* * * Недавно на Кавказе был и ездил по делам в Чечню. Меня никто там не винил, а я тем паче не виню. Здесь люди ползали в дерьме с кровавой кашей пополам, горел вонючий Гудермес, гнил заживо Урус-Мартан. А нынче погляди в окно маршрутки Грозный – Хасавюрт: там крутят сладкое кино и словно ангелы поют. Как бы хотелось верить во власть доброты и красоты: представь, что человечество способно наводить мосты. В обратной перемотке дом вдруг восстает из-под руин, и снова оживают в нём сестра и брат, жена и сын. Представь, что обнимает мать неубиенного бойца, и что слеза зигзагом, вспять течёт сквозь сеть её лица. Что взрывы смолкли вдалеке, что совесть каждого чиста, и мы стоим рука в руке у наведенного моста. Представь: не воют ни по ком, представь, что некого клеймить.
Я ехал по Чечне и ком мешал мне говорить и жить. На миг представь, придёт пора хотя бы через сотню лет – мы так поедем вдоль Днепра: в маршрутку сев, купив билет.
ЧЕМ ПАХНУТ СИБИРЯКИ?
Новосибирец с новосибиркой пахнут хвоей, реактивом в пробирке, грязью и пылью (особенно летом), оперой пахнут, а также балетом, кемеровчанин, будь хоть бухим он, пахнет Азотом и Коксохимом, пахнет неистово (общее мненье) нефтью и газом житель Тюмени, лошадь, костёр и немного казаха – вот компоненты алтайского запаха, старыми брёвнами пахнет томич, пахнет желаньем покинуть – омич, у иркутянина, ибо с Байкала – омулем шуба навек провоняла, а красноярец в обличье любом пахнет понтами и Первым Столбом. Если смешать нам отсель и досель все эти запахи в адов коктейль, запах получим прекраснейший в мире – нашей Сибири.
LOVE STORY
Он страшно спал: топорно, без прикрас, раскрывши рта чудовищный провал. Из уголка стекала прихотливо шальная слюнка. Храп квартиру тряс. Он страшно спал. Она спала — красиво.
Он жутко ел: и чавкал, и потел. Имел довольно мерзкую привычку из ложки швыркать, чтоб быстрей остыло, использовал как зубочистку спичку. Он жутко ел. Она питалась — мило.
Она вообще красавицей слыла: как статуя, как мачта, как скала. Ему была — алтарь, грааль, зерцало. Судили мы её: любовь хоть зла, но вроде бы — любовь, уже немало.
Когда в гробу лежал он, чист и бел, не пахнул, не чесался, не сопел, при галстуке, накрашенный прекрасно — что стало с ней! вы б видели её! о страшный лик! о жуткая гримаса! а этот вой — как буря, как зверьё!
И всё тогда нам, в общем, стало ясно.
* * *
вам скажут: «вернётесь» — не верьте. отъезд — демоверсия смерти, и тем только это не смерть, что можно оттуда смотреть.
летел, перемоткой ускорен, рой странников, вырванный с корнем, лишённый систем корневых: не саженцы — беженцы вы.
да, есть перелётные птицы — им по фигу, где угнездиться, но вы — переломанный лес, упавший на камни с небес.
из почвы, что так дорога нам, повывернуты ураганом — вы корни не пустите тут: не вы, а из вас прорастут.
и в память о вашем побеге потянутся к солнцу побеги, и вскоре зашепчет листва на чуждом наречьи слова.
* * *
Оборотись вокруг и поразись, насколько ничего не изменилось: там, вдалеке – кровь, копоть, смерть, а близ как прежде – тлен и слизь, труха и силос. Оборотись вокруг и офигей, насколько ничего не поменялось: там – апокалипсиса апогей, тут – мелководье, мелочность и малость.
У края, без корней, меж двух огней, и океан, всё больше ледовитый, напоминает лужу всё сильней – шагреневый, бессточный, ядовитый. Над пропастью – моржи. На небеси божественного ни следа явленья, и съеденная рыбка иваси навряд ли видит свет в конце тюленя.