Алексей Гамзов
* * *
Недавно на Кавказе был
и ездил по делам в Чечню.
Меня никто там не винил,
а я тем паче не виню.
Здесь люди ползали в дерьме с
кровавой кашей пополам,
горел вонючий Гудермес,
гнил заживо Урус-Мартан.
А нынче погляди в окно
маршрутки Грозный – Хасавюрт:
там крутят сладкое кино
и словно ангелы поют.
Как бы хотелось верить во
власть доброты и красоты:
представь, что человечество
способно наводить мосты.
В обратной перемотке дом
вдруг восстает из-под руин,
и снова оживают в нём
сестра и брат, жена и сын.
Представь, что обнимает мать
неубиенного бойца,
и что слеза зигзагом, вспять
течёт сквозь сеть её лица.
Что взрывы смолкли вдалеке,
что совесть каждого чиста,
и мы стоим рука в руке
у наведенного моста.
Представь: не воют ни по ком,
представь, что некого клеймить.
Я ехал по Чечне и ком
мешал мне говорить и жить.
На миг представь, придёт пора
хотя бы через сотню лет –
мы так поедем вдоль Днепра:
в маршрутку сев, купив билет.
Недавно на Кавказе был
и ездил по делам в Чечню.
Меня никто там не винил,
а я тем паче не виню.
Здесь люди ползали в дерьме с
кровавой кашей пополам,
горел вонючий Гудермес,
гнил заживо Урус-Мартан.
А нынче погляди в окно
маршрутки Грозный – Хасавюрт:
там крутят сладкое кино
и словно ангелы поют.
Как бы хотелось верить во
власть доброты и красоты:
представь, что человечество
способно наводить мосты.
В обратной перемотке дом
вдруг восстает из-под руин,
и снова оживают в нём
сестра и брат, жена и сын.
Представь, что обнимает мать
неубиенного бойца,
и что слеза зигзагом, вспять
течёт сквозь сеть её лица.
Что взрывы смолкли вдалеке,
что совесть каждого чиста,
и мы стоим рука в руке
у наведенного моста.
Представь: не воют ни по ком,
представь, что некого клеймить.
Я ехал по Чечне и ком
мешал мне говорить и жить.
На миг представь, придёт пора
хотя бы через сотню лет –
мы так поедем вдоль Днепра:
в маршрутку сев, купив билет.
ЧЕМ ПАХНУТ СИБИРЯКИ?
Новосибирец с новосибиркой
пахнут хвоей, реактивом в пробирке,
грязью и пылью (особенно летом),
оперой пахнут, а также балетом,
кемеровчанин, будь хоть бухим он,
пахнет Азотом и Коксохимом,
пахнет неистово (общее мненье)
нефтью и газом житель Тюмени,
лошадь, костёр и немного казаха –
вот компоненты алтайского запаха,
старыми брёвнами пахнет томич,
пахнет желаньем покинуть – омич,
у иркутянина, ибо с Байкала –
омулем шуба навек провоняла,
а красноярец в обличье любом
пахнет понтами и Первым Столбом.
Если смешать нам отсель и досель
все эти запахи в адов коктейль,
запах получим прекраснейший в мире –
нашей Сибири.
LOVE STORY
Он страшно спал:
топорно, без прикрас,
раскрывши рта чудовищный провал.
Из уголка стекала прихотливо
шальная слюнка. Храп квартиру тряс.
Он страшно спал.
Она спала — красиво.
Он жутко ел:
и чавкал, и потел.
Имел довольно мерзкую привычку
из ложки швыркать, чтоб быстрей остыло,
использовал как зубочистку спичку.
Он жутко ел.
Она питалась — мило.
Она вообще красавицей слыла:
как статуя, как мачта, как скала.
Ему была — алтарь, грааль, зерцало.
Судили мы её: любовь хоть зла,
но вроде бы — любовь, уже немало.
Когда в гробу лежал он, чист и бел,
не пахнул, не чесался, не сопел,
при галстуке, накрашенный прекрасно —
что стало с ней! вы б видели её!
о страшный лик! о жуткая гримаса!
а этот вой — как буря, как зверьё!
И всё тогда нам, в общем, стало ясно.
* * *
вам скажут: «вернётесь» — не верьте.
отъезд — демоверсия смерти,
и тем только это не смерть,
что можно оттуда смотреть.
летел, перемоткой ускорен,
рой странников, вырванный с корнем,
лишённый систем корневых:
не саженцы — беженцы вы.
да, есть перелётные птицы —
им по фигу, где угнездиться,
но вы — переломанный лес,
упавший на камни с небес.
из почвы, что так дорога нам,
повывернуты ураганом —
вы корни не пустите тут:
не вы, а из вас прорастут.
и в память о вашем побеге
потянутся к солнцу побеги,
и вскоре зашепчет листва
на чуждом наречьи слова.
* * *
Оборотись вокруг и поразись,
насколько ничего не изменилось:
там, вдалеке – кровь, копоть, смерть, а близ
как прежде – тлен и слизь, труха и силос.
Оборотись вокруг и офигей,
насколько ничего не поменялось:
там – апокалипсиса апогей,
тут – мелководье, мелочность и малость.
У края, без корней, меж двух огней,
и океан, всё больше ледовитый,
напоминает лужу всё сильней –
шагреневый, бессточный, ядовитый.
Над пропастью – моржи. На небеси
божественного ни следа явленья,
и съеденная рыбка иваси
навряд ли видит свет в конце тюленя.
Новосибирец с новосибиркой
пахнут хвоей, реактивом в пробирке,
грязью и пылью (особенно летом),
оперой пахнут, а также балетом,
кемеровчанин, будь хоть бухим он,
пахнет Азотом и Коксохимом,
пахнет неистово (общее мненье)
нефтью и газом житель Тюмени,
лошадь, костёр и немного казаха –
вот компоненты алтайского запаха,
старыми брёвнами пахнет томич,
пахнет желаньем покинуть – омич,
у иркутянина, ибо с Байкала –
омулем шуба навек провоняла,
а красноярец в обличье любом
пахнет понтами и Первым Столбом.
Если смешать нам отсель и досель
все эти запахи в адов коктейль,
запах получим прекраснейший в мире –
нашей Сибири.
LOVE STORY
Он страшно спал:
топорно, без прикрас,
раскрывши рта чудовищный провал.
Из уголка стекала прихотливо
шальная слюнка. Храп квартиру тряс.
Он страшно спал.
Она спала — красиво.
Он жутко ел:
и чавкал, и потел.
Имел довольно мерзкую привычку
из ложки швыркать, чтоб быстрей остыло,
использовал как зубочистку спичку.
Он жутко ел.
Она питалась — мило.
Она вообще красавицей слыла:
как статуя, как мачта, как скала.
Ему была — алтарь, грааль, зерцало.
Судили мы её: любовь хоть зла,
но вроде бы — любовь, уже немало.
Когда в гробу лежал он, чист и бел,
не пахнул, не чесался, не сопел,
при галстуке, накрашенный прекрасно —
что стало с ней! вы б видели её!
о страшный лик! о жуткая гримаса!
а этот вой — как буря, как зверьё!
И всё тогда нам, в общем, стало ясно.
* * *
вам скажут: «вернётесь» — не верьте.
отъезд — демоверсия смерти,
и тем только это не смерть,
что можно оттуда смотреть.
летел, перемоткой ускорен,
рой странников, вырванный с корнем,
лишённый систем корневых:
не саженцы — беженцы вы.
да, есть перелётные птицы —
им по фигу, где угнездиться,
но вы — переломанный лес,
упавший на камни с небес.
из почвы, что так дорога нам,
повывернуты ураганом —
вы корни не пустите тут:
не вы, а из вас прорастут.
и в память о вашем побеге
потянутся к солнцу побеги,
и вскоре зашепчет листва
на чуждом наречьи слова.
* * *
Оборотись вокруг и поразись,
насколько ничего не изменилось:
там, вдалеке – кровь, копоть, смерть, а близ
как прежде – тлен и слизь, труха и силос.
Оборотись вокруг и офигей,
насколько ничего не поменялось:
там – апокалипсиса апогей,
тут – мелководье, мелочность и малость.
У края, без корней, меж двух огней,
и океан, всё больше ледовитый,
напоминает лужу всё сильней –
шагреневый, бессточный, ядовитый.
Над пропастью – моржи. На небеси
божественного ни следа явленья,
и съеденная рыбка иваси
навряд ли видит свет в конце тюленя.