Сергей Павлов. Кузбасская сага. Книга 4. Иудин хлеб. Часть 3. «…место новое, да песни старые…» ч. 5

- Подал, - тяжко вздохнул Егор, - да что толку. Председатель сказал, что свободного жилья нет и до конца года не будет, разве что барак в новом поселке, что еще дальше за Чертой.
- Барак?! Больно надо! В бараке мы уже пожили, - подала голос Фая, раскачиваясь на железной койке, застеленной тощим матрацем и серым суконным одеялом.
- Во, слышал? - Егор указал рукой со стаканом в сторону жены. - В бараке мы уже жили!
- Да ладно ты повторять, как попка. - Рыжов повернулся к Фаине спиной и, понизив голос, продолжал: - Сдадим его «дяде», а комната тебе отойдет.
- Ага, там таких желающих знаешь сколько?
- Но твое-то заявление самое последнее, отец-то у тебя фронтовик, да, а про второго ребенка не забыл указать? Ну, вот и порядок. Я знаю, где раздевалка механиков, у него шкафчик самый крайний к выходу. Заглянем туда, когда вторая смена спустится в шахту, а там останется одна банщица. Ты пока около нее покрутишься, спросишь о чем-нибудь, а я ему подарочек подсуну. Она обычно в другом конце раздевалки сидит, у окна, за столом, когда мужиков нет.
- Так шкаф закрывается на ключ?
- Какой там ключ?! Простой крючок буквой «г»,- и он показал согнутый указательный палец.- Такой ключ я из любой проволоки сделаю. В общем, это не твоя забота... Но ты еще должен написать… м-м... письмецо для «дяди»…
- Какое еще письмо?
- Вот видишь, уже забыл, как писал? А все потому, что «внутренняя политика в СССР изменилась в лучшую сторону...», и «дядя» перестал нас беспокоить зазря, но хорошему сигналу он всегда рад.
- А какой я ему сигнал дам? - Егор смотрел на друга настороженно.
- Мальчики, что- то вы долго шепчетесь, а у дамы вино кончилось, и никто не догадается еще предложить.
- Один момент, мадам! - Юрка подхватил бутылку и вылил остатки вина. - Пейте, мадам! Для вас ничего не жалко! Ежели устали, то можете подремать на моей безгрешной холостяцкой кровати, зато у нас с тобой, Егор, есть еще одна бутылка.
- Вот баламут! - с одобрительной улыбкой приняла ухаживания Рыжова Фаина.
- Ну, вот, - продолжил хозяин комнаты, возвращаясь к Егору. - О чем? О чем? - Рыжов поморщился, придумывая, какую бы каверзу написать на нового механика, но ничего путевого в его голову не пришло. - А что он на собрании у вас говорил? Ну, вспоминай!
- Ну, говорил, что жизнь налаживается, что добыча угля растет, что нам надо лучше работать, повышать это, как его... ну, чтобы рабочие грамотные были, а всех военнопленных пора отправлять по домам, что, мол, мы своими руками должны строить свою страну...
- Ладно, хватит! - остановил Рыжов Егора.- Напишешь, что Сигарев пожалел военнопленных и предложил отправить их по домам, а русских заставлять работать больше, и это слышали все рабочие участка ВШТ. Только не забудь писать печатными буквами и мне передать до конца этой недели, а я уж потом передам «дяде», только смотри ничего не напутай!
- Юр, только это... - Егор был заметно смущен, но все-таки выдавил из себя: - Ты только не говори Петру Петровичу, что это письмо написал я.
- А что так? Стесняться стал? Да и не Петр Петрович сейчас «дядя», а Иван Иваныч. Ты что, забздел, что ли?
- Да нет, Юр, хочу, чтобы он забыл про меня... У меня же семья, ребенок еще, может быть, появится...
С усмешкой глядел на друга Рыжов, потом глаза его нахмурились, словно он вспомнил что-то важное и далекое, и он согласился:
- Уговорил, но это как другу!..
С легкой и опытной в таких делах руки Юрия Рыжова и благодаря исполнительности Егора все задуманное друзьями было сделано, и механик Сигарев к концу следующей недели был арестован, а в конце лета пятьдесят второго Егор и Фая получили ордер на квартиру по улице Клубной.

Глава 5
Все Кузнецовы бурно радовались новой квартире молодых, но когда первый восторг прошел и стали рассуждать трезво, без эмоций, то оказалось, что разъезд семьи несет свои сложности. Витюшка, которому в мае исполнилось семь лет, готовился идти в школу, и дед Никита уже купил ему форму первоклассника, а дед Федор - букварь. Школа в поселке 2/3 была недалеко от дома, и прабабушка была готова водить в неё ребенка, а в школе на Клубной занятия начинались в восемь часов утра, когда Фая и Егор уже должны быть на работе. Когда Егор работал во вторую смену, проблема решалась, но через неделю ему надо было выходить в первую смену, а значит, в семь часов нужно уже быть в шахте. Опять же, учебный день первоклассника короток, и в двенадцать часов надо его забирать. Фаину могли, конечно, перевести на неполный рабочий день по уходу за ребенком, но при этом она теряла бы в зарплате, чего она не хотела. Они с Егором давно строили планы, как будут жить самостоятельно и всю зарплату тратить только на себя. Взять с собой на Клубную бабушку, но... где же тогда их желанная свобода? Если на Пожарского они вшестером ютились в двухкомнатной избушке, то сейчас в одной комнате их будет четверо, да и двух мужчин, один из которых серьезно болен, тоже было страшно оставлять. Вряд ли они, значительную часть времени отдавая работе, сами смогут кашеварить, обстирывать себя и еще содержать огород. Фаина надула губки, как только зашел разговор о переезде Алены Ивановны на Клубную. Спорили, повышали голос, доказывая свою правоту, до слез доходило, но всех примирила Алена Ивановна: пусть Витюшка поживет у них, пока ее не оставили силы, а когда он подрастет, то папа с мамой заберут его к себе.
Еще одна проблема встала перед молодыми. Квартира была в ужасном состоянии и требовала хорошего ремонта. Прежний ее хозяин только начал его, намереваясь перестелить пол, все побелить, освежить краску. Теперь эта задача стояла перед Фаиной и Егором. Впрочем, перестелить пол Егору помогли отец и дядя, на что ушло у них почти полмесяца, потому как работать им приходилось по вечерам. Покраска и побелка легли на плечи молодых. Когда Егор работал в первую смену, они с Фаиной после смены спешили в квартиру и занимались ремонтом, а уже затемно спешили в домик на Пожарской. На отдых времени практически не оставалось, а ведь утром снова ждала работа. Кроме того, гулять по темным улицам поселка было небезопасно. Не раз и не два его жителей, впрочем, как и жителей Белово, пугали неведомо кем распускаемые слухи: завтра, пятого числа, с восьми до двенадцати вечера будем резать всех, кто в красном пальто. Или: кто появится на улице после десяти часов вечера в меховой шапке - потеряет шапку вместе с головой. Подобные слухи, принятые поначалу за чьи-то глупые шутки, вскоре подтвердились: женщину порезали в красном пальто, мужчину избили и забрали каракулевую шапку. Замер поселок с леденящим холодком в груди и стал думать о своей безопасности. Милиция с ног сбивалась, да разве может десяток милиционеров справиться с такой напастью в поселке, как и во всем городе, где каждый третий житель либо спецпоселенец, либо уголовник, уже отбывший срок, а теперь оставшийся здесь на постоянное проживание. Встречать Фаину и Егора в темное время суток Федор и Никита тоже не могли. Один - по причине своего здоровья, другой - по той причине, что работал на шахте по сменам. Решили так проблему: в выходной день купили на базаре металлическую двуспальную кровать, матрац да комплект постельного белья и принесли в комнату на Клубной: заработаетесь - ночуйте здесь, чтобы не подвергать себя опасности на темных улицах. Постепенно там появились стол, стулья, шкаф с посудой. Ремонт и обживание квартиры растянулись до середины осени. В те же дни, когда Егор шёл во вторую смену, Фаина одна работала в квартире, а порой и оставалась там ночевать, Егор же, когда его смена заканчивалась заполночь, шел спать в дом к отцу.
В один из таких дней, когда в квартире была одна Фая, в гости заглянул Юрка Рыжов. Посидел, побалагурил, узнал, как определились Егор с Фаиной заниматься ремонтом, а на следующий день уже пришел с бутылкой вина и легкой закуской. Его настойчивость и умение обхаживать женщин возымели действие. Сначала Фаина разделила трапезу за столом, а потом и кровать. Нагловатый шутник Рыжов давно ей нравился, устоять она не смогла. Так завязался тайный роман, и скрывать его любовникам какое-то время удавалось. В те нечастые ночные встречи Фаина не раз успела пожалиться любовнику на мужа. И скучно с ним, и не такой он умелый с женщиной, но главное, что раздражало ее, - за Егором стояла стена его родственников. В свое время она легко оставила в глухой деревне свою смертельно больную мать на попечение чужих людей, теперь же не менее чужие норовят войти в ее личную жизнь, чего она никак не желала. Только материнская тяга к сыну заставляла ее жить с Егором и два-три раза в неделю появляться в доме на Пожарской. Охладели ее отношения не только со старшими Кузнецовыми, но и с Егором. А первой это заметила и забила тревогу Алена Ивановна...

В один из тех дней, когда Федор и Егор работали во вторую смену, а Фая осталась ночевать на Клубной, Алёна Ивановна, уложив Витюшку спать, позвала Никиту на кухню, усадила за стол и начала разговор издалека.
- Что думаешь про то, как живет твой сын? Все ли ладно у него?
Мужчина неопределенно пожал плечами и ждал продолжения разговора.
- А ведь Фая и Егор теперь видятся через день-два и друг другу перестали улыбаться.
- Наверное, у всех бывает такой период...
- Бывает, бывает, - покачала головой женщина, соглашаясь, а память, похоже, воскресила моменты из ее собственной жизни с Гордеем. – Ты же совсем не спрашиваешь меня, как мы тут жили, как сын твой из сопляка превращался в мужчину. Я старая баба... бабушка, и мне не все понятно в жизни Егора. Вот получили они квартиру с Фаей, а знаешь, сколько рабочих желали бы жить в ней? Опять же, прослышала я, что тот инженер, кому она была дадена, почему-то попал в тюрьму, а на Егорку теперь косятся завистники, зла ему желают.
- Почем ты знаешь, что завидуют?
- Уши у меня есть потому что, а доброхотов вокруг – пруд пруди! Опять же, пока ты там на войне да в лагерях судьбу свою мыкал, мы тут бок о бок с Егоркой жили, а этот бес рыжий, Юрка Рыжов, так все пытался сбить его с панталыку, а тут еще Фая... Смотрела я за ним, да где мне одной управиться… Пока вдвоем мы тут, расскажу тебе я все про твоего сына, а уж ты сам решай, как его от большой беды уберечь...
И поведала мудрая женщина все свои наблюдения и думки, что мучили ее долгие годы, обо всех делах Егора, которые всегда настораживали ее, а то и просто пугали. Слушал Никита свою мать и все больше становился грустным и мрачным.
- Как бы до беды большой не дошел малец, подумай да поговори с ним по-отцовски наедине: мужик мужика быстрее поймет, а сейчас ложись спать, а я встречу работяг, они вот-вот уже придут...

В конце сентября, ухватив последние солнечные деньки бабьего лета, отец и сын докапывали картошку в огороде. Федор работал во вторую смену, Фаина была на Клубной, Алена Ивановна занималась правнуком. Когда последние клубни были собраны в кули, они ссыпали урожай в погреб, а потом Никита предложил покурить на свежем воздухе, предварительно убедившись, что их разговор никем не будет услышан.
- Как вы с Фаиной живете? Считаешь, что по-людски?
- А почему нет? - сразу насупился Егор.
- А почему бы ей не помочь убрать вот эту картошку, ведь знает, что мне в наклон работать трудно?
- Она сейчас квартиру в порядок приводит, занавески гладит, все остальное... Опять же, день работает...
- Она что, откатчицей работает или выборщицей породы на погрузке? В шахту ходит каждый день? Этих баб я вижу порой, когда бываю на шахте – чумазые, усталые, видно, что работают! Весь день в тепле с бумажками. Конечно, работа такая, но ведь не гнет хрип! Она ведь и сына не каждый день видит! Ты заметил, что при живой матери ребенок бабушку, в смысле прабабушку, называет мамой, это нормально, по-твоему?
- Ну, когда заберем к себе – привыкнет к матери...
- Сынок, ты разве не видишь, что она сторонится нас всех и тебя тоже?! Так она тебя скоро к себе подпускать не будет...
Услышав это, Егор вскинулся всем телом, но резко обмяк и потупил глаза в землю.
- Что, уже не подпускает? - продолжал допрос Никита. – Почему?
Егор как-то неуверенно пожал плечами:
- Говорит, что сильно устает...
- Правда, что она три раза была замужем до тебя и потом у нее были какие-то кавалеры?
Егор еще больше склонил голову, стараясь не смотреть на отца, и молчал.
- Дружку своему, Рыжову, ты сильно веришь? За что ему, холостяку, вдруг выделили отдельную комнату? А тебе не по ошибке дали такую же квартиру? Что за мясо ты приносил домой с работы или еще откуда-то? Почему сейчас тебе его не дают?
Последние слова вогнали парня в ступор. Он закрыл лицо руками:
- Отец, я не могу тебе сказать обо всем, это не моя тайна, плохо, очень плохо может быть всем, а я этого не хочу!
- Я понял, сын, о какой тайне ты молчишь. У меня тоже могла быть такая тайна, но я сбежал на фронт. Да-да, именно сбежал, а тому дяде, кто меня агитировал на такую «тайну», я сказал: иудин хлеб жрать не буду!
Никита заметил, как мелко задрожали плечи сына и раздались сдержанные всхлипы. Он подсел к парню, обнял его и попытался успокоить:
- Егор, что сделано, уже не вернешь, но постарайся больше не делать ничего такого... ну, ты понимаешь, чего тебе нельзя больше делать! Если и сейчас тебя к этому будут принуждать, ты слушай и молчи, не спорь, а мне все расскажешь, может быть, тебе придется уехать отсюда и начать жизнь сызнова, но по-другому! Пока ничего мне не говори, но прекрати знакомство с Рыжовым, верни Фаину. Поживите у нас тут, помиритесь...
- Она не хочет сюда, - сдавленным голосом ответил Егор.
- Значит, найди мужиков, что живут в Черте, и после второй смены ходите кучкой, ни один бандит на группу мужиков не замахнется, но тебе надо быть рядом с женой, а после Нового года подумаем, чтобы Витюшку к вам отправить. Чтобы сохранить семью, надо в ней жить! Но главное, не делай ничего дурного, а то и так до конца дней не отмолишь свои грехи. Обдумай все, спрашивай меня, я же твой отец! Не слушай этого Рыжова!
Из-за угла дома показались Алена Ивановна и Витюшка.
- А мы идем вам помогать, - нараспев проговорила женщина, пытливо глядя на сына, а когда тот молча кивнул головой, она поняла, что трудный разговор состоялся. – А мы, оказывается, опоздали, видишь, Витюшка, папа и деда уже выкопали всю картошку и даже спустили в погреб. Сейчас они умоются, и мы пойдем с тобой их кормить жареной картошкой с молоком...
* * *
Егор легко нашел на других участках несколько человек, что жили в Чертинском поселке, и каждый раз после второй смены группой шли домой. Узнав причину интереса, шахтеры, они были близкого ему возраста, радушно приняли в свою компанию, но посоветовали найти где-нибудь полуметровый кусок арматуры: от чертей отмахиваться, если начнут приставать. О том, что после работы он намерен ночевать на Клубной, а не в бабушкином доме, Егор не сказал никому. Непонятное чувство подсказывало ему, что к жене надо прийти неожиданно... Чуть больше получаса заняла ночная дорога. Простившись с попутчиками, он осторожно подошел к темному окну своей комнаты. Прислушался, но, ничего не услышав, постучал в по стеклу. После повторного стука занавеска чуть дрогнула, и он увидел испуганное лицо жены:
- Ты?!.. Уже второй час ночи!- послышался ее приглушенный голос.
- Я спать хочу – открывай!
Даже убедившись, что к ней пришел родной муж, она еще какое-то время рассматривала его, что-то растерянно говорила.
- Ты меня впустишь, Фая?
- Что ты, конечно! Ступай к двери...
Оглядевшись по сторонам, он вошел в подъезд и постучал в дверь. Он слышал, как долго открывала засов жена, и удивился этому.
- Заходи! - выдохнула она и чмокнула его в щеку. В комнате было темно.
- А что свет не включишь? – Он нащупал выключатель и щелкнул им. Первое, что он увидел, - приоткрытое окно. Поверх головы жены он быстрым взглядом окинул комнату, где не был два дня: прибрано, чисто. Но уже в следующее мгновение Фаина просто затормошила его: раздевайся, умывайся, проходи, чаю согрею ...
- Фая, а ведь окно было закрыто, и вдруг?..
- Душно в комнате, вот я и открыла его...
- У нас первый этаж, надо быть осторожнее, а то какой-нибудь гость залезет незваный...
Фаина, коротко хохотнув, продолжала заботливо ухаживать за ним и щебетала без умолку, отчего Егор, согревшийся в теплой комнате и от горячего чая потянулся на кровать, жена поспешила выключить свет, и у них впервые за последние месяцы повторилась первая брачная ночь... С этого дня Егор всегда возвращался в свою квартиру на Клубной, своих же родных, а главное, своего сынишку- первоклашку они навещали теперь только по выходным дням. Первого сентября в школу с Витюшкой отправились мать и прабабушка...

Обезлюдел, казалось бы, дом Кузнецовых. Федор с Никитой день-деньской - на работе, причем Федор теперь работал только в первую смену; Витюшка до обеда был в школе, пока Алена Ивановна не забирала его, и только в воскресенье их дом оживлялся, когда собирались все вместе, и где Егор с Фаиной уже были на правах гостей. Шумно, весело проходили эти встречи, тут и по рюмочке пили за встречу, а все же опытный глаз старой женщины отмечал какой-то холодок в отношениях молодых. «Может, кажется, - пыталась разуверить она себя и успокоить,- а может, на работе у них что-то не заладилось...»
А между тем зима понемногу отвоевывала права у затянувшейся осени – рано выпал снег, а по ночам уже совсем по-зимнему поскрипывал мороз.
- Надо бы вам, сыночки мои, перебираться в избу, холодно по ночам уже...
- Пока терпимо, мама, - отозвался Федор, допивая свой чай. – Ты не зябнешь, Никита? - с усмешкой спросил он брата.
- Замерзну, так сбегу в дом, а пока не зябну, - отозвался Никита.
- Уголь только понапрасну жгёте, а дома места вон сколько: один - на кровать молодых, другой – на сундук, а коли после новогодних каникул Егор Витюшку заберет, то совсем пусто станет...
- Как бы он сам еще сюда не вернулся,- недовольно буркнул Никита, но заметив недоуменные взгляды брата и матери, замолчал.- Конечно, переберемся, мама, что там сопли морозить...

Не ошиблась Алена Ивановна, не подвел ее зоркий и мудрый глаз. Хоть и жили теперь молодые вместе, но прежней душевности в отношениях не было, а все потому, что роман Фаины с Рыжим продолжался, правда, теперь уже с особой осторожностью. Встречались они только на его квартире и только вечером, когда Егор еще был в шахте, и раньше положенного срока он никак подняться на-гора не мог. Это знал и Рыжов, знала и Фаина. Они определили для себя удобное и надежное время: с восьми до десяти часов вечера. За те три-четыре часа после возвращения с работы она успевала пройтись по магазинам за нужными покупками, отдохнуть и привести себя в порядок перед свиданием с коварным, но любвеобильным кавалером, а уже в одиннадцатом часу она была в своей квартире и ждала мужа с подогретым ужином, правда, новых «брачных ночей», какой она одарила Егора, когда Рыжий чуть не попался, уже не было. Впрочем, и с любовником ее встречи стали менее пылкими и продолжительными – теперь им хватало этих двух часов, и Рыжий успевал в этот небольшой промежуток времени выдать своей подружке всю свою силу и любовь. А в минуты отдыха они успевали обсудить многие важные для них вопросы. Так, в первых числах декабря Фаина заявила, что она беременна, и беременна именно от него, от Юрки Рыжова. Тот стушевался сначала, но потом смиренно согласился признать своего ребенка, заявив при этом, что он у них будет один.
- А как же Витюшка? - вскинулась женщина.
- Ну, в крайнем случае, в первое время, - поспешил он сгладить свою категоричность, - нам же надо сначала самим устроиться, хотя бы до года воспитать нашего ребенка, а потом можно будет забрать и Витюшку. Вот только отдаст ли его нам Егор со всей родней?!
- Я уверена, что они его мне не отдадут! Точно не отдадут, он как-то мимоходом сказал мне об этом: если будем расходиться, Витюшка будет мой!
Выслушав ее, Рыжов помолчал какое-то время, потом заявил уверенно и с угрозой в голосе:
- Ну, здесь мы что-нибудь придумаем, слово даю! Он согласится, на все согласится...
Тут же он сказал, что еще летом получил письмо от тетки из Анжеро-Судженска, где она живет в своем доме. Похоронив мужа и единственного сына, она жила в одиночестве, сильно болела и звала к себе племянника. А еще Фаина вдруг вспомнила, что после новогодних каникул Егор хочет забрать Витюшку сюда, на Клубную улицу, что он уже договорился о переводе ребенка в новую школу, которая находится по другой стороне их улицы.
Это известие призывало заговорщиков действовать быстро и решительно, и Рыжов объявил, что им нужно срочно уезжать из Белова, а сейчас необходимо срочно подать заявление об увольнении с шахты, причем Фаина должна сказать в своем отделе, как бы между прочим, что она увольняется для того, что заняться воспитанием ребенка. Заботу о билетах на поезд он взял на себя.
- В общем, Фаина Георгиевна, второго января мы с тобой должны уехать отсюда. Осторожненько заранее соберешь свои вещи, самые нужные, и оставишь их у меня дома; выпишись с этого адреса. Если кто-то будет в паспортном столе спрашивать – зачем, скажешь, что пропишешься в доме на Пожарской улице, вместе с сыном... Куда мы поедем – никому!
Слушала Фаина своего полюбовника и дивилась, как он быстро и точно определяет, что нужно сделать.
- Ну, ты голова, Юрка!
- Теперь мы две головы будем. А Егор? Я ему немного помогу, и, думаю, он не обидится...
Нелегко дались молодой женщине предпраздничные дни и сам Новый год, который они справляли в доме Алены Ивановны. Накануне были горячие разговоры о том, как провести праздник, какие купить угощения и подарки. Все было в Новогоднюю ночь у Кузнецовых: елка с игрушками, богатый стол с шампанским и подарком для Витюшки, конем-качалкой, которого он уже давно просил у матери. А утром второго января прямо от Кузнецовых Фаина пошла на шахту (Егора и Федора дома уже не было, поскольку их смена начиналась раньше, чем в техотделе). Поздравив сотрудников отдела с Новым годом, Фаина похвалилась, как они встречали праздник, после чего отправилась прямиком на Клубную, к Рыжову.
Наняв извозчика, он посадил Фаину в сани, погрузил ее и свои вещи и наказал ждать его на вокзале.
- Я следом приеду, только Егору подарок оставлю, как обещал...
В комбинате было пустынно. Первая смена была уже в шахте, а дневная еще отдыхала дома после праздника, и лишь начальники участков после наряда находились в своих кабинетах, а неутомимые технички завершали уборку в раскомандировках. Около участка ВШТ в дверях Рыжов столкнулся со старенькой техничкой тетей Феней.
- Ты куда? - остановила она его.- Там еще мокро! Вот воду заменю и буду протирать, а ты мне не следи по мокрому полу!
- Тетя Феня, я на минутку к Виктору Иванычу – и назад.
_ Ну, смотри, не свинячь мне тут! – строго заключила она.
Он слышал, что в кабинете начальника раздавались мужские голоса, один из которых принадлежал бригадиру Терешкину. Рыжов знал, где всегда сидел в раскомандировке бригадир, на краю стола, у окна. Бесшумно он прошел к столу, кинул скомканный клочок бумаги на диван и поспешно покинул здание комбината.
Через несколько минут техничка вернулась со свежей водой, не обнаружив незнакомца, она критическим взглядом окинула комнату: вроде чисто, не насвинячил паренек, но, заметив на диване клочок скомканной бумаги, взяла его и попыталась рассмотреть своими близорукими глазами. В это время из кабинета начальника участка вышел Терешкин:
- Привет, теть Феня! Что изучаешь?
- Да вот, письмо како-то или что, но с печатью, в твоем углу лежало на диване, глянь-ко...
Бригадир взял бумагу, развернул и засмеялся:
- То не печать, теть Феня, а клякса...
- Я без очков-то плохо вижу, но чтой-то там прописано, погляди, может, путнее что...
- Ладно, потом посмотрю, а щас некогда... - С тем он положил мятый бумажный комок в карман пиджака, а вспомнил о нем только неделю спустя, когда жена взялась стирать его рабочий пиджак. Как всегда, она проверила карманы – не дай Бог застирать какой документ или деньги! Так случилось однажды, когда простирнула она мужнюю заначку, после чего он ее поедом ел целый месяц. Уже забывший про тетю Феню и про ее бумажку, Терешкин с любопытством развернул листок, который оказался разорванным пополам. Сложив его, он прочитал: «Егор К. 1. Дима на подхвате. 2. Зэк из барака. 3. Кешка и Петро...». Что бы это значило? Все оставшееся время до сна он раз за разом возвращался к этой записке, строя различные догадки. Уже засыпая, решил: Леньку Коробкова надо привлечь, он такой хитрый бес, сразу разберется.
Ленька Коробков, двадцатилетний паренек, работал на участке электрослесарем первого разряда. Отработав положенный срок учеником, он неплохо усвоил свою профессию и теперь мог бы работать самостоятельно, но Терешкин, которому понравился этот веселый, исполнительный парень, держал его при себе для «особых поручений». Правда, шахтеры давали свое прозвище таким работничкам: «гонец», «лакей на побегушках», а то и вообще обзывали матерным словом. А за что их уважать, если в шахту они ходят не каждый день, зарплату получают почти такую же, как и настоящие горняки Неужто за то, что они по-собачьи преданы своему начальству? Этому-то Коробкову он и показал найденное письмо.

* * *
Тяжело дался Егору первый рабочий день нового года. Пить водку, как ее пьют многие шахтеры, весело и легко, он так и не научился, а потому наутро всегда болел. Наскоро ополоснувшись под теплыми струйками душа, он поспешил к жене в техотдел, куда теперь очень редко заглядывал. Отчитала его Фаина как-то по осени: ты придешь, поговоришь с ними, а они потом сидят и тебя обсуждают и даже меня не стесняются.
- Здравствуйте, товарищи женщины! - громко с порога объявил он. - С Новым годом, с новым счастьем! А где же моя благоверная?.. – Бросил взгляд на стол в углу кабинета, где всегда сидела Фаина. Он был пуст, даже ручек и карандашей на нем не было.
- Вот это дела! – воскликнула одна из женщин, а остальные сдержанно захихикали. - Жена больше недели уже не работает, а муж и не знает! Егор, вы что, на разных планетах живете? – Эти слова были встречены уже дружным смехом.
- Как так? – Он уже понял, что случилось какое-то невероятное событие, но свою растерянность от пытливых женских глаз скрыть не смог. Тогда самая возрастная женщина в отделе подошла к нему, осторожно погладила его по плечу и сделала знак остальным – смех затих.
- Двадцатого декабря она написала заявление об увольнении в связи с желанием заняться всерьез воспитанием ребенка. Он же у вас первоклашка?
- Да-а...
- Она, наверное, не хотела тебя огорчать и сделала такой новогодний сюрприз. Вы что, никогда не обсуждали этот вопрос? Многие женщины увольняются с работы на какое-то время...
- Она хотела перейти на неполный рабочий день, но уволиться?.. - Егор был озадачен полученным известием и поспешил распрощаться с
разговорчивой компанией, опасаясь получить еще массу задиристых и шутливых вопросов.
- Егор, она была у нас сегодня, - неслось ему вслед,- поздравила и ушла...
- М-да, Фаина Георгиевна, похоже, сюрприз у вас получился! – с раздражением думал он вслух, покидая здание комбината. Уже по дороге его догнал Марк Ратке:
- Нам по пути? Ты к бабушке?
Егор остановился как вкопанный: а куда идти? Где искать свою женушку, любительницу сюрпризов?
- Нет, Марк, я, пожалуй, пойду в свою квартиру, там Фаина должна быть...
- Ну, тогда - до завтра! А я прямиком к своей Любушке-голубушке!
Раздосадованный всем случившимся, Егор быстро одолел расстояние до своей квартиры и громко постучал в дверь. Никто ему ее не открыл, и вообще, внутри не было слышно никакого движения. Он открыл ключом дверь, осторожно вошел внутрь – вся обстановка оставалась в том же виде, как они покидали ее днем тридцать первого декабря, даже веник, что он уронил при выходе и не стал поднимать, так и лежал на прежнем месте. Подошел к печи, прикоснулся к плите – холодная...
- Как же так мы не согласовали: она туда пошла, а я сюда подался? Вот балбес! - ругнул он себя и сразу повеселел от такой догадки. Быстро закрыл дверь, а в коридоре встретился с Еленой Степановной, пожилой женщиной, соседкой, что жила в квартире напротив.
- Что, Егор, растерялись с Фаиной после Нового-то года? Видать, хорошо вчера посидели, коли сейчас ищете друг друга...
- Ничего, Елена Степановна, найдемся и никуда не денемся...
Когда он проходил мимо дома Рыжова, решил заглянуть к нему и поднялся на второй этаж. Прислушивался, стоя под дверью, а потом громко постучал.
- Зря стучишь, парень, - остановил его сосед Рыжова, Евсей Иваныч, старый горняк, когда-то получивший увечье в шахте и теперь не расстающийся с тросточкой. – Ушла твоя Фаина часов, однако, в десять-одиннадцать... С сумкой большой была... Я в аккурат тоже смолить вышел на площадку...
- Как с сумкой? Она одна была?
- Да нет, этот Юрка-обалдуй тоже поплёлся следом, тоже с сумкой...
- А куда они пошли, не сказывали?
- Нет, да и видел-то я их со спины, а меня-то они, мабуть, и вовсе не видели... Я ведь тихо хожу, не стукаю копытами, я же в пимах и дома хожу...
Егор непроизвольно глянул на его серые валенки, на лестницу, ведущую вниз:
- А когда это было, во сколько?
- Так я же говорю – часов в десять-одиннадцать... Сейчас уже четыре часа, вот и считай, сколько прошло... Может посмолишь, за конпанию со мной? - предложил старик, раскрывая кисет с табаком.
Опрометью Егор бросился вниз. Смеркалось, и эта зимняя ранняя темнота как-то сразу остудила его порыв. Улица была пустынна, начинало пуржить, и лишь вдалеке он заметил людей, которые спешили укрыться в домах. На душе у него было тревожно, но где-то в самом уголке его сознания еще теплилась шальная надежда: а вдруг Фаина решила устроить еще один сюрприз и зачем-то потащила к бабушке Юрку Рыжова. Но тут же он отмел эту предположение: она знает, как Рыжова не любит бабушка, да и отец его не уважает, при редких встречах он был подчеркнуто холоден. Тогда что?..
За то время, что он был в дороге, пурга разыгралась не на шутку, и вместо тридцати-сорока минут он добирался до своих больше часа, а когда стучал в дверь, на улице было уже совсем темно.
- Ну, наконец-то! Где вы блуждали? - озадачил его вопросом у порога Федор Гордеич. Обнаружив за дверью одного Егора, он не удержался и спросил: - А жена-то где?!
Молча он обошел дядьку и, не раздеваясь, сел на сундук у стола. Лицо его было мрачно, глаза смотрели в пол. Отец и бабушка что-то говорили, но он не слышал их. С разбегу к нему бросился Витюшка:
- Папа, а где наша мама?
- Наша мама?! – Он поднял глаза на обступивших его родственников, в груди его что-то предательски защемило, а на глазах выступили слезы.
- Похоже, нету больше у нас с тобой мамки!
- Ну-ну, сынок, ты что! - пытался успокоить его отец. - Может, к подружке заглянула, да загулялись, а по темноте идти страшно?..
- Нет, батя, сосед Рыжова сказал, что они с Юркой куда-то спешили еще в десять часов утра, с сумками...
- Ну, мало ли куда они пошли... Хотя при чем здесь этот говнюк?!
- А ты свою-то квартиру внимательно осмотрел? - спросил дядька.- Вещи-то все на месте?
- Да не смотрел я! - сквозь слезы отвечал Егор. - Я ведь думал, что она сюда пошла, и мы просто разошлись... Это уж потом мне сосед Рыжова рассказал...
Все разом замолчали, и тишина воцарилась на долгое время.
- Ну, время позднее, метель метет, никуда никто не пойдет и не поедет. Будем готовиться спать, - предложил Никита. - Ты дверь наружную закрыл? - спросил он брата. Тот молча кивнул.
- Завтра я заеду в вашу квартиру, ты, Егор, только ключ оставь мне... Или лучше так сделаем: после работы приходите на Клубную вместе с Федором, а я как хлеб развезу, прямо туда заеду. Все осмотрим, поспрашаем соседей, может, что и прояснится, а пока никаких слез. Любую беду надо достойно встречать, по-мужски! А мы еще вовсе не знаем, беда это или недоразумение...
И только Алена Ивановна сердито буркнула себе под нос, дабы не расстраивать внука:
- Сбежала, стерва! Ищи ее теперь!
-- Что, баб? – не расслышал ее внук.
- Ничего, Егорка, это я по-стариковски ворчу, сейчас накормлю тебя и спать!..
На следующий день мужчины тщательно осмотрели комнату молодых, и обнаружилось, что все свои вещи Фаина забрала с собой, исчезла большая брезентовая сумка, все деньги, что они хранили в верхнем ящике комода. И только в самый последний момент Никита обнаружил на столе под скатеркой записку, написанную на тетрадном листке: «Егор, уезжаю. Жить с тобой не буду. Витюшку заберу потом. Меня не ищи...»
К тому времени беглецы-полюбовники были уже далеко от Белово. Теперь у каждого из них начиналась своя жизнь.