- А когда мы покинем это гостеприимное место? - спросила я Сережу.
- Скоро! Марго зовет всех к себе!
Уставшая, с онемевшими от высоких каблуков пальцами ног, я меньше всего хотела идти еще куда бы то ни было. Мои сомнения, наверное, отразились на лице, потому что Сережа, заглянув в глаза, поинтересовался:
- Ты ведь не хочешь оставить меня одного?
- Думаю, одиноким тебе в этой компании быть не дадут.
- Дело не в количестве... Я что, должен что-то объяснять?! Ты хочешь со мной остаться?!
Вопрос был поставлен в лоб, и отрицательный ответ мне, конечно, и в голову не приходил. Он означал бы безусловный разрыв начинающихся отношений. Сережа, не давая возможности что-либо сказать, стал нежно целовать меня в губы, поставив тем самым точку в обсуждении проблемы.
Пока мы дошли до дома Марго - она жила в глубине улицы Весенней - от компании осталось человек семь. Девушки всю дорогу посмеивались и весело переговаривались, со мной по-прежнему никто, кроме Сережи, не общался. Более того, мне казалось, что от них, особенно от Марго, исходит мощная отталкивающая волна, направленная исключительно в мою сторону.
Волна эта пробудила остатки здравого смысла. "Иди домой, дура! Иди!" - твердил он, но кто его слушал?! Только чудо, возможно, в виде внезапно появившегося удивленного папы, способно было развернуть меня в сторону дома. Ночь была новогодняя, но чуда не произошло.
Через полчаса я сидела одна на узком диване в тесной, забитой платяными, под потолок, шкафами, комнате и ждала Сережу. Неугомонные, уже прилично выпившие его сотоварищи обживали укромные углы Маргаритиной квартиры, потягивая глинтвейн под громкую музыку. Переживание размолвки с Мариной, неловкость от неопределенности моего положения в отношениях с Сережей, напряженность, вызванная необходимостью всю ночь противостоять почти откровенному бойкоту со стороны женского состава участников вечеринки, наконец, просто физическая усталость дошли до своей крайней точки и вдруг сменились спасительным безразличием. Я успокоилась, подошла к старинному высокому трюмо и в отражении увидела, как входит Марго с бельем, застилает диван, не обращая на меня внимания, уходит, но не выдерживает, останавливается, бросает: "Любитесь на здоровье!" - и только потом закрывает за собой дверь. "Яснее ясного! - подумала я. - Грубо, но по сути. Действительно: ты можешь уйти или остаться. Ты не уходишь, следовательно..."
Я проснулась на плече у Сережи. Во сне он не отпускал меня, все время прижимал к себе и возвращал, когда я хоть немного отстранялась. Было еще темно, значит прошло не так много времени. Ощущение нереальности происходящего с пробуждением не исчезло. Во мне не было сил для анализа и эмоций, осталось только непреодолимое желание немедленно оказаться в своей комнате. Сережа на некоторое время ослабил объятья, я осторожно высвободилась, торопливо оделась и вышла в коридор. Горел свет, но никого не было. В квартире стоял запах кислого вина, сигарет и свежего кофе. Я взглянула на себя в зеркало и отвернулась: карикатура – вот что я увидела там. Вместо волос всклокоченный парик клоуна, синяки от размазанной туши, запятнанная, жульканая кофточка, помятая юбка. Я сделала глубокий вдох и не заплакала. Неожиданно из кухни тихо вышел тот, плотного телосложения мужчина, который в ресторане издалека меня подбадривал, посмотрел и молча протянул чашку кофе. Я отрицательно покачала головой, нашла свои вещи, удивительно быстро открыла замок, вышла за дверь и, надев пальто в подъезде, выбежала на улицу.
Дома, к счастью, меня никто не встретил. Я прошмыгнула в свою комнату, включила настольную лампу и увидела на диване Марину, лежавшую под одеялом. Глаза ее были открыты, но она никак не прореагировала на моё появление, глядела в потолок и молчала.
- Как ты сюда попала? Что случилось?! Где все?! Что с родителями?!
- Не ори! Спят они. Вот только заснули. Всё гадали: когда их дочка на горках накатается?
- Ты им сказала, что я на горку пошла?!
- Я им сказала, что ты пошла к Гудвину, Великому и Страшному, за совестью и новыми мозгами, но, как погляжу, ни хрена тебе из этого не перепало.
После её слов, скорее иронично-сочувственных, чем злых, я сначала заплакала, а, когда Марина спросила: "Лидка, Господи, они что? Издевались над тобой?!" - зарыдала.
- Нет!
- Так что же ты ревешь?
- Реву, потому что дура я и гадина!
- Да ладно, не убивайся! Никто не умер.
- Что тебе этот козел сделал?
И Марина подробно описала, как Алексей сначала рассказал о впечатлении, произведенным на него ее необыкновенной красотой, потом попросил раздеться, она попыталась уйти, но он больно схватил за руку и почти оторвал рукав от кофты, когда Марина вырывалась. Синяк от плеча до локтя и дыра на ажурной вставке свидетельствовали о том, в какой острой форме может проявиться любовь к красоте.
- Не могла я после этого домой идти, пришла к твоим, ты же рассказывала, что у вас всегда пир горой. Саша мне незаметно от родителей твою рубашку принес.
- А что ты им сказала?
- Сказала, как есть, что ты в ресторан пошла, а мне кавалер не подошел, - она содрогнулась. - Знаешь, было по-настоящему страшно. Он что? На ночь меня выписал?! Мерзко. И обидно! Я только под душем в себя пришла.
"А мне и душ не поможет", - подумала я, но, конечно, помылась, и действительно наступило некоторое облегчение, как будто с водой ушли косые взгляды, намеки, усмешки, прилипшие за новогоднюю ночь. Вытираясь, я подумала: "Вот и не осталось следов от его прикосновений", - и не догадывалась еще, что прикосновения эти сродни дури, способной проникать через поры в кровь, менять ее состав и тем самым делать невозможной жизнь без новых доз.
Прежде, чем заснуть, мы с Мариной еще и еще обсуждали и анализировали события этой ночи, я попеременно испытывала то стыд, то гордость, то смеялась, то возмущалась, хотя главными все же были радость и восторг от того, что у меня есть Сережа, и страх от возможности получить отрицательный ответ на вопрос: "А действительно ли Сережа у меня есть?"
На следующий день я проводила Марину, вернулась и стала ждать звонка. Он раздался ближе к позднему вечеру.
- Привет! - тон был игриво-вальяжный, по громким звукам играющей музыки я предположила, что Сережа звонил не из дома.
- Привет, - тихо ответила я.
- Тебя плохо слышно, малыш!
- Я не малыш! Не зови меня так!
- Вот теперь лучше. Не звать тебя, почему? - я не стала объяснять ему очевидную пошлость сочетания слова "малыш" и тона, которым оно было сказано, потому что в этот момент отчетливо услышала в трубке женский смех.
- Ты не один?
- Я, конечно, не один, но ты не ответила на вопрос.
- Это неважно.
- А что важно?
- Ты хочешь подробного ответа?
- На подробности, пожалуй, времени нет! Как ты смотришь на то, чтобы присоединиться к нам и продолжить праздник?
- К нам – это к кому? Кто вчера был?
- Ну, почти, - я больше всего хотела бы увидеть Сережу, но без сопровождающих лиц, к тому же точно знала, что папа сегодня никуда меня не отпустит.
- Боюсь, что у меня не получится.
- Вот как? Ну пока, - Сережа закончил разговор.
Ни вопросов, ни уговоров, ни других предложений. По всей видимости, я должна была понять, что отношения наши могут сохраняться при условии полного подчинения его решениям, но в таком случае возникала угроза утраты собственной индивидуальности и, как следствие, исчезновение интереса ко мне. Я понимала, что для счастья отношения наши должны быть на равных, но не представляла, как этого можно добиться в предлагаемых обстоятельствах. Остаток вечера я разными способами пыталась отвлечься и не думать о Сереже: но ни чтение, ни просмотр телевизионных передач не помешали мне вспоминать его вчерашние поцелуи и представлять сегодняшние, возможные, как мне казалось, с любой представительницей столь любезной ему компании.
Следующий день все длился, длился и длился, а от Сережи вестей все не было и не было. Я не выдержала и позвонила. Трубку взяла мама, на просьбу пригласить Сережу ответила:
- Он за городом, приедет дня через три.
Растерянность, боль, отчаяние парализовали мою волю и желание жить, но на пятый день ожидания и муки защитные силы организма вызвали банальную злость, обнаружили глубоко запрятанный эмбрион гордости, и в их окружении я смогла не только дожить до Сережиного звонка, который раздался через неделю, но и до определенного момента буднично-любезно отвечать на вопросы.
- Спасибо, время провела плодотворно. Рукоделие, рисование, конные прогулки - дни пробежали незаметно.
Он засмеялся.
- А знаешь, где был я?
- Ты был за городом. Вероятно, в окружении своих друзей.
- Да.
- Ну и как? Кому в этот раз Алексей разорвал платье? Или ошибку исправили, и девушку оповестили заранее, чтобы знала, зачем звали?
- Ты хочешь выяснять отношения?
- Я хочу понять, кто он, твой друг? Почему он позволяет себе быть таким?
- Каким таким?
- Жестоким и циничным!
- Ну, во-первых, он не такой, во-вторых, обсуждать моих друзей - не твое дело! Или ты думаешь, что у тебя появилось какое-то право на это?
- А на что у меня есть право? Молчать и повиноваться?!
- У тебя, так же, как и у меня, есть право не звонить и не общаться вообще или сделать паузу, например, сейчас, - и он положил трубку.
Глава четвертая
"Труд создал из обезьяны человека", - говорили нам в школе. "Интересно, что он сделает со мной?"- думала я, разглаживая пододеяльник из горы ждущих встречи с утюгом. С начала февраля четыре раза в неделю в детском саду мне оставляли постельное белье и с девяти вечера до часу ночи в маленькой комнате я воевала за комфортный детский сон, уничтожая армии неровностей и складок с простыней и пододеяльников. Работа подвернулась в результате удачного стечения обстоятельств: неожиданно уволилась кастелянша; садик находился во дворе нашего дома; и заведующая, жена участника папиного хора, согласилась устроить меня нелегально (тем более, что летом я официально работала там няней и хорошо себя зарекомендовала).
Деньги, вернее их недостаточное количество, - вот причина моих полуночных трудовых вылазок. У нас с Мариной, с которой после новогодних событий мы окончательно сдружились, созрел план совместной поездки к ее дальним родственникам в Литву. Проезд по студенческому билету выходил недорого, а в Прибалтике можно было без переплаты купить импортные зимние вещи, нужные нам обеим. Еще одной важной причиной планирования поездки была наша мечта сходить в знаменитый театр в Паневежесе и, само собой, познакомиться с достопримечательностями Литовских городов. Ехать собирались в ноябре, а пока изо всех сил создавали материальную базу. Днем я репетировала, готовилась к семинарам, делала все, чтобы получить больше "автоматов", на "отлично" сдать сессию и сохранить повышенную стипендию. Вечерами после института в одиночестве гладила белье до помутнения в глазах, а, когда приходила домой, падала без сил на диван. Не уверена, что труд создал человека, но на своем примере убедилась, что работа помогла мне, как минимум, не потерять лицо и даже сохранить на нем, пусть вымученную, но все же улыбку. Хотя, конечно, в первый трудовой месяц я еще поливала горючими слезами детские пододеяльники, вспоминая Сережу, бессердечного, но, увы, любимого.
Он не звонил. Что тут еще добавить? Сама я много раз набирала его номер, но клала трубку еще до гудков, понимая, что в одну реку нельзя войти дважды. К концу марта я разделила воспоминания на "приятные" и "мучительные", "мучительные" послала куда подальше, а из "приятных" выдергивала по фрагменту и таким образом выживала. Но когда наступили первые теплые дни и воздух наполнился запахом оживающей земли, насыщенной талыми водами, когда проклюнулась трава, а на островках асфальта беззаботные, как недавно я сама, девочки запрыгали, играя в "классики", когда горожане, поспешно спрятав отдавившую за зиму плечи верхнюю одежду на ватине, надели легкие весенние наряды и вышли на вечерние прогулки по бульварам, тогда тоска моя по Сереже стала почти невыносимой. Я ловила себя на том, что мысленно постоянно вступаю с ним в диалог, пытаюсь представить, где он сейчас. Что говорит? На кого смотрит? Теперь большинство моих городских маршрутов проходило мимо Сережиного дома, и я всякий раз с замиранием сердца поднимала глаза на окна его комнаты, но там никого не было видно.
Накопившиеся переживания нашли неожиданный выход - я начала писать стихи. Они приходили случайно, независимо от места моего нахождения и времени суток, художественная их ценность была спорной, но зато процесс написания приносил облегчение душе. Сюжеты возникали непредсказуемые, вот, например:
Беден двор мой, дом пустой, высохла гитара!
Не пустить ли на постой бравого гусара?!
Буду пить с ним, коли пьет! Песни слушать буду!
Может, боль моя пройдет, и тебя забуду?!
О гусарах я, конечно, не думала, хотя с приходом весеннего сезона встрепенулись, стали проявлять активность и удивляли своим упорством некоторые юноши, ранее бывшие в разряде моих добрых приятелей. К ним относились два старшекурсника и сосед Антон, младше меня на год. Очевидная его влюбленность была предметом легкого папиного подтрунивания надо мной, хотя сосед ему нравился. Мне же было жаль Антона, потому что уж кто-кто, а я понимала, как это тяжело - влюбиться без взаимности.
Наступивший май был щедр на солнце и тепло. Все распустилось, зашелестело, защебетало, зажужжало и быстро катилось в сторону лета. Не похолодало даже во время цветения черемухи. Группа наша вот-вот должна была сдать свою "Вассу Железнову", и я до позднего вечера находилась на прогонах в актовом зале ВУЗа, в перерывах любуясь из открытых окон видами весеннего неба над бором и пьянея от майских ароматов. Премьера была назначена на субботу. В пятницу вечером, дома, я разглаживала бесконечные рюши на юбке, в которой завтра должна была предстать в образе старшей дочери Вассы. Мы с папой только что обсудили задание его новой контрольной по истории (он заочно учился на дирижерском отделении нашего института, и я, конечно, всячески помогала ему), папа пошел ужинать, но, не доходя до кухни, остановился и крикнул:
- Я забыл сказать: тебе вчера вечером и сегодня утром звонил какой-то Сергей.
Я выбежала в коридор:
- Что он сказал?
- Просто просил тебя к телефону.
- А что ты ему ответил?
- Что ты теперь переехала жить в институт.
- Ну, папа!
- Сказал, что тебя дома нет.
- А он что?!
Папа, поддразнивая, повторил:
- "А он что?! "Трубку положил, вот что.
Я уже была в своей комнате и лихорадочно искала телефон, нашла, села на диван, успокоилась... Но номер набирать не стала. И правильно сделала, потому что через десять минут Сережа позвонил сам.
- Добрый вечер. Я не слишком поздно?
- Отнюдь.
- Я не задержу надолго. У меня к тебе просьба, возможно, странная, но сначала вопрос: ты обещания свои выполняешь?
- Стараюсь по возможности.
- Тогда за тобой должок! Помнишь, ты обещала сыграть со мной в пинг-понг?
Действительно, я рассказывала (Господи! Как давно это было!) о том, что занимаюсь настольным теннисом, и предлагала, когда потеплеет, обыграть Сережу на корте в горсаду.
- Помню.
- Время пришло. Корт открыт. Что, если завтра?
- Я не могу.
- Вот ты уже и трусишь.
- Я не могу завтра.
- А в воскресенье?
- Пожалуй, да.
- С утра или днем?
- Лучше днем. Часа в два.
- Отлично! В воскресенье, в два, на корте, - он помолчал, потом спросил. - До свидания?
- До свидания.
"Васса Железнова" стала событием в институте. На спектакль были приглашены важные начальники из управления культуры, присутствовал ректор, много преподавателей и студентов из нашего и других ВУЗов. Зрителей рассаживали на приставные места, но желающих попасть было все равно больше, чем мог вместить зал. Перед спектаклем все участники тряслись, бледнели, холодели, но я не волновалась. Чего бояться? Мизансцены и текст известны - действуй и наслаждайся процессом! Непредсказуемость завтрашней встречи - вот что вызывало мое беспокойство! Зачем ему понадобилась эта игра? Предлог, чтобы увидеться? Почему просто не предложить свидание? В чем пойти, чтобы было и удобно, и привлекательно? Сережа не знал, что каждый год обучения в институте я принимала участие в областных студенческих соревнованиях. Начинала с последнего места, а сейчас входила в десятку лучших. Степень его мастерства была мне неизвестна, но я была бы рада, если бы она оказалась выше моей. Пока я обо всем этом размышляла в перерывах между сценами, спектакль закончился, исполнители вышли на поклон, потом начались поздравления, нас хвалили, а мы радовались. Особенно значимыми для меня были оценки Валентины Владимировны ("Лидочка, я в Вас не сомневалась! Наталья на глазах менялась, и так не прямолинейно получилось, а тонко, штрихами! Да что там! В который раз скажу: в Ленинград Вам уезжать учиться надо! В крайнем случае - в Москву!") и Миши, который пришел со своей девушкой Юлей и, конечно, с Мариком. "Не ожидал, что будет так неплохо", - сказал Миша, и это означало, что спектакль ему действительно понравился. Их мнения поднимали мою самооценку и давали силу для завтрашней встречи.
В воскресенье установилась идеальная погода для игры. Накануне ко мне пришла спасительная идея ориентироваться в общении с Сережей на лучшее, что соединяло нас во времена "телефонного" периода, новогодние события не упоминать совсем, а отношения выстраивать приятельские. И, возможно, затея эта провалилась бы, но помог сам Сережа. Он тут же почувствовал мой настрой, принял предложенный стиль общения и органично стал его развивать.
И вот уже вскоре мы, как два товарища, объединенных любовью к теннису, обсуждали удачные удары, возможные варианты вращения шарика при подаче, игру на других столах, соседних с нашим. Уровень Сережиного мастерства был средним, он признавал это, не стеснялся своих ошибок и посмеивался над собственной неловкостью. Он вообще был по-мальчишески радостным, доброжелательным, а временами даже неожиданно-застенчивым. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, но на провокации не поддавалась и твердо держалась приятельской линии. Корт был моей стихией, я раскрепостилась и получала удовольствие от солнечного дня, от игры, а, главное, от того, что Сережа был рядом.
- Играем на счет? - спросила я
- Ты хочешь насладиться победой?
- Пытаюсь выполнить свое обещание обыграть тебя.
- Это уже формальность. Ты - профессионал!
- Увы, нет. Профессионалы у нас в основном в Новокузнецке. Вот там школа! Все кандидаты в мастера! Тренируются каждый день. А я - так, играю для удовольствия.
И все-таки сегодня был мой день: когда мы уже сдавали ракетки, к нам подошел Борис, один из лучших теннисистов города, и спросил, не хочу ли я сыграть с ним партию, пока добирается его опаздывающий товарищ. Это предложение делало мне честь, обычно все мастера играли на отдельном столе, куда дилетанты не допускались. Я вопросительно посмотрела на Сережу, тот утвердительно кивнул и с интересом стал наблюдать за игрой. К нему присоединились еще человека три, потом еще, и постепенно образовалась целая компания зрителей, болеющих, в основном, за меня. Это и вдохновляло, и вводило в смущение. Я, конечно, проиграла, но боролась виртуозно, была технична и легка, поэтому счет оказался не разгромным.
По дороге домой мы делились своими институтскими новостями, он рассказывал о баскетбольных соревнованиях, а я, конечно, об успехе вчерашней премьеры.
- Теперь, наверное, от поклонников проходу нет?
- А то! Отбиваюсь, как могу, - мы подошли к перекрестку перед моим домом, и я стала прощаться.
- Спасибо, что вытащил меня! Я давно уже не получала такого удовольствия от игры!
- С кем? - засмеялся Сережа. - И тебе спасибо за уроки мастерства.
Помолчал и добавил
- Какие мы вежливые: "спасибо, спасибо".
- Да. А вот и еще одно вежливое слово - "до свидания"
- До свидания, - и он потянулся ко мне за рукопожатием.
Мгновение я стояла в нерешительности, но этого хватило, чтобы Сережа понял, что я боюсь к нему прикоснуться. Он задержал мою руку в своей и заглянул в глаза.
- Видишь, ничего страшного не происходит.
- Нам не страшен серый волк, - пропела я, крепко, утрировано по-товарищески, пожала ему руку, сказала еще раз "до свидания", развернулась и, не оборачиваясь, бодрым шагом отправилась в сторону дома. Но, еще не дойдя до подъезда, стала себя ругать: "Ну и что это был за финт? Что за поспешность такая? Ты думала, он побежит за тобой? Кретинка!
- Ничего я не думала, не знала, что делать, когда за руку взял, хорошо, что убежала, а то бы расплакалась прямо перед ним!
- В подъезде-то реветь и, вправду, лучше! Ну поплачь..."
- Не надо тебе было с ним никуда ходить! Вот ты опять сама не своя! - выговорила мне Марина. – Ну, умник! Нечего сказать! Как все удачно сложилось! Товарища себе нашел, теннисиста! И вежливый такой! Четыре месяца ни слуху ни духу и на тебе! Выполняй, малыш, обещание! А он тебе не сказал, с кем эти месяцы кадрил?!
- Не спрашивала я. Марина, не хочу об этом говорить!
- Ну да! Говорить не хочешь, а реветь - пожалуйста!
- И плакать перестану. И все забуду, и буду ходить веселая.
- И раздавать цветочки, как Офелия в последнем акте! Лида, ты его случайно плавать не обещала научить? Ты ведь кролем занималась! А то он в следующий раз позвонит и скажет: "Малыш, пришло время для плаванья, бери ласты и вперед!" - и ты побежишь как миленькая!
Мы обе рассмеялись, а потом я сказала:
- Я-то побежала бы, да не позовет он!
Но он позвал, позвонил через день и пригласил в кино.
Мы встретились вечером у входа в кинотеатр "Космос". Сережа, красивый и элегантный, как герой зарубежного фильма, ждал меня на крыльце, притягивая, как всегда, взгляды всех проходящих мимо женщин. Вспоминая напутствие Марины ("Ты - лучшее, что есть в его жизни, и он тебя пока не заслужил. Помни об этом!"), я улыбалась и шла, расправив плечи. Фильм был советско-дурацкий. Почти весь сеанс я сидела в напряжении от Сережиного близкого присутствия и ждала, что он возьмет мою руку, но нет. Наши товарищеские отношения продолжались. К концу я успокоилась, подумала: "Что ж, приятели, так приятели! Может, оно и к лучшему!" - и остаток вечера была искренне весела, остроумна и насмешлива. Сереже передалось мое настроение, и, пока он меня провожал, мы пытались поменять сюжетную линию фильма и выстраивали диалоги героев, периодически приседая от хохота над репликами друг друга. Расстались весело и без рукопожатий. Но ночью я опять плакала в подушку, размышляя и не представляя, что мне сделать, чтобы добиться Сережиной любви. Распорядителем и инициатором наших встреч был он. Появлялся и исчезал, когда хотел. В цифрах и фактах о своей жизни говорил мало, например, я до сих пор только в общих чертах представляла, кто его родители, не знала, чем занимается брат. Мне явно не хватало информации, чтобы сделать его образ более земным. Я могла судить по поступкам, но в отношении меня они были противоречивыми, а о других было известно мало. Я пыталась честно решить для себя самой, что же заставляло так убиваться по нему? Внешность? Она, конечно, имела значение, но, если бы вдруг он утратил свою красоту, прошло бы мое чувство? Нет. Ум? Безусловно. Меня восхищало его умение, рассматривая проблему, сразу ухватить суть и, исходя из нее, предсказывать возможную логику развития. Его обаяние? Да. Когда Сережа расположен к собеседнику, невозможно не ответить взаимностью на его искреннее внимание и улыбку. Но главное - с Сережей мне было интересно и радостно, даже когда он просто рядом молчал.
"Если у нас приятельские отношения, то теперь мне самой можно его куда-нибудь позвать", - думала я, принимая после двухдневного Сережиного молчания малодушное решение снова взять на себя инициативу наших встреч. Но, собираясь утром в институт, я по радио услышала фрагмент какой-то медицинской передачи, в которой рассказывалось о различных приемах в борьбе с никотиновой зависимостью. Мое внимание привлек метод "завтрашнего дня", с его помощью я решила избавиться от другого своего привыкания, нужно было прожить без предмета вожделения всего один день, говорить себе: "Я позволю себе это сделать завтра, а сегодня потерплю", - и повторять так ежедневно. Прием сработал, я дожила до субботы, днем Сережа позвонил и позвал в воскресенье к себе в гости.
- Мы с ребятами отмечаем некоторое событие.
- Какое?
- Расскажу при встрече.
- А кто будет? - мне показалось, что он хмыкнул.
- Не бойся! Ты ни с кем из них не встречалась еще.
И опять, как осенью, я шла по тому же маршруту к его дому. Естественно, я все сделала, чтобы соответствовать моменту. Даже папа заметил: "Не знаю, с кем ты встречаешься, но против тебя у него шансов нет! Хватит прихорашиваться, иди уже, а то там дождь собирается, как бы не смыл красоту!" Ливень начался, когда я почти дошла до подъезда. Дверь открыл Сережа:
- Не промокла?
- Нет, успела добежать. А где все?
- Скоро подойдут. Мы пока на стол накроем, идем.
Я пошла за ним на кухню и увидела там высокую статную женщину, которая мыла яблоки.
- Мама, познакомься, это Лида.
- Валентина Михайловна, - представилась она, вытирая полотенцем руки.
Взглянув на нее, я поняла, на кого похож Сережа. Было странно находить его черты на женском лице. Их сходство сразу же вызвало мою симпатию к Валентине Михайловне. С ее стороны предлагалось вежливое любопытство.
- Вы учитесь вместе с Сережей?
- Нет, я от физики далека.
Валентина Михайловна не стала уточнять род моих занятий, зато спросила:
- А статью Сережину Вы уже читали?
- Нет, Лида еще не в курсе. Я как раз собирался рассказать.
Пока мы в его комнате расставляли тарелки на письменном, для этого случая покрытым индийской скатертью, столе, Сережа сообщил, что поводом сегодняшней встречи стала его публикация в Journal of Mathematical Physics. Говорил он об этом, как о рядовом событии, но я понимала, что речь идет о безусловном успехе и им пройдена определенная веха на пути в большую науку. Особенно меня впечатлило, что перевод статьи на английский язык сделал он сам.
- Невероятно! Класс! Чудо! У меня даже слов нет, какой ты молодец! - я искренне радовалась.
Сережа, улыбаясь, следил за моей восторженной реакцией, она ему нравилась и забавляла.
Вскоре пришли однокурсники: Саша и Андрей с Галей, которые недавно поженились. Стол уже был накрыт, мама выпила с нами шампанского за Сережин успех и ушла в другую комнату. Сначала разговор шел о статье, об этапах ее подготовки, о новосибирских научных руководителях. Я впитывала информацию, но, к сожалению, тонкости и нюансы проблем теоретической физики оценить не могла. Галина пыталась переводить для меня некоторые термины на "человеческий" язык, но слов не хватало, и это вызывало всеобщее веселье. Она вообще мне понравилась: милая, доброжелательная, остроумная, а, главное, влюбленная в мужа. Андрей отличался молчаливостью и хорошим аппетитом. Внимания на меня почти не обращал. Зато Александр не мог скрыть своего любопытства на мой счет. Из разговора я поняла, что Сережа с ним почти дружил. Внешне Александр был непривлекателен, впечатление это создавалось из-за слегка щербатого лица, начинающегося облысения и грузности фигуры. Хотя с Сережей они были ровесники, Саша выглядел значительно старше. Вначале он попытался смутить меня прямым вопросом о моем статусе в отношениях с Сережей, но как раз в этот момент Сережа неожиданно попросил подать салат и на некоторое время перевел разговор на тему закусок. Потом в процессе вечера Александр интересовался моим мнением по любому поводу и тем самым обращал на меня внимание всей компании, когда же я задавала ему вопросы об их с Сережей студенческой жизни, отделывался общими словами.
В конце пили кофе с ликером и коньяком, Сережа убрал верхний свет, включил торшер и неожиданно попросил меня почитать стихи. Теперь игра перешла на мое поле, и я воспользовалась этим преимуществом. В результате покоренные зрители открыли для себя новые имена поэтов и были рады, что, кроме физики, есть еще и лирика.
Когда ушли ребята, я стала мыть посуду, а Сережа мне ее приносил. «Господи! Хочу всю жизнь мыть тарелки с ним рядом, стирать его вещи, готовить ему!» Господь молчал, но я сама себе возразила:
- Готовить, положим, ты не умеешь.
- Научусь!
Мой внутренний диалог был прерван Сережей, который, будто повторяя мгновения новогодней ночи, быстро закрыл кран, резко развернул меня и, не принимая никаких возражений, стал целовать в губы жадно и долго, прижимая к себе плотно, почти до боли. В любой момент могла войти мама, мы оба понимали это, но не в силах были разъединиться. Наконец я слегка отстранила его и спросила:
- Ты - кухонный маньяк? Или тебя возбуждает именно мытье посуды?
- Идем в мою комнату, - но из коридора послышался звук открывающейся входной двери, и на кухню быстрым шагом, прямо в грязных ботинках, вошел коренастый мужчина среднего роста, почти лысый, с большими пакетами в руках, следом вбежала мама.
- Валя, ставь скорее в раковину, капает! Николаич с рыбалки нам привез, - сказал он, показывая на пакеты.
Мне показалось, что мужчина сильно навеселе.
- У нас гости? - он быстро оценивающе взглянул на меня.
- Это Лида, - представил меня Сережа и продолжал. - А это мой папа, Андрей Павлович.
- Добрый день, Лида! Вернее добрый вечер! Это не Вы случайно вчера звонили и в трубку дышали?
- Я не звонила.
- Папа, это точно была не Лида.
Родители занялись уловом, а мы зашли в комнату Сережи, и он плотно закрыл дверь.
- Уже поздно, меня ждут дома.
- Сейчас я тебя провожу, - и он, прижав меня к стене, одной рукой обнимая за спину, а другой обхватив затылок, стал ненасытно-нежно целовать мой рот, раскрывая губы языком и добиваясь ответной ласки, которую, конечно, получил. В коридоре Андрей Павлович, оправдываясь, громко и подробно рассказывал, где он нашел грязь, принесенную на ботинках.
- Сережа, - прошептала я, прерывая поцелуй, - Сереженька, уже правда нужно уходить.
Он обнял меня еще крепче, и мы так стояли некоторое время, пока Сережа переводил дыхание.
Улица встретила нас, и без того одурманенных, насыщенным запахом молодой листвы и свежестью после недавно прошедшего дождя. Ноги мои шли домой, а сердце щемило, противилось и хотело остаться с Сережей. Мы говорили о родителях, точнее, об отцах. Я восхищалась блинчиками папиного приготовления, которыми он кормит меня по утрам, а Сережа сообщил, что они с отцом общаются не часто:
- У него много своих дел, работа - он начальник цеха, еще машина, рыбалка. Да и я как-то все занят. Внуки - вот его любовь.
- А кто ему дышит в трубку?
- Какой ответ ты ожидаешь услышать?
- Правдивый.
- Не имею представления.
Прощаясь, я пальцами дотронулась до его лица, погладила губы. Сережа стоял напряженный, с опущенными руками.
- Поцелуй меня, - попросил он, - и быстро уходи!
Я так и сделала.
Сессию я сдала на "отлично" благодаря многим экзаменам, зачтенным автоматически. Иначе плакала бы моя повышенная стипендия, потому что все мои мысли были отданы Сереже. Он постоянно приглашал меня к себе, я, зная, чем может закончиться этот визит, под разными предлогами не соглашалась, в свою очередь, тоже звала его в гости, но получала отказ.
Когда экзамены были сданы, Сережа передал мне от Андрея и Галины приглашение отметить это событие.
- Может, чтобы не торопиться, ты отпросишься у своих?
- А где наши молодожены живут?
- У них комната в общежитии, а вообще они из Прокопьевска.
Я отпросилась, сказала, что будем с подругами отмечать сдачу сессии. "Не теряй, голову!" - сказал папа. "Поздно", - подумала я, но обещала и побежала на встречу с Сережей.
Комната ребят имела типичный общежитский вид и отличалась ото всех остальных тем, что на полу лежал ковер и вместо четырех кроватей стояли, придвинутые вплотную, две. Галя уже поставила на стол тарелки с огурцами, капустой, помидорчиками домашней засолки, Андрей нарезал сало и колбасу и принес кастрюлю с отварной картошкой.
Сережа достал из пакета спиртное, шпроты и мои любимые конфеты "Эстрадные".
Когда мы выпили за предстоящие каникулы, немного поели, выяснилось, что через полтора часа отходит поезд, на котором ребята уезжают домой. Галя, улыбаясь с хитрицой, предложила нам не торопиться и быть здесь, сколько захочется.
- Ключ можно отдать соседям, потом Андрей заберет.
Я не рассчитывала оставаться с Сережей наедине, была смущена, взволнована и от новости этой ощутила скорее тревогу, чем радость. Зато Сережа, судя по выражению лица, был доволен и пытался скрыть это вежливой предупредительностью: "Спасибо! Вы не волнуйтесь, мы еще немного посидим, наведем порядок и отдадим ключ". Но обмануть никого не смог. Галина чуть ли не хихикала, а Андрей отводил взгляд в сторону.
Ребята ушли. Мы молча стояли. Возникшую паузу я нарушила словами:
- Наверное, надо помыть посуду. Но здесь негде... Боюсь, у тебя проблема! - и мы одновременно засмеялись.
Сережа тут же обнял меня. Я хотела сказать ему, как грустно мне от этих чужих мест, а, главное, от того, что он молчит о своих чувствах, но он так нежно, как ребенок, приклонил голову к моему плечу и даже не целовал меня, а только крепко обхватил руками и прижимал к себе, что я промолчала. Но Сережа неожиданно заговорил:
- Знаешь, той ночью… - я отпрянула от него.
- Я не хочу об этом говорить...
- Ты убежала…
- Я не хочу это вспоминать.
- Что ж, ладно, - он помолчал. - Ты в шахматы умеешь играть?
- Что?! Нет.
- Я научу, - он достал их с полки, расставил на кровати, снял обувь, сел по-турецки и предложил мне расположиться напротив.
Около получаса мы занимались шахматами: сначала я с удовольствием вникала в подробности правил, потом мы попробовали сыграть, пока я с удивлением не заметила, что выигрываю:
- Скоро! Марго зовет всех к себе!
Уставшая, с онемевшими от высоких каблуков пальцами ног, я меньше всего хотела идти еще куда бы то ни было. Мои сомнения, наверное, отразились на лице, потому что Сережа, заглянув в глаза, поинтересовался:
- Ты ведь не хочешь оставить меня одного?
- Думаю, одиноким тебе в этой компании быть не дадут.
- Дело не в количестве... Я что, должен что-то объяснять?! Ты хочешь со мной остаться?!
Вопрос был поставлен в лоб, и отрицательный ответ мне, конечно, и в голову не приходил. Он означал бы безусловный разрыв начинающихся отношений. Сережа, не давая возможности что-либо сказать, стал нежно целовать меня в губы, поставив тем самым точку в обсуждении проблемы.
Пока мы дошли до дома Марго - она жила в глубине улицы Весенней - от компании осталось человек семь. Девушки всю дорогу посмеивались и весело переговаривались, со мной по-прежнему никто, кроме Сережи, не общался. Более того, мне казалось, что от них, особенно от Марго, исходит мощная отталкивающая волна, направленная исключительно в мою сторону.
Волна эта пробудила остатки здравого смысла. "Иди домой, дура! Иди!" - твердил он, но кто его слушал?! Только чудо, возможно, в виде внезапно появившегося удивленного папы, способно было развернуть меня в сторону дома. Ночь была новогодняя, но чуда не произошло.
Через полчаса я сидела одна на узком диване в тесной, забитой платяными, под потолок, шкафами, комнате и ждала Сережу. Неугомонные, уже прилично выпившие его сотоварищи обживали укромные углы Маргаритиной квартиры, потягивая глинтвейн под громкую музыку. Переживание размолвки с Мариной, неловкость от неопределенности моего положения в отношениях с Сережей, напряженность, вызванная необходимостью всю ночь противостоять почти откровенному бойкоту со стороны женского состава участников вечеринки, наконец, просто физическая усталость дошли до своей крайней точки и вдруг сменились спасительным безразличием. Я успокоилась, подошла к старинному высокому трюмо и в отражении увидела, как входит Марго с бельем, застилает диван, не обращая на меня внимания, уходит, но не выдерживает, останавливается, бросает: "Любитесь на здоровье!" - и только потом закрывает за собой дверь. "Яснее ясного! - подумала я. - Грубо, но по сути. Действительно: ты можешь уйти или остаться. Ты не уходишь, следовательно..."
Я проснулась на плече у Сережи. Во сне он не отпускал меня, все время прижимал к себе и возвращал, когда я хоть немного отстранялась. Было еще темно, значит прошло не так много времени. Ощущение нереальности происходящего с пробуждением не исчезло. Во мне не было сил для анализа и эмоций, осталось только непреодолимое желание немедленно оказаться в своей комнате. Сережа на некоторое время ослабил объятья, я осторожно высвободилась, торопливо оделась и вышла в коридор. Горел свет, но никого не было. В квартире стоял запах кислого вина, сигарет и свежего кофе. Я взглянула на себя в зеркало и отвернулась: карикатура – вот что я увидела там. Вместо волос всклокоченный парик клоуна, синяки от размазанной туши, запятнанная, жульканая кофточка, помятая юбка. Я сделала глубокий вдох и не заплакала. Неожиданно из кухни тихо вышел тот, плотного телосложения мужчина, который в ресторане издалека меня подбадривал, посмотрел и молча протянул чашку кофе. Я отрицательно покачала головой, нашла свои вещи, удивительно быстро открыла замок, вышла за дверь и, надев пальто в подъезде, выбежала на улицу.
Дома, к счастью, меня никто не встретил. Я прошмыгнула в свою комнату, включила настольную лампу и увидела на диване Марину, лежавшую под одеялом. Глаза ее были открыты, но она никак не прореагировала на моё появление, глядела в потолок и молчала.
- Как ты сюда попала? Что случилось?! Где все?! Что с родителями?!
- Не ори! Спят они. Вот только заснули. Всё гадали: когда их дочка на горках накатается?
- Ты им сказала, что я на горку пошла?!
- Я им сказала, что ты пошла к Гудвину, Великому и Страшному, за совестью и новыми мозгами, но, как погляжу, ни хрена тебе из этого не перепало.
После её слов, скорее иронично-сочувственных, чем злых, я сначала заплакала, а, когда Марина спросила: "Лидка, Господи, они что? Издевались над тобой?!" - зарыдала.
- Нет!
- Так что же ты ревешь?
- Реву, потому что дура я и гадина!
- Да ладно, не убивайся! Никто не умер.
- Что тебе этот козел сделал?
И Марина подробно описала, как Алексей сначала рассказал о впечатлении, произведенным на него ее необыкновенной красотой, потом попросил раздеться, она попыталась уйти, но он больно схватил за руку и почти оторвал рукав от кофты, когда Марина вырывалась. Синяк от плеча до локтя и дыра на ажурной вставке свидетельствовали о том, в какой острой форме может проявиться любовь к красоте.
- Не могла я после этого домой идти, пришла к твоим, ты же рассказывала, что у вас всегда пир горой. Саша мне незаметно от родителей твою рубашку принес.
- А что ты им сказала?
- Сказала, как есть, что ты в ресторан пошла, а мне кавалер не подошел, - она содрогнулась. - Знаешь, было по-настоящему страшно. Он что? На ночь меня выписал?! Мерзко. И обидно! Я только под душем в себя пришла.
"А мне и душ не поможет", - подумала я, но, конечно, помылась, и действительно наступило некоторое облегчение, как будто с водой ушли косые взгляды, намеки, усмешки, прилипшие за новогоднюю ночь. Вытираясь, я подумала: "Вот и не осталось следов от его прикосновений", - и не догадывалась еще, что прикосновения эти сродни дури, способной проникать через поры в кровь, менять ее состав и тем самым делать невозможной жизнь без новых доз.
Прежде, чем заснуть, мы с Мариной еще и еще обсуждали и анализировали события этой ночи, я попеременно испытывала то стыд, то гордость, то смеялась, то возмущалась, хотя главными все же были радость и восторг от того, что у меня есть Сережа, и страх от возможности получить отрицательный ответ на вопрос: "А действительно ли Сережа у меня есть?"
На следующий день я проводила Марину, вернулась и стала ждать звонка. Он раздался ближе к позднему вечеру.
- Привет! - тон был игриво-вальяжный, по громким звукам играющей музыки я предположила, что Сережа звонил не из дома.
- Привет, - тихо ответила я.
- Тебя плохо слышно, малыш!
- Я не малыш! Не зови меня так!
- Вот теперь лучше. Не звать тебя, почему? - я не стала объяснять ему очевидную пошлость сочетания слова "малыш" и тона, которым оно было сказано, потому что в этот момент отчетливо услышала в трубке женский смех.
- Ты не один?
- Я, конечно, не один, но ты не ответила на вопрос.
- Это неважно.
- А что важно?
- Ты хочешь подробного ответа?
- На подробности, пожалуй, времени нет! Как ты смотришь на то, чтобы присоединиться к нам и продолжить праздник?
- К нам – это к кому? Кто вчера был?
- Ну, почти, - я больше всего хотела бы увидеть Сережу, но без сопровождающих лиц, к тому же точно знала, что папа сегодня никуда меня не отпустит.
- Боюсь, что у меня не получится.
- Вот как? Ну пока, - Сережа закончил разговор.
Ни вопросов, ни уговоров, ни других предложений. По всей видимости, я должна была понять, что отношения наши могут сохраняться при условии полного подчинения его решениям, но в таком случае возникала угроза утраты собственной индивидуальности и, как следствие, исчезновение интереса ко мне. Я понимала, что для счастья отношения наши должны быть на равных, но не представляла, как этого можно добиться в предлагаемых обстоятельствах. Остаток вечера я разными способами пыталась отвлечься и не думать о Сереже: но ни чтение, ни просмотр телевизионных передач не помешали мне вспоминать его вчерашние поцелуи и представлять сегодняшние, возможные, как мне казалось, с любой представительницей столь любезной ему компании.
Следующий день все длился, длился и длился, а от Сережи вестей все не было и не было. Я не выдержала и позвонила. Трубку взяла мама, на просьбу пригласить Сережу ответила:
- Он за городом, приедет дня через три.
Растерянность, боль, отчаяние парализовали мою волю и желание жить, но на пятый день ожидания и муки защитные силы организма вызвали банальную злость, обнаружили глубоко запрятанный эмбрион гордости, и в их окружении я смогла не только дожить до Сережиного звонка, который раздался через неделю, но и до определенного момента буднично-любезно отвечать на вопросы.
- Спасибо, время провела плодотворно. Рукоделие, рисование, конные прогулки - дни пробежали незаметно.
Он засмеялся.
- А знаешь, где был я?
- Ты был за городом. Вероятно, в окружении своих друзей.
- Да.
- Ну и как? Кому в этот раз Алексей разорвал платье? Или ошибку исправили, и девушку оповестили заранее, чтобы знала, зачем звали?
- Ты хочешь выяснять отношения?
- Я хочу понять, кто он, твой друг? Почему он позволяет себе быть таким?
- Каким таким?
- Жестоким и циничным!
- Ну, во-первых, он не такой, во-вторых, обсуждать моих друзей - не твое дело! Или ты думаешь, что у тебя появилось какое-то право на это?
- А на что у меня есть право? Молчать и повиноваться?!
- У тебя, так же, как и у меня, есть право не звонить и не общаться вообще или сделать паузу, например, сейчас, - и он положил трубку.
Глава четвертая
"Труд создал из обезьяны человека", - говорили нам в школе. "Интересно, что он сделает со мной?"- думала я, разглаживая пододеяльник из горы ждущих встречи с утюгом. С начала февраля четыре раза в неделю в детском саду мне оставляли постельное белье и с девяти вечера до часу ночи в маленькой комнате я воевала за комфортный детский сон, уничтожая армии неровностей и складок с простыней и пододеяльников. Работа подвернулась в результате удачного стечения обстоятельств: неожиданно уволилась кастелянша; садик находился во дворе нашего дома; и заведующая, жена участника папиного хора, согласилась устроить меня нелегально (тем более, что летом я официально работала там няней и хорошо себя зарекомендовала).
Деньги, вернее их недостаточное количество, - вот причина моих полуночных трудовых вылазок. У нас с Мариной, с которой после новогодних событий мы окончательно сдружились, созрел план совместной поездки к ее дальним родственникам в Литву. Проезд по студенческому билету выходил недорого, а в Прибалтике можно было без переплаты купить импортные зимние вещи, нужные нам обеим. Еще одной важной причиной планирования поездки была наша мечта сходить в знаменитый театр в Паневежесе и, само собой, познакомиться с достопримечательностями Литовских городов. Ехать собирались в ноябре, а пока изо всех сил создавали материальную базу. Днем я репетировала, готовилась к семинарам, делала все, чтобы получить больше "автоматов", на "отлично" сдать сессию и сохранить повышенную стипендию. Вечерами после института в одиночестве гладила белье до помутнения в глазах, а, когда приходила домой, падала без сил на диван. Не уверена, что труд создал человека, но на своем примере убедилась, что работа помогла мне, как минимум, не потерять лицо и даже сохранить на нем, пусть вымученную, но все же улыбку. Хотя, конечно, в первый трудовой месяц я еще поливала горючими слезами детские пододеяльники, вспоминая Сережу, бессердечного, но, увы, любимого.
Он не звонил. Что тут еще добавить? Сама я много раз набирала его номер, но клала трубку еще до гудков, понимая, что в одну реку нельзя войти дважды. К концу марта я разделила воспоминания на "приятные" и "мучительные", "мучительные" послала куда подальше, а из "приятных" выдергивала по фрагменту и таким образом выживала. Но когда наступили первые теплые дни и воздух наполнился запахом оживающей земли, насыщенной талыми водами, когда проклюнулась трава, а на островках асфальта беззаботные, как недавно я сама, девочки запрыгали, играя в "классики", когда горожане, поспешно спрятав отдавившую за зиму плечи верхнюю одежду на ватине, надели легкие весенние наряды и вышли на вечерние прогулки по бульварам, тогда тоска моя по Сереже стала почти невыносимой. Я ловила себя на том, что мысленно постоянно вступаю с ним в диалог, пытаюсь представить, где он сейчас. Что говорит? На кого смотрит? Теперь большинство моих городских маршрутов проходило мимо Сережиного дома, и я всякий раз с замиранием сердца поднимала глаза на окна его комнаты, но там никого не было видно.
Накопившиеся переживания нашли неожиданный выход - я начала писать стихи. Они приходили случайно, независимо от места моего нахождения и времени суток, художественная их ценность была спорной, но зато процесс написания приносил облегчение душе. Сюжеты возникали непредсказуемые, вот, например:
Беден двор мой, дом пустой, высохла гитара!
Не пустить ли на постой бравого гусара?!
Буду пить с ним, коли пьет! Песни слушать буду!
Может, боль моя пройдет, и тебя забуду?!
О гусарах я, конечно, не думала, хотя с приходом весеннего сезона встрепенулись, стали проявлять активность и удивляли своим упорством некоторые юноши, ранее бывшие в разряде моих добрых приятелей. К ним относились два старшекурсника и сосед Антон, младше меня на год. Очевидная его влюбленность была предметом легкого папиного подтрунивания надо мной, хотя сосед ему нравился. Мне же было жаль Антона, потому что уж кто-кто, а я понимала, как это тяжело - влюбиться без взаимности.
Наступивший май был щедр на солнце и тепло. Все распустилось, зашелестело, защебетало, зажужжало и быстро катилось в сторону лета. Не похолодало даже во время цветения черемухи. Группа наша вот-вот должна была сдать свою "Вассу Железнову", и я до позднего вечера находилась на прогонах в актовом зале ВУЗа, в перерывах любуясь из открытых окон видами весеннего неба над бором и пьянея от майских ароматов. Премьера была назначена на субботу. В пятницу вечером, дома, я разглаживала бесконечные рюши на юбке, в которой завтра должна была предстать в образе старшей дочери Вассы. Мы с папой только что обсудили задание его новой контрольной по истории (он заочно учился на дирижерском отделении нашего института, и я, конечно, всячески помогала ему), папа пошел ужинать, но, не доходя до кухни, остановился и крикнул:
- Я забыл сказать: тебе вчера вечером и сегодня утром звонил какой-то Сергей.
Я выбежала в коридор:
- Что он сказал?
- Просто просил тебя к телефону.
- А что ты ему ответил?
- Что ты теперь переехала жить в институт.
- Ну, папа!
- Сказал, что тебя дома нет.
- А он что?!
Папа, поддразнивая, повторил:
- "А он что?! "Трубку положил, вот что.
Я уже была в своей комнате и лихорадочно искала телефон, нашла, села на диван, успокоилась... Но номер набирать не стала. И правильно сделала, потому что через десять минут Сережа позвонил сам.
- Добрый вечер. Я не слишком поздно?
- Отнюдь.
- Я не задержу надолго. У меня к тебе просьба, возможно, странная, но сначала вопрос: ты обещания свои выполняешь?
- Стараюсь по возможности.
- Тогда за тобой должок! Помнишь, ты обещала сыграть со мной в пинг-понг?
Действительно, я рассказывала (Господи! Как давно это было!) о том, что занимаюсь настольным теннисом, и предлагала, когда потеплеет, обыграть Сережу на корте в горсаду.
- Помню.
- Время пришло. Корт открыт. Что, если завтра?
- Я не могу.
- Вот ты уже и трусишь.
- Я не могу завтра.
- А в воскресенье?
- Пожалуй, да.
- С утра или днем?
- Лучше днем. Часа в два.
- Отлично! В воскресенье, в два, на корте, - он помолчал, потом спросил. - До свидания?
- До свидания.
"Васса Железнова" стала событием в институте. На спектакль были приглашены важные начальники из управления культуры, присутствовал ректор, много преподавателей и студентов из нашего и других ВУЗов. Зрителей рассаживали на приставные места, но желающих попасть было все равно больше, чем мог вместить зал. Перед спектаклем все участники тряслись, бледнели, холодели, но я не волновалась. Чего бояться? Мизансцены и текст известны - действуй и наслаждайся процессом! Непредсказуемость завтрашней встречи - вот что вызывало мое беспокойство! Зачем ему понадобилась эта игра? Предлог, чтобы увидеться? Почему просто не предложить свидание? В чем пойти, чтобы было и удобно, и привлекательно? Сережа не знал, что каждый год обучения в институте я принимала участие в областных студенческих соревнованиях. Начинала с последнего места, а сейчас входила в десятку лучших. Степень его мастерства была мне неизвестна, но я была бы рада, если бы она оказалась выше моей. Пока я обо всем этом размышляла в перерывах между сценами, спектакль закончился, исполнители вышли на поклон, потом начались поздравления, нас хвалили, а мы радовались. Особенно значимыми для меня были оценки Валентины Владимировны ("Лидочка, я в Вас не сомневалась! Наталья на глазах менялась, и так не прямолинейно получилось, а тонко, штрихами! Да что там! В который раз скажу: в Ленинград Вам уезжать учиться надо! В крайнем случае - в Москву!") и Миши, который пришел со своей девушкой Юлей и, конечно, с Мариком. "Не ожидал, что будет так неплохо", - сказал Миша, и это означало, что спектакль ему действительно понравился. Их мнения поднимали мою самооценку и давали силу для завтрашней встречи.
В воскресенье установилась идеальная погода для игры. Накануне ко мне пришла спасительная идея ориентироваться в общении с Сережей на лучшее, что соединяло нас во времена "телефонного" периода, новогодние события не упоминать совсем, а отношения выстраивать приятельские. И, возможно, затея эта провалилась бы, но помог сам Сережа. Он тут же почувствовал мой настрой, принял предложенный стиль общения и органично стал его развивать.
И вот уже вскоре мы, как два товарища, объединенных любовью к теннису, обсуждали удачные удары, возможные варианты вращения шарика при подаче, игру на других столах, соседних с нашим. Уровень Сережиного мастерства был средним, он признавал это, не стеснялся своих ошибок и посмеивался над собственной неловкостью. Он вообще был по-мальчишески радостным, доброжелательным, а временами даже неожиданно-застенчивым. Иногда я ловила на себе его пристальный взгляд, но на провокации не поддавалась и твердо держалась приятельской линии. Корт был моей стихией, я раскрепостилась и получала удовольствие от солнечного дня, от игры, а, главное, от того, что Сережа был рядом.
- Играем на счет? - спросила я
- Ты хочешь насладиться победой?
- Пытаюсь выполнить свое обещание обыграть тебя.
- Это уже формальность. Ты - профессионал!
- Увы, нет. Профессионалы у нас в основном в Новокузнецке. Вот там школа! Все кандидаты в мастера! Тренируются каждый день. А я - так, играю для удовольствия.
И все-таки сегодня был мой день: когда мы уже сдавали ракетки, к нам подошел Борис, один из лучших теннисистов города, и спросил, не хочу ли я сыграть с ним партию, пока добирается его опаздывающий товарищ. Это предложение делало мне честь, обычно все мастера играли на отдельном столе, куда дилетанты не допускались. Я вопросительно посмотрела на Сережу, тот утвердительно кивнул и с интересом стал наблюдать за игрой. К нему присоединились еще человека три, потом еще, и постепенно образовалась целая компания зрителей, болеющих, в основном, за меня. Это и вдохновляло, и вводило в смущение. Я, конечно, проиграла, но боролась виртуозно, была технична и легка, поэтому счет оказался не разгромным.
По дороге домой мы делились своими институтскими новостями, он рассказывал о баскетбольных соревнованиях, а я, конечно, об успехе вчерашней премьеры.
- Теперь, наверное, от поклонников проходу нет?
- А то! Отбиваюсь, как могу, - мы подошли к перекрестку перед моим домом, и я стала прощаться.
- Спасибо, что вытащил меня! Я давно уже не получала такого удовольствия от игры!
- С кем? - засмеялся Сережа. - И тебе спасибо за уроки мастерства.
Помолчал и добавил
- Какие мы вежливые: "спасибо, спасибо".
- Да. А вот и еще одно вежливое слово - "до свидания"
- До свидания, - и он потянулся ко мне за рукопожатием.
Мгновение я стояла в нерешительности, но этого хватило, чтобы Сережа понял, что я боюсь к нему прикоснуться. Он задержал мою руку в своей и заглянул в глаза.
- Видишь, ничего страшного не происходит.
- Нам не страшен серый волк, - пропела я, крепко, утрировано по-товарищески, пожала ему руку, сказала еще раз "до свидания", развернулась и, не оборачиваясь, бодрым шагом отправилась в сторону дома. Но, еще не дойдя до подъезда, стала себя ругать: "Ну и что это был за финт? Что за поспешность такая? Ты думала, он побежит за тобой? Кретинка!
- Ничего я не думала, не знала, что делать, когда за руку взял, хорошо, что убежала, а то бы расплакалась прямо перед ним!
- В подъезде-то реветь и, вправду, лучше! Ну поплачь..."
- Не надо тебе было с ним никуда ходить! Вот ты опять сама не своя! - выговорила мне Марина. – Ну, умник! Нечего сказать! Как все удачно сложилось! Товарища себе нашел, теннисиста! И вежливый такой! Четыре месяца ни слуху ни духу и на тебе! Выполняй, малыш, обещание! А он тебе не сказал, с кем эти месяцы кадрил?!
- Не спрашивала я. Марина, не хочу об этом говорить!
- Ну да! Говорить не хочешь, а реветь - пожалуйста!
- И плакать перестану. И все забуду, и буду ходить веселая.
- И раздавать цветочки, как Офелия в последнем акте! Лида, ты его случайно плавать не обещала научить? Ты ведь кролем занималась! А то он в следующий раз позвонит и скажет: "Малыш, пришло время для плаванья, бери ласты и вперед!" - и ты побежишь как миленькая!
Мы обе рассмеялись, а потом я сказала:
- Я-то побежала бы, да не позовет он!
Но он позвал, позвонил через день и пригласил в кино.
Мы встретились вечером у входа в кинотеатр "Космос". Сережа, красивый и элегантный, как герой зарубежного фильма, ждал меня на крыльце, притягивая, как всегда, взгляды всех проходящих мимо женщин. Вспоминая напутствие Марины ("Ты - лучшее, что есть в его жизни, и он тебя пока не заслужил. Помни об этом!"), я улыбалась и шла, расправив плечи. Фильм был советско-дурацкий. Почти весь сеанс я сидела в напряжении от Сережиного близкого присутствия и ждала, что он возьмет мою руку, но нет. Наши товарищеские отношения продолжались. К концу я успокоилась, подумала: "Что ж, приятели, так приятели! Может, оно и к лучшему!" - и остаток вечера была искренне весела, остроумна и насмешлива. Сереже передалось мое настроение, и, пока он меня провожал, мы пытались поменять сюжетную линию фильма и выстраивали диалоги героев, периодически приседая от хохота над репликами друг друга. Расстались весело и без рукопожатий. Но ночью я опять плакала в подушку, размышляя и не представляя, что мне сделать, чтобы добиться Сережиной любви. Распорядителем и инициатором наших встреч был он. Появлялся и исчезал, когда хотел. В цифрах и фактах о своей жизни говорил мало, например, я до сих пор только в общих чертах представляла, кто его родители, не знала, чем занимается брат. Мне явно не хватало информации, чтобы сделать его образ более земным. Я могла судить по поступкам, но в отношении меня они были противоречивыми, а о других было известно мало. Я пыталась честно решить для себя самой, что же заставляло так убиваться по нему? Внешность? Она, конечно, имела значение, но, если бы вдруг он утратил свою красоту, прошло бы мое чувство? Нет. Ум? Безусловно. Меня восхищало его умение, рассматривая проблему, сразу ухватить суть и, исходя из нее, предсказывать возможную логику развития. Его обаяние? Да. Когда Сережа расположен к собеседнику, невозможно не ответить взаимностью на его искреннее внимание и улыбку. Но главное - с Сережей мне было интересно и радостно, даже когда он просто рядом молчал.
"Если у нас приятельские отношения, то теперь мне самой можно его куда-нибудь позвать", - думала я, принимая после двухдневного Сережиного молчания малодушное решение снова взять на себя инициативу наших встреч. Но, собираясь утром в институт, я по радио услышала фрагмент какой-то медицинской передачи, в которой рассказывалось о различных приемах в борьбе с никотиновой зависимостью. Мое внимание привлек метод "завтрашнего дня", с его помощью я решила избавиться от другого своего привыкания, нужно было прожить без предмета вожделения всего один день, говорить себе: "Я позволю себе это сделать завтра, а сегодня потерплю", - и повторять так ежедневно. Прием сработал, я дожила до субботы, днем Сережа позвонил и позвал в воскресенье к себе в гости.
- Мы с ребятами отмечаем некоторое событие.
- Какое?
- Расскажу при встрече.
- А кто будет? - мне показалось, что он хмыкнул.
- Не бойся! Ты ни с кем из них не встречалась еще.
И опять, как осенью, я шла по тому же маршруту к его дому. Естественно, я все сделала, чтобы соответствовать моменту. Даже папа заметил: "Не знаю, с кем ты встречаешься, но против тебя у него шансов нет! Хватит прихорашиваться, иди уже, а то там дождь собирается, как бы не смыл красоту!" Ливень начался, когда я почти дошла до подъезда. Дверь открыл Сережа:
- Не промокла?
- Нет, успела добежать. А где все?
- Скоро подойдут. Мы пока на стол накроем, идем.
Я пошла за ним на кухню и увидела там высокую статную женщину, которая мыла яблоки.
- Мама, познакомься, это Лида.
- Валентина Михайловна, - представилась она, вытирая полотенцем руки.
Взглянув на нее, я поняла, на кого похож Сережа. Было странно находить его черты на женском лице. Их сходство сразу же вызвало мою симпатию к Валентине Михайловне. С ее стороны предлагалось вежливое любопытство.
- Вы учитесь вместе с Сережей?
- Нет, я от физики далека.
Валентина Михайловна не стала уточнять род моих занятий, зато спросила:
- А статью Сережину Вы уже читали?
- Нет, Лида еще не в курсе. Я как раз собирался рассказать.
Пока мы в его комнате расставляли тарелки на письменном, для этого случая покрытым индийской скатертью, столе, Сережа сообщил, что поводом сегодняшней встречи стала его публикация в Journal of Mathematical Physics. Говорил он об этом, как о рядовом событии, но я понимала, что речь идет о безусловном успехе и им пройдена определенная веха на пути в большую науку. Особенно меня впечатлило, что перевод статьи на английский язык сделал он сам.
- Невероятно! Класс! Чудо! У меня даже слов нет, какой ты молодец! - я искренне радовалась.
Сережа, улыбаясь, следил за моей восторженной реакцией, она ему нравилась и забавляла.
Вскоре пришли однокурсники: Саша и Андрей с Галей, которые недавно поженились. Стол уже был накрыт, мама выпила с нами шампанского за Сережин успех и ушла в другую комнату. Сначала разговор шел о статье, об этапах ее подготовки, о новосибирских научных руководителях. Я впитывала информацию, но, к сожалению, тонкости и нюансы проблем теоретической физики оценить не могла. Галина пыталась переводить для меня некоторые термины на "человеческий" язык, но слов не хватало, и это вызывало всеобщее веселье. Она вообще мне понравилась: милая, доброжелательная, остроумная, а, главное, влюбленная в мужа. Андрей отличался молчаливостью и хорошим аппетитом. Внимания на меня почти не обращал. Зато Александр не мог скрыть своего любопытства на мой счет. Из разговора я поняла, что Сережа с ним почти дружил. Внешне Александр был непривлекателен, впечатление это создавалось из-за слегка щербатого лица, начинающегося облысения и грузности фигуры. Хотя с Сережей они были ровесники, Саша выглядел значительно старше. Вначале он попытался смутить меня прямым вопросом о моем статусе в отношениях с Сережей, но как раз в этот момент Сережа неожиданно попросил подать салат и на некоторое время перевел разговор на тему закусок. Потом в процессе вечера Александр интересовался моим мнением по любому поводу и тем самым обращал на меня внимание всей компании, когда же я задавала ему вопросы об их с Сережей студенческой жизни, отделывался общими словами.
В конце пили кофе с ликером и коньяком, Сережа убрал верхний свет, включил торшер и неожиданно попросил меня почитать стихи. Теперь игра перешла на мое поле, и я воспользовалась этим преимуществом. В результате покоренные зрители открыли для себя новые имена поэтов и были рады, что, кроме физики, есть еще и лирика.
Когда ушли ребята, я стала мыть посуду, а Сережа мне ее приносил. «Господи! Хочу всю жизнь мыть тарелки с ним рядом, стирать его вещи, готовить ему!» Господь молчал, но я сама себе возразила:
- Готовить, положим, ты не умеешь.
- Научусь!
Мой внутренний диалог был прерван Сережей, который, будто повторяя мгновения новогодней ночи, быстро закрыл кран, резко развернул меня и, не принимая никаких возражений, стал целовать в губы жадно и долго, прижимая к себе плотно, почти до боли. В любой момент могла войти мама, мы оба понимали это, но не в силах были разъединиться. Наконец я слегка отстранила его и спросила:
- Ты - кухонный маньяк? Или тебя возбуждает именно мытье посуды?
- Идем в мою комнату, - но из коридора послышался звук открывающейся входной двери, и на кухню быстрым шагом, прямо в грязных ботинках, вошел коренастый мужчина среднего роста, почти лысый, с большими пакетами в руках, следом вбежала мама.
- Валя, ставь скорее в раковину, капает! Николаич с рыбалки нам привез, - сказал он, показывая на пакеты.
Мне показалось, что мужчина сильно навеселе.
- У нас гости? - он быстро оценивающе взглянул на меня.
- Это Лида, - представил меня Сережа и продолжал. - А это мой папа, Андрей Павлович.
- Добрый день, Лида! Вернее добрый вечер! Это не Вы случайно вчера звонили и в трубку дышали?
- Я не звонила.
- Папа, это точно была не Лида.
Родители занялись уловом, а мы зашли в комнату Сережи, и он плотно закрыл дверь.
- Уже поздно, меня ждут дома.
- Сейчас я тебя провожу, - и он, прижав меня к стене, одной рукой обнимая за спину, а другой обхватив затылок, стал ненасытно-нежно целовать мой рот, раскрывая губы языком и добиваясь ответной ласки, которую, конечно, получил. В коридоре Андрей Павлович, оправдываясь, громко и подробно рассказывал, где он нашел грязь, принесенную на ботинках.
- Сережа, - прошептала я, прерывая поцелуй, - Сереженька, уже правда нужно уходить.
Он обнял меня еще крепче, и мы так стояли некоторое время, пока Сережа переводил дыхание.
Улица встретила нас, и без того одурманенных, насыщенным запахом молодой листвы и свежестью после недавно прошедшего дождя. Ноги мои шли домой, а сердце щемило, противилось и хотело остаться с Сережей. Мы говорили о родителях, точнее, об отцах. Я восхищалась блинчиками папиного приготовления, которыми он кормит меня по утрам, а Сережа сообщил, что они с отцом общаются не часто:
- У него много своих дел, работа - он начальник цеха, еще машина, рыбалка. Да и я как-то все занят. Внуки - вот его любовь.
- А кто ему дышит в трубку?
- Какой ответ ты ожидаешь услышать?
- Правдивый.
- Не имею представления.
Прощаясь, я пальцами дотронулась до его лица, погладила губы. Сережа стоял напряженный, с опущенными руками.
- Поцелуй меня, - попросил он, - и быстро уходи!
Я так и сделала.
Сессию я сдала на "отлично" благодаря многим экзаменам, зачтенным автоматически. Иначе плакала бы моя повышенная стипендия, потому что все мои мысли были отданы Сереже. Он постоянно приглашал меня к себе, я, зная, чем может закончиться этот визит, под разными предлогами не соглашалась, в свою очередь, тоже звала его в гости, но получала отказ.
Когда экзамены были сданы, Сережа передал мне от Андрея и Галины приглашение отметить это событие.
- Может, чтобы не торопиться, ты отпросишься у своих?
- А где наши молодожены живут?
- У них комната в общежитии, а вообще они из Прокопьевска.
Я отпросилась, сказала, что будем с подругами отмечать сдачу сессии. "Не теряй, голову!" - сказал папа. "Поздно", - подумала я, но обещала и побежала на встречу с Сережей.
Комната ребят имела типичный общежитский вид и отличалась ото всех остальных тем, что на полу лежал ковер и вместо четырех кроватей стояли, придвинутые вплотную, две. Галя уже поставила на стол тарелки с огурцами, капустой, помидорчиками домашней засолки, Андрей нарезал сало и колбасу и принес кастрюлю с отварной картошкой.
Сережа достал из пакета спиртное, шпроты и мои любимые конфеты "Эстрадные".
Когда мы выпили за предстоящие каникулы, немного поели, выяснилось, что через полтора часа отходит поезд, на котором ребята уезжают домой. Галя, улыбаясь с хитрицой, предложила нам не торопиться и быть здесь, сколько захочется.
- Ключ можно отдать соседям, потом Андрей заберет.
Я не рассчитывала оставаться с Сережей наедине, была смущена, взволнована и от новости этой ощутила скорее тревогу, чем радость. Зато Сережа, судя по выражению лица, был доволен и пытался скрыть это вежливой предупредительностью: "Спасибо! Вы не волнуйтесь, мы еще немного посидим, наведем порядок и отдадим ключ". Но обмануть никого не смог. Галина чуть ли не хихикала, а Андрей отводил взгляд в сторону.
Ребята ушли. Мы молча стояли. Возникшую паузу я нарушила словами:
- Наверное, надо помыть посуду. Но здесь негде... Боюсь, у тебя проблема! - и мы одновременно засмеялись.
Сережа тут же обнял меня. Я хотела сказать ему, как грустно мне от этих чужих мест, а, главное, от того, что он молчит о своих чувствах, но он так нежно, как ребенок, приклонил голову к моему плечу и даже не целовал меня, а только крепко обхватил руками и прижимал к себе, что я промолчала. Но Сережа неожиданно заговорил:
- Знаешь, той ночью… - я отпрянула от него.
- Я не хочу об этом говорить...
- Ты убежала…
- Я не хочу это вспоминать.
- Что ж, ладно, - он помолчал. - Ты в шахматы умеешь играть?
- Что?! Нет.
- Я научу, - он достал их с полки, расставил на кровати, снял обувь, сел по-турецки и предложил мне расположиться напротив.
Около получаса мы занимались шахматами: сначала я с удовольствием вникала в подробности правил, потом мы попробовали сыграть, пока я с удивлением не заметила, что выигрываю: