Под арестом комендатуры, под контролем ФЗО
Константин Келлер:
«Как бы там ни было, а молодость брала свое. Готлиб, работая в трудовой колонии, познакомился с красивой, умной и веселой девушкой Екатериной Михаэлис. С 1949 года они стали жить вместе в построенной землянке.
Екатерина была беременна, и в декретный отпуск она поехала к родственникам в Талды-Курган. Там родился старший сын Виктор.
Комендант не дал Готлибу даже кратковременного отпуска, чтобы навестить самых близких ему людей. Но разве мог молодой отец усидеть на месте? И он поехал к Екатерине и сыну на свой страх и риск. Вместе вернулись примерно через месяц. Готлиба сразу арестовали и посадили в изолятор, не сказали даже, на какой срок. Только через четыре месяца его выпустили. Так реализовалось наказание «4/25» – тюремное заключение с принудительными работами на четыре месяца с урезанием хлебной карточки на четверть.
К тому времени Готлиб уже работал в шахте на навалоотбойке. С ним рядом орудовал лопатой Эрнст Готлибович, его дядя, вернувшийся с Урала. Готлиба поставили бригадиром навалоотбойщиков, руководил он бригадой, состоящей в основном из пленных японцев. В лаве № 20 угольный пласт залегал под углом 30 градусов. Воды – по колено. Но норму надо было выполнять при любых горных условиях.
Меня приняли на породовыборку 10 апреля 1946 года. В то время хлеб был такой плохой, что постоянно мучила изжога. Приспособился спасаться от болей в желудке очищенным кусочком угля. Оботрешь его об штаны – и под язык; посасываешь, как леденец, и вроде легче становится.
Наручных часов тогда ни у кого не было. В редком доме имелись ходики. На смену шахтеров собирали по гудкам. Все научились по звуку определять сирены шахт «Комсомолец», «Журинка», имени Ярославского. Гудели они так: в 7 часов утра – один длинный, в 8 – два коротких, в 15 часов – один длинный, в 16 – два коротких, в 23 – один длинный, в полночь – два коротких. На разных шахтах продолжительность и тональность гудков отличались. Механизм паровой сирены простой: под действием пара металлические пластинки вибрировали, что и создавало мощный гудок.
В полночь, когда случались сбои и уголь из шахты не шел, я прибегал в котельную к кочегару Попову. Мне было интересно собирать всю рабочую окраину, и даже когда я не был на смене, все равно шел в котельную и просил дать погудеть. Для Попова это давно не было забавой, и он позволял.
Как-то он спросил меня:
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать.
– Рановато пошел на работу. Что же это брат тебя не жалеет?
А я согласен был пойти и в шахту ради большей пайки, но под землей разрешалось работать только с 16 лет, а до «проходного» возраста я пока не дотягивал.
Как-то я из любопытства украдкой спустился в шахту по вертикальному ходку (восемьсот ступенек) и увидел, как работают забойщики. Шахтеры после взрывной отпалки лопатами кидали уголь на рештачный конвейер. Норма на смену была девять тонн на одного забойщика. Но рабочие перекидывали до пятнадцати тонн, чтобы больше заработать хлебных карточек. Рубахи у каждого были мокрыми от пота, многие вообще обнажались по пояс... Я же старательно выбирал породу на поверхности между разноголосыми сменными гудками весь апрель и половину мая.
В то время ребят моего возраста чуть ли не насильно сгоняли в ФЗО – школы фабрично-заводского обучения. А я сам пришел к коменданту и стал проситься на учебу. Меня сразу же оформили. Выдали зеленые брюки и гимнастерку, фуражку и хромовые ботинки – по тем временам это было шикарно. Потом нас, учащихся, на полуторке увезли в подсобное хозяйство за станцией Егозово. В то время у каждого предприятия были свои подсобные хозяйства, обычно в них определяли детей мастеров, бухгалтеров и прочих служащих. Каким-то образом в это число попал и я.
В начале лета мы сажали картошку, сеяли овес. Народ после войны жил полуголодным. А учащихся ФЗО подкармливали картошкой, хлебом, крупой. Один паренек из села Мусохраново промышлял отловом сусликов. Нам их готовила повариха. Это было изысканное лакомство. Иногда к нам приезжал директор ФЗО Деньгин, он тоже любил полакомиться «имуранками», как мы называли полевых грызунов.
Безобразия, хулиганство, воровство среди фэзэушников процветало. Отчаянных ребят было достаточно, доходило до того, что они дрались с мастерами. Однажды с культстана исчезли мои меченые ботинки 38-го размера. Правда, позднее сворованную и припрятанную на всходах овса обувь отыскал мастер и вернул мне.
Как-то ученик Абрамов бросил на поле лошадь, на которой боронил, и вместе с другими сбежал домой. Мастер Жариков увидел, как лошадь запуталась и упала. Он спросил, умею ли я обходиться с лошадьми, боронить. Еще бы, я с детства справлялся с любой полевой работой! Так для меня дело с лошадьми стало почетной обязанностью.
В сентябре начались занятия. В ФЗО было 13 групп. Учили на электрослесарей, мотористов, машинистов электровоза. Меня определили в мотористы. Учили горному делу, технике безопасности, другим предметам.
После сдачи экзаменов нас направили на трехмесячную практику по шахтам. Мне было еще 15 лет, но, как ученика школы ФЗО, все же допустили. Попал на участок № 25 шахты имени Кирова.
Я моторист. Мое дело – включать и отключать по сигналу привод. Однажды у двух забойщиков выгорели лампы, и они взяли их у нас, фэзэушников. Работать пришлось на ощупь в темноте. Потом нам вернули одну лампу выгоревшей, другую с порывом провода. После смены мы выходили из лавы на уклон, слышим: постукивают колеса вагонов по рельсам. А света нет. Я подергал-подергал проводку – свет и включился. И вовремя, потому что перед нами высветились мчащиеся «козы» – вагонные площадки, на которых доставляют различные грузы. Мы резко отскочили к борту, прижались к стене. А ведь могла произойти трагедия...
Практиковался я около двух месяцев – до министерского приказа, потребовавшего вывести всех несовершеннолетних из шахт на поверхность. Так я попал на шахту «Журинка-3». А зима стояла морозная – градусов сорок. Пока доберешься до работы, насквозь продрогнешь.
В конце января мы сдали экзамены по профессиям. После аттестации 20 февраля 1947 года я пришел устраиваться на шахту «Комсомолец». Заместитель начальника шахты меня и еще одного паренька – обоим неполных 16 лет – повел предлагать по участкам. С первого захода от нас, пацанов, сразу отмахнулись: мол, не до вас. А на участке шахтного транспорта Лукин взял к себе кондукторами на электровоз. Работали как сигнальщики в хвосте грузовых подземных поездов.
В 1949 году я построил дом шесть на четыре метра, помогали Эрнст и Готлиб. В доме жили всей семьей, только без Готлиба, его с каждым годом растущее семейство проживало отдельно.
После переезда в город мать стала водить нас на воскресные христианские собрания в молитвенный дом на улице 10-летия Октября. Мне богослужение понравилось.
Я уже знал Милю (Эмилию) Бельш по совместной работе, она тоже ходила на собрания. С ней как-то пришла и сестра Гертруда. Мы познакомились, стали дружить. А 12 августа
1951 года сыграли скромную свадьбу без регистрации в загсе (до реабилитации 1956 года депортированных немцев не регистрировали).
Подвенечное платье для невесты, костюм для жениха подбирали всей родней, землячеством – у кого что было. Тогда еще в свободной продаже нельзя было купить ткани, не говоря уже о платье или костюме. В одном костюме или в одном платье в те годы могла обручиться не одна пара, и все это считалось в порядке вещей.
Ровно через год (13 августа 1952 года) родился Костя. Интересно, что ровно через
20 лет, в свой день рождения (13 августа 1972 года), он женился. Так что в нашей семье эта дата особая.
С рождением первенца в домике становилось тесновато. Тесть, Фридрих Ильясович Бельш, присмотрел и предложил купить продававшийся дом. В ноябре 1953 года родился Володя. Мы сообща насобирали нужную сумму и переехали в купленный дом. Брату Фридриху я оформил прежний дом дарением».
Признали гражданами страны
К 20 февраля 1956 года внутренними органами Кузбасса было снято с учета 41743 человека немецкой национальности, значительная их часть проживала в шахтерских городах. Большая концентрация немцев наблюдалась и на строительстве Юргинского машиностроительного завода, горнорудных предприятий КМК.
При снятии с учета бывшим спецпоселенцам было объявлено, что они не имеют права проживать в той местности, откуда выселены. При этом конфискованное у них при выселении имущество возвращению не подлежало. Каждый человек в отдельности был ознакомлен под расписку с Указом Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года.
Снятие немцев со спецучета способствовало официальному признанию их гражданами страны, в том числе на производстве. По состоянию на 5 мая 1958 года в угольной промышленности Кузбасса работал 9951 немец. При этом 1815 человек значились передовиками производства. Уже в первые годы освобождения 166 человек, работавших в угольной промышленности, были отмечены государственными наградами. А к концу 80-х годов бывшие немецкие трудармейцы были удостоены медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.».
В смертельно опасных условиях
Константин Келлер:
«Работаю на шахте «трех уклонов». С 1948 года начали бить три уклона: по одному выдавали породу, по другому – уголь, по третьему – спускали лес. Позднее ее назвали «Комсомолец». Мне рассказали, что еще в двадцатых годах шахтостроителей из Германии пригласили в Кольчугино (Ленинск-Кузнецкий) строить большую шахту, впоследствии разделившуюся на несколько: имени 7 Ноября, «Комсомолец», «Новая». Немцы горношахтным строительством занимались в течение десяти лет. Они же ставили бараки для жилья. Но дело до конца не довели. В 1931–1932 годах пришел приказ: немцев отправить домой.
Преподаватель КРО (курсы рабочего обучения) Лильков после года моей работы кондуктором уговорил выучиться на машиниста электровоза – «хлебную» профессию. Мы всегда учились без отрыва от производства: днем выполняем наряды на рабочей смене, вечером сидим за столами в учебном классе. Грамоты не хватало. Но когда во все вникаешь, то становится доступно и понятно. Я очень старался, поэтому быстро освоил вождение и обслуживание машин.
У меня появлялся опыт, я старался выполнять свою работу быстро и надежно. Вскоре мой портрет вывесили на Доску почета шахты. Позднее я еще раз удостаивался такой чести.
Брат Фридрих пришел на шахту в 13 лет. А когда достиг возраста допуска в шахту, перешел на участок шахтного транспорта.
После войны шахтеры стали жить богаче. Все постепенно стали обзаводиться часами. А в 1960-х годах передовикам к празднику «котлы» вручали вместо премии. Не раз получал их и я. Пришло уважение людей. Этим всегда дорожил...
Через десять лет, когда я уже имел семью и детей, захотел стать электрослесарем. Появился интерес быстро найти и устранить неисправность или аварию. Слесаря в забое всегда ждут, на него надеются, ему доверяют.
Но шахта – дело темное... Помню, как нам с Фридрихом довелось менять установленные вертикально рельсы-проводники для скипового подъема и увеличивать прогон на 43 рельса 12-метровой длины каждый. Страшная работа! Внутренняя бетонная обшивка копра (ствола) всегда в ручьях от притока грунтовых вод. Зимой стенки покрываются льдом. А глубина ствола тогда была более трехсот метров. Помощник главного механика Николай Задорожный, наш сверстник, доверял нам самые сложные операции.
На стыках работали на подвешенных «лодках», страхуясь ремнями. Мы демонтировали рельсы, скрепляли их тросами. Подъемными механизмами тащили наверх. Представьте наше состояние: висеть на тросах над трехсотметровой пропастью в лодке со смертельным грузом!
Однажды на подъеме рельсы расклинило по бортам – ни вверх, ни вниз. Чтобы расклинить, надо было спуститься сверху по тросу. Я попробовал. Вися над вертикальной бездной, натерпелся страху. Сделать ничего не смог, выбрался обратно. Сидим и думаем, что делать дальше. И тогда по тросу спустился Фридрих. Ему удалось расклинить связку рельсов».
Фридрих Келлер:
«Вместо проектной добычи 6 тысяч тонн угля в сутки угледобытчики рубили до 9 тысяч тонн. Приводной двигатель транспортерной линии от больших нагрузок нагревался. Надо было останавливать ленту для охлаждения мотора. Приходилось что-то совершенствовать, чтобы обеспечить бесперебойную работу. Смонтировали второй конвейер. Их включали попеременно.
Но вот однажды по недосмотру ночной смены было допущено затопление обоих двигателей. Я пришел на утреннюю смену. Сделал все, чтобы отвести воду от моторов. Пришли главный энергетик, механики, и никто не знает, что делать с двигателями. Я открыл люк одного – внутри стоит вода: не держат сальники. Шлангом откачал воду. Протер изнутри статор и ротор тряпками. Надо сушишь, но на это уйдет много времени, шахта встанет. Решили один мотор снять. Другой, с выпущенной водой, включили. Поехали. Знали: сырой мотор долго не выдержит. И часа через полтора он нагрелся, из него пошел пар. Потом пробило. Но к тому времени мы подготовили второй мотор, переключили ленту. Занялись ремонтом вышедшего из строя двигателя. К концу авральной смены заработали обе конвейерные линии.
Мы старались избегать травм, шахта не прощала непредусмотрительности и легкомысленности. Но однажды с братом Константином не по его вине случилось то, о чем начальник участка сказал: «У нас произошел счастливый несчастный случай».
Бригада электрослесарей всегда работала во время праздников, когда на шахте добыча угля не велась. В тот раз мы занимались совершенствованием и капитальным ремонтом опрокидывателя – громоздкого сооружения метра три в диаметре для опрокидывания угля из вагонеток. Надо было установить более надежное оборудование, так как стопорный механизм, удерживающий магниты на тросах, иногда не срабатывал.
Константин работал в нижней части опрокидывателя. Когда он вылез из люка, два спаренных магнита весом 150 килограммов с грохотом сорвались вниз. Пролетели по касательной и упали Константину на спину. Крепко придавило. На крик все сбежались. Быстро освободили травмированного. Унесли его на носилках и увезли в больницу. Оказались сломанными несколько ребер. Мой брат выжил случайно. Пожалуй, это единственный случай почти за 50-летнюю его шахтерскую практику, когда он оказался серьезно травмированным, с госпитализацией в больницу».
Крестьяне стали шахтерами
Константин Келлер:
«Из сельских районов Новосибирской области, а также вернувшиеся после работы в труд-армии поволжские немцы, наши родственники, земляки съезжались в основном в шахтерский город Ленинск-Кузнецкий, где требовались рабочие руки.
Здесь обзаводились семьями, рожали по многу детей. Мы все были приобщены к христианской вере, следовали традициям своих предков, и в нашем роду считалось смертным грехом даже думать об абортах. При этом все немецкие семьи – и моя, и моих братьев, родственников, знакомых земляков (мы со всеми старались поддерживать близкие отношения, помогать во всем, особенно во время строительства жилья) – вынуждены были отмечать в спецкомендатуре детей, родившихся до 1956 года, то есть до реабилитации. Таким образом, два-три раза в неделю троих старших сыновей – Костю, Володю и Сашу – я водил на отметку.
Прослойка русских немцев была значительная. Она заметно поредела лишь в последние годы, после массовых выездов на историческую родину в Германию, когда рухнули все надежды на возрождение немецкой автономной республики.
Конец сороковых, пятидесятые, начало шестидесятых годов прошлого столетия были знаковыми в нашем роду по закладке основательного фундамента воспроизводства численности рода. Именно в эти годы образовались новые семьи, давшие богатейший урожай для будущего наследия».
Обосновались в Кузбассе
В мае 1955 года немецкое население (12969 семей) в Кузбассе компактно проживало в 9 городах, 12 рабочих поселках и 1057 населенных пунктах сельской местности. На 1 июля 1955 года на учете спецпоселенцев в Кемеровской области состояло 42660 лиц немецкой национальности, значительная часть которых работала на угольных предприятиях.
Вскоре вышло несколько важнейших документов, касающихся их правового статуса: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря, приказ министра юстиции СССР № 64 от 14 декабря и приказ МВД СССР № 0601 от 16 декабря 1955 года, которые не были опубликованы в печати, а поступили в организации под грифом «Для служебного пользования». Вслед за этим и бюро Кемеровского обкома КПСС 29 декабря 1955 года приняло соответствующее постановление – «О снятии ограничений в правовом положении немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении».
Константин Келлер:
«После развенчания культа личности Сталина в период так называемой «оттепели» началась реабилитация жертв политических репрессий. Мой брат Фридрих приложил немало сил, чтобы хоть что-то узнать об отце. Официальные ответы врали: «...умер в 1944 году от сухого плеврита, могила неизвестна».
Только 9 августа 1990 года был получен, думаю, достоверный ответ. «Прокуратура Союза ССР, прокуратура Саратовской области... рассмотрели ваше заявление. Нами истребовано и изучено архивное уголовное дело в отношении вашего отца. Установлено, что Келлер Фридрих Готлибович, 1904 года, уроженец с. Боргардт Марксштадтского кантона АССР немцев Поволжья, был арестован 27 ноября 1937 года и обвинялся в том, что среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию против мероприятий партии и правительства, высказывал пораженческие настроения, дискредитировал Конституцию СССР. За указанные действия постановлением тройки при НКВД АССР немцев Поволжья от 9 декабря 1937 года Келлеру Ф. Г. назначена высшая мера наказания – расстрел. Решение тройки приведено в исполнение 11 декабря 1937 г. Сведений о месте приведения в исполнение решения несудебного органа и месте захоронения вашего отца в деле не имеется. Постановлением президиума Саратовского областного суда от 21 мая 1963 года постановление тройки отменено и дело в отношении Келлера Ф. Г. прекращено, то есть он реабилитирован. Справка о реабилитации получена гр-ном Келлером Ф. Ф. 13 июня 1963 г.».
Послесловие
Этот очерк не только дань уважения к прошлому. Цель его – призыв к будущему, еще более деятельному возрождению ключевых элементов во всех сферах жизни российских немцев. Это тем более важно, что в последние годы в совместной практической работе произошло объединение всех значимых общественных сил в регионах (в том числе в Кузбассе) и на федеральном уровне под крышей единой демократической общественной Самоорганизации российских немцев (СОРН).
Сейчас впервые в современной истории российские немцы говорят одним голосом и имеют в лице СОРН легитимного представителя и защитника своих интересов. Активная повседневная деятельность и ответственная общественная позиция снискали уважение к самоорганизации в государстве и обществе. Заметно повысилась роль российских немцев в создании гражданского общества, в процессах поддержания межнационального мира и согласия в России.
И в этом нам помогает наша память, наш зрячий посох.
г. Междуреченск
Константин Келлер:
«Как бы там ни было, а молодость брала свое. Готлиб, работая в трудовой колонии, познакомился с красивой, умной и веселой девушкой Екатериной Михаэлис. С 1949 года они стали жить вместе в построенной землянке.
Екатерина была беременна, и в декретный отпуск она поехала к родственникам в Талды-Курган. Там родился старший сын Виктор.
Комендант не дал Готлибу даже кратковременного отпуска, чтобы навестить самых близких ему людей. Но разве мог молодой отец усидеть на месте? И он поехал к Екатерине и сыну на свой страх и риск. Вместе вернулись примерно через месяц. Готлиба сразу арестовали и посадили в изолятор, не сказали даже, на какой срок. Только через четыре месяца его выпустили. Так реализовалось наказание «4/25» – тюремное заключение с принудительными работами на четыре месяца с урезанием хлебной карточки на четверть.
К тому времени Готлиб уже работал в шахте на навалоотбойке. С ним рядом орудовал лопатой Эрнст Готлибович, его дядя, вернувшийся с Урала. Готлиба поставили бригадиром навалоотбойщиков, руководил он бригадой, состоящей в основном из пленных японцев. В лаве № 20 угольный пласт залегал под углом 30 градусов. Воды – по колено. Но норму надо было выполнять при любых горных условиях.
Меня приняли на породовыборку 10 апреля 1946 года. В то время хлеб был такой плохой, что постоянно мучила изжога. Приспособился спасаться от болей в желудке очищенным кусочком угля. Оботрешь его об штаны – и под язык; посасываешь, как леденец, и вроде легче становится.
Наручных часов тогда ни у кого не было. В редком доме имелись ходики. На смену шахтеров собирали по гудкам. Все научились по звуку определять сирены шахт «Комсомолец», «Журинка», имени Ярославского. Гудели они так: в 7 часов утра – один длинный, в 8 – два коротких, в 15 часов – один длинный, в 16 – два коротких, в 23 – один длинный, в полночь – два коротких. На разных шахтах продолжительность и тональность гудков отличались. Механизм паровой сирены простой: под действием пара металлические пластинки вибрировали, что и создавало мощный гудок.
В полночь, когда случались сбои и уголь из шахты не шел, я прибегал в котельную к кочегару Попову. Мне было интересно собирать всю рабочую окраину, и даже когда я не был на смене, все равно шел в котельную и просил дать погудеть. Для Попова это давно не было забавой, и он позволял.
Как-то он спросил меня:
– Сколько тебе лет?
– Пятнадцать.
– Рановато пошел на работу. Что же это брат тебя не жалеет?
А я согласен был пойти и в шахту ради большей пайки, но под землей разрешалось работать только с 16 лет, а до «проходного» возраста я пока не дотягивал.
Как-то я из любопытства украдкой спустился в шахту по вертикальному ходку (восемьсот ступенек) и увидел, как работают забойщики. Шахтеры после взрывной отпалки лопатами кидали уголь на рештачный конвейер. Норма на смену была девять тонн на одного забойщика. Но рабочие перекидывали до пятнадцати тонн, чтобы больше заработать хлебных карточек. Рубахи у каждого были мокрыми от пота, многие вообще обнажались по пояс... Я же старательно выбирал породу на поверхности между разноголосыми сменными гудками весь апрель и половину мая.
В то время ребят моего возраста чуть ли не насильно сгоняли в ФЗО – школы фабрично-заводского обучения. А я сам пришел к коменданту и стал проситься на учебу. Меня сразу же оформили. Выдали зеленые брюки и гимнастерку, фуражку и хромовые ботинки – по тем временам это было шикарно. Потом нас, учащихся, на полуторке увезли в подсобное хозяйство за станцией Егозово. В то время у каждого предприятия были свои подсобные хозяйства, обычно в них определяли детей мастеров, бухгалтеров и прочих служащих. Каким-то образом в это число попал и я.
В начале лета мы сажали картошку, сеяли овес. Народ после войны жил полуголодным. А учащихся ФЗО подкармливали картошкой, хлебом, крупой. Один паренек из села Мусохраново промышлял отловом сусликов. Нам их готовила повариха. Это было изысканное лакомство. Иногда к нам приезжал директор ФЗО Деньгин, он тоже любил полакомиться «имуранками», как мы называли полевых грызунов.
Безобразия, хулиганство, воровство среди фэзэушников процветало. Отчаянных ребят было достаточно, доходило до того, что они дрались с мастерами. Однажды с культстана исчезли мои меченые ботинки 38-го размера. Правда, позднее сворованную и припрятанную на всходах овса обувь отыскал мастер и вернул мне.
Как-то ученик Абрамов бросил на поле лошадь, на которой боронил, и вместе с другими сбежал домой. Мастер Жариков увидел, как лошадь запуталась и упала. Он спросил, умею ли я обходиться с лошадьми, боронить. Еще бы, я с детства справлялся с любой полевой работой! Так для меня дело с лошадьми стало почетной обязанностью.
В сентябре начались занятия. В ФЗО было 13 групп. Учили на электрослесарей, мотористов, машинистов электровоза. Меня определили в мотористы. Учили горному делу, технике безопасности, другим предметам.
После сдачи экзаменов нас направили на трехмесячную практику по шахтам. Мне было еще 15 лет, но, как ученика школы ФЗО, все же допустили. Попал на участок № 25 шахты имени Кирова.
Я моторист. Мое дело – включать и отключать по сигналу привод. Однажды у двух забойщиков выгорели лампы, и они взяли их у нас, фэзэушников. Работать пришлось на ощупь в темноте. Потом нам вернули одну лампу выгоревшей, другую с порывом провода. После смены мы выходили из лавы на уклон, слышим: постукивают колеса вагонов по рельсам. А света нет. Я подергал-подергал проводку – свет и включился. И вовремя, потому что перед нами высветились мчащиеся «козы» – вагонные площадки, на которых доставляют различные грузы. Мы резко отскочили к борту, прижались к стене. А ведь могла произойти трагедия...
Практиковался я около двух месяцев – до министерского приказа, потребовавшего вывести всех несовершеннолетних из шахт на поверхность. Так я попал на шахту «Журинка-3». А зима стояла морозная – градусов сорок. Пока доберешься до работы, насквозь продрогнешь.
В конце января мы сдали экзамены по профессиям. После аттестации 20 февраля 1947 года я пришел устраиваться на шахту «Комсомолец». Заместитель начальника шахты меня и еще одного паренька – обоим неполных 16 лет – повел предлагать по участкам. С первого захода от нас, пацанов, сразу отмахнулись: мол, не до вас. А на участке шахтного транспорта Лукин взял к себе кондукторами на электровоз. Работали как сигнальщики в хвосте грузовых подземных поездов.
В 1949 году я построил дом шесть на четыре метра, помогали Эрнст и Готлиб. В доме жили всей семьей, только без Готлиба, его с каждым годом растущее семейство проживало отдельно.
После переезда в город мать стала водить нас на воскресные христианские собрания в молитвенный дом на улице 10-летия Октября. Мне богослужение понравилось.
Я уже знал Милю (Эмилию) Бельш по совместной работе, она тоже ходила на собрания. С ней как-то пришла и сестра Гертруда. Мы познакомились, стали дружить. А 12 августа
1951 года сыграли скромную свадьбу без регистрации в загсе (до реабилитации 1956 года депортированных немцев не регистрировали).
Подвенечное платье для невесты, костюм для жениха подбирали всей родней, землячеством – у кого что было. Тогда еще в свободной продаже нельзя было купить ткани, не говоря уже о платье или костюме. В одном костюме или в одном платье в те годы могла обручиться не одна пара, и все это считалось в порядке вещей.
Ровно через год (13 августа 1952 года) родился Костя. Интересно, что ровно через
20 лет, в свой день рождения (13 августа 1972 года), он женился. Так что в нашей семье эта дата особая.
С рождением первенца в домике становилось тесновато. Тесть, Фридрих Ильясович Бельш, присмотрел и предложил купить продававшийся дом. В ноябре 1953 года родился Володя. Мы сообща насобирали нужную сумму и переехали в купленный дом. Брату Фридриху я оформил прежний дом дарением».
Признали гражданами страны
К 20 февраля 1956 года внутренними органами Кузбасса было снято с учета 41743 человека немецкой национальности, значительная их часть проживала в шахтерских городах. Большая концентрация немцев наблюдалась и на строительстве Юргинского машиностроительного завода, горнорудных предприятий КМК.
При снятии с учета бывшим спецпоселенцам было объявлено, что они не имеют права проживать в той местности, откуда выселены. При этом конфискованное у них при выселении имущество возвращению не подлежало. Каждый человек в отдельности был ознакомлен под расписку с Указом Верховного Совета СССР от 13 декабря 1955 года.
Снятие немцев со спецучета способствовало официальному признанию их гражданами страны, в том числе на производстве. По состоянию на 5 мая 1958 года в угольной промышленности Кузбасса работал 9951 немец. При этом 1815 человек значились передовиками производства. Уже в первые годы освобождения 166 человек, работавших в угольной промышленности, были отмечены государственными наградами. А к концу 80-х годов бывшие немецкие трудармейцы были удостоены медали «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.».
В смертельно опасных условиях
Константин Келлер:
«Работаю на шахте «трех уклонов». С 1948 года начали бить три уклона: по одному выдавали породу, по другому – уголь, по третьему – спускали лес. Позднее ее назвали «Комсомолец». Мне рассказали, что еще в двадцатых годах шахтостроителей из Германии пригласили в Кольчугино (Ленинск-Кузнецкий) строить большую шахту, впоследствии разделившуюся на несколько: имени 7 Ноября, «Комсомолец», «Новая». Немцы горношахтным строительством занимались в течение десяти лет. Они же ставили бараки для жилья. Но дело до конца не довели. В 1931–1932 годах пришел приказ: немцев отправить домой.
Преподаватель КРО (курсы рабочего обучения) Лильков после года моей работы кондуктором уговорил выучиться на машиниста электровоза – «хлебную» профессию. Мы всегда учились без отрыва от производства: днем выполняем наряды на рабочей смене, вечером сидим за столами в учебном классе. Грамоты не хватало. Но когда во все вникаешь, то становится доступно и понятно. Я очень старался, поэтому быстро освоил вождение и обслуживание машин.
У меня появлялся опыт, я старался выполнять свою работу быстро и надежно. Вскоре мой портрет вывесили на Доску почета шахты. Позднее я еще раз удостаивался такой чести.
Брат Фридрих пришел на шахту в 13 лет. А когда достиг возраста допуска в шахту, перешел на участок шахтного транспорта.
После войны шахтеры стали жить богаче. Все постепенно стали обзаводиться часами. А в 1960-х годах передовикам к празднику «котлы» вручали вместо премии. Не раз получал их и я. Пришло уважение людей. Этим всегда дорожил...
Через десять лет, когда я уже имел семью и детей, захотел стать электрослесарем. Появился интерес быстро найти и устранить неисправность или аварию. Слесаря в забое всегда ждут, на него надеются, ему доверяют.
Но шахта – дело темное... Помню, как нам с Фридрихом довелось менять установленные вертикально рельсы-проводники для скипового подъема и увеличивать прогон на 43 рельса 12-метровой длины каждый. Страшная работа! Внутренняя бетонная обшивка копра (ствола) всегда в ручьях от притока грунтовых вод. Зимой стенки покрываются льдом. А глубина ствола тогда была более трехсот метров. Помощник главного механика Николай Задорожный, наш сверстник, доверял нам самые сложные операции.
На стыках работали на подвешенных «лодках», страхуясь ремнями. Мы демонтировали рельсы, скрепляли их тросами. Подъемными механизмами тащили наверх. Представьте наше состояние: висеть на тросах над трехсотметровой пропастью в лодке со смертельным грузом!
Однажды на подъеме рельсы расклинило по бортам – ни вверх, ни вниз. Чтобы расклинить, надо было спуститься сверху по тросу. Я попробовал. Вися над вертикальной бездной, натерпелся страху. Сделать ничего не смог, выбрался обратно. Сидим и думаем, что делать дальше. И тогда по тросу спустился Фридрих. Ему удалось расклинить связку рельсов».
Фридрих Келлер:
«Вместо проектной добычи 6 тысяч тонн угля в сутки угледобытчики рубили до 9 тысяч тонн. Приводной двигатель транспортерной линии от больших нагрузок нагревался. Надо было останавливать ленту для охлаждения мотора. Приходилось что-то совершенствовать, чтобы обеспечить бесперебойную работу. Смонтировали второй конвейер. Их включали попеременно.
Но вот однажды по недосмотру ночной смены было допущено затопление обоих двигателей. Я пришел на утреннюю смену. Сделал все, чтобы отвести воду от моторов. Пришли главный энергетик, механики, и никто не знает, что делать с двигателями. Я открыл люк одного – внутри стоит вода: не держат сальники. Шлангом откачал воду. Протер изнутри статор и ротор тряпками. Надо сушишь, но на это уйдет много времени, шахта встанет. Решили один мотор снять. Другой, с выпущенной водой, включили. Поехали. Знали: сырой мотор долго не выдержит. И часа через полтора он нагрелся, из него пошел пар. Потом пробило. Но к тому времени мы подготовили второй мотор, переключили ленту. Занялись ремонтом вышедшего из строя двигателя. К концу авральной смены заработали обе конвейерные линии.
Мы старались избегать травм, шахта не прощала непредусмотрительности и легкомысленности. Но однажды с братом Константином не по его вине случилось то, о чем начальник участка сказал: «У нас произошел счастливый несчастный случай».
Бригада электрослесарей всегда работала во время праздников, когда на шахте добыча угля не велась. В тот раз мы занимались совершенствованием и капитальным ремонтом опрокидывателя – громоздкого сооружения метра три в диаметре для опрокидывания угля из вагонеток. Надо было установить более надежное оборудование, так как стопорный механизм, удерживающий магниты на тросах, иногда не срабатывал.
Константин работал в нижней части опрокидывателя. Когда он вылез из люка, два спаренных магнита весом 150 килограммов с грохотом сорвались вниз. Пролетели по касательной и упали Константину на спину. Крепко придавило. На крик все сбежались. Быстро освободили травмированного. Унесли его на носилках и увезли в больницу. Оказались сломанными несколько ребер. Мой брат выжил случайно. Пожалуй, это единственный случай почти за 50-летнюю его шахтерскую практику, когда он оказался серьезно травмированным, с госпитализацией в больницу».
Крестьяне стали шахтерами
Константин Келлер:
«Из сельских районов Новосибирской области, а также вернувшиеся после работы в труд-армии поволжские немцы, наши родственники, земляки съезжались в основном в шахтерский город Ленинск-Кузнецкий, где требовались рабочие руки.
Здесь обзаводились семьями, рожали по многу детей. Мы все были приобщены к христианской вере, следовали традициям своих предков, и в нашем роду считалось смертным грехом даже думать об абортах. При этом все немецкие семьи – и моя, и моих братьев, родственников, знакомых земляков (мы со всеми старались поддерживать близкие отношения, помогать во всем, особенно во время строительства жилья) – вынуждены были отмечать в спецкомендатуре детей, родившихся до 1956 года, то есть до реабилитации. Таким образом, два-три раза в неделю троих старших сыновей – Костю, Володю и Сашу – я водил на отметку.
Прослойка русских немцев была значительная. Она заметно поредела лишь в последние годы, после массовых выездов на историческую родину в Германию, когда рухнули все надежды на возрождение немецкой автономной республики.
Конец сороковых, пятидесятые, начало шестидесятых годов прошлого столетия были знаковыми в нашем роду по закладке основательного фундамента воспроизводства численности рода. Именно в эти годы образовались новые семьи, давшие богатейший урожай для будущего наследия».
Обосновались в Кузбассе
В мае 1955 года немецкое население (12969 семей) в Кузбассе компактно проживало в 9 городах, 12 рабочих поселках и 1057 населенных пунктах сельской местности. На 1 июля 1955 года на учете спецпоселенцев в Кемеровской области состояло 42660 лиц немецкой национальности, значительная часть которых работала на угольных предприятиях.
Вскоре вышло несколько важнейших документов, касающихся их правового статуса: Указ Президиума Верховного Совета СССР от 13 декабря, приказ министра юстиции СССР № 64 от 14 декабря и приказ МВД СССР № 0601 от 16 декабря 1955 года, которые не были опубликованы в печати, а поступили в организации под грифом «Для служебного пользования». Вслед за этим и бюро Кемеровского обкома КПСС 29 декабря 1955 года приняло соответствующее постановление – «О снятии ограничений в правовом положении немцев и членов их семей, находящихся на спецпоселении».
Константин Келлер:
«После развенчания культа личности Сталина в период так называемой «оттепели» началась реабилитация жертв политических репрессий. Мой брат Фридрих приложил немало сил, чтобы хоть что-то узнать об отце. Официальные ответы врали: «...умер в 1944 году от сухого плеврита, могила неизвестна».
Только 9 августа 1990 года был получен, думаю, достоверный ответ. «Прокуратура Союза ССР, прокуратура Саратовской области... рассмотрели ваше заявление. Нами истребовано и изучено архивное уголовное дело в отношении вашего отца. Установлено, что Келлер Фридрих Готлибович, 1904 года, уроженец с. Боргардт Марксштадтского кантона АССР немцев Поволжья, был арестован 27 ноября 1937 года и обвинялся в том, что среди своего окружения проводил антисоветскую агитацию против мероприятий партии и правительства, высказывал пораженческие настроения, дискредитировал Конституцию СССР. За указанные действия постановлением тройки при НКВД АССР немцев Поволжья от 9 декабря 1937 года Келлеру Ф. Г. назначена высшая мера наказания – расстрел. Решение тройки приведено в исполнение 11 декабря 1937 г. Сведений о месте приведения в исполнение решения несудебного органа и месте захоронения вашего отца в деле не имеется. Постановлением президиума Саратовского областного суда от 21 мая 1963 года постановление тройки отменено и дело в отношении Келлера Ф. Г. прекращено, то есть он реабилитирован. Справка о реабилитации получена гр-ном Келлером Ф. Ф. 13 июня 1963 г.».
Послесловие
Этот очерк не только дань уважения к прошлому. Цель его – призыв к будущему, еще более деятельному возрождению ключевых элементов во всех сферах жизни российских немцев. Это тем более важно, что в последние годы в совместной практической работе произошло объединение всех значимых общественных сил в регионах (в том числе в Кузбассе) и на федеральном уровне под крышей единой демократической общественной Самоорганизации российских немцев (СОРН).
Сейчас впервые в современной истории российские немцы говорят одним голосом и имеют в лице СОРН легитимного представителя и защитника своих интересов. Активная повседневная деятельность и ответственная общественная позиция снискали уважение к самоорганизации в государстве и обществе. Заметно повысилась роль российских немцев в создании гражданского общества, в процессах поддержания межнационального мира и согласия в России.
И в этом нам помогает наша память, наш зрячий посох.
г. Междуреченск
Назад |
