда кто-то из экипажа забыл отключить систему коррекции и автоматически запустились корректирующие двигатели, в результате корабль оказался сцепленным, но не стянутым со станцией. Стыковочный узел «Союза» сломался, и экипаж не мог ни перейти на станцию, ни отстыковаться и улететь обратно. Оставался запасной вариант – попросту отстрелить стыковочный штырь при помощи пиропатронов, но тогда никакой другой космический корабль уже не смог бы пристыковаться к станции и «Салют» был бы потерян для СССР, даже не начав функционировать. После долгих консультаций в ЦУП решили попробовать установить перемычку в одном из электроприборов и попытаться открыть замок. Спустя несколько мучительных часов эта идея сработала, штырь удалось освободить и отстыковаться.
После этого стыковочный узел неоднократно дорабатывали и испытывали, но сейчас волнение в зале ЦУП все ж ощущалось немалое. Стояла мертвая тишина, прерываемая лишь радиоэфирами с космонавтами.
– Янтарь, я Заря, ответьте, не слышу вас.
Раздался задорный голос Волкова:
– Дальность 300, скорость 2. Наблюдаю станцию. Идет выравнивание по крену. Очень хорошо виден конус и ловушка. Выравнивание по крену закончилось. Включаем ручное причаливание.
– Янтари, внимательно осмотрите стыковочный узел, – дал указание ЦУП.
– Вас поняли. Дальность 20, скорость 0,2. Корабль ведет себя устойчиво. Идем на сты-ковку!
«Союз» ушел из зоны связи, и вновь воцарилась тишина, мучая всех присутствующих томительной неопределенностью.
– Следующий виток только в 8.56, – произнес оператор.
Кто-то вышел покурить, кто-то – просто проветрить голову, но основная масса продолжала следить за пустым монитором. Как же медленно тянется время ожидания, особенно когда чувствуешь себя абсолютно беспомощным и ничем не можешь помочь экипажу!
Космонавт Елисеев не выдержал и, не дожидаясь выхода на связь из космоса, прокричал:
– Янтари, я Заря, на связь!
Но ответа не последовало.
Елисеев не унимался и вызывал вновь и вновь.
– Есть телевидение! – раздался возглас оператора. – Стыковка прошла! Картинка отличная.
– Янтари, пятый раз вызываю. Почему молчите?
– Заря, докладываем: стыковка прошла без колебаний, стягивание закончилось. Режим выполнен! Проверяем герметичность стыка. Выравниваем давление. Дальше работаем по программе. Открываем люк из спускаемого аппарата в бытовой отсек. Переходим в бытовой отсек. Все в норме.
Зал ЦУП зашумел, словно летняя листва под напором ветра. Волна напряжения начала медленно откатываться назад: стыковка прошла штатно.
– Да подождите вы! – осадил всех Елисеев. – Пусть вначале на станцию перейдут! А то сглазим!
Зал тотчас же затих, и лавина нервного ожидания снова накрыла с головой.
– Заря! У нас все нормально, – наконец донеслось из космоса. – Мы сидим в спускаемом аппарате. Все давления в норме. Разрешите открыть переходной люк.
– Открытие люка разрешаем!
И снова связь оборвалась. В ЦУП все прекрасно понимали, что в эти самые минуты идет исторически важный момент перехода экипажа на станцию, но ближайшие полтора часа они могут только догадываться, как все происходит на самом деле, ведь до нового витка связи еще больше часа. А вдруг люк не откроется? А что, если на станции задымление? Или стыковочные узлы негерметичны?
– Витя, открывай люк, – скомандовал Добровольский.
Пацаев осторожно ощупал крышку и крутанул.
– Сухой.
– Так, теперь медленно отворачивай пробку на один-два оборота и быстро к нам в бытовой отсек.
Добровольский с Волковым ждали там затаив дыхание. Сердце бешено стучало в груди. Пацаев не появлялся.
– Вить, ну что там? Шипит.
– Чуть-чуть, не сильно, – отозвался Янтарь-3.
– Ты еще на оборот отверни медленно и прислушайся.
– Затихает, – сообщил Пацаев.
– А теперь крутани сильнее и быстро к нам.
– Янтарь-2, выравнивай давление.
– Принято.
В люке бытового отсека показался Виктор Иванович. Они закрыли створку и молча, сдерживая дыхание, отсчитывали три минуты.
– Давление в норме, – бросил Волков.
– Давай, Вить, лети открывай и возвращайся докладывать, что там на станции.
Пацаев скрылся в переходном отсеке.
Начался сеанс связи пятого суточного витка.
– Янтари, как слышно? На связи?
– Заря, это Янтарь-1, слышим вас, – ответил Добровольский.
Несмотря на всю сложность самого ответственного момента, в Кремле, не дождавшись новостей, решили сами вклиниться в переговоры космонавтов с ЦУП.
– Янтари, «Первый» через минуту будет на связи.
– Заря, подождите, – перехватил инициативу Волков. – «Третий» – в «Салюте». Не мешайте пока. На станции сильный запах гари.
Министр Афанасьев, разрываясь между ЦУП и товарищем Брежневым, пытался оттянуть доклад на следующий виток связи, давая космонавтам возможность разобраться в ситуации.
– Янтари, включите в «Салюте» регенераторы. Связь кончается, – сообщили из ЦУП. – Потом принюхайтесь: все должно быть нормально.
– Ребят, запах жуткий, попробую в маске обследовать оборудование и выяснить, в чем причина, – бросил Пацаев и уплыл в люк.
Добровольский с Волковым остались в «Союзе». Они листали инструкцию, нервно бегали глазами по печатным строчкам в поиске прописанных вариантов решения проблемы. И только шелест страниц нарушал тягостную тишину.
Добровольский заметил движение у стыковочного люка и поднял глаза:
– Ну что там?
– Включил установку очистки воздуха и освещение. Заменил два сломанных вентилятора, но боюсь, что на полную регенерацию уйдет не меньше двадцати часов.
– Значит, сегодня ночуем в корабле, – развел руками командир экипажа.
На следующем суточном витке космонавты читали доклад для ЦК КПСС прямо у входа в орбитальную станцию. И только когда все формальности были соблюдены и довольная Москва вышла из радиоэфира, можно было наконец расслабиться.
Один виток связи сменялся другим. Радость на Земле от звонких голосов космонавтов сменялась мучительным ожиданием. И вдруг на мониторе появились фигуры оживленно переговаривающихся внутри станции Пацаева и Волкова. Зал ЦУП взорвался аплодисментами, тут уж сдержаться было невозможно. В овациях выплеснулось и все напряжение последних часов, и облегчение, что все прошло штатно. Гул оваций сквозь мониторы проскользнул на «Салют», и космонавты обернулись и помахали в ответ землянам.
– Янтари, я Заря! Вы первые в мире космонавты на первой пилотируемой орбитальной станции. Мы вас поздравляем! Разрешаем по-обедать и отдохнуть. А завтра начнем выполнять программу.
Очередной виток связи закончился.
После отчета Госкомиссии, где было решено, что помощь Земли на ближайшее время больше не требуется, зал Центра управления начал пустеть. Измученные бессонной ночью сотрудники разбивались на команды по интересам и отправлялись в ближайшие столовые, рестораны, гостиницы, а кто и на пляж – отмечать успешную стыковку и переход экипажа на станцию.
И вот размеренное течение дня 7 июня взорвалось волной ликования всей страны.
Из каждого радиоприемника, с каждого голубого экрана летело радостное известие:
– В 10 часов 45 минут по московскому времени после успешно выполненной стыковки транспортно-космического корабля «Союз-11» с научной станцией «Салют», которая была выведена на орбиту 19 апреля 1971 года, экипаж корабля перешел в помещение станции. Впервые решена инженерно-техническая задача доставки экипажа транспортным кораблем на борт станции – спутника Земли. Ура, товарищи!
Часть 2. Луковица и лимон
– Вера, подожди! – запыхавшись, кричал Виктор стремительно удаляющейся жене. – Я за тобой не успеваю!
Но видел только, как черная шапочка с коричневым орнаментом да темный свитер с забавными оленями мелькают все дальше от него среди берез и голых кустов.
Последние дни зимы 1966 года выдались теплыми, и на мелкой лесной речушке уже тронулся лед. Худощавый, высокий молодой человек в бежевом свитере гнался на лыжах за женой и никак не мог ее догнать. Они любили проводить выходные в лесу, где недалеко от их дома в Долгопрудном была хорошая лыжня. В этот раз Вера не сразу заметила, что муж существенно отстал. Наконец, оглянувшись, она замедлила шаг. Затем сошла с лыжни в сторонку и стала терпеливо ждать, вытирая рукавом взмокший лоб.
– Вера, ну ты даешь! – пробормотал подоспевший Пацаев. – За тобой и не угонишься. Вишь, как натренировалась!
– Больше надо двигаться, Витенька! – улыбнулась она.
– Подожди, дай дух перевести, – только и проронил он.
Жена, посмеиваясь, наблюдала за Виктором.
Немного придя в себя и глубоко вдохнув несколько раз, он осторожно начал:
– Ты помнишь, я в прошлом году в командировку в Красноярск летал на месяц?
– Помню. К чему это ты вдруг? – насторожилась Вера.
– Ну так вот, – помялся Витя, – я на самом деле не в командировке был.
– А где же тогда?
– В больнице лежал в Подмосковье.
– Витя, ты меня пугаешь!
– Да нет, ничего страшного, не переживай. Дело в том, что пришли результаты обследования.
– И? – выпалила Вера.
– Положительное заключение врачей, – просиял Виктор. – Меня зачислили в отряд космонавтов!
И лицо его озарилось счастливой улыбкой.
– Как ты думаешь, если я...
Вера не могла поверить своим ушам. Конечно, она знала, что ее муж с детства интересовался космосом, а свекровь часто рассказывала, какое невероятное впечатление произвела на сына книга Циолковского «Путешествие на Луну». Но разве можно было тогда представить, что Виктор будет работать с самим Королевым и тот однажды скажет другим космонавтам: «Учитесь терпению у Пацаева».
Родился он в казахстанском Актюбинске
19 июня 1933 года. Отец погиб на фронте уже в первый год войны, но Витя хорошо помнил его. Особенно поразила Веру одна история из детства мужа.
– Отец запускал меня на санях с очень крутой горки, так он воспитывал во мне смелость. А санки у меня были не обычные, а самодельные, с ручным управлением, и полозьями в них служили старые коньки-снегурки. И вот однажды, разогнавшись посильнее, он отпустил меня, а я полетел вниз с реактивной скоростью, только ветер за ушами свистит. Вдруг навстречу мне вылетает свора сцепившихся собак. Дерутся не на жизнь, а на смерть, только клочья шерсти летят во все стороны. Отец бросился с обрыва за мной, но разве ж санки догонишь? А я влетел прямо в катающийся шерстяной комок! Псы, правда, сами перепугались – и врассыпную. А я даже и понять-то ничего не успел, не то что испугаться. Санки остановились, оборачиваюсь, а ко мне отец запыхавшийся подбегает, бросается на колени и крепко прижимает к груди. А у самого того и гляди сердце выскочит, бьется, как сумасшедшее. Он тогда мной гордился...
– Ну так как, Вера? Что думаешь? – пытал Виктор.
– А что я могу сделать? – улыбаясь, развела руками жена. – Ты сам уже все решил.
– Ну ты пойми, я ж конструктор. Проектирую космическую технику на Земле – хочу испытать ее в полете.
– Я все понимаю, – дала добро Вера.
– Братцы, да вы только посмотрите, какой простор! – воскликнул Добровольский, когда наконец-то космонавтов все оставили в покое. – Настоящие хоромы, не то что наша теснота.
По сравнению с «Союзом» станция и вправду казалась огромной. Она состояла из двух частей: переходного отсека, к которому и пристыковался корабль, и рабочей зоны. Два этих разных по размеру цилиндра сливались в одно целое. Малый, почти три метра в высоту и около четырех в длину, служил зоной отдыха космонавтов. Там они могли найти все, чего душа желала: магнитофон и кассеты, записанные по заказу для каждого члена экипажа, книги Толстого, Лермонтова, Пушкина, альбомы для рисования. У стены крепился небольшой столик для приема пищи, на нем сменный бачок с питьевой водой, а также подогреватели. Стройный ряд иллюминаторов и оптических визиров занимал небольшую площадь внизу. Малый цилиндр плавно перетекал в большой – диаметром и длиной четыре
метра. Это была уже рабочая зона, по правому и левому бортам которой располагались рамы с аппаратурой и оборудованием, тренажеры для выполнения физических упражнений, комплекс средств для медицинских исследований, там же находился и пост управления. Для удобства и ориентации экипажа в пространстве каждая зона имела свой цвет: один борт отливал салатовой свежестью, другой желтел, словно цыпленок, а «пол» будто асфальт, намокший под проливным дождем, – темно-серый. На стенах висели фотографии Королева, Гагарина и портрет Ленина.
Первый день проходил как в кошмаре. У космонавтов вообще не было свободного времени. Короткие мгновения отдыха – и опять все по новому кругу, как белки в колесе.
– Ребят, ну никакой экзотики, никаких радостей – сплошные вентиляторы, запахи, эксперименты, – возмущался Добровольский. – По-моему, на Земле просто сговорились проверять нас на прочность. Мы ни черта не успеваем по контролю корабля.
– Найти, снять, вынуть, распаковать, закрепить, чтоб не улетало, подготовить аппаратуру, проверить старую, – перечислял Волков. – И так можно до бесконечности.
Вспоминая тот забавный, но очень важный момент своей жизни, Добровольский усмехнулся.
– В 1962 году, где-то в январе, как раз во время событий на Кубе. Меня вызвали в армию, и я подумал, что пошлют туда. Я с радостью явился к командующему. Захожу – стоят начальник
контрразведки, начальник медицинской службы, а начальник штаба сразу задает вопрос: «Слушай, Добровольский, когда у тебя в полку бардак кончится?» Я думаю: «Е‑мое, думал на Кубу ехать воевать, а тут...» Да боремся, говорю, боремся. А начальник штаба: «Ну, хитрый! Годится». Потом: «Как у тебя здоровье?» Я говорю: «Здоровье хорошее, не жалуюсь. И готов выполнить любое ваше приказание». Он – быстро-быстро: «Вот ты сейчас узнаешь что – и откажешься». Я говорю: «Никак нет, не откажусь!» Он: «В космос хочешь полететь?»
Добровольский изобразил немую паузу с округлившимися от удивления глазами, а потом расплылся в блаженной улыбке и начал активно жестикулировать, словно не мог только словами выразить всю свою вырывающуюся на свободу радость.
– Братцы, я что угодно мог ожидать: ну, пошлют куда-то воевать, в воспитатели куда-нибудь... А тут, боже мой! Такого не ожидал совершенно. Мне было тридцать пять лет. Уже Юра слетал, Герман слетал, тут все на подъеме! Начальник говорит: «Ну что ты? Что с тобой? Так как? Согласен, не согласен? Тебе подумать надо?» А я даже в ответ ничего не мог сказать, настолько был счастлив.
– Когда вы узнали, что ваш экипаж летит? Это было вчера?
Георгий Тимофеевич сразу стал серьезным, весь подобрался.
– Нет, сегодня. Знаете, в последнее время я боялся только одного: чтобы не разбили экипаж. К каждому человеку, каким бы уникальным он ни был, надо притереться. Сейчас у нас так: Витя шевельнул рукой, а я не глядя уже представляю, что он делает. Я задал Вадиму время – и совершенно уверен, что он включит нужную кнопку, – не задумываюсь, не проверяю. Так что потерять напарника накануне полета было бы очень плохо.
– И в заключение: в чем смысл жизни?
– В жизни, ребята, в самой жизни!
5 июня с раннего утра у стартовой площадки собралось много народу: и высокопоставленные лица, и военные испытатели, и целая толпа гражданских. По традиции должны были присутствовать оба экипажа, но Валерий Кубасов категорически отказывался ехать на площадку.
– Я же не лечу, что мне там делать?! – кричал он.
– Так положено, – уговаривал его Колодин. – Это наш долг, даже если не летим. Ну что поделаешь, Валера, такая штука жизнь!
Кубасов все-таки появился на митинге, но напряжение не спадало и витало в воздухе на протяжении всей подготовки к полету. Оба экипажа состояли из мужественных, выдержанных мужчин, прошедших годы тренировок, но нервы сдавали даже у них. Первым было до слез обидно, что столь близкая мечта вдруг ускользнула в последний момент. Они готовились с таким энтузиазмом: каждый шаг, каждое упражнение, каждый опыт – представляли, как будут выполнять их на станции. Они горели этой мечтой, они были уверены, что полетят... Вторым же, с одной стороны, было неловко перед товарищами, а с другой – трудно сдержать радость от столь не-ожиданно выпавшей возможности. Счастье распирало их изнутри и выливалось наружу. То, к чему они так долго шли, наконец-то становилось реальным. Ну а в дополнение к мечтам еще и мраморная лестница Кремлевского дворца и звезды героев Советского Союза...
В руках все трое отправлявшихся в космос держали букеты красно-белых роз с алой стрелой гладиолуса. Волков, в белой рубашке и черном приталенном костюме, с двумя орденами по разные стороны от ворота, ослепительно улыбался, позируя фотокамерам. Командир экипажа предпочел строгому костюму военную форму и фуражку – в нем чувствовалась особая выправка. Пацаев же выбрал нечто среднее, облачившись в бежевые брюки и черную вязаную кофту поверх белой сорочки. Они стояли на фоне ракеты такие разные и по внешности, и по характеру, и по отношению к происходящему, но все же они были единым целым, сплоченным экипажем, готовым к полету на орбитальную станцию.
Напряжение последних суток обрушивалось лавиной, Добровольский сильно нервничал перед ответной речью, которой завершался митинг. Да и неудивительно, ведь обычно на таких мероприятиях собирались только причастные к подготовке ракеты, а тут – тысячи наблюдателей. Таких массовых проводов стартовая площадка еще не видела.
Георгий Тимофеевич откашлялся и начал:
– Когда я ехал сюда, я приготовил речь. Но теперь, увидев ваши улыбки и теплые глаза, я просто скажу вам: дорогие товарищи и друзья, огромное спасибо за самоотверженный труд. Мы не пожалеем сил, сделаем все, чтобы выполнить задачу.
Толпа взорвалась оглушительными аплодисментами.
По решению комиссии старт был назначен на 6 июня в 7.57 по московскому времени.
Устроившись в ложементе, Добровольский проверял аппаратуру. Экипаж отправлялся в космос без скафандров. Синие комбинезоны, обычные носки на ногах и мягкие белые шлемы на голове. Еще по личному указу Королева, семь лет назад, скафандры отменили для экономии места. А как же иначе? Американцы запустили трехместный корабль, СССР тоже должен был показать, что не отстает. При отсутствии скафандров в двухместный «Союз» как раз и помещалось три космонавта. Несколько пусков с тремя людьми уже было успешно совершено, да и разве можно сомневаться в советских конструкторах? Надежность космического корабля – сто процентов.
Стартовая площадка потихоньку начала пустеть: одни отправлялись на командный пункт, другие – на наблюдательный. В бункере полным ходом шла работа. По радио объявили тридцатиминутную готовность.
– Янтарь, я Заря. Как слышно? – затрещал голос из Центра управления полетами.
– Заря, я Янтарь-1, – ответил Добровольский, – слышу хорошо. Все нормально. К полету готовы.
– Янтарь, звонили из ЦК КПСС, пожелали счастливого старта и полета, а также благополучного приземления на советской земле. Товарищ Брежнев рассчитывает на вас, не подведите!
– Заря, я Янтарь-2, – радостно воскликнул Волков, – спасибо за добрые слова!
Стрелка секундомера неумолимо отсчитывала последние мгновения.
– Внимание: минутная готовность!
Все взоры на космодроме устремились к ракете, с которой уже были сброшены объятия ферм обслуживания. А с главного пульта управления в бункере раздался строгий голос ответственного за полет. За его спиной стояли министр Афанасьев и недавно прилетевший маршал Крылов.
– Ключ на старт!
– Есть ключ на старт! – ответил оператор.
Все затаили дыхание в ожидании глухого грохота и клубов дыма, которые вот-вот разлетятся из-под ракеты. Воздух вибрировал, словно был наполнен какими-то мелкими жужжащими существами. Последние томительные секунды ожидания, и вот наконец-то разнеслось громогласное:
– Подъем!
Из сопел двигателей вырвалось ослепительное пламя, а грохот стал таким мощным, что заполнил все пространство. Гигантская ракета оторвалась от земли и взмыла ввысь, оставляя за собой шлейф яркого пламени, затем легко вспорола облака, и те, будто недовольные таким нежданным вторжением, быстро за ней сомкнулись. Гул постепенно затих, и на площадке воцарилась тишина.
А внутри корабля три космонавта в своих капсулах тряслись от вибрации. Перед отделением последней ступени нагрузки достигли апогея, а затем прозвучал хлопок, и в кабине вдруг стало тихо и светло.
– Ребят, вы как? – поинтересовался Добровольский.
– Да вроде ничего, – подмигнул Волков, – в центрифуге трясли сильнее.
– А у меня такие ощущения, что голову прям хочет кто-то вытянуть из шеи, чувствую, как мышцы подбородка напряглись и не расслабляются.
– Подожди, сейчас покажется, что за тянущейся головой последуют и внутренности, – усмехнулся Волков. – У меня то же самое было, когда я в первый раз летел. Зафиксируйся в кресле, тогда эффект ослабнет.
– А я никак не могу привыкнуть к своему телу, – заметил Пацаев. – Будто оно совсем не мое, какое-то другое, удивительно. Иначе двигаются руки, по-другому – ноги, все это так непривычно.
– И до сих пор не верится, что все происходит с нами наяву! – улыбнулся Добровольский.
С 15.40 6 июня до 1.30 7 июня космический корабль «Союз-11» совершал полет вне зоны радиосвязи с СССР, поэтому у экипажа было время немного отдохнуть. Все бортовые системы работали штатно, самочувствие космонавтов тоже начинало приходить в норму, организм адаптировался и привыкал к состоянию невесомости. Можно было расслабиться, не боясь, что в эфир ворвется ЦУП, а то и кто-нибудь из Москвы.
Стыковка была запланирована на 7 часов 55 минут 30 секунд 7 июня. Добровольский с Волковым спали вниз головой в спальных мешках в орбитальном отсеке, Пацаев же расположился поперек сидений в спускаемом аппарате. Поспали всего часа три, но чувствовали себя бодро. Перевернувшись с головы на ноги, Георгий посмотрел на Волкова и не смог сдержать смеха.
– Ну и морда у тебя – как у бульдога!
– У тебя не лучше, поверь мне, – улыбнулся Вадим.
– Надо протереться влажными салфетками, может, тогда лучше станет? А то нам еще перед ЦК КПСС выступать с докладом. Представляешь, с такими шайбами засветимся?
– Давай вначале Витю разбудим, – предложил Волков, – а уж потом все и умоемся.
Потревоженный Пацаев недовольно зевнул, окинул взглядом одного космонавта, другого. И вдруг рассмеялся:
– Неужели у меня такая же морда?
– Даже не сомневайся, – подтвердил Добровольский. – Держи салфетку!
И, сунув Пацаеву влажную тряпочку, включил музыку. Из динамика полился раскатистый голос Лещенко, исполняющего песню «Не плачь, девчонка».
– Ну что, Витя, – обратился Добровольский к Пацаеву, – небось никак не можешь дождаться, когда наконец твои руки коснутся звездного телескопа?
Обычно грустное лицо Виктора Ивановича при упоминании об «Орионе» расплылось в теплой улыбке, и он довольно подмигнул командиру экипажа.
– Представляешь, будешь первым из землян, кто вел наблюдение за звездами из кос-моса!
– Станция! – воскликнул Волков, глянув в иллюминатор.
И все трое прильнули к плотному стеклу круглого окошка. «Салют» мерцал в солнечных лучах словно маленькая звездочка. Она была настолько яркая, что отличить ее от обычных звезд не составляло труда. А когда корабль подлетел к станции ближе, звездочка прямо на глазах стала превращаться в гигантскую стрекозу с распахнутыми крыльями в виде массивных солнечных батарей.
В 7 часов 26 минут на связь вышел ЦУП:
– Я Заря. Янтарь, как слышите? На связь!
Волков сориентировался незамедлительно и начал докладывать, хотя это входило в обязанность командира экипажа. Георгий бросил недоуменный взгляд на Вадима, но подступающая дурнота и головокружение останавливали его от выяснения вопросов субординации. Волков лучше адаптировался в условиях невесомости, казалось, что он вообще не испытывает никакого дискомфорта.
– Говорит Янтарь-2. У нас все в порядке. Работаем по программе. Прошел радиозахват. Идет автоматическое сближение. На 7 часов
27 минут дальность 4, скорость 14.
– Вас поняли. Все нормально, продолжайте доклады.
В ЦУП напряжение чувствовалось сильнее, чем в «Союзе». Все собравшиеся неотрывно следили за сближением. Одной из главных задач, поставленных перед космонавтами, была именно штатная стыковка и обязательно переход на станцию «Салют». После неудачной стыковки «Союза-10» многие опасались, что сейчас может случиться то же самое. Тогда кто-то из экипажа забыл отключить систему коррекции и автоматически запустились корректирующие двигатели, в результате корабль оказался сцепленным, но не стянутым со станцией. Стыковочный узел «Союза» сломался, и экипаж не мог ни перейти на станцию, ни отстыковаться и улететь обратно. Оставался запасной вариант – попросту отстрелить стыковочный штырь при помощи пиропатронов, но тогда никакой другой космический корабль уже не смог бы пристыковаться к станции и «Салют» был бы потерян для СССР, даже не начав функционировать. После долгих консультаций в ЦУП решили попробовать установить перемычку в одном из электроприборов и попытаться открыть замок. Спустя несколько мучительных часов эта идея сработала, штырь удалось освободить и отстыковаться.
После этого стыковочный узел неоднократно дорабатывали и испытывали, но сейчас волнение в зале ЦУП все ж ощущалось немалое. Стояла мертвая тишина, прерываемая лишь радиоэфирами с космонавтами.
– Янтарь, я Заря, ответьте, не слышу вас.
Раздался задорный голос Волкова:
– Дальность 300, скорость 2. Наблюдаю станцию. Идет выравнивание по крену. Очень хорошо виден конус и ловушка. Выравнивание по крену закончилось. Включаем ручное причаливание.
– Янтари, внимательно осмотрите стыковочный узел, – дал указание ЦУП.
– Вас поняли. Дальность 20, скорость 0,2. Корабль ведет себя устойчиво. Идем на сты-ковку!
«Союз» ушел из зоны связи, и вновь воцарилась тишина, мучая всех присутствующих томительной неопределенностью.
– Следующий виток только в 8.56, – произнес оператор.
Кто-то вышел покурить, кто-то – просто проветрить голову, но основная масса продолжала следить за пустым монитором. Как же медленно тянется время ожидания, особенно когда чувствуешь себя абсолютно беспомощным и ничем не можешь помочь экипажу!
Космонавт Елисеев не выдержал и, не дожидаясь выхода на связь из космоса, прокричал:
– Янтари, я Заря, на связь!
Но ответа не последовало.
Елисеев не унимался и вызывал вновь и вновь.
– Есть телевидение! – раздался возглас оператора. – Стыковка прошла! Картинка отличная.
– Янтари, пятый раз вызываю. Почему молчите?
– Заря, докладываем: стыковка прошла без колебаний, стягивание закончилось. Режим выполнен! Проверяем герметичность стыка. Выравниваем давление. Дальше работаем по программе. Открываем люк из спускаемого аппарата в бытовой отсек. Переходим в бытовой отсек. Все в норме.
Зал ЦУП зашумел, словно летняя листва под напором ветра. Волна напряжения начала медленно откатываться назад: стыковка прошла штатно.
– Да подождите вы! – осадил всех Елисеев. – Пусть вначале на станцию перейдут! А то сглазим!
Зал тотчас же затих, и лавина нервного ожидания снова накрыла с головой.
– Заря! У нас все нормально, – наконец донеслось из космоса. – Мы сидим в спускаемом аппарате. Все давления в норме. Разрешите открыть переходной люк.
– Открытие люка разрешаем!
И снова связь оборвалась. В ЦУП все прекрасно понимали, что в эти самые минуты идет исторически важный момент перехода экипажа на станцию, но ближайшие полтора часа они могут только догадываться, как все происходит на самом деле, ведь до нового витка связи еще больше часа. А вдруг люк не откроется? А что, если на станции задымление? Или стыковочные узлы негерметичны?
– Витя, открывай люк, – скомандовал Добровольский.
Пацаев осторожно ощупал крышку и крутанул.
– Сухой.
– Так, теперь медленно отворачивай пробку на один-два оборота и быстро к нам в бытовой отсек.
Добровольский с Волковым ждали там затаив дыхание. Сердце бешено стучало в груди. Пацаев не появлялся.
– Вить, ну что там? Шипит.
– Чуть-чуть, не сильно, – отозвался Янтарь-3.
– Ты еще на оборот отверни медленно и прислушайся.
– Затихает, – сообщил Пацаев.
– А теперь крутани сильнее и быстро к нам.
– Янтарь-2, выравнивай давление.
– Принято.
В люке бытового отсека показался Виктор Иванович. Они закрыли створку и молча, сдерживая дыхание, отсчитывали три минуты.
– Давление в норме, – бросил Волков.
– Давай, Вить, лети открывай и возвращайся докладывать, что там на станции.
Пацаев скрылся в переходном отсеке.
Начался сеанс связи пятого суточного витка.
– Янтари, как слышно? На связи?
– Заря, это Янтарь-1, слышим вас, – ответил Добровольский.
Несмотря на всю сложность самого ответственного момента, в Кремле, не дождавшись новостей, решили сами вклиниться в переговоры космонавтов с ЦУП.
– Янтари, «Первый» через минуту будет на связи.
– Заря, подождите, – перехватил инициативу Волков. – «Третий» – в «Салюте». Не мешайте пока. На станции сильный запах гари.
Министр Афанасьев, разрываясь между ЦУП и товарищем Брежневым, пытался оттянуть доклад на следующий виток связи, давая космонавтам возможность разобраться в ситуации.
– Янтари, включите в «Салюте» регенераторы. Связь кончается, – сообщили из ЦУП. – Потом принюхайтесь: все должно быть нормально.
– Ребят, запах жуткий, попробую в маске обследовать оборудование и выяснить, в чем причина, – бросил Пацаев и уплыл в люк.
Добровольский с Волковым остались в «Союзе». Они листали инструкцию, нервно бегали глазами по печатным строчкам в поиске прописанных вариантов решения проблемы. И только шелест страниц нарушал тягостную тишину.
Добровольский заметил движение у стыковочного люка и поднял глаза:
– Ну что там?
– Включил установку очистки воздуха и освещение. Заменил два сломанных вентилятора, но боюсь, что на полную регенерацию уйдет не меньше двадцати часов.
– Значит, сегодня ночуем в корабле, – развел руками командир экипажа.
На следующем суточном витке космонавты читали доклад для ЦК КПСС прямо у входа в орбитальную станцию. И только когда все формальности были соблюдены и довольная Москва вышла из радиоэфира, можно было наконец расслабиться.
Один виток связи сменялся другим. Радость на Земле от звонких голосов космонавтов сменялась мучительным ожиданием. И вдруг на мониторе появились фигуры оживленно переговаривающихся внутри станции Пацаева и Волкова. Зал ЦУП взорвался аплодисментами, тут уж сдержаться было невозможно. В овациях выплеснулось и все напряжение последних часов, и облегчение, что все прошло штатно. Гул оваций сквозь мониторы проскользнул на «Салют», и космонавты обернулись и помахали в ответ землянам.
– Янтари, я Заря! Вы первые в мире космонавты на первой пилотируемой орбитальной станции. Мы вас поздравляем! Разрешаем по-обедать и отдохнуть. А завтра начнем выполнять программу.
Очередной виток связи закончился.
После отчета Госкомиссии, где было решено, что помощь Земли на ближайшее время больше не требуется, зал Центра управления начал пустеть. Измученные бессонной ночью сотрудники разбивались на команды по интересам и отправлялись в ближайшие столовые, рестораны, гостиницы, а кто и на пляж – отмечать успешную стыковку и переход экипажа на станцию.
И вот размеренное течение дня 7 июня взорвалось волной ликования всей страны.
Из каждого радиоприемника, с каждого голубого экрана летело радостное известие:
– В 10 часов 45 минут по московскому времени после успешно выполненной стыковки транспортно-космического корабля «Союз-11» с научной станцией «Салют», которая была выведена на орбиту 19 апреля 1971 года, экипаж корабля перешел в помещение станции. Впервые решена инженерно-техническая задача доставки экипажа транспортным кораблем на борт станции – спутника Земли. Ура, товарищи!
Часть 2. Луковица и лимон
– Вера, подожди! – запыхавшись, кричал Виктор стремительно удаляющейся жене. – Я за тобой не успеваю!
Но видел только, как черная шапочка с коричневым орнаментом да темный свитер с забавными оленями мелькают все дальше от него среди берез и голых кустов.
Последние дни зимы 1966 года выдались теплыми, и на мелкой лесной речушке уже тронулся лед. Худощавый, высокий молодой человек в бежевом свитере гнался на лыжах за женой и никак не мог ее догнать. Они любили проводить выходные в лесу, где недалеко от их дома в Долгопрудном была хорошая лыжня. В этот раз Вера не сразу заметила, что муж существенно отстал. Наконец, оглянувшись, она замедлила шаг. Затем сошла с лыжни в сторонку и стала терпеливо ждать, вытирая рукавом взмокший лоб.
– Вера, ну ты даешь! – пробормотал подоспевший Пацаев. – За тобой и не угонишься. Вишь, как натренировалась!
– Больше надо двигаться, Витенька! – улыбнулась она.
– Подожди, дай дух перевести, – только и проронил он.
Жена, посмеиваясь, наблюдала за Виктором.
Немного придя в себя и глубоко вдохнув несколько раз, он осторожно начал:
– Ты помнишь, я в прошлом году в командировку в Красноярск летал на месяц?
– Помню. К чему это ты вдруг? – насторожилась Вера.
– Ну так вот, – помялся Витя, – я на самом деле не в командировке был.
– А где же тогда?
– В больнице лежал в Подмосковье.
– Витя, ты меня пугаешь!
– Да нет, ничего страшного, не переживай. Дело в том, что пришли результаты обследования.
– И? – выпалила Вера.
– Положительное заключение врачей, – просиял Виктор. – Меня зачислили в отряд космонавтов!
И лицо его озарилось счастливой улыбкой.
– Как ты думаешь, если я...
Вера не могла поверить своим ушам. Конечно, она знала, что ее муж с детства интересовался космосом, а свекровь часто рассказывала, какое невероятное впечатление произвела на сына книга Циолковского «Путешествие на Луну». Но разве можно было тогда представить, что Виктор будет работать с самим Королевым и тот однажды скажет другим космонавтам: «Учитесь терпению у Пацаева».
Родился он в казахстанском Актюбинске
19 июня 1933 года. Отец погиб на фронте уже в первый год войны, но Витя хорошо помнил его. Особенно поразила Веру одна история из детства мужа.
– Отец запускал меня на санях с очень крутой горки, так он воспитывал во мне смелость. А санки у меня были не обычные, а самодельные, с ручным управлением, и полозьями в них служили старые коньки-снегурки. И вот однажды, разогнавшись посильнее, он отпустил меня, а я полетел вниз с реактивной скоростью, только ветер за ушами свистит. Вдруг навстречу мне вылетает свора сцепившихся собак. Дерутся не на жизнь, а на смерть, только клочья шерсти летят во все стороны. Отец бросился с обрыва за мной, но разве ж санки догонишь? А я влетел прямо в катающийся шерстяной комок! Псы, правда, сами перепугались – и врассыпную. А я даже и понять-то ничего не успел, не то что испугаться. Санки остановились, оборачиваюсь, а ко мне отец запыхавшийся подбегает, бросается на колени и крепко прижимает к груди. А у самого того и гляди сердце выскочит, бьется, как сумасшедшее. Он тогда мной гордился...
– Ну так как, Вера? Что думаешь? – пытал Виктор.
– А что я могу сделать? – улыбаясь, развела руками жена. – Ты сам уже все решил.
– Ну ты пойми, я ж конструктор. Проектирую космическую технику на Земле – хочу испытать ее в полете.
– Я все понимаю, – дала добро Вера.
– Братцы, да вы только посмотрите, какой простор! – воскликнул Добровольский, когда наконец-то космонавтов все оставили в покое. – Настоящие хоромы, не то что наша теснота.
По сравнению с «Союзом» станция и вправду казалась огромной. Она состояла из двух частей: переходного отсека, к которому и пристыковался корабль, и рабочей зоны. Два этих разных по размеру цилиндра сливались в одно целое. Малый, почти три метра в высоту и около четырех в длину, служил зоной отдыха космонавтов. Там они могли найти все, чего душа желала: магнитофон и кассеты, записанные по заказу для каждого члена экипажа, книги Толстого, Лермонтова, Пушкина, альбомы для рисования. У стены крепился небольшой столик для приема пищи, на нем сменный бачок с питьевой водой, а также подогреватели. Стройный ряд иллюминаторов и оптических визиров занимал небольшую площадь внизу. Малый цилиндр плавно перетекал в большой – диаметром и длиной четыре
метра. Это была уже рабочая зона, по правому и левому бортам которой располагались рамы с аппаратурой и оборудованием, тренажеры для выполнения физических упражнений, комплекс средств для медицинских исследований, там же находился и пост управления. Для удобства и ориентации экипажа в пространстве каждая зона имела свой цвет: один борт отливал салатовой свежестью, другой желтел, словно цыпленок, а «пол» будто асфальт, намокший под проливным дождем, – темно-серый. На стенах висели фотографии Королева, Гагарина и портрет Ленина.
Первый день проходил как в кошмаре. У космонавтов вообще не было свободного времени. Короткие мгновения отдыха – и опять все по новому кругу, как белки в колесе.
– Ребят, ну никакой экзотики, никаких радостей – сплошные вентиляторы, запахи, эксперименты, – возмущался Добровольский. – По-моему, на Земле просто сговорились проверять нас на прочность. Мы ни черта не успеваем по контролю корабля.
– Найти, снять, вынуть, распаковать, закрепить, чтоб не улетало, подготовить аппаратуру, проверить старую, – перечислял Волков. – И так можно до бесконечности.